Дети разума

2 «Ты не веришь в Бога»

Новинья отказалась выходить к нему. Добрая старая настоятельница выглядела искренне расстроенной, сообщая Эндеру это известие.

– Она вовсе не сердится, – объяснила настоятельница. – Она просто сказала, что…

Эндер кивнул, понимая, что женщина сейчас разрывается между состраданием и честностью.

– Не бойтесь, говорите все напрямую, – сказал он. – Она моя жена, я уж как-нибудь вытерплю.

Настоятельница прикрыла глаза:

– Насколько вам известно, я тоже замужем…

Конечно, ему об этом известно. Все члены ордена Детей Разума Христова – Ос Фильос да Менте де Кристу – имели либо супругу, либо супруга. Таково было правило.

– Я замужем и немного разбираюсь, что можно говорить, а что нельзя. Вашей супруге известны такие слова, которых вы снести не сможете.

– Прошу прощения, тогда я выскажусь по-другому, – покорно согласился Эндер. – Она моя жена, и я твердо намерен выслушать ее слова. Не имеет значения, переживу я их или нет…

– Она говорит, что ей нужно закончить прополку, а на всякие глупые беседы у нее нет времени.

Да, Новинья вполне могла сказать такое. Она, наверное, твердит себе, что сейчас примеряет на себя одежды Иисуса, но ведь именно Христос поносил фарисеев, именно Христос жестоко высмеивал и издевался над своими врагами и друзьями. Не всегда он был мягким человеком, обладающим бесконечным терпением…

Но Эндер за свою жизнь выслушал немало колких слов.

– Тогда чего мы ждем? – пожал плечами он. – Покажите, где у вас лежат мотыги.

Несколько секунд старушка-настоятельница изумленно взирала на него, но потом улыбнулась и провела Эндера в сад. Вскоре, в рабочих рукавицах и с мотыгой под мышкой, он уже стоял в конце грядки, на которой работала его жена. Новинья, согнувшись под палящим солнцем, не отрывала глаз от земли; цепляя мотыгой корни сорняков, она вытаскивала их из земли и бросала рядом, под лучи жаркого, иссушающего солнца. Она направлялась к нему.

Эндер перешел на непрополотую грядку рядом с той, на которой работала Новинья, и, выдергивая сорняки, начал двигаться ей навстречу. Они, конечно, не встретятся, но пройдут рядом друг с другом. Либо она заметит его, либо нет. Либо заговорит с ним, либо нет. Она еще любила его, нуждалась в нем, как прежде. Либо не любила и не нуждалась. Как бы то ни было, до конца дня он будет пропалывать то же самое поле, что и его жена, и работать ей будет легче, потому что он будет рядом. Значит, он по-прежнему будет ее мужем, хотя она, по ее уверениям, в нем теперь не нуждается.

В первый раз, когда они прошли мимо друг друга, она даже не взглянула на него. Но это было и не нужно. Даже не поднимая головы, она знала, что присоединиться к ней мог только ее муж – после того как она отказалась с ним встретиться. Он знал, что ей это известно, и также знал, что она слишком горда, чтобы взглянуть на него, показывая, что тоже соскучилась. Она будет смотреть на сорняки, пока не ослепнет. Новинья всегда слыла несгибаемой женщиной, она ни перед кем не склонит голову.

Кроме, разумеется, Иисуса Христа. Именно таков был смысл послания, которое она передала Эндеру, послания, которое привело его сюда, заставило его искать с ней встречи. То была небольшая записка, написанная на языке церкви. Она покидала его, чтобы вместе с остальными фильос служить Христу. Она почувствовала призвание к этому труду. Он освобождался от дальнейших обязанностей перед ней и не должен был ожидать от нее иных знаков внимания, кроме тех, которые она с радостью готова дарить любому божьему созданию. Несмотря на всю вежливость, послание просто дышало холодом.

Но Эндер тоже не любил отступать. Вместо того чтобы повиноваться посланию, он пришел прямо сюда, вознамерившись поступить наперекор всем ее просьбам. А почему нет? Решения Новиньи всегда оборачивались бедой. Каждый раз, когда она решала сделать что-нибудь на благо своего ближнего, она неумышленно разрушала судьбы окружающих ее людей. Так случилось с Либо, ее другом детства и тайным любовником, отцом всех ее детей, в то время как замужем она была за жестоким и бесплодным человеком, который до самой смерти остался ей верным мужем. Опасаясь, что Либо, как и его отец, погибнет от руки какого-нибудь пеквениньо, Новинья утаила свои чрезвычайно важные открытия, касающиеся биологии планеты Лузитания. Ей казалось, что это знание убьет ее любимого. И его гибель случилась именно потому, что он не владел этой самой информацией. Она тайно заботилась о нем – и это его погубило.

«Можно подумать, этот урок ее чему-нибудь научил, – думал Эндер. – Нет, она продолжает поступать по-своему. Она, ни с кем не посоветовавшись, продолжает выносить решения, которые калечат жизни других людей. Ей даже в голову не приходит, что, может быть, эти самые люди вовсе не хотят, чтобы она спасала их от той предполагаемой беды, которая ей мерещится».

Но если бы она вышла замуж за Либо и рассказала ему о том, что ей известно, он, возможно, был бы жив по сей день. Эндер не женился бы на его вдове и не помог бы ей воспитать ее детей. У Эндера никогда не было другой семьи, да он и не хотел никакой другой. Как бы ни были пагубны решения Новиньи, самые счастливые дни в его жизни случились только потому, что она совершила одну из своих самых роковых ошибок.

Пройдя мимо нее во второй раз, Эндер заметил, что она упорно отказывается начинать с ним разговор, поэтому, как всегда, он отступил первым и нарушил затянувшееся молчание:

– Насколько ты знаешь, фильос все женаты или замужем. В этом ордене приняты браки. Без меня ты не станешь его полноправным членом.

Она остановилась. Лезвие мотыги легло на нетронутую часть грядки, рукоятка ярко блеснула меж ее рукавиц.

– Грядки я смогу полоть и без тебя, – в конце концов буркнула она.

Его сердце радостно защемило – ему все-таки удалось пробиться сквозь завесу ее молчания.

– Не сможешь, – ответил он. – Потому что я уже здесь.

– Это обыкновенный картофель, – сказала она. – Я не могу воспрепятствовать тебе пропалывать картошку.

Не в силах с собой ничего поделать, они дружно рассмеялись, и с тихим стоном Новинья наконец разогнула спину, выпрямилась и, бросив мотыгу на землю, взяла Эндера за руки. Это касание ударило его словно электрическим током, хотя их пальцы отделяли друг от друга толстые рабочие рукавицы.

– «Когда моей рукою недостойной я мог твою святыню оскорбить…» – начал Эндер.

– Давай без Шекспира, – перебила она. – Без этих вот: «позволь губам моим, двум пилигримам…»[5]

– Я скучаю по тебе, – произнес он.

– А ты перебори свою скуку, – посоветовала она.

– Зачем? Если ты присоединишься к фильос, к ним присоединюсь и я.

Она рассмеялась.

Эндеру не понравились презрительные нотки в ее смехе.

– Если ксенобиолог может покинуть мир бессмысленных страданий, почему этого не может сделать постаревший, давно ушедший на пенсию Говорящий от Имени Мертвых?

– Эндрю, – мягко сказала она, – я здесь не потому, что решила отказаться от мирской суеты. Я пришла сюда, потому что сердце мое обратилось к Спасителю. Ты же никогда не сможешь уверовать. Ты не можешь сродниться с этим местом.

– Я сроднюсь с тем, с чем сроднишься ты. Напомню тебе, если ты забыла, – мы дали обет. Святой обет, нарушить который нам не позволит Святая Церковь.

Она вздохнула и взглянула на небо, распростершееся над стенами монастыря. За этими стенами, за лугами, за изгородью, за холмом, в лесах… лежала самая большая любовь ее жизни. Там лежал Либо. Туда же ушел Пипо, его отец, который и ей заменил отца, он ушел туда и тоже погиб. В другом лесу погиб ее сын Эстеву. И Эндер видел по ее глазам, что, глядя на мир за этими стенами, она видит только смерть. Двое самых дорогих ей людей упокоились в земле еще до того, как Эндер прибыл на Лузитанию. Но смерть Эстеву… Новинья умоляла Эндера остановить его, не пускать Эстеву в лес, где зрела ересь, где пеквениньос задумывались о войне, о том, что людей надо обречь на смерть. Она не хуже Эндера понимала, что остановить Эстеву – было все равно что уничтожить его, ибо священником он стал не затем, чтобы отсиживаться в тихой, безопасной церквушке, а чтобы нести слово Христово древесному народцу. Умирая в объятиях дерева-убийцы, Эстеву наверняка испытывал ту же самую радость, что и христианские мученики древних времен. В час самопожертвования Господь Бог приносил им успокоение. Но Новинья не понимала смысла такой радости. Очевидно, Господь не имеет привычки распространять свою благодать на ближайших родственников и друзей мученика. И свою скорбь, свой гнев она излила на Эндера. Зачем она выходила за него замуж, если не может чувствовать себя за ним как за каменной стеной?

Он не стал объяснять ей самое очевидное – если кого и следовало винить, так только Бога, а Эндер здесь ни при чем. Ведь, по сути дела, это Бог сделал святыми – по крайней мере, почти святыми – родителей Новиньи, которые перед самой своей смертью все-таки открыли сыворотку, сумевшую противостоять десколаде. Новинья тогда была совсем еще ребенком… Тот же самый Бог повел Эстеву проповедовать самым опасным смутьянам среди пеквениньос. Однако в своей печали Новинья обратилась именно к Богу, а от Эндера, который желал ей лишь добра, отвернулась.

Он никогда не говорил ей об этом, потому что знал: она не станет слушать его. Он удержался от подобных высказываний потому, что она видела вещи в несколько ином свете. Бог, забравший у нее отца и мать, Пипо, Либо и Эстеву, был справедлив, он таким образом наказывал ее за грехи. Но Эндер отказался отговаривать Эстеву от самоубийственной миссии к пеквениньос только потому, что был слеп, упрям и самоуверен. И еще потому, что он недостаточно любил ее.

Но он любил ее. Любил всем сердцем.

Всем ли?

Всем, которое знал. Однако, когда во время путешествия во Вне-мир самые далекие уголки души приоткрыли кое-какие свои тайны, оказалось, что вовсе не образ Новиньи хранит в своем сердце Эндер. Другие люди значили для него куда больше.

Но что он может поделать со своим подсознанием? Он может отвечать только за свои поступки, и сейчас он показывал Новинье, что, как бы она ни гнала его, он не уйдет. Как бы она ни убеждала себя в том, что он любит только Джейн и интересуется исключительно деяниями во славу человечества, это было неправдой. Новинья значила для него намного больше. Ради нее он пожертвует всем. Ради нее он навсегда скроется за монастырскими стенами. Будет пропалывать всевозможные грядки под раскаленным солнцем. Ради нее.

Но и этого ей недостаточно. Она настаивает, чтобы он отказался от мира не из любви к ней, а из любви к Христу. Только он-то женился не на Христе, да и она выходила замуж не за Иисуса. Но Господь лишь порадуется, увидев, что муж и жена жертвуют друг ради друга всем. Наверняка Бог ожидает от человека именно таких жертв.

– Знаешь, я не виню тебя в смерти Квима, – сказала она, назвав Эстеву детским именем.

– Нет, этого я не знал, – удивился он, – но рад, что ты мне об этом сообщила.

– Сначала я считала, что в его смерти виноват прежде всего ты, но даже тогда я понимала, что поступаю несправедливо по отношению к тебе, – продолжала она. – Он сам избрал свой путь. Он был взрослым, самостоятельным человеком и не позволил бы кому бы то ни было, даже родителям, решать за него. Если уж я не смогла остановить его, что мог сделать ты?

– Я даже не пытался его останавливать, – признался Эндер. – Наоборот, я хотел, чтобы он поехал. Он осуществлял свою самую заветную мечту.

– Это я тоже понимаю. Все правильно. Он правильно поступил, что поехал. И его смерть – это тоже правильный выбор, потому что своей смертью он многого добился.

– Он спас Лузитанию от катастрофы.

– И обратил многих пеквениньос в Христову веру.

Она рассмеялась, как смеялась раньше, – заразительным, искренним смехом. Этот смех Эндер ценил больше всего на свете, потому что звучал он так редко.

– Деревья уверовали в Иисуса, – покачала головой она. – Кто бы мог подумать?

– Пеквениньос уже прозвали его святым Стефаном, Покровителем Деревьев.

– Ну, это они поспешили. Для этого требуется некоторое время. Сначала его нужно канонизировать. На его гробнице должна свершиться пара-другая чудес. Можешь мне поверить, уж мне-то эта процедура известна.

– Мучеников в наши дни не так много, – возразил Эндер. – Его обязательно канонизируют. Люди будут молиться, чтобы он заступился за них перед Иисусом, и молитвы их исполнятся, потому что если кто и заслужил право быть выслушанным Иисусом, так это твой сын Эстеву.

По щекам ее покатились слезы.

– Мои родители были мучениками, и скоро их причислят к лику святых, – грустно улыбнулась она. – Мой сын стал святым. Набожность передается через поколение.

– Да уж. Твое поколение прославилось эгоистичным гедонизмом.

Она повернулась к нему, по пыльным щекам, оставляя грязные дорожки, текли слезы, ее блестящие глаза глядели прямо в его сердце. Эту женщину он безумно любил.

– Я не раскаиваюсь в том, что изменяла мужу, – произнесла она. – Разве может Христос простить меня, если я ничуть не сожалею об этом? Но если бы я не спала с Либо, мои дети никогда бы не появились на свет. Против такого исхода Господь вряд ли бы стал возражать…

– По-моему, сам Иисус сказал: «Я, Господь, буду прощать, кого прощу. Но вы должны простить всех людей».

– Нечто вроде того, – кивнула она. – Я не особый знаток Писания. – Протянув руку, она коснулась его щеки. – Ты так силен, Эндер. Но выглядишь усталым. Как можешь ты уставать? Вселенная по-прежнему зависит от тебя. Может, не все человечество, но этот мир – точно. Ты должен спасти его. Но ты устал.

– Усталость источила меня, – признался он. – А ты забрала с собой последнюю каплю крови.

– Странно, – промолвила она. – Мне казалось, что я вырезала у тебя раковую опухоль.

– Новинья, ты так и не научилась понимать, чего именно хотят от тебя люди. Ты не знаешь, чего желают твои близкие. Порой боль мы принимаем с не меньшей радостью, чем помощь.

– Поэтому-то, Эндер, я и пришла сюда. Я отказалась от решений. Я доверяла собственным суждениям. Я доверялась тебе. Я верила Либо, Пипо, отцу и матери, Квиму, но мое доверие не оправдывалось – они уходили… Нет, я знаю, ты никуда не ушел, и понимаю, что ты ни в чем не виноват. Нет, Эндрю, выслушай меня, выслушай. Проблема заключалась совсем не в тех людях, которым я верила, проблема заключалась в том, что я верила им, тогда как ни один человек не мог принести мне то, в чем я нуждалась. Понимаешь, я искала освобождения. Я нуждалась – и нуждаюсь до сих пор – в искуплении. Но ты не в силах мне его дать – ты дал мне больше, чем от тебя требовалось, Эндрю, но у тебя нет того, в чем я больше всего нуждаюсь. Только Избавитель, только Сын Божий способен подарить мне освобождение. Ты понимаешь меня? И искупить свою вину я могу только в том случае, если посвящу оставшуюся жизнь Ему. Поэтому я здесь.

– Пропалываешь грядки.

– Отделяю зерна от плевел, – улыбнулась она. – Пропалывая грядки, я помогаю людям – они получат много хорошей картошки. И мне не нужно постоянно быть на виду, постоянно привлекать к себе внимание, чтобы ощущать полноту жизни. Однако ты, придя сюда, напомнил мне, что, даже обретя счастье, я причиню кому-то нестерпимую боль.

– Это не так, – возразил Эндер. – Потому что я иду с тобой. Я вместе с тобой присоединюсь к ордену. В него допускаются только супружеские пары, а мы с тобой женаты. Без меня ты в него не вступишь, а тебе это нужно. Зато вместе со мной тебя примут. Что может быть проще?

– Проще? – удивилась она. – Ну, во-первых, ты не веришь в Бога.

– Почему ты так решила? – раздраженно спросил Эндер.

– Ты допускаешь существование Бога, а это не совсем то, что имею в виду я. Ты не веруешь в него так, как верует в своего сына мать. Она не ставит под сомнение его существование – почему она должна в этом сомневаться? – она имеет в виду свою веру в его будущее, она верует, что он будет следовать той доброте, которая заложена в нем. Она доверяет ему будущее – вот насколько глубока ее вера. Но твоя вера в Христа вовсе не так глубока. Ты по-прежнему веришь в себя, Эндрю. Веришь в людей. Ты разослал во все концы Вселенной свои маленькие копии, тех детей, которых создал, посетив Преисподнюю. Ты сейчас стоишь рядом со мной, в этих стенах, но сердце твое мечется между планетами, пытаясь остановить флот. Ты ничего не оставляешь Господу. Ты не веришь в него.

– Прости, но если Бог намерен делать все сам, зачем ему было создавать нас?

– Ну да, насколько я помню, один из твоих родителей был еретиком. Вот где берут начало твои самые странные предположения.

Она частенько в шутку вспоминала об этом, прохаживаясь на тему его детства, но на этот раз ни он, ни она не засмеялись.

– Я верую в тебя, – сказал Эндер.

– Но советуешься с Джейн.

Он сунул руку в карман, достал из него что-то и, протянув ей, разжал кулак. Это была сережка с драгоценным камнем, из которого торчало несколько крошечных проводков. Она походила на мерцающую жемчужину, вырванную из морской раковины, где покоилась веками. Сначала Новинья не узнала ее, но наконец догадалась и, подняв глаза, посмотрела на ухо Эндера. Сколько она его знала, Эндер все время носил в ухе эту сережку, посредством которой он общался с Джейн, ожившей компьютерной программой, самым старым, самым дорогим, самым верным спутником и товарищем.

– Эндрю, неужели ты пошел на это ради меня?

– Честно говоря, я не был уверен, что эти стены удержат меня, пока на ухо будет постоянно нашептывать голосок Джейн, – признался он. – Я все с ней обсудил. Все объяснил. Она понимает. Мы остались друзьями. Но не компаньонами.

– Ох, Эндрю… – Теперь Новинья разрыдалась по-настоящему. Обняв Эндера, она прижалась к его груди. – Если бы ты сделал это пару лет назад, даже пару месяцев назад…

– Может, я и не верую в Иисуса так, как веруешь в него ты, – сказал Эндер, – но, может, я буду верить в тебя, а ты будешь верить в него?

– Ты не выживешь здесь.

– Рядом с тобой я выживу где угодно. Я не столько устал от мира, сколько от решений. Я устал решать. Устал от попыток найти решение.

– Но именно этим мы здесь и занимаемся, – произнесла она, немножко отстраняясь от него.

– Здесь мы можем быть не разумом, но детьми этого разума. Мы можем быть руками и ногами, губами и языком. Мы можем исполнять, но не решать.

Тихонько охнув, он встал на колени и сел прямо на землю, устроившись среди невысоких побегов картофеля. Грязной рукой он вытер лоб, хотя знал, что это не поможет, лишь превратит пыль в грязь.

– Ты так все красиво изложил, Эндрю, что я почти поверила тебе, – сказала Новинья. – Неужели ты решил отказаться от роли героя в собственной саге? Или это очередная хитрая уловка? Ты теперь решил уйти в монастырь и стать самым великим среди нас?

– Знаешь ли, я никогда не жаждал величия и славы. Которых, кстати, никогда у меня не было.

– Эндрю, ты такой прекрасный рассказчик, что сам веришь в собственные сказки.

Эндер поднял голову:

– Прошу тебя, Новинья, позволь мне жить рядом с тобой. Ты моя жена. Моя жизнь лишится смысла, если я потеряю тебя.

– Мы можем жить здесь как муж и жена, но мы не сможем… ну, ты знаешь…

– Мне известно, что «фильос», вступая в орден, отказываются от интимных связей, – кивнул Эндер. – Но я твой муж. И поскольку я все равно ни с кем не занимаюсь сексом, в число этих «ни с кем» я могу включить и тебя.

Он криво улыбнулся.

Она ответила ему печальной, сочувствующей улыбкой.

– Новинья, – снова заговорил он, – меня больше не интересует жизнь. Во всем мире для меня осталась одна только жизнь – твоя. И если я потеряю тебя, мне больше не за что будет держаться.

Он сам не до конца понял смысл сказанного. Эти слова сами сорвались с его губ. Он знал лишь одно: им управляла не жалость к себе, он сказал чистую правду. Не то чтобы ему в голову лезли мысли о самоубийстве, отшельничестве и прочих глупостях. Скорее, он как будто затухал. Терял силы. Лузитания казалась ему все менее и менее реальной. Рядом с ним по-прежнему находилась Валентина, его сестра и верный друг. Она напоминала ему скалу, ее жизнь была реальной, но он не видел этого, потому что Валентина в нем не нуждалась. Пликт, его незваная-непрошеная ученица, может, и нуждалась в Эндере, но не в живом, реальном человеке, а в его образе. Так, кто там еще? Дети Новиньи и Либо, которых он воспитал как своих собственных, которых любил как родных детей… Они уже повзрослели, а поэтому тоже перестали нуждаться в Эндере. Джейн, которая однажды чуть не самоуничтожилась, когда он на какой-то час лишил ее своего внимания, тоже больше не искала его общества, потому что у нее был Миро, а теперь еще появился Питер…

Питер. Юная Валентина. Откуда они взялись? Они украли его душу и забрали с собой. Они совершали поступки, которые когда-то совершал он сам. А Эндер тем временем ждал на Лузитании и… тихонько угасал. Вот что он имел в виду. Если он потеряет Новинью, что удержит его в теле, в котором он несколько тысячелетий путешествовал по Вселенной?

– Здесь я не могу решать, – покачала головой Новинья.

– Можешь, – сказал Эндер. – Ты сама должна решить, нужен ли я тебе как один из Ос Фильос да Менте де Кристу. Если это так, то с остальными препятствиями, думаю, я справлюсь.

Она язвительно рассмеялась:

– Препятствия? Такие люди, как ты, не знают слова «препятствия». Всевозможные преграды для них лишь ступени, по которым они поднимаются вверх.

– Такие люди, как я?

– Да, такие люди, как ты, – подтвердила Новинья. – Хотя подобных тебе я никогда не встречала. Как бы я ни любила Либо, он ни разу в жизни не был настолько живым, как ты обычно. Впервые я поняла, что люблю, когда полюбила тебя. Я скучала по тебе больше, чем по своим детям, больше, чем по родителям. Больше, чем по всем тем людям, которых я когда-либо любила и потеряла. Но то, что думаю я только о тебе одном, вовсе не означает, что людей, подобных тебе, не существует. Вселенная велика. Ты ж не можешь быть единственным в своем роде, а?

Он раздвинул картофельную ботву и мягко положил ей руку на бедро.

– Значит, ты по-прежнему любишь меня? – спросил он.

– Ты за этим пришел? Чтобы выяснить, люблю ли я тебя?

– Отчасти, – кивнул он.

– Люблю, – сказала она.

– Значит, я могу остаться?

Она разрыдалась. Громко и безутешно. Опустившись на землю, она закрыла лицо ладонями; совершенно забыв про хрупкие, ломкие стебли растений, он пододвинулся к ней, чтобы обнять ее, прижать к себе. Выплакавшись, она повернулась и, обвив его шею руками, прижалась к нему крепко-крепко, так же, как он – к ней.

– О, Эндрю, – прошептала она охрипшим и севшим от рыданий голосом, – неужели Господь Бог настолько любит меня, что возвращает тебя в мои объятия? Именно сейчас, когда я так в тебе нуждаюсь…

– Я буду с тобой, пока смерть не разлучит нас, – пообещал Эндер.

– Смерть я уже видела, – сказала она. – И поэтому молюсь, чтобы на этот раз Господь забрал меня первой.