Десятая сила

Три луны парили над деревьями. Облака плыли по небу, серебряный свет мерцал, смешивался с золотым светом костров. Калвин глубоко вдохнула, холодный воздух обжигал ее горло. Брайали посмотрела на нее, торжествуя.

Давай, дочь!

Калвин подняла руку и опустила ее на барабан, эхо разнеслось в ночи. Шум испугал ее, и ладонь саднило. Она опускала руку на барабан снова и снова, пока не зазвучал ритм, сильный и уверенный, как биение ее сердца. Барабанщики Древесного народа застучали более сложный и мягкий ритм.

Халасаа топнул ногой раз, второй, в такт с барабаном Калвин, он медленно пошел по кругу поляны, в круге зрителей, его колени были согнуты, а глаза сияли. Он исполнял танец скорби, праздник смерти, что приносила жизнь, и земля дрожала под его топающей ногой. Калвин ощущала напряжение ждущих, оно усиливалось, будто Халасаа заводил их, кружась.

Колокольчики и флейты плели нежную нить звука в ритме барабанов, и Брайали затанцевала. Калвин поняла, что била по барабану быстрее, вед ее сердце ускорило биение. Никто из тех, кто видел Брайали, не посчитал бы ее старушкой: она двигалась с грацией девушки. Сестры и женщины деревни начали хлопать в ладоши, прыгнули в круг. Вдруг поляну наполнили веселые, раскачивающиеся и грациозные женщины, оживляющие землю под ногами, ведь их тела давали жизнь, и она мерцала на их пальцах, пока они танцевали.

На краю круга мужчины деревни и Спиридреля топали ритмично босыми ногами по замерзшей земле. Один за другим, они кружились, выходили на поляну, раскинув руки, мужчины и женщины танцевали вместе.

Калвин стояла в центре круга танцующих, точка, ось танца. И она запела. В этот день сестры укрепляли Стену льда. Но Калвин пела чары отмены, песню, что рассеивала лед. Это была песнь открытия, чары, что топили барьеры и выпускали запертое. Магия поднялась в ней, теплая и покалывающая, как огонь, и онемевшее сердце ее оттаяло. Слезы, что были замерзшими в ней, полились по лицу, и она ощущала их соль, пока пела.

Одна за другой, сестры присоединялись к Калвин, и песня с музыкой, дудочки, колокольчики и барабаны, сплетались в единое целое. Все были теперь частью танца. Калвин заметила сильное пение Лии. Тонно топал ногой, играя простую мелодию. Джилли хлопала в ладоши, ее щеки были румяными. Они вскидывали головы, по коже лился пот, танцующие кружились, плели узор, такой же сложный, как музыка. Поляну наполнили летающие фигуры, но, в отличие от тренировок, никто не сталкивался, даже не задевал друг друга пальцами.

Костры трещали, огонь плясал, тени мелькали над танцующими, чьи движения подражали огню. Сверкнули золотые волосы Килы, мелькнули ее ноги, зазвучал ее смех среди музыки. Лицо Дэрроу было бледным в тенях. Он склонялся вперед, его серо-зеленые глаза пристально следили за танцем, за Калвин. Ее ладонь била по барабану, но ей уже не было больно. Она пела, голос затерялся среди множества голосов; она неосознанно двигалась под музыку, плакала и смеялась.

По краю поляны были те, кто отошел перевести дыхание. Но они хлопали или играли на барабанах и флейтах. Он пели или кричали в поддержку, кивали и покачивались под переливы чаропесни. Калвин вдруг поняла, что наблюдение было так же важно, как и танец, движения и пение.

За кругом огней на ветру трепетали деревья, озаренные луной, словно присоединились к танцу. Калвин с радостью поняла, что жизненная сила земли, замерзшая надолго, затрепетала, откликнулась на зов танца. Из-под толстого льда водопада доносился гул, смешивался с пением — вода пробуждалась ото сна.

Кто-то забрал барабан из рук Калвин, и она смогла свободно присоединиться к танцу. Запах дыма и пота наполнял ее ноздри, а еще был холодный запах леса и льда. Знакомые лица расплывались. Траут, Джилли, Тонно, Урска, Халасаа. Там пронеслась Мика, кружась, сверкая золотыми глазами?

Мика, прости! — крикнула Калвин мыслями. Слезы лились по ее лицу, музыка становилась все быстрее. Кила схватила ее за руки, и девушки танцевали вместе. Кила взмахивала ногами, вытягивая носочки, и Калвин подражала ей, смеясь сквозь песню. Лицо Килы сияло от радости, ее волосы летали золотым облаком, и на миг девушки обнялись, сердца стучали рядом друг с другом, а потом Кила пропала в танце.

Но теперь музыка, как по беззвучному приказу, стала замедляться; дикий ритм успокаивался. Барабаны и колокольчики были брошены, все бросились к середине поляны. Костры догорали, угли сияли красным. Танцующие медленно кружились, взявшись за руки; жрицы еще пели, но другой музыки не было.

Калвин вернулась в центр круга, медленно кружилась, раскинув руки. Она смотрела на лица, читала эмоции, и там были и радость, и усталость, и горе. У многих танцующих на глазах блестели слезы. Они волочили ноги, волосы обвисли, одежда помялась, и хоровод двигался все медленнее.

Чары угасали в конце каждого ритуала. Калвин ощутила, как собрала внимание поющих, как нити в руке. Конец был близко, и они последуют за ней. Калвин довела их до последней фразы, последняя нота зазвенела в воздухе. И — тишина.

В тишине, будто поднималась волна, магия достигла пика. Рука об руку, сила текла по кольцу. Она исходила от земли под ними, согретая их ногами, и от ледяного воздуха, что они вдыхали в свои легкие. Певчие и те, что были без дара, Древесный народ и Голоса — все были звеньями в большой цепи живой магии, что становилась все сильнее. Хоровод медленно двигался, сила росла, закручивалась. Это была ось, вокруг которой вращался весь Тремарис, весь мир.

Как тепло от горячего огня, целебная магия разнеслась по долине. Она легко миновала Стену льда и растопила ее. Она пробежала по лесам и горам, по долинам, все шире от круга танцующих. Калвин, Поющая все песни, была в центре колеса. И ее рука крутила его.

Калвин была заполнена светом, как в тот раз, когда выбралась из Узла вод. Вся усталость пропала. Она не хотела прекращать, она хотела танцевать до утра. А потом она увидела бледно-голубое небо за деревьями. Утро! И раздался звук, который она давно не слышала: пение птиц. Они танцевали всю ночь.

С рассветом сила, что соединяла танцующих, рассеялась, отпустила их. Только потом Калвин с уколом боли вспомнила о Дэрроу. Она повернулась туда, где он сидел в тени пылающего дерева. Но стул Лии был пустым. Дэрроу пропал.

— Калвин!

Она обернулась. Дэрроу вырвался из круга танцующих и побежал к ней по поляне. Он высоко держал голову, глаза искрились. Он кричал, радостно и четко, и он бежал, бежал… Калвин заплакала. Она одним прыжком оказалась в его руках, и он уткнулся лицом в ее шею и черные волосы.

Круг быстро рассеялся. Люди опускались у углей. Другие обнимались, целовались и плакали в объятиях друг друга. Халасаа ушел за деревья. Кто-то принес чайники из поселения и стал варить чай с шиповником на углях. Кила сидела рядом с Тонно с головой на его плече. Траут почти спал, прислонившись к стволу дерева. Одну за другой приветствовали радостно жриц, что болели, а теперь покинули кровати и прибежали на долину, исцеленные, как Дэрроу.

Дэрроу выбрался из рук Калвин и тихо сказал:

— Мы можем где-нибудь уединиться?

Калвин замешкалась. Она ощущала нетерпеливый взгляд Брайали спиной. Она взяла его за руку.

— Идем.

Она увела его с поляны, вокруг черного пруда и по склону меж голых деревьев. Ее тело гудело от магии: весь мир гудел от чар. В долине внизу стоял тихий гул разговоров, треск костра, свист кипящего чайника и журчание водопада.

Она привела его в тайное место, что нашла в детстве. Ветви дерева были низко склонены, и Калвин с Дэрроу забрались под них, попали в сухое закрытое место. Под деревом не было снега, землю покрывал мягкий мох. Они сели рядом друг с другом под крышей из веток. Дэрроу начал что-то говорить, но Калвин коснулась пальцем его губ, и он поцеловал ее палец. Он нежно перевернул ее ладонь, начертил пальцем знаки. Смех задрожал на ее губах, и они голодно поцеловались, будто никогда раньше этого не делали.

Дэрроу сорвал резной гребень, и Калвин тряхнула волосами. Они замерцали, как темный опал, как в священных пещерах. Дэрроу провел пальцами по шелковистым волосам и притянул Калвин к себе на землю, и ее волосы ниспадали вокруг них водопадом.

ПЯТНАДЦАТЬ

Поющая все песни

Нежный весенний ветерок пах цветами и солнцем. Калвин глубоко дышала им, пока шагала по тропинке к деревне Анари. Бледное небо раскинулось над новой зеленью долины, и обычно сонная река разлилась от растаявшего снега и льда и грохотала. Траут предупреждал, что, когда они дойдут до Калисонс вниз по течению, каналы будут переполнены, и улицы будут по пояс залиты водой.

В похожий день в начале весны Калвин нашла раненого Дэрроу у Стены. Она помнила, какой неловкой и непослушной была, не уверенной в себе, полной страхов. Больше двух лет прошло с того дня, и она изменилась. Мир изменился.

Сегодня был ее последний день в Антарисе. Калвин не знала, когда вернется. Она шла попрощаться с Микой и Марной. Она была в голубой тунике, цвета весеннего неба, и она сняла башмачки с мягкой подошвой, чтобы ощутить траву под ногами. В ее темных заплетенных волосах были маленькие белые цветы. И, хоть она не замечала этого, ее окружала аура сильной магии.

Калвин босиком пробежала по деревянному мосту над рекой. Вода бурлила, полная белой пены, почти доставала до поста, и на ее ноги попадали брызги. Когда-то это напугало бы ее, но теперь она радовалась прохладе воды на коже.

Завтра до рассвета они отправятся в Меритурос. Дэрроу долго отсутствовал, и они договорились, сидя в главном зале прошлой ночью, что Меритуросу больше всего требовались новые знания.

Будет приятно увидеть жизнь в той сухой земле, — улыбнулся Халасаа.

— Я рада, что ты идешь, — ответила Калвин. — Я думала, ты вернешься на Дикие земли с Брайали и остальными.

Я не могу так скоро оставить сестру. Надеюсь, я не буду вам мешать, — он улыбнулся шире.

— Ни за что, — сказал Дэрроу. — А если будешь, это поправимо, — он песней магии железа надвинул соломенную шляпу Халасаа ему на глаза.

— Мешай им, Халасаа, — прорычал Тонно. — Я не хочу видеть, как они обжимаются по всему «Перокрылу», спотыкаясь о канаты и глядя друг другу в глаза. Нет ничего хуже пары влюбленных на корабле.

— Тогда и ты будь осторожен, — сказал Дэрроу, посмотрев на Килу. Она болтала с Лией в дальнем углу, обсуждала тонкости управления. Будто услышав свое имя, она оглянулась и просияла.

— Не знаю, о чем ты, — буркнул Тонно, но румяней покрыл его шею и уши.

Хватит! — быстро предупредила Калвин, но было поздно. Траут вскочил и ушел из зала.

Тонно покачал кудрявой головой.

— Проклятый язык!

— Я не представляю, как ощущал бы себя, если… — Дэрроу замолк. — Я не знал, что он так сильно любил Мику.

— Он сам не знал, — тихо сказала Калвин.

Время ему поможет, — серьезно сказал Халасаа. — Это не уберет горе, но поможет ему нести горе дальше. Поможет всем нам.

Калвин молчала. Но она знала, ощущала, ступив на кладбище Анари, что ее скорбь по Мике была раной, что никогда не заживет. Она застряла в ней темным камнем.

Они похоронили Мику рядом с Марной под шелестящими деревьями с белыми цветами и новой листвой. Пчелы гудели у цветов, словно спешили наверстать упущенное. Казалось, оставлять тут Мику неправильно, ведь она была далеко от океана, который любила. Но Калвин посмотрела на долину, увидела там волны полевых цветов, темно-синих, белых и зеленых. Каждую весну Мика будет рядом с морем. И, чтобы отметить ее могилу, Траут построил особый указатель, что всегда стрелкой показывал на острова, где она родилась.

* * *

Калвин сидела на нагретой солнцем траве. Полевых цветов было много, но только козы могли их есть. Тяжелые времена в Тремарисе еще не кончились, многие люди будут голодать до следующего урожая. Но урожай будет хорошим. Они провели еще два Танца Становления в священной долине, и с каждой церемонией земля будто вытягивалась и урчала, как кот на солнце. Калвин смотрела и всюду видела жизнь, вырывающуюся из почвы, побеги тянулись вверх, разворачивали листья. Лиа продолжит Танцы, когда они уйдут, добавив этот ритуал в календарь Богини.

Брайали теперь унесла знания о Танце к Древесному народу, и ритуалы будут проводить там, в пещере возле Узла вод. Несколько жриц ушло с ними, чтобы вызывать целебную магию.

Может, у наших детей будет дар Становления, — глаза Брайали сияли, когда она прощалась с Калвин. — Или можешь отправить к нам свою дочь или своего сына, — она коснулась живота Калвин, ее глаза мерцали. — Но со временем, дитя!

Калвин вытянула ноги на мягкой траве.

— Мы назовем нашу первую дочь в твою честь, Мика, — прошептала она, глядя на море цветов и горы на горизонте.

Дел еще было много. Нужно было срочно разнести весть о Танце становления во все уголки Тремариса. А еще нужно было вернуть чаропесни всех видов в повседневную жизнь, отыскать певчих на всех землях, где их презирали и боялись так долго. Их нужно было научить гордиться, научить их песням, что были почти забыты. И всех, не только певчих, нужно было научить новой силе — Десятой, Силе Знаков. Как Дэрроу сказал прошлой ночью:

— У Поющей все песни работы на всю жизнь.

Все ушли, и они остались одни. Калвин прислонилась к его плечу.

— Я думала… когда я стану Поющей, все будет проще. Но с каждым шагом только сложнее. Лиа не скажет этого, но она злится на меня. Она думает, что я должна остаться в Антарисе и быть Высшей жрицей, как хотела Марна. И Сибрил все еще не верит, что мы правы! Он вернется в леса и расскажет спиридрельцам, что я — наглая лгунья, что использовала магию Древесного народа, не имея на то права.

— На каждого Сибрила есть Брайали и сотни других. Не переживай из-за него.

— Я уже сделала столько ошибок, — она замолчала, уточнять про Мику даже не требовалось. Она тихо сказала. — Думаю, я зря отослала Самиса… корабль. Там было столько записей, чаропесен и истории, столько знаний, что пригодились бы нам.

— Мы сделаем свои записи, заменим утерянное. Траут должен изобрести до нас способ письма, что лучше резьбы по камню или дереву. Мы будем путешествовать по миру, записывать знания всех земель, делиться тем, что знаем. Звезда не врала. Это новая эра Тремариса.

— Но…

Дэрроу покачал головой.

— Все ошибаются, любимая. Даже Поющая все песни. Если ты будешь отступать, боясь ошибиться, то никогда не достигнешь того, что должна. И с каждым вызовом ты станешь сильнее. Я буду тебе помогать, мы все тебе поможем. Даже Кила, и у нее есть своя мудрость. После стольких лет планов против Меритуроса она научилась судить характеры. Ты увидишь, — он пригладил прядь ее волос. — Знаешь, что Джилли рассказывает младшим? Что ты — Богиня, что сошла с небес, чтобы жить со смертными.

Калвин села.

— Что за глупости! Как Джилли может такое говорить, когда мы росли вместе? Мы делились чашей с водой, бросали в коз гнилыми яблоками, и Тамен нас ругала! Из меня такая же Богиня, как и из нее!

Дэрроу криво улыбнулся и поднял ее ладонь к губам.

— Может, немного Богини есть в каждом. Просто в тебе это проще видеть.

— Быть Богиней одиноко, — сказала Калвин.

— Но ты не одна.

— Знаю, — Калвин отклонилась, и они долго сидели в тишине.

Но этим утром она была одна, и только ветер шумел, шурша травой. Это было последнее тихое утро в ее жизни. Она видела, как Дэрроу, став лордом Черного дворца Меритуроса, был окружен людьми, что хотели от него чего-то, что хотели что-нибудь для него сделать. Так будет и у Поющей все песни. Она сжалась, ведь ей всегда было неловко в толпе. Ей придется научиться многому.

Все люди Тремариса были теперь ее народом: Древесные и Голоса, поющие и те, кто не пел. Те, кто пел, станут и танцевать. Те, кто не мог ни петь, ни танцевать, будут смотреть и слушать. Все смогут играть роль в сплетении здоровья Тремариса, если пожелают. Но Калвин знала, что на ней лежит самая важная задача. Она встала и сорвала с дерева белый цветок, опустила на могилу Марны.

— Я постараюсь, Матушка, — прошептала она.

Самис отмечал, что новые чары ей было проще учить, чем предыдущие. Она знала, что ее ждало еще много уроков: уроков осуждения, сострадания, убеждения и рассуждения. Она не дошла до конца пути — он лишь начался. Она захотела на миг, чтобы всегда была весна, начало всего, свежее и новое, не испорченное… Но желание улетело от нее лепестком, который подхватил теплый ветерок.

Воспоминание о Самисе принесло и то, что беспокоило ее. Он знал, чем закончится та ночь? Даже сейчас она едва понимала, почему отослала корабль: отчасти это было жестокостью, отчасти — жалостью. Может, она сделала то, чего он хотел. Может, он в последний раз обманул ее. А если он научился управлять серебряным кораблем? Она заговорила вслух, словно Марна могла ответить:

— А если я ошиблась? А если он вернется?

И в голове она будто услышала эхо голоса Марны:

«У тебя есть темные чары, дочь. Если нужно, ты защитишь себя, все чары и благо мира».

Калвин не могла сказать, что не использует больше те чары, что тайны умрут с ней. Ту тёмную магию с каждым разом было все проще использовать. Это был еще один урок. Тьма теперь была ее частью, как и свет.

Порой, когда Дэрроу целовал ее, она ощущала губы Самиса, призрак его руки в ее волосах. Те воспоминания тоже всегда будут частью ее, но она хотела забыть их.

Что-то привлекло ее взгляд наверху: белая вспышка. Она не успела сосредоточиться, вспышка пропала. Калвин встряхнулась. Поющая все песни не могла пугаться каждой птицы. Конечно, это было солнце на облаке или белое брюшко птицы, летящей к долине. Но она знала, что будет оглядываться на небо всю жизнь.

А если Самис смог приплыть в дом Древних меж звезд? А если он вернет корабль в Тремарис вместе с чужаками из другого мира для второго вторжения?

Они будут чужаками: Древние, что прибыли сюда давным-давно, были не теми же людьми, что Голоса, жившие в Тремарисе сейчас. Голоса принадлежали этому месту, как и Древесный народ: Тремарис изменил их, принял их. Отныне народы Тремариса будут искать свой путь вместе.

Калвин увидела, как по широкой долине к ней идет фигура. Она встала и помахала Халасаа, он поднял руку, приветствуя ее. Его руки были широко раскинуты, он касался пальцами белых и голубых цветов. Он посмотрел на сестру, стоящую под деревьями, на зеленые почки, что плясали над ее головой, на серебряные тени луны на широком синем небе. Он шел по океану полевых цветов, и ветер принес звук, что Калвин еще не слышала и не мечтала услышать. Она побежала вниз по склону, быстрее и быстрее, к нему.

Хрипло, неумело, но удивительно четко Халасаа пел.