– А я еще не закончил. Самое важное в зарождающемся кризисе – равновесие. Вдумайтесь в смысл этого слова. Сбалансированность. Устойчивость. В первые дни беспорядков наводнившие город агенты устроили настоящую войну между собой за право обладания прототипом, что привело к плачевным результатам. Конфликт между бывшими участниками заговора опасен для всех государств, и у них хватило ума добиться перемирия. Именно тогда вы со своим советником и вышли на большую сцену, как абсолютно независимая группа любителей, не имеющая никаких собственных интересов. Вы – никто, люди с улицы, и любые ваши действия не смогут нарушить равновесия. Попади прототип в руки конкретной структуры – начнется новый виток противостояния, а это разрушит хрупкий мир. Многие сильные мира сего мечтают развязать масштабную войну, и давать им лишний повод опасно, а сдерживать с каждым днем сложнее. Все секретные агентства мира представлены сейчас в Минске, но пока ничего не предпринимают, чтобы не получить преимущества и не настроить против себя остальных. Сидят, наблюдают, ждут.



– Ага!– подхватился полицейский.– А мы под их аплодисменты будем бегать за прототипом, чтобы они могли нашими руками жар загребать.



– Если хотите, воспринимайте это так. Но никто кроме вас теперь не посмеет и приблизиться к цели.



– Очень впечатляющие факты,– согласилась Ольга.– Но я, наверное, повторюсь: зачем Вы все это нам рассказали? Теперь нам не хуже и не лучше. Без Ваших откровений мы бы все равно делали свое дело. Или Вы хотели предупредить нас, что не станете мешать?



– Вы правы. Наш контакт – мера вынужденная, и преследовали мы в первую очередь собственные интересы. Коль скоро вас признали третьей, независимой стороной, теперь вы представляете определенную ценность, а с учетом всех обстоятельств – колоссальную ценность. Вами нельзя рисковать, потому что быстро заменить на другую группу, удовлетворяющую все стороны, невозможно. Если хотите, вы – гарант стабильности и равновесия. И парадокс заключается в том, что именно вам предстоит изловить и уничтожить камень преткновения, последнее свидетельство заговора, прототип новейшей технологии. А опыт показал, что даже для компетентных специалистов задача крайне сложная.



– Другими словами, сами мы не справимся,– рассуждала вслух Ольга.



– Именно.



– А вы вмешиваться не станете.



– Не станем.



– И что теперь? Хотите предложить осторожную помощь?



– Точно. Вам будет оказана максимально возможная помощь очень могущественных покровителей. Они уже наблюдают, оберегают и направляют вас, оставаясь в тени. Но вы нерасторопны и не слишком результативны. Мы вынуждены поторопить Вас.



– Ты видала?– возмутился Серый.– Мы для них не слишком крутые!



– И каким образом собираетесь ускорить расследование?



– Расследовать нечего,– печально заявил Руткевич.– Осталось только уничтожить. Мы знаем, где он находится в любой момент времени, знаем его возможности. Вам остается только действовать.



– И где он находится?



– За пределами территории, контролируемой Ворчуном. Прототип имеет уникальное электромагнитное поле. Спутники слежения легко определяют его местонахождение с точностью до пяти метров. Но проблема в том, что он уже не один. Спутники обнаружили в городе еще около двадцати объектов с подобными показателями, хотя и менее интенсивными.



– Но это невозможно,– удивилась женщина.– Он не может размножаться.



– Это уже детали.



– Ничего себе деталь!– запротестовал полицейский.



– Я не компетентен обсуждать это,– отрезал агент.– Завтра в город прибудет группа специалистов для Ворчуна. Среди медиков будут доктор Кастрица и доктор Петкевич. Необходимо установить контакт с Кастрицей, который занимается проблемой размножения прототипа. Он действует под эгидой наших военных, а доктор Петкевич – агент КОБ.



– Петкевич?– изумилась Ольга.



– Будьте осторожны с ним – и остатки КОБ, и наши военные ведут собственную игру и противостоят всему мировому сообществу. Они пытаются захватить прототип живым. Именно по этой причине в Минске кем-то установлено несколько ядерных зарядов, а военные спутники держат город под прицелом. Если цель выскользнет из ваших рук, на этом месте будет очень большая воронка, из которой, наверняка, разгорится и третья мировая. Ставки очень высоки.



– Город заминирован...



– А вы чего ожидали? Итак, оба медика охотно пойдут с вами на контакт. Мы сможем защитить вас, если они будут слишком агрессивны, но близко к прототипу их не допускайте.



– Вы ведете себя так, словно завербовали нас,– запротестовал Серый.– Мы еще не согласились играть по новым правилам.



Руткевич широко, но недобро улыбнулся:



– Хотите, я вам немного расскажу о вербовке? Ворчун несколько дней на крючке. Одно из агентств, просчитав его шансы оказаться на верхушке, позаботилось о сговорчивости вероятного политика на будущее. Ему в пищу добавляют сложный синтетический белок, который незаметно изменяет обмен веществ таким образом, что организм, однажды не получив дозу, умирает в очень страшных муках, а в организме не остается и следа вмешательства. Парень «сидит на игле». Он жив, пока ему дают противоядие. А его еще даже не вербовали. Это старый и топорный способ незаметно поставить человека в зависимость. А их столько существует и помимо клонирования, что вам и не представить. И один грязнее другого – это как раз профиль многих агентств – умение работать с людьми и борьба за доступ к информации и власти. Интерес же к вам иного рода – он чист и невинен, как должен быть чистым любой инструмент в руках хирурга. Сейчас вы в большей безопасности, чем президент в бункере. Поверьте, чем дальше вы стоите от большой политики и больших денег, тем меньше у вас шансов столкнуться с подобными службами.



– А если Ворчун им все-таки не понадобится? Если он никем не станет?



– О нем забудут.



– А этот синтетический белок? Он же без него погибнет?



Руткевич пожал плечами:



– Теперь у него один шанс выжить – быть очень удачливым и сговорчивым. Но ошибки в нашем деле очень большая редкость.



– Я думаю, в остальные детали вашей деятельности нас посвящать нет необходимости,– поморщилась женщина.– Тем более что у нас не было выбора и раньше.



– Пожалуй, мы согласны,– кивнул полицейский.– Теперь мы будем держать связь только с Вами?



– Ни в коем случае!– встрепенулся агент.– Наша встреча первая и последняя. Если вы попытаетесь вступить со мной в контакт, это будет расценено, как усиленное влияние моего агентства, и в лучшем случае от меня просто избавятся. Помните о равновесии? Вот: из двух ближайших телохранителей Ворчуна, бывших здесь, один, я точно знаю, работает на кого-то – наблюдателей тут как грязи! Вас будут направлять незаметно и аккуратно, без лишней помпы.



– А как ваши секретные службы будут договариваться о взаимодействии друг с другом? – поинтересовалась Ольга.



– Это не ваша забота. Просто делайте свое дело.



– Да, вы слишком похожи между собой. Найдете общий язык. Ну, а советник? Как с ним быть?



– Ему нужен скандал с разоблачениями, но больше он не нужен никому. Если вы не дадите ему в руки доказательств, он ничего не сможет сделать и с ним ничего плохого не случится. Но даже если вы ошибетесь, мы поправим и это.



– И что нам делать теперь?



– Свяжитесь с Кастрицей, а дальше видно будет.



– И это все?



– Все. Удачи.



Руткевич поднялся и, не оборачиваясь, быстро вышел из комнаты. Полицейские растерянно переглянулись, и Серый неожиданно засмеялся:



– Вот влипли, а?.. Поздравляю!



* * * * *



Таран остался один.



Потеряв все свои вспомогательные единицы в частых стычках с горожанами, степень военной подготовки которых не укладывалась в понятие среднестатистического человека, он пришел к выводу, что город наводнен охотниками за его целью, и они не собирались уступать инициативу, устраивая облавы и засады. Это было серьезным препятствием, которое отвлекало от основной миссии. Существовала вероятность, что они обладали оборудованием, позволяющим пеленговать место положения химер. Приходилось часто перемещаться, избегая контактов с конкурентами.



Потеряв однажды полицейских из вида, он не мог более найти источник информации и был вынужден просто патрулировать районы их наиболее частых появлений в расчете на повторный контакт. Иных способов обнаружить прототип Таран не знал, а ощущение собственной беспомощности превращалось в пытку для ущемленного самолюбия. Он по-прежнему был убежден в правильности своих действий, но не понимал причины неудач. Зато, когда в поле зрения попал объект, который он классифицировал как прототип, ни на секунду не допустил, что это могла быть случайность – такого понятия для него не существовало.



Это была особь женского рода, которая во всем походила на человека за исключением запаха, позволившего опознать в ней цель. Человеческий организм не мог произвести подобных летучих соединений. Позднее он «распробовал» необычную амплитуду магнитных колебаний, свойственных прототипу, и более высокий уровень радиации.



Несколько часов Таран преследовал цель незамеченным, дожидаясь удобного случая, пока они не вышли в необитаемую часть города, где до начала беспорядков велось строительство нового жилого квартала. Безлюдье новостроек и большое количество разбросанного вокруг мусора были оптимальными условиями для атаки, позволив значительно приблизиться к объекту с подветренной стороны, не выдав своего присутствия. Но, несмотря на все старания, он не смог напасть неожиданно.



Женщина, обернувшись в его сторону, вскрикнула и побежала, хотя и не могла однозначно определить степень опасности. Таран бросился за ней, совершая головокружительные прыжки, но даже на пределе своих возможностей, он безнадежно медленно сокращал дистанцию – цель слишком хорошо двигалась. Преследователю пришлось трансформировать конечности, чтобы задействовать при беге все четыре и добиться улучшения опорно-двигательных характеристик. Когда прототип в образе женщины оценил изменение ситуации, то остановился и, повернувшись к Тарану, принял оборонительную позу.



Химера тоже встала на расстоянии нескольких шагов от цели и замерла в ожидании, немного смущенная. Женщина тяжело дышала, глядя на него, а в букете ее запахов присутствовали чисто человеческие компоненты, которых не могло быть у искусственного существа.



Таран был смущен, столкнувшись с необъяснимым. Наиболее вероятным было бы расценить совокупность у цели качеств и химеры, и человека мутацией прототипа, но такая мутация регрессивна, а потому заведомо ошибочна. Пытаясь стать похожим на человека, цель, конечно, добивалась определенной маскировки, но при этом становилась более уязвимой и слабой. Было очевидно, что истинной причиной общности человеческих и искусственных качеств у особи было нечто иное, необъяснимое, а значит опасное.



Таран не знал, что такое страх, но оценивать опасность умел безошибочно. Прототип оказался более сложным организмом, чем он ожидал. Поэтому действовать приходилось осторожнее, и нанесенный им по цели первый удар был скорее испытательным, нежели разящим.



Существо легко увернулось, и усиленная костными шипами ладонь Тарана лишь слегка оцарапала женское лицо. Он сразу же отпрянул, почувствовав на руке в месте касания присутствие болезнетворных бактерий и вирусов, настолько агрессивных, что выработанные в ответ антитела едва смогли их изолировать, оставив на ладони дымящуюся воронку язвы.



Прототип проявил впечатляющую способность к защите, которая делала невозможным дальнейший прямой контакт.



Таран быстро поднял железный прут с земли, но прежде чем он успел им воспользоваться, женская особь с криком трансформировалась, выпустив из под ногтей длинные слизистые когти, и атаковала первой.



Сильный удар прута по корпусу отбросил цель на несколько метров, но нанесенные когтями резаные раны на его лице и груди оказались смоченными ядовитой жидкостью с целыми колониями новых бактерий и вирусов. Состав попавшей в рану слизи нейтрализовал деятельность антител, позволяя внедренным агентам с угрожающей скоростью поражать организм, быстро слабеющий под натиском биологической атаки.



Женщина поднялась, наблюдая за ним с удаления, а Таран замер, сконцентрировав все усилия на борьбе с порчей. Язвы рождались и лопались кровавыми потеками на его теле, неумолимо распространяясь вокруг мест поражений. На какое-то время удалось локализовать заражение, окружив его омертвевшей роговой коркой, но производство антител, не позволяющих интервентам проникнуть во внутренние органы, отнимало всю энергию, ослабляя сопротивление. Наконец вирусы попали в несущие жидкости, которые распространили их по всему организму и поставили точку в скоротечной борьбе – Таран был обречен.



Но с пониманием этого к нему пришло ощущение чьего-то присутствия. Он обернулся, опасно натягивая пересохшую кожу на шее, которая безобразными складками охватила трахею, и застыл с мрачной улыбкой на лице, осознав свою ошибку. Женщина, которую он принял за цель, была не прототипом, а лишь его производной, что и объясняло наличие у нее признаков и человека, и прототипа.



Настоящая цель стояла теперь прямо у него за спиной, равнодушно наблюдая, как умирало тело неудачливого охотника.



Таран не сожалел об ошибке.



Глядя на прототип, ощущая его запах, омертвевшей кожей чувствуя «присутствие», он понимал, что все равно не имел шанса. Не имел его с самого начала и никогда не смог бы победить прототип, потому что тот не был живым. Ему хватило мгновения, чтобы оценить мощь создания, которое люди самонадеянно рассчитывали уничтожить. Он представил себе остальных охотников – людей и, вдруг, разразился неудержимым хохотом, который раздирал болью кровоточащее горло.



Таран не знал, как был похож в последние мгновения жизни на человека.



Ирина избавилась от сковавшего ее оцепенения и, отвернувшись, побежала.



Ей было страшно, но она не понимала, что боялась не умирающего громилы, который безумно смеялся у нее за спиной, а самой себя. Она бежала без оглядки, широко разведя в стороны руки, еще липкие и скользкие, хотя они и были опять обычными, человеческими, и навзрыд плакала, подставляя мокрое лицо холодному осеннему ветру.



Сбежав несколько дней назад из лагеря беженцев, Ирина долго блуждала по городу, старательно игнорируя зов, который влек ее к этому месту. Она не хотела получить ответы на мучавшие вопросы, не хотела верить в то, что уже знала. Но зов был сильнее воли, сильнее самой жизни, а теперь все встало на свои места.



Молчаливый незнакомец, отец ее ребенка, странное и влекущее создание, остался у затихшего уже громилы, взирая вслед бездонными, как мрак ада, глазами, и никто не мог сказать, о чем он думал в этот момент, хотя сам он, казалось, читал мысли и души каждого.



Ирина споткнулась, окончательно ослабев, и упала на колени, закрыв лицо руками. Она была в десяти шагах от входа в подвал, возле которого лежала, высоко задрав морду, самка колли. Неторопливо поднявшись, сука тяжелой походкой приблизилась к девушке и улеглась рядом, прижимая теплый бок к ее ноге. Ирина опустила руки и посмотрела в черные бусинки глаз собаки, которая бросила на нее серьезный осмысленный взгляд.



– Нет-нет,– ответила ей девушка.– Со мной все в порядке. Мне нужно немного посидеть так, прийти в себя. Всего несколько минут...



*****



Прибытие поезда было впечатляющим, хотя и не таким, как представляла себе Ольга.



Его грохоту предшествовал едкий дым, который волной выполз из туннеля, окутав встречающих густым туманом. Вентиляция метро бездействовала, но даже в рабочем состоянии она не была рассчитана на то, что состав будет приводиться в движение дизелем с его невероятным выхлопом газов. Поэтому станция на Немиге была покрыта толстым слоем сажи и копоти. Защитная маска оберегала только дыхательные пути, и женщине пришлось зажмуриться, когда глаза начали слезиться от дыма.



Она так и не заметила, как из клубящегося облака вынырнули вагоны, что более походило на сказочное явление призрака. Двигатели замолкли, и сводчатое помещение огласил неприятный кашель рядовых рабочих, из которых не все имели респираторы. Грузчики засуетились, забегали, приступив к выполнению прямых обязанностей, и только группа приближенных Ворчуна во главе с предводителем осталась неподвижной на удалении от платформы. Два из семи вагонов были заполнены людьми в разноцветных комбинезонах, которые цветом определяли профессиональную принадлежность. Толпа шумно выбралась на перрон, создав настоящее столпотворение.



– Бардак,– услышала Ольга раздраженный голос Ворчуна, искаженный маской на его лице, и злорадно улыбнулась.



Между тем порядок был восстановлен, причем не без помощи Серого, который официально именовался комендантом поезда, организовывая его продвижение и разгрузочные работы. По заверению Ворчуна, это была последняя поездка полицейского на большую землю, после чего он будет волен заниматься чем угодно. Потому и работал он сейчас в охотку, покрикивая на зазевавшихся и не гнушаясь порой приложить руку к чьему-нибудь затылку.



Через минуту эксперт в сопровождении десятка красных комбинезонов был уже перед встречающей их делегацией, представляя поочередно прибывших и обязанности, которые те должны будут выполнять. Среди них был и новый комендант поезда.



Во время этой церемонии Серый неоднократно бросал беспокойный взгляд на напарницу, но та держалась края свиты, отвечая лишь пожатием плеч, хотя его нервозность быстро передалась и ей.



– На этом закругляюсь,– закончил полицейский.– А с Вами, Володя, они хотели немедленно провести коротенькое совещание. Очень просили. Дело в том, что сформированы еще два состава, но с электровозами – пустить второй дизель боятся: говорят, и без того в тоннеле дышать нечем. Специалисты утверждают, что восстановить энергоснабжение на линии не сложно, и что даже могли бы подключить к электропитанию пару десятков прилегающих домов. Но Ваше распоряжение я, тем не менее, выполнил, и две дизельные электростанции мы привезли.



Ворчун явно оценил деликатный тон и уважительное обращение, что перед лицом новых подчиненных было важно, и даже снял маску, открывая довольную улыбку на обозрение:



– Спасибо, Валера, но, думаю, с этим можно обождать. Нас ждет скромный банкет по случаю приезда гостей,– возразил он гостеприимно.



– Очень просили,– не уступал Серый.– На той стороне накопилась уйма грузов по нашим заказам, и одним составом не справимся. Из-за пассажиров я ехал сейчас без остановки, а ведь на всех станциях уже пусто – еще вчера реализовали, но люди стоят там и ждут завоза. Огромные очереди. Спрос растет, народ к нам идет.



Ворчун снисходительно улыбнулся:



– Так и должно быть. Но вот не даешь ты мне ни покоя, ни передышки – все дела да заботы. Ладно, проведем совещание за банкетом. Рох устроит людей, а ты отдыхай – молодец. Говорил, кстати, про обратный поток?



– Точно! Чуть не забыл,– спохватился эксперт.– Идею восприняли с восторгом: чтобы не гонять составы порожняком назад, конечно, говорят, лучше вывозить на большую землю из города ценности. И считают, что так можно вывозить не только дорогие автомобили на продажу, но и прочие важные вещи: научную документацию, предметы искусства, даже специалистов – разных ученых, финансистов, которые не выбрались из города вовремя. Они уже создали комиссию и готовят списки с расценками за каждое наименование.



– Очень хорошо. Прекрасно поработал и можешь идти отдыхать. Надеюсь, Ольга Феликсовна будет этому способствовать,– бросив последнюю фразу, Ворчун хитро покосился на женщину, развернулся и, пригласив гостей следовать за собой, повел их к выходу.



Ольга бросила ему вслед презрительный взгляд и повернулась к напарнику:



– Что-то произошло?



Он задумался, словно подбирал слова, и выдохнул полушепотом: «Потом...».



– Да что случилось?



– Не сейчас... А вот и наши медики!– Серый помахал рукой парочке в серых комбинезонах.– Игорь! Игорь Петкевич!



– Ты с ним еще не разговаривал?



– На той стороне не получилось. Потом расскажу.



– Оля! Валера!– сиял седовласый доктор, широко улыбаясь.– Безумно рад вас видеть в здравии. Слышал, что вы тут выбились в люди... Позвольте представить моего коллегу, доктора Кастрицу. Адам Сергеевич – прошу любить и жаловать.



Они сдержанно обменялись приветствиями и рукопожатием, а женщина не могла избавиться от мысли, что перед ней два лживых шпиона, разыгрывающих комедию. Даже огромные металлические чемоданы, которые те с видимым усилием тащили за собой, представлялись наполненными всякими вредными штучками – орудиями для пыток, подслушивающими устройствами.



– Я помогу Вам,– вызвался полицейский.



– Будьте добры,– охотно принял его предложение представленный как доктор Кастрица, поглаживая великоватый для пропорций лица нос, которое к тому же было украшено ухоженной, эстетичной бородой.



– Вы выглядите напряженной,– заметил Петкевич, заглядывая в глаза женщины.



– Здесь дымно. Хочется выбраться на воздух,– солгала Ольга.– Мы покажем ваши жилые комнаты, после чего приглашаю к себе на чашечку кофе и на «побеседовать».



– С удовольствием,– отозвался новый знакомый.– Я стал забывать вкус настоящего хорошего кофе, а сюда, я видел, грузили просто изысканный сорт.



Он еще что-то ворчал о бессонных ночах, хамстве и воинственной глупости, которые одолели его за последнее время, но никто не обращал на это внимания. Их маленькая процессия, выглядевшая достаточно колоритно, молча направилась в город.



*****



Сделав первый глоток кофе, Кастрица удовлетворенно закатил глаза и пожевал губами, от чего его борода зашевелилась и ощетинилась колючками рыжеватых волосков:



– Божественный напиток!



Полицейские, используя свое привилегированное положение, сумели устроить медиков по квартирам в течение получаса, после чего всей компанией расположились в комнате Ольги, хранившей печать роскоши со времен ее заточения там.



– Не знал, что женщины так умеют готовить кофе,– не мог успокоиться Кастрица.– Если бы одна особа, которая в годы моей юности пыталась выйти за меня замуж, умела так варить кофе, я бы не был сейчас нудным холостяком. Клянусь вам!



Женщина благодарно улыбнулась – несмотря на двоякость положения, этот гость был ей симпатичен, а его неуклюжие комплементы приятны.



– Я так долго был лишен всех прелестей этого напитка, что теперь чувствую, буквально, возвращение жизни в мое тело,– продолжал он.– Представьте: ночь, уйма отвратительной рутинной работы, бездарные, просто обезоруживающе безрукие ассистенты, от которых вреда больше чем помощи – я прошу сделать мне кофе, чтобы как-то сохранить работоспособность, а в ответ получаю коричневатое теплое пойло с отвратительным запахом и тошнотворным вкусом! Представляете? И мне утверждали, что этот кофе из офицерского пайка! Не удивительно, что я был взвинчен, раздражителен и не мог добиться результатов.



– Вы работали в лагере беженцев,– скорее утверждал, чем спрашивал Серый.– Неужели там было неинтересно? Откуда было взяться рутине?



– Ах, оставьте! С таким же успехом я мог работать и на северном полюсе. Я же не врач в прямом смысле этого слова – теоретик, исследователь, а временами статист. В бессонную ночь в голову приходит озарение, и потом месяцы и годы я трачу на то, чтобы опровергнуть собственную идею, продвигаясь ничтожно маленькими шагами. Я даже в чем-то рад, что меня вырвали из очередного тупика и привлекли к этому проекту – хоть увидел что-то новенькое, абсолютно новенькое. А в остальном – то же однообразие.



Ольга краем глаза заметила, как тень пробежала по лицу доктора Петкевича, который не мог остановить своего разговорчивого коллегу. Он лишь беспомощно ерзал в кресле, пока Кастрица, разморенный уютом, изливал свои мысли легко и свободно.



– Вы, видимо, имеете в виду историю с беглой химерой,– подлила масла в огонь женщина, наблюдая нервозность Петкевича.– Игорь Николаевич Вам наверное говорил, что мы занимались этой проблемой до начала беспорядков в Минске.



– Да, беспорядки вещь ужасная,– признался доктор Кастрица.– Но насколько эта химера, которую называют прототипом, беглая, я не знаю. А вот то, что это прототип или предтеча чего-то грандиозного – факт. Игорь Николаевич говорил мне о Вашей работе, и, в частности, что Вы продолжаете этим заниматься, и у Вас, наверняка, есть интересные результаты. Поэтому я с удовольствием обсудил бы круг вопросов.



Женщина, не скрывая улыбки, посмотрела на Петкевича и демонстративно кивнула головой в знак признательности. Тот, раскрасневшись, растерянно ей ответил.



– Все эти поездки изрядно выбивают из колеи,– не замечал ничего медик.– Но обстоятельства вынуждают. Если хотите, можно было бы поговорить прямо сейчас, за второй чашечкой Вашего замечательного кофе.



– Конечно!– спохватилась Ольга, сразу направляясь на кухню, чтобы доктор Петкевич не успел возразить.



– Вы будете работать в больнице Ворчуна?– заполнил паузу, вызванную отсутствием напарницы, Серый.



– Очень недолго – сделаю все дела и вернусь. Вот Игорь Николаевич задержится.



– Замечательно. Как в старые добрые времена.



– А вот и я,– вернулась Ольга.– Мне ужасно интересно, чего Вы добились, раскрывая загадку, на которой мы споткнулись.



– Загадка?– Кастрица взялся за вторую чашечку.– Это настоящий прорыв, сударыня. Знаете, чем я занимался последние годы? Теория влияния естественных мутаций на процесс общей эволюции.



– Но это старая теория.



– Прекрасно. И Вы знакомы с ней?



– В той части, которая касалась моей деятельности.



– И чем Вы занимались?



– Скажем, неестественными мутациями.



– Понимаю,– осекся доктор.– Вы как раз из тех опальных специалистов. Сожалею, и я был крайне возмущен самим фактом конвенции, но очень рад, что столкнулся с профессионалом в этой области. Вы можете представить, как злополучный прототип пошатнул теорию, на которой базируется вся современная наука. Я годы готовился, чтобы посеять только зерно сомнений в достоверность закостенелых догм, похоронивших свободу выбора для исследователя и создавших ложное ощущение полного понимания природных процессов. Годы! И зерно! И вдруг, появляется существо, которое фактом своего рождения разрушило все каноны и авторитеты одним махом.



– Мне трудно судить,– призналась Ольга.– Я видела это существо только пробегающим мимо. Ни анализов, ни опытов...



– Какие анализы? Я его вообще не видел. Сам он уже не интересен. Вот его производные – другое дело.



– Производные? Интересно. Одним из важнейших заключений, к которым мы пришли, была невозможность его размножения.



– Это по словам создателя? Гранковича?



Произнесенная фамилия заставила поперхнуться Петкевича, но, что более удивило женщину, эксперт Серый заметно побледнел, сильно сжав кулаки. Тогда она не могла объяснить такую реакцию своего напарника.



– Смотря, какой смысл вкладывать в слово «размножение»,– опять продемонстрировал полнейшую невнимательность доктор Кастрица.– Да, он не может воспроизводить себя известными нам способами, но никто не лишил его возможности разделиться.



– Это не имеет для него смысла – он все равно остается единым, сохранит связь между отдельными элементами. Это не деление, а скорее рассредоточение.



– А говорите, не было анализов. Зачем они Вам? Я к такому выводу пришел только вчера, а об этом, похоже, уже знает вся страна, глядя на то, как прототип «пробегает мимо».



– Нет, это со слов Гранковича.



– Вот в чем преимущество последовательного развития событий,– покачал головой медик.– Вы не тратите время на пустое домысливание и видите суть сразу. А мне сперва попала в руки его производная. Да и как попала? Пришла девушка и пожаловалась на странное протекание беременности. Забавная ситуация. Она убежала прежде, чем мы опомнились, оставив нам только результаты общего анализа. Но и этого оказалось достаточно, чтобы установить ее нечеловеческое происхождение. А до этого были лишь какие-то слухи о мутантах, разговоры о Гранковиче и прочая мистификация. Но, потрогав один раз подобное, более уже нельзя было ошибиться. Мы стали заниматься всеми беременными женщинами в поле нашего зрения, и, что бы Вы подумали, история повторилась дважды!



Он многозначительно посмотрел на собеседников и отставил пустую чашку:



– К нам попали еще две девушки, которые почти сразу, почувствовав повышенный к ним интерес, бежали. Вы не представляете, какие чудеса они демонстрировали при этом! Двести вооруженных солдат не смогли их остановить! Но об армии отдельный разговор – где только таких людей находят? Тем не менее, материалов для работы уже хватило. Сравнивая анализы трех особей, мы, во-первых, высчитали электромагнитную и радиоактивную маску, на которую военные потом настроили свои спутники слежения, а, во-вторых, организмы были все-таки человеческими, но значительно видоизмененными. Это был организм-строитель, как в принципе и у любой женской особи, призванный порождать новую жизнь, но в данном случае создается нечто совершенно необычное. Мы пришли к выводу, что прототип «Черная Кровь» попытался с помощью репродуктивного механизма человека воспроизвести себя, откорректировав для этого организмы женских носителей. И каждый эмбрион содержит физическую частичку его самого. Понимаете? Он отдает часть себя женщине, чтобы она потом родила новое существо, построенное на базе этой его частицы. Невероятно. Абсолютно необычное решение проблемы собственного бесплодия.



– Адам Сергеевич,– нарушила его неожиданную задумчивость женщина.– Но вы говорите невозможные вещи.



– Это уже доказано и неоспоримо. Я говорил о военных спутниках? Мы привезли с собой аппаратуру, позволяющую следить с их помощью за передвижением в городе каждого из них: один крупный, интенсивный сигнал – сам прототип, и около сорока его производных, выраженных не столь ярко. Что интересно, в момент отделения от основной массы, новорожденный элемент какое-то время остается неподвижным, и только потом его действия становятся вдруг согласованными, и он группируется с остальными такими же. Очевидно, в этот момент происходит мутация женского организма, адаптация к внедренному в него агенту или наоборот. А потом, они ищут и находят друг друга. Но после каждого отделения первоисточник, основной сигнал, гаснет и становится слабее – теряет ощутимую физическую часть. Очень скоро, полагаю, прототип окончательно растворится среди своих наследников.



– Вот это новость,– не удержался Серый.– А почему вы не пытались завладеть одной из этих беременных женщин, раз уж знаете, где они находятся.



– А почему мы здесь, по-вашему?– наконец дал о себе знать Петкевич.– Самое большое скопление производных обнаружилось в больнице, организованной господином Ворчуном, как раз в двухстах метрах от того места, где располагаемся мы сейчас.



Брови Ольги поползли вверх, а полицейский привстал в кресле. Медики переглянулись, довольные эффектом, который произвели их слова.



– Он прямо у нас под боком,– сказал Серый, прислушиваясь к собственному голосу, словно так понимание доходило до него быстрее.– Мы можем прямо сейчас пойти за ним.



– Не так быстро,– властно запротестовал доктор Петкевич.– Это единственные экземпляры, расположенные на подконтрольной территории, и у нас нет права на ошибку. Завтра прибудет группа поддержки, а пока с их помощью не будет установлено оцепление объекта, нам запрещено даже приближаться к госпиталю.



– Кем запрещено?– сощурилась женщина.



– Тем правительством, которое нас с вами сюда направило,– не растерялся медик.



– И Вы полагаете, что Ворчун позволит хозяйничать здесь какой-то группе поддержки?



– Это полномасштабная операция, хорошо спланированная. Думаю, все учтено. Я рассчитывал, что вы заинтересуетесь.



– Мы уже заинтересовались, но Вы слабо представляете положение вещей. Мне пришлось три дня просидеть под замком, прежде чем нам дали шанс выжить. Я до сих пор не уверена в собственной безопасности, а Вы собираетесь незаметно развернуть тут маневры.



– Вы правы,– вмешался доктор Кастрица.– Но у нас нет времени. Беременность мутантов протекает невероятными темпами, и весь цикл занимает где-то две-три недели. Мы уже имеем дело с двумя версиями новой жизни. Не стоит допускать появление на свет третьей разновидности этих существ. Если следовать логике, именно она станет наиболее приспособленной к нашим условиям и потому неуязвимой.



– Правильно!– загорелся полицейский.– Стоит заглянуть в больницу прямо сейчас.



– Не делайте этого,– взмолился Петкевич.– Вы все испортите. Они опять ускользнут, а мы останемся ни с чем.



– Нет! Я бы вообще не торопилась,– перебила его Ольга, взглянув на доктора Кастрицу.– Почему бы не понаблюдать очень осторожно издали? Мы ведь практически ничего не знаем о происходящем – только догадки и поспешные выводы. Нам необходимо значительное время на осмысление и анализ.



– Не могу с Вами спорить – абсолютно правы,– согласился тот.– Но, дорогая моя, на нас давят. И я понимаю этих людей. Это не только интересное с научной точки зрения явление, но и большая угроза. Существа очень высоко развиты, агрессивны и жизнеспособны. Они многократно превосходят нас. Самое ужасное заключается в том, что их существование не противоречит природе. Помните, я говорил о неточностях в общей теории эволюции? Там не достает как раз этого звена: наша с вами форма жизни, тысячелетняя история развития видов на планете – лишь одна из бесконечного множества вариаций на тему жизни. Мы вступили в следующую стадию – борьба за выживание различных идеологий, платформ, базисов! Человечество доминирует в пределах своего мира, исчерпав все возможности эволюции и став его высшим творением. Но теперь приходится конкурировать с порождениями иных систем. Не имеет значения, родился прототип только сейчас или существует миллионы лет. Происхождение его искусственное или естественное, но для него даже время течет иначе – целиком иные принципы существования.



Доктор Кастрица наигранно развел руками:



– Человечество, Ольга Феликсовна, увы, пока уступает по всем показателям. Нужно остановить это противостояние любой ценой: мы к нему не готовы. Он просто уничтожит нас, загонит в резервацию без надежды на выживание, и будет снисходительно изучать. Вспомните, как мы расправились с конкурентами, как вытеснили весь животный мир со своих территорий, проявляя предельную жестокость и усердие. С нами обойдутся таким же образом, и уже он будет доминировать! Человечеству еще необходимо созреть для подобной конкуренции – уверен, это не единственная опасность, которая нас поджидает, просто мы еще не столкнулись с иными порождениями Великой Случайности, хотя, может, уже, ничего не подозревая, сосуществуем рядом. И так будет, пока не наступит время контакта, время сражения за право жить. Мы сумеем подготовиться к этому моменту при условии, что сейчас нейтрализуем прототип.



– Это все я уже слышал,– поник Серый.



– Я понимаю, Адам Сергеевич, но потому и упомянула о необходимости действовать осторожно. Надо понять, с чем имеем дело.



– Вот и ладно,– опять оживился Петкевич.– Вижу, что даже совместными усилиями нам не удалось расширить круг знаний о проблеме. Видимо, и создатель химеры не очень понимал, что делал.



Последние слова прозвучали как вопрос и были адресованы женщине. Медик внимательно следил за ее реакцией, но Ольга не подала и виду, что обеспокоена.



– Мы вынуждены поблагодарить за кофе,– сдался тот,– и откланяться. Нам еще надо осмотреться и приготовиться к завтрашнему дню. Он обещает стать интересным.



– Пожалуй, мы злоупотребили гостеприимством,– согласился и доктор Кастрица.



– Никакого беспокойства,– запротестовала женщина.– Я очень рада такому обществу. Обещайте заглядывать ко мне всякий раз, когда захотите чашечку горячего кофе.



– Ну что Вы! Мне бы пришлось перебраться к Вам окончательно.



– Тогда вечером,– не унималась Ольга.– Приходите на ужин. Поговорим еще.



– Нет-нет,– поторопился отказаться за обоих Петкевич.– У нас много рутинных дел. Мы лучше заглянем к Вам на завтрак, если не возражаете.



– Будем рады.



– Вот и договорились. Тогда обсудим и детали завтрашней вылазки в больницу.



Медики очень живо распрощались и оставили полицейских одних.



Ольга села рядом с напарником, слегка прижавшись к нему плечом:



– Что ты обо всем этом думаешь?



– Не знаю. Слишком все просто и быстро, а главное само по себе.



– О чем ты?



– Доктора – шпионы, за нами все время подсматривают, прототип расползается на кусочки, которые уже совсем рядом. Все кричат о том, что человечество погибает, а мы ничего при этом не можем изменить. Все, что делаем – в пустую.



Женщина внимательно посмотрела на полицейского, не скрывая своего удивления:



– Что-то произошло?– спросила она.– Ты о чем-то мне еще не рассказал?



– Произошло,– тихо признал Серый.– Что-то уж точно произошло.



Ольга вспомнила странность в поведении эксперта, его бледность при упоминании Гранковича, и все это теперь представлялось важным и пугающим. Но она не стала торопить напарника и задавать ему наводящие вопросы, предпочитая дождаться, когда тот сам захочет говорить. Тем более она знала по опыту, что удержать в себе даже самую незначительную новость и не похвастаться ей перед другими – противно самой человеческой природе.



– Я видел сегодня Гранковича,– наконец решился Серый.



Он резко поднялся и подошел к окну:



– Я видел его живым.



Ольга не нашлась, что сказать.



– Сегодня утром,– спокойно продолжал полицейский.– Я формировал последний состав на большой земле. Грузили всякую ерунду в вагоны, инструктировали тех, кто должен был приехать сюда. Потом выяснилось, что из аэропорта запаздывал какой-то важный груз для этих специалистов. Я поехал встречать. Так я оказался недалеко от временного госпиталя, где мы в последний раз видели Змея. Я просто сидел в кабине грузовика на самом краю периметра и вспоминал его. Я вспоминал сестру и ее детей, я ненавидел этого подонка и сожалел, что не убил его своими руками.



Он глубоко и протяжно вздохнул:



– И тогда я его увидел... Он просто слонялся за пределами аэропорта прямо на виду.



– Хочешь сказать, что он выжил тогда?



– Я ничего не хочу сказать! Я увидел Змея, и меня понесло. Я побежал за ним. Нагнал уже далеко от периметра. Заметив меня, он упал на колени и заплакал. Я не разобрал ни единого слова, но это был он. Я ни о чем не думал, а только благодарил судьбу за шанс расквитаться с гадом. Звучит ужасно глупо, но я убил его... Говорят, что убийство не приносит радости, но я испытал настоящее наслаждение, расстреливая эту мразь!



– Валера! О чем ты говоришь?!– испугалась женщина.



– Я говорю о том, что убил Гранковича! Это просто безумие какое-то! Я пинал его труп ногами, пока весь не перепачкался кровью, а потом сбросил в канализационный люк на обочине. Вот что произошло.



– Но как он мог тогда уцелеть? Ты понимаешь, что ты наделал? Кто это был, Валера?



– Потом я тоже об этом думал и вспоминал о его ранениях. Даже если бы он выжил, ему бы пришлось еще очень долго лежать под капельницей, а мой Змей был целехонек. Я растерялся и позвонил сразу советнику, но тот и слушать меня не стал. Он даже кричал: Гранкович не просто мертв – его расчленили и развезли по разным местам. Голову где-то заморозили в расчете на будущие технологии, чтобы потом попытаться что-то выудить из мозга. И эта голова мертвее мертвых и спокойно лежит с тех пор в каком-то холодильнике. Он меня и после смерти достал! Ведь я кого-то убил! Мне страшно! Может, я подвинулся умом и теперь в случайных прохожих вижу Змея, а, может, наткнулся на похожего человека или еще что-нибудь... Все так перемешалось... Представляешь? Меня это пугает, потому что я ясно его видел и не мог ошибиться. Там был не призрак и не плод моего воображения – я убил проклятого Гранковича! Или мне не верить собственным глазам?



– Успокойся,– повысила голос Ольга.– Нечего раскисать! Не все так плохо. Гранковича могли, в конце концов, клонировать – благо, интерес к нему есть у многих. Ты мог просто наткнуться на этого клона. Пугаться причины нет, но убивать его не стоило. Никого нельзя убивать! Слышишь? Мало смертей вокруг?



– Ты это мне говоришь?



– Нет, сама с собой разговариваю! Если бы ты не был таким психованным и попытался с ним общаться, все было бы проще. Знать, откуда он там взялся и зачем, куда интереснее, чем выслушивать твою истерику. Мститель...



– Истерика?– фыркнул эксперт.– Жаль, тебя там не было. Что чувствует человек, когда убивает мертвеца, когда гоняется за призраками? Каждый пытается учить меня жизни: это надо делать, а вот этого – нет. Если я тебе говорю, что это не был клон, что это не мои галюники, то для разнообразия послушала бы меня! Это может быть поважнее, чем твой говенный прототип! А нет! Меня начинают убеждать, что я псих, но псих очень хороший, и обязательно поправлюсь. Ведь если его не видели – значит, его и нет, а я автоматически причисляюсь к душевнобольным. Права была старая ведьма – весь мир спятил. Ты же у нас верующая! Помнишь, что будет предшествовать концу света? Мертвые встанут из могил!



– Ты начинаешь говорить глупости,– попыталась осадить его женщина.



– Смотри ты, какая умная выискалась! Мы для нее слишком глупые. Она у нас ученая и со своими докторишками умеет красиво рассуждать о гибели человечества. Этак снисходительно признавать, что да, дескать, люди слабые, глупые и несовершенные твари – какая досада, но вы готовы научить их, дурачков, выживать. Вот уж спасибо Вам, мисс Совершенство! Вы образец человеколюбия с чистыми руками и помыслами, а я – завернутый убийца, быдло, погрязшее в пороках! А помнит ли эта мисс, что она чувствовала, когда убивала? Или у нас по-прежнему белые сарафанчики и нет засохшей крови под ухоженными ногтями?



– Ты ищешь ссоры со мной?– хрипло спросила Ольга, очень уязвленная словами полицейского.– Тебе плохо, и ты хочешь, чтобы так было всем вокруг? Ты не умеешь плакаться, и поэтому стараешься срываться на других, тех, кто слабее?



– Только не разыгрывай со мной свою слабость – битая карта,– зло ответил напарник.– Вы здорово умеете включать слезу, когда дело тухнет, да только меня от этих спектаклей мутит.



– Тогда убирайся отсюда, мистер Крутой,– тихо потребовала женщина, но показное спокойствие стоило дорогого.– И уноси отсюда свои сопли: закройся где-нибудь в туалете и жалей себя там, чтобы никто не видел.



Серый задержался на мгновение, собираясь что-то сказать, но передумал и быстро вышел из комнаты, громко хлопнув входной дверью.



Ольга уронила голову на руки и зарыдала.



Она уже долго не плакала, лишив себя столь естественного выходя для всего накопившегося, и теперь быстро наверстывала. Стоит прийти даже самому незначительному огорчению, как за ним следом всплывают все недавние обиды и неприятности, словно требуя, чтобы перед уходом их тоже обязательно оплакали. Память старательно извлекала из глубин грязь, промывая ее слезами, которые горькой солью вычищали нечистоты души. Голова разболелась, и уже не хватало слез, чтобы избавиться от груза, давившего изнутри.



Незаметно она уснула.



*****



Человек всегда стремился в небеса.



Необъяснимая страсть к полету заставляла людей издавна летать во сне и переживать в мечтах сказочные ощущения, которые дарила возможность парить в вышине, с замиранием сердца предаваясь свободе. Поэтому, реализовав смелые устремления с помощью технологии, обделенный природой человек с особым трепетом создавал все более совершенные летательные аппараты. Самолеты, ракеты и планеры несли на себе печать особенной заботы и были вершиной рукотворного творения, превратившись в идолов цивилизации, которые воплощали сбывшуюся мечту. Ими любовались, о них слагали стихи и песни, их ценили.



Отливающая черным в вечернем полумраке, крыса с откушенным ухом встала на задние лапки, высоко подняв дрожащий носик вверх, и замерла, прислушиваясь и присматриваясь.



Нарастающий гул предупреждал о начале великого таинства, которое она любила подолгу наблюдать с этого места. Вскоре из-под свода туч вынырнул Он, прекрасный в своем плавном движении. Горящие ярко глаза сверкали мощью, а возбужденное шевеление воздуха за хвостом заставляло меркнуть грозные тучи, размывая их контуры. Приблизившись, Он задрал острый нос, раскрывая гладкое сверкающее брюхо, и сменил голос, который теперь приятно щекотал кончики усов, заставляя чесаться нос. Но крыса позволила себе шелохнуться, только дождавшись окончания таинства, когда Он, спустившийся с небес, замолчал.



А еще крыса любила наблюдать взлет, когда горящее в лучах солнца массивное тело сказочным образом отрывалось от поверхности земли и, прикрываясь своим невидимым шлейфом, подобным движущейся воде, легко поднималось в воздух. Было не понятно, почему Он двигался без всяких усилий, не готовился к прыжку, не махал крыльями, оставаясь таким уверенным и невозмутимым во время всей церемонии. В том, видимо, и заключалось чудо, к которому ей было суждено прикоснуться. Она не знала, только ли для нее разыгрывалось великое действо, но была верным хранителем этого откровения и точно знала, когда будет разыгран следующий ритуал.



Крыса опустилась на передние лапки, внимательно принюхиваясь к прохладному воздуху – он был полон странных запахов, часть из которых принадлежала Ему. Почему остальные боялись? Почему отказывались приходить сюда, чтобы приобщиться? Но однажды удастся убедить и их – это будет великий день, когда собратья станут заботиться не только о пище, но захотят видеть и понимать прекрасное.



Этот день уже приближался.



Ветер принес вкус свежей крови, и одноухая крыса резко бросилась ему навстречу, пока струя воздуха не свернула в сторону, путая след. Запах пришел из открытого колодца и предупредил, что это кровь человека, мертвая кровь. Одноухая колебалась: крысы не любили людей и боялись их, потому что те были созданы, чтобы вселять в них страх – убивали не во имя добычи, расставляли хитроумные ловушки, расточали неприятные опасные запахи.



Но человек был мертв, и, хотя это не лучшая пища, обойти находку вниманием было нельзя.



Канализационный колодец был неглубоким, но гладкие вертикальные стены не позволяли спуститься по ним вниз. Существовало множество и других лазеек к лежавшему на дне трупу, и Одноухая как раз призадумалась, станут ли оправданными ее усилия, когда негромкий звук заставил ее вздрогнуть и нервно зашевелить носом.



К ней неторопливо приближалось существо, которое сперва показалось человеком, но странное отсутствие запаха указывало на то, что это был иной невиданный зверь. Крыса юрко укрылась в свалке мусора, настороженно всматриваясь в странного чужака. Теперь она убедилась, что тот был лишь внешне похож на ее заклятых врагов, а манера движений и столь необъяснимое отсутствие запахов говорили о совершенно незнакомом соседе, который хозяйничал теперь на ее территории. Если бы она умела удивляться, это чувство было бы безгранично и даже могло бы напугать, но крыса была животным, практичным и осторожным. Ей двигало не праздное любопытство, а необходимость максимально больше узнать о чужаке, чтобы решить, насколько он может быть опасен или полезен, и чего ожидать, если надумает прижиться поблизости. Поэтому, когда тот спустился в колодец с мертвым человеком, Одноухая тоже прокралась к краю и заглянула вниз.



Диковинный зверь склонился над мертвецом и долго сидел неподвижно, а потом запустил руки прямо в его тело, и тут же острый запах ударил в нос крысы. Она отскочила, отфыркиваясь и потирая передними лапами мордочку, чтобы избавиться от цепкого привкуса, который въедался в нее. Потребовалось время, прежде чем болезненное ощущение притупилось, а вдыхаемый воздух опять приобрел привычный аромат. Теперь она знала, насколько опасен чужак, но все равно не убежала, лишь удалившись на расстояние.



Напугавший ее зверь, не спеша выбрался на поверхность и удалился в ту же сторону, откуда и пришел. А через мгновение из глубины колодца раздался крик, заставивший вжаться в землю, и ветер вновь донес запах мертвеца, но запах этот был живым.



Одноухая не понимала, почему мертвый человек стал живым – такого она не видела никогда, и что-то подсказывало ей, что подобного не должно было случиться и сейчас. Ее не мучили сомнения, не пугали крики человека, и ничто не удивляло. Главное, она обнаружила две новые опасности – невиданный зверь и способность мертвых людей оживать.



Это был факт, и крыса не собиралась его оспаривать.



Развернувшись, она быстро засеменила восвояси, чтобы предупредить сородичей об открытиях, и успеть насытиться до того момента, как наступит время следующего таинства, и Он в грохоте своей славы вновь взлетит под свод облаков, или спустится с неба, чтобы восхищать ее.



Крик сорвался на протяжный стон, и, задохнувшись, Змей заплакал.



Слезы обжигали лицо, скатывались по вискам вниз, где растворялись в смрадной воде дна колодца. Боль и холод пронзали тело, сковывая спазмами судорог любое движение. Он не моргающими глазами уставился в маленький кружок неба, которое раскачивалось массой туч, обрамленных краями канализационного люка.



Равнодушный осенний небосвод был безучастен к клокотавшему бессилию человека, в очередной раз продемонстрировав превосходство над всем низменным, что покрывало остывающую землю или взирало из ее недр.



Дрожащие губы Гранковича беззвучно шептали: «Почему?», но никто в его мире не мог дать ответа.



Он снова жил, чтобы задаваться вопросами, сомневаться и удивляться, страдать и ожидать смерти, которая его уже дважды предавала...



Глава Одиннадцатая.



Проснулась Ольга лишь под конец дня.



Она чувствовала себя окончательно разбитой, а потому, прихватив возвращенное накануне оружие, вышла на улицу. У нее не было никаких планов, никаких конкретных желаний – только стремление отойти подальше от ненавистного места. Суета возле метро и крикливые команды бойцов Ворчуна остались позади, и женщина беспрепятственно удалилась вглубь городских кварталов, где царили спокойствие и относительная тишина. Ленивые патрули и посты реорганизованной армии не пытались задержать, перешептываясь за спиной и бросая испытывающие взгляды, да большой черный пес семенил какое-то время следом, останавливаясь всякий раз, когда она замедляла шаги.



– Извини, дружок,– Ольга машинально хлопнула себя по карманам.– У меня для тебя ничего нет.



Пес наклонил голову, внимательно на нее посмотрел и развернулся в обратную сторону.



Женщина чувствовала себя настолько одинокой, что неприятный ком собрался в груди, затруднив дыхание. Хотелось бежать без оглядки подальше от людей, от мрачного города, туда, где есть только зеленый лес, щебетание птиц и яркая синева неба с пушистыми облаками. Хотелось поселиться на берегу чистой реки, где играет рыба, и сладко пахнут лилии, где можно долго смотреть на прозрачные воды, которые шевелятся хрупкими нитями водорослей, чьи ленты никогда не спутываются, не пытаются развернуться навстречу течению, подчиняясь вечному порядку.



Хотелось порядка.



Ольга сомневалась, были ли открывшиеся видения навеяны памятью прошедшего детства или оставались плодом воображения, как несбыточная мечта, способная манить и увлекать, но была уверена, что это и есть то место, куда она желала попасть сейчас.



Ей удалось мыслями отгородиться от города, который продолжал жить вокруг своей жизнью, и не обращать внимания на его попытки запугать ее, подчинить грубой воле, уходя все дальше в лабиринт улиц. И ничто не могло совратить с этого пути – ничто кроме крика о помощи. Напуганного женского крика.



Ольга опомнилась и, на ходу перезарядив пистолет, бросилась в переулок.



Худощавый подросток в красной замусоленной куртке склонился над поверженной старухой, пытаясь вырвать из ее цепких рук бесформенный сверток. Он сжимал в правой руке угловатый пожарный топорик и делал угрожающие замахи им, громко ругаясь на пожилую женщину. Та визгливо сопротивлялась, выставляя перед собой свободную руку и жалобно всхлипывая.



Ольга крикнула как раз в тот момент, когда нападавший резко ударил топориком по руке, удерживающей предмет их спора, и дворик огласил громкий вопль старухи. Ее рука беспомощно повисла, а подросток резко выпрямился, прижав к себе сверток. Он повернул лицо к приближающейся женщине:



– Отвали, сука!



– Что же ты делаешь, мразь?– не своим голосом закричала Ольга.– Отойди от нее.



– Сказал: отлезь,– злобно оскалился подросток в ответ, не обращая внимания на направленный на него пистолет.



– Поможи, дочурка!– взмолилась раненая, повернув заплаканное лицо навстречу неожиданной заступнице.– Поможи!



– Брось!– скомандовала женщина, приближаясь.



Почувствовав поддержку, старуха приподнялась и ухватилась здоровой рукой за отобранный сверток. Подросток, смотревший в этот момент на направленное на него оружие, отреагировал мгновенно, широким взмахом опустив топор на голову жертвы.



Ольга вскрикнула, когда фонтан брызг после глухого удара вырвался вслед за сбитой шапкой, окрасив все вокруг красными пятнами. Она видела, как один раз вздрогнувшее тело старухи замерло, а придурковатый подросток растерянно оглядывался на нее, освобождая застрявший в голове жертвы топор.



– Что же ты делаешь?– хрипела женщина, наводя ствол пистолета в лицо парня.– Что же ты, гадина, делаешь?



– Отвали, сука,– испуганно закричал тот.– А то и тебя!



Так не должно было случиться.



Она не верила, что необратимое уже произошло, причем в ее присутствии, когда она была рядом, была способна все предотвратить. Взглянув на лицо, лежавшей на земле, Ольга вздрогнула, похолодев кончиками пальцев: расколовшаяся голова обезобразила лицо, сместив две половины таким образом, что открытые в ужасе глаза оказались на разном уровне, превратив посмертную гримасу в кошмарную маску.



– Ты такой сильный, падаль?– сорвавшимся голосом закричала женщина.– Ты такой крутой? Убивать научился? Хочешь жить лучше других? Тебе люди – ничто?!



Она выстрелила ему в лицо. Пуля не попала в подростка, но заставила того бежать. А Ольга, едва различая его фигуру сквозь застилавшие глаза слезы, стреляла вслед, пока толчки производимого ей грохота не слились в монотонный звон, резавший уши. Парень лежал в десяти шагах, высоко подняв одну руку, и кричал.



Женщина вытерла рукавом лицо и подошла к нему вплотную:



– Любишь убивать?– процедила она сквозь зубы.– Значит и жизнь для тебя ничего не стоит, значит и смерти бояться не должен. Будь здоров, подонок, тебе тоже придется умереть.



Она снова подняла пистолет и зажмурилась. Подросток выставил перед собой раскрытую ладонь и отвернул сморщенное в страхе лицо в сторону. Другой рукой он придерживал дрожащий бок, из которого сочилась кровь, незаметно расползавшаяся по красной куртке, и тихо скулил.



Пауза стала затягиваться, и Ольга дважды спустила неподатливый курок.



Послышался шумный вздох, и плачь стал громче.



Женщина открыла глаза, почувствовав, как земля уходит из под ног.



Пули разорвали ладонь подростка, лишив ее пальцев, и сделали две черные дыры в куртке в правой верхней части груди. Он кричал и размахивал покалеченной рукой, а женщина опустилась на землю рядом и словила себя на мысли, что не может закрыть глаза.



Они стыли, пересохшие на ветру, и болели, но окаменевшие веки не смыкались, заставляя смотреть на раскачивающуюся поверхность асфальта. Надо было отбросить теплый, липнущий к пальцам пистолет, а паралич надежно держал в объятьях. Подросток ныл и стенал, и только когда горячая капля крови с его раненой руки попала на лицо Ольги, она встрепенулась и, овладев собой, поднялась.



– Не махай ей,– тихо прошептала она, расстегивая пакет с медикаментами на поясе.



– Тетенька,– плакал парень.– Что же Вы сделали? Болит то как! Мне же теперь помирать... Что же Вы так?



– Заткнись.



– Как же я теперь? Вы ж меня убили…



– А старуху помнишь?– слабым голосом выдавила из себя женщина, неуверенными движениями останавливая ему кровотечение. Все казалось бессмысленным и бесцветным.



– Ой болит... Ой больно... Что ж Вы, сука, меня так подстрелили?– жалобно ныл подросток без остановки.– А потом еще ж и добивали меня... В раненого еще стреляли – убить хотели... За что, тетенька? У меня мамка инвалид... Помираем с голодухи, а эта спекулянтка... А Вы меня подстрелили... И я теперь помру... И мамка моя помрет... Лежит там, не шелохнется... А болит то как! Что ж Вы меня убили?.. Что я Вам?..



Ощущения были невыносимыми.



Ольга уже израсходовала последнюю липучку, и обработать рану в ноге было нечем. Она пережала голень жгутом и, протянув раненому несколько капсул с обезболивающим, выпрямилась. От резкого движения голова закружилась, и женщина пошатнулась.



– Из-за этой старой жабы меня порешили... Я тут сдохну, а что с мамкой станет?.. Что же ты, гадина, в меня стреляла? За что же Вы меня поранили… Болит ведь...



Ольга развернулась и на дрожащих ногах устремилась прочь, сжимая до боли кулаки. Стоны и вздохи за ее спиной усилились:



– Что же ты меня бросаешь, падлюка?... Убила, да? Расправилась?... Сука... Поди, еще и мамку мою застрели... Поди! Она, небось, у окна ща плачет... Кидай меня тут подыхать, тетенька, кидай... Что вам всем за дело до нас, козлы вонючие... Что б вы передохли все... Что б вы все...



Его голос долго преследовал испуганную женщину, разносимый эхом безлюдных дворов, пока не сошел на протяжный вой, который так и остался у нее на слуху.



Все перепуталось и стало очень хрупким и блеклым. Было боязно вглядываться в предметы, потому как этот взгляд мог разбить, разрушить под собой все что угодно. Земля под ногами ощущалась тонкой, как корка весеннего льда, сквозь которую можно было провалиться куда-то вниз, в непоправимое Ничто. Воздух больше не касался кожи, ветер еле слышно гудел в кронах деревьев, но не обдувал горящего лица, не нес прохлады. Мир быстро съеживался, тускнел, сворачивался куда-то, как старая декорация, и Ольга старалась не замечать этого, не сосредотачиваться, чтобы не натягивать сверх необходимого и без того тонкую, звенящую от напряжения нить, которая еще связывала ее с реальностью. Было очень страшно на пороге безумия, стучавшегося в голову, а это было именно оно, его хваткие лапы.



Женщина не могла сдержать рыданий, тихо всхлипывая на ходу:



– Не хочу быть дурочкой сдвинувшейся,– причитала она.– Я не должна сходить с ума. Я реалистка... Я умею владеть собой... Я не хочу...



Она балансировала на краю пропасти, созданной ей же самой, когда яркий свет фар ударил в лицо, грубо вытаскивая из полудремы в явь. Глаза болели от вспышки, но начинали уже различать шевелящийся вокруг город.



– Я тебя знаю,– окликнул ее высунувшийся из вседорожника парень.– Ты приехала сегодня с теми, яйцеголовыми. Чего в такую даль забралась?



Ольга сощурилась: только начинало смеркаться, и она не понимала, зачем ее слепили яркими фарами, за которыми ничего нельзя было рассмотреть.



– Я ранила малолетнего мальчика,– она неопределенно махнула рукой вдоль улицы.– Он истекает кровью, ему надо помочь.



– Да в чем дело-то?– проворчал второй пассажир из машины.



Женщина уже могла рассмотреть их лица и, вдруг, поняла, что ее беспокоил диск заходящего солнца, которое проглянуло в разрыве почерневших облаков, как раз зацепившись за кромку неровного горизонта, образованного щербатыми силуэтами домов. Фары автомобиля были выключены.



– Он там. Я случайно его подстрелила. Я не хотела. Помогите ему. Пожалуйста.



– А с Вами, дамочка, все в порядке?



– А что со мной может быть? Я в порядке. Я же не похожа на сумасшедшую. Только мне туда нельзя... Я никак не могу назад.



– Да где он находится-то? Адрес?



Ольга назвала адрес и удивилась, как эти люди могли найти того паренька по набору звуков, которые она произнесла. Она еще раз повторила адрес, но уже для себя, и все равно он остался лишь сложным звуком – смысла в собственных словах она не находила.



Чем, вообще, было для нее слово? Как она выражала бездарный хаос своих мыслей с их помощью, чередуя свисты, шипение, щелканье языком? Женщина впервые осознала, что ей неизвестен механизм речи! Она не знала, почему и как говорит, а следом пришел страх, что она утратит этот дар природы, и уже никто не сможет его восстановить – ей останется только несвязно мычать, не надеясь на понимание окружающих.



Крупные слезы выкатились из глаз: так отчетливо ощутила Ольга ужас немоты.



– Ладно-ладно. Найдем твоего постреленыша,– хихикнул водитель, неверно истолковав выражение ее лица.– Раз не хочешь сама дорогу показывать, двигай к нашим самоходом.



Вседорожник рванул с места, разбрасывая широкими колесами мелкие камешки, которые запрыгали по асфальту в лучах угасающего светила, столь опрометчиво неприкрытого в своей вечерней наготе одеялом туч.



Не чувствуя ног женщина побежала на зов заката, ужаснувшись перспективе опять остаться одной на отнимающих разум улицах – надо быть ближе к людям, и безумие отступит. Она бежала быстро, но нормальное восприятие реальности возвращалось гораздо медленнее. Ольга остановилась только у входа в подъезд своего жилища. Сегодня здесь впервые горела электрическая лампочка, под которой, присев на корточки, расположился Серый.



Сперва ей показалось, что это был тот самый черный пес, который увязался за не несколькими часами ранее. Но всмотревшись, она увидела Валеру и поняла, что спасена, обмякла и отдалась пустоте, которая торопилась заполнить ее.



Прежде чем упасть в его объятья, женщина отчетливо увидела крохотный огонек внутри себя, едва заметный – это была любовь. Банальное, примитивное чувство, древнее как сама жизнь, которое разжег в ней далеко не идеальный человек. Этого открытия она уже вынести не смогла. Не было сил сопротивляться чему-то, не было сил думать – больше она не пошевелила бы и пальцем, даже чтобы спасти собственную никчемную жизнь.



Ольга закрыла глаза, обняла крепкую шею возлюбленного и прижалась к нему горячей щекой, полностью расслабившись. То, что происходило потом, было неважным, неизбежным и естественным, как естественно любое безумство, учиненное человеком по доброй воле.



И ни разу за ту длинную, самую странную ночь в ее жизни, женщина не вспомнила о раненом подростке, которого патруль головорезов Ворчуна так и не нашел.



*****



Павел видел кошмар, избавиться от которого не мог.



Это был один из тех редких снов, которые не скрывают своей иллюзорной природы и не пытаются убедить спящего в реальности чудных действ. Но ощущения, навеянные видениями, не становились от того слабее, прочно удерживая потревоженное сознание в своем плену. Проповедник был напуган и начал паниковать, когда сознание стало глубоко погружаться в в навязчивую фантазию. Несмотря на все усилия, он не просыпался и не в силах был прервать бесконтрольность событий абсурдного мира, чья непостижимая логика затягивала разум.



Сон окончательно затмил реальность, открывая неестественную новизну восприятия.



– Черт с ним... Я сам этого хотел,– сдался Павел.



Ему почему-то вспомнилось мучительное ожидание последних дней, новые жертвоприношения, значительно пополнившие паству, дух сомнений, поселившийся в нем, и упрямое молчание божества. Он видел Его, чувствовал, направлял к Нему верующих и возносил молитвы, но так и остался один, не признанный, не услышанный. Проповедник не понимал Воли, которая игнорировала его, не понимал, что могло отвратить милость Высшего существа: почему Оно не говорило с ним, не направляло, почему не открылось. Ему верили, за ним шли, но сам он не знал, куда вести людей, к чему готовить, чего обещать или требовать – что нужно было божеству от преданных слуг.



Поэтому Павел был готов поддаться увлекающему сновидению, которое не лишало его остроты понимания, словно это был и не сон, а глубокая медитация или сомнамбулизм, пришедший извне. Так могло случиться долгожданное обращение Его. И человек доверился ощущениям, которые напугали бы любого неподготовленного, лишенного истинной веры, но только не его, рассчитывающего на встречное откровение.



И откровение пришло.



Сперва, он увидел звук, чего никогда раньше с ним не происходило: нельзя было даже сказать определенно, присутствовал ли когда-нибудь в его видениях цвет, но зато теперь окрасились и звуки. Твердые и ощутимые они имели и размер, и вес, и еще что-то, чему не было названия, а главное, двигались, выстраиваясь в хороводы, объединяясь в нечто большее или дробясь на визгливую мелочь. Проповедник прикасался к звукам, жонглировал ими, чувствуя пальцами упругость их тел, закручивал в вихри, из которых рождались мелодии, неуемные и игривые.



И тогда пришла пугающая мысль, что за бессмысленной радостью шумов, воплощенных перед ним, прячется то, за чем он пришел. Стало ясно, что пестрый праздник уводил прочь, отвлекал, зазывая в западню. Суета каплевидных звуков не была более безобидной и приятной: цвета налились ядом, а гул заполнился опасностью. Кричащие твари засуетились, замелькали перед глазами, закрывая своими ледяными тельцами какую-то правду. Они были очень холодными, и холод этот был везде, он даже стал обволакивать паутиной неугомонных уродцев, теперь уже звонких и хрупких, толкающихся с хрустальным перешептыванием.



Павел удивился, как скоро все переменилось и перевернулось с ног на голову, но раскраснелся жаром прозрения! Ничего не изменилось – все осталось прежним! Иным стал его взгляд, который заглянул в глубину и обнаружил там чистый по происхождению холод!



Этот мир не был простым – он имел глубину во всех направлениях. Глубину, которую обычное пространство прятало под собой подобно морской пучине, сокрытой под безмятежной гладью. Только невнятная рябь волн на поверхности выдает укрощенную мощь океана, плененную границами, но не может рассказать о его глубинах.



– Ух ты!– произнес впечатленный проповедник, и ожившие слова, воплотившись в вязких существ, едва не разорвали горло, вырываясь из груди в отступивший назад чудесный мир.



Он был опять погружен в буйный танец звуков, вновь веселых и радужных. Они двигались все быстрее, разгоняясь до неуловимых вспышек цвета. И Павел догадался, что скорость так же подчиняется его желанию, как и размеры, и направления, и свет, и само время: вся вселенная, многогранная и бесконечная, была подвластна ему, внимательно прислушиваясь, старательно угадывая и точно адресуя свою созидательную мощь в полном соответствии с мыслями человека.



От восприятия приобретенного могущества перехватило дыхание, сотрясая тело возбужденной дрожью. Подобная власть не была доступна еще никому! Она опьяняла, переворачивала душу!



Проповедник легко остановил движение звуков, смяв их в маленькую точку, и ясно ощутил парадокс относительности: любой объект был одновременно ничтожно мал и необозримо огромен. Эта двоякость болезненно проникала в разум, мешая воспринимать окружающее, раздражая неопределенностью и вседозволенностью. Можно было бесконечно долго заглядывать вглубь предметов, разворачивая их затаенную суть вновь и вновь, расширяя до бесконтрольных величин или сжимая в Ничто, пока размеры, недоступные осмыслению, не материализовывались зудом бессмысленности.



Ни с чем не сравнимое прикосновение полета, настолько свободного, что терялась связность частей тела, обожгло напуганное человеческое нутро. Это выбивало почву из под ног, ввергало в пучину наслаждения, которое становилось инструментом, позволяющим оперировать сущую плоть пространства, пренебрегая привычными свойствами материи.



Павел поморщился, заставив неистово дрожать податливый мир, и уверенно заглянул в тесное теперь для него пространство, которое лопнуло, как натянутая пленка, и разверзло перед владыкой огонь таинств. Зрелище было настолько великолепным, что проповедник слегка испугался открытия, лишившись на мгновение душевного равновесия, чего допускать было нельзя. Исполнительное мироздание ответило на перемену в настроении, настежь раскрыв сокровищницу сомнений и неуверенности, спровоцировав новый поток чувств человека, который летел в пропасть, приветливо раззявившую пасть по его же желанию.



Павел не умел пользоваться своей силой и, как ребенок, сделавший первый шаг, упал...



Мимо проносились годы жизни, миллионы желаний и судеб, тысячи его собственных отражений на иные события, чужие, знакомые и незнакомые лица, пламя чувств, и многое из того, что нельзя взять рукой в настоящей жизни, уже постепенно отпускавшей его. Он все еще оставался центром своей вселенной, и мог по-прежнему вершить и требовать повиновения. Стоило ему ухватиться за что-нибудь безобидное, за никчемную мелочь, и без труда обуздал бы хаос собственных мыслей – здесь не существовало для него тайн и ограничений. Все было возможным, все было для него, любой каприз или прихоть. Он мог воплотить все, что угодно.



Даже страх и боль…



Именно за них ухватилось напуганное сознание человека, не отдавая себе отчет, насколько чиста и огромна их глубина, насколько ничтожен сам человек перед лицом тех демонов, которых способен разбудить.



Вселенная замерла, и Павел слишком поздно понял, какую ошибку совершил.



Это был ужас, многократно превосходящий любую фантазию, столь тщательно и аккуратно преумноженный, доведенный до границ самого мироздания.



В океане Боли, где тонул самонадеянный проповедник, вздымались острыми бритвами скалистые острова чудовищных миров, каждый из которых жаждал предстать перед своим создателем, старательно расточая жестокие картины, пропитанные кровью и смрадом, оглашаемые стонами и душераздирающими воплями. Чудовища, уродство которых не умещалось в сознании, копошились на тверди из черепов, перемалывая отточенными до сверкания клыками хрустящие кости, а выбеленные смертью языки пламени лизали кричащую людскую массу, обтянутую воспаленной и набухшей язвами кожей.



Это была кожа Павла, и все лица, отражающие полную палитру мук и страданий, тоже были его лицами. Его пожирали и сжигали, душили и резали, пытали и травили – предоставили завершенность того, что лишь на мгновение вообразил его разум. Если власть – то бесконечная, если размер – то на всю вселенную, а любое чувство или ощущение – до самого дна.



Проповедник, будучи полноценным продуктом общества, не догадался возжелать познания Любви или Счастья, Удовлетворения или Блаженства. Первым, что пришло в голову, оказались именно Боль и Страх. Но человек, созданный только для того, чтобы маленькими глотками пить разнообразие собственных чувств, не мог по достоинству вкусить запретного плода, возжелав его ненароком. Слабый разум помутился, не выдержав чистоты вкуса: люди не могут оперировать бесконечными величинами –ограниченные по природе, они в состоянии потреблять лишь ничтожно малое.



Павел сошел с ума при одном приближении затребованного ощущения, а его мир продолжал угождать безумному владыке с прежним усердием. Так он создал себе рукотворный Ад, в котором и поселил бессмертную душу, обрекая ее на вечность: ведь в его власти было остановить Время. Но он сделал свой выбор.



Тело проповедника мирно дышало, изредка вздрагивая во сне, и трепетно удерживало в себе жизнь. Иногда за один вдох Павел успевал пережить миллиарды лет, а порой замирал на часы, храня единый миг. Он вечно блуждал в самом себе, всесильный и неуемный, неспособный остановить собственный сон – маленькое ограничение, столь незаметное бессилие. Он создавал и сокрушал миры подобно богу, проживал многие жизни за своих созданий. И он успел просуществовать много больше, чем сама вселенная, прежде чем нашел выход, обретя успокоение в Смерти.



И Смерть была такой же странной, как и тысячелетия его никому незаметных скитаний царствований: тело просто рассыпалось, утратив связность, словно одновременно умерла каждая клетка организма, каждый его элемент. Осталась дурно пахнущая лужица на кровати, в которой растворились остатки человека... и его мечты.



Такова была цена за прикосновение к божественному началу.



Исполнение желаний, о которых мечтал человек с начала времен, было подарено одной человеческой особи – проповеднику Павлу. И он пресытился этим даром за все человечество.



…Прототип забеспокоился, почувствовав вторжение. Это был человек, разум которого хранил на себе печать странной мутации, позволяющей его мозгу генерировать модуляции такой же, как и у него частоты, что приводило к частым телепатическим контактам.



Сейчас человек был как никогда близок в стремлении установить связь, и пришлось направить ему встречный поток энергии, чтобы вытолкнуть восвояси. Медиум долго держался на краю его сознания, старательно преобразовывая направленную энергию, но что пытался сделать человек, прототип не понял.



А к утру человек исчез. Не отдалился как обычно, не ослабил своего присутствия, а окончательно пропал. И это было плохо, потому что мутация такого рода у человека представлялась интересной проблемой, достойной внимания.



*****



Ворчун бесцеремонно ворвался в комнату женщины, но разбуженная Ольга нисколько не удивилась такому проявлению хамства.



Она уже давно ничему не удивлялась. Даже тому факту, что вопреки ее ожиданиям утром Серого рядом не оказалось. Хотя после проведенной вместе ночи, она была вправе рассчитывать если не на кофе в постель, то хотя бы на уважительное отношение к себе: полицейский мог бы и попрощаться перед уходом! Но теперь вместо Серого перед кроватью стоял другой, еще более самовлюбленный и наглый, раскрывший в себе эти мужские качества до совершенства, и откровенно пялился, ощупывая глазенками ее наготу. Ольга вызывающе откинула одеяло, облегчая ему задачу, на что нисколько не смущенный предводитель администрации городского самоуправления снисходительно ухмыльнулся:



– Я отвернусь, если Вы не возражаете.



Она не возражала, но Ворчун не отвернулся, проводив ее взглядом в ванную комнату и неприятно захихикав:



– Сегодня, сударыня, Вы выглядите особенно хорошо. И очень жаль, что меня сюда привели неотложные дела, а не личный интерес.



– Не сожалейте,– успокоила его Ольга, одеваясь в удобный черный комбинезон.– Так у Вас, по крайней мере, есть шанс заинтересовать меня.



– Ничто так не украшает женщину, как ее неприступность,– причмокнул тот, оскаливаясь улыбкой.– Особенно, если она еще и умна. Мне мало женщин встречалось, которых я мог бы посчитать достаточно рассудительными и образованными.



– Вот как? А где же Вы искали этих женщин? В пивнухах и в тюрьмах?



– Ладно!– повысил голос Ворчун.– Не до шуточек. Дело серьезное. Тут у нас проблема возникла в больнице. Острая... Нужна Ваша помощь.



– Моя?– насторожилась Ольга.



– А я что, невнятно говорю?



– Мне казалось, у Вас теперь достаточно медиков.



– Все не так просто,– он с обезоруживающей непосредственностью уселся на не заправленную кровать и слегка попрыгал, проверяя упругость, после чего внимательно посмотрел на женщину.– Оказывается, у нас там эпидемия, а кроме Вас по этому профилю никого поблизости нет.



– И кто же представил меня как эпидемиолога?



– Бросьте скромничать. Я не очень терпеливый человек, чтобы жонглировать словами и разыгрывать спектакли. Понаехавшие спецы, будь они неладны, в один голос раскричались о вспышке какой-то новой болезни, которую они засекли со своих чертовых спутников. Не скажу, как она по-латыни у них зовется, но все больные почему-то сползлись в мой госпиталь. Мне не нужна тут зараза, которую видать даже из космоса, и я им позволил изъять всех опасных... Вам-то и делать ничего не придется, но новый шеф безопасности – помните, я его к Вам приводил, Руткевич – так он говорит, что нельзя туда допускать ихних врачей, которые приехали. Всяко бывает, а из них двое с мировым именем, и потом может разлад у нас с властью получиться – мол, не уберегли, погубили. А он говорит, что Вы, как специалист, не хуже, зато наша, и в случае, если докторишки какой обман затеяли, тоже пользу принесете.



– Так мне вместо них в пекло сунуться, или приглядывать за кем-то?



– Ну, зачем выдумывать? Я Вам доверяю и хочу, чтобы Вы были моим полномочным представителем на этом мероприятии. Ничего больше.



– Там уже запланировано целое мероприятие?



– А Вы как думали? Они долго меня упрашивали, но я же не дурак, и держать такую опасность под боком не стану – пусть всех увозят на большую землю и там лечат. Сегодня уже приехали две сотни мордоворотов с какими-то электронными гробами и оцепили мой госпиталь, но за главных я назначил Вас с Валерой. Если те только рыпнутся, или Вам что-то не понравится – Рох их кольцо взял в наше кольцо, и хватит одного сигнала, чтобы навести порядок. За свою сохранность не беспокойтесь: Вы под моей защитой. Так что, дамочка, помогите мне избавиться от заразы, чтобы больше не отвлекаться на эту ерунду.



– А что они хоть делать собираются?



– Спросите у своего дружка – он этим уже второй час занимается.



– Так меня решили подключить только под занавес,– догадалась Ольга.



– Это Вы сами разбирайтесь, кто кого когда подключит,– замахал на нее руками Ворчун.– Меня попросили, я сделал. Дальше все сами.



– Кто попросил?– заподозрила неладное женщина.



– Я уже сказал: по всем вопросам к Валере – он этим заправляет.



Утренний гость ушел так же быстро и неожиданно, как пришел, оставив Ольгу наедине с ее сомнениями. Она не понимала, почему Серый так непорядочно исчез утром, и на что намекал хитрец, разбудивший ее сегодня. Чью просьбу он выполнял, в чем она состояла, и каков был его интерес в этом. Возможно, что-то произошло ночью, заставив полицейского реагировать не совсем адекватно, но женщина не могла разобраться в этом, потому что к собственному стыду едва помнила себя с того момента, как встретила напарника вечером у подъезда. Минувший день был вообще сплошным провалом, переполненный абсурдными воспоминаниями, похожими на сон, но вот ночь была вполне реальна и прекрасна, хотя как раз о ней и не осталось воспоминаний – только приятное ощущение, что Валера был рядом.



Превозмогая прилив рассеянности, женщина вышла на улицу, не обратив внимания на черного пса, внимательно наблюдавшего за ней. К общей обеспокоенности добавилась беспричинная тревога, мешавшая сосредоточиться, но видимой угрозы не было.



Дворик вокруг здания, определенного под больницу, заметно преобразился, напоминая теперь маленькую военную базу. Кроме хорошо вооруженных солдат в глаза бросались бронированные машины с задранными в воздух стволами и несколько эффектных полупрозрачных ящиков, шумно сгружаемых с грузовика. По форме и размерам они, действительно, напоминали стеклянные гробы, но были украшены приборными панелями и толстыми пуповинами проводов, которые терялись в утробе гудящей машины. Разгрузкой командовал доктор Кастрица, покрикивая на недостаточно аккуратных по его мнению грузчиков и в перерывах потирая свой великоватый нос. Стоявшие рядом полицейский, Петкевич и Рох молча наблюдали за процессом, изредка перебрасываясь короткими фразами. Военные никак не могли выстроить стройную цепочку по краям дворика и вынуждали молодого офицера понукать их в очень грубой форме.



Все происходящее не отличалось хорошей организацией.



– Доброе утро,– подошла к ним Ольга, сорвав букет приветствий и улыбок.– Намечается фейерверк?



Рох пожал плечами и, не к месту козырнув, направился к группе своих подчиненных, которые держались особняком.



– Похоже, что так и будет,– признался Петкевич.– Сделать все быстро и тихо не получилось, а без элемента внезапности наша операция рискует быть провалена.



– Вы, действительно, собираетесь с боем захватить потенциальных рожениц? Все это для пары беременных женщин?



– Для десятка очень опасных мутантов,– поправил тот.



– Доброе утро, Ольга Феликсовна,– приблизился к ним Кастрица, расплываясь в галантной улыбке.– Рад лицезреть Вас, сударыня.



– Я тоже Адам Сергеевич, очень рада, но рассчитывала на Ваше общество за завтраком.



– И не говорите! Нас подняли в невозможную рань только из-за того, что группа захвата прибыла ранее положенного. Мы не посмели тревожить Вас, тем более что никакого завтрака у нас и не было.



– Вот и прекрасно. Я тоже осталась голодной и по окончании ваших военных игр предлагаю исправить эту ошибку. Не посвятите меня в детали плана, потому что я волей господина Ворчуна тоже в нем задействована.



– Обязательно!– Кастрица сдержанно поклонился.– Но наша задача крайне проста: необходимо поместить производные прототипа в специальное магнитное поле и доставить в исследовательский центр за пределами Минска. Я собираюсь объяснить несчастным женщинам, что они поражены серьезным недугом, угрожающим гибелью плода, и предложу в специальных саркофагах эвакуировать их в качественное медицинское учреждение, где им окажут квалифицированную помощь.



– Изящно,– призналась Ольга.– Тем более что угроза потери не рожденного ребенка для любой беременной женщины является слабым местом. Ну, а Ваши саркофаги, конечно, способны удерживать их в заключении?



– Мы очень надеемся на это. В Варшавском университете эти устройства использовали для изучения явлений атмосферного электричества. Они могут удерживать шаровую молнию без угрозы изменения ее свойств бесконечно долго. А по нашим предположениям прототип и его производные в магнитном поле саркофага будут парализованы также без опасных последствий для них.



– Впечатляет.



– А еще у них есть переносные ловушки, которые на расстоянии могут захватывать и шаровые молнии, и наших мутантов,– заговорил вдруг Серый, даже не повернувшись в сторону напарницы.– Это на тот случай, если производные окажутся умнее, чем все рассчитывают. Беда в том, что оборудование не опробовано, и никто не знает, сработает ли оно. Теоретики сидят в теплых кабинетах, а нам предстоит проводить испытания.



– У Вас есть основания для иронии,– вздохнул доктор Кастрица.– Но я уверен, что до применения силы дело не дойдет. Хотя нельзя и зарекаться. Мы с коллегой на секунду оставим Вас, чтобы включить аппаратуру, и можно будет начинать.



Оставшись одни, полицейские потерялись в неловкой паузе. Ольга смотрела на напарника, который лишь сопел и отводил взгляд. Не зная, как начать разговор, она сдержанно вздохнула, чувствуя неприятную горечь обиды.



– Ты ничего не хочешь сказать?– спросила она, наконец, с вызывающей интонацией в голосе.



– Я?– удивился Серый.– А что я должен тебе говорить?



– Раз не должен – значит, ничего.



– Ты ждешь от меня объяснений каких-то или извинений? Я не знаю, чего ты хочешь.



– Я ничего не хочу! Только вижу, что в очередной раз ошиблась.



– Не начинай. У нас хватает и без того проблем. Можем поговорить позже?



– Нам не о чем говорить,– твердо заявила женщина, остро ощущая прилив ненависти.



Она в который раз боролась с желанием ударить его. Легкость, с которой этот человек незаслуженно унижал ее, была настолько возмутительна, что сдерживание ответной грубости становилось пыткой. Тяжело было даже находиться рядом, терпеть его присутствие.



– Мы даже не будем согласовывать свои действия, и ограничимся служебными диалогами?– насмешливо поинтересовался эксперт, не подозревая, как сильно задевали его слова напарницу.



Совсем иных слов ожидала она от него в это утро, и совершенно не понимала, почему он так поступал с ней, за что мстил. Словно и не он накануне встретил ее у дома, и кто-то другой утешил ее, вернул веру в себя. Ольга даже не догадывалась, насколько близким было ее подозрение к истине. И, тем не менее, дай он только повод, она готова была простить сразу все, без оглядки и сожаления.



Она промолчала, ничего не ответив.



– У меня, правда, есть новость,– продолжал, не обращая внимания, Серый.– Вместе с этой группой приехал наш недавний знакомый, лейтенант Мазур. Он в двух словах рассказал мне не очень хорошие вещи, но тебе лучше расспросить его лично. После захвата производных он с тремя своими ребятами останется с нами в качестве личной охраны, предоставленной советником, так что времени для общения хватит, и мне уже не придется развлекать тебя. С местными это согласовано. А пока, будь добра, вспомни, что независимо от результатов операции кто-то очень не хочет, чтобы прототип или его кусочки попали в чужие руки. Если будут мысли на этот счет, с удовольствием их послушаю: ведь что-то придется предпринять, попади наши твари в стеклянные гробы. Тем более, с подачи Руткевича Ворчун советовал не допускать наших дорогих медиков и близко к заразе. А вот и они... легки на помине...



– Прошу Вас,– помахал им доктор Кастрица.– Начинаем!



Старые постройки притягательны своей индивидуальностью и неповторимостью. Они являются самостоятельным творением и обладают достоинством, выделяющим их из серости типовых зданий. Но это же отличие может стать и недостатком: громоздкая больница занимала целый квартал, петляя длинными кривыми коридорами и переходами между корпусами и пристройками, превращая внутренние помещения в настоящий лабиринт с глухими темными тупиками и путаной вязью лестниц. Даже понятие этажей и уровней было здесь условно. А отсутствие схемы или плана постройки превращало ее для постороннего в загадку, подобную египетским пирамидам.



– Еще раз повторяю: я бывал только в новой части северного крыла и то выше третьего этажа не поднимался,– оправдывался тучный врач, средних лет, исполнявший в последнее время обязанности главного врача.– Это обычный могильник, готовый рухнуть в любую минуту. Я не знаю, что делается на другом его конце, а Вы требуете указать все его входы и выходы. Я даже не представляю.



– Вы располагаетесь в здании и не знаете, где вход в него?– нажимал офицер.



– Мне хватает одного входа, а перспектива исследователя руин меня нисколько не интересует, тем более что факт моего добровольного присутствия здесь тоже преувеличен.



– В чем проблема?– не выдержал доктор Кастрица.– Без этого нельзя обойтись?



– Я не могу блокировать здание,– раздраженно ответил военный.– Чтобы оцепить весь квартал, у меня не хватит людей, а перекрыть все выходы без схемы невозможно.



– Зачем Вам все здание? Хватит того, что уже город оцепили! Мне нужна только одна комната в этом чертовом госпитале! Только одна, а не весь квартал! Заблокируйте коридоры и лестницы вокруг нее, в конце концов, но не устраивайте тут своего военного бардака! Вы не только все на одно лицо: у вас все одинаковое – тупое упрямство и тугодумие. Дайте мне делать свою работу!



Офицер начал объяснять что-то о невозможности применить бронетехнику и снайперов в закрытом помещении, но, перехватив взгляд Кастрицы, осекся и нырнул в широкий парадный вход больницы, увлекая за собой врача-проводника и несколько десятков автоматчиков.



– Везде одно и тоже,– продолжал ворчать доктор, а Ольга старательно прятала предательскую улыбку, наблюдая его нервозность.



– Наш выход,– сказал Петкевич, пристраивая за плечами ранец магнитной ловушки и подняв вверх раструб гудящего ствола.



И только увидев плохо скрываемую напряженность в его глазах, больше напоминающую испуг, женщина прониклась ощущением важности предстоящего предприятия. Несмотря на показную непринужденность присутствующих, работа предстояла по-настоящему серьезная.



– Не забывайте! Я войду к ним первый, а вы постарайтесь не насторожить женщин своими действиями раньше времени,– напомнил доктор Кастрица, отважно войдя в утробу здания.



Высокие своды хранили спертый запах не выветренной сырости, которая пропиталась привкусом антибиотиков, возвращая воспоминания о собственных болезнях и недугах, а отсеянный немытыми окнами полумрак скрадывал очертания потрескавшихся стен. Исчезающая в тени коридора перспектива дополнялась призрачным эхом шагов, которое взбиралось под потолок шорохом, напоминая дыхание древних замков с привидениями.



Ольга щелкнула затвором, и звук повис в густом воздухе, звонко повторяясь и сотрясая влажные спины водянистых потеков на стенах. Она слышала дыхание людей вплоть до сипов в горле и хрипения гортаней. Слышала царапающий визг мелких песчинок, растираемых при ходьбе твердыми подошвами о шершавый кафель, и шелест одежд, подобный хлопанью птичьих крыльев, чьи перья взбивают синеву небес в пену облаков.



Яркие впечатлениями детали постепенно складывались в общую картину, слишком подробную и красочную для обычной реальности.



Казалось, сам свет расслаивался на составляющие спектры, рассыпаясь бисером бликов и отражений, которые оттачивали резкие грани теней, заставляя их шевелиться ленивыми черными тварями. А размешанные в котле затхлости запахи слились в осязаемом бульоне, где липнущие друг к другу противоречивые ароматы рождали ни с чем не сравнимый букет зловония. Даже воздух стал вязким, мягко касаясь кожи, пробираясь под комбинезон и застревая в прядях волос. Избавиться от кричащей подробностями атаки окружающего мира было невозможно, и Ольга ощутила слабость в ногах, которые едва удерживали под собой неровный пол, не давая ему провалиться в наплывающую бездну.



– Ты плохо себя чувствуешь?– услышала она грохот слов Серого, шедшего следом.



Он положил руку на плечо, четко отпечатав сквозь грубую ткань рельеф своей ладони на чувствительной коже.



– Еще с утра,– призналась женщина, невольно смакуя вибрацию воздуха кончиком языка.



Как бильярдные шары, эти звуки расталкивали суету прочих шумов, загоняя их в углы смыкающегося стенами помещения.



– Все странно, но не на столько, чтобы вернуться назад,– слушала она себя со стороны.



И когда уже, казалось, мир готов был раздавить ее этим беспощадным натиском, холод отрезвления родился где-то внутри груди. Он быстро расползся по телу и даже за его пределы, занимая все пространство вокруг, упираясь в скользкую поверхность препятствий и обнимая фигуры людей, которые были теперь маленькими и беспомощными в сравнении с ее обезумевшим Эго. Ольгу преследовало ощущение бестелесности и вездесущности. Все становилось крайне запутанным, и появился страх потерять себя.



Процессия остановилась, и женщина уперлась открытой ладонью в шершавую стену.



Она почувствовала шевеление очень мелкой жизни в местах соприкосновения кожи с каменными неровностями, но не отдернула брезгливо руку и даже не удивилась тому, что «видела», как примитивные микроорганизмы пытались проникнуть в нее, вступив в борьбу с защитными механизмами тела – все это не имело значения и не было важным...



Что-то было не так. Что-то изменилось. И эта перемена произошла в ней. Это была реальная, физическая перемена.



– Ждите здесь. Дальше пойду сам.



При разговоре волоски из бороды Кастрицы начинали легко тереться друг о друга, рождая очень приятные скрипы твердыми, шероховатыми трубками своих тел. Она даже улыбнулась, вслушиваясь в их шепот, и закрыла глаза, стараясь дышать неглубоко и ровно. Но и с закрытыми глазами Ольга видела, слышала и прикасалась ко всему, что было вокруг.



Доктор отделился от остальных и, причмокивая сухими губами, толкнул дверь в боковую комнату. Странный запах, который слабо угадывался ранее, стал вдруг ясным и хорошо различимым. Это был особенный запах, необычный, похожий на невнятный голос, монотонно вещавший о чем-то.



– Ольга, что с тобой?– стучал в голове далекий голос полицейского.– Ты вся бледная.



Хотелось ответить ему, что бледность не столь неприятна как его толстокожесть, но запах, исходивший из открытой комнаты, был гораздо интереснее, важнее никчемной болтовни. К тому же ей казалось, что она близка к разгадке его тайны, способна различать смысл, выделять красноречивые оттенки...



– Ответь мне, или я силой утащу тебя отсюда. Плевать на этих мутантов.



А еще запах был очень знакомым и имел какое-то отношение к ней самой. Появилась даже глупая догадка, что это ее собственный запах...



– Здравствуйте, девочки. Как самочувствие?



Борода вновь зазвучала, разливая милую мелодию под аккомпанемент хрипоты голоса.



– Ольга, не пугай меня. Скажи, что с тобой происходит.



– Заткнись, идиот,– надрывал сухую гортань отвратительно вспотевший Петкевич.– Вы все испортите.



– Ну что, красавицы? Надо знакомиться. Мы обязаны подружиться. Меня зовут Адам Сергеевич. Я ваш новый врач.



...Борода распевалась звонкой музыкальностью.



«Ольга, мы уходим...»



«...Ну что, красавицы... Знакомиться... Адам Сергеевич... Врач...»



«...Мы уходим...»



Женщина не могла видеть происходящего в комнате, но она все равно находилась там. Их было семеро: стройные, молодые девушки с изящными фигурами и очень крепкими организмами. Они были даже чем-то похожи друг на друга и на нее саму, хотя это было невероятным, но что-то общее определенно узнавалось.



– Вам уже говорили, что ваша беременность протекает не совсем нормально, но поводов для беспокойства теперь нет. Мы уже здесь и договорились о возможности эвакуации вас из зоны беспорядков. Угрозы для потомства, считайте, нет: вам предоставят лучшую больницу, прекрасный уход и качественное лечение.



«...Уходим... Что с тобой... Адам Сергеевич... Врач... качественное лечение...»



Девушки не верили ему, и с каждой секундой что-то в них менялось. Они знали, зачем он пришел и видели остальных, спрятавшихся за дверью. Они видели ее! Они рассматривали ее!



– Скрывать не стану, предстоит долгое и сложное лечение, но, могу обещать, вы обязательно поправитесь. А теперь давайте потихоньку будем собираться, укладывать вещи и готовиться к дороге.



«...Уходим... Врач... Могу обещать... к дороге...»



Надо было предупредить Кастрицу, что они не пойдут, что они очень опасны для него и поющей бороды, но скованность была непреодолимой и начинала душить. Полицейский ухватил ее за онемевшее плечо и резко поднял в воздух – она начала парить, зависнув над пропастью под ее ногами, и лишь крепкая рука удерживала от неминуемого падения.



«Если есть вопросы... к дороге... могу обещать... задавайте их прямо сейчас... уходим... потому что тянуть не стоит... Адам Сергеевич... прекрасный уход... надо торопиться... я вас провожу...»



Она боялась, что Серый отпустит руку, и на этом все закончится.



Приближающийся бесконечно долго визг был уже совсем рядом, и его обязательно надо было остановить, потому что пищит ядовитое тельце летящей пули, когда ее крохотная горячая спинка трется о густой воздух. Мимолетное прозрение на мгновение вырвало сознание из цепкого небытия, и Ольга открыла глаза, чтобы увидеть, как пуля, вскрикнув, проткнула плоскость грязного стекла над ее головой и вонзила свое жало в затылок доктора Кастрицы. Расплескавшись о хрупкую кость, умирающий кусочек металла проломил череп маленьким отверстием и вылетел с обратной стороны, вырвав из лица человека лопнувший глаз. Остудив в крови жар, изуродованная, почти плоская пуля запрыгала в звонком танце по полу, наскакивая временами на холодную стену, в которой оставила щербатую ямку, словно пытаясь забраться в нее, но так и замерла мертвая, обретя покой.



Тем временем, разбитое окно над головой с опозданием захрустело ломкими трещинами и в сверкающем фонтане стеклянной пыли и бликах острых сломов стало осыпаться дождем осколков. Иные слепыми ножами беззубо клацали по камню в поисках жертвы, но лишь один, изогнув свою плоскость яростно лизнул Ольгу пламенем пореза, который раскроил комбинезон и глубоким рубцом полоснул правый бок от груди до середины живота.



Кожа на краях раны отпрянула в стороны, открыв сочащуюся кровавой слюной розовую рану.



Грузно упал обмякший доктор Кастрица, и его борода в последний раз огласила вселенную печальными шорохами, торопливыми в прощальной песне.



«Какой идиот стрелял»,– гудели голоса, сталкиваясь упругими звуками и тревожа слух.



«Его кто-то убил...»



«Их нельзя упустить...»



«Ольга, ты ранена...»



«Кто-то стрелял...»



«Бросьте ее – это царапина...»



«Что у вас произошло...»



«Ей надо помочь...»



«Задержите их...»



И тут мир затих, надорванный обилием шума.



Беззвучно бегали солдаты, и шевелились губы Серого, который трогал ее резаную рану, прижимая к ней белую сухую ткань, жадно пьющую кровь, что доставляло сильную боль.



– Почему ты всегда так груб со мной?– спросила Ольга, но знала, что никто ее не услышит.– Ты заставляешь меня страдать, а ведь я полюбила тебя с того первого дня, как мы встретились. Помнишь? Я еще нагрубила тебе? Как это глупо... Но почему ты остался таким после сегодняшней ночи? Разве для тебя это ничего не значит? Или я ничего не значу?



Из комнаты выбежали девушки, грациозно двигая красивыми телами. Заливая все ярким светом вспышек, по ним начали стрелять солдаты. Пули прыгали и сновали кругом, а она радовалась, что не слышит этого. Однажды грохот выстрелов очень напугал ее и потом долго преследовал, застряв в голове, и только прикосновения теплого воздуха и едкая гарь жженого пороха остались доступны ей теперь.



Одна девушка упала прямо на нее и присевшего рядом полицейского, пораженная многочисленными уродливыми язвами ран, от которых исходил сладковатый аромат теплой крови. Но остальные ловко набросились на солдат, оттесняя их вглубь коридоров, пока не скрылись из поля зрения.



Ольга видела как упал доктор Петкевич, удерживая разорванное горло и заливая стены, между которыми он метался, кровью.



«...Уходим... Врач... к дороге...»



Весь хаос был безразличен кроме несчастной девушки, пытавшейся подняться.



Ольга прониклась к ней состраданием, неуверенными движениями помогая встать. Они обе беспомощно копошились, лежа на грязном кафеле, а что-то кричавший полицейский старался их разнять. Он низко склонил лицо к ней и яростно зашевелил губами, на что его напарница смогла ответить лишь слабой улыбкой. Она не могла ему объяснить, почему так важно помочь раненой девушке. А та, резко изогнувшись, повернула лицо к эксперту и облевала его яркой дымящейся слизью. Там, где жидкость попала на руку полицейского, заклубился едкий дым. Серый выпрямился, гримасничая от боли, и высоко поднял обугленную кость, которая таяла на глазах, растекаясь огненными капельками. Здоровой рукой он направил раструб магнитной ловушки на несчастную роженицу, закатывая налитые кровью от напряжения глаза.



Ольга быстро изогнулась, прикрывая ту своим телом, и почувствовала сильнейший удар боли, который сжал ее и парализовал настолько, что даже мысли в голове застыли глыбой льда. Захваченная в плен силовым лучом женщина могла лишь обреченно наблюдать из глубины своей неподвижности.



То, что произошло потом, было ужасно, насколько это слово может выразить всю степень развернувшейся трагедии и ее иронию.



Она увидела в глазах возлюбленного испуг и удивление, даже упрек, а потом за его спиной вырос силуэт огромного существа, которое быстро взмахнуло безобразной конечностью. Выражение лица Валеры так и не изменилось, когда его голова, отделившись от шеи чуть выше кольца бронежилета, полетела вниз, прямо на нее. Обезглавленное тело еще долго возвышалось без всякого движения, продолжая удерживать включенной рукоять ловушки, а после медленно опустилось в заботливые объятия прототипа, который немигающим взглядом уставился на женщину.



Паралич прошел, выпустив на волю сдерживаемую волну эмоций, и бесконечная как вся вселенная ярость выдавила из легких крик отчаяния.



Ольга не могла вынести более ни мгновения кошмара и потеряла сознание, провалившись в спасительную пустоту...



Ее крик неподвижно застыл в воздухе.



*****



Они сидели на скалистом берегу океана, обдуваемые соленым прохладным ветром, а далеко внизу, под их ногами пенились волны прибоя, шлифуя отвесную стену, вставшую на пути стихии. Полуденное солнце ярко вспыхивало водопадом огня на изумрудной ряби качающихся вод, отнимая зрение неистовством света. Но, не смотря на жару, духоты не было, и дышалось легко и приятно. Воздух имел неповторимый вкус, который щекотал кончик языка и раздувал легкие как паруса. Ольга никогда не была у моря, и ощущение близости водной массы такого объема поражало воображение. Увиденное ни с чем нельзя было сравнить. Океан казался живым, а простор, который он нес на своей спине, был удивительным – такого чистого и далекого горизонта она не могла видеть раньше.



– Я люблю лето,– сказал Серый, и его слова сорвались со скалы и упали в прибой.



– Эка невидаль,– прошептала женщина, отпустив голос на волю ветров.



Пенные, абсолютно белые барашки на гребнях волн полукругом обступили обрывистый берег, лениво играя друг с другом. Порой ныряли в пучину, исчезая с поверхности, а потом незаметно вздымались вновь, чтобы у самых прибрежных камней взвиться могучими рычащими чудовищами и обрушиться на крепостную стену суши. В такт их движениям раскачивалась скала, вершину которой облюбовали люди.



– Нет. Я люблю лето иначе.



Ольге захотелось опустить ноги в воду, чтобы почувствовать объятие океана, его подвижное тело, хотелось ощутить горечь морской соли на коже и поглаживание волн:



– Все его любят по-разному.



Вспомнились прочитанные книги о морях и смельчаках, бросавших вызов стихии. Казалось, она слышит треск деревянных мачт, хлопанье парусов и протяжный скрип снастей. Это трогало душу, наполняло свежестью и будило щемящую ностальгию, которая выжимала из глаз слезы. Жар сладостных рыданий родился в груди.



– Здесь солнце повсюду, и оно такое горячее, что может растопить лед смерти…



Ольга подняла голову, взглянув на ослепительный диск светила, но отвести взгляд уже не смогла. Лицо жгло, горели глаза, но она по-прежнему смотрела на яркое солнце, подчиняясь его воле. И когда белизна света приблизилась к самому краю, за которым был уже мрак слепоты, огненный шар превратился в лицо. Это был улыбающийся лик Кармины.



– Вы пришли в себя?– спросило старушечье лицо мужским голосом



И видение исчезло.



Над женщиной склонился врач, их недавний проводник. Абсолютно круглое с гладкими щеками и блестящей лысиной его лицо, действительно, походило на солнечный диск.



– Вы пришли в себя?– повторил он.



– Возможно,– прошептала Ольга.– Где я сейчас, к примеру?



– В госпитале.



– Опять?



– Увы.



– Что с моими ранами?– спросила она, проводя рукой по тому месту, где, как ей казалось, должен был находиться порез от стекла, но кожа была гладкой, без единого намека, на шрам.



– Я осматривал Вас, но никаких повреждений не обнаружил, хотя нашли Вас изрядно перепачканной кровью и без сознания.



– Да, что-то произошло,– вздрогнула женщина.– Я толком не помню – все перепуталось с моим бредом. Кажется, мне стало дурно, когда вошла в здание... Наверное, аллергия на какой-нибудь запах... А в том, что было потом, я не уверена... Валера. Что с ним?



Врач замялся и отвел взгляд:



– Ему еще относительно повезло. Его будут хоронить не в общей могиле, а по-настоящему, с почестями и ритуалами.



Ольга закрыла глаза, превозмогая дрожь:



– Повезло...– прошептала она.



– Кроме Вас там никто не выжил,– монотонно продолжал тот.– Само это уже чудо. И ни одной царапины. Но я, в принципе, зашел только убедиться в Вашем добром здравии. Там уже ожидает аудиенции какой-то беспардонный здоровяк, причем такой упрямый. Я его впущу, но есть вопрос к Вам. У нас много раненых, а медиков нет. Вы можете помочь в операционной?



Женщина покачала головой, раздавленная шоком от осознания случившегося.



– Ну, нет, так нет. Я только спросил. Ладно, впускаю посетителя.



Она лежала с закрытыми глазами, пока не почувствовала, что в комнате есть кто-то еще. Повернув голову, Ольга увидела у входа лейтенанта Мазура, который сосредоточенно смотрел на нее. Угадав улыбку в ее глазах, он тоже широко улыбнулся и подошел ближе:



– Вот, пришел. А Вы не обращаете никакого внимания.



– Здравствуйте, Саша,– прошептала женщина.



– Здравствуйте, Оля. Рад, что все с Вами в порядке, а то этот пузырь в белом халате разорался, что не впустит, что у Вас кома – как дал бы вот, так вот!..



– Все в порядке... Но вот Валера...– тихо сказала она.



– Я знаю,– военный посуровел.– Я так скажу. Тут такая лажа вышла, что можно очень долго во всем разбираться. Меня начинает доставать наша неорганизованность и такое отношение к людям. Сами сидят, извиняюсь, крепкими задами в мягких креслах, а наши запросто подставляют. Никого не волнует, что мы тут своими жизнями рискуем.



Он стал злым и раздраженным, а ослабевшая женщина могла только кивать головой и поджимать дрожащий подбородок всякий раз, когда накатывались рыдания и слезы щекотали лицо. Она была благодарна ему за то, что ей не приходится говорить и отвечать на вопросы.



Он все понимал:



– Ему просто не повезло... Я вообще не понял, что произошло. Ни с того ни с сего началась пострелуха с местными уродами. Сидите, говорит, здесь и следите, чтобы никто не покинул здание. Спрашиваю, кто должен тут появиться, кого ждем – так загадочно смеется мне в ответ, и еще улыбается. Мол, когда увидите, все и узнаете, а заранее нечего и рыпаться. Да иди ты, соплежуй! Он тут со мной в секретики играет. Я такого повидал, что ему плакать бы захотелось, а он мне своими полномочиями в нос тычет. Это приказ, это организация? У нас за спиной сидит вооруженная до зубов банда, я спрашиваю, взаимодействуем мы с ними или ждать неприятностей. А он? Пожимает плечами. Это, по-вашему, кадровый офицер? Я повернулся и ушел. А когда у меня из-за спины открыли пальбу, я собрал ребят и отвалил в сторону – это была не моя драка. Я потом хотел набить морду этому выскочке улыбчивому, но Ворчун его сам перед строем и пристрелил. Клянусь, своими руками бы это сделал: сорок трупов и столько же покалеченных. Из-за него и Ваш коллега погиб. Классный был мужик. Мы вчера как приехали, так и засели с ним на пиво. Кремень был мужик, но порядочный, а таким трудно. Мы с ним до утра братовались.



– До утра?– вздрогнула Ольга.– Это о Сером?



– Ну, о Валере. Мы вчера вечером первые прибыли и сразу на него наткнулись. Он обрадовался, хорошо встретил, помог устроиться. Потом собрались, плотно посидели. Сказал, что Вы болеете, но потом признал, что повздорили на нервах. Очень он из-за Вас переживал. Это, конечно, не мое дело, но парень Вас любил. Только под утро и разбежались, когда этот урод с остальной группой приехал.



– Значит он с вечера был с вами? Всю ночь? И он никуда не отлучался?– прошептала побелевшая женщина.



– Нет. А что тут такого?



– Значит, со мной его не могло быть...



– Я, наверное, не о том говорю,– всполошился Мазур, наблюдая реакцию Ольги.– Может, мне лучше обождать, пока Вы не поправитесь?



– Нет-нет. Все нормально. Просто все встает на свои места. Теперь я знаю, где он был ночью. А то волновалась… Он немного бестолковый… был. А мне поправляться вообще незачем – ни одной царапины.

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска и скачивания книг

Книжный Бот

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник