Дева и дракон

3

Машка изо всех сил мечтала о большой и чистой любви.

На самом деле, она уже согласна была и на не самую большую, и даже не на самую чистую любовь, лишь бы та скорее подъехала и осчастливила. Потому что от ужасной мысли, что красота, молодость и сексуальность медленно проходят, перегорая вхолостую, хотелось кричать и биться в истерике. Это было несправедливо, что она, вся такая вот такая, вынуждена существовать в состоянии отвратительного целомудрия. Возможно, это состояние было приемлемо для неких благочестивых дев, твердо нацелившихся на попадание в число святых, или для страхолюдин, ни в ком не возбуждающих ни малейшего полового интереса. Но применительно к себе Машка считала непорочное бытие верхом противоестественности.

С того момента, как на всей планете грянул зомби-апокалипсис, уже прошло четыре месяца. Поначалу было как-то не до личной жизни, все силы уходили на то, чтобы сохранить жизнь обычную. Но вот прошел месяц, а Машку не съели. Прошел второй, а даже ни разу не куснули. За ним третий, а следом и четвертый. Новые реалии за то время уже успели основательно приесться. Зомби уже не вызывали дикого ужаса и омерзения такой силы, что оно грозило опрокинуть в обморок. Восприниматься они стали как некая естественная часть окружающего пейзажа. Дескать, вон дерево, вон лужа, вон ворона на заборе, а вон основательно протухший дядя Гриша бродит по улице и вынюхивает свежее мясо. И хоть мертвецы были все так же опасны, исходящая от них угроза перестала восприниматься как нечто экстраординарное. Да, зомби, да, кусаются. Держаться от них следует подальше, если дорожишь бытием земным. Но и только.

Как только ужас и растерянность, сопровождавшие конец света, отступили, сменившись пониманием, что мир хоть и сильно изменился, но вовсе не рухнул в преисподнюю, Машке вновь захотелось большой и чистой любви. Ну, просто кроме нее и хотеть-то стало нечего. До зомби-апокалипсиса Машка много чего хотела – шубу там, колечки, цепочки, красивую красную машинку, чтобы какой-нибудь одержимый неуемной щедростью господин свозил ее на престижный курорт, чем впоследствии она могла бы хвастаться перед исходящими на зависть подругами. Но теперь все эти мечтания утратили свою актуальность. Шубами она могла хоть в три слоя обложиться – заходи в магазин и бери их хоть все, притом даром. Ювелирные украшения как-то в одночасье превратились из статусных предметов в просто бесполезный металл и разноцветный щебень. С машинами тоже не было проблем – врывайся в любой автосалон и выбирай все, что хочешь. Да и на престижный курорт уже как-то не тянуло, поскольку все Машкины подруги дружно вымерли, и хвастаться удачной поездкой в компании неистово щедрого господина стало не перед кем.

Новая жизнь стала проще, во всех смыслах. Нынче в цене были еда, оружие и топливо, притом еда стояла на первом месте. В прежней жизни Машкины ухажеры дарили ей букеты роз. Вздумай кто-нибудь поухаживать за ней сейчас, он бы пришел на свидание не с букетом совершенно несъедобных растений , а с авоськой, набитой консервами.

Машка не имела ничего против замены роз тушенкой – романтика постапокалипсиса сурова. Но проблема заключалась в том, что никто не приглашал ее на свидание, никто не дарил ей букеты консервов, никто не пытался за ней ухаживать. Машка готова была смириться с тем, что прежний мир погиб, но с тем, что из-за этого гадского конца света она проведет остаток жизни в отвратительном одиночестве, она мириться не желала.

– Машка? Машка! Машка!!!

Девушка вздрогнула, и ее взгляд, затуманенный мечтаниями о романтическом ужине при свечах, плавно перетекающем в неистовое совокупление, медленно прояснился. Она обнаружила, что сидит за ветхим столом в какой-то грязной, заваленной пылью и дохлыми тараканами, лачуге. Сквозь окна снаружи пробривался солнечные свет.

– Ты что, уснула? – сердито спросил Цент.

– Да слушаю я, слушаю, – не демонстрируя ни малейшей заинтересованности, протянула Машка.

– А я вижу, что не слушаешь, – возразил Цент. – Я вижу, что в облаках витаешь. Не время мечтаниям отдаваться. Нам предстоит серьезное дело.

Машка не была согласна с бывшим рэкетиром. Зачем вообще нужна такая жизнь, если большая и чистая любовь не может случиться с ней даже в мечтах. Ради чего все это выживание, каждодневный риск с целью добычи пропитания?

Они втроем сидели за столом в какой-то хибаре, стоящей далеко на отшибе деревни. Здесь было безопасно. Осмотр местности сквозь оптику выявил, что все мертвецы, обитающие в поселке, сконцентрированы возле здания сельпо. Цент пытался сосчитать их, но все три раза сбивался. Зомби было прилично. Голов сорок, может, даже все шестьдесят. Плюс еще какое-то количество, сидящее по домам. Всего можно было смело рассчитывать нарваться в этой деревне на полторы-две сотни ходячих и кусачих покойников.

В другой ситуации Цент и не подумал бы соваться в деревню, сулящую несомненные неприятности. Но в данном случае было одно обстоятельство, заставившее его поступиться принципами. Причиной, пробудившей в Центе интерес, был грузовик с продуктами, стоящий возле сельпо. Грузовик, в котором просто обязаны были находиться и консервы, и пиво, и сухарики. Если им удаться завладеть грузовиком, они надолго обеспечат себя продовольствием.

На самом деле, категорической необходимости в завладении грузовиком с припасами не было. Они не голодали, у них в автомобиле имелся вполне приличный запас продовольствия. Но патологически жадный до еды Цент просто не мог пройти мимо столь ценного трофея. Стоило ему только представить, что все, находящиеся в кузове грузовика продукты, достанутся не ему, а кому-то другому, как делалось дурно. Цент скорее готов был сжечь грузовик со всей продукцией, чем допустить, чтобы этот ценный приз попал в руки третьим лицам.

Ох уж эти третьи лица. Как же Цент их ненавидел. Третьи лица, так и норовящие присвоить и пожрать все самое вкусное. Бессовестные третьи лица. С каким бы удовольствием Цент собрал бы все эти лица в одном месте, и бил бы их прямо по лицам, да ногами, ногами. Ненасытные утробы, не имеющие ничего святого. Цент затруднялся сказать, кто рождает в нем большую неприязнь – зомби или другие выжившие люди. Зомби, конечно, были ужасны, отвратительны, воняли мертвечиной и периодически пытались его покусать. Но они, по крайней мере, не покушались на тушенку и сухарики. А вот живые люди покушались, еще как покушались. А потому он просто не мог бросить грузовик с продуктами на произвол судьбы. Не присвой он его, и он неминуемо достанется конкурентам. И осознавать это было невыносимо.

– Машка, не отвлекайся, – повторил Цент. – Я излагаю свой план, и тебе нужно его слушать. Иначе как поймешь, что должна делать?

– Да слушаю я, слушаю, – безрадостно протянула Машка, и покосилась на Владика. Тот тоже сидел за столом с угрюмым видом, и старательно изображал заинтересованность речами Цента.

Но выражение лица выдавало его. Вся эта затея с захватом грузовика мало волновала Владика. В отличие от Машки, которая немного погоревала о погибшем мире, и смирилась, он так и не смог оправиться от грандиозной трагедии, постигшей все человечество. В его голове так и не сформировалось осознание того, что тот дикий хаос, что он наблюдал вокруг себя последние четыре месяца, и есть новая норма жизни, и так теперь будет всегда. Владик такой нормы не хотел. Он хотел, чтобы все стало так, как раньше. И когда до него доходило, что как раньше уже никогда не станет, ему хотелось наложить на себя руки. Стоило вспомнить о том, что он больше никогда не сможет поиграть в свои любимые игры, и взгляд заволакивала предсмертная пелена, а пульс начинал биться все тише и медленнее, постепенно затухая, как пламя гаснущей свечи.

Владик очень тяжело переживал конец света. Возможно, ему было бы чуть легче, не находись рядом Цент. Но тот был рядом, и делал все возможное, чтобы превратить жизнь несчастного программиста в настоящий полноценный ад.

Изучив обстановку через бинокль, Цент пришел к выводу, что спасти грузовик с продуктами возможно. Был, конечно, риск, но нынешняя жизнь была рискованной во всех своих проявлениях. Каждый поход за продуктами оборачивался спецоперацией, и мог окончиться жертвами. Цент считал, что риск допустим, особенно, когда на кону стоят консервы. И особенно, когда рисковать собираешься не собой.

– Итак, вот что я предлагаю, – заговорил Цент, тыча пальцем в поверхность стола. Там, на столешнице, он соорудил схему будущей операции. Из камешков, обломков древесины и спичек создал макет деревни. Машка, присмотревшись к творчеству бывшего уголовника, пришла к выводу, что это макет какой-то другой деревни. Потому что на ту деревню, куда они собирались храбро ворваться, дабы вырвать продовольствие из лап чудовищ, это нагромождение щебня и палок не было похоже ничуть.

– Что является залогом успеха в столкновении с превосходящими силами противника? – спросил Цент.

– Осторожность? – предположила Машка.

– Прокачка? – угрюмо произнес Владик.

– Хитрость, – поправил их Цент. – Хитрость, вот что дарует нам победу. Мертвецов больше, но мы сильнее интеллектуально.

Он покосился на безрадостного Владика, и уточнил:

– Я, во всяком случае.

Цент вновь обратился к своей карте.

– Вот как мы поступим, – сказал он. – Мы используем отвлекающий маневр.

После этих слов Владик невольно вздрогнул. Он очень хорошо знал, что такое отвлекающий маневр, поскольку ему многократно приходилось осуществлять его. По воле злобного изверга он выманивал зомби на себя, и пока те гонялись за несчастным программистом, Цент и Машка обчищали очередной магазин.

Недобрые предчувствия овладели Владиком. Он начал догадываться, кому уготована участь смертника и в этот раз.

Как выяснилось, угадал верно.

– Рядовой Владик, – обратился к нему Цент, – тебе поручается ответственное задание. Ты готов выполнить его любой ценой?

Из печальных глаз Владика покатились слезы отчаяния. Что-то подсказывало ему, что именно сегодня он не сумеет убежать от мертвецов. Чудовища неминуемо настигнут его, и разорвут на куски. Съедят заживо.

– Да не куксись ты! – приказал Цент, ободряюще двинув Владику кулаком в плечо, отчего тот слетел со стула и растянулся на полу. – Я выдам тебе транспорт.

В измученной душе Владика затеплилась надежда, что сегодня он, возможно, не умрет. Если Цент позволит ему отправиться на задание на автомобиле, это значительно увеличит его шансы на выживание.

– Теперь ты, Машка, – обратился Цент к девушке. – Не все зомби могут заинтересоваться очкариком, поэтому остальных отвлечешь на себя ты.

– Ладно, – равнодушно ответила Машка, вновь замечтавшись о прекрасном принце.

– Ну а я, – закончил распределять роли Цент, – храбро вбегаю в очищенную вами деревню, завожу грузовик и отгоняю его в безопасное место. Все просто.

– А если грузовик не заведется? – спросила Машка.

– Я об этом думал, – кивнул головой Цент. – Если это произойдет, придется отступить и спланировать новую операцию. Не с первой, так со второй попытки, но тушенку мы спасем.

– У нас ведь и так полно еды, – как бы между делом напомнила Машка.

– И? – зло глядя на нее, уточнил Цент.

– Ну, зачем нам, в таком случае, еще припасы?

– Зачем припасы? – взорвался бывший рэкетир. – Зачем, спрашиваешь, припасы? Да потому что харчи, это тебе не золотые слитки. Харчи съедаются. А у нас, к тому же, они съедаются с какой-то умопомрачительной скоростью. Не понимаю, в чем причина. Сам я умерен в еде, кормлюсь малыми порциями, во всем себя ограничивая.

– Я тоже не обжора, – сообщила Машка.

– Тогда кто виноват в том, что наши запасы провизии тают, как снег под весенним солнцем? Кто тот неистовый живоглот, чьими стараниями мы не успеваем добывать провизию, как она тотчас же исчезает?

И Цент обрушил на Владика страшный взгляд. Программист невольно съежился, осознав, что на него, горемычного, опять собираются повесить обвинения во всех смертных грехах. Точнее, в одном – чревоугодии. Но в глазах жадного Цента этот грех был страшнее всех прочих вместе взятых.

– Да, так и есть, – произнес Цент страшным голосом. – В нашем дружном коллективе завелся безудержный пожиратель. И мы все знаем, кто он.

Уж Владик-то знал. Этим пожирателем являлся Цент. Ни до, ни после зомби-апокалипсиса программисту не доводилось видеть человека, питавшегося так же обильно и расточительно, как выходец из девяностых.

– Мне тяжело это говорить, но я боюсь, что придется принять решительные меры, – произнес Цент, не отрывая от Владика своего злобного взгляда. – Преступному обжорству пора положить конец.

Владик всхлипнул, пытаясь представить себе, какая кара ждет его. Цент зашьет ему рот? Зашьет еще что-нибудь? Выбьет половину зубов? Выбьет и вторую?

Что бы там ни затевал изверг из девяностых, Владик твердо знал, что ему следует готовиться к худшему. Потому что ничего иного в этом мире для него не осталось.