Деревня страха

Глава IV

Возбуждение Тома Редклифа начало раздражать его подружку. Для нее демонстрация фильма в субботу вечером была всего лишь демонстрацией фильма; она не видела оснований для того, чтобы веселиться, носиться по комнате, распевать дикие песни и каждые несколько минут выкрикивать: «Долой церковь!» Но именно это он и проделывал. Он проснулся в семь утра; теперь уже пробило пять часов вечера, а он продолжал все в том же духе. Голди — это было не настоящее ее имя, а то, что ей дал Редклиф — попыталась улизнуть от него. Но он настоял на том, чтобы она осталась и помогла ему. Скука смертная. Ей пришлось расставлять стулья в зале общественного центра, долго стоять с веревкой в руке, пока Редклиф выравнивал экран, развешивать афиши, устанавливать стол в глубине зала и раскладывать на нем бланки для желающих вступить в общество и программки. Кроме того, ей пришлось готовить бесконечное число чашек кофе. Все это было ей не по душе. Она хотела, чтобы ее нежили и лелеяли. Если так будет продолжаться и дальше, она уйдет. Она не собирается всю ночь горбатиться в постели, а на следующий день надрываться как тягловая лошадь, и все только ради одного удовольствия и крыши над головой. Загнанные лошади никому не нужны.

Она выкроила десять минут и, усевшись на полу, собралась было привести свои ногти в порядок, но не успела. В зал с грохотом ввалился красный от натуги Редклиф. Он нес шестнадцатимиллиметровый проектор в одной руке и тяжелый трансформатор в другой.

— Голди, быстро…

Голди вскочила на ноги; интересно, подумала она, не заработал ли он спасительную для нее грыжу.

— Вытащи подставку для проектора в центр зала. — Задыхаясь и с трудом переставляя ноги, он кивнул головой в сторону подставки. — Не хочу ставить эти штуки на пол, иначе я их больше не подниму.

Голди подбежала к подставке и начала ее подтягивать к центру. Но она дернула подставку слишком сильно, и бутылочка с клеем для пленки свалилась на пол и разлетелась вдребезги.

— Боже милостивый, ты хоть что-нибудь умеешь делать? Редклиф поставил свой груз на пол, схватил тряпку и, опустившись на колени, принялся вытирать лужу. — Смотри, что ты наделала! — взвизгнул он. — Теперь этот чертов лак облезет. Пресвятая дева, да они с меня шкуру сдерут за это. Ты, сучка безмозглая…

Редклиф оторвал взгляд от пола и сделал это как раз вовремя — лицо Голди сморщилось, по нему ручьем потекли слезы.

— К черту твое дерьмовое общество кинолюбителей!

Она убежала в угол, бросилась в кресло и принялась судорожно искать носовой платок в карманах джинсов. Редклиф посмотрел на нее с секунду, бросил тряпку на остатки лужи и подошел к ней. Он обнял ее за плечи и ущипнул за щеку. Голди попробовала сбросить с себя его руку.

— Извини, малышка. Просто я закрутился, сама понимаешь, такой день и все такое прочее…

— А пошел ты! — огрызнулась Голди и вывернулась из его объятий.

— Ну, Голди, прекрати, ты же знаешь — я не хотел тебя обидеть. Когда столько всего навалилось, можно что-нибудь и ляпнуть.

— Дело не только в том, что ты сказал. Дело в твоем отношении ко мне в целом. Ты обращаешься со мной, как с прислугой, ты командуешь мной. — Она шмыгнула носом и взяла протянутый им носовой платок. — Я не привыкла к этому. Ты совсем не уважаешь меня. — По выражению лица Редклифа она поняла, что он приготовился к обороне, и ее понесло. Они в первый раз ругались по-настоящему. — Ты просто пользуешься мною, теперь мне это понятно. Тебе лишь бы трахнуть меня да заставить работать. Я для тебя шлюха и рабочая лошадка в одном лице, и все. Хорош гусь! Надоело до чертиков — я ухожу. Она поднялась, чтобы выполнить свою угрозу.

Редклиф подключил все свое обаяние и последовал за ней с распростертыми руками.

— Что я буду без тебя делать? Черт! Если ты уйдешь, я тоже сверну здесь все и уйду. Голди, твоя помощь неоценима. Ну, я малость погорячился, но ты сама понимаешь, что за день сегодня и какое у меня состояние. Сегодня у нас «Виридиана». Это вещь. Мощный удар по всем твердолобым ревнителям загнивающей веры. Мы сделали это вместе, дорогая. Ты и я. Не кто-то там со стороны, не надоедливые молокососы, а только ты да я. — Он обнял ее и прижался губами к ее уху, зная, что победил. — Прости меня, Голди. Ты мне нужна, очень нужна. Он с нежностью поцеловал ее.

Ну вот, хоть на что-то похоже, подумала Голди. Сразу тебе и уважение, и забота. Совсем не мешает время от времени припугнуть мужика. Пусть проявляет внимание. Она прижалась к нему.

— Ладно уж. Ты меня тоже извини. Я просто немного устала.

Почувствовав сильное облегчение от того, что он все-таки сберег рабочую силу, Редклиф похлопал Голди по спине и вздохнул.

— Тогда продолжим, пожалуй. До открытия лавочки надо еще кое-что сделать.

— А что мне делать? — спросила Голди и улыбнулась, как она надеялась, мило и обаятельно.

Редклиф попросил ее вытереть остатки клея на полу. В половине восьмого начала собираться публика. Редклиф блеснул своими способностями организовывать подобные представления, осветив маленький зал оранжево-розовым светом, что придавало и без того уже интимной обстановке необычайную теплоту. Пока Голди, одетая по данному случаю в новый наряд, рассаживала зрителей по местам, Редклиф стоял в глубине зала и то приветствовал прибывавших, то давал указания киномеханику, которого он нанял в местном кинотеатре. Киномеханик был профессионалом, и поэтому воспринимал указания маэстро с презрительным молчанием. Он привык работать на настоящем оборудовании, а не на такой смешной детской игрушке. Редклиф подчеркнул, что оборудование стоит две тысячи фунтов. Интересно, подумал киномеханик, имеет ли он представление о том, сколько стоит каждый проектор в кинотеатре? Всего тысячу, что ли?

— Механизм сопряжения стандартный. Полагаю, вы знаете, как с ним обращаться?

— Да, мистер Редклиф, знаю. — Два каких-то игрушечных шестнадцатимиллиметровых проектора, думал киномеханик, а воображает себя царем и богом.

— Сначала поставьте короткометражный фильм, он длится где-то минут десять. После этого я скажу несколько слов и запускайте основной. Мне кажется, первую часть лучше поставить на второй проектор заранее…

Киномеханик поднял руку, призывая его остановиться.

— Все ясно, сэр, — заверил он Редклифа. Киномеханик был одет в старый шерстяной костюм синего цвета, который от длительной носки блестел и коробился; он был простым человеком и поэтому с подозрением относился ко всему, что конструировалось в угоду моде, а не здравому смыслу, как, например, эти проекторы. С подозрением он относился и к Редклифу. Какой нормальный человек мог вырядиться на люди в белые клешеные брюки, черный свитер, а поверх нацепить серебряную цепочку и модные очки со стеклами пурпурного цвета? От такого сочетания любому художнику стало бы плохо. — Я хорошо знаю свое дело. Только покажите, где коробки с фильмом, остальное я сделаю сам.

Редклиф понял намек и указал на стоявшие друг на друге коробки.

— Будьте осторожны с этой копией «Виридианы», хорошо? Она стоит несколько сотен фунтов, да к тому же и не наша.

Киномеханик, привыкший обращаться с копиями стоимостью в несколько тысяч, вздохнул и принялся за дело.

— Том, по-моему, все пришли. — Голди выглядела очаровательно, под стать предстоящему событию.

— Тогда начнем. — Редклиф подмигнул ей, чтобы она еще раз почувствовала, что нужна ему. А то опять устроит забастовку с выходом — зачем рисковать? Он обернулся и подал знак киномеханику, чтобы тот поставил короткометражный фильм. Потом прошел к своему стулу у двери. Итак, вечер просвещения, подумал он. Пусть люди узнают, что к чему.

Киномеханик быстрыми и ловкими движениями вставил пленку, затем включил проектор, с появлением титров медленно погасил свет и постепенно увеличил силу звука — раздалась музыка. Редклиф откинулся на спинку стула и вцепился рукой себе в колено. Вот она его стихия — показывай фильмы, рассеивай светом мрак душных теней.

Через несколько минут он уловил, что Голди, сидевшая впереди, отчаянно подает ему какие-то знаки. Редклиф нагнулся вперед, пытаясь разобрать, что она говорит. Она показывала на проектор. Редклиф посмотрел в сторону. Киномеханик возился с коробками, собираясь поставить первую часть художественного фильма. Он стоял спиной к работавшему проектору и поэтому не видел, что через отверстия на верхней крышке проектора пробивались густые, плотные клубы дыма. Редклиф одним прыжком вскочил на ноги и пулей бросился к подставке с проектором.

— Боже всемилостивый, — зашипел он, — что вы сделали с моим проектором? Он горит!

Киномеханик с мрачным видом повернулся в сторону Редклифа; от того, что он увидел, у него полезли на лоб глаза и отвисла челюсть.

— Черт возьми!

Он схватился за сетевой шнур питания и резким движением выдернул его из проектора — мотор заглох. Потом он зажег свет в зале, чтобы выяснить, что случилось. Зрители заволновались, начали крутить головами, задавать вопросы, а кое-кто, увидев клубы дыма, поспешил к пожарному выходу. Редклиф быстро выбежал вперед и объяснил, что волноваться не стоит: небольшая поломка, которая только на вид — тут он засмеялся — и на запах кажется серьезной. Он принес извинения, пообещал возобновить показ через несколько минут и, кипя от злости, вернулся к проектору.

— Вот это да! Еще бы не загореться! — Киномеханик открыл верхнюю крышку, всматриваясь внутрь проектора.

— Что случилось? — спросил Редклиф с обвинительными нотками в голосе.

— Внутри полно расплавившейся пластмассы. Весь ламповый отсек в ней.

— Не может быть! — резко оборвал его Редклиф, хотя и сам видел, что механик прав. — Как же тогда мы получили изображение на экране?

— Вероятно, пластмасса лежала рядом с лампой, и когда та нагрелась, от высокой температуры расплавилась.

— Но как она попала внутрь?

Киномеханик пожал плечами.

— Это ваш проектор, точнее был ваш.

— Был? — почти взвизгнул Редклиф.

Киномеханик начал объяснять.

— Большое количество расплавившейся пластмассы просочилось в ту часть проектора, где расположен мотор. Сейчас она уже, наверно, застыла, поэтому и мотор, и все рядом лежащие механизмы выведены из строя. За исключением объектива, этот проектор можно выбросить на свалку. Посмотрите…

Он показал на лентопротяжный механизм, заляпанный затвердевшей пластмассой.

Редклиф готов был расплакаться.

— О, Боже, какая беда. Но как? Не понимаю!

Киномеханик решил перейти к делу.

— Понятия не имею как, мистер Редклиф. У вас здесь люди ждут продолжения фильма. Запасной проектор есть?

— Нет. Даже не думал, что может понадобиться.

— Сейчас вы так больше не думаете, правда? Что ж, попробуем тогда обойтись одним.

— Бог мой, вы хотите сказать, что между частями придется включать свет? Да, называется, посмотрели фильм.

— Боюсь, другого выхода у нас нет. Да, кстати…

Редклиф уже было направился объяснять положение вещей зрителям, но ему пришлось задержаться.

— Что еще?

— Эта пленка… — Он ткнул пальцем в сторону катушки, которая все еще стояла на сгоревшем проекторе. — Она тоже в пластмассе.

Редклиф даже задохнулся, когда услышал эти слова.

— Я одолжил эту копию в киноархиве. О боги небесные! Они мне такое устроят!

Киномеханик кивнул головой.

— Не сомневаюсь. Ну что, я тогда все подготовлю? А вы пойдите и объясните им, что их ожидает.

Через десять минут все было готово к показу. Застывший в ожидании Редклиф стоял и кусал ногти; он так волновался, что даже не заметил, как подошла Голди и, желая приободрить его, прижалась к нему. Огни медленно погасли, и зал начал наполняться звуками церковного песнопения, когда раздался оглушительный взрыв, который начисто сорвал кожух с проектора и отбросил киномеханика назад к стене.

Зрители рванулись к выходу прежде, чем Редклиф успел зажечь свет; когда же свет загорелся, его глазам предстал киномеханик, у которого из раны над левым глазом струилась кровь.

— Что, черт возьми, происходит? — взвизгнул он, повернувшись к Голди, а потом снова к киномеханику.

Киномеханик дважды тряхнул головой и пальцем потрогал лоб. Коснувшись раны, он поморщился от боли.

— Кое-кто ответит за это… — Он неуверенно шагнул вперед и глянул на сломанный аппарат. — Это все подстроено, — сказал он, осматривая обломки.

Объектив задрался вверх и отделился от передней панели того, что раньше называлось кожухом. За ним, в месиве искореженных деталей и механизмов, дымилась и тлела сгоревшая пленка.

— Это случилось, когда я включил лампу, — добавил киномеханик. — Что-то в ламповом отсеке. Боже, моя голова!

Голди попробовала помочь двум остолбеневшим мужчинам, но они никак не реагировали. Они просто стояли и смотрели то друг на друга, то на разорвавшийся проектор. Она глазами поискала что-нибудь, чтобы перевязать рану, на лбу у киномеханика, и взгляд ее упал на полотенце для рук, лежавшее около коробок с пленкой. Когда она взяла в руки полотенце, она ощутила какой-то странный запах. Голди замерла и принюхалась.

— Том, мне кажется, здесь что-то не так.

Не в силах более смотреть на картину разрушения, Том подошел к Голди и вопросительно уставился на нее.

— Что?

— Этот запах.

Он принюхался — вид у него стал озадаченный. Наконец он что-то уловил, какой-то знакомый запах.

— Лак для ногтей? — предположил он.

При упоминании лака для ногтей киномеханик обернулся, подошел к ним и тоже принюхался.

— Амилонитрат, — сказал он.

— А он для чего? — спросил Голди.

— Растворяет пленку, — сказал киномеханик грустным голосом. — Вы бы заглянули в коробки с фильмом.

Оставшиеся части «Виридианы» превратились в студень, бесформенными комками налипший на металлические катушки.

— Я только приоткрыл крышку верхней коробки перед запуском проектора, — сказал киномеханик и в замешательстве потряс головой. Потом он повернулся и взглядом окинул пустой зал. — У вас остался только экран, мистер Редклиф.

Редклиф был вне себя от ярости. Все пропало, и в довершение ко всему он испытал такое унижение… У него не было даже предположения, как и почему это произошло. Одно ясно ему конец, с ним все кончено. Он опустился на стул и уронил голову на руки. Голди подбежала к нему, обвила его руками, прижалась щекой к его щеке и начала тихим голосом его успокаивать. Редклиф поднял голову и холодно взглянул на нее.

— Проваливай, — сказал он и снова уронил голову на руки.