Десятка Лоу

КНИГА ГЕНЕРАЛА

Ночь широко расплескалась по небу, и где-то там в ней протекала чья-то жизнь. Там, далеко. Здесь я была одна.

Я придвинулась поближе к костру. Ветер трепал слабое пламя. Люди говорят, ветер живой, он сворачивается кольцами между звезд, как гигантская змея. Кто я такая, чтобы говорить, что это ложь? Проведи столько времени здесь — начнешь слышать, как ветер разговаривает. Непрекращающееся еле различимое бормотание, которое началось за тысячу лет до моего рождения. Незнакомый язык, на который никто не обращает внимания, хотя достаточно одного его слова, чтобы стереть нас всех в порошок.

Порыв ветра плюнул мне в лицо несколько песчинок. Я закрыла глаза; прячась от ветра, от яркого пламени, от пустоты вокруг, зная, что надо бы поспать, но страшась того, что могу увидеть во сне.

Мысли опять раскручивались, как маховик. Чем глубже я уходила в себя, тем сильнее они бурлили в черепной коробке, лезли наружу, цеплялись за каждую мелочь. Было бы величайшей неосторожностью снова привлечь их до того, как я попаду в Красный Лоб. Только короткий визит. Никаких сомнений, никаких вопросов, только да или нет. Только покупки, выпивка и обратно. Опять.

Я вздрогнула и натянула шарф повыше, под самую шляпу. Иногда я жалела о своих пышных вьющихся волосах, с ними не мерзли бы так голова и уши. Я нащупала сумку на бедре. Она была уже почти пустая. Шарики внутри холодны, и осталось их совсем чуть. Если дела будут идти так же плохо, скоро я останусь совсем без них, где-то вдали от всех. Тогда останется только упасть на песок и уже не пытаться поднять голову.

Шарик глухо стукнулся об зубы, когда я сунула его в рот. Звук треснувшего стекла остановил ручеек мыслей, утекающих куда-то в ночь. Я почувствовала, как резко повысился мышечный тонус, стоило стеклу раствориться в слюне и кислороду побежать по артериям. Воздух здесь, на Фактусе, разреженный, едва цепляется за поверхность планеты. Шарика недостаточно, это не похоже на вдох полной грудью из баллона на спине, но — хоть что-то. Что это за звук? Я напрягла слух, но ничего не могла услышать из-за потрескивающего костра. Показалось.

Я вытащила из сумки блокнот. Обложка уже порвалась, да и пустых страниц осталось немного, но приходилось пользоваться этим. Я придвинулась поближе к огню, вытащила огрызок карандаша из переплета и нашла свободный кусочек страницы.

«Хафса Геллам», — написала я, подведя черту под именем. «Ребенок Геллам», — написала я ниже, снова отчеркнула и продолжила: «Ребенок ребенка». Так я вообразила четыре несуществующих поколения, пока не уперлась в краешек страницы.

Потенциально восемь спасенных жизней. Если дочка Хафсы выжила, если она выросла и тоже родила ребенка, ну и так далее. Жизнь в городках нелегка и стоит дешево, но Хафса сильная женщина, да и ее дочь выглядела здоровой, когда мы распрощались… Я зажмурилась. Считается ли спасение одной жизни спасением следующих? Имею ли право записать восемь жизней на свой счет? Все равно это лишь капли в океане.

Открыв глаза, я сразу почувствовала, что не одна, и вгляделась в темноту за костром. Что-то там было.

Это явились они.

Я не видела их, но чувствовала. Волоски на руках встали дыбом, нервы напряглись словно стальные струны. Они окружили меня.

— Что вам надо? — прошептала я.

Завыл ветер. Он вытягивал шершавый язык, вылизывая влагу из глаз, ластился, словно кот. Но это лишь ветер. Они не шевелились.

— Что вам надо? — переспросила я.

Разговаривать бесполезно, я знала. Они не услышат моих слов. Даже неясно, пользуются ли они словами. Слова — это кожа, которая не дает вырваться страху, сидящему глубоко в кишках. А у них нет ни тел, ни страха.

Не знаю, поняли они меня или нет, но в воздухе что-то изменилось: они подступили ближе, и сердце забилось в бешеном темпе. Они перехватили мои чувства и, растягивая их за пределы возможного, потянули куда-то на восток, где ждало нечто — нечто горячее, острое, требующее немедленного внимания.

Сознание немедленно восстало и катапультировало меня обратно, в тело. В голове осталась лишь мешанина образов: холодный металл, рвущий плоть, боль на крыльях черных птиц, окровавленная фигура…

Открыв глаза, я обнаружила, что лежу на земле, шляпа скатилась с головы. В темноте за костром — никого, голая пустая ночь. Ушли они? Невозможно понять. Они никогда по-настоящему не уходили, потому что их никогда по-настоящему не было рядом.

Но уйдя, они оставили твердую убежденность: там, на востоке, за плато, меня что-то ждет. Я подняла голову к небу и успела увидеть объятый ярким пламенем корабль, падающий на землю.

Остаток ночи ушел на то, чтобы добраться до места крушения. Зарево пожара окрасило горизонт в цвет свежеразделанного мяса. Я выжимала из мула все, но машина вяло переваливалась с дюны на дюну и не держала курс из-за порывов ветра, скрипя от песка в механизмах. Когда наконец пахнуло горелым, ночь уже отступала, а ветер слабел, уходя вслед за темнотой в другое полушарие.

За свою жизнь я повидала множество кораблекрушений, но такого еще не видела: корабль сгорел полностью, дотла, яростное пламя превратило песок в стекло. Невозможно было определить, как он выглядел и сколько душ встретило на нем столь яркий и жестокий конец. Когда колеса захрустели по обломкам, я остановилась, пытаясь обнаружить хоть какой-то признак жизни. Нельзя здесь задерживаться надолго. Зарево неминуемо привлечет падальщиков вроде Ловцов уже в ближайшие пару часов. Я пнула ботинком оплавленную землю. Откуда здесь вообще взялся этот корабль? На сотни миль вокруг ни одного порта, только разбросанные по Пустошам поселки. Ошибка навигации? Я взглянула вверх, в сереющее небо. Откуда он падал? Спешившись, я подошла к краю кратера и глянула вниз. Жар опалил лицо. Искать что-то здесь бесполезно, одни почерневшие обломки.

Я пошла прочь, но меня вдруг рвануло на восток, кишки словно скрутило. Снова стремительно накатили отрывочные видения: кровь из горла, черные птицы, холодный металл… Они явно не закончили со мной.

Сплюнув, я выпрямилась и направилась точно на восток, навстречу поднимающемуся солнцу.

Заря в Пустошах удивительно красива, но за такие виды нужно платить высокую цену: постоянные голод, холод, одиночество и подступающее безумие. Немногие готовы ее платить.

Я оплатила эти рассветы, оплатила многократно, но сейчас, когда на небе, как чернила на шелковой бумаге, распускались краски, не обращала внимания на эту дикую красоту. Под ногами тянулась глубокая борозда, в конце которой у покореженных остатков эвакомодуля на песке лежали две неподвижные фигуры.

Те несколько секунд, которые понадобились, чтобы подойти к телам, я пыталась бороться, заставить себя развернуться и побежать обратно к мулу, закутаться поплотнее и ехать куда глаза глядят, оставив выживших умирать здесь. Все втуне. Они знали, что я так не поступлю, знали, что приму решение сразу, только увидев тела.

Подойдя поближе, я замедлила шаг и положила руку на висящий на поясе нож. Банды вроде Ловцов частенько используют тела в качестве приманки.

Матово-серебристый упавший эвакомодуль выглядел новым. Никаких эмблем или маркировки, невозможно понять, откуда он взялся. Обычное дело: со времен войны с эвакуационных модулей стирают маркировку на случай, если занесет на вражескую территорию.

Внутри не было никакого движения, только от разбитой обшивки тонкими струйками еще поднимался дым. Сжимая рукой нож, я подошла к телам. Они лежали в обнимку, засыпанные песком, так что сложно было различить, где кончается одна фигура и начинается другая. Маленькая в объятиях большой. Я пнула большую носком ботинка, не увидела реакции и, сняв рукавицу, просунула ладонь сквозь разбитое стекло шлема.

Лицо казалось холодным, но прощупывался слабый пульс. У второго шлем был чуть приподнят, и я протиснула пальцы в щель к горлу. Кожа теплее, и пульс сильнее. Объятия напарника смогли его защитить.

Я стряхнула с костюмов песок в поисках каких-нибудь знаков отличия, но их не обнаружилось. И выругала себя за то, что оставила мула со скудной аптечкой на другой стороне кратера. Без нее здесь делать нечего.

Большой был массивный, мускулистый, не меньше двух метров. Мне с трудом удалось оттащить его от маленького. Из-под разбитого шлема раздался вздох. Не обращая внимания, я ворочала второго, чтобы тому стало легче дышать.

Коснувшись костюма, я поняла, что внутри кто-то совсем маленький и хрупкий. Большой, несомненно, взрослый, неужели это ребенок?

Проклиная все на свете, стала снимать шлем. Ребенок — даст ли мне это что-то для пополнения счета? Отогнав эти мысли, я стянула с него шлем.

Спутанные черные волосы и маленькое личико, серое от кровопотери и покрытое коркой запекшейся крови и песка. Судорожно ощупав голову в поисках ран, я нашла слабо кровоточащий порез несколько сантиметров длиной и выдохнула. Если это единственное ранение, то жизнь вне опасности, если ребенок придет в сознание.

Наклонившись, я взяла ребенка подмышки, но внезапный удар по ребрам опрокинул меня на землю. Отплевываясь, я покатилась по земле, судорожно пытаясь достать нож и проклиная себя за беспечность, но новых ударов не последовало.

Ни ударов, ни выскакивающих из нор охотников, ни приближающейся техники. На меня смотрела только пара красных глаз. Мужчина очнулся.

Он попытался что-то сказать, глядя на мой нож, перевел взгляд на ребенка… Попытался встать, но снова рухнул, захрипев от боли.

— Спокойно, — произнесла я. — Спокойно, я медик.

Он обжег меня взглядом.

— Тронешь ее, — прошипел он, — ты труп.

Он сейчас был не в том состоянии, чтобы угрожать, но я медленно кивнула.

— Мне нужно принести аптечку, — объяснила я. — Медикаменты в багажнике на муле. Я могу обработать вас обоих.

— Где? — спросил он, когда я стала уходить. — Где мы?

Я повернула голову:

— Пустоши. К северу от Красного Лба.

Он нахмурился и посмотрел вверх, на небо, где утреннее буйство красок почти сменилось ровным белым жаром.

— Где это? — переспросил он.

Я проследила за его взглядом. Он потерпел крушение настолько далеко, что даже не знает, на какой планете находится? Вверху я почувствовала их — незримое присутствие на фоне дальних звезд.

— Фактус, — ответила я. — Мы на Фактусе.

Когда я вернулась на муле, разбрасывая вокруг песок, солнце уже вставало из-за горизонта. Через пару часов станет уже слишком жарко, чтобы куда-то ехать. С этим ничего не поделаешь, это игра случайностей: надо обработать раны, сделать перевязку, спасти жизни. Счет требует своего.

Мужчина следил за тем, как я снимаю брезент с багажника мула. Он пришел в сознание, но это еще не означало, что он выживет. Ко многим ясность ума возвращается перед самым концом. Когда-то, много лет назад, я читала про леса на Земле, где деревья, почувствовав близость смерти, отдают все свои жизненные соки через корневую систему другим деревьям. Так же, видимо, поступил и этот незнакомец, спасая жизнь ребенка. Так тому и быть. Одна спасенная жизнь — лучше, чем ни одной.

Я торопливо растянула брезент между мулом и обломками, не спуская глаз с ребенка, который так и не приходил в сознание.

— Ты, — прохрипел мужчина. — Женщина. Как зовут?

— Хафса Геллам, — соврала я, привязывая брезент.

Я чувствовала, как он внимательно рассматривает мое сожженное солнцем лицо, полускрытое шарфом, короткую стрижку, старую куртку, обветренные руки.

— На чьей стороне?

Я открыла аптечку и удрученно взглянула на плачевное состояние своих запасов. Все никак не могла заставить себя заехать на торговый пост, и вот результат: два помятых рулона бинта, бутылка обеззараживающей жидкости, несколько ампул с анальгетиком и транквилизатором, да всякая мелочь типа шприцов, игл и хирургической нити.

— Какая разница? — поинтересовалась я. — Война давно окончена.

— Чья сторона?

— Я не воевала.

— Все воевали.

— Не здесь.

Он хмыкнул, будто говоря: «Не удивительно». Когда я достала из аптечки бинт, он снова напрягся. Бинты были с черного рынка, украденные из партии медикаментов для Южной Армии Первого Согласия. Незнакомец разглядел сдвоенные желтые треугольники на упаковке и немного расслабился.

Этим он себя выдал. Конечно, надо проверить наверняка, и это можно сделать очень просто. Я расстегнула и стянула с него разбитый шлем.

Мужчина вздохнул с облегчением, а на виске оказалась такая же пиктограмма, что и на бинтах: выцветшая татуировка со сдвоенными треугольниками и толстая черта под ними. Лейтенант, значит. Или же — я бросила взгляд в сторону остатков корабля, пока расстегивала его костюм, — перебежчик?

— Нет, — он отбросил мои руки. — Ее.

— У тебя тяжелее ранения.

Его лицо уже приобрело землистый оттенок, но он выставил ладонь и твердо сказал:

— Сначала она.

Я пожала плечами. Кем бы он ни был и что бы тут ни делал, скорее всего, мне ничем ему не помочь, разве что немного облегчить последние часы. Так или иначе, надо спешить. Даже в таких пустынных с виду местах у Ловцов есть дозорные, и скоро они здесь появятся, невзирая на жару.

Без костюма девочка выглядела гораздо меньше — лет на двенадцать или тринадцать. В бежевом термобелье, вроде пижамы, пропитавшемся кровью у воротника, с дырой на локте и пятнами машинного масла. Может быть, она спала, когда подали сигнал тревоги, и этот человек затащил ее в эвакомодуль?

Возможно, он ее отец, хотя и не похоже. Кто же тогда, телохранитель? Похититель? Так или иначе, они не с пограничных лун и не с Делоса. Они выглядят слишком здоровыми для этого. Современный эвакомодуль и новехонькие костюмы сами по себе уже говорят о богатстве.

Прощупав конечности девочки через пижаму, я убедилась, что все цело, ни одного перелома. Корка крови на лице, по всей видимости, образовалась лишь из-за раны на черепе, рваной, но довольно неглубокой. Я быстро промыла порез и начала его зашивать, насколько это возможно без бритья головы, надеясь успеть, пока она не пришла в сознание. Когда я наложила последний шов, она пошевелилась и стиснула зубы, но не открыла глаз.

Мужчина все это время не проронил ни слова, лишь внимательно глядел на лицо девочки. Вернувшись к нему, я поняла, какой ценой далась ему эта сосредоточенность. Последние следы румянца исчезли, и лицо стало абсолютно белым, бескровным. Расстегнув его костюм, я поняла, что он умирает.

Его белый воинский тельник пропитался кровью. Рубиновая струйка пульсировала между ребер. Там, глубоко закопавшись в плоть, застрял металлический осколок. Наверное, в момент удара он повернулся на бок и закрыл собой ребенка.

— Брось, — прохрипел он, когда я коснулась кончика торчащего из него осколка. В горле у него булькало. — Знаю, что все плохо.

Я кивнула. Глупо врать в такой ситуации.

Он нашел глазами мои глаза.

— Она выживет?

— Если придет в сознание, если не поврежден мозг и если в рану не попала инфекция…

Он схватил меня за рукав окровавленными пальцами:

— Она не должна умереть, — он из последних сил приподнялся. — Сделаешь с ней что — они тебя найдут. Поплатишься жизнью.

— Ничего я ей не сделаю. — Я разжала его пальцы и высвободила рукав. — Говорю же, я медик. Слово даю.

Минуту он собирался с силами, тяжело дыша. Пахло спекшейся кровью и обгорелой плотью.

— Ближайший город?

— Красный Лоб. День пути. Шахтерский городок.

— Согласие… контролирует его?

Я грустно рассмеялась.

— Им так кажется.

Он откинулся на спину.

— Вези ее туда. Найди связь. Она знает, что делать. Она должна…

Я услыхала неясный шум и остановила его движением руки. Издалека, будто приближаясь, доносилось гудение. Едва различимый рев перегруженного двигателя. Я выругалась и вскочила на ноги.

— Что? — растерянно спросил мужчина, наблюдая, как я срываю брезент и складываю его на мула.

— Ловцы, — коротко бросила я в ответ, сгребая медикаменты обратно в аптечку. — Стервятники, уже мчатся сюда.

— Ловцы? — просипел мужчина. — Это бандиты?

— Скорее секта.

В его глазах появился огонек надежды. Он, конечно, думал, что даже с сектантами можно как-то договориться, сторговаться.

— Забудь, — обрубила я. — Они отмороженные. Они вас обоих убьют, вытащат органы и очистят кости от мяса, и не ручаюсь за точный порядок действий.

Я нагнулась к нему, чтобы подобрать бинт, которым так и не воспользовалась. И на какое-то мгновение, показавшееся мне вечностью, встретилась с ним глазами и увидела в его зрачках свое отражение. На меня смотрело незнакомое лицо: впавшие прищуренные глаза, обветренная кожа в мелких порезах. Шум двигателей приближался, на горизонте появилось облако пыли.

— Тогда ступай, — прохрипел он. — И держи свое слово.

Я не спорила. Выбор несложен: двое живых и один труп или же три трупа, над которыми надругаются Ловцы. Кроме того, счет требовал продолжения. Кое-как подняв девочку, я уложила ее среди тюков на багажнике мула, чтобы не скатилась на ходу, надвинула шарф до уровня глаз и уселась за руль.

— Скажи ей, я умер ради нее, — донесся до меня голос раненого. — Скажи ей, она должна сражаться!

Я не ответила. Мул помчался к горизонту.

Мы ехали, пока двигатель мула не начал перегреваться, а запахи крови, топлива и жженого металла не остались далеко позади.

Я направлялась в Красный Лоб. Здесь больше некуда было ехать. При всей моей нелюбви к поселкам, требовалось где-то отдохнуть. По крайней мере, там не опаснее, чем везде, и есть хоть кто-то знакомый. Правда, с девочкой… Я оглянулась на неподвижно лежащую на багажнике фигуру.

«Сделаешь с ней что — они тебя найдут».

Несомненно, он имел в виду ее семью или телохранителей. Не мог же он иметь в виду их.

Или мог?

Холодок пробежал у меня по спине, несмотря на жару. Пот собирался под шляпой и стекал вниз, разъедая глаза. Я остановилась в узкой полоске тени у большого валуна. Девочка что-то пробормотала, когда я снимала ее с багажника. Глаза быстро двигались под закрытыми веками, будто она читала какую-то гигантскую книгу. Она была горячая и часто дышала. Грустно вздохнув, я нащупала мешочек с шариками кислорода. Не хотелось их расходовать, но необходимо получить ответы на вопросы.

Как только шарик раскрошился у нее в зубах, девочка открыла глаза. Ярко-карие, с покрасневшими из-за лопнувших сосудов белками. На секунду она зажмурилась от яркого света, потом сфокусировала взгляд на мне. Тень страха пронеслась по лицу, все еще покрытому спекшейся кровью. Открыв рот, моя пациентка попыталась закричать, но закашлялась.

Я достала из-за пояса флягу и приложила к ее губам. Она жадно глотала несвежую воду, пока я не отобрала флягу.

Отдышавшись, она спросила:

— Лассаль?

— Здоровенный рыжий мужик? Он не с нами.

— Не с нами?

— Умер. Ему сильно досталось при крушении. Ты помнишь, что случилось?

Девочка поморщилась, подняв руку к голове.

— Ты ранена. Но я зашила порез. Думаю, выживешь.

Девочка часто заморгала, будто сдерживая слезы. Я вздохнула. За годы одиночества совсем разучилась говорить с людьми, не говоря уже о детях. Дети на Фактусе — редкость.

— У тебя большой порез на голове, — я старалась подбирать слова попроще. — И ушиб мозга. Скорее всего, пару дней будет тошнить.

Она словно наконец впервые увидела и услышала меня, и стала рассматривать мою одежду, лицо, мула позади.

— И ты не убьешь меня? — ее голос звучал высоко и испуганно. — И не продашь на черном рынке?

— Нет, — я уселась поудобнее. — Я просто медик.

Она кивнула, фыркнув.

— Поможешь мне встать?

— Тебе надо поберечься, — посоветовала я. — Если у тебя действительно сотрясение…

В мгновение ока она вывернула мне руку и бросила меня на землю. Перекатившись на спину, я выхватила нож, но маленький кулачок выбил его у меня из руки. Я хотела крикнуть, что не собираюсь причинять ей вреда, но на горло мне опустилось что-то тяжелое.

Это был ботинок девочки. Она глядела на меня сверху вниз, хищно оскалившись.

— Тебе не удастся убить нас обоих, ты, стерва.

Когда желтые и голубые звездочки уже начали скакать перед глазами, налетевший порыв ветра бросил мне в лицо горсть песка, и на долю мгновения я почувствовала их.

Словно тысячеглазое чудовище, они жадно следили за всеми возможными исходами, и в кошмарном видении передо мной предстало множество вариантов реальности.

Мое мертвое тело лежит посреди пустыни, девочка уезжает на муле прочь. Я отбрасываю ее с такой силой, что она врезается головой в острый угол валуна. Я мертва, и ветер иссушает мои останки. Я закапываю ее в песок, я жива, а она мертва, или она жива, а я мертва, сотни возможностей, сотни вариантов.

Не знаю, кто управлял моей рукой — я сама или они. Я набрала полную ладонь песка и швырнула ей в глаза.

Девочка отпрянула. Мое тело, не забывшее сотни часов тренировок, воспользовалось этим движением и отбросило ее в сторону. Прежде, чем я успела встать на ноги, она снова накинулась на меня, на этот раз с ножом в руке. Я отползала назад, отбиваясь от хладнокровных ударов, нацеленных в бедра, живот, ребра.

Когда спина уперлась во что-то твердое, я поняла, что она загнала меня в угол. Это был мой мул. Я просунула руку в аптечку. Как только девчонка бросилась в атаку, я с размаху ударила ее в шею.

Нож застыл в двух сантиметрах от моего сердца. Детское лицо искривилось в ухмылке, но в этот момент по телу пробежала конвульсия, и девочка скосила глаза на торчащий из шеи шприц.

— Ты… — она рухнула ничком на землю, выпустив из ослабевших пальцев нож.

Я позволила себе отдышаться только связав пациентку, так крепко, как только могла. Она проспит несколько часов. В панике я вколола ей столько транквилизатора, что хватило бы на взрослого мужчину, еще не факт, что она выдержит.

В наркотическом сне лицо девочки подергивалось. Что с ней? Она душевнобольная, и ее транспортировали в какой-то приют? А мужчина — не телохранитель, а санитар? Поэтому и предупреждал ее не трогать? Но почему тогда «Скажи ей, я умер за нее…» Кто она, черт возьми, такая?!

Подойдя к мулу, я вытащила канистру с технической водой. Меня трясло от такого количества загадок и адреналина, от нехватки кислорода. Намочив тряпку, я начала стирать кровь с ее с лица.

На первый взгляд, ничем не примечательное лицо: загорелая кожа, круглые щеки, острый подбородок. Но, когда я стерла кровь, стало видно, что это не так. Девчонка выглядела совсем юной, но вокруг глаз и на лбу были глубокие линии. Морщины между бровей и вокруг рта, характерные для людей лет сорока. Для людей, которые прошли через многое. Телосложение тоже казалось необычным. Худая, но не от недоедания, болезней и тяжелого труда, как все обитатели окраинных планет. Наоборот — жилистая, с мышцами атлета под кожей двенадцатилетнего подростка.

Ужасная догадка забрезжила на краю сознания, и я поспешила оттереть виски, чтобы развеять сомнения и доказать себе, что передо мной просто несчастный больной ребенок.

Отнюдь. Татуировки говорили, кто она такая: два треугольника — эмблема Первого Согласия — и три жирные линии под ними.

Я выругалась и отползла на несколько метров назад. Кровь стучалась в мои собственные виски, будто давно зажившие шрамы на них вновь превратились в окровавленное мясо. Будто я только что выронила тот кусок раскаленного железа. Закрыв лицо ладонями, я пыталась взять себя в руки, пыталась отделить себя настоящую от себя двухлетней давности, от той, что жаждала мести и требовала пустить в дело нож.

Стиснув зубы, я вернула нож в ножны. Со Свободными Окраинами покончено. Женщина, которая за них сражалась, — женщина, которой я была, — ушла в небытие. Сейчас имел значение лишь счет, и во имя счета девочка должна остаться жива, кем бы и чем бы она ни была.

К тому же слово надо держать.

Я подгадала, чтобы прибыть на торговый пост в сумерках, когда поднимается ветер и никто не удосужится присмотреться к странному грузу у меня на багажнике, закрытому брезентом.

Торговый пост располагался за территорией Красного Лба, отделенный от городка полями кривых столетних деревьев и чахлых агав. Здесь предпочитали такой порядок вещей. Держать неопределенность подальше от своих домов, вместе с бродягами, металлоломщиками, падальщиками и контрабандистами всех сортов, всеми теми отверженными путниками, приносящими с собой насилие и подозрительность Неподконтрольных Зон.

Красный Лоб был поселением благочестивых боязливых граждан: они не рисковали и не задавали вопросов. Вопросы ведут к неопределенности, неопределенность открывает ворота для сомнений и возможностей, а следовательно, для них.

Настоящие города, конечно, отличаются от этого поселения. Там сотни людей принимают ежедневно тысячи решений, и жители убеждены, что им этого достаточно. Но здесь, в пустыне, людей мало, а выбор скуден, и если позволить себе на минуту усомниться — впустить в свою жизнь неопределенность, — они придут за тобой, потому что ты будешь светиться для них, как новогодняя елка.

По крайней мере, так думали.

В любом случае я не собиралась задерживаться, с таким-то грузом — спящим под дурманом ребенком-убийцей. Вечером девочка снова начала брыкаться, но новая порция успокоительного отправила ее обратно в страну грез. Уж лучше так, чем она перережет мне горло прямо за рулем.

Торговый пост уже плотно окружал транспорт: мулы в состоянии гораздо лучшем, чем мой, старые почтовые квадроциклы и автобусы, даже старый армейский грузовик, расписанный серебристой и черной красками, с надписью на боку готическим шрифтом: «АСПИДЫ ВАЛЬДОСТЫ». Бродячее шапито, без сомнения. По крайней мере, народ отвлечется от моего мула.

Я припарковалась в самом темном углу и свистнула. От темной стены отделилась фигура. Ко мне приблизился налысо бритый юноша в черном плаще и огромных потрепанных рукавицах.

— Буду через час, — сказала я, роясь в складках куртки в поисках шарика. — Надо мула постеречь.

Пацан кивнул и вытащил из кармана какой-то хрящ. Помахал им в воздухе, и тут же сверху слетел громадный стервятник и уселся на моего мула. Я оставила мальчишку привязывать к рулю стервятника, пока тот самозабвенно клевал предложенную оплату. Я надеялась, что девочка не проснется за этот час — иначе она могла остаться без глаз.

Полы шляпы пониже, рюкзак через плечо. Я пробралась между створками металлических ворот и направилась в центр поста. Было время ужина, дым и пар поднимались от раскаленных металлических листов, в воздухе стоял тяжелый чад вареного лукового порошка и протеина, жарящегося во всевозможных сортах жира.

Народ сгрудился плотными группками вокруг ларька с едой, что-то куря или жуя. Каждый норовил поглядеть в тарелки соседей, убеждаясь, что его не надули. При виде даже столь грубой пищи желудок болезненно сжался. Еще бы, я не ела ничего кроме старых армейских рационов пару недель подряд.

Но сначала дела. Оглядевшись по сторонам, я зашла в гости к Жаль Дамовичу.

Внутри было тихо. Зал занимали те, кто не разорялся на еду, предпочитая сжигать себе кишки мескалем. Сам Жаль стоял в глубине и сосредоточенно скреб ботинком пол, пытаясь оттереть какое-то пятно.

На меня подняла глаза какая-то крупная фигура с пропитой, покрытой красными пятнами рожей. Коротко, по-армейски постриженные сальные соломенные волосы открывали татуировку из трех точек на виске — бывший рядовой Согласия. Рассмотрев мою шляпу и замотанную шарфами шею, фигура скорчила подозрительную мину и, преградив мне путь отодвинутым табуретом, произнесла заплетающимся языком:

— Т-т-ты кто такая вообще?!

Прежде чем я успела придумать ответ, Жаль подошел шаркающей походкой, пресекая возможную вспышку насилия у себя в заведении.

— Пожалуйста, — настоятельно попросил он, вытянув ко мне руку. — Для своего же спокойствия, выйди вон. Я тебе сам все вынесу. Чего хочешь?

— Да как обычно, — ответила я.

Жаль шумно выдохнул.

— Док. Видок у тебя… — он помотал головой. — В следующий раз шляпу сними, хорошо?

Я кивнула в ответ, хотя и не собиралась следовать совету. Бритая голова выглядит обыденно, но шрамы на висках привлекают внимание. Люди беспокоятся, когда не понимают, кто перед ними. Я прошла вслед за Дамовичем к барной стойке, провожаемая громкими протестами по поводу моего существования.

— Сегодня лучше не связываться с Лото, — пробормотал Жаль. — Согласие аннулировало ее пенсию. Она заливается змеиной настойкой с полудня, и никто не может ее унять.

— И как ты избежал ее гнева? — спросила я, глядя на его горло. Два аккуратных шрама от тюремного ошейника были единственным напоминанием о его предыдущем времяпрепровождении.

Его тонкий рот расплылся в улыбке.

— Это счастливая звезда домовладельца, — объяснил он, ставя передо мной стакан. — Всепогодный друг для тех, кто хочет забыться.

Я молчала, глядя, как он снимает с полки бутылку и наполняет стакан мескалем. Вообще говоря, пить эту бурду не стоило. Кто знает, какое бактериологическое оружие они сыплют в котлы ради ускорения ферментации. Но я знала, что Дамович всегда берег хороший товар для тех, кто не простит ему отравления.

— За счет заведения, — тихо сказал он. — В последний раз.

Кивнув, я выпила. Ужасное пойло заставило меня прослезиться, но все равно этот мескаль был лучше, чем змеиная настойка, бутылки с которой ровными рядами теснились за стойкой — в мутноватой жидкости виднелись скрученные спиралью пресмыкающиеся.

Пока я разглядывала рептилий в бутылках, Дамович поставил передо мной блюдце с червячной солью и пачку сушеных апельсинов. Какое-то время я просто прислушивалась к звукам вокруг: грохот посуды и шипение плиты от ларька с едой, рев двигателей со стоянки, жалобные крики стервятников и вой пустынного ветра, свистящего в щелях металлической ограды. Я насыпала соль на плитку апельсина и слизнула ее языком, наслаждаясь вкусом и раздумывая, насколько можно быть откровенной.

Жаль, конечно, не заслуживал доверия, но трусость делала его предсказуемым. Поговаривают, что в тюрьме он был Пятеркой, но изловчился скостить себе срок своими бесконечными разговорами о раскаянии за содеянное на войне, так что даже тюремный капеллан устал их слушать и написал прошение на имя коменданта о сокращении его срока — чтобы наконец от него избавиться. Комендант согласился, с одним условием: Дамович оставит свою тюремную кличку вместе с ошейником, сменив ее на «Жаль».

Неплохая сделка, думала я, глядя, как он подсыпает еще немного червячной соли на блюдце. Ему подходило это имя, а тюремные коменданты часто награждали своих подопечных гораздо более худшими кличками. Все же лучше остаться со своим сроком. Лучше нести крест позора и насмешек, чем позволить наградить тебя глумливым именем.

Я осушила стакан. Ведь у девочки тоже было имя, но я страшилась узнать его.

«Просто скинь ее здесь, — шептал голос из прошлого. — Оставь ее, как сказал тот мужик. Она не заслуживает твоей помощи».

— Жаль, — спросила я. — Ты много помнишь про Компании Согласия?

Дамович подобострастно сморщился, как всегда, когда пытался найти безопасный для себя ответ.

— Ну-у, — протянул он. — Война осталась в прошлом. Мы сейчас все просто обыкновенные граждане, да?

Он собрался было налить мне еще мескаля, но я закрыла стакан ладонью.

— Ты где служил?

Дамович плотно сжал губы.

— Да так, ничего особенного, — пробормотал он. — Сначала на Иерихоне, ну, то есть на Фелицитатуме.

— А фракция?

— Ночная стража, — он покосился на Лото и сказал чуть громче: — Я не сражался, я был в снабжении, но все равно очень раскаиваюсь. Свободные Окраины заманили меня к себе, забрали лучшие годы моей жизни…

Я смерила его холодным взглядом. Жаль заткнулся.

— Ты что-нибудь помнишь о Малых Силах?

— Это те дети-солдаты?

Я кивнула:

— Ага. Которых Согласие вырастило у себя в тренировочных центрах.

— Я… — он сглотнул слюну. — Я не знаю. СО всегда говорили, что это маленькие монстры, которых пытали и перекраивали, пока в них не останется ничего человеческого, но…

— Малые Силы были нашим величайшим достоянием! — Лото встала, опрокинув табурет. — Нашими лучшими бойцами! А ты смеешь называть их монстрами?!

Ее глаза налились слезами; стакан отправился в стену за барной стойкой, в нескольких сантиметрах от головы Дамовича.

— Эти дети были самыми смелыми из всех нас!

— Так что с ними случилось потом? — спросила я, надеясь, что Лото попадется на крючок.

— Герои войны, — всхлипнула она. — Им повезло. Пожизненный пенсион, никаких забот. Не то что остальные, кого бросили в заднице среди бандитов и отребья…

Она шагнула ко мне, но Жаль тут же сунул ей в руку новую бутылку змеиной настойки:

— Держи, Лото, глотни еще, я знаю, как тебе тяжело.

— Да откуда тебе знать! — воскликнула Лото. — Я к ним со всей душой, а меня бросили тут, среди зеков.

— Послушай, док, тебе лучше убраться, — прошептал Дамович, когда Лото отошла к своему табурету. — Она знатно наклюкалась, и она тут не одна такая. Время ужина уже заканчивается.

Я не стала возражать. В любом случае не стоило дожидаться, пока в забегаловку набьется народ.

— Держи, — я достала из рюкзака пакетик. — Это для Роули.

Подарок был скудным, несколько таблеток мышечного релаксанта, но Дамович расплылся в благодарной улыбке. Первая искренняя эмоция на его физиономии. Он был трусом и идиотом, но искренне любил Роули, оставившего здоровье на оружейных фабриках, и заботился о нем, как мог. За это я его уважала.

— Да пребудут твои мысли в чистоте, док, — тихо произнес он.

Я молча покинула зал.

Когда я вышла, на площади торгового поста уже скапливался народ, ища развлечений. Подойдет всё что угодно: тараканьи бои, скандал, поножовщина, пусть хотя бы пьяный свалится в канаву, споткнувшись о собственные шнурки.

Сегодня им повезло: приехали «Аспиды Вальдосты». Я задержалась у входа в бар. Не хотелось это признавать, но мне стало интересно. Бродячие шапито обычно показывали дешевые трюки и фокусы, немного техники из внешнего мира — обыденной для Ближних Планет, но до сих пор вызывающей восхищение здесь, — или же постановки битв прошедшей войны, облагороженные высокопарными фразами, которых никто никогда не произносил. Иногда — бои жуков, птичьи бои, даже призовые схватки между боксерами и ветеранами, которым хотелось вновь ощутить на зубах вкус крови.

Сложно было угадать, что устроят эти «Аспиды». Два актера с густо размалеванными лицами, одетые в облегающие серебряные костюмы, разворачивали сцену. Свист и улюлюканье толпы сопровождали их работу. Боев, похоже, не будет.

Воздух разрезал высокий, нарастающий звук, переходящий в грохот. Музыка. Вздрогнув, я посмотрела на сцену, куда вышли двое музыкантов, один с барабаном, другой со свирелью. Как же давно я не слышала настоящих музыкальных инструментов! В памяти всплыл концертный зал на Проспере, чистые, богатые люди, наслаждающиеся игрой симфонического концерта. И вот я здесь, зачарована двумя бродягами с самодельными дудками. Но я не могла побороть себя. Вокруг люди отбивали ритм ладонями, пение заполнило пространство, толпа все росла и росла. И я поддалась общему импульсу, истосковавшись по зрелищам после месяцев, проведенных в Пустошах.

Из-за завесы на сцену вышел человек и поднял руки, призывая зрителей к тишине. На ветру трепетали длинные полупрозрачные ленты, прицепленные к его локтям, запястьям и блестящим черным волосам, ниспадающим на широкие плечи. На темнокожем лице с накрашенными черным губами блестел рисунок в виде серебряной чешуи. Я рассмотрела витые металлические кольца на каждом пальце. Это тот самый Вальдоста?

— Здесь собрались люди с чистыми мыслями и твердым духом? — воскликнул он.

— Да! — ответил ему кто-то из задних рядов, и толпа одобрительно загудела.

— Здесь собрались непоколебимые и верные?

Толпа еще сильнее выразила одобрение.

Какая-то часть меня хотела присоединиться к возгласам, похлопать соседа по плечу и улыбнуться. Но я не могла. Если б окружающие узнали, кто я, они бы отшатнулись в ужасе.

— Тогда я приглашаю сюда добровольца! Мне нужен смельчак, который докажет свою твердость!

Вальдоста хлопнул в ладоши, и на сцене появились два ассистента. Каждый из них держал видавшую виды клетку с живой змеей. Толпа восторженно загалдела, поняв, в чем суть предстоящего шоу. Представление с животными: сразись с опасной тварью и получи приз. Такие шоу в городках любили больше всего, зная, что животные приручены и не опасны. Ни у кого не было сомнения в исходе, не было непредсказуемости, хотя всем нравилось делать вид, что не знают заранее результата.

Я не могла сдержать горькой улыбки. Запрети что-нибудь — и народ возжелает этого со всей страстью, даже если запрещено сомневаться.

Мне стало неинтересно, и я пошла прочь. Вальдоста оказался обыкновенным шарлатаном, пусть и с претензией на нечто большее. Я почти добралась до ворот, но меня остановили новые возгласы. Добровольца нашли, и добровольцем оказалась Лото.

Она стояла, скрестив руки на груди, как уверенный в себе борец. Ее татуированное лицо светилось от паров алкоголя. Сплюнув, она — к одобрению толпы — подошла к клеткам, чтобы рассмотреть своих противников.

Вальдоста отступил, дав помощникам знак открыть клетки. Я встала на цыпочки, чтобы посмотреть, как рептилии выползают на темную сцену, ощупывая воздух трепещущими раздвоенными языками. Гремучие змеи, черные с серебряными полосами, как костюм Вальдосты, большие и сильные. Лото неуклюже двинулась к ним, делая ложные выпады в разные стороны.

— Червяки ничтожные! — разогревала она себя. — Куски дерьма с Окраин! Ренегаты чертовы, думаете, мы всё простим?!

Толпа исступленно загудела, увидев, что змеи обратили на Лото внимание и подняли головы.

— Разорву! — орала та. — Кровь высосу!

Вальдоста взмахнул руками, змеи вскинули головы, и тут меня накрыло ощущение присутствия чего-то непомерно громадного, не способного уместиться в моей черепушке: они пришли, и они голодны. Реальность потеряла четкие очертания, все возможные исходы, прошлое и будущее сплелись в тесный клубок.

Неужели они шли за мной? Неужели я привела их сюда? Усилием воли я сбросила морок и набрала полную грудь воздуха, чтобы закричать. На мгновение, несмотря на разделяющую нас толпу, Вальдоста поглядел мне прямо в глаза.

И тут воздух разорвал вопль, за ним еще один. Одна змея вцепилась Лото в плечо, вторая — и лодыжку, их ядовитые зубы впились глубоко в ее плоть. Вальдоста взирал на происходящее со смешанным чувством восхищения и ужаса. Один из помощников выхватил из-за пояса нож.

Люди разбегались кто куда. Все кричали, что они здесь: Ифы, демоны пришли полакомиться.

Я устремилась к воротам вместе с толпой, стараясь сдержать приступ тошноты, чувствуя на себе пристальный взгляд Вальдосты.

В неверных отсветах костра лицо девочки постоянно менялось, то превращаясь в старушечью физиономию, то вновь становясь совсем детским и безмятежным, как у обычного спящего ребенка.

Но она не была обычным ребенком. Всполохи костра выхватывали из темноты татуировку и черные спутанные волосы, подстриженные как носили в Согласии: длинные с одной стороны и короткие с другой, чтобы открывать знаки отличия на виске.

Я покатала шарик между зубами, смакуя его кисловатый вкус. Необходимо сосредоточиться, чтобы решить, что с ней делать дальше. За пределами той норы, в которой мы засели, натужно завывал ветер. Наконец, я подобрала с земли камешек, прицелилась и бросила в ребенка. Еще четыре таких броска — и девочка наконец начала просыпаться.

Я раскусила шарик кислорода. Услышав хруст, она молниеносно бросилась в мою сторону, но тут же рухнула на землю. Я хорошо ее связала.

— Нам надо поговорить, — спокойно сказала я, наблюдая, как она пытается освободиться от пут.

Она злобно прошипела в ответ, не оставляя попыток:

— Я тебе кишки выпущу, стерва. Червякам с ложечки скормлю.

Я вздохнула и достала из аптечки шприц. Девочка прищурилась. Учитывая, какие дозы она получила в предыдущие пару дней, удивительно было, что она вообще может сфокусировать зрение.

— Ну, прикончи меня тогда, — бросила она. — Давай, сделай это своей маленькой иголкой, сучка.

— Я не собираюсь тебя убивать. Говорю же, я медик.

— Медик? Ты меня отравила.

— Нет. Это успокоительное, придешь в себя через несколько часов. Ты не оставила мне выбора.

— Ты убила Лассаля.

— Я пыталась ему помочь. Он принял удар на себя, чтобы спасти тебя.

Девочка молча смотрела в мою сторону.

— Он просил передать, что принял смерть ради тебя. Сказал, ты должна биться.

Она горько засмеялась:

— Он должен был биться. Убить тебя на месте. — Она пошевелилась, кривясь от боли в затекших конечностях. — Хорошо, медик. Назови условия.

Я нахмурилась:

— Условия?

— Твои условия. Какую банду бандитского отребья ты представляешь, и что они хотят за мое освобождение?

— Ты не заложница, я ни на кого не работаю.

— Тогда развяжи меня.

Я медленно покачала головой:

— Ты меня убьешь.

Она не пыталась отрицать:

— И что, будешь держать меня на привязи, как собачку? — Она скривила губы. — Лучше убей. Я все равно освобожусь, рано или поздно.

— Если б я хотела твоей смерти — бросила тебя на съедение Ловцам. — Я глубоко вдохнула, отгоняя от себя желание исполнить ее просьбу, насладиться местью. — Мне плевать, кто ты и что натворила. Я хочу, чтобы ты выжила, у меня есть свои причины, которые я не собираюсь тебе объяснять.

Она пристально разглядывала меня с головы до ног: шляпу, ботинки, замотанную шарфом шею. Я преодолела порыв подтянуть шарф повыше.

— Я тебя освобожу, — заставила я себя продолжить. — Доведу до безопасного места и отпущу. В обмен на это…

— Ты хочешь помилования, — язвительно закончила девочка. — Я видела шрамы у тебя на голове, дезертир. Ты хочешь, чтобы твои подлые деяния были забыты навсегда.

Я горько рассмеялась.

— Ты не сможешь меня помиловать.

Как объяснить этому волчонку, что меня ничего не трогает, кроме моего счета? Ни страх, ни сострадание, ни угроза ареста.

— Мне нужны медикаменты, — резко обрубила я. — Столько, сколько я смогу увезти на своем муле. Такова моя цена.

Она умолкла и задумалась. Где-то над нами ветер свистел в изгибах каньона, словно голоса мертвых выли о предательстве.

— Ты не сможешь добраться до базы без меня, — добавила я. — Если это то, о чем ты думаешь.

Она улыбнулась. В ее воображении я уже висела на суку с переломанными костями и кишками наружу.

— Почему нет? Я и в местах похуже не пропадала.

— Ты хоть знаешь, на какой ты сейчас луне?

Она фыркнула.

— Какая разница? Пограничные луны все одинаковые.

Я подняла бровь.

— Значит, ты в курсе, какой городок сейчас на карантине из-за желтой оспы, в каких шахтерских постах администрацию выкинули повстанцы, почему нельзя соваться в бар к Чуме Фалько в определенные ночи, потому что живой не выйдешь? Знаешь про Неподконтрольные Зоны? Знаешь про…

«Ты знаешь про них?» — пульсировало у меня в голове.

Я прикусила себе язык: «Не говори о них. Даже не думай».

— Знаешь, кто здесь контролирует все? — спросила я вместо этого.

— Власть Согласных Наций распространяется на все территории.

— Расскажи это Ловцам. Или Хелю Конвертеру.

Она задумалась, презрительно глядя на меня. В конце концов она решила:

— Хорошо. По рукам. Клянусь Первым и Последним Согласием. А теперь развяжи меня.

Медленно, как будто приближаясь к гремучим змеям Вальдосты, я ослабила узлы на руках у девочки, ожидая удара в любой момент, но она лишь начала разминать затекшие запястья.

— Хватит трястись, — сказала она. — Я поклялась Согласиями. Это для меня многое значит, пусть тебе на это и плевать.

Охнув от боли, она села поудобнее.

— У тебя есть имя, ренегатка?

— Десятка Лоу.

— Я оказалась в руках долбаной Десятки, — пробормотала девчонка.

Откинув назад волосы и подняв подбородок, она гордо представилась:

— Генерал Габриэлла Ортис, Непримиримая, Глава Третьих Малых Сил, Герой Битвы за Кин, Главнокомандующая Западным Флотом Армии Согласных Наций.

Мне показалось, что где-то высоко в небе они засмеялись.

— Мы направлялись в Девятую Гавань на Продоре. В одном из шахтерских городков назревал бунт, в лагерях осталась какая-то недобитая Окраинная зараза, а тамошний батальон состоит из бесполезных идиотов. Меня послали на зачистку.

Я молчала, сосредоточившись на вождении. Солнце жгло глаза, а порывы ветра забивали ноздри песком. Генерал — она настаивала на том, чтобы я так ее называла, — не нуждалась в одобрении слушателя. Возможно, это сказались успокоительные пополам с анальгетиками, которые я ей колола несколько дней, но у нее развязался язык.

— Крушение было результатом саботажа, иначе и быть не может. Когда я попаду на базу, виновные заплатят, будь уверена, — она хлопнула меня по плечу. — Кроме меня и Лассаля никто не выжил?

— Нет. Я видела только один эвакомодуль. Но если и были другие — их забрали Ловцы.

— Да кто такие эти Ловцы?

— Бандиты или сектанты, говорят разное. Они мародерствуют, грабят поселки и транспорт. Некоторые говорят, что они торгуют органами.

— И Согласие допускает это?

Я не смогла сдержать смеха.

— Согласие контролирует свои базы, Аэростраду и те куски земли, которые представляют для них интерес. А все остальное… — я пожала плечами. — К тому же Ловцы абсолютно чокнутые. Они живут за Кромкой. Никто в здравом уме не отправится их там искать, а если и находились идиоты, они не возвращались.

— Кромка?

— Местность к западу. На границе пустоты. Это как… — я покачала головой, — туда никто не ходит.

Габриэлла не ответила, за что я была только благодарна. Уже несколько часов мои мысли бегали по кругу: я старалась примирить настоящее с прошлым. Два года назад я скорее бы направила мула в пропасть, чем дала бы ей шанс выжить.

Но это осталось в прошлом. В зеркало заднего вида я посмотрела на скрюченную фигурку, наклоненную навстречу ветру голову. Несмотря на все ее деяния, она всего лишь ребенок. Согласие сделало ее такой, не спрашивая ее согласия.

«А как же ты? Ты не была ребенком. Ты же понимала, что делаешь. Что ты сделала с собой?»

— За что тебе дали десять лет?

Я тряхнула головой, отбрасывая мысли о прошлом.

— Что?

— Я спросила, за что тебе дали десять лет? Дезертирство?

— Кража.

Она хмыкнула.

— За кражу столько не дают. Можешь рассказать правду, хуже уже не будет.

Я сильнее сжала рукоятки руля.

— На десять лет потянет как минимум вооруженный грабеж, — продолжала рассуждать Генерал. — Что ты сделала, чтобы получить досрочное освобождение? Ведь ты поэтому здесь, да? Выбросили на улицу, чтобы освободить место для настоящих военных преступников?

«А сколько гражданских ты убила, сколько городов сожгла?»

Я сжала зубы, подняла повыше шарф и промолчала.

Когда небо начало темнеть и засвистели первые порывы холодного ночного ветра, я снизила скорость. Генерал покачнулась позади меня. По ее напряженному лицу я поняла, что действие обезболивающего давно прошло.

— Мы не доберемся до Пятой Гавани без топлива, — пояснила я, всматриваясь вперед. — За этим хребтом есть ранчо. Говорят, они пускают к себе проезжих, но это вовсе не значит, что там безопасно, особенно если они узнают, кто ты. Люди не в восторге от Согласия в местах вроде этого.

— Я похожа на идиотку?

Я хмыкнула.

— Читать про пограничные луны в антропологических журналах и жить на одной из них — это очень разные вещи, мэм. И нужно иметь в виду, что есть определенные правила и определенные суеверия, о которых ваши исследователи никогда не напишут.

— Типа чего?

«Типа них».

Я сглотнула ком в горле.

— Просто держи язык за зубами.

Через пару миль во мгле забрезжил слабый свет. По обе стороны колеи землю, как гигантская клетка, покрывала прибитая кольями проволочная сетка.

— Что за тварей разводят на этом ранчо? — донесся голос сквозь гул двигателя.

— Змей.

— Змей?! Что за извращенцы разводят змей?

— Извращенцы, которые поверили в то, что Бюро Землеустройства Согласия сдержит обещание, — ответила я. — Буйвол не живет здесь больше месяца. То же самое с овцами и козами. Людям пришлось узнать это на собственном опыте. Змеи мудрый выбор. Лучше, чем крысы. Мяса достаточно, качественная кожа, а заморышей можно продавать для производства алкоголя. Что касается яда…

— Хорошо, хорошо, — огрызнулась Генерал. — Все ясно.

Дом хозяев был наполовину вкопан в землю для защиты от ветров, его сборные металлические стены пестрели разномастными заплатами. Окна состояли из исцарапанного ветром пластика, сквозь который ничего невозможно рассмотреть, но изнутри пробивался свет.

Я поставила мула рядом с парой мотоплугов.

— Держи, — я сняла один из своих шарфов и протянула Генералу. — Замотай голову. И не показывай своих татуировок, ради бога.

— Преступники мне не указ, — пробормотала Габриэлла, но подчинилась. Когда она слезла с мула, то выглядела как обычный больной недокормленный ребенок, разбуженный после долгой дороги.

Дверь открылась, и к нам выбежал электрический пес, издавая свой односложный лай и светя фонарем. Я подняла руки. Вслед за псом показался крупный силуэт с ружьем наперевес. Прицел горел в темноте недобрым красным глазом.

— Мы хотели купить топлива, — осторожно заявила я.

— И сколько вас? — опасливо поинтересовался собеседник.

— Только я, — я замялась на секунду. — И ребенок.

Мужчина воскликнул: «Скинк!», и электропес потрусил обратно к дому. Теперь я разглядела лицо собеседника: большое, с воспаленной or песка розовой кожей и слезящимися синими глазами над серой бородой.

— Прошу прощения, — проговорил он. — Не знал, что тут ребенок. — Он перевел взгляд на Генерала и скорчил дружелюбную гримасу. — Добрый вечер, малыш!

— Добрый вечер, мистер, — прострекотала девочка. — Я очень хочу кушать.

— Уверен, так и есть, — рассмеялся мужчина. — Меня зовут Дэл Квалькавич. Сейчас дома только я и моя матушка, брат где-то в полях.

— Деси Лоу, — представилась я. — А это моя племянница… — «…Генерал Габриэлла Ортис, Непримиримая, Глава Третьих Малых Сил…»

— Меня зовут Габи, — елейным голоском представилась Генерал. — Приятно познакомиться.

— Мне тоже, милая леди. Так что вы говорите, нужно топливо?

Внутри ранчо нас встретил теплый густой воздух, насыщенный запахами дешевого биотоплива, пережаренного мяса и сохнущих шкур. Почти всю тесную комнату занимал стол на связанных проволокой козлах, заваленный всякой всячиной, которая могла пригодиться в хозяйстве. С потолка свисали десятки змеиных шкур, которые задевали мою шляпу. Вспомнив Аспидов Вальдосты, я невольно вздрогнула.

— Мам, у нас клиенты, — обратился мужчина к неясному силуэту на стуле у печки. — Эта леди и ее маленькая спутница.

Мужчина взглянул на Генерала и вновь расплылся в грустной улыбке:

— Подойди, скажи «привет» моей маме, у нас не часто бывают такие чудесные гости.

Я с опаской следила, как девочка пересекает комнату и останавливается напротив стула.

— Здравствуйте, мадам! — сказала Габриэлла.

Старуха устремила взгляд своих затуманенных катарактой глаз на Генерала.

— Такая здоровая девочка, такая милая! — произнесла она и обернулась, ища в полутьме меня.

— Рада знакомству, мадам, — я встала под лампочкой и сняла шляпу, обнажив бритый череп. Всегда чувствовала себя голой без головного убора.

Женщина нахмурилась:

— А где же остальные?

— Нас только двое, мадам, — уверила я. — Я и племянница.

— Нет, — настаивала старуха, вглядываясь в меня. — Я слышу голоса, много голосов. Ты не одна.

Я судорожно сглотнула.

— Ладно, мам, — прервал ее мужчина. — Давай их покормим сначала, что ли, а?

Старуха продолжала, нахмурившись, смотреть в мою сторону, но потом закрыла глаза и откинулась на спинку стула.

— Не обращайте внимания, — бормотал мужчина, очищая место на столе. — Она сильно сдала после того, как умерла моя жена.

Он отошел в угол в поисках тарелок.

— Старая ведьма, — прошипела Генерал. — Такая, понимаете, здоровая девочка, такая милая. Как будто сожрать меня собралась.

— Дети тут редкое явление, — успокоила я ее. Немногие выживают.

Генерал фыркнула.

— Мне надо помыться. От меня воняет, как от помойного ведра. И от тебя тоже. У них есть ванна?

Я засмеялась. После года жизни на Фактусе такая роскошь, как целая ванна воды, казалась нелепицей.

— Здесь никто не принимает ванны. Паровой душ либо масляный скраб. А то и тазик со сточной водой, если сильно повезет.

Генерал охнула от омерзения, но тут же расплылась в подобострастной улыбке, когда мужчина вернулся с двумя тарелками.

— Вот и обед! — он поставил тарелки на стол. — Суп из змеятины с крупой. Лучшее мясо из всего, что вы можете найти до самого Отровилля. Разгонит кровь по жилам.

Суп был жидкий, с полосками мяса на дне и желтыми пятнами жира на поверхности. Среди них плавал древний горох, засушенный на какой-то другой планете. Крупа оказалась зернами протеина.

— Спасибо огромное, — поблагодарила я мужчину. Он кивнул и повернулся к Генералу в ожидании того же. Она погрузила ложку в бульон.

— М-м-м, — выдавила девочка, не открывая рта.

— Налить вам кофе? — предложил мужчина. — И для ребенка…

— Я тоже буду кофе, — сказала Габриэлла с ангельской улыбкой. — И немного сахара. А где можно руки помыть?

Мужчина засмеялся:

— Ну для такой очаровательной гостьи мы уж сможем наскрести ложечку сахара!

— Ты что себе думаешь? — прошипела я, когда он отошел. — Тут сахар на вес золота!

— А ты не слышала? Я редкий гость, — ее ехидство быстро угасло, когда она стала ковырять полоски мяса. — К тому же мне нужно чем-то перебить вкус этого дерьма.

— Привыкай, ничего лучше не будет до самой Гавани.

— Проклятые пограничные луны, — девочка проглотила еще ложку.

— Итак, — мужчина вернулся к нам. — Вы что-то говорили про топливо?

Я кивнула. В углу Генерал тщательно отмывала лицо и руки стаканом мутной воды.

— Мы едем к Пятой Гавани. Нам нужно топливо, чтобы туда добраться, ну или хотя бы до следующего торгового поста. Ну и воды.

Мужчина почесал бороду.

— Да нет там никаких торговых постов, насколько я помню. Вам придется ловить коммивояжера с Аэрострады. Платить-то есть чем?

— Есть вдохи.

Я достала из кармана мешочек с шариками. Сердце екнуло — он был уже почти совсем пуст. «Подумай о том, что тебя ждет в конце. Чистые армейские медикаменты. Не с черного рынка, не разведенные. Первоклассный товар. Сколько можно спасти жизней». Я достала две горошины и положила на стол. У мужчины загорелись глаза.

— Шесть шариков, и заправлю вашего мула под завязку.

— Три.

— Четыре. — Мужчина улыбнулся. — У вас не такой большой выбор, госпожа Лоу.

Вздохнув, я добавила еще два шарика на стол. Как только мужчина смахнул их в жестяную коробочку, наружная дверь распахнулась настежь. В проеме стояла темная фигура, держа в руке утлого вида клетку. Внутри узлом сплелись змеиные тела.

— Это кто еще такие? — рявкнул он, оглядев комнату. Он был младше, чем наш гостеприимный хозяин, и явно бодрее. Я напряглась.

— Ральф, — затараторил старший брат. — У нас гости. Это Деси и маленькая Габи. Мы только договорились о сделке.

Мужчина посмотрел на меня, задержался взглядом на моих изуродованных висках, потом перевел взгляд на Генерала.

— Нечего вам здесь делать. По связи передали, было крушение под Красным Лбом. Какой-то крупный корабль. Ловцы снуют повсюду, я видел огни. — Он внимательно посмотрел мне в глаза. — Вы с той стороны приехали?

Я покачала головой.

— Из Галча. Но нам надо в Пятую Гавань.

— Пятая Гавань — не место для ребенка.

— Эта планета в принципе не место для ребенка.

Мужчина хмыкнул и повернулся к нам спиной, чтобы закрыть дверь. В проем было видно темную бескрайнюю ширь пустыни, свистел ветер, играя плохо закрепленными кусками жести на здании. И тут это началось.

Вихрь влетел в комнату, почти погасив огонь в печи, раскачав шкуры на потолке. Что-то протяжно завыло. Старуха поднялась со стула, обратив лицо ко мне.

— Смертоносица! — закричала она, тыча в меня дрожащим пальцем. — Стервятник! Грач, Лонграйдер, Хель! Они здесь!

— Я, — заикнулась я, — я не…

— Да пребудут мои мысли в чистоте! — старуха закрыла лицо руками. — Да пребудут мои мысли в чистоте!

Раздался грохот — это Ральф бросил клетку, чтобы снять с плеча ружье, а старший брат пытался схватить Генерала.

— Нет! — закричала я, и в ответ ветер заревел и хлопнул дверью. Я подняла руки. Страх приводил к панике, паника к насилию, а насилие — к тысяче кровавых последствий.

— Прекрати это! — Ральф сжимал ружье так, что у него побелели пальцы. — Прекрати это, ведьма!

— Не могу, я ими не управляю!

Но было уже поздно, все уже вышло из-под контроля. Сейчас Ральф выстрелит и попадет мне в живот, или же выстрелит, и импульс рикошетом разобьет череп его брату, попадет Генералу в шею, выбьет глаз его матери, змеи выползут из открывшейся клетки и пойдут в наступление, ветер раздует пламя в печке, и старуха закричит, когда загорится подол ее юбки…

Я услышала звук из-за стены. С таким звуком металл вонзается в мясо. Я повернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как старший брат падает ничком на пол: Генерал ударила его сосудом для воды по голове и уже перескочила через его тело на стол. Ральф в замешательстве направил ружье на нее, но Генерал была быстрее — она выбила оружие у него из рук ботинком и ударила локтем в висок. Ральф камнем рухнул ей под ноги.

В эту секунду я испытала странное ощущение, будто меня несет вверх восходящий поток воздуха, и они исчезли, так же внезапно, как появились. За нашими спинами запричитала старуха.

Свет фары тонул во мраке, на ухабах она подпрыгивала и мигала. Передвигаться ночью в Пустошах считалось равнозначным суициду, приглашению Ловцов на ужин, но у нас не оставалось выбора. Надо было убраться подальше от ранчо и всего того хаоса, который мы там оставили.

Не знаю, сколько мы успели проехать, пока резкий порыв ветра не смел нас с дороги. Я кое-как вырулила, держа руль одной рукой и шляпу другой, и укрылась за скалой, пока ветер не опрокинул машину.

— Держи! — Я выдернула из багажника кусок брезента. — Залезай под него.

Через несколько секунд мы сидели, прижавшись друг к дружке, накрытые брезентовым тентом, пережидая песчаную бурю. В ушах стоял звон, лицо и руки горели от острых песчинок.

— Это надолго? — прокричала Генерал.

— Неизвестно. Зато буря заметет наши следы.

— Что, черт подери, произошло на ранчо?

В спешке, пока мы торопливо собирали все необходимое и искали мои кислородные шарики, мне удалось избежать вопросов. Сейчас я поплотнее завернулась в брезент.

— Просто суеверие.

— Это было не суеверие, а страх, — твердо возразила Габриэлла. — Что это за «они», про которых истерила старая жужелица?

Я молчала некоторое время.

— Местные верят, что есть такие существа, — осторожно начала я. — Их называют Ифами. Но я слышала разные названия на других лунах: Ди ббуки, аз-Заба ния…

— Ифы, значит, — язвительно произнесла Генерал. — И что они собой представляют?

Я сглотнула, пытаясь смочить пересохшее горло. Ветер будто прислушивался к нашему разговору, прижавшись к брезенту тысячью ушей.

— Люди верят, что Ифы… это такие невидимые демоны. Вроде как духи, приносящие беду, — я вцепилась в брезент покрепче. — А питаются они сомнениями, возможностями, шансами. Говорят, они любят хаос, и они сеют его в нашем мире, чтобы питаться им. Они меняют ход вещей. Говорят, что они могут вселяться в людей, преследовать их, подталкивать к опасности на каждом шагу, чтобы прокормиться.

В ушах звучали вопли старухи, я хорошо запомнила ее искаженное лицо: «Смертоносица! Грачи!»

— Чушь собачья, — отрезала Генерал, — полнейший абсурд.

Она устроилась поудобнее.

— Разбуди меня, когда буря утихнет.

Я не стала ей мешать, боясь, что буря только начинается.

Генералу было плохо. Проснувшись, она проблевалась.

— Все это чертово змеиное варево, — ругалась она, вытирая рот рукой.

— Я тоже его ела.

— Ты привыкла к дерьму.

Я осмотрела рану на голове. Чисто, ничего не гноилось.

— Как себя чувствуешь?

— Голова болит. В глазах двоится, — она поглядела на меня. — Мне не нужна нянька. Дай мне чего-нибудь, и поехали.

Была ли это гордыня или привычка переносить испытания, но она не жаловалась. Молча сидела, уцепившись за меня, и смотрела на дорогу. Солнце уже поднялось высоко в небе, когда она заметила какой-то силуэт вдали, на горизонте.

Я достала бинокль. Это был самодельный фургон со ставнями по бокам и солнечной батареей. Значит, чей-то дом. Яркие желто-красные борта украшал извивающийся серый червь.

— Похоже на червятник.

Генерал закашлялась:

— На что?!

— Червятник. Они торгуют насекомыми для развлечения и личинками, которых люди потом разводят. Их гораздо проще содержать, чем зверей.

Габриэлла фыркнула от отвращения.

— И что он тут делает?

— Понятия не имею. Но что-то случилось. Если бы там кто-то был, они бы уже увидели нас и подали сигнал.

Я всмотрелась в бинокль, вокруг простиралась лишь безжизненная красно-серая пустыня.

— Если его бросили, то он недолго так простоит. Надо убираться подальше, пока Ловцы не появились.

Фургон стоял возле обрыва, метрах в двухстах от дороги. С нашей стороны все выглядело благопристойно, но потом мы проехали дальше и увидели, что творится сзади.

Там была кровавая бойня. Фургон выпотрошили полностью, внутри свисали куски обшивки и обрывки проводов. Это и правда был червятник, но все пластиковые террариумы, где содержались личинки и жуки, были свалены на землю и раздавлены, их скрюченные дохлые обитатели валялись вокруг. Отсюда вытащили все, что могло представлять какую-то ценность, вплоть до дверных ручек и обивки сидений. Когда мы подошли поближе, удушающий запах ударил в нос: горелый пластик, гниющие черви, пропитанная кровью земля.

Генерал толкнула меня в плечо:

— Там.

Среди царившего хаоса лежало тело. Я остановила мула.

— Что ты делаешь? — удивилась девочка. — Ты же сказала, тут не безопасно…

— Мне нужно убедиться, — отрезала я.

— Дура набитая, это труп, не слышишь, что ли.

Она была права: специфическое гудение обозначало тучу мух, которые собрались попировать человеческой плотью. Товар червятника добрался до своего хозяина.

— Нужно посмотреть.

Я осторожно подошла к телу. Битое стекло и мелкие камешки скрипели под ботинками. Однажды я шла вот так по городской улице, под ногами хрустели стекляшки, а вокруг лежали тела: не десять, не двадцать, сотни трупов, скрюченных предсмертной агонией. «Куда угодно, — думала я, глядя на результат успешно выполненной миссии. — В любое другое время. На любую планету, лишь бы подальше отсюда».

Тогда я желала только этого.

Червятника разделали, как и его фургон. Отсутствовали глаза и зубы, грудная клетка вскрыта, живот разрезан. Мне не требовалось подходить ближе, я и так знала: печень, селезенка, сердце, легкие. Возможно, поджелудочная железа, если в этой банде Ловцов нашелся умелец. Кишки они обычно не брали. Слишком много возни с ними, а спрос невелик.

— Это они? — спросила Генерал. — Ловцы?

Она бесстрастно смотрела на труп.

— Больше некому.

— Ты говорила, они ничего не оставляют. Там еще куча вещей, — она кивнула в сторону вагона.

— Органы нужно быстро транспортировать, иначе испортятся. — Я поглядела на небо. — Они вернутся за остальным.

Габриэлла продолжала смотреть на труп. Наверное, думала о Лассале. Его тело, скорее всего, постигла такая же участь.

— И зачем им все это?

— Черный рынок органов.

Ее передернуло.

— Для этого же есть синтетические ткани.

— Здесь их нет. К тому же говорят, что они приносят органы Хелю, как дань.

Генерал пристально на меня посмотрела.

— Кому?

— Хель Конвертер. Глава Ловцов. Говорят, он был одним из первых поселенцев и первым, кто отправился на Кромку.

— И Согласие оставило его в живых?

Я грустно рассмеялась:

— Согласие провозглашало, что Хель пойман и казнен. Как минимум дважды.

— Полная планета дебилов, — пробормотала Габриэлла.

Я склонилась над трупом, пока она слонялась среди обломков автобуса. Я хотя бы смогла найти бляху с именем. В этих местах большинство обитателей носили с собой какую-то безделушку со своим именем, от которой легко избавиться в случае чего: браслет, ожерелье, монетка. На шее я нашла цепочку.

На ней был жетон с выбитыми именем и номером. Я отскребла ногтем засохшую кровь и прочитала: «ЧЕТВЕРКА БРИНКМАНН, #4570263, АФП НОРДСТРОМ».

Я перевернула жетон. На другой стороне оказалась нацарапанная гвоздем фраза: «Когда смерть заберет меня, я останусь здесь. Любящие меня да не забудут Джеддеса Бринкманна».

Одними губами я произнесла имя. Носком ботинка вырыла в земле ямку, бросила туда бляху и зарыла. Теперь есть по крайней мере одна безделушка, которую Ловцы не утащат с собой.

— Нам пора, — крикнула я, сплевывая на ходу. — Неизвестно, когда они решат верну…

Я остановилась как вкопанная. Звук двигателей раздавался совсем близко.

Я выжала газ, и мы резко тронулись с места, взрыв песок колесами. Гул моторов звучал все громче.

— Откуда ты знаешь, что это Ловцы? — крикнула мне в ухо Габриэлла.

— Предпочитаешь остаться и проверить? — я передала ей бинокль. — Видишь что-нибудь?

— Слишком много пыли, — через несколько секунд удрученно ответила она. — Погоди, на чем это они… летят?

— Это переделанные эвакомодули. — Я прибавила газу. — Не спрашивай, откуда у них такая скорость, никому невдомек.

Меня прошиб холодный пот, струйки стекали с затылка под одежду.

— С ними можно поторговаться?

Двигатель мула натужно ревел: слишком жарко, слишком большая скорость.

— Никому пока не удавалось.

— Каков тогда план? Они точно нас заметили.

— Придется бросить мула! — крикнула я в ответ.

— Ты тронулась? — Габриэлла подползла ближе ко мне. — Без транспорта мы…

— Это наш единственный шанс. Нужно их обдурить. — Я обхватила ее рукой. — Можешь этим управлять?

— Что? Да!

— Тогда бери руль!

Я дала ей переползти вперед. Мул покачнулся, когда Габриэлла взялась за руль. Я отползла назад. Руки не слушались, нас трясло на ухабах, но я успела собрать необходимый минимум, накинув ремень от аптечки на шею, шляпу сунув под мышку, а флягу с водой — в карман плаща. У нас за спиной вздымались облака пыли от двигателей, так что невозможно было ничего рассмотреть. Один из кораблей приблизился, у него открылся люк в днище, и на нас прыгнул один из Ловцов, глядя на меня через затемненные круглые очки.

В эту же секунду я схватила Габриэллу за плечо и рухнула вместе с ней в плотные клубы пыли.

Мы бежали. Сложно назвать это бегом в полном смысле слова: мы спотыкались и ползли, в ботинки набились камешки, грудь горела от горячего разреженного воздуха, в ушах звенело так, что я не могла отличить рев двигателей от собственного сердцебиения. Мы добежали до обрыва в конце тропы и покатились, обдирая бока, по узкой вымоине. Только когда мы оказались внизу, закрытые со всех сторон от света и взглядов, я остановилась. С гудящей головой и ободранными до крови руками принялась ощупывать карманы, пытаясь убедиться, что не потеряла фляжку и не раздавила аптечку.

Аптечка оказалась цела. И я увидела, что она нам пригодится: Габриэлла была еле жива. Она не могла отдышаться, а под порванным рукавом ее летного костюма кровоточила рана. Пока она судорожно хватала ртом воздух, я прислушалась. Двигатели еще было слышно, но они, казалось, удалялись.

Мой голос был похож на глухое карканье:

— Похоже, они повелись на приманку. У нас есть несколько минут. Идти можешь?

— Куда? Без транспорта мы просто падаль. — Она тяжело закашлялась.

Я огляделась. Расщелина раздваивалась, и я кивнула туда, где поуже.

— Ловцы нас тут не достанут. Этот каньон должен выходить на плато. А если мы выйдем на плато, то сможем найти станцию Аэрострады. По ней можно долететь до Гавани.

Габриэлла глядела на меня в изумлении:

— Ты чуть нас не угробила в этой проклятой пустыне, когда тут есть Аэрострада?

— Через эти каньоны не проехать на муле. У нас бы ушло еще дня четыре, чтобы объехать их. И поверь, идти пешком радости мало. Кстати, ты должна мне новый транспорт.

Я расправила шляпу и натянула ее на голову, прислушиваясь к удаляющемуся гулу.

— Нам надо идти.

Идти было тяжело. Вымоина превратилась в овраг с крутыми склонами, заваленный шаткими валунами, качающимися под ногами. Отвесные стены поднимались выше и выше, превращая небо над головой в узкую полоску света, клочок кожи, оторванный от мира. Вокруг не было ни звука, кроме рокота потревоженных нами валунов, вновь и вновь отражавшегося эхом от стен, так что мне постоянно казалось, что нас преследуют.

Несмотря на показную уверенность, у меня были весьма смутные представления о том, куда мы направляемся. Я пыталась оживить в памяти карту Фактуса, виденную когда-то на экране в кабине эвакомодуля, падающего на поверхность луны, но казалось, эти воспоминания принадлежат кому-то другому.

Если мы погибнем здесь, нас вряд ли кто найдет.

Когда-то эта идея казалась привлекательной. Я лежала, скрючившись, на матрасе в маленькой камере, окруженная ужасающим металлическим скрипом корпуса старого судна. Сама мысль о том, что можно закрыть глаза — и обо мне никто никогда не вспомнит… Но потом я решила продолжать жить, жить ради счета. И сейчас оставалось только передвигать ноги, шаг за шагом.

Габриэлла начала спотыкаться. Обернувшись в очередной раз, я обнаружила, что у нее горит лицо, а глаза блестят и слезятся.

— Почему встали? — требовательно спросила она.

— Потому что тебе плохо. Мы так долго не выдержим, если не отдохнем. — Я поглядела вверх. — Если ночь будет ясной, мы сможем идти в темноте.

— Мне хорошо, — огрызнулась Генерал. — А если и плохо, то из-за этой чертовой планеты.

Тем не менее она присела на корточки, пытаясь отдышаться, и взяла у меня шарик кислорода.

— Что это за штуки? — спросила она, рассматривая шарик у себя на ладони.

— Заряд кислорода. Синтетика. Здесь это называется «вдох».

Девочка недоверчиво положила шарик в рот и раскусила. Уже через несколько секунд она удивленно распахнула глаза и одобрительно кивнула.

— Знаешь, я была пару раз в гораздо более худшем положении, чем сейчас, — сказала Генерал. — Я была на Тамани и подхватила вирус.

Во мне все словно замерло, нервы превратились в натянутые струны. Это слово.

Тамань.

— Я чуть не умерла, — продолжала Генерал, — но никогда не оставляла поле боя. Сражалась, несмотря ни на что. Пехоте повезло меньше. Мы потеряли две тысячи человек, прежде чем смогли обуздать эпидемию в лагере. Столько упущенных возможностей, — она поглядела на меня, улыбаясь. — Что ты на это скажешь, ренегатка?

Я с трудом отогнала от себя тяжелые воспоминания.

— Скажу, что тебе надо прекратить болтать.

— Я могу тебе горло перерезать, — лениво ответила Генерал.

«Я могу придушить тебя во сне».

Ничего не ответив, я отложила аптечку и легла на землю — смотреть, как розовеет закатное небо.

Наверное, я заснула, потому что, проснувшись, услышала голоса. Ночной ветер — какая-то часть меня знала это — спустился с неба, чтобы вымести Фактус начисто. Но сейчас, в моем изнеможении, каньон казался мне гигантской глоткой, из которой извергались голоса. Две тысячи голосов стонали, хрипели, исходили предсмертным хрипом.

Тамань.

А потом, за голосами, я расслышала, почуяла их. Они будто смотрели на меня с ленивым интересом, сытые, удовлетворенные, но все еще рассчитывающие на десерт. Я поглядела на Габриэллу. Она шевелила губами во сне.

— Вставай, — сказала я громко. — Нам надо идти.

— Дай еще шарик.

Я дала его ей, и взяла один себе, чтобы унять голодные спазмы и заставить себя идти. Это помогло, но голоса ветра стали еще громче. Стараясь не обращать на них внимания, я смотрела себе под ноги. Часы тянулись, и над нами проплыла луна Бровос, иссиня-белая, словно затянутый бельмом громадный глаз.

Внезапно я поняла, что голоса, которые слышу — это не ветер, а бормотание Генерала. Она разговаривала сама с собой, отдавала приказы, будто сидела в командном пункте. Я дотронулась до ее плеча.

Она взмахнула кулаком, но потеряла равновесие, иначе отправила бы меня в нокаут, как тех мужиков на ранчо. В неверном свете луны блестели ее невидящие глаза с огромными зрачками.

— Генерал? — позвала я.

Габриэлла заморгала и сдвинула брови.

— Лассаль?

Я секунду помедлила.

— Да.

— Лассаль. Свяжи меня с Генералом Теккереем из Северного Воздушного Звена. СО атаковали Тамань. Мы должны ударить.

— Так точно, Генерал.

— Отдай приказ.

— Конечно, — на этот раз она не отбивалась, когда я коснулась ее плеча. — Медики хотят проверить ваше состояние, генерал Ортис, — сказала я дрожащим голосом.

— Опять? — Она автоматическим движением выставила вперед руку, венами вверх. Ее невидящие глаза бегали по несуществующему командному пульту. — Ну? Давайте быстро.

Открыв аптечку, я достала монитор, вставив в него лишь одну батарейку — чтобы он показал мне только основные параметры. Осторожно расстегнув ворот рваного летного костюма, я приложила датчики к ее шее.

При виде шрамов я едва не отпрянула. В лунном свете проступали рубцы хирургических швов. Один толстый шрам вниз от ключицы, еще четыре по обе стороны шеи, явный признак имплантов. Я с трудом перевела взгляд на зеленый экран монитора.

Ее сердце работало в бешеном ритме, легкие хватали воздух, пытаясь угнаться за ним. Ее лихорадило, это было очевидно, и, что бы это ни было, лихорадило серьезно. Я достала пару ампул и шприц. «Доберись до Гавани. Получи плату. И тогда она станет их проблемой, а не твоей».

Когда лекарства попали в кровь, в глазах Габриэллы появилось осмысленное выражение.

— Что ты делаешь? — взвизгнула она.

— Ты больна, — ответила я как можно спокойнее. — Это лишь физраствор. И ноотроп, чтобы ты могла сосредоточиться.

Девочка посмотрела на меня с подозрением.

— Откуда я знаю, что ты не пытаешься меня отравить, ренегатка?

Я пожала плечами, закрывая аптечку.

— Ты ценнее для меня живая, чем мертвая. И ты можешь перестать называть меня ренегаткой, — добавила я, вставая.

Коктейль лекарств подействовал, и Габриэлла снова зашагала вперед. Мы продолжали путь, перелезая через валуны. Ветер подталкивал в спину. Стены каньона с обеих сторон становились все более пологими, и, наконец, когда луна зашла за горизонт и окружающий мир потерял краски, мы оказались на плато.

В полутьме Габриэлла выглядела осунувшейся, но взгляд у нее был ясный, живой. Чуть внизу, вдалеке, тускло поблескивала Аэрострада. Две серебряные полоски, прорезающие простор.

— Как на фронте, — пробормотала Генерал, передавая мне флягу. Когда я отпила воды и опустила флягу, то обнаружила на себе ее любопытный взгляд.

— Ты же воевала? Перед тем, как тебя приговорили.

— Сомневаюсь, что это можно так назвать.

Она сузила глаза.

— Ты была в СО.

— Какое-то время.

— Какая ячейка? Где? Возможно, мы встречались в бою.

— В Котах, сначала. И я не думаю, что мы встречались, — я не могла понять тон ее голоса.

— В Котах, значит, — мягко произнесла Габриэлла. — Как вы вообще могли подумать, что ваш маленький эксперимент удастся? Вы всерьез надеялись, что компании добровольно отдадут вам все, что они строили и за что сражались, после десятков лет работы?

Она вперила в меня неподвижный взгляд.

— Ты и сейчас так думаешь, ренегатка?

Я молча пошла дальше.

Мы дошли до станции Аэрострады уже после полудня. Я вошла на территорию первая, осторожно осматриваясь. Все же это была какая-никакая, а цивилизация, и станцию контролировало Согласие, вернее, Миротворцы, которым они платили. Не самое комфортное место для преступника, бывшего или нынешнего.

«Фелицитата» — гласила надпись. Кто-то подписал ниже: «мертва!»

К моему облегчению, парковка при станции оказалась пуста. По всей видимости, до ближайшего рейса оставалось еще несколько часов, и весь комплекс пустовал. Лишь солнце яростно накаляло рельсы, так что казалось, что воздух вокруг звенит от жара.

Даже внутри было пусто, если не считать одинокого начальника станции, и тот парил в бензольных фантазиях, не обращая внимания на происходящее. Он даже не моргнул при виде моего потрепанного пыльного одеяния. Его, очевидно, интересовали только две вещи: обсчитать меня, продав что-нибудь из буфета, и поскорее вновь погрузиться в дремоту. Мне удалось сторговаться и получить пару засохших кусков мяса, ведро воды и старое водонепроницаемое пончо — прикрыть летный костюм Генерала. Пока я шла к выходу, он уже вновь блаженно закрыл глаза и не видел, как я застыла перед объявлением на стене у двери.

Рисунок был грубый, эскиз углем на карбоновой бумаге, явно скопированный из телеграфного бюллетеня, но подпись не оставляла никаких сомнений:

Сорвав объявление, я смяла бумажку в кулаке. Мысли неслись вперед, пока я шагала по станции. Скорее всего, новости еще не разошлись, и без напоминания на стене никто здесь не будет меня искать.

«Не высовывайся. Еще один день — и все. Избавишься от нее и вернешься в Пустоши, где никто не спрашивает твоего имени, если у тебя есть то, что им надо».

Я молча поставила перед Габриэллой пищу и воду. Она энергично набросилась на еду, не замечая того, что я погружена в мрачные рассуждения. Мясо представляло собой прессованный протеин, обжаренный в старом жире. Во рту такое мясо превращалось в тягучую пасту и не имело почти никакого вкуса, но годилось, чтобы утолить голод. Даже Габриэлла не стала жаловаться. Судя по нездоровому блеску глаз и сжатому рту, у нее снова начались боли.

А что я? Я взглянула на свое полупрозрачное отражение в ведре воды на фоне белесого неба. В ведре двигала челюстью женщина с покрытым щетиной черепом и обгоревшим на солнце лицом, обрамленными двумя бугристыми шрамами. Я моргнула, и на мгновение из ведра на меня глянула другая женщина. У этой, другой, была более светлая кожа, ухоженные каштановые волосы, аккуратно убранные под медицинскую шапочку, под которой виднелась татуировка с двумя треугольниками. Она смотрела на меня горящими карими глазами. Эти глаза еще не видели смерти. Я опустила руку в воду, разбив отражение, и осторожно, чтобы не сдвинуть шарфы с шеи, смочила голову и лицо. Вода потекла ручейками вдоль позвоночника. Подняв глаза, я увидела, что Генерал держит что-то в руке. Смятое объявление со стены.

— Что это такое? — спросила она.

— Ничего особенного.

— Похищение людей, — с удовольствием прочла девочка. — Почему они это написали?

— Я уже говорила, дети на Фактусе — большая редкость. Они попытаются забрать тебя себе, если получится.

Ее улыбка сменилась гримасой отвращения. Порвав объявление, она ответила:

— Скорее бы свалить с этой головешки.

Я привстала, услышав шум с парковки. В поле зрения появился фургон, старая развалюха, полная пассажиров.

— Надень это, — пробормотала я, передавая Генералу пончо. — Все будет в порядке, но надо быть осторожнее.

Габриэлла скривилась:

— Оно воняет. Вот доберусь до Гавани, потребую себе ванну, чего бы это им ни стоило.

Фургон не долго оставался в одиночестве. Вскоре со всех сторон начал прибывать транспорт. Мулы с прицепами, на которых ехали целые семейства, бродяги, приходящие пешком с рюкзаком за плечами. Вскоре показались и Миротворцы, одетые кто во что горазд, но с оружием, полученным у Согласия. Из-под полей шляпы я видела, как они вошли на платформу и прямиком направились к стене, где вывешивались объявления. Я чуть глубже вжалась в угол.

Станцию постепенно наполнили шум, разговоры, запахи еды: свежий протеин и масло для жарки, даже кофе. Желудок скрутило от аппетитных ароматов, но я не могла позволить себе рисковать. Кто-то говорил, что шаттл прибудет по расписанию через час, другие возражали, что его можно не ждать до самого заката. Никто не мог ничего поделать — оставалось только ждать. Как всегда, мы могли лишь рассчитывать на великодушие Первого Согласия и на бесконечные обещания: земли, космоса, сверхбыстрых передвижений. Свободы. Я перевела взгляд на Генерала, которая мрачно наблюдала за двумя детьми неподалеку. Дети смотрели на что-то и хохотали.

Внезапно она вскочила. Я поймала край ее пончо.

— Куда ты?

Она рывком высвободила одежду и молча зашагала к детям.

Проклиная все на свете, я пошла следом. Дети стояли в кучке людей, все они смотрели в одну сторону. Шапито показывают.

Меня скрутило от неприятных воспоминаний о представлении Вальдосты. Но здесь не происходило ничего особенного. Артист — если можно было так его назвать — сидел на корточках в пыли, театрально стуча по земле миниатюрной плеткой. Перед ним сцепились в битве два огромных муравья. Их уже как следует разозлили, и теперь волоски на их спинах шевелились и отражали закатное солнце.

— Теперь внимательно следите за ними, народ, смотрите, они в ярости! — мужчина свистнул в воздухе своей плеткой.

Он указал на муравья побольше:

— Это Розенваль, названный так в честь великого сражения за эту луну, а второго я называю Трагедия Тамани. Две великие битвы между Первым Согласием и Свободными Окраинами, кто же одержит верх? Сможем ли мы переписать историю? Хотите сделать ставку, мадам? Розенваль или Тамань? Выбирайте сейчас, другого шанса не представится!

Некоторые покачали головами и поспешили отойти в сторону. Игра была слишком непредсказуемой, чем-то, что может привлечь Ифов. Но многие остались — те, чье чувство страха притупила жизнь в Пустошах, а глаза желали разнообразия. На этих, кто хотел почувствовать вкус риска, и можно было подзаработать.

Я знала, что не стоит смотреть, но ничего не могла с собой поделать, просто стояла и глядела на то, как два муравья в ярости набрасываются друг на друга, шевеля мощными жвалами. Генерал тоже. Она неотрывно смотрела на того муравья, которого мужчина обозвал Таманью. Битва закончилась тем, что более крупный муравей разорвал туловище своего противника. При виде этого меня пробил холодный пот, несмотря на жару.

— Розенваль! Розенваль одержал победу! Он становится чемпионом, и победа возвращается к Свободным Окраинам! Подходите, народ, разбирайте свои выигрыши.

Люди начали расходиться, одни ворча, другие улыбаясь и позвякивая монетами в кармане. Я потянула Габриэллу за руку, но она не сдвинулась, даже когда остальные зрители уже разошлись и хозяин муравьев стал упаковывать реквизит. Побежденный все еще ползал по арене, пытаясь достать своего более удачливого собрата, который уже сидел в безопасной клетке.

— Не печальтесь, юная леди, — утешил Габриэллу артист, демонстрируя поцарапанные фибергласовые зубы. — Тамань прожил достойную жизнь, полную подвигов и вкусных листьев.

— Да как ты смеешь.

Она произнесла это отнюдь не детским голосом. Я подняла голову, но мужчина уже лежал на земле, а колено Генерала упиралось ему в горло.

— Вонючее отродье, — плевалась Габриэлла. — Как ты смеешь? Павшие на Тамани бойцы были героями, они были побеждены не силой, но подлостью! А ты глумишься над ними!

Мужчина выпучил глаза, лицо его побагровело. Я обхватила Габриэллу руками и изо всей силы дернула назад, сдавив ей грудь. Она судорожно вздохнула и разжала пальцы.

— Прошу прощения, сэр, — бормотала я перед мужчиной. — Прошу прощения за мою дочь. Моя жена погибла от биологического оружия на Тамани, девочка до сих пор не может оправиться.

— Она чокнутая! — хрипел артист, пытаясь откашляться. — Держите ее подальше от меня, а то сдам вас Миротворцам.

Люди начинали пялиться в нашу сторону. Я достала из кармана мешочек с кислородом и бросила мужчине:

— Вот, сэр, примите в качестве извинения.

Он уже открыл рот, чтобы заорать, но передумал, увидев содержимое мешочка.

— Хорошо, — прокаркал он, поднимаясь с земли. — Мы все пережили ужасные времена.

Он взглянул на Габриэллу, которая еще не отдышалась у меня в руках, и его лицо приняло скорбное выражение — верно, привычное ему в одиночестве.

— Считайте, вам повезло, — добавил артист. — Вся моя семья была на Земле во время бомбежки. Я выжил только потому, что мотал срок.

Я склонила голову.

— Да пребудут ваши мысли в чистоте.

Я потащила Габриэллу прочь, а он горько рассмеялся.

— Лучше не надо!

Генерал сидела на шершавом полу в углу вагона Аэрострады. Я так переволновалась во время посадки, боясь привлечь внимание, что совершенно не обращала внимания на нее все это время. Вела она себя тихо и шла, куда требуется, — и ладно. Когда мы тронулись и вагон понесся вперед, а воздух начал наполняться ароматами потных тел, я, наконец, посмотрела на нее.

У ее ног ковыляло маленькое существо: поверженный боевой муравей. Он полз по кругу и шевелил одним из жвал, ища битвы, несмотря на близость конца.

— Зачем ты его взяла? — удивилась я.

Пожав плечами, Генерал ткнула муравья пальцем. Насекомое повернулось к ней и угрожающе завертело головой.

— Не мучай его, — посоветовала я. — Он будет биться до конца. Это единственное, что он умеет делать.

Я продолжала смотреть, как она дразнит муравья, обреченно ползающего по кругу.

— У тебя вообще детство было? — отстранение услышала я свой собственный голос сквозь шум дороги.

Габриэлла ответила, не поднимая глаз:

— Меня призвали в семь лет. Концепция детства была признана избыточной.

— Избыточной, — эхом вторила я, пытаясь осознать значение слова. Не было сомнений, что Армия Первого Согласия использовала этот термин в официальных документах, на которые ставила печать и рассылала семьям, населявшим окружающие луны.

— А что, по-вашему, нам оставалось делать? — На ее лице смешались злоба и скорбь. — Сидеть и пережидать войну, слабыми и неподготовленными, как ваши дети? Чтобы нас загнали в угол, заткнули рот, лишили всякой возможности действовать?

Губы Генерала задрожали:

— Вы бы хотели, чтобы другие умирали за меня. Вы бы позволили мне расти, измазав в крови старшего поколения. Мы обязаны были принять участие. Это была наша битва. Наше будущее. И Согласие позволило нам создать его.

Что-то глубоко во мне содрогнулось от этих слов.

— Я не собираюсь с тобой спорить.

— Потому что не можешь. Что ты мне скажешь? — она кровожадно улыбнулась. — Я за пределами ваших этических понятий. Вот почему мы, Малые Силы, такие ценные бойцы. Вы не могли нас убивать.

Девочка победоносно смахнула муравья, и тот упал на спину, все еще пытаясь достать до ее ноги.

— Ничтожества, — пробормотала она.

Мы замолчали. Что еще мы могли сказать друг другу? Я думала, что Генерал спит, но когда я посмотрела на нее, то увидела, что ее глаза широко открыты и она задумчиво смотрит на полоски света, пробивающегося сквозь исцарапанные окна. Она смотрела куда-то вдаль, за тысячи миль. Но куда? Где она сейчас? На мостике корабля, наблюдает, как один за другим горят под бомбами госпитали Свободных Окраин на Розенвале? За столом в кабинете из стекла и хромированной стали, готовится отдать смертоносный приказ? На операционном столе, улыбается хирургам Согласия, которые вживляют в ее тело то, что сделает ее крепче и быстрее, чем ей дано природой?

А где я сама? Я закрыла глаза. И оказалась на Проспере, в подвале госпиталя. На Тамани, в окружении трупов, свидетельствующих о моем злодеянии. На нарах в тюрьме. Я шла пошатываясь, раненая, прочь от разбитого эвакомодуля. Я была здесь. И нигде. Поэтому они меня преследуют?

Шли часы, мы молчали. Меня начал бить озноб, и я пожалела, что отдала артисту остатки шариков. Солнечные лучи пронзали вагон, люди вокруг менялись, смеялись, спорили или изливали друг другу душу. Стены были заклеены рекламой кредитов на погашение военных долгов, обещаниями семенных банков и раздачи земель, с кричащими слоганами вроде «Время исцеления» или «Ради нашего будущего». Я отвернулась.

У меня за спиной спала Генерал. Раздавленный муравей лежал у ее ног.

Я не появлялась в Пятой Гавани много месяцев, и здесь все успело измениться. Тут и там были видны признаки начавшегося процветания, подпитываемого выплатами по реституции: настоящий асфальт на дорогах, дома из металлических балок и цемента. По дорогам передвигались новые, не пропитанные насквозь пылью машины. Кипела торговля, легальная и подпольная, давая жизнь этой скудной планете. Здесь кишели приезжие из Согласных Наций, гораздо больше, чем я когда-либо видела, и все надеялись обрести здесь новую родину и сохранить себя и свои обычаи.

Только на окраинах Пятая Гавань выглядела как раньше: вонючие кособокие строения, помнящие первых ссыльных поселенцев, теснившихся вокруг военной базы в надежде на пропитание и ресурсы. Будь я одна, я бы немедля скрылась там. Но сейчас у меня не было выбора, и я шагала, низко наклонив голову, по новеньким, еще липким дорогам в сторону центра: военной базы, где корабли впервые коснулись поверхности этой планеты тридцать лет назад.

Наступала ночь. За пределами поселения, в Пустошах, ветер срывал песчинки с дюн, воздух звенел от холода, голоса спускались с неба, носясь над землей. Здесь ничто об этом не напоминало. Прямая улица пропахла жгучими ароматами дыма и перца от китайских ларьков, где жарилось на вертелах мясо неизвестных животных, на следующем перекрестке в ноздри бил запах жарящегося искусственного маиса из испанской забегаловки. Желудок сладко сжимался, вспоминая о настоящей пище. Воздух жужжал и переливался огнями разнообразных ремонтных мастерских, столовых со змеиным супом, алколавок, торгующих виски на скорпионе, змеиной настойкой и ядом «строго для медицинского применения». Возле фонтанчика с водой толпился народ с ведрами и канистрами, обмениваясь сплетнями. Здесь люди не боятся Ифов. Элемент случайности жил на этих улицах и без них: совпадения, выбор, неудачи.

Я была рада этому. Не хотелось встречаться с ними сейчас, когда дело уже почти сделано. Наверное, они заинтересуются Габриэллой, думала я, поглядывая на нее. Наверное, они оставят меня в покое и последуют за ней, куда бы ее ни отправили.

— Мы почти на месте, — предупредила я.

Габриэлла небрежно кивнула. Хотя она осматривала все вокруг внимательным взглядом, я могла побиться об заклад, что ее лихорадит. Челюсти стиснуты, на лбу бисеринки пота. Я отвернулась. Не мои проблемы. Ее люди способны вылечить любую болезнь, с их-то неограниченными ресурсами.

Вскоре перед нами предстала база. Металлический забор, проволочные ограждения, а за ними аккуратные казенные здания. Флаг лениво развевался на ветру, долетающем сюда из пустыни.

— Как раз, черт подери, вовремя, — Генерал ускорила шаг. Поняв, что я не иду следом, она остановилась в нетерпении.

— Ну?

— Я туда не пойду.

Она закатила глаза.

— Как я от тебя устала. Что насчет оплаты?

— Я подожду.

— Понадобится время на то, чтобы провести ревизию склада и понять, что можно тебе выделить.

Когда я не тронулась с места, она тяжко вздохнула.

— Хорошо, я распоряжусь доставить все тебе. Где тебя искать?

Она на глазах превращалась в военного функционера. Флаг с двойным треугольником пожирал ту ее личность, которая могла испытывать боль или замешательство.

Я потерла подбородок.

— В бензольной в Кошачьем квартале, у Чумы Фалько. Местные знают, где это.

Генерал хмыкнула:

— Местечко как раз для тебя. Хорошо. Жди доставки в двадцать два тридцать.

— А если не дождусь?

— Я поклялась перед тобой Первым и Последним Согласием. Ты забыла, что такое офицерская честь?

Я покачала головой с легкой улыбкой.

Она нахмурилась и долго меня разглядывала.

— Не скажу, что с тобой приятно было иметь дело. Но даже если ты, чертова ренегатка, ты сдержала обещание. Наверное, времена все же меняются.

Произнеся это, она легко повернулась на каблуках и зашагала к воротам, высоко подняв голову. Я видела, как солдаты предупреждающе подняли винтовки, как она успокоила их жестом и откинула волосы, показывая татуировку. Массивные клепаные ворота открылись, и маленькая детская фигурка скрылась в полутьме базы.

У меня болело в груди и шумело в голове. Нужно поскорее найти, чего бы выпить.

Пусть Гавань изменилась до неузнаваемости, но у Фалько все было по-прежнему.

Сам бар находился внутри контейнера, в котором доставлялось оружие для частей Согласия. Фалько украсила каждый сантиметр контейнера яркими непотребными граффити, резко контрастирующими с серостью военной казенщины. «Они могут застроить своими базами всю луну, — сказала она однажды, смеясь. — Но мы все равно все переделаем по-своему».

В отличие от Дамовича и многих других, Чума не провела за решеткой много времени. Говорят, что она родилась в богатой семье торговцев, но ее родители потеряли все состояние в неудачной сделке. Другие твердили, что Фалько родилась в трюме грузового корабля, направлявшегося на одну из пограничных лун.

Так или иначе, все сходились на том, что с началом войны она пошла в армию Согласия с единственной целью — обчистить их склады. После трех лет активной деятельности в сфере двойной бухгалтерии, скупки краденого, рэкета и шантажа Фалько все же попалась и получила Девятку. Очень скоро она освоилась за решеткой и начала обзаводиться одной привилегией за другой. Тюремные стены вокруг нее превратились в решето. Через восемнадцать месяцев начальник тюрьмы решил, что с него хватит, и выпустил Фалько на волю, наградив прозвищем «Чума». Он хотел напоследок оскорбить свою узницу, но ей оно понравилось.

Ныне заведение «У Фалько» было лучшим местом в Гавани, чтобы проворачивать дела. Я толкнула дверь; изнутри доносилась музыка. Звучала поп-музыка внешних планет с какого-то пиратского спутника, и я на секунду замерла, прислушиваясь.

Еще через мгновение меня грубо оттолкнули от входа: прямо у двери начали выяснять отношения два пехотинца. Их бодание не продлилось и трех секунд — из-за столика встала одна из чик, которые работали у Фалько, с пистолетом в руке. Враждующие стороны тут же прекратили драку и покинули зал.

У меня по спине побежали мурашки от ощущения, что кто-то внимательно меня разглядывает. Осмотревшись, я обнаружила за столиком в дальнем углу саму Фалько. Вот она, смеется одним большим карим глазом (вместо второго — массивный шрам). Сняв шляпу, я направилась к ней. Рядом стояла еще одна чика, с начесом из светлых волос и загорелой кожей, напоминающей красноватый оттенок Пустошей. Кобуру и патронташ украшали геометрические узоры и надписи, а также множество заклепок — фирменный стиль чик. Вооруженная леди презрительно осмотрела меня, явно не понимая, с чего ее боссу тратить время на подобные отбросы. Но Фалько улыбалась.

— Пегги, — сказала Чума, подвигая мне стул ногой. — Это доктор Лоу. Это она вытащила пулю у меня из черепушки.

Чика взглянула на меня уже более дружелюбно, но все еще не могла скрыть своего отвращения к моему изрядно помятому внешнему виду. Фалько перегнулась через стол и похлопала ее по руке:

— Пег, принеси нам бутылочку и пару консерв, — она скосила свой единственный глаз на меня. — Кажется, доку сейчас не помешает.

Я сняла с плеча аптечку.

— С чего ты взяла?

— Давай назовем это интуицией. Это ведь ты сошла с Аэрострады с ребенком около часа назад?

Информаторы сработали быстро.

— Долго рассказывать, Чу. А расскажу — не поверишь.

— Не волнуйся, мне птичка уже многое начирикала. Ты в курсе, что за твоей головой охотятся какие-то змеееды по фамилии Квалькавич?

Я лишь закатила глаза. Пегги принесла бутылочку бензольного раствора и две открытые жестянки.

— Вишня? — удивилась я, когда она поставила их передо мной на стол. — И персик? Бизнес процветает, я погляжу.

— Именно, — кивнула Фалько, разливая по стаканам алкоголь. — И проблемы мне не нужны.

— Мне тоже.

— Хорошо, — она подвинула ко мне стакан. — За это и выпьем.

Бензол у Фалько состоял из виски, сдобренного каким-то секретным набором химикатов. Коктейль приносил ужасающую головную боль на следующее утро, но в первые часы даровал эйфорию. Я залпом выпила первую порцию, будто это была вода.

Фалько улыбалась. Сейчас она выглядела значительно лучше, чем при нашем расставании. Тогда шальная пуля в пылу разборок с конкурирующей группировкой влетела ей прямо в глазное яблоко и чудом не задела мозг. У меня не оставалось выбора — пулю я достала вместе с глазным яблоком. Когда Чума пришла в себя, я боялась, что она проклянет меня за потерянный глаз, но она лишь дернула головой, корчась от боли, и сказала, что прекрасно проживет и с одним.

Она сразу решительно отказалась от повязки, а теперь, похоже, смачивала пустую глазницу алкоголем — чтобы выжечь нервные окончания и сделать ее нечувствительной. Единственный глаз задорно горел, на щеках играл румянец, чисто выбритый череп блестел в свете ламп, на губах радужная помада. Она была одета в свое обычное облачение: старую армейскую куртку, перекрашенную в желтый с ярко-голубым.

— Ну, — Чума опустила вишенку в свой стакан. — Говорить-то собираешься?

Я молча попробовала ягоды. Вкусовые рецепторы буквально взорвались от наслаждения, так что захотелось закрыть глаза. Проводив ягоду щедрым глотком, я попыталась сосредоточиться.

— В общем, я в Пустошах, на север от Красного Лба, — сказала я, чувствуя, как теплеет в голове, — сидела, никого не трогала, и тут…

— Увидела корабль.

— Да, — подтвердила я. — Точнее, то, что от него осталось.

Чума покрутила в руках стакан:

— Говорят, это разбился корабль Согласия с Генералом на борту. Она погибла. Сама понимаешь, все армейское начальство пришло в ярость.

Я замерла со стаканом в руке:

— В смысле, погибла?

Моя собеседница удивленно подняла бровь.

— Так было написано в информационном бюллетене. Поисковая команда обнаружила ее тело до прихода Ловцов. Труп сейчас везут на базу для торжественных похорон.

Я ошарашенно смотрела на нее. Тепло в голове уже не вызывало приятных ощущений, контрастируя с похолодевшей спиной. «Забудь, — твердила я себе. — Забудь и пей».

— Где бюллетень? — выдавила я из себя вместо этого.

Фалько жестом попросила одну из чик принести модуль связи, а потом снова повернулась ко мне.

— Что с тобой? — удивилась она. — У тебя физиономия, как засохший сыр.

— Просто… Дай мне сначала прочесть, что там пишут.

Чума не возражала, она молча положила передо мной замызганный экран. Я нетерпеливо тыкала в него, пока он не загрузился, на экране тусклыми электронными чернилами проявились буквы. Я пролистала последние новости и объявления о судебных процессах, новых производствах и местных выборах, пока не нашла нужную страницу.

Буквы расплылись, и бюллетень автоматически переключился на следующую страницу. Там была фотография: серьезная девочка, выглядящая гораздо старше своих лет. Черные волосы убраны назад, открывая знаки отличия, подбородок гордо вздернут над плотно застегнутым воротом мундира, увешанного медалями. Это была она. Это точно была она.

— Что за чертовщина?

Чума быстро перевела взгляд куда-то мне за спину. Обернувшись, я увидела, как четыре солдата Согласия входят в бар.

— Уж изволь сама мне объяснить, — пробормотала Фалько.

Все разговоры стихли. Даже бодающиеся пехотинцы встали, как вкопанные. Чики медленно поднялись со стульев, их руки потянулись к кобурам. Пегги сдвинулась в сторону, готовая закрыть Фалько. Старший солдат, девушка в серой форме, лениво взглянула по сторонам, совершенно не боясь повисшей в загустевшем воздухе угрозой.

— Мы ищем медика по имени Лоу, — заявила она.

Всеми фибрами своей души я мечтала сжаться, спрятаться в самую маленькую щель и не выползать, покуда они не уйдут. Но нет. У них моя награда. Медикаменты, которые мне были нужны, чтобы дальше пополнять счет.

Я поднялась. Где-то там, за пределами времени и пространства, дорожка подошла к развилке, они подняли голову, будто стервятники в предвкушении новой добычи.

— Я Лоу.

Все посетители посмотрели на меня. Старший солдат склонила голову и сказала:

— У нас твой товар.

Вишни и бензол встали колом в горле. Зачем я только пила?

— Хорошо.

Трое солдат повернулись и вышли, но девушка осталась стоять у выхода, глядя мне прямо в глаза. Снова повернувшись к столу, я почувствовала струйки пота, стекающие по шрамам, плотно замотанным шарфом. Фалько смерила меня тяжелым взглядом.

— Давай-ка я заплачу за выпивку, — громко произнесла я, кивнув подбородком в сторону бутылки и полупустых консервных банок. — Только у меня нет мелочи.

Чума сощурилась.

— Конечно, — ответила она. — Я поищу.

Она встала и проследовала к барной стойке, наградив девушку-солдата самодовольной улыбкой.

Я была напряжена. Посылка здесь, как Генерал и обещала. Но если Генерал официально мертва, кто, черт подери, дал мне это обещание? Кого я вела через пустыню?

В моей голове раскатился чей-то смех. «Ты привела одну ее версию. А остальные? Генерал Ортис, которая погибла при кораблекрушении, и та, которую ты придушила в пустыне? И та, которую ты оставила Ловцам?»

— Вот, — Фалько высыпала на барную стойку горсть медяков. Я опустила глаза. Я надеялась, она поймет, что я просила не о деньгах.

— Док, и больше не тащи грязь в мой бар. Любого другого за такое я бы прикончила.

— Фалько… — начала было я, но другая женщина подошла ко мне сзади и обняла за плечи. За ворот рубахи упало что-то маленькое и тяжелое и остановилось где-то на уровне пояса. Оружие.

— Во что бы ты ни ввязалась, будь осторожна, — прошептала благодетельница.

Я обняла ее в ответ. Осталось только взять шляпу и аптечку и отправиться за солдатами. Шокер неприятно холодил живот.

— И куда мы идем? — я знала, что спрашивать бесполезно, но безвольно следовать за четверкой солдат Согласия через изогнутые улицы Кошачьего квартала, где каждый второй плевал нам вслед, я тоже была не в состоянии.

— Товар там, впереди, — невозмутимо ответила старшая. — Бар неподходящее место для обмена.

Я окинула ее взглядом, ища признаки обмана. Несмотря на жесткую манеру речи, она была совсем юна, не старше шестнадцати лет. Может, когда-то была кандидатом на зачисление в Малые Силы? Черные волосы аккуратно собраны на затылке, форма застегнута на все пуговицы. Рядом с ней я чувствовала себя пустынной жабой, квакающей в пыли и дышащей бензольными парами. При каждом шаге шокер тыкался рукояткой мне в живот.

— Что вы привезли? — спросила я.

— Четыре ящика медикаментов, — ответила она незамедлительно. — Капрал Тулио в курсе подробностей.

— Восемь упаковок иммуномодуляторов, — начал перечислять один из парней. — Шестнадцать упаковок антибиотиков. Один ящик бинтов. Пятьсот ампул с обезболивающим. Тридцать упаковок стерильного перевязочного материала…

Список продолжался. Если это правда, мне хватит на год-полтора. И ведь это армейские лекарства. Можно их даже разводить, и все равно они будут лучше, чем то, что можно найти на черном рынке. Я ускорила шаг, поравнявшись со старшей.

— Генерал послала это лично?

— Нам было приказано доставить все безотлагательно.

— Генерал приказала?

— Командир приказал.

— И кто этот командир?

Она остановилась. Поначалу я подумала, что довела ее до белого каления, но сержант лишь молча ткнула пальцем вперед. Мы дошли до конца Кошачьего квартала, где развалившиеся халабуды и брошенный транспорт уступали место пустырю, за которым виднелась ограда базы.

На пустыре, под присмотром солдата Согласия, стоял новенький блестящий мул. На багажнике, аккуратно прикрытые брезентом, стояли ящики. Не в силах сдержать восхищения, я сделала несколько шагов вперед.

В тот же момент словно разверзлись небеса, и внезапный шквал пустынного ветра швырнул горсть песка в глаза солдату, стоящему возле мула. Он выругался и начал тереть глаза, а за спиной у меня клацнул металл. Солдаты передернули затворы.

Я бросилась на землю, выхватила шокер и выстрелила.

Мул и правда оказался исправным и новеньким, армейского образца. А вот ящики в багажнике оказались приманкой. Пустые, все до единого. Выругавшись, я скинула их на землю.

И я чуть не повелась.

Кровь кипела от алкоголя и адреналина, в голове что-то нашептывали голоса. Шокер в руке жужжал, перезаряжаясь. Один из солдат застонал и перевернулся на бок, поливая все вокруг кровью из разбитого носа и пытаясь нащупать автомат.

Я подошла и поставила ботинок ему на грудь.

— Говори.

От ужаса солдат широко раскрыл серые глаза.

— Я не знаю. Я ничего не знаю, честно. Гарнет получала приказы.

Я сняла аптечку с плеча. Солдат облегченно выдохнул, но тут увидел у меня в руке шприц.

— Мы, — солдат стал заикаться, — мы получили приказ устранить медика по имени Десятка Лоу.

— Кто отдал приказ? — Такое чувство, что впервые за многие годы мои мысли стали предельно ясными. Ни сомнений, ни промедления. — Генерал Ортис?

— Генерал Ортис мертва.

— Кого же я сюда привела? Кто вошел в ворота базы два часа назад?

— Командир сказал… командир сказал, это фальшивка. Двойник.

Я нахмурила брови.

— Пожалуйста, — голос солдата дрожал. — Не убивайте меня, на вас и так уже три трупа.

— Ты ошибся на несколько тысяч, — ответила я, втыкая шприц.

Я на всякий случай прощупала его пульс перед тем, как подняться. А вдруг он сказал правду? Что, если Генерал, моя Генерал, была лишь двойником? Но она так страстно говорила о Тамани, как будто сама была там… Как она глядела на умирающего муравья — вся эта злость и скорбь о тысячах оборванных жизней.

Снова неведомо откуда налетел ветер и облизал мою горячечную кожу, попробовал капельку бензола с губ, обвился вокруг пальцев, сжимающих шокер.

Они уже знали, что я сделаю дальше.

Я начала стаскивать с солдата форму.

— Стой!

Я плавно затормозила. Металлическая ограда блестела в лунном свете, ворота плотно закрыты. Я не поднимала головы, глядя на свои запястья, торчащие из слишком коротких рукавов формы.

— Сержант Гарнет? — спросил кто-то из будки за воротами. Краем глаза я разглядела темную фигуру, приближающуюся к воротам. Даже в темноте бинты, которыми я замотала шею, были хорошо видны.

— Что там у вас случилось? Вызвать медика?

— Не надо, — отозвалась я.

И выстрелила.

Солдат упал, прямо в объятия второго пехотинца, вышедшего следом. Через мгновение он тоже лежал.

Ворота, грозные на вид, оказались дешевкой, открывающейся именной картой. Либо на базе нечего охранять, либо Согласие не считало нужным тратиться на охранное оборудование на отдаленных лунах вроде этой. Ну, им же хуже. Я быстро проникла на территорию.

Впереди открывался ярко освещенный плац, пыльные постройки и горделиво развевающийся флаг Согласия. Я объехала территорию, прячась в тени зданий.

Жива ли еще Генерал?

«Ты рискуешь всем ради праздного любопытства».

Это живая душа. К тому же еще ребенок.

«Она машина для убийства. В любом другом месте и в любой другой ситуации она бы уничтожила тебя, не моргнув глазом».

Но мы не в какой-то другой ситуации. Мы здесь.

«Хочешь умереть из-за чокнутого подростка?»

Кто сказал про «умереть»?

Я взглянула наверх. По небу плыли облака, похожие на радужные бензиновые пятна на воде. «Они этого хотят, — ответила я женщине из прошлого внутри меня. — Они помогут».

Я остановилась и прислушалась. Ни криков, ни сигнала тревоги. Это говорило о двух вещах: во-первых, на базе не хватает персонала и оборудования, а во-вторых, где-то в глубине происходят более важные вещи.

Я осмотрелась. Где она может быть? Базы вроде этой построены по единому образцу, их доставляют в виде готовых модулей и сбрасывают на указанную площадку. Генерал больна. Значит, лазарет. Я неохотно напрягла память. Она хранила слишком много отвратительного, о чем хотелось забыть навсегда.

Где-то хлопнула дверь, и эхо разнеслось по пустому плацу, вернув меня из оцепенения. Я увидела фигурку, бегущую в сторону оставленных мною открытыми ворот.

Время действовать. Я обогнула плац. Они следовали за мной по пятам, как стая борзых собак. В предвкушении пиршества.

Носилки в коридоре подтвердили, что я на верном пути. Стены обклеены выцветшими плакатами с грозными предупреждениями об опасности загрязнений и инопланетных инфекций. В воздухе резкий запах антисептика.

Я прошла половину коридора, когда появились двое солдат. Я замерла на секунду, ожидая, что они откроют огонь, но пара была слишком поглощена разговором. Только тогда я вспомнила, что на мне форма и бинты — вполне сойду за пациента.

На их форме были нашивки Флота. Что флотские забыли в пыли пограничной луны? Пропустив их, я ускорила шаг.

Сначала общая палата. СО меня как следует натаскали, так что я могла начертить схему лазарета с закрытыми глазами. Потом операционная. Сканер. Кладовая. Я остановилась, опершись рукой на стену.

Из процедурной доносились голоса. Один тихий, тревожный. А второй ни с чем не перепутаешь.

Я прошла вперед и пинком открыла дверь.

Три человека воззрились на пришельца: медик в зеленом мундире со шприцом в руке, тучный капитан за столом и она.

Генерал Габриэлла Ортис собственной персоной, вымытая, в полном парадном облачении с закатанным для инъекции рукавом. Несмотря на всю свою психологическую подготовку, она ошарашенно воззрилась на меня и мою форму армии Согласия.

— Ты как сюда попала? — рявкнула она.

Вместо ответа я выдернула из-за пояса шокер и выстрелила. Тучный капитан мешком повалился на землю. Краем глаза я видела, как съежился медик, не выпуская из рук шприц. Генерал не шелохнулась.

— Понимаю, — произнесла она. — Пришла меня убивать.

— Наоборот.

Габриэлла нахмурилась. Медик пошел было на меня, сжимая шприц, но я встретила его крепким ударом в солнечное сплетение. Шприц звякнул, покатившись по полу. Я взяла медика за горло и приставила шокер к его шее.

— Я не пытаюсь тебя убить, — выдохнула я. — Это они пытаются.

— Что?

Я пропустила вопрос мимо ушей. Медик вел себя странно: уставившись на пустой экран, полностью занимавший одну из стен, он беззвучно шевелил губами.

— Что в шприце?

Врач не ответил, только перестал шевелить губами и тяжело дышал. Генерал медленно поднялась с кресла и подобрала с пола шприц с мутноватым раствором.

— Они сказали, что там иммуномодулятор, — задумчиво протянула она. — Ну, давай, говори. Что в шприце?

— П-просто раствор для поддержания иммунитета, — заикался доктор. — Как вы и сказали. Что там еще может быть?

Но я прекрасно видела, как липкий пот катится бусинками у него по шее, чувствовала запах страха, исходящий от него. Я посильнее надавила на шокер.

— Это мундир сержанта Гарнет, — внезапно сказала мне Генерал.

— Сержант Гарнет пыталась меня убить.

— А посылка?

— Посылки не было. Была приманка, — я поглядела ей в глаза. — Они написали, что ты погибла. Я прочла в бюллетене по связи. Это не медосмотр. Это казнь.

Генерал нахмурилась.

— Ты чокнулась, ренегатка.

Я указала подбородком на шприц.

— Ну тогда сама убедись.

Девочка глядела на меня несколько бесконечных секунд, а потом шагнула вперед и воткнула шприц в бедро медику.

Врач охнул и заерзал, пытаясь вырваться, достать рукой до шприца. Генерал крепко его держала, не убирая большого пальца с поршня.

— А что случилось? — ехидно произнесла девочка. — Это же просто иммуномодулятор.

— Помогите! — медик хрипел в панике. — Помогите!

Замигал свет, и на экране появилось изображение зала, заполненного людьми в форме. В центре сидела пожилая женщина. Ее седые вьющиеся волосы были коротко подстрижены, открывая знаки отличия на светлой коже: два выцветших треугольника и четыре толстые линии. На мундире теснились медали и наградные ленты.

— Генерал Ортис, — ее голос казался гипнотизирующим. — Отставить.

Девочка замешкалась.

— Командир?

Женщина продолжала. На лице у нее не дрогнул ни один мускул:

— В соответствии со статутом Армии Первого Согласия я, Главнокомандующая Беатрис Элайн, отдала приказ, предписывающий твое немедленное гуманное устранение. — На ее лице промелькнуло сострадание. — Мне жаль, Габи.

Генерал отозвалась дрогнувшим голосом:

— Гуманное устранение?

Женщина коротко кивнула и перевела взгляд на медика. Тот стоял, опираясь на стену, и растирал бедро.

— Ты умираешь. Еще месяц, от силы два, и твой организм откажет. Твой корабль должен был разбиться. Если бы не твой сопровождающий…

Я в ужасе смотрела на экран. В голове всплыл мой счет спасенных жизней. Скольких они сгубили на этой консервной банке, только чтобы быстро и без лишнего шума избавиться от одного из своих?

— Это правда? — спросила девочка. — То, что она говорит.

Вопрос был обращен ко мне. Я оторвалась от каменной маски Главнокомандующей и перевела взгляд на Габриэллу.

— Ты меня лечила. Это правда? То, что мое тело отказывает.

Она и сама прекрасно знала ответ. Она стоически перенесла путешествие через Пустоши, кривясь и корчась от боли. Я медленно кивнула:

— Ты больна. Но насчет смерти… Не могу сказать.

— Хватит, — рявкнула Главнокомандующая. — Мы эксперты в этом вопросе. Нам не нужны советы зеков. — Она снова обратилась к Генералу: — Мы уже знаем, как идет процесс, Ортис. Два года назад это начало происходить с серией «A». По мере взросления организм попросту начинает отказывать. Мы пытались бороться, но оказалось, что ничего нельзя сделать. Это мучительный, постыдный конец. Мы отдали приказ на гуманное устранение, чтобы ты избежала позорной смерти на больничной койке, встретила смерть с гордо поднятой головой, — она подняла подбородок. — Как и подобает офицеру твоего ранга.

Генерал издала неясный звук и, уронив голову, уставилась в пол. Так же она сидела в вагоне, глядя на умирающего муравья. Знала ли она уже тогда, что обречена?

— Что будет с ренегаткой? — спросила девочка хрипло. — Когда я умру, что с ней сделают?

Главнокомандующая удивилась.

— Она явно не в себе. Но если хочешь, мы можем выдать особое разрешение и отправить ее в специальное учреждение, под охрану, — женщина даже не взглянула в мою сторону. — Мы можем сделать это в благодарность за твою безупречную службу, генерал. В память о тебе.

— В память обо мне, — пробормотала себе под нос Габриэлла и подняла голову. В ее покрасневших глазах сверкнула решимость. — Хорошо. Я понимаю.

— Генерал… — я протянула к ней руку.

— Отойди, Лоу, это не тебе решать. — На ее губах появилась легкая улыбка. — Как ни странно, я рада, что ты сейчас здесь.

И протянула руку:

— Благодарю за помощь.

Сделав усилие, я взяла ее маленькую жесткую руку.

— Хорошо, — произнесла Генерал, убрав руки за спину. — Я готова.

Главнокомандующая кивнула:

— Медик?

Судорожно сглотнув, медик оторвался от стены и поднял с пола все еще полный шприц, запачканный его собственной кровью. Дрожащими руками он вытер иглу и отодвинул меня плечом, так что я едва не упала, споткнувшись о распростертую тушу капитана.

— По моему сигналу, — велела Главнокомандующая. Врач приставил иглу к плечу Генерала.

Не в силах на это смотреть, я опустила глаза на лежащее под ногами тело. И заметила нечто странное: на поясе болталась пустая кобура, хотя я не сомневалась, что только что в ней было оружие. Я с тревогой взглянула на Габриэллу.

Она и Главнокомандующая пристально смотрели друг на друга. Их глаза напоминали точки на двух кубиках игральных костей. Воздух вокруг нас завибрировал.

— Не… — начала я.

Грохнул выстрел, и медик отлетел к стене с дырой от плазменного заряда в груди. Генерал развернулась на месте и вторым выстрелом разнесла камеру. Экран погас.

Она повернула ко мне обагренное кровью лицо и улыбнулась.