Десять железных стрел

2. Долина

Так вот, о чем это я?

А, точно.

О резне.

Заметила я не сразу – все-таки в глаз стекала кровь, – но его бдительность ослабла. Усталые руки уже держали меч не так высоко, как прежде, кончик протащился по земле, когда противник ринулся ко мне, вздымая клубы пыли, со рвущимся из глотки криком:

– Сдохни, Какофония!!!

Он взревел и уже в двух шагах замахнулся. Я обогнула его клинок, вставая на пути, и вскинула свой. Блеснула сталь. Всплеск алого окрасил воздух. Меч противника пролетел мимо, обжег мне щеку и пустил кровь.

А вот мой меч…

На моем мече оцепенело тело. Глаза застыли в ужасе, не мигая, и все же он никак не мог опустить взгляд на четыре дюйма стали, торчащие у него из живота. Губы задрожали, он силился найти последние слова, сделать их значимыми. Понятия не имею, были они таковыми или нет. Когда он их произнес, они хлынули пузырящейся рекой крови изо рта в грязь.

Куда затем рухнул и он сам три мгновения спустя, когда я выдернула оружие.

Там он и остался лежать, неподвижный. Очередным темным пятном на очередном клочке темной земли.

Прямо как и остальные четверо.

Как только воздух перестал звенеть сталью и криками, я опустила клинок. Дыхание вышло горячим, слюна – алой. Она шлепнулась на щеку мертвой женщины, но не думаю, что та стала бы возражать – как-никак это вовсе не худшее, что я с ней сделала. С любым из них.

Я дала им все возможности. Забрела в их долину с обнаженными клинком и распростертыми объятиями, в ожидании. Явилась, проорав свое имя и облаяв имена этих людей. Явилась без уловок, без утайки, без коварства – только с мечом и руганью. И теперь они мертвы.

А я до сих пор жива.

Мудаки.

Отдам им должное, старались они изо всех сил. Мое тело усыпали порезы – ссадины, пара легких ран, одна серьезная рана, которая, как мне думалось, меня и прикончит, – однако кровь, что высыхала на холодном горном воздухе у меня на груди, по большей части принадлежала не мне. Дыхание драло легкие. Болели шрамы, болели кости, болело тело. Но сдаваться оно было не готово.

А это означало, что мне все-таки еще надо разделаться с магом.

Щелкнул курок, загудела тетива арбалета, взвизгнул болт. Я подняла взгляд. Болт, длиной с мою руку, пролетел мимо головы и воткнулся в ствол сухостоя в десятке футов.

Я посмотрела вперед, на отрезок темной земли. В ответ на меня ошарашенно уставился молодой человек, держащий слишком большой для него разряженный арбалет. Шмыгнула носом, вытерла со щеки кровь.

– Епт, пацан, – произнесла я. – Я ж тут не шелохалась. Я ж тебя даже не видела. И ты все равно промазал. – Я обвела себя, забрызганную кровью его товарищей, ладонью. – Мне как, поближе подойти?

Я зашагала к нему, меч тяжело оттягивал руку. Потом потрусила быстрее. Только увидев, как пацан схватил новый болт, побежала.

Он кончился как личность и начался как размазня: дрожащие губы, что силились найти слова, неуклюжие руки, что силились зарядить арбалет. Если б я прождала достаточно долго, он, может, меня б и убил. Может.

Но мне совсем не нужно, чтобы народ трепался, мол, Сэл Какофонию прикончил какой-то говнюк и мазила.

В ушах стоял хруст сухой земли под ботинками. Меч запел, высоко вскинутый. Вся боль, все порезы забылись в том, как методично пружинили ноги, колотилось сердце, а оружие в руках вопияло о большем.

Пацан снова выстрелил. Болт ушел совсем уж мимо. Пацан сдался, выронил арбалет и дрожащими руками потянулся к поясу. Я думала, выхватит меч, тоже слишком для него большой. Однако пацан вытащил щербатый медный рог и прижал к губам.

Он дунул два с половиной раза, звук эхом разнесся по долине. Половинка оборвалась столь же внезапно, как выпал из ладоней рог – когда я рубанула мечом поперек груди. В небо брызнула алая жизнь. Пацан рухнул на колени, рядом с рогом и арбалетом, словно всего лишь очередная бесполезная вещь, не сумевшая меня убить.

Я проследила, как он упал ничком в пыль. Ощутила мимолетное желание перевернуть его, позволить погибнуть достойно, лицом к лицу. Но не смогла.

Я не хотела узнать, насколько он юн.

Пацан умер слишком быстро, чтобы я успела его хорошенько рассмотреть, но судя по тому, как он сражался, он не был создан для бандитской жизни. Небось деревенский полудурок, который до усрачки боялся осесть и сдохнуть в захолустном городе или где там еще его завербовали. Убивать его было необязательно, я знаю. Я могла его разоружить, сломать ему запястье, избить достаточно жестко, чтобы ему пришлось ползком возвращаться к прежнему, каким бы оно ни было, житию.

С другой стороны, пацан мог бы убить меня. И мы не встряли бы в эту передрягу.

Так что, если подумать, это ж он во всем и виноват.

По долине пронесся холодный ветер, палантин захлестал мне по лицу. Я натянула ткань на голову плотнее, уставилась на тело пацана и задалась вопросом, знал ли он, что умрет вот так, когда Касса Печаль затянула его в свою банду.

В глаза бросился внушительный особняк, нависающий над царством потрескавшейся земли и сухостоя, которое и было долиной. Ну, некогда внушительный. Давным-давно некий имперский хлыщ-аристократ возвел себе среди тихих ручьев и пологих лесов загородный дом. Потом сюда пришла война с Революцией, иссушила ручьи, выжгла леса, и разоренное поместье осталось стоять на милость того падальщика под личиной человека, что сумеет его присвоить.

Которым на сегодняшний день был скиталец, чье имя я давным-давно внесла в список.

Я расскажу тебе, что она сделала, раз уж оказалась в моем списке, как и то, для чего он предназначен. Но, учитывая, что я только что убила пятерых, ты, думаю, уже можешь догадаться.

Я, бросив трупы в пыли, отправилась к особняку. Скользнула взглядом по заколоченным окнам, выискивая торчащие меж досок арбалеты. Но все, что меня поприветствовало – это тени. И охренеть какие здоровенные двери.

Я уставилась на них, причмокнула. Потянулась к поясу, вытащила флягу. Глотнула от души, чтобы виски обжигающей волной прокатился по горлу.

– Никаких стрелков, – проворчала я. – Но рог они наверняка слышали. А значит, делаем вывод, что или у Кассы на всех не хватает оружия, или его-то достаточно, а вот ручных головорезов маловато. Времени на вербовку и вооружение у нее нет. Сюда она явилась в спешке.

Я запрокинула голову, разглядывая ветшающий, обращающийся в руины особняк.

– Она испугана, – пробормотала я.

На холоде я ощущала его тепло острее обычного. Тепло того, что жгло мне бедро, распаляясь в кожаной кобуре. С дребезжащим медным смехом существо, которое всегда меня сопровождало, заговорило голосом дыма и пламени.

– Как ей и следует.

– Точно. – Я потянула носом. – Опять же, она слышала, что мы приближаемся. Бьюсь об заклад, ждет нас за этими дверями, с теми, кто там у нее остался, м-м?

Я взялась за кобуру, вытащила его на волю.

Какофония уставился в ответ медными глазами.

– А что, если мы постучим?

Глянешь на него – револьвер. Черная рукоять, латунный барабан и курок, вырезанное в виде ухмыляющегося дракона дуло. Но это лишь если его не знать. Он не таков, как топорные ручницы и штык-ружья, что ты видишь в руках павших солдат, которые думали слишком много, и бандитов, которые думали слишком мало.

Какофония – больше, чем оружие. Привередливый во вкусах, изящный в пристрастиях, всесовершенный в разрушительности.

– Постучим, – прошипел он.

А еще он разговаривал.

В общем, это довольно странно.

Я кивнула, щелчком открыла его барабан. Полезла в сумку и выудила серебряный патрон. Пробежала пальцем по гравировке.

Руина.

Небрежная. Шумная. Идеально.

Я вставила патрон. Захлопнула барабан. Ощутила, как пылает в ладони Какофония, когда я подняла его и нацелила на двери.

И спустила курок.

Знаю, ты слышал рассказы – об ухмыляющемся, стреляющем магией револьвере скитальца-одиночки. Может, слышал, что пули, которые из него вылетают, заговоренные, колдовские, зачарованные. Может, слышал о том, что случается, когда скиталец-одиночка спускает его курок – небеса озаряет хохочущее пламя, расцветают очаги студеного льда, взрываются стены звука, в которых тонут крики тех, кого они сносят, словно людской мусор, всякий раз, когда Какофония стреляет.

Хорошие рассказы.

Но с реальностью и близко не сравнятся.

Патрон вылетел из дула и ударил в двери. Руина взорвалась мгновением спустя. Воздух подернулся рябью, вой ветра и треск сухой земли стихли на фоне ударной мощи, что громогласно ожила. Палантин захлестал по лицу. Руина раскурочила землю, разбила доски на щепки, взметнула ошметки дерева и камней, пробив в дверях дыру.

Рассказы, которые ты слышал, по большей части правдивы.

По большей части.

Было громко, но крики я все равно расслышала.

Стена звука рассеялась мгновением позже, оставив после себя звон в ушах и стук падающих обломков. Я подождала мгновение – вдруг хлынут бандиты с клинками наголо или посыплются арбалетные болты, – пока не убедилась, что никто там меня убить не сможет.

Я фыркнула, отщелкнула барабан Какофонии, выудила из сумки еще три патрона – Изморозь, Геенну и… Стальной Питон?

Помотала головой.

Никакого Стального Питона. То, что мы пытаемся друг друга прикончить, совсем не повод для отчаянных мер.

Я заменила его на Солнцесвет, вставила его в гнездо, захлопнула барабан, убрала Какофонию обратно в кобуру. С мечом в руке прошла сквозь рваную дыру в дверях и завесу поднятой пыли в особняк, а ныне крепость.

Там мне открылись руины древней роскоши: мягкие кресла, сломанные на растопку; столы, которые когда-то ломились от неприлично роскошных пиров, переиначили в баррикады; разномастные портреты разномастных имперских предков, порванные и приспособленные как постельное белье. По обе стороны непомерно огромной гостиной вздымались лестницы к нависающему надо мной балкону. Некогда, до того, как время и неизбежность взяли свое, сей особняк наверняка был весьма величественным.

И, знаешь, до того, как его усыпали тела.

Мальчонки и девчонки Кассы разметались по полу. Руина разбросала как их самих, так и их оружие и самодельные баррикады по всей гостиной. Одни лежали и стонали, и трясущимися конечностями тянулись к мечам и штык-ружьям. Иные лежали и орали, приземлившись на разбитые перила или доски; в их ногах или ребрах засели осколки деревяшек. Третьи же лежали молча, неподвижно.

Я уделила им ровно столько внимания, сколько понадобилось, чтобы вычислить наименее раненных.

Явилась-то не ради них.

Я нашла его, мужика постарше, седеющего, который упрямо полз, толкаясь одной, еще рабочей конечностью. Дрожащая рука тянулась к тяжелому арбалету неподалеку. Мужик заорал – мой меч, обрушившись, проткнул ему ладонь.

За такое меня бы замучила совесть.

Ну, знаешь, если бы он не тянулся за оружием, чтобы меня пристрелить.

Я дождалась, пока ор стихнет до скулежа, потом присела на корточки. Мужик уставился снизу вверх. Лицо его исчертило достойное уважения количество шрамов и морщин – это тебе не молодняк с широко распахнутыми глазенками, поведшийся на романтику разбойной жизни. Тут я имела дело с бывалым бойцом. А это вселяло надежду, что работенка окажется быстрой.

– Где Касса Печаль? – спросила я.

– Иди ты… на хер… – выплюнул мужик.

Но ты ведь знаешь, что в Шраме говорят про надежду.

Пользы от нее примерно как от пробитой мечом руки.

– Ишь какой задиристый, м-м? – хихикнул Какофония из кобуры. – Достань меня. Покажем-ка ему наше дипломатическое мастерство.

Совету я не вняла. Пусть я ни капли не сомневалась, что в дипломатии Какофония и в самом деле подкован, я все-таки понимала, что его толкование этого искусства обычно включало в себя следующее: палить по людям, пока оставшиеся в живых не выдадут ему то, что он возжелал. И пусть сие временами соблазнительно, я знала способ получше.

Я вздохнула, положив ладонь на эфес меча, и наклонилась поближе. Мужик отпрянул, ожидая кулак в лицо или чего похуже.

– Как тебя звать?

Этого он явно не ожидал.

– Ч-чего? – охнул он.

– Имя, – пояснила я. – Либо с которым ты родился, либо которое взял, когда начал на нее работать. Знаю, скитальцы любят, когда у их прихвостней чудны́е клички.

Он втянул воздух сквозь зубы, сдерживая боль, взгляд стал жестче.

– Ришас.

Я медленно кивнула, удерживая его взгляд, взвесила имя на языке.

– Сколько тебе лет, Ришас?

– Иди на х…

Кулак, которого он на этот раз уже не ждал, все-таки нашел его щеку.

– Ну что же ты, не нужно вести себя так некультурно, – произнесла я мягко, в полную противоположность удару, и глянула на свой меч. – Ну, некультурней, чем уже есть. Очень бы не хотелось, чтобы твое последнее впечатление обо мне было, мол, я вся такая безжалостная, так что давай пойдем путем попроще, м? Сколько тебе лет?

Ришас поколебался, то ли из гордости, то ли из-за боли, я не знала. Но в итоге все равно ответил.

– Сорок четыре, – проворчал он.

– Сорок четыре, – повторила я. – Староват для бандита. Будь ты глупцом, вряд ли бы дожил до своих годков, верно?

Ришас промолчал. Тишина затянулась, потом я ее нарушила.

– Тебе известно мое имя?

Он уставился на меня, открыл рот, будто хотел выругаться. Но вместо этого поджал губы – из уголка стекла струйка крови – и кивнул.

– Она рассказала? – спросила я.

И он снова кивнул.

– То есть ты знаешь, кто я, – заключила я. – И ты знаешь, что я добралась аж до этой долины не для того, чтобы убивать старых бандитов. – Я глянула через плечо на его товарищей – тех, кто еще шевелился, и тех, кто уже не. – Твои друзья, наверное, думают, что их преданность будет вознаграждена, что они разбогатеют или снищут благосклонность, если продолжат сражаться. Вот только кости их от этого менее сломанными не сделаются. – Я снова перевела взгляд на Ришаса. – Верно?

Он зажмурился.

– Бьюсь об заклад, Касса не первый скиталец, под чьим началом ты бьешься, – продолжила я. – Ты наверняка служил дюжинам магов-отщепенцев, я права? Ты знаешь, каковы они – они видят в вас лишь инструменты, как их магия, только менее внушительные и более расходные. Ты знаешь, что они не пойдут на смерть ради ничтожества вроде тебя.

Я побарабанила пальцами по эфесу меча.

– Я готова тебя убить, чтобы до нее добраться, Ришас. А ты готов умереть, чтобы уберечь ее от меня?

Ришас втянул воздух и задержал дыхание. Содрогнулся от боли. Перевел взгляд с меня на лужу крови, натекшую под его ладонью.

– Я примкнул к ней шесть дней назад, – проворчал Ришас. – Она сказала, что ее преследует скиталец. Когда прознал, что это ты, я чуть, на хрен, не развернулся на месте. Подумал, после всего, что, как я слыхал, ты и твой сраный револьвер натворили в Последнесвете, сражаться с легендой вроде тебя нет смысла.

Спасибо палантину, который скрывал мое лицо. После того, как я пробила Ришасу руку мечом, было бы как-то слишком уж жестоко сверкать перед ним такой охеренно гадской ухмылкой.

– Правда, прям щас тебя, как вижу, отмудохали знатно, – проворчал он, вновь глядя на меня. – Так что вряд ли ты настолько легендарна, как она считает.

И тут я стала определенно менее довольна тем фактом, что мое лицо скрыто. Потому как очень даже хотела, чтобы по нему Ришас прочитал, что я собралась сделать.

Я провернула клинок, вырвав у Ришаса крик. Не то чтобы это несло смысл, честно говоря. Во что бы там тебя ни заставили верить, пытки не принесут ничего, кроме кучи брехни, которую ты хочешь услышать. Может, я поступила так ему назло.

Или, может, мне просто не нравилось получать напоминание, что несмотря на все мои – и их – старания, я по-прежнему оставалась жива.

– Блядь!!! – взвизгнул он.

– Она говорила, что я так сделаю? – поинтересовалась я. – Говорила, что я сделаю еще, если ты не расскажешь, где, блядь, ее искать? Вряд ли она того стоит, Ришас.

– Ага… я тоже так думал… – прохрипел он. – Была мыслишка, что для кого-то навроде тебя я всего лишь отвлекающий маневр, не больше.

– Стоило прислушаться.

– И как выясняется…

Он посмотрел на меня. Усмехнулся полным крови ртом и рассмеялся.

– Иногда этого достаточно.

Я бы спросила, что он имел в виду, но не понадобилось.

Как только я расслышала песнь Госпожи Негоциант.

Единственную ноту, отразившуюся от разбитого стекла. Безжизненный шепот умирающей женщины в тысяче миль отсюда. Язык ветра, звук набирающего скорость времени, последние слова, что ты слышишь, прежде чем отправиться к черному столу – у всех есть свой способ описать голос, предвестник магии.

Для меня он прозвучал треском пламени и шипением дыма.

Нет. Нет, погодь.

Это был пожар.

Яркая вспышка в углу глаза. Ноги пришли в движение быстрее, чем мозги сообразили, что происходит. Огонь хлынул вниз чудовищными алыми волнами, сжирая гнилую древесину, древнюю пыль и крики Ришаса, исчезнувшего в пламени.

Надеюсь, его последний смешок того стоил.

Мою кожу поцеловал жар. Копоть и гарь запятнали меня, словно чернильные кляксы пергамент. Шрамы отозвались характерной болью, говорящей, что я должна была умереть.

Палантин вокруг шеи загудел. На его ткани слабо засветились фиолетовым крошечные сигилы – а потом погасли, истратив магический заряд. Ткань с удачеграфией – редкая, бьющая по карману и чрезвычайно полезная там, где надо спасти мой зад, когда я не вовремя расслабила булки. Первый подарок, который я от нее получила. И как раз его стоило благодарить за спасение моей жизни.

А вот он не то чтобы, мать его, помог.

Я выхватила Какофонию, встретила его медную ухмылку свирепым взглядом.

– Меня чуть не убило. Не думал предупредить?

– Брось, – скрежетнул он. – Если б ты пала от искусства столь примитивного, как элементарный огонь, то была бы недостойна мной обладать.

Я бы, может, ответила, если бы меня не прервал – так грубо – вопль.

– НЕТ!

Языки пламени расступились, оставив после себя почерневшие, дымящиеся комки, которые прежде были Ришасом, вокруг моего меча. Сквозь угасающий огонь мой взгляд нашел нависающий над гостиной балкон и стоящий там изможденный силуэт.

Когда-то Касса Печаль выглядела получше.

Она родилась в деревенской семье, и пусть проявление в ней сил мастера жара спасло ее от необходимости всю жизнь гнуть спину в полях, оно не пощадило ее румяные щеки, крепкие руки, сбитую фигуру.

Но, с другой стороны, думаю, что подобное совсем не важно, если ты умеешь палить огнем из собственной кожи.

– Проклятье, – прорычала Касса. Глаза под массивным лбом светились фиолетовым, внутри нее перетекала магия. Языки пламени сбегали по плечам к сжатым кулакам, потрескивая в ярости. – Какого ж хера тебе понадобилось сдвинуться с места, Сэл?!

– Ну да, – отозвалась я, – проблема очевидно во мне, а не в палящей огнем чародейской суке.

– Он был хорошим человеком! – рявкнула она. – Они все были хорошими. Они не заслуживали того, что ты с ними сотворила!

– Ну, тогда, наверное, тебе не стоило их убивать. – Я нацелила на нее взгляд, словно клинок. – А ведь ты могла сделать все по-простому, Касса. Ты знаешь, почему я сюда пришла.

Касса пристально уставилась на меня сверху вниз, с балюстрады. Внимательно рассмотрела представшую перед ней покрытую шрамами женщину: поцелованную огнем кожу, содрогающееся от рваных вздохов тело, три ночи не знавшие сна глаза, устремленные на нее.

– Я слышала, что ты неистребима, – произнесла Касса. – Но вот она ты, еле стоишь на ногах. Была ли то лишь очередная ложь? – Она фыркнула. – А истории гласят, дескать, Сэл Какофония приходит убивать, она приходит разрушать, она…

– Она приходит в поисках кого-то, кто поменьше треплется и получше пахнет, чем ты.

Я глянула через плечо на остатки ее бандитов – некоторые умудрились отползти, еще несколько только очухивались, а вот мертвым уже ничем не поможешь.

– Твои мальчики с девочками встали у меня на пути, но их убийство меня не интересует, – сказала я, снова повернувшись к Кассе. – Так что можем пойти быстрым путем или медленным. Если быстрым, то переговорим как маги, лицом к лицу, никаких уловок или угроз. Если медленным – я выясню то, что мне нужно, или у тебя, или у них.

Я стянула с лица палантин. Дала ей как следует рассмотреть пересекающий правый глаз шрам.

– И отсюда не уйдет никто.

Песнь Госпожи Негоциант зазвучала тише. Из глаз Кассы пропал свет, но огонь унялся до медленно тлеющего пламени. Теперь я смогла рассмотреть женщину чуток получше. Крепкое телосложение не помогало держать повисшие плечи, хмуро сведенные брови – скрыть темные круги под глазами.

Старый имперский мундир нынче висел на ней как на вешалке. Рваный, дырявый настолько, что я разглядела оплетающие ее ключицы татуировки огней. Свежие чернила, не тусклые и выцветшие, как тучи, обвивающие мои руки.

В прошлом, во время службы Империуму, Кассанара у-Альтама была известна рассудительностью. Несмотря на свои разрушительные силы, она никогда не стремилась вступить в схватку, если вначале этого можно было избежать. То, как она дорожила солдатами под своим командованием, сделало ее любимицей среди имперских войск.

Всех мучал вопрос, почему она ушла в скитальцы.

Но той гордой имперки больше не осталось. Касса Печаль – скиталец, бандитка, беглая преступница – была усталой, истрепанной, сломленной женщиной, имеющей дело с людьми, которые ей не нравятся, выполняющей работу, на которую ей плевать, в мире, который она не понимает.

Может, именно поэтому я и думала, что драться мне с ней не придется.

Или, может, я просто, ну, протупила. Я так вымоталась, что сложно было сказать наверняка.

Не суть важно, следующий ход Касса пока не сделала.

– Говори.

Я устроила целое представление: подняла руку и ме-е-едленно скользнула ею под палантин. Из потайного кармана извлекла тонкий обрывок бумаги, бережно свернутый и весь сморщенный от времени и непогоды.

– Ты слышала истории обо мне, – произнесла я. – Знаешь, что это?

Касса медленно кивнула.

– В том списке тридцать три имени. Скитальцы. Все они нанесли тебе обиду… по твоим словам.

Грудь пронзило копье мучительной боли, прошлось по всей длине шрама, что сбегал от ключицы до живота. Я спрятала гримасу за палантином, убрала список обратно в складки ткани.

– Двадцать четыре имени, – отозвалась я. – Девять вычеркнуты. Но тебя в моем списке нет. Как и вот этих твоих людей. Если ты готова ответить мне на один вопрос, на том и порешим.

Касса воззрилась на меня свысока.

– Спрашивай.

Я уставилась снизу вверх. И в нос ударил запах пепла. И шрам засвербел так, как обычно свербит, когда все вот-вот пойдет через полную задницу.

– Где, – спросила я, – Дарриш Кремень?

И вот тут она принялась за мое убийство всерьез.

В ушах зазвучала песнь Госпожи, и ее поглотили звуки оживающих с треском огней, которые в свою очередь поглотил яростный визг, вырвавшийся бурей чувств из глотки Кассы. Из ее ладоней изверглось пламя, взметнулось вверх по рукам, плечам, шее, пока наконец не превратилось в львиную гриву.

Касса вскинула руки. С кончиков пальцев хлынули каскады пламени, стекая с балюстрады ко мне.

– Поживей-ка, дорогая.

Какофония прыгнул в ладонь. Я нацелила его вверх. Я спустила курок.

Из его пасти вылетела Изморозь, взрываясь вспышкой холода. Зев бело-голубого льда с морозным шипением распахнулся, чтобы поглотить пламя. Они вгрызлись друг в друга, опаляя и иссушая, пока лед не стал водой, а вода не стала паром. Гостиную затопило пеленой белого тумана, ослепляя меня.

Я услышала, как сквозь пелену пара прорезался крик. Ощутила, как Касса рухнула вниз с балкона и с грохотом приземлилась. Увидела ее, далеким светочем среди тумана.

А потом ощутила и ее жар.

Я подняла было револьвер, но огонь хлынул быстрее, чем я сумела выстрелить. Пылающие руки вскинулись, с кончиков пальцев посыпались алые угли. Несколько угодило мне на кожу, в нос ударило вонью моей собственной опаленной шкуры. Я зашипела, отскочила назад, попыталась выиграть побольше места для маневра. Однако Касса знала меня и мой револьвер, и не давала этого места ни мне, ни ему.

Вокруг продолжал клубиться пар, скрадывая силуэты. Я видела Кассу, разумеется, но так как сама я огонь пока что не источала, сомневаюсь, что она видела меня. Все, что нужно – это убраться от нее подальше, затеряться в клубах пара. Все, что нужно – это дальше пятиться, пока не найду лазейку, чтобы удрать.

Великолепный был бы план, если б я тут же не врезалась в одного из ее мальчишек.

Он сработал проворнее, чем я – вероятно, потому что его внимание не отвлекал разъяренный до горячки мастер жара, – внезапно набросился, обхватил мою шею рукой и с рычанием крепко стиснул. Не знаю, насколько он продумал свой план, Касса ж испепелила бы нас обоих.

И если б у меня еще было сраное время это ему объяснить.

А времени у меня не было, собственно, ни на что, кроме как упереться рогом и вырываться изо всех сил. Парень был крупнее, но ненамного, и его не подстегивал страх быть сожженным заживо.

Касса рывком вылетела из тумана, вереща, размахивая, загребая огненными руками, потянулась ко мне. Я изо всех сил дернулась, упираясь в своего захватчика, однако тот твердо стоял на ногах и крепко меня держал, пока Касса приближалась. Огонь в ее ладонях вспыхнул великолепным столпом, осветившим клубы пара, словно маяк в тумане.

Сказала бы, что красиво – если бы не тот нюанс, что он вот-вот меня убьет.

Так вот, шевелить мозгами надо было быстро. И раз этот бой уже приобретал весьма грязный оборот, я придумала кое-что не менее паскудное.

Обещай, что не осудишь.

Я вскинула Какофонию, а потом резко ударила им вниз, мимо моей ноги – и промеж ног захватчика. Не уверена, попала ли рукоять туда, куда я метила, но судя по хрусту и последовавшему воплю предположила, что угодила достаточно близко.

Стоило парню потерять равновесие – и не только, – как я схватила его за руки и развернула, словно эдакий плащ из плоти и кожаной ткани. В тот же миг песнь Госпожи у меня в ушах достигла крещендо. Взревел, разгораясь сильнее, огонь.

Пламя омыло парня, заглушая его крики. Я высвободилась, ведь его хватку внезапно заняли попытки тщетно потушить окутавший его пожар. Я сбежала в пелену пара и не остановилась, пока жар из мучительного не стал просто болезненным.

Я рывком развернулась, увидела яркое сияние Кассы – раскаленный докрасна маяк среди белой завесы. Однако Касса не искала меня. Она не сводила глаз с дымящейся массы, которая моментом ранее была ее прихвостнем, с того, как его конечности перестали молотить по полу, как тело перестало содрогаться, и он замер, давая огню его поглотить.

– НЕТ!

Пронзительный вопль Кассы прорезал пар столь же четко, как язык пламени. Она рухнула на колени, широко распахнутыми глазами уставилась на погибшего с тем же ужасом, с каким могла бы наблюдать смерть возлюбленного. А может, все так и было.

Ну, тогда ей, пожалуй, не стоило его убивать.

– Прости меня! – взвыла Касса, обращаясь к человеку, который уже не слышал. – Мне жаль! Я просто должна была… я не могла… я…

Она потянулась дотронуться, но убрала руку, будто боялась, что тело осыплется пеплом. Ее огонь померк, обращаясь в дым.

Признаю, зрелище заставило меня помедлить. Как и о всяком скитальце, о Кассе по прозвищу Печаль ходят свои легенды. На службе Империуму она была ответственной, вдумчивой, осторожной. На службе самой себе она требовала от своих мальчишек высочайшей чести – и отвечала им тем же.

Сбросить с себя ярмо Империума и уйти в скитальцы даром не проходит, это точно, однако увидеть Кассу столь отчаянной, столь взволнованной я как-то и не ожидала. Что же то имя из моего списка для нее означает, что она так за него бьется? Почему ради него она позабыла про благоразумие и логику?

И почему, несмотря на то, что ее огонь утих, я слышала, как песнь Госпожи нарастает?

– Если кто остался в живых, – крикнула Касса в пелену, – бегите! Если кто не сможет – мне жаль.

Что-то вспыхнуло сквозь завесу. Факел стал ярче.

– Но я не могу позволить ей уйти.

И горячее.

– Простите меня.

И охренеть как внушительнее.

Он взметнулся с единым оглушительным, разноголосым ревом: злым воем, что вырвался из глотки Кассы, рычанием огней, что вспыхнули к жизни песнью Госпожи, дикой, яростной. Звук затопил мои уши. А огонь – все остальное.

Я вскинула Какофонию, чтобы выстрелить, но было слишком поздно. Из тела Кассы хлынула громадная волна пламени, взрезав пар, изгнав белый туман чудовищным взрывом света и жара. Я рухнула на пол, ринулась прочь на четвереньках – ослепшая от вспышки, задыхаясь от сгорающего воздуха, сцепляя зубы от боли, когда на кожу падали угли и пепел.

Огонь вздымался вокруг меня, словно живое существо, его языки дергались, пытаясь попробовать на вкус всякую плоть, до которой могли дотянуться, мертвую или нет. Он гнался за мной, а я удирала, позабыв обо всем, кроме спасения. Однако за всеми этими гарью, дымом и бесконечным жаром я понятия не имела, куда направлялась.

Пока не наткнулась на обгоревший труп и кусок стали.

– Сэл.

Ее голос, раздавшись позади, был тих, шаги неспешны. Не спастись – ни от нее, ни от ее пламени, – и она это знала. И пусть я к ней не оборачивалась, я чувствовала в ее взгляде, направленном мне в спину, сожаление. Касса поняла руку.

Ее огонь вспыхнул.

– Все могло быть иначе, – прошептала она.

– Ага, – отозвалась я.

Потянулась, обхватила пальцами эфес.

– Не могло.

Раскаленный докрасна металл обжигал сквозь кожаную перчатку, но ничего страшного. Не худшая боль, которую мне доводилось испытывать. Даже не худший ожог. Я удержала в голове звук голоса Кассы, направление, откуда он донесся, выдернула меч из руки трупа и рывком развернулась. Клинок запел, высекая в воздухе дугу.

Раздался мясистый звук удара.

Шипение влаги, брызнувшей на пол.

Разочарованный вздох тысячи магических огней – один за одним они обратились в дым и угасающие угли.

И там, посреди почерневших руин, стояла Касса Печаль, истекая кровью из ярко-красной черты, пересекающей горло.

Касса осела на колени, я поднялась на ноги. Пламя, которое уже не питала ее магия, померкло, и песнь Госпожи, как и прочие звуки, обратилась в полную дыма тишину. Касса потянулась к горлу, наверное, прижечь и закрыть рану или еще что. Но понимала, как и я, что все кончено.

Может, ее сомнения стоили ей победы в битве. Или моя находчивость. Или, может, это просто слепая удача.

Я не собиралась бросать слова на ветер, рассуждая об этом. У нас обеих их осталось так уж много.

– Не стану говорить, что ты можешь спасти ситуацию, если расскажешь мне то, о чем я спрашивала, – обратилась я к ней. – Все, что я хочу знать – стоило ли оно того.

Я уставилась на нее сверху вниз, на мастера жара, одержавшую сотню побед во имя Империума, и теперь умирающую на коленях, силясь удержать кровь внутри.

– Стоило ли спасать Дарриш?

Касса подняла на меня взгляд, фиолетовое свечение в ее глазах догорало.

– Да, – прохрипела она полным жидкости горлом.

– Если ты знаешь, почему я на нее охочусь, – продолжила я, – то знаешь и то, почему спасать ее было глупо.

– Я знаю почему, – пробулькала Касса. – Я слышала… молву. Ты охотишься… потому что ты чудовище… Ты убиваешь… потому что ты убийца. Я пыталась… спасти…

Она сощурилась.

– Потому что солдаты… убивают… чудовищ…

Хотела бы я тебе сказать, что это меня задело. Хотела бы я тебе сказать, что ее последние слова зацепили некую часть меня, взрезали рану, из которой вытекли и хлынули мне в сердце сожаление и раскаяние. Может, в мире почестнее, в жизни помягче, я бы так и сказала.

Но то был Шрам.

А я – Сэл Какофония.

И никто не стоит у меня на пути.

– Ты неправа.

Я присела на корточки, встретила ее взгляд.

– Я на нее охочусь, – прошептала я, – потому что в миг, когда я в ней нуждалась, все, что я могла – это таращить глаза, упрашивать, умолять, пытаясь понять, почему она не стала меня спасать.

Рот Кассы разинулся. Глаза широко распахнулись. В уголках выступила влага.

Ее тело вдруг содрогнулось.

– Ага.

Она осела на пол. Я поднялась на ноги. И уставилась на алую жизнь, вытекающую из ее горла на пепел.

– Именно так.