Потрясающий джаз смолк так же мгновенно, как начался. Академик открыл глаза.
За окнами кабины играл ясный, прозрачный день. Изумительная темносиняя, почти фиолетовая, усеянная странно прекрасными звездами, расстилалась бесконечная даль.
Поморгав, академик мог только выговорить:
— Где мы?
И сейчас же увидел улыбающееся лицо обернувшегося Юры:
— С вашего разрешения — на межпланетном такси.
— Куда?
— На Десятую.
— На планету? — спросил потрясенный академик, чувствуя странную легкость в своем теле. Но это был последний приступ изумления. Он уже не мог спорить против очевидных фактов.
Если все календари мира отчаянно врут, то астрономические ежегодники были вне всяких подозрений. Они всегда честно указывали пределы возможных математических ошибок с точностью до одной десятитысячной. Невозможно было отрицать, что Юра, учтя только силу притяжения своей Десятой, смог блестяще вычислить точное положение этого проклятого Меркурия. Цифры ежегодника подтвердили выводы Юры.
А сейчас Юра мчится в пространстве со скоростью, которой не может определить академик. Вокруг пустота, и, кроме неподвижных звезд, не видно ни одного предмета, по которому можно было бы ориентироваться.
— На Десятую планету, — с довольным видом кивнул Юра. — Реальность ее я хочу доказать гораздо более убедительным способом, чем математически. Ведь существуют алгебраические действия, благодаря которым можно доказать, что дважды два не четыре, а пять, что сумма углов треугольника вовсе не равна двум прямым…
— Терпеть не могу арифметических софизмов[5], — поморщился академик. — Занимательность необязательна в нашей ситуации…
— Совершенно согласен, Михаил Сергеевич. Полагаю, что нам именно и надо применить способ личного знакомства с планетой. Мы нанесем визит Десятой, и реальность ее будет доказана неопровержимо.
— Вам надо было запастись фотоаппаратом или, лучше, портативным аппаратом для киносъемок с достаточным запасом пленки, — заметил академик. — Свидетеля беспристрастнее фото не найти…
— Сказать по правде, — живо заговорил Юра, отвлекшись на минуту от передвижения каких-то рычажков на распределительном щитке, — я думал об этом. Но, признаюсь, не очень-то доверяю фото. Можно снять маленькую лужицу на дороге между двух грязных колей с очень близкого расстояния, а потом увеличить снимок и выдавать его за горный пейзаж с глубоководным озером. На Алтае у меня остался ассистент, который таким способом ухитрялся снимать на болоте поросли мхов и хвощей и потом уверял наивных девушек, что это точная картина тропического леса каменноугольной эпохи…
Это понравилось академику, и он засмеялся.
— Я бы на месте вашего ассистента добавлял, что лес гигантских хвоще-дендров фотографировал не кто иной, как сам Проадам Неандертальский. Фамилия поэтическая, вызывающая мечтательность. Она должна нравиться девушкам.
— А про кино нечего и говорить, — подхватил Юра. — Комбинированной съемкой можно сотворить любые необычайности. Я сам видел на экране обезьяну величиной с дуб мамврийский. Обезьяна влезала на стоэтажный небоскреб, ухитряясь держать одной лапой прелестную блондинку с распущенными волосами, которая голосила так пронзительно, что на выручку прилетела эскадрилья не то «кобр», не то «питонов»…
Он взглянул на показания счетчиков и опять обернулся к академику:
— Пока все в порядке. Летим… вокруг Солнца…
— Вы хотите нагнать Десятую по земной орбите?
— О нет. Есть другой путь, — улыбнулся Юра.
Академик вопросительно поднял брови.
— Неужели вы надумали лететь с Земли на Десятую напрямик? Да мы изжаримся! Вернее, превратимся в пар. В атомы[6], чорт возьми!.. Действительно, рискованное путешествие… и очень продолжительное.
— Что вы, Михаил Сергеевич! — засмеялся Юра. — Ведь мы не пешком идем.
— Еще бы пешком! — насупившись, отозвался академик. — Пешком мы только до Солнца дошагали бы через три с половиной тысячи лет…
— На курьерской «стреле» мы бы доехали в сто восемьдесят. Но мы летим.
— Вижу, — сурово пробурчал академик. — Если ваш аэро… не знаю даже, как назвать… планетоплан, что ли… Если, одним словом, эта штука быстрее «кобр» и «питонов», то мы будем ввинчиваться в пространство лет сорок… Покорнейше благодарю, но мой визит на вашу Десятую никак не состоится по той естественной причине, что до ста лет мне не дожить. Впрочем, вам не придется заботиться о моих похоронах. Как только мы врежемся в Солнце, крематорий с жаром в шесть тысяч градусов по Цельсию будет к моим услугам бесплатно…
— Мы долетим скорее, — загадочно произнес Юра.
— Ага, догадываюсь. — ответил академик: — вы приспособили чудовищную ракету, и теперь мы пожираем расстояние со скоростью снаряда, выпущенного из зенитки последнего образца… Могу я рассчитывать, что половину пути до Десятой, до пересадки на станции «Солнце», мы проедем по вашему графику этак к осени 1964 года? Да мы с голоду ноги протянем…
Юра всплеснул руками:
— Я и не подумал, что вы успели проголодаться! Прогулка по эфиру всегда возбуждает аппетит… Пожалуйста, возьмите в саквояже налево от вас бутерброды и кушайте. Кофе там же, в термосе. На третье — яблоки. Я снял их с дерева у себя в саду на Алтае часа два назад. Прошу вас…
От легкого завтрака академик не отказался. Пространство и время как-то перестали существовать. Остались кабина планетоплана, бутерброды и яблоки. Академик достал бутерброд с ветчиной.
— Благодарю, — сказал он, — но на двоих до 1964 года, кажется, маловато.
— Вы забыли о других скоростях, — заметил Юра.
— Не забыл, а не дошел до них, — отозвался академик, нащупывая в саквояже второй бутерброд. — От Солнца до Земли луч света достигает в течение восьми минут восемнадцати секунд…
Лицо Юры приняло торжественное выражение.
— Наконец-то, дорогой мой, — воскликнул он, — наконец-то я вижу, мы добрались до настоящего пожирателя расстояний!