Демонический Любовник

Кошмарный ветер стих также внезапно, как и возник, и комната погрузилась в кромешную тьму. Вероника слышала, что старик неуклюже пытается зажечь спичку. Наконец, появилось слабое бледное пламя, еле видимое во мраке. Лампа, разбитая вдребезги, валялась в углу, и старый доктор неспешно огляделся в поисках чего-либо, что можно зажечь. Обернувшись, он внезапно замер с еле слышным возгласом, ибо в проеме разбитой двери виднелась человеческая фигура. Они оба уставились на нее в немом удивлении, разглядывая в свете затухающего пламени странное, беспристрастное лицо незнакомца с глубокими морщинами на пергаментной коже, которые казались еще более глубокими в мерцающем свете, впалыми щеками, высокими скулами, мощной челюстью и высоким лбом. Сверкающие, глубоко посаженные глаза напоминали ястребиные, но не были монгольскими, хотя новоприбывший скорее был азиатом, чем европейцем, и даже то, с какой гибкостью и спокойствием он вошел в комнату, создавало ощущение, что он прибыл с Востока, но все же Вероника знала, что этот человек не был азиатом, также как и не был человеком Запада; он был чем-то совершенно другим. В нем ощущалась огромная сила, абсолютно беспристрастная, совершенно не контролируемая. Вероника видела достаточно членов мистического Братства, в чьей штаб-квартире ее одно время прятали, чтобы распознать в нем одного из них. Сияющие глаза Доктора Латимера, кошачья грация Лукаса, исходящее от сурового мужчины ощущение беспристрастной силы – все это, развитое до куда больших пределов, было сконцентрировано в одном человеке. Она поняла без всяких объяснений, что этот человек был связан с Братством, но стоял намного выше и был чем-то намного большим, чем те, с кем она сталкивалась прежде и кто заведовал его делами. Он настолько же превосходил Лукаса в своем развитии, как Лукас превосходил ее, и она знала, что этого человека не только нужно было слушаться, но и что ему можно было доверять.

Спичка в руках старика потухла, пока он молча смотрел на пришедшего, и комната вновь погрузилась в темноту и тишину.

Голос незнакомца разрушил чары.

– Вы знаете, кто я?

– Да, вы... Вы... Третий.

Ответ Доктора Латимера был сбивчивым, как бывает всегда, когда человека захлестывают эмоции.

– Совершенно верно. Я Третий. Теперь, полагаю, вы разожжете камин. Есть вопросы, которые нам нужно обсудить.

Вероника слышала звук шагов незнакомца, идущего по паркету. Он двигался в темноте с такой точностью, как будто бы видел, куда идет, и звон металла сообщил ей о том, что он взял со стола возле двери два медных подсвечника. К тому времени, как Доктор Латимер зажег спичку, он уже стоял перед ним, держа их.

Теперь Вероника могла его рассмотреть. Свободное шерстяное пальто, которое он носил, заставляло его казаться выше и массивнее, но когда он снял его, она увидела, что на нем был обычный цивилизованный брючный костюм. В отличие от многих изучавших оккультизм, члены этого Братства, действительно обладавшие знанием и силой, не стремились производить впечатления, а скорее старались скрыться под покровом условностей, чтобы спокойно заниматься своими делами. «Не ссорьтесь с Миссис Гранди, – однажды сказал ей Лукас. – С этой старой леди стоит подружиться, если хотите жить спокойно». Новоприбывший, очевидно, был того же мнения, ибо старался выглядеть и вести себя как обычный человек.

Он опустился на колени перед тлеющим камином и осторожно сгреб в кучу золу, как если бы прикасался к живым существам. Под его рукой мгновенно разгорелось пламя и Веронике показалось, что эта его способность была сродни способности двигаться в темноте: он мог носить обычную одежду, но обычным человеком он не был.

Он впервые посмотрел на нее, все еще неподвижно сидевшую в своем кресле, как и в момент его появления.

– Ну же дитя мое, – сказал он, взяв ее за руки, – Подвиньтесь ближе к огню и погрейтесь. Вы совсем замерзли.

Это мягкое прикосновение, в котором не было и тени мужской фамильярности, сказало Веронике о незнакомце даже больше, чем все остальное. Доктор Латимер был умен и добр, но не был силен; суровый мужчина был умен и силен, но не был добр; новоприбывший же обладал всеми этими качествами, и Вероника заключила, что он был куда более великим человеком, чем любой из них. «Заговорите об ангелах и вы услышите шорох их крыльев», гласит старая пословица, и стоило ей подумать о своем старом противнике, как на террасе послышались шаги и его дородная фигура показалась в дверном проеме.

Он был настолько же удивлен, увидев человека, называвшего себя Третьим, как и Доктор Латимер, и Вероника подозревала, что одновременно с тем он был не слишком рад этой встрече. Он был не из тех, кто охотно идет на уступки, а незнакомец определенно мог возглавить любую группу, в которой оказывался. С другой стороны, она чувствовала, что Доктор Латимер испытывал огромное облегчение от вмешательства незнакомца и был вполне готов доверить ему разбираться с этим делом.

– Если вы соблаговолите войти, Мистер Фордайс, – сказал он, – Мы сможем закрыть дверь.

Суровый человек пробормотал что-то, что выдавало возмущение столь разумной просьбой, но тем не менее сделал то, что ему было велено, и помог закрепить прогнившие створки, которые едва не рухнули в комнату.

Никто ни о чем не спрашивал и ничего не говорил, но тем не менее Вероника с ее развитой интуицией прекрасно осознавала, что каждый из трех мужчин повиновался неким молчаливым приказам, хотя исходили ли они от Третьего или же и ему тоже кто-то приказывал, она сказать не могла. Они уселись полукругом у разожженного теперь камина и воздух наполнился дымом сигары и двух трубок, но все еще никто не заговорил; она чувствовала, что эти люди «чувствовали» состояние дел, «чувствовали» друг друга и действовали и реагировали неуловимым для нее образом. Ей всегда казалось, что оккультисты были аскетичными людьми, которые не прикасались ни к мясу, ни к выпивке, ни к табаку, но Доктор Латимер съедал без разбора все, что ставила перед ним старая смотрительница, а Третий курил длинную черную сигару, которая могла свалить с ног любого среднестатистического человека. Они были психиками, но определенно не были сенситивами.

Наконец, Третий заговорил.

– Мы должны уладить это дело как можно быстрее, – сказал он. – Время играет огромную роль в данном случае.

– Мне казалось, все уже улажено, – сказал мужчина с суровым лицом с выражением, близким к насмешливому.

– Мне тоже так казалось, – сказал Доктор Латимер, с удивлением подняв глаза. – Лукас, как я знаю, принял свою судьбу и отправился в Судебный Зал Осириса.

– И его развернули обратно у ворот, – сказал Третий. – Ибо его время еще не пришло. Они рады ему не больше, чем убитому или... – он сделал многозначительную паузу. – Самоубийце.

– То есть вы хотите сказать, – ответил суровый мужчина, – Что преступник, понесший наказание в соответствии с законом, был невинно убиенным?

– Земные законы действуют на земле, – сказал Третий. – И когда жизнь забирает Расовый Дух, это смерть в соответствии с законом, и, следовательно, естественная смерть; было ли правильно и мудро забирать эту жизнь, другой вопрос, и в любом случае она не имеет отношения к нашему делу, ибо закон никто не призывал. Это была личная расправа, джентльмены, и нет смысла притворяться, что это не так, и за последствия своих необдуманных действий вам придется ответить, ибо вы стали причиной того, что душа покинула свое тело раньше естественного срока и, следовательно, стала «разгуливать» по миру также, как душа самоубийцы.

– Почему вы постоянно твердите про «самоубийство»? – спросил человек, которого он называл Фордайсом, пристально глядя на Третьего.

– Потому что я не знаю, какое еще слово использовать в отношении человека, который самовольно оставил тело, ведь составители словарей не предусмотрели ситуации, подобной той, о которой мы говорим сейчас. Нет, джентльмены, хоть вы и умны, но вам не удалось «поймать» нашего друга. Он ускользнул от вас.

Фордайс издал звук, напоминавший рычание. Очевидно, его раздражение из-за того, что его магия не сработала, было куда больше, чем облегчение от осознания, что его совесть не была отягчена совершением преступления. Казалось, в его характере произошли значительные перемены в течение того недолгого времени, что Вероника знала его; зло, от которого Лукас освободил свою душу, теперь, казалось, вошло в него.

– Вопрос в том, что вы собираетесь делать с нашим другом? – продолжил Третий. – Он член вашей Ложи, джентльмены, и это ваша проблема.

– Причина, почему он не может встретиться с расплатой, в том, что он вампир, – сказал Фордайс. – Если вы вскроете его могилу, то, вероятно, найдете его тело столь же свежим, как и при погребении.

– В точку, – сказал Третий. – Нам всем это известно. Но вопрос в другом: что вы собираетесь делать с этим?

– Вам же известен традиционный способ избавления от вампиров, правда? – ответил его оппонент с нескрываемой презрительной усмешкой.

– Мне он был известен еще до вашего рождения, – ответил Третий, и тихая улыбка тронула его морщинистое лицо. – Но учитывая обстоятельства, при которых этот человек стал вампиром, сочтете ли вы справедливым применить его? Каков ваш вердикт?

Получив первенство, мужчина с суровым лицом вздрогнул и замолчал.

– Я всегда верил, – начал Доктор Латимер, – Что Джастин, при всех его недостатках, вошел в наше Братство не случайно, и я также думаю, что когда он добровольно пожертвовал собой, чтобы спасти другого, он уничтожил большую часть своего долга, если не сказать, что весь.

– А не нажил ли он новых долгов, решив стать вампиром? – спросил Фордайс.

– Возможно. Но не кажется ли вам, что и их он выплатил, решив добровольно отправиться на Вторую Смерть? Не забывайте, что у нас нет власти заставить капитулировать его призрачную форму и он сделал это сам, по собственной воле, дабы не навредить той, кого он любит. Вторая Смерть – кошмарная вещь для человека, находящегося в его положении, а знать о том, что ему будет отказано во Второй Смерти, он не мог.

– А даже если бы он и знал, – вмешался Третий, – Бродить бездомным в Промежуточном Состоянии намного хуже, чем гореть в Аду, ибо вы испытываете всю боль Чистилища без возможности очищения. Эта душа сейчас находится в астрале, куда, между нами говоря, вы ее и отправили. Итак, джентльмены, как я уже говорил, время решает все, поскольку, лишенный возможности существовать в созданном им теле, Лукас больше не сможет поддерживать жизнь своего физического тела, и у вас есть столько же времени, сколько обычно проходит между обычной смертью и погребением. Лукас уже вернулся в могилу, потому что пропели петухи, и вероятно завтра он тоже вернется в нее, но я сомневаюсь, что завтра он еще сможет ей пользоваться.

– Правильнее всего сжечь его на перекрестке четырех дорог, вбив в него кол предварительно,

– сказал суровый мужчина все с тем же насмешливым выражением.

Собеседник резко посмотрел на него.

– Не несите ерунды, – сказал он. – Точно не в этом случае. Тело в любом случае распадется. Лукас отрекся от вампиризма. Мы должны решить, позволим ли мы событиям идти своим чередом и оставим Лукаса скитаться привязанным к земле духом до тех пор, пока не придет его время, или же попытаемся вернуть его обратно в физическое тело, которое сейчас лежит в могиле в состоянии глубокого транса.

Старик вздрогнул и выпрямился.

– То есть... То есть он не мертв? – спросил он.

– Ни в коем случае, – ответил Третий. – Он совершил очень продвинутую йогическую операцию, вроде той, что описывает Стивенсон в «Мастере Балантрэ». Если вы обследуете его тело, то вы, вероятно, обнаружите, что даже повреждения, полученные в посмертии, уже затянулись. Он уже некоторое время находился вне тела, когда на него обрушился смертельный удар, и, очевидно, планировал пробыть в трансе до тех пор, пока не сможет организовать эксгумацию своего тела в надлежащих условиях, продолжая до тех пор вести существование вампира. Вы можете прочитать рассказ о подобном происшествии в «Дракуле», написанным человеком, который знает куда больше, чем Стивенсон. Лукас очень рисковал, ведь шанс на то, что его эксперимент удастся, был один из тысячи, но поскольку ему удавалось сохранять форму так долго, есть вероятность, что он мог бы преуспеть, если бы продолжил. Он смелый человек, и какие бы жестокие поступки он ни совершал, я многое могу простить ему за смелость.

Он замолчал и оглядел комнату, изучая, какой эффект оказали его слова на слушателей. Доктор Латимер смотрел на него с жадным недоумением. Не могло быть сомнений в том, чего он хотел, хоть он и не позволял себе надеяться, ибо разочарование было бы слишком огромным. Лукас очень много значит для него, ведь он был ему как сын в годы его одинокой старости, и он старательно передавал ему все свои накопленные оккультные знания, надеясь, что молодой человек выполнит ту Великую Работу, которую сам он выполнить не смог.

Суровый мужчина утратил состояние неподвижного спокойствия, присущего тренированным оккультистам, и запустил руку в усы, нервно их теребя. Было очевидно, что его мстительный нрав стремится взять верх. Он ненавидел, когда оспаривались его суждения и его возмущало молчаливое признание превосходства незнакомца, но он, казалось, считал сопротивление бесполезным и всячески стремился показать, что готов отступить, насколько это возможно. Он поднялся на ноги.

– Свое мнение я озвучил, – сказал он. – Но я не противлюсь вашему авторитету. Ответственность ляжет на вас. Все, о чем я прошу – это извинить меня за то, что я не хочу взять на себя ответственность за последствия.

– Такого освобождения я предоставить вам не в силах, – ответил Третий. – Однако с последствиями этого дела вы не столкнетесь еще очень долго. Мы никого не удерживаем против воли. Если вы хотите уйти, я вас отпускаю.

Суровый мужчина надел свою тяжелое кожаное мотоциклетное пальто, переводя взгляд с одного лица на другое. На Веронику он посмотрел почти что с жалостью; старого Доктора Латимера он одарил взглядом неприязни и презрения; со взглядом Третьего он встретиться не осмелился. Тем не менее, он обратился к нему.

– Все может получиться так, как вы ожидаете, – сказал он. – А может и нет. Возможно, Лукасу удалось увернуться от Темного Луча – а может и не удалось. Но в любом случае, – он повернулся к Доктору Латимеру. – Я желаю счастья тому, что оставило от него посмертие.

С этим последним заявлением он закрыл за собой дверь и они услышали его удаляющиеся шаги, отдающиеся эхом в пустом доме.