Глава 1

Кэти сидела на маленьком балконе квартиры 2-А, глядя на тротуар перед домом. Здесь не было двора, если не считать узкой полоски травы между парковкой и улицей. Играть негде. Её мама переживала по этому поводу, потому что хотя в двух кварталах от их дома был парк, она не хотела, чтобы Кэти ходила туда одна.

Поэтому сейчас Кэти сидела на балконе и сквозь железную решётку наблюдала за тем, что происходило на улице.

Она всегда жила за городом, и ей это нравилось. Но и в городе тоже оказалось интересно, к тому же они жили на красивой улице: широкой, затенённой высокими деревьями, и большую часть дня на ней было не так уж много машин. За исключением того времени, когда люди ехали на работу, как сейчас.

Кэти увидела, как из дверей дома появилась мисс Катценбургер. Кэти ещё не встречалась с ней, но уже знала, кто она. Она видела, как мисс Катценбургер входила в квартиру 3-В этажом выше, и посмотрела на табличку у двери.

У мисс Катценбургер были рыжие волосы, и она была довольно красивой. Кэти нравились красивые люди, как мисс Катценбургер и её мама, но сама она не была красивой. Даже если бы ей не приходилось носить очки в роговой оправе, она знала, что её лицо самое обычное. У неё были волосы обычного цвета, светло-рыжеватого оттенка, не совсем светлые и не совсем тёмные и совершенно прямые. Когда она вырастет и сможет сама принимать решения, она, наверное, станет рыжеволосой, как мисс К. Или светловолосой, как мама.

– Эй, Джой, погодите минутку!

Кэти прижалась лицом к холодной решётке, чтобы разглядеть, кто зовёт мисс К. А, это он!

Она уже встречалась с мистером Поллардом. Он жил в квартире 3-А, напротив мисс К., и вчера вечером, в свой первый день в многоквартирном доме «Седарс», Кэти столкнулась с ним на лестнице. Он уронил какие-то бумаги, Кэти на них наступила, и он обругал её. А потом, когда она сказала «извините» и уставилась на него, мистер Поллард быстро подобрал свои бумаги, обошёл её и почти бегом спустился вниз по лестнице.

Люди часто убегали от неё. Она думала, что в городе всё будет иначе в отличие от дома в окрестностях Дилейни. Нет, они не всегда убегали в прямом смысле слова, но, взглянув ей в лицо, отступали назад, что-то бормотали и спешили уйти.

Сейчас мистер Поллард, у которого была почти полностью лысая макушка, хотя он был совсем не старый, не видел её. Он нагнал мисс К., и до Кэти донеслись их голоса.

– Боюсь, я опоздал на свой автобус. Вы не могли бы меня подвезти? – спросил он.

– Конечно, – согласилась мисс К. У неё был приятный голос. – Но по пути мне надо забрать свою подругу Энжи.

– Отлично. Я как раз еду в центр города. Вчера вечером я работал допоздна, переделывая все бумаги, на которые наступила эта девчонка, а сегодня проспал.

Кэти вцепилась пальцами в решётку. Это была и его вина, потому что он тоже бежал и не смотрел по сторонам. Почему всегда обвиняют её?

Они остановились в нескольких ярдах от края балкона: Кэти видела их макушки – одну с красивыми золотисто-рыжими кудрями, а другую – с несколькими редкими прядями волос, зачёсанными на лысину.

– Подождите минутку, проверю, взяла ли я ключи. – Мисс К. принялась рыться в сумочке. – О какой девчонке вы говорите? О маленькой девочке из квартиры 2-А? Мне показалось, что в этих очках она похожа на милую маленькую сову. Такая тихая девочка. Сомневаюсь, что от неё могут быть проблемы. Вот они где!

Мисс К. зазвенела ключами. Кэти всегда называла людей по инициалам: так было легче, особенно если у них такие имена, как мисс Катценбургер. Мистер П. переложил портфель в другую руку.

– Вы смотрели на неё? На её глаза?

Мисс К. перестала звенеть ключами.

– Нет. А что не так с её глазами?

– Они серебряные. И очень странные. Она странная девочка.

– Серебряные глаза? – Мисс К. пристально посмотрела на него. – Мистер Поллард, вы ведь не пили?

– Конечно же, нет! В следующий раз посмотрите на неё повнимательнее. Она странная девочка, говорю вам! И я думал, вы будете называть меня Хэл.

Они пошли к машинам на парковке. У мисс К. был светло-голубой «Форд Пинто»: вчера днём Кэти видела, как она вылезала из него.

Они почти дошли до парковки, когда мистер П. издал оглушительный крик боли и гнева и согнулся пополам, держась за лодыжку. Потом он повернулся и посмотрел на дом.

Его глаза встретились с глазами Кэти, и в них были страх и ярость. Он громко выругался, так что она даже услышала его.

– Я же вам говорил, что с этим ребёнком что-то не так! Я чуть не сломал лодыжку.

Мисс К. изумлённо глядела на него:

– Я вижу, но при чём здесь она? Вы же споткнулись о камень!

– Да! Меня ударил камень, которого ещё минуту назад здесь не было. Он как будто появился посреди тротуара и попал прямо мне по ноге!

Он злобно смотрел на Кэти, потирая лодыжку, прыгая на одной ноге и пытаясь схватиться за фонарный столб.

– Ради бога! Разве ребёнок в этом виноват? – Мисс К. отперла дверцу машины и сердито посмотрела на него.

– Минуту назад на тротуаре не было никаких камней. Разве вы их видели? Вы когда-нибудь прежде видели камни на тротуаре?

– Нет, – признала мисс К. – Но их полно по краям цветочных клумб. Должно быть, один просто выкатился оттуда.

– Что?! – вскричал мистер П. – Как он мог выкатиться? Он появился как раз вовремя, чтобы столкнуться с моей лодыжкой! А она сейчас на балконе и смотрит на нас!

Мисс К. перевела взгляд на балкон второго этажа. На мгновение их взгляды встретились. Лицо Кэти не изменило выражения. Она видела, что мисс К. задумалась, а потом сказала:

– Она очень милая маленькая девочка.

– Милая? Мы говорим об одном и том же ребёнке? – Мистер П. повернулся и уставился на Кэти, рассерженный и недоумевающий. – Не знаю, как она это делает, но с ней что-то не так.

– Так вам надо ехать или нет? – спросила мисс К., и они сели в «Пинто» и уехали.

Кэти смотрела на двух мужчин на противоположной стороне улицы, которые не обращали на неё внимания. Потом она вспомнила о камне, по-прежнему лежавшем посреди тротуара, и стала пристально глядеть на него, пока он не сдвинулся с места. Сначала он медленно скользнул в сторону, а потом, по мере того, как Кэти всё сильнее сосредотачивалась, преодолел остаток пути по воздуху и неуклюже приземлился на краю цветочной клумбы.

Ещё задолго до того, как она поняла, что, мысленно представляя, как двигает предметы, она на самом деле может их двигать, Кэти знала, что отличается от других детей. Да и взрослые постоянно об этом говорили.

Она жила с мамой и папой, пока ей не стало почти четыре года, и хотя они оба были добрыми и любящими, иногда её поведение их озадачивало.

– Она никогда не плачет! – часто говорила Моника Уэлкер, когда Кэти могла её слышать. – Мне бы не хотелось нянчить капризного ребёнка, но даже будучи младенцем, она никогда не плакала. Сначала я ужасно боялась, что с ней что-то не так, я имею в виду, в умственном плане. Но вскоре мы поняли, что всё совсем наоборот. Кэти настолько умная, что иногда пугает меня!

Размышляя об этом, Кэти приходила к выводу, что Моника, её мама, совершенно сбита с толку. Сначала она боялась, что её ребенок умственно отсталый, а потом стала бояться, потому что он оказался слишком умным.

Когда Кэти была маленькой, она называла своих родителей мамочкой и папочкой. Но теперь Моника совсем не казалась её матерью. Родители Кэти вскоре развелись, и мама уехала работать и не смогла взять её с собой, поэтому Кэти стала жить с папой и бабушкой Уэлкер. Но потом папа уехал работать в другой город, и она осталась с бабушкой. Бабушка тоже считала Кэти необычной. Пока она жила с бабушкой, Моника иногда навещала её, но было ясно, что рядом с Кэти ей не по себе.

Кэти понимала, что это частично её вина. Она знала, что кое-что из того, что она умеет делать, не умеет ни один другой ребёнок, и, наверное, ей следовало это прекратить. По крайней мере, когда об этом могли догадаться другие люди. Но это было всё равно как если бы у вас был зуд и вы не могли почесаться. Когда ей хотелось что-нибудь сдвинуть с места, желание было настолько велико, что она не могла сопротивляться, поэтому Кэти делала это, не думая о последствиях.

Как в тот раз, когда бабушка повредила ногу и то и дело говорила, что не хочет оставлять свой пенсионный чек в почтовом ящике, потому что гадкие мальчишки Джонсонов могут украсть его по пути домой из школы. Они часто заглядывали в чужие почтовые ящики, чтобы посмотреть, что там лежит, и много раз разбрасывали почту в придорожной канаве.

– Не думаю, что смогу дойти так далеко, – говорила бабуля Уэлкер и потирала колено, которое ушибла, поскользнувшись на ступенях в подвал.

– Я могла бы принести, – предложила Кэти.

– Нет, нет! Не хочу, чтобы ты ходила туда одна в такую ужасную погоду! Ты же знаешь, что случилось в прошлый раз.

В прошлый раз один мужчина остановился рядом с ней и сказал, что может подбросить её на машине. Кэти знала, что это хороший человек, но она не села в машину, и он просто улыбнулся и уехал. Кэти пыталась объяснить, что он предложил это только потому, что решил, что ей далеко до дома, к тому же шёл дождь, было холодно, а он просто хотел помочь. Но бабуля Уэлкер была убеждена, что это преступник.

Кэти не знала, что именно могли сделать преступники. Но знала, что что-то плохое, и была достаточно умна, чтобы не садиться в чужую машину и не ходить с незнакомцами. Взрослые то и дело говорили о подобных вещах, а потом вели себя так, словно у тебя совсем нет мозгов, хотя и признавали, что ты очень умён.

Не желая расстраивать бабушку, Кэти не стала больше об этом говорить. Но пока бабуля чистила картошку к ужину, Кэти уселась на диван у окна в столовой и стала пристально смотреть на почтовый ящик. Его дверца была плотно закрыта, и Кэти начала уже думать, что ничего не получится. Но потом дверца открылась, и Кэти приподняла рыжеватый конверт, в котором всегда присылали чек, бесшумно перенесла его по воздуху, открыла дверь, внесла конверт внутрь и положила его на стол в столовой.

Бабушка Уэлкер нашла конверт, когда стала накрывать на стол. Она взвизгнула, как старина Дасти, когда кто-нибудь наступал ему на хвост, и чуть не выронила тарелки.

– Откуда он взялся? – спросила она.

Кэти повернулась, прикрыла юбкой расцарапанные коленки и невинно спросила:

– Что?

– Мой чек! Мой пенсионный чек!

Кэти молча смотрела на неё.

– Почтальон принёс его?

– Наверное, – согласилась Кэти, решив, что так будет проще. Только бабушка не желала сдаваться так просто.

– Он отдал его тебе? Он постучал в дверь?

Кэти продолжала молча смотреть на бабушку. Она знала, что взрослых беспокоит, когда на её маленьком лице не отражается никаких чувств, однако в большинстве случаев это был самый безопасный способ.

Через несколько минут бабушка сдалась и унесла чек, что-то бормоча себе под нос.

Кэти подумала, что, возможно, лучше было бы рискнуть и позволить Джонсонам вытащить чек из почтового ящика, чем помогать бабуле.

Ей потребовалось время, чтобы научиться быть осторожной с предметами, которые она перемещала. Теперь она знала, как называется способность передвигать вещи: она прочла о ней в книге. Телекинез. Это означало, что она способна перемещать предметы с одного места на другое, не прикасаясь к ним. Сначала Кэти не подозревала, что была единственной, кто умеет это делать. Но когда окружающие стали пугаться, она быстро обо всём догадалась.

Однажды бабушка Уэлкер была занята на кухне и попросила Кэти:

– Мне нужен чистый носовой платок. Будь умницей, сбегай наверх и возьми его в верхнем ящике комода.

Кэти, которая в это время сидела, свернувшись калачиком в кресле-качалке, грызла яблоко и читала «Зов предков», мысленно сосредоточилась, выдвинула ящик комода, нашла носовой платок и перенесла хлопковый квадратик вниз по лестнице прямо в карман фартука бабули.

– Кэти! Ты меня слышала? Сбегай наверх…

– Носовой платок у тебя в кармане, – сказала Кэти, выплюнув семечко от яблока и успев заметить изумление на бабушкином лице, когда она сунула руку в карман.

– Могу поклясться, что минуту назад его там не было…

Она с подозрением посмотрела на Кэти, которая опять погрузилась в чтение.

– Я заметила, что из кармана торчит уголок, – объяснила Кэти.

Бабушка Уэлкер больше ничего не сказала, но подозрение у неё явно осталось.

Со временем эта особенность Кэти стала создавать всё больше проблем. Когда Кэти научилась выключать свет, лёжа в постели, переворачивать страницы книги, не прикасаясь к ним (обычно она делала это, когда на неё никто не смотрел, но иногда забывала), а также расчёсывать волосы без расчёски, бабушка Уэлкер стала нервничать всё больше и больше.

После того как страницы проповеди пастора Грутена перемешались, бабушка перестала брать её в церковь, хотя Кэти не имела к этому никакого отношения. В открытое окно ворвался порыв ветра (день был очень жаркий), страницы соскользнули на пол, а когда пастор их поднял, они все были перемешаны.

Конечно, это была её вина, когда волосы пастора Грутена встали дыбом и принялись как будто исполнять какой-то странный танец. Это была длинная, скучная проповедь, и Кэти, которая никак не могла сосредоточиться, принялась развлекать себя. Она не думала, что это кто-нибудь заметит. Она также перемещала потоки воздуха, которые несли пыльцу с соседнего поля, засеянного амброзией, и все присутствующие в церкви начали хвататься за носовые платки.

Пастор Грутен был из тех, кто терпеть не может плачущих детей на проповедях, а также кашля и чихания. Он замолчал и, нахмурившись, посмотрел на свою паству. Как они все могли одновременно начать чихать?

Потом Кэти забавы ради переместила струю воздуха, так что пыльца попала прямо под нос пастору Грутену, и когда он чихнул, ему пришлось схватиться за страницы своей проповеди, чтобы они не улетели с аналоя. Однако улетели они только в следующее воскресенье. Кэти помнила, что в тот день её бабушка с подозрением вспоминала о вставших дыбом волосах пастора, после того как один из дьяконов закрыл все окна. Всё произошло после проповеди, когда бабушка сказала, что в это воскресенье Кэти может остаться у старой миссис Тэннер из дома напротив, вместо того чтобы идти в церковь. Миссис Тэннер была прикована к постели, и Кэти должна была читать ей в течение полутора часов.

Кэти не возражала. Она хорошо читала (она сама научилась читать в три года), и миссис Тэннер позволяла ей выбирать любую книгу. Кэти прочла ей «Нежного Бена», «Вид с вишнёвого дерева» и «Чарли и шоколадную фабрику». Миссис Тэннер угощала её овсяным печеньем. Печенье было магазинное, не такое вкусное, как домашнее, но всё равно это было очень мило с её стороны.

Хотя новый распорядок нравился Кэти больше, после тех роковых воскресений она поняла, что должна быть более осторожной. Она пыталась усыпить подозрения бабушки Уэлкер и перестала перемещать вещи и выключать свет, лёжа в постели, за исключением тех случаев, когда бабушки не было поблизости.

Однако было уже слишком поздно. Хотя бабушка Уэлкер никогда не называла Кэти ведьмой или чем-то похуже, было очевидно, что ей рядом с ней не по себе.

Мистер и миссис Армбрастер, жившие напротив, ясно дали понять, что не хотят, чтобы Кэти находилась рядом с их домом. В основном они обвиняли Кэти в том, чего она не делала, вроде улетевших страниц проповеди пастора Грутена. Упавшие на голову мистера Армбрастера фрукты могли упасть на кого угодно, кто проходил по их плодовому саду в конце лета. Если бы мистер А. в тот момент не увидел, что Кэти смотрит на него, он бы и не думал, что она имеет к этому какое-то отношение. И это не она открыла ворота и выпустила свиней в поле, где росла трава для коров мистера Армбрастера.

Армбрастеры тоже никогда не называли её ведьмой, но мистер Армбрастер как-то сказал пастору Грутену в присутствии Кэти, что ему постоянно не везёт, когда эта девочка поблизости. Как и многие другие люди, с которыми Кэти регулярно встречалась, Армбрастеры её побаивались.

То же относилось и к ребятам в школе.

Кэти знала, что никогда не станет душой компании и лидером. Она умела хорошо играть в активные игры, но всегда находился кто-то, кому не нравилось, как она играет. Ей же не нравились летящие в неё твёрдые и быстрые мячи: однажды, когда она была ещё в детском саду, ей в лицо попали мячом для софтбола, разбили очки и остался синяк. Это было до того, как она научилась отклонять мяч в сторону. Кэти знала, что это может испортить игру, но, как и со множеством других вещей, она просто не могла удержаться. Когда ей было жизненно необходимо что-нибудь переместить, она это делала.

Пока камень, который врезался в лодыжку мистера П., был самым тяжёлым предметом, который она переместила. Кэти знала, что её силы всё возрастают. Может быть, однажды она сможет передвигать что-то по-настоящему крупное, например, автомобили или людей.

Сидя на балконе многоквартирного дома, Кэти хихикнула, представив, как было бы здорово поднять мистера П. вверх по лестнице, чтобы его портфель и все бумаги разлетелись в разные стороны. Она никогда не осмеливалась делать ничего подобного, но сама мысль об этом была забавной.

– Кэти! – раздался голос Моники из стеклянных раздвижных дверей у неё за спиной.

Моника хотела, чтобы Кэти называла её мамой, как в детстве, но пока Кэти не могла заставить себя это делать. Бабушка Уэлкер всегда называла её маму Моникой, так же называл её папа, и Кэти привыкла думать о маме как о Монике. После шести лет жизни вдали от мамы она стала ей почти чужой.

– Кэти! Где ты? Милая, будь осторожна, там высоко.

Моника стояла в дверях в красивом летнем костюме бледно-голубого цвета, делавшем её глаза ещё более синими, а волосы ещё более светлыми. На её красивом лице застыло обеспокоенное выражение.

– Как я могу упасть, если сижу за решёткой? – рассудительно спросила Кэти. – Ты уже уходишь?

– Да. Няня только что приехала. Иди познакомься с ней.

– Я же тебе говорила, что мне не нужна няня. Мне почти десять лет.

– Да, но ты привыкла жить за городом, а в городе всё по-другому. Может случиться всё, что угодно…

– Я знаю про преступников и тому подобное, – с достоинством ответила Кэти. – Знаю, что двери надо держать запертыми и никому не говорить по телефону, что я одна дома. Я не глупая.

– Конечно, нет! Но я буду чувствовать себя лучше, если ты будешь не одна. Поэтому просто доставь радость своей маме. И веди себя хорошо с няней.

Кэти встала с пола и со вздохом вошла в комнату. Глупо, да к тому же расточительно нанимать няню, когда тебе уже почти десять лет. Она знала, что Моника не могла себе этого позволить. Она уже призналась, что эта квартира была лучшей, какую она только могла найти, и ей пришлось урезать другие расходы, чтобы оплатить аренду.

Нет, конечно, с квартирой всё было в порядке. Она была очень хорошая. Только маленькая. Прежде Моника жила в двухкомнатной квартире, потому что это было дешевле, и после смерти бабушки Уэлкер вынуждена была искать жилье в спешке. Спальня Кэти была настолько мала, что там умещались лишь одна кровать, комод и крошечный стол, но зато квартира считалась трёхкомнатной. Кладовка в доме бабушки была больше, чем новая спальня Кэти. А некоторые бабушкины шкафы были почти такого же размера.

– Миссис Хорнекер, это моя дочь Кэти, – бодро произнесла Моника. – Кэти, это няня, миссис Хорнекер.

Кэти взглянула на миссис Хорнекер и сразу же поняла, что возненавидит её.

Загрузка...