Часть четвертая СЕРДЦЕ И ДУША КОРОНЫ

Я никогда не думал об этом прежде, дядя Мазер, потому что никогда не видел в этом проблемы. И возможно, потому, что меня никогда об этом не спрашивали. В самом деле, король Дануб Брок Урсальский — король Полуночника или нет? Вот какой вопрос, с виду совсем простой, задал мне Шамус, но он застал меня врасплох, и я не знал, как на него отвечать. Сказал что-то, но в сердце своем не знаю ответа до сих пор.

Может, я бездомный бродяга? Мое детство прошло в Дундалисе, которого больше нет, даже если из его руин поднимется новая деревня. Я вырос и возмужал в Эндур'Блоу Иннинес, среди эльфов, и считаю их своими самыми дорогими друзьями.

Но семья?

Нет, в прямом смысле этого слова Белли'мар Джуравиль мне не брат, а госпожа Дасслеронд не королева. Я люблю Джуравиля как брата и с большим вниманием отношусь к распоряжениям госпожи Дасслеронд, но факт налицо — мы смотрим на мир разными глазами. Взгляд эльфов по сравнению с человеческим различает другие оттенки в яркой палитре мира.

Вот почему Эндур'Блоу Иннинес, не является, да и не может быть моим домом, как бы я этого ни желал. Когда я вернулся в эльфийскую долину, мне даже не позволили туда войти. Джуравиль объяснил это тем, что я н'тол'алфар, и хотя я спорил с ним, убеждая, что мыслю не как обычный человек, мы оба понимаем, что он прав: Элбрайн-Полуночник, несмотря на все обучение у эльфов и любовь к ним, тол'алфар не является.

Итак, госпожа Дасслеронд не моя королева. Выходит, за недостатком других вариантов, Дануб мой король?

Нет, дядя Мазер, и думаю, что его отец не был королем тебе. Получается, что мы с тобой все же бездомные бродяги? Вряд ли. Мой дом здесь, в лесах Тимберленда, пустошах Вайлдерлендса, к северу от Хонсе-Бира, или в степях и горах южного Альпинадора, если пожелаю. Это еще один аспект жизни рейнджера, лишь недавно открывшийся мне. Дом — это ощущение, а не место; для рейнджера он может перемещаться от одной территории к другой, но никогда не бывает замкнут в четырех стенах. Мой дом здесь, в Тимберленде, потому что это ощущение возникает у меня всякий раз, когда я сюда возвращаюсь.

Выходит, не мне рассуждать о королях и королевах, империях и королевствах. Какой бы правитель ни распространил свое влияние на эти земли, это не имеет никакого значения; границы — вещь невидимая и существующая исключительно на карте, не в жизни. Они — всего лишь расширение своего «я», утверждение власти, средство обогащения. И все это одна видимость, потому что расширение своего «я» таким способом ложно. Власть не столько свобода, сколько ловушка, а богатство эфемерно.

Да, одна видимость, дядя Мазер, способ, с помощью которого один человек может дать почувствовать другому свое превосходство. Эвелин как-то рассказывал мне об одной крепости где-то на задворках Урсала. Она служила тюрьмой для тех, кто осмеливался порочить короля, и обычно дверь для этих несчастных открывалась лишь в одну сторону. Прошло несколько десятилетий, для тех же целей построили новую крепость, и надобность в старой отпала. Король великодушным жестом даровал ее какому-то герцогу, но тот долгие годы не знал, что ему с этим подарком делать. Конечно, в крепости не было больше пыточных устройств, она превратилась в довольно уютное местечко, но находилась очень далеко от Урсала, где этот герцог наслаждался всеми прелестями придворной жизни.

Но он был предприимчивым человеком, дядя Мазер, и часто, разговаривая с придворными, рассказывал о «великолепных видах», открывающихся из его поместья. Там такая красота, говорил он, жаль только, что нет времени поддерживать крепость в хорошем состоянии. Поэтому он предлагал ее в аренду — за просто умопомрачительные деньги. Одна эта бешеная цена возбуждала любопытство придворных, а хитрый герцог все продолжал нахваливать свои потрясающие «виды».

Виды! Он играл на суетности этих людей, для которых «дороже» всегда означает «лучше». По словам Эвелина, из-за аренды этой крепости не раз на дуэлях лилась кровь, а между тремя провинциями чуть не вспыхнула самая настоящая междоусобная война. Леди умоляли своих мужей устроить в поместье резиденцию, одинокие придворные желали заполучить бывшую крепость, чтобы приглашать туда дам, соблазняя их удивительными «видами».

В конце концов королева Хонсе-Бира потребовала у мужа, чтобы он вернул крепость себе; однако король, как человек чести, не стал отменять собственного решения. Вместо этого он арендовал у герцога крепость за тысячу золотых «медведей» в год.

И вот королева получила свои желанные «виды», те самые, которыми десятилетиями любовались враги короны.

Не правда ли, дядя Мазер? Богатство — это всего лишь вопрос восприятия, а яростное желание быть лучше других — не больше чем слабость. И король тоже угодил в ловушку, подхлестываемый мыслью о том, как подданные будут завидовать ему.

Для меня, дядя Мазер, нет ничего дороже свободы и моей любимой, Джилсепони. Свой дом мы будем носить с собой, куда бы ни забросила нас судьба, а все свои богатства хранить в душе и сердце.

И только два этих поистине бесценных сокровища — все, что на самом деле имеет значение.

Элбрайн Виндон

ГЛАВА 22 СЕМЕНА МЯТЕЖА

Люди называли это «оттепель на Прогос» и, хотя такое случалось каждый год, почему-то всегда оказывались захвачены врасплох, покачивали головами и рассуждали о странностях погоды. В этом году, впервые за много лет, у них были все основания для подобных рассуждений. Весна обрушилась на Палмарис внезапно, в начале второго месяца года, целой серией буранов, начинающихся тяжелым влажным снегом, а заканчивающихся холодным дождем.

Зима, одна из самых теплых на памяти даже очень старых людей, закончилась на удивление быстро. Теперь не заметить живот Пони стало просто невозможно. Учитывая это обстоятельство, она вообще больше не снимала фартука, даже когда не работала в трактире, даже если шла по улицам поздно вечером, чтобы встретиться с кем-то из своих товарищей-заговорщиков.

Сопротивление постепенно набирает силу, с надеждой напомнила она себе, выходя из трактира на улицу. Совместными усилиями друзей Белстера, Колин, снабжающей их сведениями из вражеского лагеря, и бехренцев противники Де'Уннеро уже в большой степени контролировали городские улицы и доки. К открытым действиям пока не переходили, ограничивались лишь разговорами.

Пока. Да, они сеяли семена мятежа, насаждали и поддерживали отличающийся от официального взгляд на то, как церковь правит городом. Если дойдет до открытого столкновения — а Пони страстно надеялась, что так и будет, — епископ со своими приспешниками будут удивлены масштабом сопротивления.

Сейчас Пони быстро шагала на встречу с Колин Килрони. Жажда мести в ее душе не охладела, она по-прежнему была полна решимости в случае необходимости прибегнуть к каменной магии, магии Эвелина, чтобы обрушить свою ненависть на проклятых церковников, погубивших ее родителей и друзей.

Свернув в нужный переулок, Пони удивилась, увидев, что Колин не одна. Ее удивление лишь усилилось, когда она разглядела спутника Колин.

Она насторожилась и замедлила шаги.

Он прыгнул на нее и схватил руками за горло. Как и все монахи церкви Абеля, этот человек изучал боевые искусства, действовал уверенно и быстро.

Пони пошатнулась под обрушившейся на нее тяжестью и схватила его за руки, пытаясь оторвать их от своего горла. Пони заметила, что Колин мечется у монаха за спиной, но, не обращая на нее внимания, подсунула большие пальцы под руки монаха, согнула ноги и опустилась на колени, потянув его за собой. Теперь перевес сил был на стороне Пони. С силой повернув запястья, она разорвала хватку — и, продолжив это движение, могла бы сломать монаху руки.

Быстро встав, Пони развернулась и пяткой ударила его под подбородок, отшвырнув в сторону. Он поднял руки, отчаянно пытаясь защититься, но она уже метнулась вперед, словно смертоносная змея, нападающая на свою жертву. Последовал новый удар, на этот раз в переносицу, и из ноздрей монаха хлынула кровь.

Он начал падать, но Колин подхватила его, одновременно лишив возможности двигаться, — подсунула руку монаху под плечо и обхватила его за шею.

— Вижу, ты привела сюда доброго друга, — с иронией заметила Пони, поправляя одежду и угрожающе поглядывая на монаха.

Она сумела довольно быстро справиться со своей яростью — учитывая, что на нем была церковная ряса, — но решила, что убьет его, если он бросится снова.

— Это она, да, — пролепетал монах, заикаясь и сплевывая кровь. — П-п-подруга П-п-олуночника.

— Я это и без тебя знаю, — сказала Колин.

— И подруга еретика Эвелина, который украл священные камни и служил демону, — продолжал монах.

Колин фыркнула.

— Чего только про тебя не болтают, — сказала она, обращаясь к Пони. — Знаешь, девочка, ты нравишься мне все больше и больше.

— Ты не понимаешь! — воскликнул монах.

— Понимаю достаточно, чтобы отпустить тебя, — отрезала Колин. — Будет приятно посмотреть, как она вышибет из тебя дух. — Она перестала поддерживать монаха и отошла в сторону.

Человек заколебался, переводя взгляд с нее на Пони и вытирая рукавом бегущую из ноздрей кровь.

— Подруга Эвелина, да, — не стала отпираться Пони, засунула руку в карман фартука и швырнула монаху носовой платок. — Подруга Эвелина, того самого, который прикончил демона, что бы ваши магистры вам ни внушали. — Монах молчал, вытирая кровь и затравленно оглядываясь по сторонам. — Зачем ты привела его? — спросила Пони у Колин.

— Он недолюбливает Де'Уннеро, — ответила Колин. — Я подумала, раз у нас общий враг… Плохо ли иметь своего человека прямо в аббатстве? Мне даже в голову не приходило, что он так себя поведет. — Она пнула монаха ногой. — Я рассказывала ему о тебе, и он вроде бы был настроен вполне по-дружески.

— Это уловка, чтобы добраться до меня, — сказала Пони.

— Придется прикончить его. — Колин отстегнула от пояса кинжал и уткнула его кончик в спину монаха, отчего он тут же испуганно сгорбился.

— Я и впрямь не друг епископу, — пролепетал он.

— Тогда ты не друг и отцу-настоятелю Маркворту, — ответила Пони. — И гораздо ближе к Эвелину Десбрису, чем полагаешь.

— Коллегия заклеймила его как еретика и убийцу.

— Пусть твоя Коллегия катится в преисподнюю! — взорвалась Пони. — У меня нет времени объяснять тебе правду, брат…

— Брат Талюмус, — подсказала Колин, — которого я считала другом.

— Я и был им, пока не узнал, что ты в сговоре с преступниками, — полуобернувшись к ней, проворчал он.

— Странные слова ты употребляешь, если учесть, что ты пришел сюда, чтобы принять участие в заговоре против Де'Уннеро, — заметила Пони.

— Так мы убеждать его будем или убивать? — жестко спросила Колин.

Чувствовалось, что она не шутит.

— Не убивай его, — быстро ответила Пони.

— Как думаешь, удастся нам убедить тебя? — сказала Колин монаху в ухо.

Талюмус не отвечал, и вообще непонятно было, услышал ли он ее слова.

— Ты уважал вашего прежнего аббата? — спросила Пони.

— Не смейте говорить плохо об аббате Добринионе! — горячо воскликнул Талюмус.

— Никто и не говорит о нем плохо, — ответила Пони. — Добринион был добрый человек, выдающийся человек, сродни Эвелину Десбрису гораздо больше, чем ты догадываешься. Поэтому отец-настоятель Маркворт и убил его. — Монах пробормотал что-то нечленораздельное и прикусил губу. — Колин привела тебя сюда и, на мой взгляд, правильно поняла твой характер, хотя прежде не раз ошибалась в своих оценках. — Пони обезоруживающе улыбнулась Колин. — Я расскажу тебе правду, все как есть, а дальше суди сам. Хочешь верь, хочешь нет.

— Но если ты не… — начала было Колин, в очередной раз ткнув монаха кинжалом.

— Если ты нам не поверишь, — перебила ее Пони, — тогда придется тебе посидеть пока взаперти. Но не бойся, в любом случае тебе ничто не грозит.

— Аббата Добриниона убил поври, — сказал Талюмус. — Мертвую тварь нашли прямо в его спальне.

— Наверное, тот самый поври, который не стал тратить время на то, чтобы прикончить Келли Ли и окунуть свой берет в ее кровь? — спросила Пони и сразу же поняла, что ее вопрос застал Талюмуса врасплох.

Он хотел было сказать, что, возможно, у твари просто не хватило на это времени, но вместо этого спросил:

— Откуда тебе это известно?

— Мне рассказал Коннор Бильдборо.

— Коннор, который не захотел с тобой жить как с женой. — Чувствовалось, что монах по-прежнему не верит Пони.

— Который прискакал на север и предупредил меня, что убийцы аббата Добриниона гонятся теперь и за ним, и за мной, — объяснила монаху Пони. — Коннор, которого все же убил один из этих людей, Карающий Брат, обученный и посланный настоятелем Санта-Мер-Абель.

— Коннор, чей дядя был убит человеком, которого теперь называют епископом, — добавила Колин.

Плечи Талюмуса поникли под тяжестью этих обвинений; ничего подобного до сих пор ему слышать не доводилось.

Пони понимала его состояние. Монах не мог вот так, сходу, поверить ей на слово, но не мог и совсем выкинуть из головы услышанное. И если что-то подтвердит ее правоту, весь его мир может в одночасье рухнуть.

— Теперь ведутся гонения на бехренцев, — сказала Пони, и Талюмус кивнул с убитым видом. — Ты не согласен с этой политикой. — Последовал новый кивок. — Тогда встань на нашу сторону или, по крайней мере, не выступай против нас. — Пони сделала знак Колин, и та наконец убрала кинжал.

— Я не пойду против ордена, — решительно заявил Талюмус.

— Тогда отойди в сторону и просто внимательно следи за тем, что происходит. И уговори других монахов аббатства Сент-Прешес вести себя точно так же. Епископ Де'Уннеро недобрый человек и даже по-настоящему неверующий в сердце своем. Мы докажем это.

— Я столько лет была тебе другом, — сказала Колин. — Не предавай меня.

— Хорошо, я буду наблюдать, — после долгой паузы заявил Талюмус. — И буду размышлять о том, что увижу. Но если в результате я приду к выводу, что вы ошибаетесь, то буду сражаться против вас.

Рука Колин тут же скользнула к кинжалу, но Пони остановила ее.

— Это все, о чем мы вправе просить тебя, — сказала она. — Ты поступаешь мудро.

Талюмус отступил на несколько шагов, не сводя обеспокоенного взгляда с Пони. Отойдя достаточно далеко, он повернулся и бросился бежать.

— Не следовало приводить его сюда, — сказала Пони. — Пока по крайней мере.

— А когда, интересно? — спросила Колин. — Думаешь, мы долго продержимся, если нам не станут помогать монахи? Ба! — Она насмешливо фыркнула. — Рано или поздно тебя все равно найдут и прикончат. Знаешь, почему я привела Талюмуса? Он признался, что прошлой ночью один из братьев почувствовал каменную магию в районе «Друга», а Талюмус знал, что я частенько захожу сюда.

При этих словах Пони сникла. Прошлой ночью она снова использовала гематит, чтобы посмотреть, как идут дела у ее ребенка — ребенка, который постепенно занимал все больше места в ее жизни. Ей даже в голову не приходило, что духовная связь с еще не рожденным крошечным человеком может иметь фатальные последствия. А вдруг Де'Уннеро и его приспешники тоже заметили применение каменной магии?

— Он посоветовал мне держаться подальше от «Друга», — закончила Колин.

— Значит, нужно ждать Де'Уннеро.

— Нет. Монах, заметивший, что ты применяла магию, рассказал об этом только Талюмусу, а тот мне. Ну, я и говорю Талюмусу: скажи своему дружку, что это ты баловался с камнями, а не враги церкви. Он так и сделал, а теперь, после разговора с тобой, уж точно никому ничего не скажет.

Пони задумалась. Может, им всем вместе — ей, Белстеру и Дейнси — стоит покинуть трактир? Не хотелось бы, конечно, — это может погубить все, чего они в своей подпольной деятельности добились за последние несколько недель.

— Брат Талюмус производит впечатление искреннего человека, — решила она. — Он не выдаст нас, по крайней мере сейчас.

— Тогда нужно позаботиться о том, чтобы представить ему убедительные доказательства нашей правоты, — заметила Колин.


Верный данному обещанию, брат Талюмус уже по дороге в аббатство начал обдумывать события последнего времени в свете сказанного Пони. Одна встреча в особенности казалась ему знаменательной: незадолго до того, как барон Бильдборо отправился в Урсал и был убит по дороге, он и еще один человек пришли к брату Талюмусу. Барон вместе со своим неизвестным спутником рассказали монаху об убийстве отца Добриниона и между прочим упомянули о том, что поври не зарезал Келли Ли и не окунул берет в ее кровь.

Талюмус знал о поври не слишком много и прежде не придал этому факту того же значения, как барон Бильдборо, его неизвестный спутник и вот теперь эта женщина, Пони. И все же, можно ли счесть это доказательством в высшей степени гнусного предательства церкви Абеля по отношению к одному из своих наиболее уважаемых аббатов? Такой вывод брат Талюмус пока был сделать не готов.

В зале аббатства Сент-Прешес Талюмус встретился со своим другом, братом Гуильосом, тем самым, который заметил использование каменной магии в районе трактира «У доброго друга».

— Брат! — воскликнул Гуильос, заметив все еще кровоточащий нос Талюмуса. — Что это с тобой?

— Проблема использования камней около «Друга» улажена, — ответил Талюмус.

Гуильос отступил и недоверчиво посмотрел на него.

— Ты же говорил, что это твоих рук дело?

— Это правда лишь наполовину, — заявил Талюмус, и Гуильос удивленно распахнул глаза. — Я… Я искал там женщину для… Ну, ты понимаешь? Ох, слабость плоти, грехи наши тяжкие!

Набожный Гуильос кивнул и сделал общепринятый, хотя и редко используемый в церкви жест: вытянул руку вперед на уровне груди, коснулся ею брови, резко отвел вниз и в сторону, потом снова вверх и в другую сторону; жест, обозначающий живое дерево.

— Эта женщина оказалась больна, — продолжал Талюмус, — что-то с поясницей. Ну, я и дал ей на время камень души, чтобы она исцелилась…

— Что это за уличная шлюха, умеющая пользоваться священными камнями? — недоверчиво спросил Гуильос.

Талюмус смущенно улыбнулся.

— Уличные шлюхи много чего знают. Ну, я пошел к ней, чтобы забрать камень, но женщина решила, что при ее профессии эта вещь может сослужить ей хорошую службу.

— Брат Талюмус!

— Она ударила меня.

— А камень?

— У меня, конечно, — солгал Талюмус, от всей души надеясь, что Гуильос не захочет взглянуть на него.

Однако Гуильосу это даже в голову не пришло; недаром монахи часто называли его наивным младенцем. Он, простая душа, лишь вздохнул и повторил жест живого дерева.

— Я рассказал тебе об этом в надежде, что ты меня не выдашь, — продолжал Талюмус, — и будешь помалкивать о том, что обнаружил использование каменной магии неподалеку от «Друга». Епископ Де'Уннеро и так недолюбливает меня, не хотелось бы иметь новые неприятности!

Гуильос тепло улыбнулся другу.

— Ты должен покаяться и в дальнейшем быть осторожнее в выборе компании.

Вполне удовлетворенный объяснениями Талюмуса, он помог ему привести в порядок лицо, удивляясь многочисленным талантам шлюхи и, в частности, ее умению драться.

Желая показать, что он внимательно слушает болтовню Гуильоса, Талюмус время от времени издавал невразумительное мычание, хотя мысли его были далеко, в переулке рядом с трактиром. Еще многое требовалось обдумать… непонятного… тревожного…


— Эй, парень, подай-ка… вот это! — крикнул пьяный и с такой силой потянулся к лежащей рядом щербатой чашке, что потерял равновесие, даже несмотря на сидячее положение, и рухнул на землю.

Белли'мар Джуравиль, и впрямь слегка похожий на уличного мальчишку — для маскировки лицо он измазал сажей, а крылья спрятал под плащом; до чего же неудобно! — глянул на чашку, но не двинулся с места.

— Слышь, п-парень? — пьяный начал с трудом подниматься, держась за стену. — Давай сюда чашку, а то как дам!

Джуравиль с отвращением покачал головой. Перед ним был худший представитель рода человеческого, которого эльфу когда-либо доводилось видеть; он был даже гаже трех трапперов, когда-то получивших прощение от Полуночника. И Джуравиль понимал, что на его соплеменников, спрятавшихся поблизости в стратегически важных местах, этот, с позволения сказать, человек производит еще более худшее впечатление.

— Кому говорю, парень? — громко — слишком громко! — закричал пьяница и сделал шаг вперед.

Джуравиль резко развернулся, ногой заехал человеку по спине, подскочил, чисто инстинктивно пытаясь воспользоваться крыльями, — ох, как бы не повредить их! — и двумя ударами в лицо отшвырнул пьяницу к стене дома.

— Эй, да ты, оказывается, шустрый малый! — брызгая слюной, взорвался пьяница, изо всех сил пытаясь устоять на ногах.

И подскочил — Джуравиль тоже, — когда сверху упал кирпич, задев его по голове сбоку. Пьяница пошатнулся и упал.

Джуравиль поднял взгляд и увидел еще одного эльфа, стоящего на краю крыши.

— Может, ты убил его, — прошептал Джуравиль.

— Но если нет и если он, проснувшись, снова начнет шуметь, тогда я его точно убью! — ответил эльф.

Джуравиль узнал голос самой госпожи Дасслеронд и понял по ее тону, что она не шутит.

С проворством, недоступным ни одному самому ловкому человеку, госпожа спрыгнула с крыши, легко приземлилась на ноги и оказалась рядом с Джуравилем. Тот наклонился к пьянице и убедился, что он еще дышит.

— Она вернулась? — спросила госпожа Дасслеронд.

— Она внутри, обслуживает клиентов под видом жены Белстера, — ответил Джуравиль.

— Беременной жены Белстера, — заметила Дасслеронд. — Любому, кто потрудится приглядеться повнимательней, это очевидно. — Джуравиль не возражал; состояние Пони теперь ни у кого не вызывало сомнений. — Ловко она отвязалась от этого монаха.

Джуравиль понимал, что последние слова сказаны исключительно ради него: госпожа Дасслеронд хотела дать ему понять, что не сердится на Джилсепони.

— И все же вам не понравилось, что в такое тревожное время она встречается с человеком из церкви Абеля, — ответил он.

— Зря женщина-солдат привела его.

— Вы сильно опасаетесь церкви? — спросил Джуравиль.

— При чем тут я? Вот твоей приятельнице следовало бы ее опасаться.

— А мне кажется, что и госпоже Дасслеронд тоже, — осмелился возразить Джуравиль.

К его облегчению, она не рассердилась.

— Я опасаюсь любого человека, верящего, что его действия санкционированы Богом, — сказала госпожа. — А эта церковь к тому же имеет склонность объявлять врагом всякого инакомыслящего. Взять хотя бы положение бехренцев в порту. На какое отношение, в таком случае, могут рассчитывать тол'алфар?

— Какое нам до этого дело?

— Наши связи с людьми прочнее, чем хотелось бы, — мрачно ответила госпожа Дасслеронд.

Джуравиль не понимал, о каких связях идет речь. Да, эльфы связаны с рейнджерами; ну, и еще заключают сделки с очень немногими, специально отобранными торговцами, обменивая «болотное» вино на товары, которыми не могут обеспечить себя сами. И даже эти сделки осуществляются со всеми мыслимыми мерами предосторожности: зачастую торговцы понятия не имеют, кому поставляют товары и от кого получают вино.

— Война окончена, — продолжала госпожа Дасслеронд. — И после каждой войны у людей неизбежно начинается передел границ. На юг Хонсе-Бир не пойдет, несмотря на действия епископа против темнокожих. Все понимают, что воевать с Бехреном — дело безнадежное и опасное. Север тоже для них закрыт — там можно затронуть интересы диких альпинадорцев. На востоке — огромное море.

— А на западе Эндур'Блоу Иннинес, — закончил логическую цепочку ее рассуждений Джуравиль.

— Они и так слишком близко к нам, в особенности если учесть фанатизм и уверенность церкви Абеля в своей правоте.

— Но как остановить их? Не воевать же? — спросил Джуравиль. — Вряд ли мы можем рассчитывать на победу, учитывая их численное преимущество.

— Возможно, настало время открыто поговорить с королем Хонсе-Бира, — заявила госпожа Дасслеронд; Джуравиль так удивился, что даже почувствовал слабость в коленях. — Хотя, возможно, до этого дело и не дойдет. Не исключено, что церковь интересует только Палмарис.

— Король уже на пути сюда.

— И отец-настоятель тоже, — добавила госпожа Дасслеронд. — Это неплохо. Мы здесь для того, чтобы добыть как можно больше сведений, и лучше преуспеем в выполнении этой задачи, если в Палмарисе соберутся все ведущие силы королевства. Так что, Белли'мар Джуравиль, все происходящее лишь на пользу тол'алфар. — Она в упор посмотрела на него. — Это все, что тебя должно волновать.

Джуравиль негромко присвистнул и полез на стену трактира. Он понимал, что дела для его друга Джилсепони оборачиваются не лучшим образом, и понятия не имел, как помочь ей.


Снова переодевшись и войдя в общий зал «Друга», Пони поняла, что назревают неприятности. Один из главных осведомителей Белстера встретился с ней взглядом, еле заметно кивнул и направился к двери. Сам хозяин трактира с кислой миной стоял за стойкой. Народу в этот поздний час было не очень много, и Пони рьяно занялась делами, рассчитывая как можно скорее освободиться и поговорить с поджидающим ее человеком.

Все, однако, пошло совсем не так, как предполагалось. В трактир входили все новые и новые люди, в основном из подпольной сети Белстера, и это лишь подтверждало подозрения Пони о том, что что-то произошло.

В конце концов, уже где-то в середине ночи, последний клиент пошатываясь покинул трактир. Пони, Белстер и Дейнси остались одни.

— Драка в порту, — сказал Белстер Пони, не дожидаясь вопроса. — Солдаты упились вусмерть и забрели в порт, рассчитывая покуражиться над бехренцами.

— Ребенка избили! — взволнованно вставила Дейнси. — И ты называешь это «покуражиться»?

— Я называю это неприятностями, — сердито ответил Белстер. — И они не избили парня — кстати, вовсе не ребенка, скорее юношу, — а лишь напугали его.

— И получили то, на что напрашивались, так я полагаю, — упрямо заявила Дейнси.

— Бехренцы пришли мальчику на помощь? — спросила Пони.

— Ага, человек десять или больше, — ответил Белстер. — Кулаки у них покрепче солдатских дубинок.

— Отдубасили солдат как следует, — пробормотала Дейнси. — И бросили в порту, одного при смерти. Хотя монахи вроде бы спасли его. А жаль.

— Слава богу, ты хочешь сказать, — рявкнул Белстер. — В порт вот-вот нагрянет тысяча солдат.

— И не найдут там ни одного бехренца, — заявила Пони.

— Хорошо бы, — с мрачным видом заметил Белстер.

— Ах, все обойдется! Как летняя буря — налетит и тут же умчится, не причинив никому вреда, — с надеждой в голосе сказала Дейнси, яростно вытирая тряпкой и без того чистый столик. — После первой бутылки люди и не вспомнят об этом.

— Скорее епископ найдет парочку козлов отпущения и повесит их на площади в назидание остальным, — рассудил Белстер. — Как это понравится капитану Альюмету, интересно? Если он еще тут.

— Что значит «тут»? — удивилась Пони.

— Говорят, его корабль поднял паруса и ушел вниз по реке, — ответил Белстер.

Пони задумалась. Странно. Альюмет исчез, не сообщив ей об этом? Почему? Может, хочет просить аудиенции у короля? Или поискать союзников в небольших городках южнее Палмариса? По городу ходили слухи, что король сам собирается в Палмарис. Может, Альюмет рассчитывает перехватить его по пути?

— Он скоро вернется, — заявила она, уверенная, что этот человек никогда не бросит своих соотечественников. — И вряд ли допустит, чтобы кого-нибудь повесили. Бехренцы скорее вступят в открытый бой, чем позволят несправедливо расправиться со своими.

— Ну, и очень глупо с их стороны, — заявил Белстер, и его бессердечие больно задело Пони. — Дадут епископу предлог, который он давно ищет, и погибнут все до единого, включая женщин и детей.

— А какую позицию мы займем? — настороженно спросила Пони.

— На галерее, — жестко ответил Белстер, — в качестве зрителей.

— И никаких действий?

— Только наблюдать. К войне мы не готовы и, полагаю, никогда не будем готовы. Если ты воображаешь, что найдешь много желающих прийти на помощь темнокожим, то глубоко заблуждаешься.

Чтобы успокоиться, Пони несколько раз глубоко вдохнула воздух.

— А на чьей стороне сам Белстер? — спросила она, уже догадываясь, каков будет ответ.

— Я тебе уже не раз говорил, что темнокожие мне не друзья. Я никогда не делал вид, будто дело обстоит иначе. Мне не нравится, как от них пахнет, и не нравится бог, которому они молятся.

— Какому богу молиться — личное дело каждого, — ответила Пони. — А что касается запаха… От Белстера О'Комели разит пивом, но почему-то никого это не волнует.

— Кому что нравится.

— А если я встану на их сторону? — спросила Пони. — Белстер так и останется на галерее для трусов?

— Я не хочу ссориться с тобой из-за этого, девочка. — Спокойный тон Белстера свидетельствовал о том, что никакие призывы Пони не произведут на него желанного эффекта. — Ты знаешь, как я отношусь к темнокожим, я никогда этого не скрывал. И в этом я не одинок. Если бехренцы будут вместе с нами бороться против епископа, тогда что же. Но…

— Но мы не будем бороться вместе с ними, — закончила за него Пони дрожащим от возмущения голосом. — Кто, в таком случае, выглядит достойнее, Белстер О'Комели? Тот, кто ведет себя как друг, или тот, кто демонстрирует трусость?

— Не будем ссориться из-за этого, девочка, — повторил Белстер. — У каждого свое отношение, и ты не в силах изменить мое. Даже не пытайся!

Пони вздрогнула, состроила гримасу и не придумала ничего лучше, как уйти к себе в комнату. Злость клокотала в душе, но еще сильнее было чувство разочарования. Ощущая слабость, она уныло села на край постели.

Еще со времени первого упоминания о бехренцах и капитане Альюмете она подозревала, что с Белстером все может обернуться именно так. Просто не хотела думать об этом, поскольку любила Белстера — ведь он относился к ней как к дочери. Он и в самом деле напоминал ей приемных родителей, хотя по темпераменту был больше похож на Петтибву, чем на Грейвиса. Да, она любила его, но как можно было закрывать глаза на столь очевидный недостаток?

Подняв взгляд, Пони увидела стоящую в дверном проеме Дейнси. Что это, в самом деле? Такое впечатление, будто Дейнси стоит в ее дверном проеме всегда!

— Не суди его слишком строго, — сказала Дейнси. — Белстер хороший человек… просто не понимает темнокожих. У него нет среди них знакомых.

— Ну и что? Это, по-твоему, оправдывает его? — спросила Пони, изо всех сил стараясь сдержать негодование.

— Нет конечно, — ответила Дейнси. — Но это просто слова, слова насмерть перепуганного человека. Он не верит в нашу победу, с темнокожими или без них. Не суди его, пока дело не дойдет до схватки, если дело действительно до этого дойдет. Белстер О'Комели не будет просто стоять и смотреть, как невинным людям сворачивают шеи, независимо от того, какого цвета у них кожа.

Пони успокоилась. Она поверила Дейнси, не могла не поверить, потому что любила этого человека. Слова Дейнси внесли хотя бы временное успокоение в душу Пони.

— Что, ты и в самом деле стала бы сражаться вместе с темнокожими? — спросила Дейнси. — Я имею в виду, даже если бы ты знала, что мы тебе не помощники?

Пони кивнула и начала объяснять, что у нее к Де'Уннеро свой счет и поэтому она непременно должна вступить с ним в схватку. И тогда, даже если вся армия Палмариса и духовенство поднимутся против нее и она погибнет, она все равно будет рада, что прихватит епископа с собой. Она хотела сказать все это Дейнси, объяснить, что для нее не играет роли неравенство сил, что ей не нужна полная и окончательная победа… но внезапно смолкла. На лице Пони появилось удивленное выражение, рука скользнула к животу.

Дейнси тут же оказалась рядом.

— Что с вами, мисс Пони? — в тревоге спросила она.

Пони посмотрела на нее с улыбкой, которая в это мгновение осветила ее лицо.

— Он шевелится.

Дейнси приложила ладонь к животу Пони и вскоре тоже почувствовала толчок.

Пони не пыталась сдержать слезы, хотя и понимала, что они льются не только от радости, вызванной первым движением ребенка.

Как могла она, оставаясь в здравом уме, думать о какой-то войне, когда внутри нее созревает новая жизнь?

ГЛАВА 23 СПУЩЕННЫЙ С ПРИВЯЗИ

— От капитана Килрони, — доложил солдат, вручая Де'Уннеро пергамент.

Епископ взял его, удивленно разглядывая свиток.

— Этот человек умеет писать? Простой вояка?

Солдат тут же ощетинился, отчего тон Де'Уннеро стал даже более насмешливым. Он не скрывал своего отношения к солдатам — городским и королевским, — ставя их во всех смыслах ниже монахов. Всякий раз, когда братья сопровождали армейские патрули на улицах, независимо от своего ранга и опыта они оказывались во всех смыслах компетентнее солдат и даже офицеров. Ясное дело, такое отношение не нравилось военным, но Де'Уннеро, упоенный властью, чувствуя за спиной короля и отца-настоятеля, не обращал на это ни малейшего внимания. Точно так же он повел себя и сейчас.

— Ты читал письмо? — спросил он посланца.

— Конечно нет, мой господин.

— А ты вообще читать-то умеешь? — с издевкой спросил Де'Уннеро.

— Мне было сказано доставить послание вам как можно быстрее, — ответил солдат, от неловкости переминаясь с ноги на ногу, что доставило епископу дополнительное удовольствие. — Я поскакал в Кертинеллу, и там мой бедный конь не выдержал и пал. Мне дали другого, и я помчался дальше. Триста миль, мой господин, всего за неделю.

— И ты будешь за это вознагражден, не сомневайся, — заверил его епископ, поднося свиток к лицу солдата. — Ты читал это? Говори!

— Нет, мой господин.

— Ты умеешь читать?

Солдат молча потупил взгляд. Епископ злобно усмехнулся, сорвал с пергамента ленточку, развернул свиток и повернул к посланцу исписанной стороной.

— Что тут написано? — требовательно спросил епископ; солдат заскрипел зубами, но молчал. — Ну? Отвечай!

— Я не умею читать, мой господин!

Что, собственно говоря, и хотел услышать епископ. Де'Уннеро оставил солдата в покое, подошел к письменному столу, уселся на край и углубился в чтение.

— Хорошо пишет твой капитан, — пробормотал он, обратив внимание на ровный, отчетливый почерк Килрони.

И смолк, ошеломленный смыслом прочитанного. Выходит, этот преступник Полуночник снова проскользнул у него между пальцев!

Заворчав, епископ швырнул пергамент на стол и со злостью посмотрел на посланца.

— Убирайся! — рявкнул Де'Уннеро.

Тот, не дожидаясь повторения приказа, стрелой вылетел из комнаты, по дороге врезавшись в дверь.

Де'Уннеро вытащил из кармана тигриную лапу и едва не погрузился в магию камня, чтобы тут же броситься на север. Однако в последний момент он положил камень обратно, напомнив себе, что у него есть другие обязанности, более важные, по мнению отца-настоятеля, пусть даже сам Де'Уннеро не согласен с такой оценкой. И достал камень души.

Маркворт должен узнать новости, решил он. Необходимо добиться его согласия.


Маркворт пытался сосредоточиться на молитве, но после каждой строфы голос внутри его произносил: «Отпусти его!»

«Молю тебя, Господи, пусть священные камни всегда служат лишь усилению твоей власти».

«Отпусти его!»

«Молю тебя, Господи, помоги мне стать верным помощником в осуществлении твоих планов».

«Отпусти его!»

«Укажи мне зло, чтобы я мог расправиться с ним».

«Отпусти его!»

«Укажи мне добро, чтобы я мог прославить его».

«Отпусти его!»

И так продолжалось на протяжении всей вечерней молитвы, последовавшей сразу за разговором Маркворта с Де'Уннеро, во время которого епископ умолял послать его вдогонку за Полуночником и сбежавшими еретиками. В противном случае, вопил дух епископа, все они могут ускользнуть, и теперь уж навсегда.

«Отпусти его!»

Отец-настоятель поднялся с колен, оставив попытки молиться.

— Почему Барбакан? — вслух спросил он.

Что могло понадобиться Полуночнику и беглым монахам в этом развороченном взрывом, заброшенном месте? Маркворт видел Барбакан глазами брата Фрэнсиса, в тело которого вселился, когда монахи прибыли на место. У него просто не укладывалось в голове, какой смысл тащиться туда, где все разрушено и сожжено.

— Может, они хотят воздвигнуть там святилище? — спросил отец-настоятель.

Он рассмеялся. Весь север был отравлен ядовитыми миазмами демона; интересно, сколько там просуществует любое построенное людьми сооружение? Но кто знает, может, в этом и состоял их план. Построить святилище и организовать паломничество к месту гибели «героя», как это обычно делается. Улыбка снова тронула сморщенные губы Маркворта. Он представил себе сотни жаждущих просветления, сбитых с толку глупцов, пустившихся в путь, чтобы почтить память погибшего еретика, а вместо этого убитых и ограбленных монстрами.

Справедливость в высшем смысле этого слова.

Однако голос в голове Маркворта не согласился с ним и показал ему другую сцену — народную любовь к Эвелину, достигшую небывалого накала; приведенную в порядок дорогу и толпы пилигримов на ней, беспрепятственно добирающиеся до святилища.

«Отпусти его!»

Внезапно отцу-настоятелю стало совершенно ясно, что пора дать епископу возможность решить проблему с Полуночником — дать ему то, чего он так страстно желал.

А также изменить ход событий в Палмарисе, продемонстрировать более мягкую сторону правления церкви Абеля и сделать это до того, как Маркворт встретится там с королем.

Спустя несколько минут отец-настоятель постучался в дверь брата Фрэнсиса Деллакорта.

Тот, по-видимому, спал. Сначала он чуть приоткрыл дверь, но тут же распахнул ее, узнав ночного гостя. Маркворт вошел и знаком показал Фрэнсису закрыть дверь.

— Епископу Де'Уннеро предстоит срочно отправиться в дорогу, — сказал отец-настоятель. — В самом обычном смысле, не в духовном.

— А как же город… — начал было Фрэнсис, но Маркворт перебил его.

— Немедленно отправляйся в Палмарис, — приказал он. — Захвати побольше священных камней… все, что сочтешь необходимым. — Совершенно сбитый с толку Фрэнсис недоуменно смотрел на него. — На время отсутствия епископа ты займешь его место. — Молодой монах покачнулся и едва не потерял сознание. — Вскоре я тоже там буду, у нас с королем назначена встреча в этом городе. От тебя требуется в принципе не менять политику епископа, но слегка ослабить хватку. Нужно, чтобы в глазах народа сравнение Маркало Де'Уннеро с братом Фрэнсисом оказалось в пользу последнего. — Маркворт замолчал, прислушиваясь к голосу, звучавшему в его голове. — Люди должны испытывать расположение к магистру Фрэнсису Деллакорту.

Фрэнсис снова покачнулся и на этот раз был вынужден сесть на край постели, чтобы не упасть на пол.

— Но процедура введения в ранг магистра длится долго, — пролепетал он.

— Почему ты так удивлен? — сердито спросил Маркворт. — Мы ведь уже обсуждали эту тему.

— Что я стану магистром и временным епископом? Вот так, сразу. В это неспокойное время…

— В неспокойное время и происходят все важные события, — ответил Маркворт. — Никто в церкви не станет задавать мне никаких вопросов. Они подумают, что ты просто пешка, назначение которой в том, чтобы смягчить ситуацию в Палмарисе. — Фрэнсис задумчиво смотрел на него, пытаясь переварить услышанное. — Я всем так и объясню. — Маркворт улыбнулся и успокаивающе положил руку на плечо молодого монаха. — Просто пешка, и только мы с тобой будем знать правду.

Фрэнсис кивнул с растерянным видом.

— А вдруг я не оправдаю ваших ожиданий? — спросил он, повесив голову.

Маркворт рассмеялся.

— Каких ожиданий? — Внезапно в его голосе послышались мрачные, даже угрожающие нотки. — От тебя практически ничего не требуется. Пусть в Палмарисе все идет как идет. Чем меньше людей — в том числе и в самом аббатстве Сент-Прешес — будут тебя видеть и слышать, тем лучше. Просто чуть-чуть ослабь хватку. Отзови патрули с улиц, снизь налоги и скажи проповедникам, чтобы умерили свой пыл.

— И я должен руководить проведением религиозных церемоний?

— Нет! — воскликнул Маркворт. — Ты можешь оказаться не на высоте, что недопустимо, если иметь в виду мое намерение в дальнейшем укрепить твои позиции как магистра или как епископа. — Фрэнсис опустил взгляд. — Верь мне, твой день придет, и очень скоро. Не исключено, что в самое ближайшее время епископ Де'Уннеро вообще будет смещен. В конце концов, король может потребовать этого от меня. А тут как раз и ты уже на месте.

Фрэнсис был так ошеломлен, что не задал больше ни одного вопроса. С тем Маркворт и ушел, оставив его наедине со своими мыслями. Все эти разговоры о том, что Фрэнсис должен произвести на горожан лучшее впечатление, чем Де'Уннеро, заставляли предположить, что епископ впал в немилость или, по крайней мере, очень надолго оставляет Палмарис. И еще кое-что стало ясно Фрэнсису: Маркворт сказал, что представит его как временную пешку, и это утверждение было гораздо ближе к истине, чем хотел уверить его отец-настоятель.

Однако очень быстро все эти не слишком приятные раздумья выскочили у Фрэнсиса из головы. Осталось одно: несмотря на его помощь в бегстве пятерых предателей, он все еще играл очень важную роль в жизни ордена, даже если это была всего лишь роль пешки Маркворта.


— Я обдумал то, о чем ты рассказал мне, — заявил дух Маркворта Де'Уннеро, посетив его позже той же ночью. — Ты уверен, что Полуночник собирается на север?

— Такое сообщение пришло от Шамуса Килрони, — ответил епископ. — Не вижу причин, почему бы он стал лгать мне.

— В Палмарисе есть всякие люди.

— Шамус Килрони никогда не был человеком барона, — ответил Де'Уннеро. — Я остановил свой выбор на нем, потому что он предан королю, короне и, следовательно, мне, епископу, поставленному в Палмарисе королем.

— Это хорошо, — сказал Маркворт. — А что тебе известно о других шестерых? Это точно наши беглые братья?

— Брат Браумин и еще четверо — еретики, — ответил Де'Уннеро. — Относительно шестого мне ничего не известно.

— Так выясни.

— У меня есть шпионы…

— Никаких шпионов! — рявкнул отец-настоятель. — Ты сам выяснишь это.

В первое мгновение лицо епископа вспыхнуло от злости, но постепенно смысл сказанного стал доходить до него.

— Я сам пойду?

— Ты ведь давно рвешься сразиться с Полуночником, — ответил Маркворт. — В конце концов, ты убедил меня в том, что лишь Маркало Де'Уннеро способен восстановить справедливость. Смотри не вздумай разочаровать меня! Возвращение украденных камней и гибель сторонников Эвелина усилят наши позиции внутри церкви, а это, в свою очередь, приведет к усилению позиции церкви внутри государства.

— А что мне делать с Браумином и остальными еретиками? — От волнения у Де'Уннеро перехватило дыхание и потемнело в глазах.

— Желательно, чтобы хоть кто-нибудь из них уцелел, чтобы можно было добиться публичного признания вины, прежде чем они окажутся на костре. Убей Полуночника, его подругу и этого мерзкого кентавра, а потом попроси Килрони помочь тебе схватить беглецов. Если они будут сопротивляться, убей и их тоже. Мне нужны головы двух ближайших сподвижников Эвелина и священные камни, а Браумин и его марионетки особого значения не имеют.

Нас ждет славная победа, друг мой. Король не осмелится выступить против церкви после того, как мы пронесем по улицам Палмариса свои ужасные трофеи и объявим, что зло окончательно побеждено!

— Говорил я вам, и не раз, что только мне под силу одолеть Полуночника, — уверенно заявил Де'Уннеро. — Теперь я понимаю, каково мое предназначение, для чего Бог направил мои стопы в Санта-Мер-Абель. Охота на Полуночника — ради этого я родился на свет, а потом долгие годы тренировал свою душу и тело. Все будет в порядке, вот увидите! — Маркворт лишь рассмеялся; он тоже верил в это. — Когда я могу отправляться?

— Как только будешь готов, — ответил Маркворт.

— Готов? Какие приготовления вы имеете в виду?

— Ну, еда, транспорт, как обычно… Ты поскачешь верхом или поедешь в карете?

— Поскачу? Нет, я побегу, а еду буду находить по дороге.

— Как это? — удивился Маркворт.

Епископ явно оживился. Обойдя постель, он подошел к духу Маркворта и протянул к нему раскрытую ладонь, на который лежал камень под названием «тигриная лапа».

— Это потрясающе, — признался он. — Как и вы с камнем души, я вышел на новый уровень с «тигриной лапой». Когда я преследовал барона Бильдборо, изменилась не только моя рука. Я сам стал тигром, отец-настоятель, и душой, и телом; ясное дело, зимняя стужа и голод такому зверю не страшны.

Услышанное произвело на отца-настоятеля сильное впечатление. Может, подумал он, у епископа тоже есть свой внутренний голос? Хотелось надеяться, что это не так; иначе гордость Маркворта оказалась бы задета.

Однако собственный внутренний голос тут же заверил его, что не стоит волноваться по этому поводу. Де'Уннеро вышел на более высокий уровень использования каменной магии только благодаря тому, что страстно желал расправиться с бароном. Сильный эмоциональный накал способен творить чудеса; может он оказаться полезен и сейчас.

— Однако кое-какие приготовления тебе сделать все же придется, — сказал он Де'Уннеро. — Кто тут у тебя в помощниках?

— Жалкий тип по имени брат Талюмус.

— Ты ему доверяешь?

— Нет.

— Скажи ему, что ты должен уехать, но предупреди, чтобы он никому не сообщал об этом, — распорядился Маркворт. — И пусть не отвечает ни на какие вопросы относительно твоего местонахождения.

Де'Уннеро покачал головой.

— Вопросы и проблемы будут возникать ежедневно, а передо мной долгий путь.

— Твое место пока займет брат Фрэнсис, — объяснил ему Маркворт. — Ему можно доверять, но сам по себе он фигура столь незначительная, что хлопот у нас с ним не будет. — Де'Уннеро улыбнулся. — Еще один вопрос, — продолжал Маркворт, прислушиваясь к голосу в своей голове. — Что случилось с торговцем Крампом?

— Он в темнице аббатства Сент-Прешес.

— Раскаивается?

— Вряд ли, — ответил епископ. — Слишком горд и упрям, чтобы признать собственные ошибки.

— Тогда выведи его завтра на площадь, во всеуслышание обвини в измене и дай возможность высказаться, — распорядился Маркворт.

— Он будет отрицать свою вину.

— Тогда казни его от имени короля, — жестко приказал отец-настоятель. Даже отнюдь не мягкосердечный Де'Уннеро невольно отпрянул, услышав эти слова, однако спустя мгновение на лице его заиграла мрачная улыбка. — А теперь ты должен открыть мне свой разум. Я покажу тебе, как лучше использовать твой излюбленный камень, как достигнуть еще более высокого уровня каменной магии.

Во время слияния духов Маркворт передал Де'Уннеро то, чему научился сам, и теперь епископ стал еще сильнее.

— Да поможет тебе Бог. Поторопись! — сказал на прощание отец-настоятель.

В ответ Де'Уннеро поднял тигриную лапу.

— Так и будет, — сказал он. — Не сомневайтесь, так и будет!

ГЛАВА 24 ПОДГОТОВКА К ВСТРЕЧЕ В ПАЛМАРИСЕ

На следующее утро гордый и упрямый Алоизий Крамп сыграл свою роль лучше некуда. Стоя на главной площади со связанными за спиной руками — другой конец веревки был обмотал вокруг столба, — на все обвинения Де'Уннеро в измене и покушении на убийство он ответил тем, что плюнул епископу в лицо.

С точки зрения последнего, одно это придало всему происходящему особую прелесть. Воздав хвалу Господу, Де'Уннеро поднял магический камень, змеевик, и создал вокруг ошеломленного Крампа защитное поле.

По толпе, в столь раннее время состоящей в основном из уличных разносчиков и торговцев рыбой, прокатился вздох изумления, хотя никто из них понятия не имел, что на самом деле происходит.

Одна из женщин — это была Пони, стоящая в задних рядах, у самого входа в проулок, — узнала это мерцание, хотя никак не могла взять в толк, зачем защитное поле обвиненному во всех смертных грехах торговцу. Бок о бок с ней за всем происходящим наблюдала Дейнси, осыпая Пони вопросами.

Епископ между тем создал второе защитное поле, уже вокруг себя самого, и поднял руку с посверкивающим красным камнем.

— Рубин, камень огня, — прошептала Пони, — хотя никакой огонь не возьмет того, кто накрыт защитным полем.

— Тогда зачем? — спросила Дейнси.

Пони покачала головой. Внезапно глаза у нее расширились — Де'Уннеро просунул руку с красным камнем сквозь защитное поле Крампа и приложил рубин к плечу торговца.

— Господи… — выдохнула Пони.

— Что он делает? — в очередной раз спросила Дейнси.

— Даю тебе еще один, последний шанс раскаяться в своих грехах, Алоизий Крамп, — провозгласил Де'Уннеро. — Признайся, что ты злоумышлял против короля Хонсе-Бира, и останешься жив.

Крамп снова плюнул, но в третий раз сделать этого не успел. Энергия рубина ожила, жар охватил тело торговца. Из его плеча повалил дым, глаза чуть не вылезли на лоб.

— В таком случае, пусть пламя очистит тебя, во имя Господа нашего и короля! — провозгласил Де'Уннеро. — И да снизойдет милость Божья на твою грешную душу!

С этими словами он отпустил на волю всю энергию рубина.

Пламя взъярилось внутри защитного поля, но вырваться наружу не могло.

— Он сожжет его заживо! — воскликнула Дейнси.

Другие люди в толпе тоже закричали, глядя на живой факел — охваченную пламенем фигуру внутри защитного поля.

Огонь почти мгновенно испепелил одежду и кожу Крампа, испарил содержащиеся в теле жидкости. Все было кончено в считанные мгновения.

Де'Уннеро убрал защитные поля, и почерневшие, распавшиеся на части останки Алоизия Крампа упали на платформу.

— Хвала Господу! — воскликнул епископ.

И покинул платформу, думая о том, что теперь ничто не мешает ему исполнить свое заветное желание — отправиться на поиски Полуночника.


Брат Фрэнсис был еще на полпути к Палмарису, когда город фактически остался без главы, — снедаемый страстным желанием, Де'Уннеро уже устремился на север.

В отличие от него Фрэнсис передвигался несравненно медленнее. Он и пять его телохранителей ехали в фургоне, который тащили два могучих коня. Кроме людей фургон вез весьма ценный груз: несколько сундуков с золотыми «медведями»; долженствующими обеспечить Фрэнсису любовь жителей Палмариса.

Обычно путешествие длиной в семьдесят миль до Мазур-Делавала занимает три дня, однако Маркворт велел ему уложиться в два. Для выполнения приказа один из братьев прихватил с собой гематит и бирюзу; с их помощью он вытягивал жизненную силу из попадающихся на пути животных и «скармливал» ее своим коням.

Таким образом, в конце первого дня Фрэнсис со своими спутниками оставили за спиной сорок миль. Когда опустилась ночь, они подкрепили силы мясом белохвостого оленя и продолжили путь.

Фрэнсиса такая быстрая езда вполне устраивала. Гонка практически без остановок мешала поддаться влиянию тысячи обуревающих Фрэнсиса сомнений, пытаться найти ответ на тысячу вопросов. Вымотавшись до предела, он просто уснул, хотя и ненадолго. Вторую короткую остановку они сделали вскоре после рассвета, и потом Фрэнсис снова задремал, а когда в разгаре дня его разбудили, перед ними уже катил свои воды великий залив.

Над Мазур-Делавалом стлался густой туман, скрывающий очертания города, которому предстояло стать новым домом Фрэнсиса. Однако к тому времени, когда на медленно плывущем пароме они добрались до середины залива, туман растаял; стал виден Палмарис, и вместе с его появлением в душе Фрэнсиса ожили все его сомнения.


Вот уж кто не торопился в Палмарис, так это король Дануб; зато он путешествовал с несравненно большими удобствами. Он сам, Таргон Брей Калас, Констанция Пемблбери и еще несколько придворных плыли на королевском корабле под названием «Речной дворец», большой каравелле, чья команда состояла из самых опытных моряков и гребцов королевской армии. Не обошлось и без очаровательных женщин, не говоря уж об изысканной еде и прекрасных напитках.

Каравеллу сопровождала чуть не половина королевского флота — десять военных кораблей с солдатами и оружием на борту. Миниатюрный флот выстроился в боевом порядке, носящем название «копья», — два корабля позади «Речного дворца», два слева от него, один прямо впереди, на расстоянии примерно восьмисот футов от каравеллы, и оставшиеся пять вытянулись под углом к линии движения по правому борту.

Дозорные кораблей эскорта должны были заранее предупредить о возможной опасности. Не то чтобы король ожидал каких-то неприятностей; по обеим берегам впереди скакали всадники, предупреждая жителей, чтобы те не приближались к заливу и не спускали на воду суда, как только завидят красный парус с королевской эмблемой в виде стоящего на задних лапах черного медведя.

Поскольку плыли без спешки — король отвел на все путешествие три недели, — то заходили в каждый порт. Время текло медленно, без каких-либо происшествий; на борту развлекались всеми возможными способами, включая бесконечные пьянки и откровенный разгул.

В самом разгаре очередной пирушки корабль внезапно так резко накренился, что кое-кто попадал на палубу.

— Предупреждать надо! — крикнул король капитану на мостике.

— Вон, смотрите!

Таргон Брей Калас промчался мимо короля, вспрыгнул на поручни, ухватился за линь и сильно наклонился, вглядываясь вперед.

— Прямо на нас идет какой-то корабль! — закричал Калас.

— Что это? — спросил Дануб капитана.

— По виду обычное торговое судно, — ответил Калас, не дав капитану рта раскрыть.

— Я полагал, всем были даны указания не спускать суда на воду, — сказал король Дануб.

— Так точно, мой король, — ответил капитан.

— Выходит, капитан этого судна либо не слышал, либо проигнорировал наше предупреждение, — заметил Калас.

— Прикажите ему свернуть и пригрозите потопить в случае неповиновения! — приказал король.

— Слушаюсь, мой король! — ответил капитан.

Герцог Калас с улыбкой выслушал слова капитана и посмотрел на короля. Дануба, человека действия, впервые за все время путешествия — плотские радости не в счет — охватило возбуждение; те же чувства испытывал и сам Калас. Однако король не мог допустить неповиновения, отсюда и его приказ потопить корабль. И герцог, и Дануб ни на мгновение не сомневались, что судно свернет в сторону, поскольку никаких шансов на победу в столкновении с эскортирующим короля флотом у него не было.

«Речной дворец» и корабли сопровождения приспустили паруса и теперь шли вперед на веслах. Торговое судно подняло белый флаг и бросило якорь. Боевые корабли эскорта с трех сторон окружили его; катапульты, баллисты и лучники замерли наготове.

С корабля спустили маленькую лодку, устремившуюся к ближайшему королевскому судну. Вскоре оттуда прокричали в рог:

— «Сауди Хасинта»!

— «Сауди Хасинта»? — с недоумением повторила Констанция Пемблбери — эти слова ей ни о чем не говорили.

— Название судна, — объяснил Калас.

У него возникло ощущение, будто он уже слышал его прежде.

Затем пришло сообщение с именем капитана — его звали Альюмет; было сказано также, что он вышел из Палмариса навстречу королю с целью поговорить с ним.

— Понятия не имею, кто это, — раздраженно сказал Дануб. — Капитан, передайте повторное приказание отойти в сторону. У меня нет времени…

— Альюмет! — внезапно воскликнул Калас. — Ну конечно!

— Ты знаешь этого человека? — удивленно спросил Дануб.

— Он бехренец, — ответил герцог. — По всем отзывам, прекрасный моряк.

— «Сауди Хасинта» — бехренский корабль?

— Ходит из Урсала в Палмарис, — объяснил Калас. — Сам Альюмет бехренец, но не его корабль и экипаж. Полагаю, он считает себя подданным короля Хонсе-Бира.

Известен был и еще один маленький факт касательно Альюмета или, точнее говоря, его религиозных убеждений, но Калас счел за лучшее не обсуждать его.

— Ты знаком с ним?

— Нет, просто слышал его имя, — ответил герцог. — Капитан-бехренец — большая редкость на Мазур-Делавале. Неудивительно, что он личность известная.

— И он пришел из Палмариса в надежде поговорить со мной, — пробормотал король Дануб. — Нахальство, я бы сказал.

— Может быть.

Взгляды короля и Каласа встретились; оба понимали, что бехренский капитан, скорее всего, лицо значительное. Какие новости он принес королю Данубу? Рассказы о зверствах епископа Де'Уннеро?

Стоя в стороне, аббат Джеховит обеспокоенно переминался с ноги на ногу, и это лишь подхлестнуло Каласа.

— Выслушайте его, — посоветовал он королю. — Мы знаем о ситуации в Палмарисе только то, что рассказывают обиженные торговцы и сами церковники; сама собой напрашивается мысль, что и те и другие предвзяты в своих суждениях.

— Как и бехренский моряк, — вклинился в разговор аббат.

— Но, по крайней мере, нам станет известна еще и третья точка зрения, — отрезал Калас, и они с Джеховитом угрожающе уставились друг на друга.

Король Дануб оглянулся, пытаясь понять, что думают его приближенные. Ему вовсе не улыбалось сворачивать кутеж и омрачать делами оставшуюся часть путешествия ради простого моряка, в особенности бехренца. Но, что ни говори, все же какое-то развлечение…

— Не дело давать аудиенцию всякому, кто попросит о ней, — сказал Джеховит, но его сопротивление лишь усилило решимость Дануба.

— Пошлите кого-нибудь выяснить, чего он хочет, — приказал он Каласу. — Если проблема стоит моего внимания, пусть их судно плывет следом за нами, и я поговорю с этим человеком, когда выберу время.

— Лодку с двумя гребцами на воду! — распорядился герцог.

Его приказание было тут же выполнено. К удивлению многих — и восхищению дам, — Калас перемахнул через перила, спрыгнул в лодку и встал на носу. Маленькое судно отчалило.

— Ничего не скажешь, человек действия, — пробормотала Констанция Пемблбери, но радостные выкрики остальных дам заглушили иронические нотки в ее голосе.

Таргон Брей Калас любил воду; ему были приятны и покачивание лодки, и брызги в лицо. Он с радостью отдал бы все свои владения за то, чтобы называться герцогом Мирианика, но этот титул уже принадлежал герцогу Брезерфорду, мужчине в расцвете сил и к тому же имеющему нескольких наследников. Учитывая все сказанное, Калас никогда не упускал случая предаться любимому занятию — в том числе и сейчас.

Зрелище боевых кораблей наполнило его душу гордостью. На одном из них были установлены две тяжелые баллисты, стреляющие круглыми металлическими болванками, обмотанными цепью. Вращательное движение болванки в полете приводило к разматыванию цепи, хлесткие удары которой могли разодрать на клочки вражеские паруса.

Второй корабль имел на вооружении две небольшие катапульты, стреляющие горячей смолой, а третий — баллисту. Ее копья с металлическими наконечниками были способны пробить дыры в корпусе любого, кроме разве что самого тяжелого, корабля. В добавление ко всему перечисленному на борту каждого боевого судна замерли в ожидании опытные лучники. Калас понимал, что у «Сауди Хасинты» нет выбора; одно неосторожное движение — и корабль пошел бы ко дну со всем экипажем.

Герцог приказал гребцам подвести лодку прямо к переброшенной через борт «Хасинты» лестнице. Приблизившись, он узнал в стоящем у перил человеке капитана Альюмета.

— Вы просите аудиенции у короля? — спросил Калас, приняв протянутую Альюметом руку и поднявшись на борт «Хасинты».

— Да, это моя единственная цель. В Палмарисе прошел слух, что, несмотря на тяжелые времена, король едет к нам. Я надеялся, что он предпочтет путешествие по заливу Мазур-Делавал.

Калас оглянулся на боевые корабли.

— Думаете, это самая подходящая обстановка для переговоров? — с иронией спросил он.

— А на что еще я могу рассчитывать? Моего короля и должны хорошо охранять, — ответил Альюмет. — Я был бы всерьез обеспокоен, если бы дело обстояло иначе. — Калас улыбнулся; ему понравился ответ, в особенности эта отсылка к Данубу как к «моему королю». — Я молю короля Дануба выслушать меня. Это все, о чем я, простой моряк, осмеливаюсь просить и значительно меньше того, что я заслуживаю. Но в Палмарисе множество проблем, о которых он наверняка наслышан. Возможно, я лучше, чем кто-либо другой, мог бы рассказать ему о них.

— Со своей точки зрения.

— Я буду честен. — Темнокожий моряк расправил плечи.

— Эти проблемы касаются бехренцев, проживающих в Палмарисе?

Альюмет кивнул.

— Гонения епископа на них выходят за все рамки…

Калас улыбнулся и поднял руку, останавливая его.

— Это королю известно. — Мысли о новых возможностях вихрем закружились в голове герцога. Конечно, Альюмет будет свидетельствовать против епископа и, следовательно, церкви, но Дануб наверняка заявит, что встреча с капитаном может состояться и в Палмарисе. Однако существовала большая опасность, что ко времени прибытия в город Джеховит найдет способ не допустить этой встречи; да и отец Маркворт уже будет там и наверняка тоже приложит к этому руку. — Хотя, может быть, будет лучше, если король услышит все еще раз от вас, подлинного свидетеля событий, — решил герцог.

На обратном пути Калас снова занял позицию на носу лодки. На лице короля возникло удивленное выражение, когда он увидел в ней нового пассажира.

— Молю вас, выслушайте этого человека здесь и сейчас, мой король, — сказал герцог, перепрыгнув через перила и остановившись перед Данубом, Констанцией Пемблбери и остальными придворными, включая явно недовольного таким развитием событий аббата Джеховита. — Он принес из Палмариса новости о последних действиях нашего епископа. — Калас взял Альюмета за руку и подтянул к себе.

Король Дануб устремил на дерзкого герцога долгий недовольный взгляд; однако одновременно он не давал рта раскрыть Джеховиту, предостерегающе поднимая руку всякий раз, когда тот начинал говорить.

— Ты пришел защищать интересы своих людей, — сказал король Альюмету.

— Я пришел защищать интересы граждан Палмариса, над которыми издеваются, прикрываясь именем короля, — ответил капитан.

— Бехренских граждан, — с презрительной улыбкой пробормотала одна из дам, но тут же смешалась, заметив, что все взоры обратились на нее.

— Граждан бехренского происхождения, — уточнил Альюмет, — многие из которых со своими семьями живут в Палмарисе уже около столетия. И, да, тех, кто прибыл из Бехрена недавно. Мы выглядим не так, как местные жители, и это многим не нравится, — без обиняков заявил он. — И наши обычаи вам кажутся странными, как и нам ваши. Однако мы не преступники, мы честные граждане и не заслуживаем подобного обращения.

— Этому учит бог, которому вы поклоняетесь? — с иронией спросил аббат Джеховит.

Чтобы не рассмеяться, герцог Калас прикусил губу; он знал, что этот вопрос уводит аббата на опасную почву, — учитывая, что Альюмет принадлежал к церкви Абеля.

— Я поклоняюсь тому же богу, что и вы, — спокойно ответил капитан. — И, да, он учит нас относиться друг к другу порядочно и с уважением, независимо от цвета кожи. Аббат Добринион понимал это.

— Аббат Добринион мертв. — Резкий тон Джеховита выдал его огорчение.

— Город скорбит о нем.

— С чего бы это? — сказал Джеховит. — Разве не Добринион был главой аббатства Сент-Прешес, когда демон пробудился и на нашу землю пришла война?

— Вы имеете в виду, что аббат Добринион сыграл роль… — горячо начал было Альюмет, но король почувствовал, что с него хватит.

— Я не собираюсь начинать войну здесь, на палубе своего корабля, — заявил он. — Если вы так жаждете вступить в спор с этим человеком, аббат Джеховит, потерпите до Палмариса или отправляйтесь вместе с ним на его корабль, когда мы тут закончим. А теперь, — он перевел взгляд на Альюмета, — я готов выслушать вас.

Герцог Калас не смог сдержать улыбки. Озлобленность Джеховита играла ему на руку, так же как и предстоящий рассказ капитана. Может быть — он от всей души надеялся на это, — правлению церкви в Палмарисе придет конец.

Конечно, откуда ему было знать о тайной встрече короля с духом отца-настоятеля?

Капитан долго рассказывал о событиях в Палмарисе с такими подробностями и под таким углом зрения, которые отсутствовали в жалобах торговцев и посланника Рахиба Дайби. Сообщение о том, что, спасаясь от солдат, старики, женщины и дети вынуждены ежедневно нырять в холодную воду, заставило присутствующих дам заохать, а придворных покачать головами, и даже король искоса бросал сердитые взгляды на и без того обеспокоенного аббата Джеховита. Не то чтобы вся эта собравшаяся на «Речном дворце» знать и в самом деле переживала за простых граждан — за исключением разве что Констанции Пемблбери, — в особенности темнокожих, но королю Данубу было стыдно слышать, что с его подданными так скверно обращаются.

Когда Альюмет закончил, аббату стало совсем не по себе.

— До меня доходили эти слухи, — ответил король капитану. — Собственно говоря, ими и объясняется мой визит в город.

— Вы хотите восстановить справедливость? — спросил Альюмет.

Король не привык, чтобы простые граждане задавали ему подобные вопросы; капитану разрешили изложить факты, но не допрашивать Дануба. Прищурившись, он вперил сердитый взгляд в Альюмета.

— Я хочу разобраться в ситуации, — холодно ответил он.

— Я от всей души надеюсь, что вы станете и на точку зрения тех, кто страдает от преследований епископа Де'Уннеро, — добавил капитан. — Если я добьюсь этого, то буду считать свое путешествие не напрасным. — Калас взял его за руку; оба понимали, что Альюмету не стоит дольше задерживаться. — Благодарю за то, что выслушали меня, мой король, подтвердив тем самым репутацию честного и поистине великого человека.

Низко поклонившись, он последовал за герцогом Каласом к лодке.

— Вы славно потрудились ради своих людей, — прошептал герцог, когда их разделили перила.

Позади на палубе повисло неловкое молчание, взгляды многих были устремлены на аббата Джеховита. Все помалкивали, выжидая, что скажет король.

Однако Дануб Брок Урсальский, ни на мгновение не забывая об ужасной ночной встрече, говорил мало; зато много думал.


— Как пожелаете, магистр Фрэнсис, — повторил брат.

Хотя свое имя в сочетании с этим званием слышать было приятно, смятение Фрэнсиса усилилось.

— Меня полностью устраивают апартаменты, которые прежде занимал аббат Добринион, — сказал он.

— Но Чейзвинд Мэнор… — попытался было возразить брат Талюмус.

— Чейзвинд Мэнор следует подготовить к визиту более значительных людей, чем магистр Фрэнсис, — ответил Фрэнсис.

— Глава аббатства Фрэнсис, — явно нервничая, поправил его брат Талюмус.

— Да, глава аббатства Сент-Прешес. Здесь ему самое место. И епископу Де'Уннеро тоже придется перейти в аббатство, пока отец-настоятель и король не покинут город. — Глаза брата Талюмуса широко распахнулись от ужаса. — Епископ, конечно, уступит поместье королю и отцу-настоятелю.

Фрэнсис понимал, в чем источник этого ужаса. Не хотелось бы ему быть на месте того, кому придется сообщить Де'Уннеро о необходимости покинуть свое роскошное жилище!

— Вопрос решен, брат, — сказал он. — Нам нужно обсудить более важные проблемы.

Талюмус наконец успокоился; по крайней мере внешне. Его трясло от волнения с самого утра, когда из Санта-Мер-Абель прибыл фургон, в котором находились новый глава аббатства и, по слухам, целое сокровище.

— Я начну со встречи с торговцами, — объявил Фрэнсис. — У тебя ведь есть их список?

— Да, с именем и перечислением всех изъятых камней.

— Я посмотрю его прямо сейчас, — сказал Фрэнсис, — а потом пусть приходят торговцы.

— Один не сможет явиться, — понизив голос, ответил брат Талюмус. — Епископ Де'Уннеро публично казнил его на площади в день своего отъезда.

В первый момент Фрэнсис опешил; однако он напомнил себе, каким бешеным темпераментом обладает Де'Уннеро, и уже ничему не удивлялся.

— В таком случае, пригласи его домочадцев.

— У Алоизия Крампа не было семьи, — ответил Талюмус. — Остались лишь служащие.

Фрэнсис задумался. Его первым побуждением было дождаться приезда отца-настоятеля Маркворта и предоставить этому умудренному жизненным опытом человеку решать судьбу дома Крампа. Однако, поразмыслив, он отверг эту идею, напомнив себе, что теперь он магистр, глава аббатства Сент-Прешес и, возможно, будущий епископ Палмариса. Нужно быть решительней и уверенней в себе, нужно действовать в соответствии с указаниями отца-настоятеля Маркворта и во благо церкви.

— Передай его дом в распоряжение церкви, — приказал он.

Брат Талюмус во все глаза уставился на него.

— Люд-д-и и без того возмущены тем, как обошлись с г-г-осподином Крампом. — От волнения он даже начал заикаться. — Зачем снова обижать их?

— Передай дом церкви, — повторил Фрэнсис более решительно. — Пусть служащие, все до одного, остаются на месте и пусть им хорошо платят.

— А зачем нам этот дом? — спросил Талюмус. — Вы там будете жить?

— Разве я уже не сказал тебе, что останусь здесь? — Фрэнсис сделал вид, будто сердится. — Нет. Но мы найдем, как использовать этот дом во благо жителей Палмариса. Может, будем раздавать в нем еду нуждающимся или исцелять недужных с помощью священных камней.

Хмурое выражение на лице брата Талюмуса медленно сменилось улыбкой, и Фрэнсис понял, что поступил правильно. Церковь, конечно, приобретет ценное имущество, но и простой народ останется не внакладе.

— Итак, список, брат. — Фрэнсис указал Талюмусу на дверь. — И пошли посланцев к пострадавшим торговцам. Скажи им, что они сегодня получат компенсацию. — По дороге к двери монах даже споткнулся от волнения. — И вот еще что, брат Талюмус, — сказал вслед ему Фрэнсис. — Пусть посланцы не делают тайны из своих поручений.

Талюмус улыбнулся и вышел, оставив довольного Фрэнсиса одного. А что? Быть человеком власти не так уж плохо, подумал новоиспеченный магистр. И политические игры — вещь весьма и весьма интересная.

ГЛАВА 25 НА СЕВЕР

В Кертинелле, как выяснилось, царил мир и покой. Вспашка полей уже началась, дома были выстроены заново или отремонтированы. Прошло всего несколько месяцев с тех пор, как деревню захватили зловонные гоблины и поври, но их мерзкий запах уже выветрился. Де'Уннеро стало ясно, что жители, по крайней мере внешне, вернулись к мирной жизни.

И он не был склонен нарушать этот порядок вещей. На задворках деревни, укрывшись за склоном холма, епископ с неохотой освободился от чар тигриной лапы. Все пять предыдущих дней он провел, погрузившись в каменную магию, и был в той же степени диким котом, в какой и человеческим существом; удивительное ощущение власти и свободы.

Пять дней. Слишком долго, подумал Де'Уннеро. Он знал, что на мощных тигриных лапах сто пятьдесят миль от Палмариса до Кертинеллы можно было покрыть в три, а то и в два дня. В особенности если использовать камень души из кольца Крампа, чтобы буквально высасывать жизненную силу из попадающихся на пути животных, — усовершенствованный вариант того, как монахи омолаживают коней, вытягивая жизненную силу из оленей. Теперь, в качестве тигра, Де'Уннеро мог вообще бежать практически без остановок, на ходу выкачивая энергию жизни из своей жертвы, а потом сжирая ее уже в прямом смысле этого слова. Превосходный вариант, при котором перерабатывается вся энергия, без остатка. После такой трапезы Де'Уннеро-тигр был готов тут же снова пуститься в путь.

Тем не менее именно красота и мощь такого существования приводили к тому, что он двигался медленнее, чем мог, несмотря на то что страстно желал как можно быстрее добраться до Полуночника. По пути он нередко сворачивал в сторону — ради того чтобы продлить удовольствие.

Не важно, решил Де'Уннеро. Несколько дней не играют никакой роли, поскольку даже в этом огромном мире Полуночнику нигде не спрятаться от его когтей.

Он вошел в Кертинеллу в простой монашеской рясе, придав лицу безмятежное, обезоруживающее выражение.

— День добрый, отец! — один за другим приветствовали его крестьяне.

Все они усердно трудились, ремонтируя дома или — вот удивительное дело, поскольку до конца зимы оставалось еще пара недель! — готовя к обработке поля, уже освободившиеся от снега. Последний буран, закончившийся проливным дождем, растопил и смыл снег, обнажив землю. Сейчас крестьяне стаскивали в груды камни, размечали участки колышками.

— И тебе того же, дитя мое, — вежливо отвечал он. — Подскажите, где мне найти вашего управителя.

Доброжелательные крестьяне назвали имя и показали, в каком направлении находится нужный дом, окруженный густыми деревьями, между которыми еще оставался снег, пронзительно белевший в тени.

Управительницу — потому что это оказалась женщина, приземистая, лет сорока, — найти было проще простого; она трудилась на своем поле. Увидев Де'Уннеро, она оперлась о мотыгу обеими руками, положив на них подбородок.

— Ты Джанина О'Лейк? — приветливо спросил Де'Уннеро.

— Она самая, — ответила женщина. — А ты кто будешь? Может, хочешь основать церковь тут, в Кертинелле?

— Я брат Симпл, — соврал Де'Уннеро, — просто прохожий. Хотя уверен — как только мирная жизнь наладится, церковь пришлет сюда священника.

— Ну, у нас есть монах Пемблтон, — ответила Джанина. — До него всего-то день пути. Все проповедует, чтобы люди о душе думали, а не о том, как бы брюхо набить, — Де'Уннеро с трудом сдержал желание ударить ее. — Однако у тебя такой вид, точно ты и сам не прочь перекусить.

— Так оно и есть. — Он скромно потупил взгляд. — Немного еды и рассказ о том, какая дорога ведет на север, — вот все, что мне нужно. Я иду в Тимберленд, там в последнее время проповедовать некому.

— Да уж, места там дикие, говорят, — улыбнулась Джанина. — Ну, посиди пока в тенечке, отдохни. Я скоро закончу и покормлю тебя на дорожку.

— Пожалуйста, добрая женщина. — Монах протянул руку к мотыге. — Позволь мне заработать себе еду.

Джанина удивилась, но спорить не стала.

— Вот уж не думала, что монах захочет поработать, — сказала она. — Но помощь мне не помешает, и я отблагодарю тебя за нее.

Де'Уннеро принялся мотыжить поле: чего-чего, а этого, наверное, никто никогда не ожидал от епископа Палмариса. Потом Джанина пригласила его вместе с несколькими другими крестьянами пообедать. Еда была горячая и вкусная, но Де'Уннеро, после его диких трапез, она показалась немного странной и оставила полуголодным.

За обедом шла неспешная беседа. Епископ выяснил, что в пути на север ему ничто не угрожает и добраться до Тимберленда будет не труднее, чем от Палмариса до Кертинеллы, — если, конечно, зима не выкинет напоследок какую-нибудь шутку. Правда, на севере и сейчас еще лежит снег, объяснили ему.

После обеда брат Симпл принял приглашение переночевать в сарае Джанины и предупредил ее, что утром она, скорее всего, его уже не увидит, так как он собирается продолжить путь с рассветом.

На самом деле он покинул сарай и Кертинеллу уже через час и помчался по залитым лунным светом полям на север, с каждым прыжком все глубже погружаясь в магию «тигриной лапы». Процесс превращения его рясы в шкуру зверя был настолько совершенен, что кольцо с камнем души оказалось надето на палец тигриной лапы.

Ощущение было такое, словно он полностью превратился в зверя и видел мир глазами дикого кота. Вскоре он почуял присутствие рядом другого животного и понесся еще быстрее, принюхиваясь к запаху, наслаждаясь им, а точнее говоря — страхом, которым был пропитан этот запах. Это придавало погоне особенную прелесть, порождая дикую, первобытную радость хищника, уверенного, что жертва от него не уйдет.

Невидимый, неслышимый, он мчался через темный лес. Чуткие уши уловили шорох в стороне, и почти сразу же он увидел их: два белохвостых оленя — самец с ветвистыми рогами и самка.

Мягко ступая, тигр приближался к ним.

Самец ударил копытом по земле; самка подпрыгнула, как бы собираясь умчаться прочь.

Но она не знала, в какую сторону бежать, понял Де'Уннеро. Он был рядом, совсем рядом, оставался один прыжок и… Он бросился на самца; с ним справиться было труднее.

Могучий тигр издал ужасающий рев, выпустил когти, широко расставил лапы, но самец не обратился в бегство и не замер на месте, а пошел прямо на него, опустив голову и выставив грозные рога. Когда они сошлись, Де'Уннеро ощутил болезненный укол в грудь, но не обратил на него никакого внимания. Он снова яростно взревел, тигриная лапа с размаху опустилась на голову оленя, вцепилась в его рога и резким рывком повернула голову в сторону, сломав хребет. Самец покачнулся и упал.

Де'Уннеро вгрызся ему в шею и разорвал главные вены, жадно лакая хлещущую из них кровь. Одновременно он мысленно воззвал к камню души, чтобы поглощать не только физическую составляющую оленя, но и его жизненную силу.

Когда все было кончено, энергия так и клокотала внутри. И все же ему было мало. Он бросился на поиски самки, нашел ее, накинулся сзади и возобновил пиршество.

Теперь можно было мчаться на север, не зная усталости, не испытывая потребности в отдыхе.


— Впереди все чисто, — сообщил Роджер, вернувшись к Элбрайну и Смотрителю, которые только что обшарили местность к западу и востоку.

Позади них на небольшой полянке немного в стороне от дороги — точнее говоря, всего лишь тропы, протоптанной солдатами армии демона, — пятеро монахов сидели в кружке вокруг костра и ели ужин, приготовленный Виссенти из съедобных корешков.

— Далеко же они убежали, — заметил рейнджер, недоверчиво покачивая головой.

Пройдя уже половину расстояния от Дундалиса до Барбакана, маленький отряд не встретил ни единого монстра — ни великанов, ни гоблинов, ни поври.

— Вайлдерлендс больше, чем кажется, — сказал кентавр, — больше, чем все населенные людьми земли, вместе взятые. Клич демона, сзывающего свою армию, пронесся по всей земле, вытащил гоблинов из их нор, согнал великанов с утесов безымянных гор и даже докатился до живущих за морем поври.

— А теперь, похоже, они вернулись в свои норы и скалы, — отозвался Полуночник. — И все же у меня нет ощущения, что здесь безопасно.

— Люди любят усложнять себе жизнь, — сухо заметил кентавр.

Полуночник снова покачал головой и уже в который раз оглянулся.

— Ну, жаловаться-то не стоит. — У Роджера возникло странное ощущение, будто Полуночник разочарован отсутствием монстров. — Лучше ни одного врага, чем много.

— Случается, что и один — слишком много, — задумчиво ответил Элбрайн.

— Если только тебя устраивает ужин из корешков, — засмеялся кентавр. — Хо, хо, знай наших!

Когда-то эта излюбленная присказка Эвелина, звучащая из уст кентавра, раздражала Элбрайна, но теперь заставляла лишь улыбаться.

— Что теперь, снова в разведку? — спросил Роджер.

Оба его собеседника заметили, что он бросил тоскующий взор в сторону костра.

— Да нет, хватит, — ответил Элбрайн, хотя знал, что и он, и кентавр будут рыскать по лесу до поздней ночи. — Иди к братьям, поужинай и ложись спать.

Роджер кивнул и побежал к костру, крича, чтобы Кастинагис оставил ему хоть чуточку.

— Его недаром тянет к огню, — сказал кентавр.

— Да, ветер холодный.

— Очень холодный. До сих пор нам везло, рейнджер. Так далеко на севере ветру ничего не стоило заморозить нас до костей, и однажды утром мы могли проснуться под толстым слоем снега.

— А нам еще идти и идти на север, — заметил Полуночник.

Смотритель кивнул.

— Да, и хотя скоро зиме конец, весна в Барбакане не то же самое, что в Дундалисе. Я на одно надеюсь: что после взрыва все там изменилось и в воздухе до сих пор плавает столько пыли, что она прикрывает землю, как одеялом. Ты видел, какой странный цвет имеет небо на рассвете и на закате. Может, это пыль смягчила погоду, что зимой, что летом.

В самом деле, как раз в этот момент западный край неба заполыхал красным, словно облака охватил огонь. Полуночник полагал, что кентавр прав. Он уже давно жил на свете, втрое дольше самого старого человека; и ни одно земное создание, даже госпожа Дасслеронд из тол'алфар, не было столь восприимчиво к явлениям природы, как Смотритель. Однако и без него Полуночнику было ясно: сегодняшнее заметное похолодание может означать, что дальше в этом смысле будет только хуже, в особенности когда они начнут подниматься в горы. Может, их обманула необычно теплая зима в Тимберленде? А вдруг перевалы в горах все еще завалены снегом?

— Пошли, — сказал он кентавру. — Пора и нам перекусить.

Смотритель покачал головой.

— Это не для моего брюха, — ответил он. — Да, монстров поблизости нет, но среди деревьев бегает множество всякой другой еды!

С этими словами он поскакал в лес, снимая с плеча огромный лук.

— Держись поблизости! — крикнул ему Элбрайн.

— Боишься невидимых монстров? — насмешливо ответил кентавр.

— Ничего подобного! Но в такую холодную ночь приятно слышать, как Смотритель играет на волынке!

— Услышишь, не сомневайся! — взревел кентавр и скрылся за густыми кустами; слышался лишь зычный голос. — Если только губы у меня не заледенеют от этого проклятого холода!


Сидя на ветке растущего на холме дерева, откуда вся деревня была видна как на ладони, Де'Уннеро сразу понял, что Дундалис сильно отличается от Кертинеллы. Дундалис оказался примерно вдвое меньше, но дело было не в размерах, а в том, что никаких признаков обычной крестьянской деятельности в деревне и вокруг нее не наблюдалось. Никто не расчищал поля, готовя их к весеннему севу, и даже лесоповальные работы не велись.

Здесь, далеко на севере, жизнь еще не вернулась в нормальное русло. Дундалис был больше похож на крепость, чем на мирное селение, и это впечатление лишь усиливалось из-за присутствия Шамуса Килрони с его людьми. Чуть больше десяти домов находились на разных стадиях строительства, а некоторые были уже закончены, но больше всего бросалась в глаза стена вокруг деревни, выше самого высокого человека, вдоль которой все время ходили солдатские патрули. В северной части возвышалась крепость, и там, на самом верху, стояли двое караульных, чьи силуэты отчетливо выделялись на фоне сумеречного неба.

Наверняка дозорные есть и в лесу, хотя и немного. Де'Уннеро ни с кем из них не столкнулся и беспрепятственно подошел почти вплотную к деревне.

Вообще-то в деревне ему делать было нечего, разве что поговорить с Шамусом и, возможно, прихватить его и солдат с собой на север. Спрыгнув с дерева, Де'Уннеро углубился в лес, ломая голову над тем, как встретиться с Шамусом, не дав повода для подозрений никому из возможных друзей Полуночника.

Решение этой проблемы нашлось довольно скоро, когда Де'Уннеро заметил и подслушал разговор двух дозорных. Один был ничем не примечательный невысокий человек, а второй — крупный и грубоватый с виду. По тому, как к нему обращался первый — называя его Томасом, — можно было предположить, что этот последний занимает более высокое положение в деревенской иерархии; и, к радости Де'Уннеро, оба упоминали Шамуса Килрони.

Их беседа подсказала епископу, как лучше заговорить с ними.

Они подскочили от неожиданности, Томас в мгновение ока выхватил меч.

— Успокойся, брат, — сказал Де'Уннеро и поднял руки в знак смирения. — Я просто Божий человек и не враг вам.

Томас опустил меч.

— Как ты тут оказался? И кто ты такой?

— Я сам по себе, — с улыбкой ответил Де'Уннеро. Мужчины обменялись недоверчивыми взглядами. — Епископа Палмариса волнует то, что Тимберленд восстанавливается без участия церкви.

— Что-то церковь никогда раньше не интересовалась Тимберлендом, — ответил тот, что был меньше ростом.

Де'Уннеро заметил движение в лесу за их спинами и услышал шаги еще двух людей; надо полагать, другие разведчики услышали взволнованный разговор и подошли узнать, в чем дело.

— Прежняя церковь, — уточнил он. — Сейчас все изменилось. Мы гораздо больше обеспокоены делами государства.

Двое подошедших встали у него по бокам и чуть сзади, но Де'Уннеро никак на это не прореагировал.

— Тимберленд не часть королевства, — с оттенком гордости объявил невысокий человек.

— И снова ты говоришь о том, что было раньше. Война многое изменила.

— Ты хочешь сказать, что теперь Дундалис принадлежит королю Хонсе-Бира? — возмущенно воскликнул собеседник Де'Уннеро.

— Я лишь хочу сказать, что на данный момент принадлежность Дундалиса не определена. — Де'Уннеро напомнил себе, что ему в общем-то плевать и на самих этих людей, и на их мнение. — Неплохо бы всем вам уяснить это, в особенности учитывая, что в деревне находятся королевские солдаты.

Пораженный таким неожиданно резким заявлением, человек отступил, а тот, кого он называл Томасом, насмешливо фыркнул.

— Я Томас Джинджерворт, — дружелюбным тоном представился он и протянул руку.

Хорошо, что Де'Уннеро держал «тигриную лапу» в левой руке и смог протянуть свою. Они обменялись рукопожатием.

— Разве сейчас в Дундалисе нет монахов церкви Абеля? — спросил Де'Уннеро.

Этот вопрос застал его собеседников врасплох, поскольку в нем содержался намек на пребывание в Дундалисе Браумина и остальных братьев, пусть и пытавшихся замаскировать свою принадлежность к церкви.

— Никаких монахов тут нет, — быстро и решительно ответил Томас.

— Жаль. Значит, они уже ушли, — сказал епископ.

— Их тут и не было.

Де'Уннеро как бы опечалился.

— Они тут не появлялись? — с беспокойством спросил он, надеясь этим вопросом еще больше сбить собеседников с толку.

И это ему удалось. Теперь они уже не понимали, о ком идет речь — о Браумине с товарищами или о ком-то еще. Но — и это было даже важнее — сама реакция Томаса на его вопрос убедила Де'Уннеро в том, что этот человек друг Полуночника.

Как и все они.

— Я беспокоюсь за братьев, — продолжал епископ. — Что могло задержать их? Ведь путь из Палмариса через Кертинеллу очищен от врагов.

— Ну, наверняка кто-то из монстров еще бродит в округе, — не слишком уверенно сказал Томас.

Он, конечно, не понимал всей иронии этого заявления, поскольку не знал, что как раз в этот момент Де'Уннеро пробудил к жизни магическую энергию «тигриной лапы». Его левая рука соответствующим образом изменилась, но из-за широкого рукава этого никто не заметил.

— Пошли в деревню, там поговорим, — предложил Томас.

Епископ покачал головой.

— Томас Джинджерворт у нас тут за главного, — с нажимом произнес невысокий человек.

— Вот пусть Томас Джинджерворт и командует теми, кто ему подчиняется, — ответил Де'Уннеро. — Но не капитаном королевской армии и не посланцем церкви Абеля.

— В деревню, я сказал. — Томас сделал жест в направлении Дундалиса.

— Иди, — в голосе Де'Уннеро прозвучали приказные нотки, — да поторопись. Пришли сюда капитана Шамуса Килрони. — Его тон заставил всех четверых мгновенно ощетиниться и недовольно заворчать. — Считай, что тебе крупно повезло, — у меня нет времени пререкаться с тобой. — Де'Уннеро понимал, что злить этих людей бессмысленно, но просто не мог удержаться. — Я поговорю с капитаном Килрони, но это произойдет именно здесь. Мне нечего делать среди грязных лачуг, которые вы называете своей деревней.

— Тогда убирайся отсюда, пока цел, — отрезал Томас.

— Теперь мне все ясно, — заявил Де'Уннеро. — Ты друг того, кого называют Полуночником.

От удивления глаза Томаса округлились, но ни он, ни остальные не успели среагировать. Де'Уннеро круто развернулся, выставил перед собой руку, превратившуюся в тигриную лапу, и процарапал грудь стоящего ближе всех человека. Ему ничего не стоило убить мерзавца — на самом деле он этого просто жаждал, — но у него хватило ума лишь вцепиться когтями в кожаную тунику и разорвать ее.

Вскрикнув от ужаса, человек отпрянул, а его товарищи начали надвигаться на Де'Уннеро. Однако он оказался проворнее; правой рукой схватил одного из них за волосы, отогнул его голову назад, а тигриной лапой вцепился в лицо, царапая когтями кожу.

Томас и последний из уцелевших отскочили. К их удивлению, Де'Уннеро освободил того, которого держал, с силой толкнув его в сторону Томаса.

— Людям в вашем положении не стоит так опрометчиво обзаводиться врагами, — заявил епископ. — Равно как недооценивать притязаний церкви и ее возможностей. Мы получим все, чего желаем. Теперь идите и пришлите ко мне Шамуса Килрони. Мое терпение на исходе.

Несколько мгновений все четверо стояли, словно окаменев.

— Когда они ушли в Барбакан? — спросил епископ. Томас и остальные не отвечали. — Ну, как хотите. — Де'Уннеро слегка поклонился. — Ваш выбор ясен, но мой вам совет: думайте, кого выбираете в союзники.

— Ты много на себя берешь, — ответил Томас. — Говоришь о каком-то Полуночнике, как будто уверен, что мы знаем, кто это такой. Между тем…

Де'Уннеро поднял свою человеческую руку.

— Как хотите, — повторил он и кивнул в сторону небольшой группы сосен. — Скажи капитану Килрони, что я жду его вон там и хочу поговорить с ним лично.

Несмотря на то что Де'Уннеро мог назвать этих людей своими врагами, он без опаски повернулся к ним спиной, уверенный, что они не посмеют на него напасть. Он и в самом деле был великолепным воином и умел очень точно оценивать потенциальные возможности противников. Его уверенное спокойствие произвело на Томаса Джинджерворта и его товарищей устрашающее воздействие — в добавление к тому, что уже произошло раньше; ясное дело, никто из них и не думал о нападении.

Сумерки уже затопили лес, когда появился Шамус Килрони. Ему было сказано лишь, что монах церкви Абеля хочет поговорить с ним; и, конечно, встреча с самим епископом произвела на него шоковое воздействие.

— Почему ты позволил Полуночнику уйти? — без единого слова приветствия спросил Де'Уннеро.

— А чт-т-т-о я мог сделать? — заикаясь от волнения, вопросом на вопрос ответил Шамус. — Не сражаться же с ним? Вы мне это категорически запретили.

Де'Уннеро сделал ему знак говорить потише; наверняка их разговор слышало множество любопытных ушей.

— Тебе было приказано не спускать с него глаз. И, однако, ты сидишь в этой жалкой деревушке, а Полуночник бродит где-то на севере. — В голосе епископа явственно прозвучало недовольство.

— Я просил его взять меня с собой, — возразил Шамус Килрони. — Но он отказал.

— Ты просил его? — удивленно повторил Де'Уннеро. — Ты, капитан армии короля! Что, это звание уже ничего не стоит?

Шамус покачал головой.

— Вы не понимаете, что это за человек, — попытался объяснить он, — и какие у него взаимоотношения со здешними людьми. Тут, на диком севере, он значит больше, чем сам король.

— Какая самонадеянность! — мрачно заявил епископ. — Очень опасная, очень. Ты должен был пойти с ним или, по крайней мере, сопровождать его незаметно. Сегодня же ночью собери людей и с удвоенной скоростью отправляйтесь вдогонку.

— И вы с нами?

Де'Уннеро бросил на капитана презрительный взгляд.

— Я опережу вас. К тому времени, когда вы догоните меня, с Полуночником должно быть покончено. Ты со своими солдатами поможешь мне доставить в Палмарис уцелевших, если, конечно, они будут. — Шамус открыл было рот, но епископ остановил его. — Все, пора в путь.

Они вышли из рощи и увидели Томаса вместе с несколькими другими крестьянами, которые делали вид, что у них тут свои дела.

— Они поняли, что вы охотитесь на Полуночника, — шепнул Шамус Де'Уннеро на ухо.

Епископ презрительно фыркнул.

— Что мы охотимся на него, ты имеешь в виду, — прошептал он в ответ. — Не говори им, кто я такой.

Шамус лишь кивнул, не пускаясь в расспросы. В конце концов, Де'Уннеро действовал от имени короля.

Сбившись в тесную группу и сжимая в руках оружие, Томас и его товарищи подошли к монаху и капитану.

Но не с целью напасть, понимал Де'Уннеро; после всего случившегося на это у них не хватит мужества. В воздухе ощущалось вязкое напряжение, и епископ, получавший от этого дополнительное удовольствие, решил еще немного усилить его.

— Если кто-то захочет предупредить человека по имени Полуночник, что я отправляюсь на его поиски, пусть отдает себе отчет в том, что выступает против церкви Абеля и что наказание будет скорым и неотвратимым.

Шамус подумал, что Де'Уннеро перегибает палку.

Однако епископ понимал, что одержал верх. И действительно, Томас и остальные отошли в сторону, позволив им с капитаном пройти.

Идя вслед за епископом, Шамус чувствовал, как в его душе нарастает злость. Только когда они остались одни, он заметил трансформацию, происшедшую с рукой его спутника, — мощные когти, торчащие из складок широкого рукава. Капитана охватила дрожь, но на пути в Дундалис он не произнес ни слова. Де'Уннеро повторил свой приказ выйти в путь той же ночью и ушел, направляясь на север.

В лесу между тем Томас Джинджерворт с товарищами изумленно разглядывали кожаную тунику, разодранную в клочья с такой легкостью, словно она была бумажная.

— Полуночник с ним справится, — сказал один из них, и все остальные согласно закивали.

Томас тоже кивал, хотя в душе отнюдь не был уверен в правильности такой оценки. Однако он не мог позволить себе показать это; напротив, он должен был помочь им найти хотя бы некоторое успокоение в искренней вере в Полуночника, ставшего всем им другом. Этот странный, смертельно опасный монах взволновал их всех, и в особенности Томаса, который единственный смотрел этому человеку в глаза и прочел в них такую силу воли, мощь и уверенность в собственном превосходстве, каких и вообразить себе не мог.

Дай бог, думал он, чтобы этот монах не нашел Полуночника.


На самом деле это была не пещера, а всего лишь выступ, естественная ниша, образовавшаяся на склоне скалистого утеса. Однако Элбрайн, который обычно прятался в покинутой медведем берлоге или под сенью низко растущих густых сосновых ветвей, счел, что это удача — найти такое удобное место для Оракула. Он укрылся под навесом, когда солнце коснулось западной линии горизонта, а небо все еще полыхало красным, розовым и фиолетовым; поставил зеркало на камень, завесил одеялом вход, отчего внутри стало еще темнее, и бросил последний взгляд на полыхающее красками небо.

Сел, прислонился спиной к холодной скале и устремил взгляд на едва различимое зеркало, стараясь полностью сосредоточиться на нем. Спустя считанные мгновения в глубине зеркала сгустился туман и возник призрак.

— Дядя Мазер! — воскликнул Элбрайн, хотя прекрасно знал, что не услышит ответа.

Он уперся подбородком в сложенные руки и попытался разобраться в своих чувствах. Этой ночью у него возникла настоятельная потребность обратиться к Оракулу, но вместе с тем в мыслях была ужасная путаница, а в душе нарастала тревога. Причин беспокойства он не понимал, чувствовал лишь, что этот поход ему не по душе.

— Может, я утратил желание? — спросил он. — В сражениях, когда гоблины устраивали нам засады и вокруг гибли солдаты… Мне не хотелось быть там. Я не боялся, нет, и, конечно, убивал гоблинов без всяких сожалений, но в душе моей не было страсти, дядя Мазер. Так же как и сейчас, когда я иду на север. Понятно, что поход в Барбакан важен для Браумина и его товарищей и что они таким образом воздают дань памяти моего дорогого друга, но…

Полуночник замолчал и с глубоким вздохом опустил голову. С тех самых пор, как он покинул эльфийскую долину, у него всегда было ясное чувство цели. Элбрайн воевал, никогда не уклоняясь от сражений, потому что понимал, что таков его долг. Когда монстры потерпели поражение, у него появилась новая цель и новые враги-те, кто захватил Смотрителя. Теперешний поход на север вполне можно было рассматривать как продолжение все той же борьбы Эвелина со своими сбившимися с пути братьями.

Однако непонятно, почему Элбрайн не испытывал настоятельного желания участвовать в нем, утратил ощущение цели.

— Пони… — прошептал он, поднял взгляд и посмотрел в зеркало, внезапно с мучительной ясностью осознав, в чем источник его тревоги. — Все дело в Пони, дядя Мазер.

Но при чем тут Пони, если разобраться? Конечно, он скучал по ней с того самого мгновения, как она покинула Кертинеллу. Однако он всегда скучал, когда ее не было с ним, даже если разлука продолжалась всего день. С этим чувством было бесполезно бороться. Он любил ее всем сердцем, всей душой и не представлял себе жизни без нее. Она пробуждала в нем лучшие стороны его натуры. Даже в би'нелле дасада она помогла ему выйти на новый уровень мастерства. Но это так, пустяки. Гораздо важнее то, что Пони облагораживала его духовно, помогала видеть мир таким, каков он есть на самом деле, помогая лучше понять свое место в нем; и благодаря ей каждый день, каждое мгновение наполнялись радостью. С ней он чувствовал свою завершенность; что же удивляться, что ему так недоставало ее?

Но сейчас он точно знал, что это было нечто большее, чем просто печаль о Пони.

— Я боюсь, дядя Мазер. Пони в очень опасном месте, более опасном, чем то, где нахожусь я, хотя мой путь ведет туда, где обитало создание, сумевшее покрыть тьмой целый мир. Я не смогу помочь ей, если она будет в этом нуждаться; я не смогу услышать ее, если она позовет меня.

Он снова вздохнул, не отрывая взгляда от невозмутимого призрака, как бы ожидая, что дядя Мазер подтвердит его опасения или, напротив, опровергнет их. Или, может быть, скажет, что нужно бросить все и повернуть на юг, к Пони.

В зеркале, однако, ничего не изменилось.

Элбрайн углубился в мысли, пытаясь найти ответ; не добившись результата, он прислушался к своему сердцу.

— Я боюсь за нее, потому что наши пути разошлись. — Эти слова вырвались как бы помимо его воли.

Нужно было наконец признаться себе самому, что он сердился на Пони за то, что она покинула его, и не понимал, зачем она это сделала. На самом деле он не боялся за нее — она могла постоять за себя лучше, чем кто-либо другой из его окружения; возможно, лучше всех в мире! Нет, он опасался того, что какие-то обстоятельства помешают им встретиться снова, что он отпустил ее со злостью в сердце, в то время как там должны были быть лишь любовь и доверие.

Он горько рассмеялся.

— Нужно было получше расспросить и выслушать ее, — сказал Элбрайн, обращаясь не столько к призраку, сколько к себе самому, — и, возможно, вместе с ней отправиться на юг. — Он снова рассмеялся над своей глупостью. — Или, по крайней мере, нужно было как следует разобраться, зачем ей это понадобилось, тогда бы я не мучился так сейчас. А теперь нас разделяют сотни миль, дядя Мазер. Пони в Палмарисе, а я удаляюсь от него все дальше и дальше.

С последними словами призрак начал таять, а туман в зеркале стал гуще. В первый момент Элбрайн подумал, что связь с Оракулом прервалась и что, следовательно, он рассуждал правильно. Он уже начал было подниматься, как вдруг туман в центре зеркала рассеялся и там что-то замерцало.

Испуганный Элбрайн вглядывался в зеркало; изображение было кристально четким, хотя в нише стало почти совсем темно.

Перед ним была плоская вершина горы Аида, из которой торчала рука Эвелина.

Элбрайна охватило удивительное чувство любви и тепла, он с такой силой ощутил присутствие магии, как никогда в жизни.

И тут же изображение растаяло, но Полуночник еще долго сидел в нише. А когда вышел оттуда, то едва не поскользнулся на тонкой корочке льда.

Этот лед был водой, когда он входил в нишу. Лед… А ведь они еще даже не добрались до гор.

Впрочем, сейчас это не имело особого значения. Оракул показал ему путь, и теперь никаких сомнений у него не осталось. Схожее чувство, наверное, руководило Браумином и остальными братьями, когда они отправились в свое паломничество. Как и они, Элбрайн чувствовал, что в этом необычном месте найдет ответ на некоторые свои вопросы.

Теперь, даже если бы выпал очень глубокий снег, это бы его не остановило.

Он поплотнее завернулся в одеяло, и только сейчас до него дошло, что в вечернем воздухе плывет затейливая мелодия, которую Лесной Дух выводил на волынке. Элбрайн не стал разыскивать кентавра, а подошел к костру. Предполагалось, что монахи и Роджер будут караулить, однако все они спали, завороженные музыкой кентавра.

Это не важно, решил Полуночник; поблизости нет ни гоблинов, ни других монстров. Продолжая кутаться в одеяло, он проверил, удобно ли устроен на ночь Дар, и пошел на звук музыки, безошибочно определив направление, как это умеют делать только те, кто прошел обучение у тол'алфар.

Он нашел кентавра на голой вершине невысокого холма — такие «подмостки» для исполнения сольного номера больше всего нравились Смотрителю. Элбрайн подходил к нему тихо, осторожно, стараясь не помешать, не прервать своим появлением магический транс, в который впадал кентавр, играя на волынке. Так продолжалось еще долго, очень долго.

В конце концов музыка смолкла. Кентавр открыл глаза и не выразил ни малейшего удивления, увидев сидящего рядом Полуночника.

— Ну, поговорил с призраками? — спросил он.

— Главным образом с самим собой, — ответил Элбрайн.

— И что же ты сказал сам себе?

— Что не хочу идти тем путем, который уводит меня все дальше от Пони. Я говорил тебе, что согласился сопровождать монахов только потому, что был зол на нее?

— Причина не хуже любой другой, — ответил кентавр.

— Еще в Дундалисе она явилась мне во сне, — продолжал Элбрайн. — Сказала, что мы не сможем встретиться в начале весны, как договорились. Ну, я и решил пойти с братом Браумином, хотя ни малейшего желания оказаться на горе Аида у меня не было.

— Отсюда до Дундалиса столько же, сколько до Аиды, — заметил кентавр. — Меня и самого воротит от мысли оказаться там, где все провоняло демоном.

Элбрайн покачал головой.

— Я сказал, что у меня не было желания оказаться там. Теперь мое настроение изменилось. Я знаю, что должен идти к горе Аида, с братом Браумином или без него. На этот путь меня толкнули злость и обида, но мне снова повезло. Оказывается, я сделал правильный выбор.

— Такое впечатление, будто без снов и призраков ты шагу ступить не можешь, — с усмешкой сказал кентавр. — Я беспокоюсь за тебя, мой мальчик. И за себя беспокоюсь, потому что иду за тобой как привязанный!

Элбрайн улыбнулся, а Смотритель снова поднес к губам волынку. И снова полилась мелодия — затейливая, изящная; музыка ночи, музыка Лесного Духа.

ГЛАВА 26 УБИЙЦА

— Брат Пантелеймон, — объявил слуга Фрэнсиса, один из пятерых, сопровождающих его из Санта-Мер-Абель.

Фрэнсис кивнул; он ожидал этого визита. Брат Пантелеймон не так давно прибыл из Санта-Мер-Абель с сообщением о предстоящем визите отца Маркворта.

Войдя, монах подошел к Фрэнсису и вручил ему пергаментный свиток, перевязанный голубой лентой с эмблемой отца-настоятеля. Фрэнсис развернул его и прочел, не слишком удивленный содержащимися в послании инструкциями. Отец-настоятель хотел, чтобы его встречал весь город, со всеми возможными почестями и приветствиями.

— Это должно стать настоящим праздником, — объяснил Фрэнсис монахам. — Отец-настоятель прибудет через три дня. Это время отводится нам на подготовку к встрече.

Вошел брат Талюмус, прослышавший о том, что из Санта-Мер-Абель прибыл гонец с новостями.

— Отправляйтесь к торговцам, с которыми мы… — начал было Фрэнсис, но со смешком замолчал, не зная, какое правильнее употребить слово.

Расплатились? Так, может быть, если иметь в виду золото, полученное ими за отнятые у них камни? Но на самом деле это была не просто плата, а самая настоящая взятка. Вот так просто и без затей. И большинство из купцов приняли золото с улыбкой, обнадеживающей улыбкой, свидетельствующей о понимании того, что они не могут позволить себе роскошь враждовать с церковью. По крайней мере в данный момент.

Конечно, Фрэнсис не мог выразить вслух того, что думал по этому поводу.

— Отправляйтесь к торговцам, которым мы возместили ущерб, — сказал он. — Скажите им, что все их будущее благосостояние зависит от отца-настоятеля, что вскоре он сам прибудет в Палмарис и что нам требуется их помощь, чтобы достойно встретить его.

— А король Дануб далеко? — спросил брат Талюмус.

— Судя по сообщениям, ему требуется еще неделя, чтобы добраться до города, — ответил Фрэнсис.

— Получается, что через неделю нам предстоит организовать еще один праздник, — заметил Талюмус. — Ведь короля, насколько я понимаю, мы будем встречать с не меньшей пышностью, чем отца-настоятеля?

Фрэнсису не понравились почти обвиняющие нотки в его тоне. За последнюю пару недель он пришел к выводу, что с братом Талюмусом могут возникнуть проблемы. Тот часто куда-то уходил, а однажды, по слухам, даже одолжил камень души уличной шлюхе.

— У короля в городе наверняка есть шпионы, — закончил Талюмус. — Он обязательно узнает, если оказанные ему почести будут меньше тех, с которыми пройдет встреча отца-настоятеля.

— К этому времени отец Маркворт будет уже здесь, ему и решать, — ответил Фрэнсис. — Наша обязанность — подготовить встречу отца-настоятеля. — Талюмус начал было возражать, не обращая внимания на многозначительные гримасы своих товарищей, но Фрэнсис прервал его. — Никто в мире не знает протокол лучше отца-настоятеля, уверяю тебя. И опыта у него побольше, чем у всех нас, вместе взятых. Ему не раз приходилось встречать королей, а всего несколько месяцев назад он с успехом провел Коллегию аббатов.

— Но… — снова начал было Талюмус. Однако, оглянувшись по сторонам и заметив, что никто его не поддерживает, прикусил наконец язык и извиняющимся жестом поднял руки. — Какие еще будут распоряжения?

— Начните с торговцев, а также пошлите солдат на улицы, открытые рынки и в трактиры. Нужно, чтобы люди встречали отца-настоятеля на переправе и стояли вдоль всего пути его следования по Палмарису.

Взмахом руки Фрэнсис отпустил монахов. Двое тут же торопливо покинули комнату, но Талюмус то и дело оглядывался на Фрэнсиса, словно его по-прежнему мучили какие-то сомнения.

Ушли наконец. Фрэнсис облегченно вздохнул. Выпавшее на его долю тяжкое испытание близилось к концу. Он верил, что выдержал его. Большинство купцов удовлетворены, но даже те, кто уходил с ворчанием, не смогут сказать отцу-настоятелю ни одного худого слова — Фрэнсис, безусловно, выигрывал в их глазах по сравнению с епископом Де'Уннеро. То же самое можно сказать и о простых людях. Проповеди в последнее время стали гораздо мягче, так же как и налоги.

Маркворт снабдил Фрэнсиса подробнейшими инструкциями, и тот неукоснительно следовал им. Все, что оставалось, — достойная встреча отца-настоятеля, настоящий праздник в честь его прибытия; по сравнению с тем, что уже сделано, это казалось Фрэнсису легкой задачей.


Этим вечером «Друг» был взбудоражен известиями о приближающемся визите отца-настоятеля и о той роли, которая отводилась в празднике простому народу. Подходили все новые и новые люди, и никто не спешил покидать трактир, обсуждая удивительные события последних недель. Пока в городе правил Де'Уннеро, все сходились на том, что долго он — и, следовательно, сама церковь — в Палмарисе не продержится. Но теперь…

Теперь люди не знали, что и думать.

Всеобщее возбуждение и смятение взволновали Пони; обслуживая столики, она внимательно прислушивалась ко всем разговорам. И вздрагивала каждый раз, когда кто-нибудь выступал в защиту Фрэнсиса, поскольку хорошо помнила этого человека по своему пребыванию в Санта-Мер-Абель. О да, она его не забыла! Смотритель называл Фрэнсиса лакеем Маркворта, и Элбрайн собственными глазами видел, как тот избивал закованного в кандалы кентавра.

И вот теперь этот человек здесь, улыбается, раздает золото — временный епископ, быстро ставший героем измученных жителей Палмариса. Де'Уннеро выступил в роли тирана, показал всем, какой мощью обладает церковь. Фрэнсис умело сыграл на этом, продемонстрировав милосердную сторону церкви. Чем жарче разгорались споры, тем очевиднее становилось, что расположение к Фрэнсису берет верх; более того, в душах людей проснулась надежда в связи с предстоящим визитом отца-настоятеля.

— Сейчас, когда война закончилась, может, это и хорошо, если церковь укажет нам путь, — сказал кто-то.

Тут же последовали тосты в честь церкви Абеля, нового епископа — хорошо бы он остался тут, даже когда Де'Уннеро вернется! — и отца-настоятеля. Кому, как не ему, прислушаться к мольбам простых людей?

Пони не стала дослушивать все тосты, вышла на улицу, в ночь, где властвовал холодный северный ветер. Несколько раз глубоко вздохнув, она немного успокоилась и обошла здание трактира, собираясь подняться на крышу, в свое излюбленное потайное местечко.

— Может, в твоем состоянии не стоит туда лазить? — послышался за спиной голос Белстера.

— Как ты мог оставить Дейнси одну, когда там столько народу? — проворчала Пони.

По правде говоря, она понимала справедливость его замечания. Теперь живот у нее был уже очень большой, а ребенок без конца брыкался и ворочался.

— Мэллори ей поможет, — отмахнулся Белстер. — И Прим О'Брайен тоже там. К тому же большинство клиентов уже прилично набрались и вряд ли станут пить еще.

— Стыдно слушать, какие глупости они говорят, — сказала Пони.

Белстер вздохнул.

— Ты сердишься на них, девочка.

Пони удивленно взглянула на него. Да, сердится; неужели он полагает, что несправедливо?

— Даже ты, так глубоко ненавидящая церковь, признаешь, что новый епископ лучше прежнего, — продолжал Белстер. — По мнению многих, это очень веский довод. — Пони покачала головой. — У тебя есть основания думать иначе. — Белстер подошел к ней и успокаивающе обхватил за плечи. — Никто не отрицает этого. Но люди склонны не оглядываться назад, а смотреть вперед, надеясь на лучшее. Им так мало надо! Возможность спокойно работать и спокойно развлекаться — вот и все, чего они ждут от правителей.

— И церковь как раз такой правитель? — недоверчиво спросила Пони. — Епископ Фрэнсис? — Белстер пожал плечами, и она с трудом удержалась, чтобы не стукнуть его. — Что, тоже собираешься вместе со всеми приветствовать отца-настоятеля в день его приезда?

— Раз приказано, значит, нужно исполнять, — ответил он. — Может, от этого отец-настоятель станет чуть-чуть счастливее и сделает нашу жизнь чуть-чуть легче. Не такая уж дорогая цена…

— Притворщик! — Пони оттолкнула Белстера и по его глазам поняла, как больно ему слышать такое оскорбление. Но это не заставило ее остановиться. — Ты не хуже меня знаешь, кто они такие на самом деле! Знаешь, что они творят!

— Знаю, друг мой, — угрюмо ответил Белстер. — Знаю. И не возлагаю на этих людей никаких дурацких надежд — ни на нового епископа, ни на отца-настоятеля. Но если им будет выгодно сделать для жителей Палмариса что-то полезное, они могут это сделать. На что еще надеяться простому человеку?

Ярость Пони сменилась искренним недоумением.

— Ты имеешь в виду вражду между церковью и государством? Думаешь, отец-настоятель попытается использовать город в своей игре против короля?

— Может, на самом деле никакой особой вражды и нет, — ответил Белстер. — По словам моих знакомых торговцев, обеим сторонам выгодно, чтобы в Палмарисе воцарилось спокойствие, хотя, как мне кажется, церковь попытается оставить город за собой.

— Недаром ради этого она пошла на убийство аббата Добриниона и барона Бильдборо, — напомнила Пони.

— Ты что, собираешься помешать им? — недоверчиво спросил он. — Мы уже не раз обсуждали этот вопрос в последнее время и пришли к выводу, что не тебе тягаться с ними. Не стоит и пробовать, девочка. Так будет лучше для всех — для Палмариса, для тебя самой и больше всего для маленького, которого ты носишь.

Рука Пони скользнула к животу. Вот такой он, Белстер; любой намек на возможные активные действия приводил к тому, что он напоминал ей о ребенке.

Она немного успокоилась, как всегда, когда ощущала жизнь внутри себя. Белстер не трус, просто прагматик. Он неплохо устроился тут, в городе. Как и большинство других жителей Палмариса, он предпочитает не обременять себя мыслями о бесчинствах правителей — по крайней мере до тех пор, пока они если не помогают, то хотя бы не мешают ему жить.

Умом Пони понимала эту точку зрения и старалась никого не осуждать. Но такая позиция не годилась для нее. Нет, нет и нет. Фрэнсис избивал Смотрителя; отец-настоятель в ответе за смерть ее приемных родителей и брата. Пони не могла ни простить, ни забыть. Вот почему ей было так больно слушать всю эту болтовню в «Друге»; ведь она считала собравшихся там людей друзьями. Но какой смысл спорить с Белстером сейчас, поздно вечером, стоя в проулке под порывами холодного северного ветра?

— Иди помоги Дейнси, — сказала она ему. — Я хочу побыть одна. — Белстер открыл было рот, чтобы ответить, но она не дала ему сказать ни слова. — Я обдумаю твои слова. Может, в конце концов удастся обойтись и без войны.

Вряд ли от такой упрямой особы, как Пони, можно было добиться большей уступки. Белстер крепко обнял ее — и она ответила ему тем же — и ушел в трактир, бросив на ходу:

— Только не вздумай со своим животом лезть на крышу!

Пони лишь улыбнулась в ответ, и отчасти успокоившийся Белстер вернулся к своим обязанностям.

Как только он ушел, Пони с помощью малахита без проблем взлетела на крышу и уселась в своем потайном местечке, прислонившись к окну мансарды. Она действительно была настроена обдумать сказанное Белстером и сделала это, но ее настроение нисколько не изменилось. Каждый раз, когда она пыталась уговорить себя, что, возможно, для Палмариса лучше забыть о прошлом, что о новых правителях нужно судить по тому, как они действуют сейчас, в памяти всплывали образы Грейвиса и Петтибвы, дорогих, ни в чем не повинных Грейвиса и Петтибвы. Нет, новый епископ не лучше прежнего, понимала она, а отец-настоятель, уж точно, как был, так и остался чрезвычайно опасным злодеем.

Они не сделали ничего, чтобы наладить жизнь в Палмарисе, если сравнивать нынешнее состояние города с тем, каким оно было до гибели Бильдборо и аббата Добриниона. И тем не менее люди будто позабыли об этом! Вся болтовня в «Друге» сводилась к тому, что новый епископ лучше прежнего, что денежные поборы церкви уменьшились, а проповеди звучат не так устрашающе. И этого, к сожалению, им вполне хватало!

В отличие от них Пони ясно видела истину, а также то, что скрывалось за ней, — настоящая ситуация возникла не сама собой, а была тщательно спланирована и организована.


Внушительных размеров караван прокладывал путь к берегам Мазур-Делавала. Он состоял из двадцати фургонов с сильными, хорошо вооруженными монахами. Чтобы пересечь залив, отец-настоятель намеревался прибегнуть к помощи янтаря. Однако, увидев поджидающие его великолепно украшенные паромы и суда, отец Маркворт приказал монахам убрать янтарь.

На водах залива покачивались более двадцати кораблей, у причала были привязаны несколько барж, которые должны были перевезти фургоны. На одной из них стояла новенькая карета для отца-настоятеля, удивительно искусно сделанная, позолоченная, запряженная в четверку вычищенных до блеска белых коней, нетерпеливо бьющих копытами. Правил ими кучер, роскошно одетый в цвета личной охраны бароны Бильдборо.

Как только флотилия тронулась в путь, на всех кораблях приветственно запели трубы. С пристани Палмариса им ответили призывные звуки рогов.

Таков был грандиозный план Фрэнсиса. Единственное, что в нем не устраивало Маркворта, — это медленное продвижение неуклюжих судов; их путь через залив затянулся на целых два часа. В конце концов показались доки Палмариса, и ушей отца-настоятеля коснулись приветственные крики и звуки труб.

Приветственные крики!

— Как это не похоже на мое последнее посещение Палмариса! — заметил Маркворт, обращаясь к сопровождающим его магистрам — Теориллу Энгрессу и второму, совсем молодому человеку. — Возможно, в конце концов они все же поняли, что такое церковь.

— Благодаря трудам епископа Де'Уннеро, — ответил молодой монах.

Маркворт кивнул, не имея желания пускаться в объяснения, но прекрасно понимая, как в действительности обстояло дело. Всем, на что он мог рассчитывать в Палмарисе, он был обязан лишь стараниям Фрэнсиса, и тому явно пришлось немало потрудиться.

Вся пристань была запружена народом. Маркворт заметил среди них и бехренцев, и, хотя они выражали радость не так истово, как белокожие жители Палмариса, многие из них хлопали в ладоши, выкрикивая имя отца-настоятеля Маркворта.

— Ох, Фрэнсис, — пробормотал себе под нос старый аббат, — ты весьма и весьма облегчил мне задачу!

Очень довольный, он уселся на сиденье золоченой кареты, по обеим сторонам которой выстроились его личные охранники. На сиденье рядом с кучером взгромоздился опытный в обращении с лошадьми монах.

И потом процессия тронулась в путь. Со всех сторон слышались звуки труб и приветственные крики, в толпе там и тут со смехом и пением мелькали артисты всех мастей — жонглеры, фокусники, уличные певцы. Среди горожан сновали и солдаты, подогревая энтузиазм людей, однако стараясь делать это незаметно для взгляда отца-настоятеля.

Маркворт наслаждался, купаясь в лучах славы, которую, по его мнению, он заслужил. Разве не он с успехом провел Хонсе-Бир через войну, лично возглавив бой с флотилией поври, посмевших напасть на Санта-Мер-Абель? Разве не он восстановил порядок в измученном войной Палмарисе, пока король отсиживался у себя в Урсале, развлекаясь верховой ездой и ухаживая за женщинами?

Конечно, сейчас отец-настоятель и не вспоминал о других своих поступках, почти никому не известных, но тоже способствующих тому, что сегодняшний день настал. Разве что вскользь подумал об ограниченности Добриниона и Бильдборо, не позволившей им увидеть картину во всей ее полноте, понять, какие возможности таят в себе смутные послевоенные времена. Да, эти мысли можно отложить до другого, не такого прекрасного дня. Сейчас Маркворт просто сидел, время от времени помахивая рукой и улыбаясь, когда приветственные крики становились громче.

Фрэнсис будет епископом, повторял он про себя снова и снова. Если даже Де'Уннеро вернется с победой, принесет голову Полуночника и украденные камни и пригонит обратно сбежавших еретиков, ему можно будет найти другое применение; что ни говори, он не политик, а человек действия. Все продумано и осуществлено в точности так, как надо, отдельные части грандиозного плана встали на свои места, власть церкви возросла и будет становиться все сильнее, незаметно отбирая у короля одну часть его владений за другой. И в конце концов, как когда-то в славные, но давно прошедшие времена, в Хонсе-Бире вновь восторжествует теократия.

И начало всему будет положено здесь, в Палмарисе.

Люди в толпе и впрямь веселились искренне, от души надеясь что смогут вернуться к нормальной жизни, а тяжелые времена войны и послевоенной разрухи остались позади. Отец-настоятель видел это, что лишь усиливало удовольствие от всего происходящего.

В нескольких сотнях футов от него, прислонившись к скошенной крыше одного из самых высоких зданий и наблюдая за процессией, Пони тоже слушала приветственные крики. Она понимала, что простые люди готовы забыть о прошлом — не все, конечно, но очень, очень многие. Таких было вполне достаточно, чтобы ей пришлось распроститься с мечтой об организации какого бы то ни было сопротивления власти церкви. Они забудут об убийствах и несправедливости, а приходя в «Друга» и вспоминая Чиличанков, будут говорить «Какая жалость!» и «Вот не повезло!», ни словом не упоминая о жестокой расправе, взывающей к отмщению. Люди слишком устали от войны, от того, что за последние несколько месяцев их мир несколько раз перевернулся вверх тормашками. О том, что перед этим были годы мирной, спокойной жизни, никто уже и не вспоминает; как и о том, чьими усилиями она была достигнута. Сколько долгих лет аббат Добринион отдал аббатству Сент-Прешес и удовлетворению духовных нужд Палмариса? Сколько десятилетий — нет, столетий! — продолжалось милосердное правление семьи барона Бильдборо? Все пошло прахом в течение нескольких недель, и теперь простые люди мечтали лишь о спокойном и безопасном существовании.

И сейчас им казалось, что обеспечить его может один-единственный человек — отец-настоятель Маркворт.

От этой мысли в горле у Пони запершило, а руки задрожали от ярости. Закусив губу, она попыталась отключиться от раздававшихся со всех сторон приветственных криков.

Приветственные крики! Приветственные крики! Они были обращены к человеку, который преследовал Эвелина, пытал Грейвиса, Петтибву, Греди и в конце концов убил их! К человеку, приказавшему вытащить героя кентавра из недр горы Аида, заковать в цепи и бросить в темницу Санта-Мер-Абель! К человеку, по чьей вине погибли аббат Добринион и барон Бильдборо!

А теперь эти люди приветствовали его, и их крики ударами молота отдавались в сердце Пони, все дальше унося ее от осуществления мечты нанести ответный удар этому человеку и его насквозь прогнившей церкви. Надежды на мятеж умирали здесь, на улицах Палмариса, похороненные под громкими и радостными приветственными возгласами.

Крепко стиснув руку, Пони лишь в этот момент осознала, что сжимает в пальцах один из своих магических камней. Даже не глядя на него, она знала, что это такое. Магнетит, вот что, и вовсе не случайно именно его она выудила из сумки с камнями.

Пони перевела взгляд на человека в золоченой карете. Сейчас он находился гораздо ближе, всего в сотне шагов от нее.

Что такое сотня шагов для магнетита, направляемого несокрушимой волей прекрасно владеющего каменной магией человека?


— Чего молчишь, подзаборник? Разевай свой поганый рот и вопи во всю глотку! — приказал солдат, толкая того, кого принял за мальчишку-беспризорника.

Белли'мар Джуравиль стоически воспринял такое обращение, понимая, что он, как и остальные эльфы, здесь всего лишь сторонний зритель и не может совершать никаких действий, способных причинить кому бы то ни было вред. Он оглянулся на госпожу Дасслеронд, которая тоже могла вызвать нарекание со стороны солдата. Она подмигнула ему, давая понять, что нужно подыграть солдату.

Как только солдат подошел к ней, она начала выкрикивать приветствия в честь отца-настоятеля, и остальные эльфы вторили ей.

На самом же деле открывшееся взору госпожи зрелище заставляло ее сильно нервничать. Она хотела иметь дело с королем, если уж жизнь вынуждала иметь дело с кем-то из людей ради безопасности ее народа. Однако пышный прием, оказанный отцу-настоятелю, так умело и продуманно организованный, заставил ее понять, что этот опасный человек играет гораздо более важную роль в определении судьбы Палмариса да, возможно, и всего королевства в целом.

Госпожа Дасслеронд приветствовала его, и остальные эльфы делали то же самое. Удовлетворенный солдат пошел дальше, направляясь к следующему зрителю, который, как ему показалось, не проявлял должного энтузиазма.


— Я — убийца? — вслух спросила Пони, и ее лицо перекосилось от этой мысли.

Она была воином, в совершенстве владеющим би'нелле дасада и обученным обращению с магическими камнями; воином, который был всегда готов встретиться со своим врагом в открытой схватке, меч против меча или магия против магии. Именно так она в конечном счете и мечтала встретиться с Марквортом.

Но этому не бывать, с болью поняла она. Не будет ни мятежа, ни открытой схватки.

Протянув руку с камнем над краем крыши, она направила ее в сторону проезжавшей внизу кареты. Действуя почти импульсивно, оживила магию магнетита и погрузилась в нее. Тотчас же все металлические предметы засияли особенным блеском — мечи солдат, подковы лошадей, драгоценности и монеты зрителей.

Сузив фокус, Пони выделила сначала лишь металлические предметы кареты, а потом те, которые были на отце-настоятеле. Три кольца на руках, брошь, скрепляющая верхнюю часть коричневого одеяния. Да, вот эта брошь. Немного высоковато и слишком далеко от сердца, но рана все равно наверняка окажется очень серьезной, а для человека возраста Маркворта, возможно, и роковой.

Незаметно для самой Пони, ее рука скользила все ниже. Могла она вот так убить человека, любого человека? Неужели она и впрямь убийца? Этот человек беззащитен…

И тут Пони заметила что-то странное в ауре своего магнетита… что-то вроде отвращения, если это слово применимо к тому, что «чувствовал» мертвый камень. Она еще глубже погрузилась в магию… Вот оно! Кольцо на указательном пальце левой руки Маркворта. Кольцо с магнетитом. Конечно, отец-настоятель постарался защитить себя! Скорее всего, при нем были и другие предметы того же назначения — возможно, изумруд, создающий защитное поле для дерева точно так же, как магнетит делал это по отношению к металлу.

Пони с силой стиснула камень. Отец Маркворт отнюдь не был беззащитен, и именно этот факт придал ей сил.

— Думаешь, в твоей власти остановить это? — беспощадно прошептала она, сфокусировав все внимание на броши, думая лишь о том, чтобы удар попал в цель, поразил Маркворта в грудь.

Перекачивая в магнетит свою энергию, она старалась нацелить его на один-единственный предмет. Мгновение проходило за мгновением, камень уже рвался из ее пальцев, как живой, но она удерживала его, продолжая накачивать энергией и постепенно доводя ее до немыслимого уровня.

Вдруг отец Маркворт улыбнулся в ответ на особенно громкие приветственные крики толпы, и Пони заметила, что у него металлические зубы; один из них, кажется, золотой.

Она слегка сместила фокус, сосредоточившись на правой стороне его рта.

Сейчас магнетит издавал легкое жужжание, вибрировал от накачанной в него мощи, как будто умоляя Пони отпустить его на свободу. И все же она продолжала удерживать его.

Потом…

— Думаешь, в твоей власти остановить это? — повторила она и разжала пальцы.

Магнетит понесся вниз с огромной скоростью, быстрее, чем падающий на свою жертву сокол, однако у Пони возникло странное ощущение, будто мир вокруг почти замер и камень движется очень медленно. Он пролетел над крышами, едва не задев карниз одной из них. Какая-то женщина повернула голову, оказавшуюся точно на его пути, но она тоже двигалась медленно, и камень пронесся мимо, лишь напугав ее. 'И дальше путь был открыт — к отцу-настоятелю, к его золотому зубу. Камень угодил ему в лицо, сломал кость, разорвал плоть, пронзил язык, раздробил зубы, вырвался с другой стороны черепа и врезался в стену кареты.

Голова Маркворта с силой дернулась в сторону. Он подпрыгнул на своем сиденье и бесформенной грудой рухнул на спину, заливая кровью одежду, карету, бросившихся к нему монахов и спину кучера, правящего экипажем и все еще не догадывающегося о том, что произошло позади.


Абсолютный хаос взорвался вокруг госпожи Дасслеронд и остальных эльфов, находившихся почти прямо напротив отца-настоятеля в тот момент, когда ему был нанесен удар. Большинство эльфов растерялись, но Дасслеронд и Джуравиль быстро сообразили, что произошло.

— Магический камень, — мрачно сказал Джуравиль.

— Похоже, тут замешана твоя приятельница, — явно осуждающим тоном заметила госпожа Дасслеронд, покачала головой и перевела взгляд на карету.

Солдаты и монахи стеной окружили раненого старика, криками понуждая кучера во весь опор скакать в аббатство Сент-Прешес.

Эльфы шныряли в толпе, собирая информацию для своей госпожи. Та прекрасно понимала, что случившееся еще больше осложнило ситуацию. Того же мнения придерживался и Джуравиль, от всей души надеясь, что их подозрения относительно личности возмутителя спокойствия не оправдаются.


Пони легла на спину, укрываясь за гребнем крыши. Итак, она стала убийцей — если, конечно, мерзавец умрет прежде, чем монахи смогут прибегнуть к помощи магических камней.

— Нет, — вслух произнесла она, отбрасывая эту мысль.

Удар был слишком силен, ее камень слишком могуществен. Маркворт умер мгновенно.

Странная пустота охватила Пони, и в этом чувстве не было торжества осуществленной мести. Этот подлый человек убил ее родителей и брата; он обладал большой властью, позволяющей ему творить зло по отношению к огромному количеству людей, и мир без него, безусловно, станет лучше. Пони понимала это, но в тот ужасный миг это почему-то не имело значения.

Снизу доносились звуки всеобщего смятения.

Это было чересчур. Пони чувствовала себя грязной, опозоренной, бесчестной. С трудом проползла она к низкому краю крыши, и ее вырвало с такой силой, что заболели бока.

ГЛАВА 27 ГЛЯДЯ СМЕРТИ В ГЛАЗА

Они следили взглядами за тем, как он карабкается на каменный утес, с некоторым изумлением, но в то же время с определенным чувством гордости — Элбрайн двигался с грацией и проворством, недоступными большинству людей, в особенности таких крупных, как он. С точки зрения тол'алфар, эти движения, так похожие на естественные движения животных, служили доказательством того, насколько успешно он усвоил их науку и способ жизни. Они расценивали все достижения Полуночника как свои собственные, но, по их оценкам, он по-прежнему уступал в ловкости большинству даже самых неуклюжих эльфов.

Далеко внизу, на камнях старого русла реки, под сенью большой сосновой рощи, Смотритель, Роджер и монахи деятельно разбивали лагерь. Поначалу эльфы наблюдали за ними, оставаясь невидимыми и неслышимыми, как было на протяжении почти всего путешествия, а потом последовали за Полуночником, тоже не замечавшим их присутствия, несмотря на всю свою изощренную восприимчивость.

Элбрайн поднял руки, ощупывая пальцами камни, выискивая хотя бы крошечную трещину. Он закрыл глаза, сосредоточившись исключительно на чувстве осязания, позволив кончикам пальцев «смотреть» за него. И вот совсем небольшая трещина обнаружилась так высоко над головой, что пришлось встать на цыпочки. Впав в состояние абсолютного спокойствия, предоставив рукам действовать самостоятельно, он медленно, едва заметно полз вверх.

Потом поднялась вторая рука, выискивая, за что бы еще можно уцепиться. На этот раз ему попалась трещина поглубже, он сумел просунуть в нее пальцы, нашел опору для ноги и подтянул все тело. Дальше дело пошло еще лучше — наверху ему попалась широкая щель. Полуночник уцепился за нее обеими руками и подтянул себя к узкому выступу, на котором можно было отдохнуть.

Оказавшись наверху, он едва не свалился от неожиданности; там, явно поджидая его, сидел Ни'естиел, покуривая трубку и пуская в воздух кольца ароматного дыма.

— Слишком медленно, — с осуждением заметил эльф.

Полуночник подтянулся, сел и перевел дыхание.

— С крыльями, конечно, получилось бы быстрее, — сухо ответил он.

— И без крыльев тоже, если бы ты не позволил взять верх такому большому, неуклюжему телу, — сказал Ни'естиел. — И с чего это тебе вздумалось карабкаться сюда, когда солнце уже садится? В это время года после заката наверху очень холодно. Интересно, как ты будешь хвататься своими толстыми пальцами за обледенелые камни?

— Мне хотелось взглянуть, что там, впереди, — объяснил Полуночник. — Роджер обнаружил навес. Похоже, его соорудили гоблины.

— Мог бы просто спросить нас, — сказала Тиел'марави, опускаясь рядом с товарищем.

— Спросить? Я даже понятия не имел, что вы здесь, — сказал Элбрайн. — К тому же у меня теперь нет уверенности, что вы захотите мне помочь. — Эльфы уставились друг на друга, Ни'естиел покачал головой. Потом они снова посмотрели на Полуночника, и вид у обоих был весьма и весьма недовольный. — Что я сделал не так? В последнее время вы ведете себя странно, и я никак не могу взять в толк, что повлияло на нашу дружбу.

— Дружбу? — с иронией повторила Тиел'марави. — Пока ты жил в Эндур'Блоу Иннинес, я вообще ни разу не разговаривала с тобой, Полуночник. С чего ты решил, что мы друзья?

Эти слова больно задели его, хотя, следовало признать, соответствовали действительности.

— Разве друг госпожи Дасслеронд не друг всех тол'алфар?

— Ты злоупотребил нашей дружбой, — ответил Ни'естиел.

— Что я сделал не так? — повторил Полуночник, возвысив голос. — Когда Белли'мар Джуравиль покинул…

— Ты научил ее, — прервал его Ни'естиел.

— Научил? — в первый момент Полуночник даже не понял, о чем идет речь, но потом до него дошло.

— Би'нелле дасада был даром тебе, — объяснила Тиел'марави, — и ты не имел права передавать его другому.

— Мы с Джуравилем обсудили этот вопрос… — начал было Полуночник.

— Слово Белли'мара Джуравиля по этому поводу далеко не последнее, — возразил Ни'естиел. — Госпожа Дасслеронд будет решать, следует тебя наказать или нет. Но пойми вот что, Полуночник: даже если госпожа оставит твой проступок без последствий, тол'алфар знают о нем и не одобряют его.

— Мы с Пони по-настоящему родственные души, — ответил Элбрайн. — Даже Белли'мар Джуравиль был поражен, когда увидел, как она танцует. И ответьте мне: по-вашему, я не-эльф, то есть обычный человек? Чего стоят все слова о дружбе…

— Сколько лет Джилсепони провела в Эндур'Блоу Иннинес? — с усмешкой перебил его Ни'естиел. — Сколько мудрости восприняла от тол'алфар, чтобы можно было доверить ей столь грозное оружие, как би'нелле дасада?

— Наш танец…

— Она усвоила его на чисто физическом уровне, — снова перебил Полуночника Ни'естиел. — Однако подлинный би'нелле дасада выходит далеко за эти рамки, поднимаясь на уровень духовности. Человека можно научить делать правильные движения, и только. Но как раз в этом случае би'нелле дасада становится очень опасной и даже ужасной вещью.

— В воине неразделимым образом сливаются душа и тело, — добавила Тиел'марави. — Только душа способна наделить его состраданием, подсказать, когда именно меч должен быть пущен в ход.

— И вот через этот запрет ты переступил, Полуночник, — продолжал Ни'естиел. — Ты научил свою женщину, а кого вздумает научить она? Те, в свою очередь, научат других. Скажи, что в конце концов останется от нашего дара?

Элбрайн слушал, покачивая головой. Он гораздо лучше них понимал Пони и был уверен, что этот секрет останется между ними. Знал, что на свете не существует больше никого, с кем он сам или она могли бы разделить столь личное переживание. Но он не стал ничего говорить, понимая опасения эльфийских друзей. Несмотря на существенную разницу в размерах и силе — а может быть, как раз благодаря этой разнице, — самый обычный эльф мог легко победить в бою любого опытного солдата. Би'нелле дасада давал им неоспоримое преимущество — стиль борьбы, с которым не мог сравниться ни один из человеческих.

Однако, понимая это, Полуночник не считал, что на самом деле преступил запрет.

— Госпожа Дасслеронд наверняка сама захочет увидеть ее, — внезапно пришло ему в голову.

— Госпожа Дасслеронд, Белли'мар Джуравиль и многие другие уже в Палмарисе, — ответил Ни'естиел.

На мгновение у Элбрайна мелькнула мрачная мысль, что эльфы могут причинить вред Пони. Но нет, тут же понял он. Эльфы могут быть очень опасны; их взгляд на мир, равно как концепция добра и зла, сильно отличаются от человеческих. Но тол'алфар не причинят вреда Пони.

— Прошу извинить меня за этот проступок, — сказал он. — Нет, прошу извинить за ту тревогу, которую посеял в вас. Но я убежден, что, как только госпожа Дасслеронд встретится с Пони и узнает ее, как только увидит, насколько гармонично Пони исполняет танец с мечом — и это гармония не только тела, но и духа, — она все поймет и перестанет беспокоиться.

Судя по выражению их лиц, эти слова удовлетворили эльфов; настолько, насколько это вообще было возможно в данный момент.

— Госпожа Дасслеронд отправилась в Палмарис не для того, чтобы оценивать искусство твоей любовницы в овладении танцем с мечом, — сказал Ни'естиел; Элбрайн заметил, что он бросил взгляд на свою подругу как бы в ожидании одобрения. — Она отправилась туда, чтобы увидеться с Джилсепони, возлюбленной Полуночника, которая скоро станет матерью его ребенка.

— Мы с Пони решили пока воздержаться от де… — начал было Полуночник. В этот потрясающий, одновременно ужасный и прекрасный миг даже самый легкий ветерок мог бы сдуть его с крошечного выступа, на котором он расположился, — такое смятение чувств охватило его. — Откуда вам это известно? — одними губами спросил он.

— Белли'мар Джуравиль сказал, — ответила Тиел'марави. — Он встретился с нами, когда мы сопровождали Роджера He-Запрешь и монахов. Тогда госпожа Дасслеронд и приняла решение вместе с большинством эльфов отправиться в Палмарис, а нам двоим велела следовать за тобой.

Элбрайн едва мог дышать. Внезапно множество непонятных до сих пор вещей обрели для него смысл, и в то же время все показалось совершенно бессмысленным. Откуда Джуравилю было знать, что Пони беременна? Ведь после того, как она ушла в Палмарис, он все время оставался с Элбрайном.

И тут до него в полной мере дошел ужасный смысл сказанного. Пони знала и… покинула его! Она сбежала в Палмарис, опасаясь, что поход на север может повредить ребенку. И ни слова не сказала ему!

— Ты осуждаешь ее, Полуночник, — заметил Ни'естиел. Элбрайн перевел на него ничего не видящий взгляд. — И напрасно. Ты не знаешь всего.

— Откуда Джуравиль узнал? — спросил Полуночник. — Пони сказала ему? И если да, то почему она не сказала мне?

— Ты сердишься, а должен бы радоваться, — заметила Тиел'марави.

— Я должен вернуться к ней.

— Типично человеческое заявление, — сухо сказал Ни'естиел.

— Вот и ответ на твой вопрос, — добавила Тиел'марави. — Бросить все и кинуться к ней. Разумно, ничего не скажешь.

— Ты не считаешь, что в такое время я должен быть вместе с Пони?

— Если ситуация позволяет, тогда, конечно, должен, — твердо ответил Ни'естиел. — Но нельзя подходить к этой проблеме с точки зрения того, чего тебе больше всего хочется. С прагматичной точки зрения, ты должен закончить здесь то, за что взялся, а уж потом отправляться к своей возлюбленной.

— Теперь спускайся и поспи, — добавила Тиел'марави. — Мы пока разведаем дорогу и утром расскажем тебе, что видели.

Полуночник кивнул. Постепенно, по мере того как первые эмоции отступали и до него начал доходить истинный смысл услышанной новости, на его красивом лице расплылась широкая улыбка. Конечно, он страстно желал, чтобы Пони родила ему ребенка… да что там, сотню детей! Благословен миг истинного слияния в любви, приводящий к такому прекрасному результату.

— Солнце уже коснулось горизонта, — предостерег его Ни'естиел.

Элбрайн глянул вниз, и улыбка его погасла.

— Далеко спускаться. — Он со стоном потянул затекшие мышцы.

— Ты совсем недавно обижался, что мы считаем тебя не-эльфом, — поддразнила его Тиел'марави. — В таком случае, воспользуйся крыльями, эльф.

Элбрайн тяжело вздохнул и пополз вниз.

Ни'естиел и Тиел'марави, в полном соответствии со своим обещанием, тут же отправились на север. Они и в самом деле обнаружили навес, еще прежде замеченный Роджером, а также лагерь, совсем недавно покинутый гоблинами. Это их ничуть не удивило: в этих местах гоблины попадались сплошь и рядом. Странно было бы, если бы они не нашли никаких признаков гоблинов, а беспокоиться стоило, если бы что-то указывало на присутствие здесь поври, гораздо более коварного и умелого врага. Однако сейчас, по счастью, поври поблизости не оказалось.

Когда Шейла поползла по небу вверх, заливая призрачным светом покинутый лагерь, Ни'естиел сказал Тиел'марави:

— Только гоблины.

Теперь оставалось найти этих тупоумных тварей и рассказать Полуночнику, как он и его друзья могут избежать встречи с ними.


Но не только их взгляды были прикованы к покинутому лагерю. Глаза огромного кота изучали темный лес, видя в нем все до последней веточки так же ясно, как человек солнечным днем. Его острый взгляд заметил эльфов, чуткие уши расслышали их слова, а чувствительный нос ощутил запах крови в крошечных нежных телах.

Тигр Де'Уннеро пополз в сторону эльфов. Ему мало что было известно о тол'алфар кроме легенд, изображающих их сильными и коварными врагами. Однако из подслушанного он сделал безошибочный вывод, что эти двое были друзьями Полуночника.

Лучше сначала покончить с ними, решил он, прорвав таким образом оборонительное кольцо вокруг его жертвы и сделав ее более уязвимой.

Неслышно, на мягких лапах, тигр подбирался все ближе.

Эльфы замерли; чуткие ко всему окружающему, они почувствовали присутствие хищника по тишине, внезапно наступившей за миг до его нападения.

Они выхватили изящные мечи, и в то же мгновение Де'Уннеро прыгнул на Ни'естиела.

Эльф яростно заработал мечом, кромсая плоть тигра, но когти огромного хищника тоже не бездействовали, проводя глубокие борозды и стараясь добраться до руки, в которой Ни'естиел держал оружие.

Тиел'марави тут же бросилась на помощь другу, и Де'Уннеро пришлось отскочить. Однако от Ни'естиела фактически больше не было толку; все, на что он был способен, — это стонать от боли и кричать Тиел'марави, чтобы она бросилась наутек.

— В самом деле, беги, — произнес тигр, и эльфы замерли, пораженно распахнув глаза.

И тут с тигром начали происходить удивительные изменения — сначала голова, потом туловище и наконец все тело, за исключением одной руки, выглядевшей как тигриная лапа, стали человеческими.

— Что за демон такой? — пробормотала Тиел'марави и бросилась на получеловека-полутигра, рассчитывая нанести ему смертельный удар, пока превращение еще не закончилось.

Де'Уннеро выбросил вперед кошачью лапу и отбил меч, почувствовав острую боль от удара, а человеческой рукой попытался схватить эльфийку за голову, но она увернулась.

— Ловко! — сказал Де'Уннеро. — Легенды о тол'алфар не врут.

— Кто ты? — спросила Тиел'марави, уже полностью взявшая себя в руки. — Новый демон дактиль, явившийся в мир, чтобы погрузить его во тьму?

— Демон? — повторил епископ со смешком. — Ну, моя дорогая маленькая эльфийка, ты не так уж далека от истины. Неужто не узнаешь Маркало Де'Уннеро, епископа Палмариса?

Тиел'марави побледнела. Это казалось совершенно невероятным, и все же она чувствовала, что он не обманывает ее.

— Значит, ваша церковь объявила тол'алфар своими врагами? — спросила она, пытаясь сохранить спокойствие, хотя этому мешал вид Ни'естиела, который, похоже, был при смерти.

— Всякий, кто дружит с преступником Полуночником, — враг церкви! — объявил Де'Уннеро.

Тиел'марави непроизвольно отшатнулась.

— И ты готов вершить суд без всякого разбирательства.

— Да, я имею такие полномочия, — ответил епископ и вскинул тигриную лапу.

Эльфийка, однако, была наготове. Яростно заработав крыльями, она взлетела в воздух, поднялась над епископом и обрушилась на него сверху, словно птица на свою жертву, выставив меч, точно острый коготь.

Де'Уннеро рухнул на землю, откатился и замахал рукой, пытаясь схватить меч. Легенды об эльфах и впрямь не врали! Тиел'марави тут же метнулась в сторону, опустилась на землю и развернулась, приготовившись к новой атаке.

— Неплохо, — похвалил ее епископ.

К этому моменту превращение полностью завершилось, и теперь перед Тиел'марави стоял человек.

— Ты совершаешь ошибку, епископ Палмариса, — сказала она. — Неужели в твои планы входит воевать с тол'алфар? Можешь не сомневаться, мы из тех врагов, которые выше твоего понимания.

— Уже дрожу от страха, милая эльфийка, — ответил Де'Уннеро. — И всерьез обдумываю, не заключить ли нам соглашение. Только вот… — Он замолчал и громко расхохотался. — Только вот уж очень поразило меня твое мастерство владения мечом. И теперь я не успокоюсь, пока не выясню, насколько велико это мастерство.

С этими словами епископ встал в боевую стойку, выставив перед собой согнутые руки. Он уже получил несколько ран — по коже струилась кровь, отблескивая в лунном свете, — и все же Тиел'марави понимала, что этот человек по-прежнему очень опасен. Он прекрасно владеет телом, молниеносно движется и невероятно силен. Она не будет торопиться, лучше подождет, пока он устанет и начнет слабеть от потери крови.

Увы, один взгляд в сторону Ни'естиела, хватающего ртом воздух, напомнил о том, что времени у нее нет. Не раздумывая больше, она бросилась в атаку.

И тут же выяснилось, что Тиел'марави недооценила этого человека.

Эльфийский атакующий стиль состоит в том, чтобы обрушить на противника ряд прямых ударов, настолько молниеносных и яростных, что они должны были вынудить противника отступить под их натиском. Однако Де'Уннеро тоже прошел хорошую школу в церкви Абеля. Не обращая внимания на раны, он скрестил перед собой руки, медленно, но верно поднимая их вверх и тем самым заставляя Тиел'марави тоже поднять меч.

Такая позиция оставила ее открытой для нападения; поняв это, она попыталась увернуться, но внезапно Де'Уннеро ладонью нанес ей удар по лицу, настолько мощный и ошеломляющий, что она выронила меч.

— Беги! — захлебываясь кровью, закричал Ни'естиел.

Этот вопль хлестанул Тиел'марави, привел ее в чувство, и она яростно заработала крыльями. Сама мысль о том, чтобы бросить товарища, была ей глубоко ненавистна, но, как и все эльфы, долг она ставила выше чувств; сейчас он состоял в том, чтобы уцелеть и рассказать госпоже Дасслеронд о епископе.

Скорость, с которой она двигалась, поразила Де'Уннеро. Миг — и она уже была в воздухе и летела прочь. Однако епископ снова воззвал к магии камня и бросился вдогонку за эльфийкой, оттолкнувшись от земли со всей мощью тигриных лап.

Он процарапал Тиел'марави бок чуть пониже крыла, но на этот раз ей повезло; если бы он разорвал крыло, то она рухнула бы на землю. Она вскрикнула от боли, но продолжала взлетать, понимая, что падение равносильно смерти. На теле ее засаднила большая рана от бедра до колена, однако она поднималась все выше и выше, добралась до ветки дерева, но не стала задерживаться, заставив себя сосредоточиться на одной цели: живой вернуться к Полуночнику.

И вот она уже летела между деревьями, а Де'Уннеро в облике тигра бежал по земле, подпрыгивая каждый раз, когда Тиел'марави опускалась чуть ниже. Она попыталась изменить тактику, уселась на высоко растущую ветку, сняла лук и обрушила на тигра поток крошечных стрел. Однако, хотя в результате ее колчан наполовину опустел, ей было ясно, что это создание, чьи раны исцелялись, казалось, с такой же быстротой, как она их наносила, пострадало мало.

Ничего удивительного, поняла она. Этот человек умел обращаться с магическими камнями; один он использовал для трансформации, а другой для исцеления.

Хорошо хоть, что в результате тигр прыгнул в заросли кустарника и исчез там. От всей души надеясь, что он потеряет ее из виду, Тиел'марави полетела дальше.

Это было трудно, очень трудно — раненая нога онемела и кровоточила, эльфийку начало знобить, глаза плохо видели в ночной тьме. Прикладывая неимоверные усилия, она старалась удержаться в воздухе, но потом силы покинули ее, и Тиел'марави рухнула на землю. Где верх, где низ? Она потеряла ориентацию, а тигр между тем подкрадывался все ближе. Даже если ей удастся взлететь, он сможет в прыжке дотянуться до нее. Смерть была уже совсем рядом, и огромная печаль нахлынула на эльфийку, печаль о тех временах, которых она не увидит, но еще больше из-за того, что она подвела свою госпожу, не сумела предостеречь ее о том, какая беда надвигается на тол'алфар.

Дикий кот прыгнул. Тиел'марави закрыла золотистые глаза.

Послышалось рычание, а потом что-то с силой оглушительно затрещало. Она открыла глаза и увидела убегающего тигра. Рядом с ней возвышались мощные лошадиные ноги, бьющие копытами землю; Дар громко заржал, заставляя ее подняться. Сил забраться на него у Тиел'марави уже не было, и конь лег на землю.

Тигр летел впереди, как стрела, Дар мчался следом. Эльфийка изо всех сил вцепилась ему в гриву. Однако тигр может бегать быстро, но недолго; во всяком случае, с могучим жеребцом ему в этом смысле не сравниться. Де'Уннеро пришлось снова трансформировать себя, после чего он с помощью гематита попытался мысленно связаться с жеребцом. И ему это с легкостью удалось; в груди Дара была утоплена бирюза, облегчающая подобный контакт.

Де'Уннеро уже предвкушал, что скоро оба они окажутся у него в руках, — и какая это будет роскошная трапеза! — однако Дар не был обычным жеребцом; его ум далеко выходил за рамки лошадиного. Единственным откликом, которого добился Де'Уннеро, была мощная стена гнева.

Разочарованный епископ повернулся и помчался к Ни'естиелу, надеясь, что сбежавшая эльфийка не вздумает разворачивать коня и не кинется спасать друга.

Тиел'марави знала, в чем состоит ее долг; к тому же у нее даже не было сил, чтобы управлять жеребцом. Да ему это и не требовалось.

От зрелища все еще живого, но смертельно раненного и ослабевшего Ни'естиела на губах Де'Уннеро заиграла злая улыбка. Он снова превратился в тигра, почуял запах крови и набросился на несчастного эльфа, разрывая его на куски.


Немного погодя Смотритель заметил Дара, усталого, взмыленного, но упорно скачущего в сторону лагеря. На его спине лежала потерявшая сознание Тиел'марави. Конь двигался осторожно, стараясь не уронить ее.

— Бог мой Диноньел! — пробормотал кентавр, разглядывая ужасную рану.

Он тут же стянул с руки магическую красную повязку — когда-то подаренная Элбрайну эльфами, она позволила похороненному под развалинами горы Аида кентавру уцелеть на протяжении нескольких недель — и плотно затянул ее на предплечье Тиел'марави, хотя не был уверен, что повязка сработает, если ее надеть уже после того, как была нанесена рана.

И с облегчением увидел, что кровь потекла медленнее. Бережно сняв эльфийку со спины Дара, кентавр обхватил ее могучими руками и поскакал в лагерь. Жеребец не отставал.

Увидев Тиел'марави, Элбрайн испытал смешанное чувство изумления и боли. Что это за создание, способное сделать такое с тол'алфар? И еще один мучительный вопрос: где Ни'естиел?

— С тех пор как я нашел ее, она не произнесла ни слова, — сказал кентавр. — По-моему, кто-то напал на нее, а Дар спас.

Полуночник перевел взгляд на коня; между ними мгновенно установился мысленный контакт, усиленный воздействием бирюзы в груди Дара. И тут Полуночнику стало по-настоящему страшно; конь передал ему образ огромного, сильного дикого кота, в точности соответствующего описанию, данному Роджером и ставшему причиной гибели барона Бильдборо.

— Ох, ну почему я не прихватил из аббатства камень души! — запричитал брат Виссенти, подойдя вместе с остальными монахами.

Элбрайн тоже — и уже не в первый раз — пожалел о том, что при расставании с Пони не взял камень, который она ему предлагала.

— Она будет жить? — спросил Роджер склонившегося над эльфийкой брата Браумина, владеющего искусством исцеления и без магических камней.

Ничего не зная о природе исцеляющей повязки, Браумин начал развязывать ее, но Элбрайн с кентавром тут же объяснили ему, в чем дело.

— Она выглядит немного лучше, — с надеждой в голосе заметил Смотритель.

— Ее ранил когтями дикий кот, — сказал Элбрайн. — Скверная рана.

— Кот? — Роджер удивленно распахнул глаза.

— Огромный дикий кот с оранжевыми и черными полосками, — объяснил Полуночник. Почувствовав слабость в коленях, Роджер, наверное, упал бы, если бы Кастинагис не подхватил его. — Вроде того, который убил барона Бильдборо.

— Епископ… — прошелестел еле слышный голос Тиел'марави. — Епископ… тигр…

Элбрайн склонился над ней.

— Епископ?

Однако глаза эльфийки закрылись, и она не произнесла больше ни слова.

— Де'Уннеро, — объяснил брат Браумин. — Епископ Палмариса. Все знают, что он искусен в использовании «тигриной лапы» — камня, способного трансформировать человеческую руку в лапу тигра.

— И не только руку, — сказал Роджер.

— Он здесь? — недоверчиво спросил Элбрайн и оглянулся по сторонам, как будто ожидая, что в любой момент из леса на них может броситься тигр.

— И, думаю, всем ясно, зачем он тут оказался, — заметил кентавр.

— Ему нужны мы, — сказал брат Браумин. — Мы обратились к вам за помощью и тем самым навлекли на вас опасность.

Полуночник покачал головой.

— Мне почему-то кажется, что он охотится не столько за вами, сколько за мной.

— И за Пони, — добавил Смотритель.

Эта мысль неприятно кольнула Элбрайна. Если этот человек явился сюда, разыскивая его, не означает ли это, что он нашел Пони в Палмарисе и, может быть, даже пытал ее, добиваясь интересующих его сведений?

— Я должен найти его, — внезапно заявил он, объятый страхом за Пони и их будущего ребенка.

— Думаю, он сам вскоре найдет тебя, — криво улыбнулся кентавр.

— Что будем делать? — спросил брат Браумин.

— Идти туда, куда шли, — ответил Смотритель, опережая Элбрайна. Кентавр понял, что Полуночник думает о своей возлюбленной и решает, не стоит ли ему вернуться в Палмарис. А это, по мнению Смотрителя, было бы ужасной ошибкой. — Ты сам сказал мне совсем недавно, что с Пони в Палмарисе эльфы. Они защитят ее не хуже тебя.

Полуночник не был уверен в этом, учитывая явно негативное отношение эльфов к тому, что Пони овладела искусством би'нелле дасада. Может, теперь они вообще не захотят защищать ее? Однако он тут же отбросил эту мысль. Да, тол'алфар многое воспринимают иначе, но они не враги, а союзники, напомнил он себе.

— Неужто ты такого высокого мнения о себе, что воображаешь, будто способен на большее, чем госпожа Дасслеронд, Белли'мар Джуравиль и остальные эльфы, вместе взятые? — гнул свое кентавр.

Эта нелепая мысль лишний раз напомнила Элбрайну об истинном могуществе эльфов.

— Идем дальше, — заявил он, — но все время будем настороже.

— А что будет с этой крошкой? — спросил кентавр, кивнув на Тиел'марави. — Не думаю, что ей по силам продолжать путешествие.

— Я даже не уверен, что она переживет завтрашний день, — вздохнул брат Браумин.

— Подождем, посмотрим, — без колебаний ответил Элбрайн. — А я возьму Дара и отправлюсь на поиски Ни'естиела, — добавил он, не слушая никаких возражений.

— Но не один, — заявил кентавр.

— В одиночку, да еще верхом, я могу передвигаться быстрее, — возразил Полуночник.

— Ну, я от тебя не отстану.

Элбрайн посмотрел на окружающих его друзей. Если Смотритель отправится вместе с ним, остальные останутся без защиты.

— Возьми кентавра, — сказал Кастинагис. — Глупо пытаться справиться с Де'Уннеро в одиночку.

— Епископ очень опасный враг, — добавил Муллахи.

Элбрайн и сам понимал это; недаром Де'Уннеро сумел одолеть двоих тол'алфар.

— Я беспокоюсь за вас, — сказал он.

— Нас все-таки шестеро, — возразил Роджер.

— И нас, монахов, в Санта-Мер-Абель обучали искусству рукопашного боя, — уверенно заявил брат Кастинагис.

Сделав знак кентавру, Элбрайн подошел к Дару, чтобы оседлать его. И тут увидел, что конь весь в поту, а на крупе у него серьезный порез. Наверное, нужно, чтобы он сначала немного передохнул. Перекинув одеяло и седло на спину Смотрителя, Элбрайн взнуздал жеребца и повел в лес. Кентавр следовал за ним.

Спустя два часа они нашли истерзанные останки Ни'естиела, но тигра поблизости не оказалось.

— Ты заплатишь за это, — пробормотал кентавр.

Элбрайн поглядел на окровавленные останки, перевел взгляд на лес и кивнул.

На следующее утро Тиел'марави все еще была не готова отправиться в путь. Тем не менее она выглядела лучше, сумела открыть глаза и рассказать о том, что на них напало существо, временами бывшее тигром, временами человеком, а временами чем-то средним между тем и другим. Она также подтвердила тот факт, что епископ охотится на Полуночника; это следовало из того, что он готов убить любого, кого считал его другом. И потом золотистые глаза Тиел'марави снова закрылись; она лежала такая тихая, такая хрупкая, что, казалось, ей остался всего шаг до смерти.

Упрямо следуя заведенному порядку, Полуночник не стал отказываться от обычного утреннего би'нелле дасада. Нашел полянку на берегу маленького озера, скинул одежду и целиком отдался танцу, который на этот раз дышал такой яростью и жаждой мести, словно каждым своим движением Элбрайн бросал вызов Де'Уннеро. В глубине души он надеялся, что епископ найдет его и выйдет сразиться с ним не на жизнь, а на смерть.

И действительно, прячась неподалеку, Де'Уннеро наблюдал за его мощными и грациозными движениями. Потихоньку приближаясь, он решал, какую форму принять, тигра или человека. И остановился на последнем, поскольку его тщеславие требовало победы в бою без применения магии; таким образом он рассчитывал доказать, что является лучшим бойцом на свете.

Однако он заметил неподалеку кентавра, тоже наблюдающего за Полуночником. Несмотря на всю свою самоуверенность, сражаться сразу с ними обоими епископ не хотел и неслышно скользнул обратно во тьму леса, но так, чтобы можно было досмотреть танец до конца. Ничего, его время придет. Шамус Килрони уже в пути, и его солдаты обезвредят друзей Полуночника.

И тогда Де'Уннеро докажет, чего он стоит.

ГЛАВА 28 ПОСЛЕДСТВИЯ

— Убирайся с улицы! — закричал солдат на удивленного Белстера О'Комели, вышедшего из трактира, чтобы выбросить мусор из корзины.

Солдат бежал, на ходу вытаскивая оружие, но Белстер уже отступил к двери, беспомощно подняв руки и бросив корзину на улице.

— И не смей выходить снова!

Вздохнув, Белстер пошел в общий зал, где мирно выпивали Дейнси и Меллори. Утром, предчувствуя наплыв посетителей в связи с прибытием отца-настоятеля, Белстер официально нанял Меллори и Прим О'Брайена.

О, ирония судьбы! Все эти приготовления оказались напрасными. Сейчас трактир был пуст, если не считать трех постояльцев, снявших комнаты днем раньше. И никакие клиенты не добрались бы сюда, как бы ни жаждали обсудить последние события.

— Где она? — спросил Белстер, и Дейнси сделала жест в сторону личных помещений.

Он нашел Пони в ее комнате, тихо сидящей в темноте, глядя на единственное окно. Сквозь него доносились окрики солдат и монахов, прогоняющих людей с улиц. После нападения на отца-настоятеля город, казалось, вымер.

— Что же ты наделала, девочка? — Белстер подошел к Пони. — Это была ты… Не вздумай лгать мне! Последний человек, добравшийся до «Друга», рассказал, что отец-настоятель погиб от магического камня и что все монахи поражались, как это кто-то сумел нанести удар так точно и так издалека. И они, и я — все мы понимаем, что убийца очень хорошо владел искусством обращения с магическими камнями. Я знаю только одного такого человека.

— Может, Эвелин Десбрис снес ему голову с плеч, — почти равнодушным тоном сказала Пони, не отводя взгляда от окна.

Это ее безразличие взъярило Белстера. Схватив Пони за плечи, он с силой повернул ее к себе.

— Эвелин мертв! Мы оба знаем это, как и то, у кого теперь его камни. И один из этих камней магнетит, верно? Именно магнетитом убили отца-настоятеля. Ну, и где твой магнетит, девочка? — Прищурившись, Пони перевела на него взгляд голубых глаз; в них ощущалась такая решимость, что Белстер невольно сделал шаг назад. — Пони напала на отца-настоятеля.

— И жалею об этом ничуть не больше чем о том, что принимала участие в уничтожении Бестесбулзибара, — твердо сказала она, хотя скрытый смысл этого заявления был ей неведом.

— Ох, ты сама не понимаешь, что наделала! — запричитал Белстер, отошел от нее и забегал по комнате. — Думаешь, ты оказала услугу нашим друзьям? Себе самой? Выгляни наружу, девочка! Ты видела, чтобы хоть кто-то этим вечером был на улице?

— Это ненадолго, — стояла на своем Пони. — Сейчас монахи и солдаты испуганы, боятся серьезного мятежа, вот и разгоняют всех по домам. Но скоро это пройдет.

— А что насчет бехренцев? Как им придется расплатиться за то, что ты натворила?

— Бехренцы?

— А кого, по-твоему, обвиняют в этом нападении?

Пони насмешливо фыркнула.

— Бехренцы никогда не владели каменной магией, — ответила она. — Их религия рассматривает магические камни не как дар Божий, а как искушение Овиллара, земного воплощения демона дактиля. Жрецы рассматривают камни как способ избежать трудной и честной работы; по их мнению, камни представляют собой большую опасность, если попадут в руки людей, не заслуживающих того, чтобы владеть ими. Мысль, что бехренцы с помощью магических камней могли напасть на отца-настоятеля, просто…

— Ты меня убедила, — перебил ее Белстер. — Ну, а теперь скажи — после того, как ты это сделала, тебе стало легче?

Пони огорченно покачала головой. Неужели он не понимает? Легче, скажет тоже. Она сделала то, что должна была сделать и чего требовала от нее преданность памяти Чиличанков и Коннора, вот и все.

— Теперь благодаря тебе все мы попали в ужасную переделку, — продолжал Белстер. — Не исключено, что следующим отцом-настоятелем станет этот пес Де'Уннеро, и тогда все королевство окажется в таком же положении, как недавно Палмарис.

— Маркворт добивался усиления влияния церкви, — сказала Пони, качая головой. — Ради этого ему нужен был контроль над Палмарисом. Без него…

— Он убил твоих родителей, — без обиняков заявил Белстер. — И только об этом ты и думала. Может, Маркворт и заслуживает своей участи, но только не надо воображать, будто ты сделала это ради нас. Не надо, я говорю! Теперь нам предстоит жить в аду, и костер разожгла ты!

Он вышел, с силой хлопнув дверью, и Пони вздрогнула всем телом от этого резкого звука. Он ошибается, снова и снова повторяла она себе. Какое-то время, наверное, будет трудно, но это быстро пройдет. Скорее всего, город снова перейдет под контроль государства. Людям так будет спокойнее.

Она должна верить в это, иначе все вообще теряет смысл. Ей не стало легче, нет. Она удовлетворила жажду мести, но от этого не исчезла пустота в сердце, возникшая после смерти Грейвиса, Петтибвы и Греди. И Коннора. Теперь, когда ее замысел осуществился, оставалось лишь надеяться, что печаль пойдет на убыль.


— Это сделала она, — той же ночью сообщил госпоже Дасслеронд и Белли'мару Джуравилю Талларейш Иссиншайн. — С крыши, неподалеку от места, где проезжал отец-настоятель.

— Похоже, ты недооценил ее мастерство управления магическими камнями, — сказала Джуравилю госпожа Дасслеронд, но в ее голосе не чувствовалось одобрения.

— Джилсепони сильно пострадала от рук отца-настоятеля Маркворта, — попытался объяснить Джуравиль, хотя и сам чувствовал, что его слова звучат неубедительно.

Она владела искусством би'нелле дасада, она носила дитя Полуночника — все это должно было заставить ее проявить больше мудрости и осмотрительности. Нельзя было осуществлять лишь личную вендетту, нужно было видеть всю картину расстановки сил добра и зла в мире.

— Она действовала необдуманно, — со свойственной ей прямотой заявила госпожа Дасслеронд, — не учитывая того, как ее поступок отзовется на всем остальном. В том числе и на ребенке, которого она носит. Один этот факт должен был остановить ее.

Джуравиль хотел было снова броситься на защиту Пони, но… вовремя прикусил язык. Значит, она нуждается в защите? И что греха таить — он и сам был не в восторге от того, что эта женщина сделала. Еще одна ошибка в череде других, которые она совершила, начиная с тех пор, как покинула Полуночника, даже не сообщив ему о ребенке. К тому же существовали еще и интересы тол'алфар; несмотря на самые дружеские отношения с Пони, Джуравиль смотрел на мир их глазами и никогда не забывал об их интересах.

— Сейчас церковь Абеля полностью контролирует город, — продолжала госпожа Дасслеронд. — И они, без сомнения, будут руководить каждым шагом короля, ссылаясь на необходимость обеспечить его безопасность. Как в таких условиях я смогу увидеться с Данубом Броком Урсальским? Церковь не должна догадываться о том, что мы здесь. Она сделала глупость, Белли'мар Джуравиль. Это поступок человека, не-эльфа, кем Джилсепони и является.

Ее разочарованный вздох подсказал Джуравилю, как сильно Пони упала в глазах госпожи Дасслеронд; и, значит, ее отношение к Полуночнику тоже отныне изменится. Тем более что он открыл Пони тайну би'нелле дасада.

Но что Джуравиль мог сделать, по крайней мере сейчас? Пони оказалась пешкой в игре, захватившей всю Корону, а пешки очень часто приносятся в жертву.


Сейчас в «Друге» собрались десять человек. Трое постояльцев, Белстер с четырьмя своими помощниками — Пони тоже вышла в общую комнату, и Прим О'Брайен умудрился добраться до трактира — и еще двое клиентов, каким-то чудом проскользнувших сюда, несмотря на патрули на улицах. Все вздрогнули от страха, когда дверь внезапно распахнулась и в трактир вошли солдаты.

Одна рука Пони потянулась к сумке с камнями, другая нащупывала меч, спрятанный за стойкой. Однако все они почти сразу же расслабились, увидев, что отряд возглавляет Колин Килрони.

— Господин О'Комели, — сказала она, сделав своим спутникам знак сесть за столики. — Налейте-ка нам эля.

— Как прикажете. Белстер кинулся к стойке и принялся наполнять кружку за кружкой, а Дейнси и Меллори относили их к столикам.

Пока он трудился, Колин уговаривала своих товарищей расплатиться, хотя королевские солдаты считали, что это лишнее. По их мнению, хозяин трактира должен быть в восторге уже от того, что ему представился случай послужить солдатам короля.

Махнув на них рукой, Колин подошла к стойке и бросила на нее набитый деньгами кошелек. Белстер начал было возражать, но понял по ее лицу, что она хочет воспользоваться этим предлогом, чтобы по секрету от товарищей что-то сказать ему и стоящей рядом Пони.

— Говорят, отца-настоятеля сразила магия, — прошептала Колин. — Такая сильная, с какой никому из них сталкиваться не приходилось. — Тут она заметила, что Белстер непроизвольно бросил взгляд на Пони. — Значит, это была ты, — с усмешкой сказала Колин. — Ну, неплохой выстрел, по моему разумению…

— Мир теперь станет чище, — решительно заявила Пони. — Жителям Хонсе-Бира и всей Короны станет лучше жить без отца-настоятеля Маркворта.

— Без него? — с иронией спросила Колин.

Улыбка на лице Пони увяла.

— Он жив? — спросил Белстер.

— Жив и здоров, — ответила Колин. — Сначала сопровождающие его монахи подумали, что он умер, но старый пес каким-то чудом продержался до тех пор, пока уже в аббатстве его не принялись исцелять с помощью камней. И они вытащили его, хотя и твердят, что это чудо. Дескать, не иначе как сам Бог не позволил отцу-настоятелю умереть в такое трудное время.

Белстер со стоном тяжело навалился на стойку. Хотя он и сердился на Пони, но в глубине души надеялся, что ее поступок избавит мир от Маркворта.

Пони же, казалось, была полностью опустошена.

— Не может быть, — прошептала она одними губами, как будто ей не хватало дыхания. — Я нанесла ему такой удар! Его голова взорвалась, и никакому камню не под силу собрать эти осколки вместе. Я убила его.

— Хотелось бы, но… Нет, ты не убила его, — ответила Колин и улыбнулась Пони, подбадривая ее. — Ты храбрая девочка, — добавила она с оттенком уважения.

В этот момент к стойке подошел один из королевских солдат, и улыбка Колин увяла.

— Не можете договориться о цене? — спросил он.

— Добряк Белстер угощает нас бесплатно, — ответила Колин. — И спрашивает, как скоро люди смогут ходить по улицам. Без клиентов ему недалеко и разориться.

— Это отцу-настоятелю Маркворту решать, — ответил солдат, — или королю Данубу, если запрет не будет снят до его прибытия.

Он бросил суровый взгляд на Белстера и Пони. У нее перехватило дыхание. Вместе с этим солдатом она воевала под Кертинеллой, и сейчас оставалось лишь надеяться, что маскировка помешает ему узнать ее. Наконец он пошел обратно… оглядываясь, как будто заподозрил что-то.

— Он всегда такой, — объяснила Колин.

— Ты уверена, что отец-настоятель жив? — негромко спросила Пони.

Колин кивнула.

— Я сама его видела, в окружении монахов. Говорит немного невнятно, но на ногах, и в глазах то же безумие, не сомневайся!

— Будь он проклят, — пробормотала Пони, полная ярости и разочарования.

Как такое может быть? Теперь она понимала, что он опаснее, чем она думала. Его следовало убить.

И она пыталась сделать это.


— Камень нашли глубоко в металлической стенке кареты, — рассказал Талларейш, снова вернувшись к госпоже Дасслеронд.

На этот раз она выслушала его одна; Джуравиль неслышной тенью крался по улицам, наблюдая за солдатами, монахами и пытаясь оценить, насколько жестко они зажали в свои тиски Палмарис. Он также собирался поговорить с Пони, если выдастся случай, на что получил благословение госпожи Дасслеронд, хотя она поставила ему жесткие рамки того, о чем он может рассказать Пони.

— Значит, камень прошел через его голову и врезался в стенку кареты, — сказала госпожа. — И он жив?

— Жив. А монахи, которые исцеляли его, сейчас расхаживают по коридорам аббатства, славословя Бога за то, что он совершил это чудо и спас отца-настоятеля.

— Значит, у него была серьезная рана?

— По словам наших разведчиков, никто из монахов не думал, что он выживет, даже когда они начали исцелять его с помощью своих камней, — ответил Талларейш. — Уже началась подготовка к похоронам. Всю нижнюю половину головы ему разнесло. И вдруг спустя всего несколько часов этот человек поднялся, с виду полный сил, лишь чуть-чуть шепелявя и с небольшой припухлостью на нижней челюсти.

Этот образ внезапно восставшего со смертного одра Маркворта неотвязно сопровождал госпожу Дасслеронд и после того, как она отослала Талларейша, попросив его приглядывать за Джуравилем. Оставшись одна, она пробралась в свой укромный уголок на крыше.

Эльфы не используют каменную магию. Тем не менее госпожа Дасслеронд лучше всех остальных тол'алфар представляла себе, какой мощью магические камни обладают. У нее не укладывалось в голове, как Маркворт, самый обычный человек, тем более такой старый, мог остаться в живых после подобного удара. Однако он уцелел и даже чувствовал себя совсем неплохо!

Дасслеронд долго жила на свете, знала историю этого мира, легенды различных рас и народностей. Знала она все и о демоне дактиле. Вот почему то, что случилось с Марквортом, по-настоящему испугало ее.

ГЛАВА 29 ПРИГЛАШЕНИЕ К БИ'НЕЛЛЕ ДАСАДА

— Что, упрямец, снова собираешься в лес? — спросил Смотритель незадолго до рассвета на второй день их вынужденной остановки.

Элбрайн проснулся чуть раньше и уже проверил, в каком состоянии Тиел'марави. Она отдыхала, устроенная со всеми удобствами, но выглядела так, словно вряд ли была готова продолжить путь. Сейчас молодой человек стаскивал с себя одежду.

— Как и всегда, — ответил он. — Танец с мечом помогает мне обрести спокойствие и проясняет мысли перед испытаниями наступающего дня.

— Смотри, как бы тебе не нарваться не испытания во время этого проклятого танца, если епископ болтается где-то поблизости, — предостерег Элбрайна кентавр.

Молодой человек лишь усмехнулся и энергичным шагом покинул лагерь.

— Ты давай за нашими друзьями приглядывай, — кинул он через плечо и скрылся в лесу.

Его путь лежал к поляне на берегу маленького озера. Там Элбрайн снял оставшуюся одежду и остановился в центре поляны, глубоко, ритмично дыша, стараясь прояснить мысли, избавиться от страхов за Тиел'марави и остальных товарищей, за себя самого, за Пони, которая все больше и больше завладевала его мыслями. Уняв душевное волнение, он снова в полной мере стал Полуночником, воспитанным эльфами рейнджером, чутким ко всему тому, что его окружало.

Он чувствовал покрытую тонкой корочкой льда землю под ногами, видел мерцание утреннего солнца на казавшейся стеклянной поверхности озера. И не мог не отметить странность этого зрелища. В обычный год в это время под ногами лежало бы несколько футов снега, а озеро было бы покрыто льдом и тоже завалено снегом. Сейчас же лед сохранился лишь на незначительной части озера; все остальное представляло собой открытую воду.

Зима действительно из ряда вон, подумал Полуночник; впрочем, сейчас было не время размышлять об этом. Пора начинать двигаться, разогревать кровь, а то от обледенелой травы уже начали стынуть ноги.

И вот он уже полностью погрузился в би'нелле дасада. Движения плавно перетекали одно в другое, и ему не было нужды обдумывать каждое последующее — тело так хорошо изучило танец с мечом, что все получалось само собой, легко и естественно. Повороты и выпады, немыслимые прыжки, заканчивающиеся мягким приземлением, и другие фигуры следовали одна за другой. Рисунок танца ото дня ко дню не оставался неизменным; при том уровне мастерства, которого достиг Полуночник, он постоянно и с удовольствием импровизировал.

Это было поистине прекрасное зрелище, которое лишь еще больше подогревало интерес Де'Уннеро, наблюдающего за ним из кустов. И одновременно это был вызов; епископ понимал, что другого такого достойного противника ему не найти.

— Никакой брони, как я вижу, — заметил Де'Уннеро, выходя на открытое пространство.

На нем была простая коричневая ряса ордена, подпоясанная белой веревкой с вплетенными в нее золотыми нитями, и мягкие сапоги. Один палец украшало кольцо, но больше никаких драгоценностей или магических камней видно не было.

— Как и у тебя, — спокойно ответил Полуночник, не выказывая никаких признаков удивления, поскольку лес уже давно рассказал ему о присутствии этого человека.

По правде говоря, он и пришел-то сюда в надежде встретиться с Де'Уннеро.

— Я никогда не сражаюсь в броне, — заметил Де'Уннеро и медленно двинулся по кругу вправо, в ответ на что Полуночник тоже начал обходить его, но с другой стороны. — Не ношу также кожаного жилета или тяжелых сапог, как у Полуночника. По-моему, это не совсем честно.

— Даже полностью одетый, я не ношу ничего, что могло бы защитить от удара копья, — ответил Полуночник.

— Значит, по-твоему, все честно? — спросил Де'Уннеро.

Он был уверен в победе, но хотел, чтобы все условия были оговорены заранее.

— Честно, честно, — усмехнулся Полуночник, — если не считать того, что ты, кажется, забыл прихватить оружие.

Де'Уннеро засмеялся и воздел руки. Широкие рукава соскользнули вниз, и стала видна одна рука, превратившаяся в тигриную лапу.

— Я свое оружие ношу с собой.

Он был доволен; трансформация прошла без каких бы то ни было затруднений, хотя магический камень был у него не в руке, а в сумке. Да, отец-настоятель Маркворт открыл ему новые горизонты; это был новый, несравненно более высокий уровень мастерства.

— Продолжай в том же духе, — подбодрил его Полуночник. — Прими тот облик, в котором ты убил эльфа, а до этого барона Бильдборо и его свиту.

Де'Уннеро расхохотался и покачал головой. Он хотел сразиться с Полуночником на равных; тигриная лапа вместо руки, как ему казалось, равноценна прекрасному мечу у того в руке.

— Знаешь, зачем я здесь? — спросил он.

— Я знаю одно: твоя церковь всегда найдет оправдание тому, что делает, — ответил Элбрайн.

Де'Уннеро покачал головой.

— Церковь тут ни при чем, Полуночник, — сказал он. — Я пришел к тебе как Маркало Де'Уннеро, а не как епископ Де'Уннеро. Если бы ты сейчас был готов сдаться мне без боя, Маркало Де'Уннеро это не устроило бы, хотя епископу Де'Уннеро не оставалось бы ничего другого, как принять твое предложение. — Элбрайн вскинул голову, не совсем понимая, что кроется за этими словами. — Я хочу, чтобы это был бой между Де'Уннеро и Полуночником.

Теперь рассмеялся Элбрайн, осознав абсурдность такого заявления.

— Выходит, это вопрос гордости, а не твоих искаженных представлений о справедливости. Тебя волнует, кто из нас сильнее как воин.

— Вот именно. Я должен уладить эту проблему.

— А потом?

— А потом, вырвав из твоей груди сердце и съев его, я разберусь с твоими друзьями. Первым я убью кентавра, потом этого маленького, трусливого человечка. И уж после дойдет очередь и до монахов. Может быть, я предложу им сдаться, вернуться в аббатство и предстать перед судом по обвинению в ереси, в глупой надежде на милосердие отца-настоятеля Маркворта. А может быть, сам убью их и оторву им головы. Эти трофеи удовлетворят моего господина.

Полуночник остановился, Де'Уннеро сделал то же самое.

— У тебя есть Бог, которому ты должен помолиться? — спросил епископ.

— Танец — моя молитва, — ответил Полуночник. — Молитва о том, чтобы Бог был милостив к душам тех, кого я вынужден буду убить.

Епископ взвыл и бросился в атаку, понимая, что должен приблизиться к Полуночнику до того, как тот успеет пустить в ход меч.

Элбрайн, однако, тоже понимал это. Поразившись проворству и быстроте противника, он резко увернулся, продолжая держать меч перед собой и тем самым ставя Де'Уннеро перед выбором: либо свернуть, либо оказаться насаженным на сверкающее лезвие.

Однако Де'Уннеро поступил иначе. Оказавшись перед самым кончиком меча, он неожиданно присел, а потом подпрыгнул высоко в воздух, перескочив над лезвием меча, и ногой с силой ударил Элбрайна в плечо.

И вот они снова стоят друг перед другом, на этот раз без единого слова, просто сверля соперника полными ненависти взглядами.

Полуночник обдумывал, как ему поступить: сделать обманный маневр, вынудив Де'Уннеро наступать, либо броситься в атаку самому. Тот, однако, решил все за него, неожиданно прыгнув вперед и тем самым заставив Полуночника уклониться вправо, развернулся вокруг себя и выставил перед собой тигриную лапу, целясь противнику в голову.

Сверкающее лезвие взлетело вверх и нанесло мощный удар по тому месту, где тигриная лапа соединялась с запястьем человеческой руки, но когти успели процарапать Полуночнику плечо. Не обращая внимания на боль, епископ снова рванулся вперед, заставив Элбрайна отступить.

Внезапно Полуночник уронил на землю меч и нанес пораженному Де'Уннеро мощный удар кулаком в подбородок, от которого у того подогнулись колени. Стараясь удержаться на ногах, епископ обхватил Полуночника рукой с тигриной лапой, вцепился когтями в его тело, другой рукой пытаясь блокировать сыпавшиеся на него удары.

Боль обожгла спину Полуночника как огнем. Он понимал, что, если оставит противнику пространство для маневра, тот просто разорвет ему спину. Не давая Де'Уннеро опомниться, он нанес ему мощный удар под ребра, а потом снова по подбородку. Голова епископа резко дернулась набок. Спине стало немного легче, и Полуночник просунул руку под тигриную лапу, крепко удерживая ее, продолжая осыпать Де'Уннеро ударами и стараясь свести бой к сражению на кулаках.

Так он надеялся. Однако Де'Уннеро и в самом деле был самым выдающимся воином, когда-либо вышедшим из стен Санта-Мер-Абель. Недаром именно ему поручали натаскивать Карающих Братьев, ни один из которых даже близко не мог сравниться с мастерством своего наставника. В первые мгновения Полуночник сумел ошеломить его, но Де'Уннеро быстро справился с собой и, в свою очередь, обрушил на противника серию резких, молниеносных ударов. Они пришлись по подбородку Полуночника, для чего тому пришлось проявить исключительную ловкость, поскольку он понимал: Де'Уннеро пытается добраться до его горла, и, если это произойдет, сражение будет окончено.

И все же Элбрайн уже ощущал во рту вкус крови. Изменив тактику, он с силой вцепился пальцами в лицо Де'Уннеро и стиснул его со всей силой. Тот перестал осыпать Полуночника ударами и застонал, как будто задыхаясь под давлением мощных пальцев.

Элбрайн подумал, что бой подходит к концу, и впереди замаячила победа. По-прежнему удерживая на расстоянии тигриную лапу, он продолжал железной хваткой стискивать пальцы правой руки, вгрызаясь ими в плоть лица Де'Уннеро с такой силой, что, казалось, голова того вот-вот взорвется.

Епископ пытался вырваться, но Полуночник оказался сильнее.

Он уже почти праздновал победу, как вдруг…

Внезапная резкая боль ожгла ему запястье, как раз под ладонью; это Де'Уннеро кончиком большого пальца надавил на болевую точку в этой области. К изумлению и ужасу Полуночника, указательный палец и мизинец у него ослабели, Де'Уннеро вырвался из хватки и с силой оттолкнул его.

Чисто инстинктивно Элбрайн выставил вперед голову, и Де'Уннеро сделал то же самое; хорошо еще, что они не ударились лоб в лоб, но все равно обоим досталось крепко, хотя епископу больше. Он, правда, быстро пришел в себя и вскинул колено, целясь Полуночнику в пах, но тот увернулся, и удар пришелся в бедро. В результате Элбрайн потерял равновесие, и, когда Де'Уннеро внезапно отпрянул назад и упал на землю, Полуночник последовал за ним. Сцепившись, они покатились по некрутому склону прямо в озеро и рухнули в ледяную воду.

Вода вокруг них вспенилась и окрасилась кровью; оба были слишком ошеломлены этим падением, чтобы продолжать борьбу.

Наконец Полуночник, отплевываясь и хватая ртом воздух, вынырнул на поверхность, ожидая увидеть рядом с собой Де'Уннеро. Однако вместо этого его взору предстали идущие по поляне кентавр и Роджер. Заметив Элбрайна, они припустили бегом.

— Теперь ты танцуешь в воде? — спросил Смотритель, помогая своему окровавленному, ошеломленному другу выбраться из холодной воды.

Элбрайн дрожал, кровь ручьями стекала по его телу. Одного взгляда на ужасные царапины на его спине, так похожие на те, которые они видели у Тиел'марави, оказалось достаточно, чтобы кентавр и Роджер поняли, что здесь только что произошло. Смотритель тут же схватил огромный лук и натянул тетиву.

— Он-н-н в вод-д-де, — стуча зубами, сказал Элбрайн.

Роджер скинул плащ и обернул им Полуночника.

— Это тебя епископ Де'Уннеро ранил? — недоверчиво спросил он.

— Где этот дурак? — воскликнул кентавр. — Ты убил его? Или хотя бы ранил достаточно сильно, чтобы он утонул?

Элбрайн пожал плечами и пробежал взглядом по поверхности озера.

Ответ на все вопросы кентавра последовал немедленно: голова Де'Уннеро показалась над водой в самом центре озера. Он тут же поплыл прочь, потом нырнул, и посланная кентавром стрела лишь взбороздила поверхность воды, не причинив епископу вреда.

— Ну, сейчас он должен будет выбраться на берег, — сказал Смотритель после второго выстрела, столь же безрезультатного, как первый, — и тогда я получу свой шанс!

Не успел он закончить, как епископ превратился в огромного дикого кота, выпрыгнул из озера и скрылся в лесу столь молниеносно, что Смотритель даже не успел выстрелить.

— По крайней мере, он убегает, — заметил Роджер.

Элбрайн покачал головой. Нет, этот человек не убегал. Этот человек, настолько сильный и опасный, что мог бы одолеть их всех, отнюдь не сдался и не считал свою миссию оконченной.

— Мы можем позже поймать его, — предложил Роджер.

— Крошка-эльфийка все еще не в состоянии продолжить путь, — напомнил ему Смотритель.

— Как бы мы ни решили действовать, во всех случаях лучше нам держаться вместе, — сказал Полуночник.

Подойдя к лежащей на земле одежде, он быстро натянул ее. Все трое заторопились в лагерь и по дороге встретили Дара, которого мысленно вызвал Элбрайн.

Тиел'марави чувствовала себя лучше, но передвигаться самостоятельно все еще была не в состоянии. Они решили понести ее, но без спешки и тряски. Полуночнику не хотелось оставаться на месте, когда Де'Уннеро бродит поблизости. Можно не сомневаться, он найдет способ нанести им удар. Они тронулись в путь, но двигались медленно и за день прошли всего три мили. Элбрайн на Даре все время прочесывали окрестности, в надежде снова встретиться с Де'Уннеро.

Однако ни в этот день, ни на следующий никаких признаков епископа не обнаружилось. Потом им пришлось снова остановиться; Тиел'марави было трудно продолжать путь. Она умоляла оставить ее, снабдив продуктами, уверяя их, что отлежится с неделю и дальше будет в состоянии выжить самостоятельно.

Конечно, никому из них даже в голову не пришло сделать так, как она просит. Они разбили лагерь и стали ждать. Так прошел один день, второй, а на третий в лагерь галопом прискакал кентавр.

— С юга идут солдаты! — сообщил он. — Готов поспорить, что наш друг епископ с ними!

Элбрайн тут же вскочил на жеребца и поскакал вслед за Смотрителем, крикнув Роджеру и Браумину:

— Охраняйте лагерь! Держитесь плотной группой, прикрывайте тылы! Не исключено, что солдаты присланы сюда, чтобы расправиться с нами, но даже если это не так, епископ может нанести удар.

Подчиняясь мысленному приказу Полуночника, Дар понесся вслед за кентавром, точно стрела. Когда они добрались до высокого утеса, откуда Смотритель заметил приближающийся отряд, солдаты были уже достаточно близко, чтобы можно было их узнать.

— Шамус Килрони… — пробормотал Полуночник.

— И рядом с ним скачет Де'Уннеро, — заметил кентавр. — А мы не можем бежать, если только ты не готов пожертвовать Тиел'марави.

— Нет, мы не будем бежать, — твердо сказал Элбрайн.

— Их больше двадцати. Лично я попытался бы скрыться.

— Мы не побежим, — повторил Полуночник.

— Я имею в виду, на их месте лично я попытался бы скрыться, — пояснил кентавр. Полуночник бросил на него одобрительный взгляд. — Остальным скажем?

Элбрайн задумался.

— У монахов нет с собой никакой магии. Не знаю, что они смогут противопоставить хорошо вооруженным солдатам, да еще на лошадях.

— Ба, я понял! Ты хочешь оставить самое интересное для себя, — ответил кентавр.

— Скажем нашим, чтобы они получше спрятались, а потом вернемся и встретимся с Шамусом и его людьми. Если дело дойдет до сражения…

— А ты надеешься, что нет? — перебил Элбрайна Смотритель. — С ними же Де'Уннеро. Что, он проделал весь этот путь, чтобы языком почесать?

— Тогда мы примем бой и рассеем их по лесу, — сказал Полуночник. — Будем гнаться за ними, все время стреляя и убивая по одному, а потом одолеем оставшихся. Поскакали!

Они сделали, как он и предлагал, — возвратились в лагерь и велели остальным как можно лучше спрятаться.

Они вернулись обратно и вскоре увидели приближающихся солдат. Те скакали открыто и, заметив Полуночника и кентавра, остановились примерно на расстоянии тридцати ярдов от них. Вперед вместе с тремя солдатами выехал Шамус, справа от него — Де'Уннеро верхом.

— Рад снова видеть Шамуса Килрони, — крикнул Полуночник, — хотя было бы лучше, если бы ты явился ко мне в более приличной компании.

Де'Уннеро что-то шепнул капитану, и тот закричал:

— У нас приказ захватить тебя, Полуночник, а также кентавра и твоих друзей-монахов. Ты оказался в компании тех, кого церковь Абеля объявила вне закона. Собери их всех; обещаю, что с вами будут обращаться по справедливости.

— Поцелуй… — начал было Смотритель, но Элбрайн оборвал его.

— Со мной будут обращаться по справедливости? — спросил он, сделав ударение на первых словах. — И что, это обращение подразумевает то, что моих друзей повесят на глазах у всех? Или сожгут на костре… Мне рассказывали о том, что теперь это излюбленное развлечение монахов церкви Абеля.

— Мы не хотим сражаться с тобой, — сказал Шамус.

— Значит, ты ловчее, чем кажешься, — заметил кентавр.

Капитан, явно нервничая, оглянулся на Де'Уннеро. Он, безусловно, уважал Полуночника, но не сомневался, что вместе со своими солдатами сумеет одолеть его и его товарищей. Без проблем, так он полагал.

Последовала долгая, томительная пауза.

— Взять их! — приказал Де'Уннеро.

Капитан не двинулся с места, и епископ повторил приказ, обращаясь к солдатам. Некоторые из них поскакали вперед, однако Шамус поднял руку, и они тут же послушно остановились.

Не исключено, что это был самый ужасный момент в жизни Шамуса Килрони. Его и Полуночника связывала дружба; только так можно было выстоять в совместной борьбе, которую они не так давно вели. Он сумел понять этого человека, заглянуть в его сердце и ни на миг не допускал, что тот и в самом деле злоумышляет против церкви и уж тем более против государства. Но вот кентавр… и беглые монахи… По собственному признанию Полуночника, он помог кентавру сбежать из застенков Санта-Мер-Абель, а монахи наверняка были еретиками и замышляли предательство.

Не отрываясь, он смотрел в зеленые глаза Полуночника.

— Взять их! — повторил Де'Уннеро. — Я сам поведу вас!

Епископ вскинул руку — точнее говоря, смертоносную тигриную лапу — и решительно поскакал вперед.

— Стой! — закричал Шамус, не дав солдатам тронуться с места.

Де'Уннеро понимал, что одному ему с Полуночником и кентавром не справиться. Он развернул коня, удивленно глядя на капитана. И встретил пристальный взгляд Шамуса. Точнее говоря, тот смотрел на его тигриную лапу, и в его памяти всплыло все, что он знал о гибели барона Бильдборо.

— Значит, так, капитан, — сердито сказал Де'Уннеро. — Я, епископ Палмариса, приказываю вам арестовать этого человека и вон то мерзкое создание, стоящее рядом с ним!

Элбрайн с кентавром обменялись понимающими взглядами и улыбками; для того чтобы передать игру чувств, овладевших Шамусом Килрони и отразившихся на его лице, потребовались бы тома.

— Я не пойду против Полуночника, — сказал он. — И мои люди тоже.

— В таком случае, все вы преступники! — воскликнул Де'Уннеро, взмахом своей лапы объединяя их всех. — Любой, кто отказывается подчиниться мне, становится преступником в глазах церкви Абеля — положение, которому не позавидуешь!

По рядам солдат прошло движение, но ни один из них не тронулся с места, ни один не решился ослушаться Шамуса Килрони, который всегда пользовался их уважением и доверием.

— Ну, что же ты, вперед! — подначил епископа Смотритель. — Вообще-то я не ем людей, но для тебя могу сделать исключение.

— Не воображай, что вопрос решен, — сказал Де'Уннеро Полуночнику. — На этот раз тебе от меня не уйти.

— Я даже не буду пытаться, — угрюмо ответил Полуночник.

Де'Уннеро перевел взгляд на Шамуса Килрони и этих глупцов, его солдат.

Догадавшись, что произойдет в следующее мгновение, Элбрайн рванулся вперед.

Де'Уннеро среагировал быстро — развернул своего коня и пронесся мимо Шамуса и солдат. Смотритель поскакал следом за Элбрайном, стреляя из огромного лука, но епископ бросал коня то влево, то вправо, и ни одна стрела не достигла цели.

Элбрайн тоже поскакал вдогонку, на ходу вскинув Крыло Сокола. Однако он не успел пустить в дело лук. Когда стало ясно, что Дар нагоняет своего менее проворного собрата, епископ спрыгнул на землю, на глазах у всех вместе с рясой и всем прочим превратился в огромного тигра и бросился в кусты.

Понимая, что лук ему сейчас не поможет, Элбрайн перекинул его за спину, выхватил меч и на предельной скорости поскакал следом. Однако в этих густых колючих зарослях могучему коню было не угнаться за быстрым, юрким тигром. Выскочив на поляну, Полуночник увидел, что Де'Уннеро уже пересек ее и исчез в густом кустарнике на противоположной стороне.

Полуночник понял, что ему не догнать этого человека, развернул коня и поскакал обратно. Солдаты сгрудились, недоверчиво качая головами и обсуждая случившееся. Еще бы! Никому из них в жизни видеть такого не приходилось — чтобы человек в мгновение ока превратился в огромного тигра!

— Ну, значит, теперь мы все преступники, — сказал Полуночник Шамусу, подскакав к ним. — Согласно тому, что только что заявил убийца барона Бильдборо.

ГЛАВА 30 ТЬМА И СВЕТ

— Поистине, это чудо, — пробормотал пораженный брат Фрэнсис, когда отец Маркворт вошел в его комнату в аббатстве Сент-Прешес.

Отец-настоятель выглядел таким же сильным и здоровым, как и до покушения на его жизнь. Фрэнсис ожидал, по крайней мере, увидеть в его глазах страдание, неуверенность, страх. Ничего подобного. Едва открыв глаза после исцеления, Маркворт возблагодарил Бога за спасение своей жизни — всего час назад ему, казалось, напрочь оторвало нижнюю челюсть, а сейчас она выглядела целехонькой! — и сказал, что имел озарение: все, что случилось, послужит только к еще большей славе церкви. Напуганный случившимся король Дануб не станет возражать против того, чтобы магические камни были возвращены церкви. Послушать отца Маркворта, и получалось, что теперь могущество церкви возрастет просто неимоверно.

В отличие от него брат Фрэнсис был смущен, сбит с толку и испытывал острое чувство вины. Однако после всего, что произошло, и он окончательно убедился, что его безграничная вера в отца-настоятеля имела под собой веские основания.

Маркворт двигался такой пружинистой, энергичной походкой, что нагнать его и держаться рядом потребовало от брата Фрэнсиса определенных усилий. В аббатство Сент-Прешес в сопровождении целого сонма охранников прибыл король Дануб Брок Урсальский, чтобы лично выразить сочувствие тяжелораненому отцу-настоятелю. Каково же было удивление короля, когда в зал для аудиенций уверенно вошел Маркворт, с широкой, хотя и слегка кривоватой улыбкой на старом морщинистом лице, и занял место напротив короля.

— Приветствую вас, отец-настоятель, — придя в себя, произнес Дануб, удивленно разглядывая совершенно, по всей видимости, исцелившегося Маркворта. — Я слышал, что вы серьезно ранены… Кое-кто из ваших монахов даже опасался, что вы не выживете, несмотря на всю исцеляющую магию.

— Так и должно было случиться, — слегка шепелявя, ответил Маркворт, — если бы Бог не решил сохранить мне жизнь.

Герцог Калас, сидящий рядом с королем, насмешливо фыркнул и тут же попытался сделать вид, что просто закашлялся.

Такая дерзость, судя по всему, рассердила отца-настоятеля. Он угрожающе сощурился, в воздухе начало ощутимо сгущаться напряжение. Калас, обычно самоуверенный и решительный, побледнел под его пристальным взглядом.

— Он знает, что меня ждут великие дела, — закончил Маркворт.

— Он? — спросил Дануб, потеряв нить разговора; на него тоже произвел впечатление суровый взгляд отца-настоятеля.

— Бог, — пояснил Маркворт.

— Подумать только, как часто люди оправдывают свои действия, ссылаясь на промысел Божий! — воскликнул Калас.

— Гораздо чаще сомневающиеся познают истину лишь в последний момент своей жалкой жизни, — отрезал Маркворт. — Лежа на смертном одре, они молят Бога простить им их заблуждения, только сейчас понимая, что, несмотря на все их сомнения, Он снова оказался прав. Потому что единственное, что имеет значение, ожидает нас после того, как мы избавимся от своей жалкой смертной оболочки.

Взгляд брата Фрэнсиса встретился со взглядом Констанции Пемблбери. Оба скептически воспринимали подтекст, отчетливо ощущаемый в этом разговоре. Ни для того, ни для другой не составляло труда вычислить, кто выйдет победителем, если Калас и дальше будет возражать отцу-настоятелю.

Маркворт сотрет его в порошок.

Король Дануб тоже понимал это.

— Теперь вы отдаете себе отчет в том, зачем нужно было вернуть церкви камни, — сказал Маркворт, обращаясь к нему. — Это слишком опасное орудие, которое не должно находиться в руках обычных людей.

— Ну, знатных людей Хонсе-Бира вряд ли можно назвать обычными, — тут же возразил герцог Калас.

— Но и святыми их тоже не назовешь, — спокойно ответил Маркворт. — Вот где проходит граница. Магические камни — дар Божий, предназначенный для избранных Богом.

— То есть для вас и ваших людей, — сухо заметил Калас.

— Если вы желаете присоединиться к ордену, то тоже вольетесь в ряды избранных. Я лично готов дать вам свое благословение.

Калас бросил на него яростный взгляд.

— С какой стати?

— Действительно, с какой стати? В самом вашем вопросе кроется причина того, почему меня так беспокоит судьба камней. Мы в ордене Абеля проповедуем такой подход, при котором человек должен научиться полностью владеть своими эмоциями, прежде чем он получит доступ к магическим камням, — сказал Маркворт. — Без таких мер предосторожности слишком велика опасность несчастного случая. Итак, камни должны быть возвращены. Все до одного.

Это заявление было сделано таким категорическим тоном, что вздрогнул даже аббат Джеховит, почтительно стоящий чуть позади Маркворта. Совсем недавно он уверял короля Дануба, что план возвращения камней распространяется только на Палмарис и не коснется ни его самого, ни придворных. Сейчас Джеховит затаил дыхание, ожидая, что король взорвется от гнева.

Однако Маркворт чуть не пригвоздил Дануба к месту сверлящим взглядом, безмолвно напоминая ему о ночном визите и том могуществе, которым обладает.

— Я должен быть уверен, что, если все камни окажутся в руках церкви, они будут использоваться на благо короны, — ответил король Дануб, к вящему изумлению светских советников и даже Джеховита.

— Детали можно будет оговорить особо, — ответил Маркворт и вперил устрашающий взгляд в Каласа, который, судя по всему, собирался разразиться гневной речью.

И тут же отец-настоятель встал, давая понять, что аудиенция окончена, и явно не собираясь дожидаться позволения короля.

— Надеюсь, дом торговца Крампа, предоставленный вашему величеству для временного проживания, удовлетворяет всем необходимым требованиям, — сказал он королю.

Констанция и Калас только рот раскрыли. Судя по тону Маркворта, он обращался к королю не как подданный; это был просто жест доброй воли по отношению к тому, с существованием кого приходится мириться.

И Дануб в ответ лишь кивнул. Это напугало его советников еще больше.

Последним из монахов выходя из зала, брат Фрэнсис оглянулся и увидел потрясенного короля и его придворных, неподвижно сидящих на своих местах. Уж если они оказались бессильны перед отцом-настоятелем… Да, Фрэнсис, безусловно, сделал правильный выбор.


Отец-настоятель вернулся со встречи с королем в отличном настроении, однако сейчас король меньше всего занимал его мысли. Он вспоминал другую встречу, имевшую место сегодня утром: встречу с солдатами и монахами аббатства, на которой обсуждался вопрос поисков того, кто напал на него. Ни у кого из них не было сколько-нибудь приемлемой идеи насчет того, что это за человек. В основном монахи подозревали бехренцев, но Маркворт ни на мгновение не допускал подобной мысли. Он знал, что их религия отвергает использование камней, и никогда не слышал, чтобы какой-нибудь бехренец владел магическим искусством. А между тем тот, кто напал на него, был, без сомнения, очень силен в магии.

Солдаты обнаружили три места, где потенциально мог находиться нападающий; все на крышах и довольно далеко от пути проезда кортежа. Чтобы послать магнетит с такого расстояния и с такой силой, нужен был очень высокий уровень мастерства, превосходящий возможности всех магистров Санта-Мер-Абель и даже, не исключено, самого Маркворта!

Это, наряду с тем фактом, что среди украденных Эвелином Десбрисом камней был и магнетит, наводило на определенные мысли. На протяжении всего разговора с монахами и солдатами имя Джилл не раз всплывало в сознании отца-настоятеля.

И еще кое-что заинтересовало его. Одна из военных, рыжеволосая женщина по имени Колин Килрони, упорно повторяла, что нападающий, скорее всего, принадлежал к числу обиженных торговцев или был нанят кем-то из них. Когда стали расспрашивать, что навело ее на такие мысли, никаких веских доводов Колин Килрони не привела, но упрямо продолжала стоять на своем.

Не слишком ли упрямо?

Все эти мысли вертелись в голове отца Маркворта, когда он вошел в личные покои после встречи с королем. Здесь, конечно, у него не было пентаграммы на полу, но, расчистив место в углу комнаты, он сел лицом к стене и постарался очистить разум от всех мыслей, чтобы приготовиться к глубокой медитации. И вскоре услышал уже ставший привычным голос, увлекший его за собой в серую пустоту.

И Маркворт снова начал мысленно перебирать все возможности, начиная от бехренцев и заканчивая кем-то из торговцев, сумевших спрятать магнетит от бдительного взора епископа Де'Уннеро. Однако эти предположения никак не сочетались с отчетливым ощущением, что на него напала Джилл или какой-то другой последователь Эвелина Десбриса.

Пока эти мысли роились у него в голове, голос нашептывал ему что-то о рыжеволосой женщине. Маркворт подумал, что голос пытается убедить его в разумности ее доводов, и начал возражать. Но потом до него дошло, что голос говорит ему нечто прямо противоположное.

— Это отвлекающий маневр, — понял наконец отец-настоятель.

И задумался. Если дело действительно обстоит именно так, то каковы причины, заставившие Колин Килрони выдвинуть заведомо ложную теорию? Вскоре он уже знал ответ на этот вопрос и понимал, что должен предпринять.

Немедля покинув свои покои, он приказал брату Фрэнсису сей же миг доставить к нему Колин Килрони.

Потом оставалось лишь ждать; что он и делал — словно паук в паутине.

Наконец она вошла в комнату. Чувствовалось, что женщина напряжена. Напряжена и собранна; для Маркворта это послужило еще одним признаком того, что он на правильном пути.

— Вы твердо стояли на том, что нападающий был из числа торговцев, — сказал он, переходя прямо к делу.

Он жестом указал Колин на стул напротив своего письменного стола и так же жестом отпустил брата Фрэнсиса.

— По-моему, это очевидно, — ответила она.

— В самом деле?

Кажущееся простодушие вопроса заставило Колин взглянуть на сидящего напротив старика с подозрением; он и это не оставил без внимания.

— Ваш епископ нажил себе множество врагов среди купцов, — объяснила свою точку зрения Колин. — По большей части это друзья Алоизия Крампа. Вы, наверное, знаете, что его убили, причем жестоко и публично.

Маркворт поднял руку, не собираясь обсуждать с этой женщиной политику в отношении Палмариса или недостатки Де'Уннеро.

— Как, по-вашему, это не мог сделать друг Эвелина Десбриса? — невинным тоном спросил он.

— Мне неизвестно это имя, — тут же ответила Колин, однако выражение ее лица свидетельствовало об обратном.

— Ах! — Маркворт кивнул. — Теперь понятно, почему вы так настаивали на том, что это был кто-то из торговцев.

Он замолчал, похлопывая по губам одним пальцем, и взмахом другой руки отпустил Колин. Однако стоило ей открыть дверь, как он снова окликнул ее и велел немедленно прислать к нему брата Фрэнсиса. Сбитая с толку женщина кивнула и вышла.

— Найди тех, кто знает, где она бывает, — приказал Маркворт Фрэнсису.

Он не сомневался — и в этом голос был полностью согласен с ним, — что Колин Килрони не только знает имя Эвелина Десбриса, но совсем недавно контактировала с кем-то из последователей этого еретика.

Не успело солнце опуститься за горизонт, как отец-настоятель Маркворт вычислил еще одно место, куда следует направить усилия поисков: трактир «У доброго друга». Его дух выскользнул из тела и полетел сквозь штормовую ночь.


Из-за дождя, ветра и ослепительных вспышек молний этой ночью на улицах было мало солдат, и истосковавшиеся по общению люди решились наконец покинуть свои дома. В «Друге» было полным-полно клиентов. Они возбужденно переговаривались, обсуждая все, что случилось со времени нападения на отца-настоятеля. Некоторым уже удалось увидеть короля. Кое-кто высказывал надежду, что король Дануб наведет в Палмарисе порядок и будет способствовать ослаблению влияния церкви.

Другие уверяли, что нападение на отца Маркворта лишь укрепит его позиции в городе и что король после покушения на жизнь отца-настоятеля ни за что не пойдет против него.

Пони, как всегда, обслуживала столики. Ей было тяжело слушать такие разговоры. Она все еще с трудом верила, что старик выжил, но факт оставался фактом. Маркворт уцелел и был в полном здравии, отчего она чувствовала себя круглой дурой. Подумать только! Надеясь убить его, она лишь укрепила позиции старого мерзавца!

Ночь тянулась долго, и из груди Пони не раз вырывался тяжкий вздох.


Люди, решившиеся этой ночью выйти из дома, стремились как можно скорее найти укрытие от грозы. В отличие от них тол'алфар вообще не обращали на дождь никакого внимания. Такие чуткие к явлениям природы, они принимали все, что она давала им. Конечно, в бурю хорошо отдохнуть, сидя около уютного очага, но, как только снег и ветер стихали, эльфы высыпали из домов, затевали веселые игры, бросались снежками, прорывали в снегу туннели и носились по ним друг за другом. Иными словами, буря причинила эльфам мало неудобств и лишь облегчила передвижение по опустевшим улицам Палмариса.

Госпожа Дасслеронд и Белли'мар Джуравиль сидели под навесом на крыше «Друга», обсуждая, как им действовать дальше в свете последних событий. Остальные эльфы бродили вокруг дома Крампа, пытаясь найти способ — через какого-нибудь военного или придворного — связаться с королем Данубом и попросить у него аудиенции для своей госпожи.

— Жду не дождусь, когда наши дела здесь закончатся и мы сможем вернуться на тихие луга Эндур'Блоу Иннинес, — сказала госпожа Дасслеронд.

Джуравиль был полностью согласен с ней.

— Я простился с Полуночником, и сейчас ничто не мешает мне тоже вернуться на наши луга. Как хорошо было бы провести там всю весну!

— Только весну?

— А потом лето, осень и так далее, — ответил Джуравиль. — Хватит с меня человеческих проблем.

Госпоже Дасслеронд было приятно слышать это признание. Глубокая привязанность Джуравиля к Полуночнику и Пони пугала ее. Для нее Полуночник — как и остальные рейнджеры — был кем-то вроде собственного ребенка; наверное, она смогла бы полюбить и Пони, судя по тому, что слышала о ней. Однако госпожа принадлежала к тол'алфар, а они нет; немаловажный фактор для приверженных своему роду эльфов. И она была главой жителей Эндур'Блоу Иннинес, с вытекающими отсюда очень непростыми обязанностями.

— И все же я с нетерпением жду встречи с Полуночником и Пони, — признался Джуравиль. — И с их наследником, которому, очень может быть, суждено стать одним из самых выдающихся людей.

— Я, наверное, вместе с тобой отправлюсь на эту встречу, — сказала Дасслеронд, и Джуравиль в полной мере оценил, какая ему и его друзьям оказана честь. — Пройдут года, в человеческом мире воцарится спокойствие, и мы, возможно, поступим разумно, если выйдем из своего добровольного уединения. Или, может быть, откроем людям доступ в нашу долину и пригласим туда Полуночника с женой и ребенком.

Джуравиль не отрываясь смотрел на свою госпожу, пораженный мягкостью ее тона. А ведь она сердилась на Полуночника за то, что он показал Пони би'нелле дасада, а на Пони — за необдуманное нападение на отца-настоятеля. Однако сейчас она явно пыталась взглянуть на все происходящее шире и вполне допускала, что между тол'алфар, с одной стороны, и Полуночником и дорогими ему людьми — с другой, в будущем могут возникнуть более теплые отношения. Несмотря на темную штормовую ночь, Белли'мар Джуравиль имел все основания верить, что вслед за ней наступит рассвет.

И тут он почувствовал чье-то присутствие, абсолютную тьму и холод; примерно то же самое, что он испытал однажды, оказавшись ночью в лесу с группой людей-беженцев, которых вел в Эндур'Блоу Иннинес.

Дасслеронд испытала то же ощущение и мгновенно вскочила на ноги. Она положила ладонь на рукоятку меча, а другую руку сунула в висящую на боку сумку, где у нее хранился единственный магический камень, удивительный зеленый изумруд. Его подарил эльфам Терранен Диноньел несколько столетий назад, во время предыдущей войны с демоном Бестесбулзибаром. Это был самый могущественный камень, которым когда-либо владели тол'алфар.

— Джилсепони, — одними губами произнесла госпожа.

Они с Джуравилем бросились к краю крыши и подали знак охраняющему их эльфу немедленно собрать всех остальных.


Пони шла к стойке, чтобы забрать у Белстера поднос с кружками. Внезапно возникло очень странное ощущение… как будто кто-то окликнул ее… Она остановилась и оглянулась, пытаясь понять, в чем дело.

— Не стой, если хочешь, чтобы все были довольны, — со смехом сказал Белстер.

Пони сделала еще шаг вперед, но снова остановилась и принялась нервно оглядываться, чувствуя, что волосы на голове становятся дыбом; инстинкт воина явно предупреждал ее о чем-то.

— Карали? — окликнул ее Белстер; он уже давно взял за правило на людях не называть Пони ее настоящим именем.

Она посмотрела на него и пожала плечами, не понимая, что с ней такое. Сняла фартук, положила его на стойку и сказала:

— Скоро вернусь.

И прошла мимо Белстера туда, где находились их личные помещения.

Еще не дойдя до своей комнаты, она остановилась снова. Здесь кто-то был, вне всяких сомнений. И вдруг истина открылась ей, или, точнее говоря, лишь малая часть истины: ее выследил какой-то монах, способный совершать духовные путешествия!

— Джилл! — прозвучало у нее в голове. Она остановилась и сосредоточилась, пытаясь определить, откуда исходит звук. — Ты Джилл.

Это не был голос друга, поняла Пони. Она резко обернулась, собираясь вернуться в общую комнату, где было легче затеряться в толпе, и… замерла на месте.

Паря над полом в дверном проеме, на нее смотрел призрак отца-настоятеля Маркворта.

— Джилл, подруга Полуночника и Эвелина Десбриса.

Удивительное дело! Теперь его голос прозвучал не в голове у Пони, а так, как будто с ней разговаривал обычный человек.

Пони растерялась. До сих пор ей никогда не приходилось сталкиваться с таким видом магической связи; она даже не подозревала, что такое возможно!

— Джилл-убийца, — продолжал отец-настоятель. — Это ты нанесла мне удар, моя дорогая. — Он засмеялся ужасным, злобным смехом, от которого по всему телу Пони побежали мурашки. — У тебя есть кое-что, принадлежащее мне, Джилл, подруга Эвелина. Кое-что, присвоенное Эвелином.

— Убирайся отсюда, — ответила Пони. — Тебе здесь нечего делать.

Призрак снова расхохотался.

— Мне нужны мои камни, сегодня же ночью, Джилсепони Чиличанк.

Это имя причинило ей боль и одновременно пробудило к жизни такую волну гнева, что от всех ее страхов не осталось и следа! Вот он — человек, который убил ее родителей и которого она так жаждала уничтожить. Но что она может против него, обладающего таким невероятным могуществом?

— Видишь, что ты сделала со мной? — Внезапно очертания призрака изменились — челюсть растаяла, из разодранного рта свешивались лохмотья языка. — Ты, ты! Только силой магических камней я могу создавать у людей иллюзию своего прежнего облика и впечатление, будто я говорю с ними.

Пони оцепенела, когда поняла, что стоит за словами Маркворта. Лицо этого человека было чудовищно изуродовано — она сделала это! — и все же с помощью магических камней он создавал у окружающих иллюзию целостности! И того, что он может говорить! Какая мощь требовалась для этого, и притом не на короткое время, а постоянно, пока он находился на людях?

— Я пришел за тобой, — заявил призрак.

Пони отбросила всякое притворство, схватила меч и сумку с камнями. И пронеслась прямо сквозь призрачное тело — удивительное, никогда прежде не испытанное ощущение! Первой ее мыслью было кинуться к Белстеру, но потом она поняла, что, если не хочет навредить своим друзьям, лучше убежать от них подальше.

Однако у самой задней двери ей встретилась Дейнси Окоум.

— Ах, мисс Пони, с вами все в порядке? Белстер сказал, что вы убежали прямо не в себе…

— Слушай меня внимательно, Дейнси. — Пони нервно оглянулась и увидела, что призрак приближается к ней. — Я ухожу, и, наверное, навсегда.

— Но ваше дитя…

Пони резко оборвала ее, ужаснувшись тому, что Маркворт мог узнать о ребенке.

— Ты не знаешь всей правды обо мне, — нарочито громко сказала Пони, надеясь таким образом избавить друзей хотя бы от части грозящих им неприятностей. — Возьми Белстера и бегите отсюда, спрячьтесь где-нибудь. Хорошо, что вы оба тут ни при чем.

— М-м-мисс Пони…

— Больше у меня нет времени объясняться с тобой. — Пони схватила Дейнси за плечи и хорошенько встряхнула ее. — Прощай. Ты была мне добрым другом. — Она поцеловала женщину в щеку. — Поцелуй за меня Белстера, и бегите, спасайтесь! — Ошеломленная Дейнси стояла, словно окаменев. — Уходите! Сейчас же! Пообещай, что вы так и сделаете!

Дейнси тупо кивнула, а Пони выбежала в грозовую ночь. Что делать? Ее разоблачили, и, возможно, тем, кого она любит, придется заплатить за ее ошибки дорогую цену. Единственное, что она может сделать для них, — это бежать как можно быстрее и как можно дальше. Она свернула к северным воротам, рядом с которыми находилась конюшня, где содержался Грейстоун.


Белли'мар Джуравиль и госпожа Дасслеронд видели, как она выбежала на улицу.

— Это он, — еле слышно произнес Джуравиль. — Он нашел ее.

К ним подбежал еще один эльф, чтобы сообщить, что все собрались.

— К северным воротам, — распорядилась госпожа Дасслеронд.

— Мы должны помочь ей, — сказал Джуравиль и взглянул на свою госпожу, королеву эльфов.

Всего несколько мгновений назад она говорила о своей возможной встрече с Пони, Полуночником и их ребенком, но сейчас на ее прекрасном лице читалось сомнение.

Ну, по крайней мере пока они следуют за Пони на север — и то хорошо.


В конюшне все было спокойно, ни одного солдата поблизости. По дороге сюда Пони ужасно боялась, что Маркворт вызнал все ее секреты и пути к бегству окажутся отрезаны. Однако мальчик в конюшне без промедления вывел к ней коня, помог подготовить его к дороге и даже предложил старые седельные сумки и кое-что из припасов.

И вот она уже снова на улице, вздрагивает при каждом звонком ударе заново подкованных копыт. Нужно было придумать, как выбраться из города через северные ворота. Может, снова прибегнуть к маскараду, выдав себя за жену крестьянина? Нет, это не годится. Ее могут узнать поднятые по тревоге солдаты; да и мало кто без крайней необходимости отправится в путь в такую грозу.

Нет, надо действовать по-другому. Она поскакала вдоль городской стены, нашла тихое, темное местечко и с помощью малахита начала подниматься вверх вместе с конем. Грейстоун забил копытами и заржал от ужаса, но Пони поднималась все выше, перелетела через стену и приземлилась на другой стороне. Позади за стеной послышался шум — это бегали туда-сюда стражники, пытаясь понять, что произошло, если вообще произошло. Пони пустила коня легким галопом и поскакала по окутанным тьмой полям.

К тому времени, когда Маркворт уже в физическом теле и в сопровождении свиты появится в трактире, Пони будет далеко к северу от города, так она надеялась; дай только бог, чтобы Дейнси не подвела ее, чтобы они с Белстером убежали и спрятались где-нибудь подальше — может быть, у капитана Альюмета, в тайных пещерах бехренцев.

Мысль о том, что они могут погибнуть из-за нее, была для Пони невыносима. Она даже подумала, что, может быть, нужно вернуться и сдаться Маркворту, чтобы ее друзья в Палмарисе не пострадали, когда из них будут выбивать сведения о ней.

Но потом она вспомнила о своем ребенке, ребенке Элбрайна. Нет, ничего не остается, как лишь надеяться на то, что Белстер и Дейнси прислушаются к ее совету. Ох, какая же это была глупость — напасть на Маркворта и тем самым поставить под удар всех, кто ей дорог!

По щекам Пони заструились слезы.

Но она упрямо скакала вперед, полная решимости добраться сначала до Кертинеллы, а потом до Дундалиса и оказаться в любящих объятиях Элбрайна. Вместе им не страшен никакой Маркворт.

Вместе.

Внезапно Грейстоун вздрогнул, дико заржал и встал на дыбы, сбросив Пони на раскисшее от грязи поле.

Она покатилась по земле и застонала, инстинктивно прикрывая руками живот. В плече возникла стреляющая боль, а потом на Пони накатила волна такого страха, какого ей не приходилось испытывать никогда прежде. Перевернувшись на спину и постанывая от жгучей боли, она посмотрела на коня. Грейстоун стоял спокойно, свесив голову.

С трудом встав на ноги, Пони протянула здоровую руку к сумке с камнями.

И в тот же миг увидела его, опять в призрачном облике, но с такой ясностью, что можно было различить малейшие детали.

— Убегаешь? — спросил Маркворт. — Какая трусость! Из того, что мне довелось слышать об отважной Джилсепони, можно было сделать вывод, что ты с радостью воспользуешься возможностью сразиться со мной один на один.

— Это не трусость, убийца, — ответила Пони, собрав все свое мужество.

Да, в другое время и в другом месте она действительно с радостью воспользовалась бы возможностью сразиться с ним. Но она дала обещание Джуравилю или, точнее говоря, своему будущему ребенку!

— Ох, она еще и ругается! — с издевкой сказал Маркворт.

К изумлению Пони, призрак начал наливаться силой, все больше напоминая физическое тело, как будто Маркворт, используя этот необычный способ связи, и впрямь оказался тут во плоти!

— Если ты сдашься мне без боя, обещаю тебе быструю смерть, — заявил отец-настоятель. — И милосердную. Но при условии, что ты публично отречешься от еретика Десбриса. — Пони рассмеялась. — В противном случае я добьюсь того же самого, но с помощью пыток, а потом буду убивать тебя медленно и долго, смакуя каждый момент. Но ты будешь рада и такой смерти, потому что к этому времени она станет казаться тебе райской мечтой по сравнению с той жизнью, на которую я тебя обреку.

— С той жизнью, на которую ты обрекаешь всех своих подданных. Как далеко ушел ты от Бога! — воскликнула Пони. — Где тебе понять, кем на самом деле был Эвелин! Ты даже не способен различить исходящий от него свет. Ты не можешь…

Слова застряли у нее в горле — Маркворт схватил ее, не в физическом, а в духовном смысле, но ощущение было не менее сильное, чем если бы он вцепился в нее руками. Стискивая в руке гематит, но не покидая тело, Пони сосредоточилась на духовной реальности. Ее взору открылось удивительное зрелище. Она увидела тень призрака Маркворта, вполне материальную, стоящую прямо перед ней и руками стискивающую ей горло. Ее собственный теневой образ также вскинул черные руки и вцепился в тень Маркворта, отталкивая его с такой силой, что очень скоро обе черные тени сдвинулись на заметное расстояние от тел.

— А ты сильна! — воскликнул Маркворт, и, к удивлению Пони, в его голосе ей послышались довольные нотки. — Жаль, что я не встретился с тобой раньше!

Пони продолжала давить, еще немного оттолкнула его тень и потом поднялась над ней, отжимая вниз. Теперь ее тень, казалось, уплотнилась, стала сильнее и чернее, а тень Маркворта съежилась, потеряла густоту и как будто выцвела, став темно-серой.

Но тут у Маркворта неизвестно откуда взялись новые силы. Он ринулся на Пони, отталкивая ее тень в сторону тела. Она поняла, что, если ему удастся добиться своего, ей конец.

Она сражалась изо всех сил, не позволяя Маркворту сдвинуть себя с места, но оттолкнуть его снова у нее никак не получалось.

И тут отец-настоятель засмеялся, глядя ей в лицо.


Когда эльфы добрались до городской стены в том месте, где ее пересекла Пони, там суматошно бегали стражники, обыскивая все вокруг.

Это, однако, не остановило госпожу Дасслеронд. Она сделала знак эльфам, их крылья заработали. Солдаты закричали и бросились в сторону маленьких быстрых созданий. Однако не успели они приблизиться, как эльфы один за другим перепорхнули через стену и растворились в ночи. Солдаты растерянно топтались на месте, боязливо перешептываясь.

Собравшись по ту сторону стены, эльфы во главе со своей госпожой устремились на север.

Внезапно королева эльфов остановилась, непонимающе оглядываясь по сторонам.

— Что случилось? — спросил Белли'мар Джуравиль.

Госпожа затруднялась ответить на этот вопрос. Просто в пространстве возникло некоторое возмущение, как будто что-то магическое только что промчалось мимо них.

Эльфы владеют тремя собственными формами магии. К первой относятся их песни, с помощью которых они могли погрузить человека в сон и на закате частично разогнать туман, затягивающий Эндур'Блоу Иннинес, а с рассветом вернуть его обратно.

Второй вид магии — и самый важный для тол'алфар — связан с растениями. Эльфы прекрасно изучили диетологические, медицинские и другие свойства каждого из них. Они умеют изготавливать целебные мази и даже особый отвар, позволяющий выжить, надолго оставшись без доступа воздуха. Они могут разговаривать с растениями и от них узнавать, что произошло неподалеку от того места, где те росли, и кто тут прошел недавно, друг или враг.

А вот третий вид магии эльфам подарил человек, выдающийся герой, в чьих жилах текла и эльфийская, и человеческая кровь — очень редкое сочетание! Звали его Терранен Диноньел, и после первой великой битвы с Бестесбулзибаром, в которой эльфы сражались бок о бок с людьми, Терранен подарил тол'алфар изумруд, один из самых могущественных магических камней. Этот камень помогал госпоже Дасслеронд лучше чувствовать мир вокруг и все живое в нем, поддерживать феерическую красоту Эндур'Блоу Иннинес и его безопасность. Благодаря ему Дасслеронд могла следить за тем, что происходит на тропах вокруг эльфийской долины, и запутывать их таким образом, что те, кто пытался проникнуть туда, начинали ходить по кругу.

И теперь этот камень сообщил ей, что какое-то создание магическим образом только что пролетело мимо.

Осознав это, она заторопила товарищей: быстрее, быстрее на север!


В их схватке сохранялось равновесие. Пони попыталась разжечь гнев, призывая на помощь воспоминания о разрушенном Дундалисе, о своих убитых родителях, об их захваченных дьявольскими силами телах, которые набросились на нее. На какое-то время это сработало, и ее тень стала сильнее, насыщеннее, заставив Маркворта отступить на шаг.

Но потом волной накатило отчаяние, страх за еще не родившегося ребенка; пришла ужасная мысль о том, что она лишила Элбрайна самого драгоценного на свете — его сына.

Пони попыталась сосредоточиться на страшных воспоминаниях снова, призвать на помощь утихшую было ярость, но было уже слишком поздно. Призрак Маркворта пошел в наступление; у Пони возникло впечатление, будто его тень обрела огромные крылья, похожие на крылья летучей мыши.

И вот она уже снова в своем теле, а вокруг горла все плотнее сжимаются призрачные руки, по которым струится ледяной холод, высасывающий из нее жизнь.

В глазах у Пони потемнело.


Маркворт решил, что одолел ее! Нет, сейчас он не будет ее убивать — потом, потом, и какое это будет наслаждение! — просто лишит возможности сопротивляться.

Он заставил Пони опуститься на колени. Она потянулась к своей шее руками, физическими, раздирая и царапая ее. Духовные безжизненно повисли по сторонам тени. Нет, ему не удержаться, понял отец-настоятель! Он уничтожит своего самого могущественного врага прямо сейчас, и это будет потрясающе.

Кровь заструилась по шее Пони, теперь она дышала тяжело, с хрипом.

Ах, это изумительно! Наивысший экстаз!

Внезапно Маркворт почувствовал чье-то чужое присутствие. Оглянулся по сторонам… Но нет, никого. И потом его охватила бешеная радость. Разглядев наконец заметно выступающий живот Пони, Маркворт понял, чье присутствие он ощущал. Вот где затаился этот маленький дух, этот дух-ребенок…


Тьма клубилась вокруг; казалось, Пони видит мир сквозь длинный, темный туннель. Она не могла дышать и даже не чувствовала собственных пальцев, царапающих шею, хотя умом отдавала себе отчет в том, что делает это. Но даже понимая, что физическому телу не под силу одолеть теневое воздействие, она не хотела сдаваться, не могла не уступить мощному инстинкту выживания, подталкивающему ее продолжать борьбу.

Внезапно хватка призрака ослабела, и Пони ощутила толчок в животе.

Ребенку угрожает опасность, поняла она! Это заставило ее собрать все остатки своей магической энергии в едином мощном броске. Отец-настоятель отлетел прочь.

Земля как будто бросилась ей навстречу, и вот уже Пони лежит на спине, полностью вымотанная, измученная, умирающая. А он снова стоит над ней, глядя сверху вниз.

Победитель.

Он потянулся вниз, как будто собираясь взять ее на руки.

Она не сопротивлялась.

Но потом земля угрожающе задрожала, и призрак Маркворта удивленно оглянулся.

— Проклятые эльфы! — донесся до Пони его крик, и тут же призрачная фигура начала таять.

И потом ее сознание окончательно заволокла тьма.


У госпожи Дасслеронд почти не осталось энергии, чтобы помочь смертельно раненной женщине; все силы королевы эльфов ушли на то, чтобы отшвырнуть дух Маркворта обратно в его физическое тело. Призвав на помощь магию изумруда, ей удалось застать его врасплох. Но до чего же он оказался силен!

Сейчас эльфы во главе с Белли'маром Джуравилем столпились вокруг Пони, пытаясь оказать ей помощь с использованием второго вида эльфийской магии — изготовленных из растений целебных мазей. Некоторые раны, вроде царапин на шее, легко поддавались лечению, но другие — раны души — были слишком глубоки. Когда госпожа Дасслеронд окликнула Джуравиля, чтобы узнать, как идут дела, он, несмотря на все усилия эльфов, вынужден был лишь покачать головой.

— Что с ребенком? — спросила его Дасслеронд.

Джуравиль пожал плечами; он и в самом деле не знал.

— Может, именно ребенок и убивает ее, — заметил он. — Может, у Джилсепони не хватает сил на двоих.

К ним подбежал один из эльфов и сообщил, что северные ворота Палмариса распахнуты настежь и оттуда выходит целая армия монахов и солдат.

Вот тогда-то госпожа Дасслеронд и поняла, что нужно делать.

ГЛАВА 31 СВЯЩЕННОЕ МЕСТО

— Ты сделаешь глупость, если вернешься обратно, — сказал кентавр Шамусу несколько часов спустя.

Все вместе они только что прискакали в лагерь, где мирно отдыхала Тиел'марави. Капитан упрямо твердил, что должен со своими людьми вернуться в Палмарис и открыто выступить против епископа Де'Уннеро в королевском суде.

— Не церковь правит в Хонсе-Бире, — повторял он, но…

В его голосе не чувствовалось былой уверенности. Этот человек и сам понимал, что его битва проиграна. Более того — все, на чем покоился его мир, зашаталось и готово было вот-вот рухнуть.

— Смотритель прав, — вмешался в разговор Элбрайн. — Нам не догнать Де'Уннеро до того, как он вернется в Палмарис, а оказавшись в городе, он сможет собрать вокруг себя слишком большие силы. Нам не одолеть его, по крайней мере там.

— Что же делать? — спросил Шамус. — Король должен узнать о том, что произошло.

— Разве не сам король назначил его епископом? — с кривой улыбкой сказал Смотритель.

— Он не знал… — начал было Шамус, но замолчал, огорченно покачивая головой.

С фактами не поспоришь.

— Возможно, король и в самом деле не знает всей правды об этом человеке, — заметил Элбрайн, стараясь успокоить друга. — И когда он ее узнает, не исключено, что мы сможем вернуться в Палмарис и отдать себя на милость открытого судебного разбирательства. Но до этого еще очень далеко!

— Значит, необходимо рассказать королю всю правду, — сказал Шамус.

— Для этого нужно сначала одолеть Де'Уннеро, — напомнил ему кентавр.

— Вовсе не обязательно, — покачал головой Элбрайн. — У нас есть человек, который именно это и собирается сделать. Хотя я не уверен, что король Дануб прислушается к ее словам. Для него гораздо комфортнее и проще действовать заодно с отцом-настоятелем.

— И?

— И значит, мы как были, так и останемся преступниками, — ответил Элбрайн. — Всю жизнь нам придется провести на севере, глубоко в лесах Тимберленда, сражаясь со всеми, кто придет по наши души от имени церкви или государства.

— Не слишком-то радужная перспектива, — вставил брат Браумин.

Однако огорченным он не выглядел; дело в том, что он и остальные монахи уже давно сделали те же самые выводы, что и Полуночник.

— А о каком человеке ты говорил? — спросил Шамус.

— О Пони, — ответил Элбрайн. — Она в Палмарисе, проводит тайную работу с теми, кого не устраивает деятельность Де'Уннеро. Не стоит недооценивать ее!

— Что же нам теперь делать? Прятаться и ждать? — спросил один из солдат.

— Что касается нас, мы идем на север, в Барбакан.

Это заявление Элбрайна чрезвычайно удивило военных.

— Это я попросил отвести нас туда, — объяснил брат Браумин. — Там, на могиле брата Эвелина, мы рассчитываем обрести умиротворение и цель жизни. Мне было видение, капитан Килрони! Наше место там.

Остальные монахи расплылись в широких улыбках. Элбрайн, Роджер и Смотритель вполне разделяли их радость, но у солдат такая перспектива явно энтузиазма не вызвала.

Шамус сделал своим людям знак сесть на коней.

— Мы должны обсудить все с глазу на глаз, — заявил он. — Это слишком важное решение, чтобы принимать его сгоряча.

И он поскакал прочь во главе отряда. Вскоре они остановились — на виду, но так, что оставшимся не было слышно ни слова.

— Кое-кто из солдат наверняка уговаривает твоего друга-капитана попытаться захватить нас, — заявил кентавр после нескольких минут жарких дебатов среди военных. — Теперь, когда они поняли, что их ждет, предложение Де'Уннеро может показаться им вполне сносным.

— Я доверяю Шамусу, — ответил Полуночник. — Кто-то из них, может, и решит покинуть отряд, но капитан не пойдет против нас и не позволит другим сделать это.

— А я доверяю себе, — сказал кентавр. — Чтобы ты знал, друг мой: если твой капитан пойдет против нас, я прикончу его еще до того, как он успеет выкрикнуть свои команды.

Смотритель натянул тетиву огромного лука, и Полуночник ничуть не сомневался, что одного-единственного выстрела окажется вполне достаточно.

Однако до этого дело не дошло. Вскоре Шамус прискакал обратно и спешился.

— Должен признаться, не все хотят принимать участие в походе, — сказал он, — но что еще им остается? Так что мы идем с вами.

Элбрайн кивнул с мрачным видом, понимая, что смелое решение капитана в какой-то степени осложнило им путь.

— Думаю, утром Тиел'марави уже будет в состоянии отправиться в дорогу. Мы должны все время быть настороже. Кто знает? Может, Де'Уннеро решит вернуться и нанести нам новый удар.

Остаток дня и ночь прошли спокойно. На следующий день Тиел'марави стало заметно лучше; решили, что она сможет принять участие в походе, если двигаться не слишком быстро.

Так и сделали, от всей души надеясь, что погода не подведет.


— Ты не можешь не знать о нас, — произнес спокойный мелодичный голос, и в поле зрения возникла невысокая стройная фигурка.

Король Дануб удивленно открыл рот, стиснул в руке подсвечник — никакого другого оружия под рукой не оказалось — и сделал шаг назад.

— Ты благородного происхождения, — продолжала госпожа Дасслеронд. — Таким были твой отец, и отец твоего отца, и все прочие предки. Еще в детстве тебе должны были рассказывать о тол'алфар, если только твои родные не выжили из ума.

— Сказки о фейри, — еле слышно пробормотал Дануб.

— И ты знаешь, откуда берется квестел ни'тол, вино, которое вы называете «болотным», — продолжала Дасслеронд. — Возьми себя в руки, король Дануб. Я не могу долго здесь оставаться, а мне нужно многое сказать тебе.

Он был королем Хонсе-Бира, величайшего королевства в мире, и за спиной у него действительно тянулась длинная вереница благородных предков. И все же теперь его буквально трясло при виде крошечного крылатого создания — ожившей сказки, которую он не раз слышал в детстве. Как ни странно, в конце концов именно это обстоятельство помогло ему справиться с собой.

Вскоре госпожа Дасслеронд покинула короля через давно заброшенный дымоход, прочищенный ее разведчиками.

Теперь король знал, что эльфы думают о событиях в Палмарисе; ему также стало известно, что их мнение складывается не в пользу отца-настоятеля и церкви Абеля. Однако перед глазами Дануба все время маячил призрак Маркворта, явившийся ему в ночи, — зрелище, которое сводило на нет немалый опыт, полученный королем за долгие годы обучения и правления.


По знаку госпожи Дасслеронд Белли'мар Джуравиль вручил сумку с камнями Пони Белстеру О'Комели.

— А если она так и не придет в себя? — дрожащими руками взяв сумку, спросил Белстер, с ужасом глядя на Пони.

Та, такая хрупкая с виду, лежала на постели у стены подвала.

— Решай сам, что делать в этом случае, — ответила госпожа Дасслеронд. — Мы вверяем Джилсепони твоей заботе и передаем тебе ее камни. Дальнейшая судьба и того и другого — не проблема тол'алфар.

Джуравиль вздрогнул, услышав эти слова. Решение Дасслеронд, принятое еще там, в полях, где они нашли Пони почти при смерти, казалось ему жестоким. Но что делать? Он вынужден был смириться с этим решением.

— У н-н-нас есть д-д-друзья, — запинаясь сказал Белстер. — Бехренский моряк…

— Меня это не интересует, — холодно оборвала его госпожа Дасслеронд. — Вы, люди, сражаетесь между собой. Ну что же, это ваш выбор. Полагаю, я сделала для этой женщины больше, чем любой из вас заслуживает. Решай сам, что тебе делать с ней. Она ввязалась в схватку с отцом-настоятелем и, по моему мнению, поступила неправильно, хотя я не желаю ей зла.

Не успел Белстер сказать ни слова, как Дасслеронд в сопровождении остальных эльфов покинула подвал трактира. Белстер вслед за ними поднялся по лестнице и, оказавшись наверху, вручил камни испуганной Дейнси. Нервно проводив взглядом удивительных гостей, Дейнси бросилась в подвал, к Пони.

— Я никак не могу повлиять на ваше решение? — сделал последнюю попытку Белстер, обращаясь к госпоже Дасслеронд.

Вереница эльфов остановилась, давая возможность одному из них подойти к открытому окну и переглянуться с разведчиком в проулке. Тот подал знак, что все спокойно.

— Нужно как можно скорее забрать ее отсюда, — ответила Дасслеронд. — Здесь отец-настоятель будет искать ее, и здесь он ее найдет. Спрячьте ее куда-нибудь и уходите сами, вот вам мой совет.

И с этими словами эльфы ушли, оставив Белстера около открытого окна, испуганного и растерянного. Он уже выслал Мэллори и Прима О'Брайена разведать, каким путем можно будет скрыться. Оставалось лишь надеяться, что капитан Альюмет и другие бехренцы примут Пони и всех остальных.

Так Белстер стоял довольно долго, глядя перед собой невидящим взглядом и обдумывая ситуацию.

— Она очнулась, — послышался позади него голос Дейнси. Белстер тут же кинулся к лестнице, но Дейнси остановила его, схватив за руку. — Совсем ненадолго. Но этого ей хватило, чтобы понять: ребенка в животе у нее нет.

Белстер вздрогнул от сочувствия к Пони, совсем юной женщине, успевшей за свою короткую жизнь пережить так много трагедий.

— Она сказала, что Маркворт убил его, — продолжала Дейнси. — Сказала, что там, на поле, ее будто ужалило что-то. Она поняла, что этот подлец нанес ей удар. И поклялась, что прикончит его.

Белстер покачал головой, вздохнул и вытер слезы. Бедная Пони, с душой, разодранной на части, во власти гнева и ненависти.

— А потом она заплакала и снова потеряла сознание. Наверное, просто была не в силах выносить такую боль, — сказала Дейнси.

— Это хорошо, что она очнулась, — сказал Белстер. Дейнси положила руки ему на плечи, пытаясь успокоить.

— Она могла вообще не выжить. Ей плохо, Белстер, очень плохо. Пожалуйста, не забывай об этом.

Белстер испустил еще один долгий вздох.

В трактир вошел явно очень расстроенный Хизкомб Мэллори.


— Их слишком много, — сказал Смотритель, и это был едва ли не первый случай, когда Элбрайн уловил в его голосе нотки тревоги. — Я-то думал, что проклятые твари постараются убежать подальше отсюда, где столько их погибло во время взрыва.

— Они и убежали, а потом вернулись в отчаянной надежде, что их предводитель жив, — ответил Полуночник.

— И, похоже, никуда больше не собираются уходить, — сказал кентавр.

Элбрайн непроизвольно перевел взгляд на юг.

— Мы зашли слишком далеко, чтобы сейчас отступить, — решительно заявил брат Браумин и посмотрел на гребень горы, возвышающийся над чашей Барбакана. — Даже епископ Де'Уннеро не смог остановить нас; мало того, его солдаты отправились с нами!

Это правда, подумал Полуночник. Последние несколько дней дались им очень нелегко. Пробираясь по горам, они боролись с холодными ветрами, утопали в глубоком снегу и вот теперь остановились у перевала, того самого, который Элбрайн и остальные уже преодолевали, когда в прошлый раз шли к горе Аида. С того места, где они сейчас стояли, открывался вид на развороченную, имеющую форму чаши долину, где когда-то раскинула лагерь гигантская армия демона дактиля. Местность производила удручающее впечатление; казалось, погибло все живое. Даже снежный покров не скрадывал картину серой пустоты и всепоглощающего разрушения, которому подверглась гора Аида. Впрочем, Браумина это зрелище скорее радовало; он полагал, что монстры побоятся приближаться сюда. А иначе как бы исполнилась его мечта — превращение могилы Эвелина в святилище, новый символ нового ордена?

Однако в первую же ночь, проведенную на гребне горы, они заметили далекие огни. Смотритель тут же отправился на разведку и принес удручающее известие.

Элбрайн перевел взгляд на кентавра, ожидая, что тот поможет ему принять решение. Душа Полуночника по-прежнему рвалась на юг, в Палмарис. Де'Уннеро уже, наверное, вернулся в город; а что, если ему станет известно, что и Пони там?

Пони и их еще не родившийся ребенок.

И все же Элбрайн пришел сюда, в далекий Барбакан. Его подгоняло отчаянное стремление монахов и совет Оракула. С тех пор как он в первый раз увидел в зеркале воздетую к небу руку Эвелина, этот образ повторялся при каждом свидании с дядей Мазером. Что пытается втолковать ему Оракул? Элбрайну страстно хотелось наконец получить ответ на этот вопрос.

— Можно добраться до места без боя, — предложил кентавр. — На этой стороне горы не так уж много гоблинов.

— А что, тут только гоблины? — спросил Полуночник.

— Я видел лишь этих мерзких тварей, — ответил Смотритель. — Прячутся в пещерах и щелях вдоль северного и западного отрогов Барбакана.

Элбрайн обежал взглядом раскинувшуюся внизу панораму. Даже отсюда, с такого расстояния, место, где находилась могила Эвелина, притягивало взор. Элбрайн, конечно, не мог разглядеть детали, но удивительный образ и без того ярко запечатлелся в его сознании.

— Еще я видел следы великанов, — продолжал кентавр, — но, похоже, их совсем немного. И никаких признаков проклятых поври.

— Это хорошо, — кивнул Полуночник.

Как и все, кому приходилось иметь дело с коварными и удивительно выносливыми карликами, он не имел ни малейшего желания снова встречаться с ними.

— Получается, что мы сможем добраться туда, — с просветлевшим лицом сказал брат Браумин.

— Но что мы будем делать, когда окажемся на месте? — спросил Полуночник. — Чтобы провести хотя бы одну ночь на развороченной вершине Аиды, нужно развести костер. Огонь тут же заметят наши «соседи», как бы мы ни укрывали его.

— Там есть пещеры, — ответил Браумин, не желая сдаваться, когда до желанной цели уже было рукой подать.

— Спасибо, что напомнил об этом, — с кривой улыбкой заметил кентавр.

— И все же… — гнул свое Браумин.

— Если там есть пещеры, то в них наверняка прячутся гоблины или кое-кто похуже, — прервал его Элбрайн.

Брат Браумин испустил тяжкий вздох и отвернулся.

— Мы зашли слишком далеко, чтобы возвращаться, — вмешался в разговор брат Кастинагис.

— Я пойду на гору Аида, чтобы взглянуть на могилу брата Эвелина, даже если мне придется добираться туда в одиночку, — сказал обычно застенчивый брат Муллахи. — Я готов отдать жизнь, чтобы только увидеть это священное место.

Это решительное заявление, заставшее всех врасплох, прозвучало музыкой для ушей остальных монахов, за исключением, может быть, брата Виссенти. Бедняга так нервничал с момента возвращения кентавра, что весь дрожал.

— И мы тоже пойдем, — вмешался в разговор Шамус Килрони. — По крайней мере некоторые из нас. А остальные останутся здесь сторожить коней.

Элбрайн посмотрел на кентавра, рассчитывая услышать его веское слово, но тот лишь пожал плечами. Судя по всему, его устраивало любое решение.

— Если Смотритель говорит, что можно добраться до места без боя, мне кажется, мы должны рискнуть, — сказал наконец Полуночник. — Мы и впрямь проделали слишком долгий путь. Я тоже, как и брат Муллахи, хочу посетить могилу моего дорогого друга.

В этот момент на тропе показался Роджер.

— Вниз по склону нет ни одного гоблина, — сообщил он. — Путь в долину открыт.

Они тут же тронулись в путь — кентавр и Элбрайн, Роджер и монахи, Шамус Килрони и дюжина солдат. Тиел'марави все еще была слишком слаба, и ее поручили заботам оставшихся солдат. На их попечение оставили также Дара и других коней.

Спускаться вниз было легко, ветер уже сдул снег с тропинок, только кое-где лежал лед. К полудню они были в долине и двинулись вдоль того же самого черного отрога, что и во время первого похода к логову демона. Сейчас здесь было гораздо теплее. Скорее всего, из-за остаточного жара медленно охлаждающегося камня, хотя со времени взрыва прошло уже много месяцев. Хотя, может быть, с беспокойством подумал Элбрайн, внутри горы все еще клокочет расплавленная лава.

— Раскинем лагерь на южном склоне, — решил он. — Здесь много пещер, в которых можно укрыться и от ветра, и от глаз гоблинов.

Вскоре они нашли подходящее место, разожгли костер и мирно проспали рядом с ним всю ночь. Проснулись рано, с волнением предвкушая то, что принесет им новый день, и вскоре отправились в путь вдоль обрушенного, изломанного склона горы. Однако очень скоро надежды сменились страхом. Из пещеры чуть пониже по склону внезапно хлынули гоблины — целая орда! — тыча в их сторону пальцами и завывая. За считанные секунды у подножия горы собралось множество этих уродливых тварей, отрезая путешественникам путь к бегству.

— Их слишком много, чтобы ввязываться в бой, — сказал Полуночник Шамусу, который тут же начал расставлять людей на оборонительные позиции. — Идите дальше, мы с кентавром задержим их.

— Ну, спасибо, что ты и про меня не забыл, — проворчал Смотритель, когда Шамус и остальные скрылись из виду и толпа гоблинов начала приближаться к нему и Элбрайну.

— Должен же я на ком-то скакать, если придется прорываться, — весело ответил Элбрайн.

Они знали, чем рискуют, отправляясь сюда; и теперь, похоже, время расплаты пришло. Однако с того самого дня, как Элбрайн покинул Эндур'Блоу Иннинес, он все время жил рискуя. Такова судьба рейнджера, и он принял ее как единственно для себя возможную. Было больно, конечно, думать о том, что он никогда не увидит Пони и их малыша, но он гнал от себя эти мысли. Он был воином телом и душой. Элбрайн — нет, Полуночник! — решил, что он устроит гоблинам такую бойню, которую они не скоро забудут!

Ближайшие твари находились уже примерно в пятидесяти ярдах. Элбрайн вскинул Крыло Сокола и пригвоздил одного из гоблинов к склону горы. Это слегка замедлило их приближение. Все — и гоблины, и сам Элбрайн, и кентавр — понимали, что на этот раз людям не победить, несмотря на все их мужество.

Теперь стрелы сыпались одна за другой; и множество гоблинов погибло. Но несметное количество продолжало наступать. Вскоре Элбрайн и кентавр вынуждены были занять позицию на узком участке тропы, чтобы к ним нельзя было подобраться сзади, и сменили луки на меч и дубину.

У их ног вырастали огромные груды гоблинов.

Мелькнула даже мысль, что, может быть, им удастся спастись, если они сумеют убить столько гоблинов, что остальные испугаются и убегут. Но потом прямо рядом с Элбрайном и кентавром сверху рухнул огромный кусок скалы, едва не снеся Полуночнику голову.

Кто-то из гоблинов нашел в склоне горы туннель и пробрался наверх. Стало окончательно ясно, что все кончено.

— Беги! — закричал кентавр и ринулся в самую гущу нападающих.

Полуночник повернулся и бросился вверх по тропе, перепрыгивая через камни и вскрикивая, когда их острые края царапали ноги, но не забывая держать наготове лук. Там и тут со скал спрыгивали гоблины и падали, сраженные стрелами. Один монстр плюхнулся с выступа на то место, где они совсем недавно стояли с кентавром, однако сам выступ при этом обломился и полетел вниз, в долину.

Завернув за поворот, Полуночник столкнулся с горсткой поджидающих его гоблинов.


Браумин Херд первым увидел место упокоения Эвелина Десбриса. И хотя он знал, что монстры совсем близко и что, очень может быть, ему не пережить этот день, при виде воздетой к небу руки его охватил священный трепет.

Все девятнадцать человек молча столпились вокруг мумифицированной руки. Даже Роджер и солдаты не жалели, что оказались здесь. Пока все складывалось не так уж плохо, но снизу доносились звуки сражения, и все понимали, что скоро, очень скоро монстры могут добраться и до них.


Внезапная атака Смотрителя принесла, конечно, кое-какие плоды — двое гоблинов рухнули замертво, множество их получили раны и бросились наутек, — но в целом ничего не изменила. Гоблины быстро сориентировались и снова начали окружать его со всех сторон.

В отчаянии он прыгал и лягался, нанося удары копытами. Однако и гоблины сражались как бешеные. Один из них нанес ему удар мечом по задней ноге, оставив на ней глубокий кровоточащий порез. Тем не менее кентавр попытался вырваться из кольца, бросился бежать — и получил удар копьем сначала по крупу, а потом в спину. Хуже того, сброшенный сверху камень сильно оцарапал ему голову и плечо. Ничего не видя залитым кровью глазом, он скакал, слыша позади истошные вопли гоблинов. Какая ирония, думал он, умереть в этих истерзанных взрывом горах, которые однажды уже едва не стали его могилой.


Гоблины были уверены, что застали Полуночника врасплох. Двое, стоящие ближе остальных, бросились на него с дикими, кровожадными воплями.

Однако не так-то просто застать врасплох рейнджера. Одним движением руки он снял тетиву с лука, превратив его тем самым в посох, и начал отбиваться острым кончиком.

Гоблины наступали, один справа, другой слева. Оба думали — это казалось очевидным, — что он попытается отбросить одного из них к обрыву. Рассуждая таким образом, они сделали все, чтобы этого не случилось. Полуночник между тем, размахивая посохом справа налево и обратно с такой скоростью, что не уследит глаз, с силой ударил одного из гоблинов в бок. Монстр с визгом прыгнул на него, но могучий Полуночник оторвал его от себя и швырнул во второго гоблина. Тот перекувырнулся и полетел с обрыва.

Круто развернувшись, Полуночник посохом нанес уцелевшему гоблину сокрушительный удар, отбросив его на землю. И прошел мимо, остановившись лишь на мгновение, чтобы сменить лук на меч и ногой столкнуть гоблина с обрыва.

Четыре оставшихся гоблина с тупым упрямством бросились на него; один из них далеко опережал своих товарищей.

Серебристой молнией сверкнул меч; теперь гоблинов осталось трое.

Их оружие составляли дубинка, меч и копье. Призвав на помощь искусство би'нелле дасада, Полуночник увернулся от удара копья и поднырнул под меч, однако смачного удара дубинкой ему избежать не удалось.

Снова сверкнул меч, гоблин с копьем дико завопил и рухнул на землю. Владелец меча бросился на Полуночника и тоже получил удар, разрубивший его от плеча вниз.

Полуночник резко отпрыгнул вправо и толкнул гоблина с дубинкой плечом в грудь. Тот отлетел, закачался на краю обрыва, но отчаянным усилием сумел удержать равновесие. Подняв голову, он увидел стоящего над ним Полуночника. Гоблин яростно замахал дубинкой, надеясь таким образом защититься от смертоносного меча. Полуночник, однако, не стал пускать в ход оружие, просто сильным ударом кулака скинул гоблина в пропасть.

— Славно потрудился, — раздался голос кентавра, как раз в этот момент вынырнувшего из-за поворота.

Промелькнувшая на лице Полуночника улыбка погасла при виде многочисленных ран Смотрителя и завывания мчащейся вслед за ним орды гоблинов.

Кентавр и человек бросились бежать. Им оставалось одолеть всего один крутой, почти отвесный склон футов десять в высоту, но, не имея возможности разбежаться, кентавр понял, что ему не справиться.

— Я останусь тут, — заявил он, но Полуночник и слышать об этом не хотел.

— Ухватись руками за выступ и подтягивайся наверх, — сказал он, — а я буду толкать тебя сзади.

Сильно сомневаясь, что из этого выйдет что-нибудь путное, Смотритель тем не менее послушался. Встал на дыбы, руками вцепился в край выступа и почувствовал, что Полуночник с рычанием ухватил его сзади.

И вдруг вся эта тысяча фунтов оказалась в воздухе и начала подниматься все выше, выше… И все же недостаточно высоко, чтобы у кентавра хватило сил втянуть себя наверх.

Но тут к нему склонились Роджер и Шамус Килрони, ухватили за руки, потянули на себя. К ним тут же присоединились остальные, и все вместе они сумели перетащить огромное лошадиное тело на плато, в центре которого покоилось тело Эвелина.

Полуночник вскарабкался следом, первым делом нашел взглядом место упокоения Эвелина, и на душе у него полегчало.

Потом на краю выступа показались руки гоблинов, и сражение возобновилось с новой силой. Монстров убивали, сбрасывали со скалы, но все новые и новые карабкались на плато, постепенно оттесняя людей от обрыва. Один солдат с криком боли рухнул на землю с копьем в животе, вскоре упал и брат Делман, получивший мощный удар по голове.

Волоча за собой раненых, люди медленно, но верно отступали и в конце концов сгрудились вокруг торчащей из земли руки Эвелина Десбриса.

Сражение застопорилось; гоблины, которых становилось все больше — сто, потом двести, — начали скапливаться по краю каменной чаши.


Госпожа Дасслеронд и остальные эльфы покинули Палмарис задолго до полуночи и устремились на север, в Кертинеллу, рассчитывая узнать там новости о Полуночнике, прежде чем вернуться к себе домой.

Дасслеронд считала, что они выполнили свою задачу в войне людей. Она собиралась еще раз поговорить с Полуночником, сообщить ему о случившемся с Джилсепони и отругать за то, что он научил свою возлюбленную би'нелле дасада. Королева эльфов не собиралась сдерживать возмущение. Женщина, способная действовать так опрометчиво, не заслуживает дара, который сделал ей Полуночник. Он просчитался.

Подавленный Белли'мар Джуравиль тащился в хвосте эльфийского отряда, часто оглядываясь на Палмарис.

— Прощайте, друзья мои, — говорил он, роняя слова в порывы вечернего ветра. — Полуночник, ты мне как брат, и я не вправе судить тебя. А Джилсепони мне как сестра. Я могу лишь молиться, чтобы наши пути пересеклись снова, чтобы пришло время, когда в наших сердцах воцарится веселье и мы будем не раз встречаться для дружеской беседы среди холмов, подальше от глупой, бессмысленной политической борьбы, которой так увлекаются люди.

Как Джуравилю хотелось, чтобы эти времена и в самом деле наступили! Слезы катились из его золотистых глаз, и это был первый случай в жизни эльфа, когда он плакал из-за человека. В особенности сердце его разрывалось, когда он думал о бедняжке Пони, о том, что, снова пробудившись к жизни, она обнаружит еще одну потерю.

Ему оставалось лишь надеяться, что когда-нибудь — конечно, очень нескоро! — он снова увидится со своими друзьями. Но их враг был так силен! Рано или поздно Полуночник и Пони встретятся с ним лицом к лицу, и Джуравиль вовсе не был уверен, что они победят. В особенности теперь, когда госпожа Дасслеронд приняла решение полностью устраниться от вмешательства в дела людей.

Он долго плелся позади своих товарищей, то и дело бросая несчастные взгляды в сторону Палмариса, где теперь Пони угрожает величайшая опасность. Да и Полуночник тоже, наверное, вскоре там объявится. Что их ожидает?

Далеко впереди госпожа Дасслеронд запела тиесттиел, звездную песнь эльфов — едва ли не самое большое из всех доступных тол'алфар удовольствий.

Остальные эльфы вторили ей, но только не Белли'мар Джуравиль. Ему не пелось, так тяжело было на сердце.


— Может, это совсем неплохое место, чтобы встретить смерть, — мрачно заметил Полуночник.

— Только пусть это произойдет не сейчас, — ответил Смотритель.

Брат Виссенти заплакал; Роджер попытался успокоить его, но плечи молодого монаха по-прежнему сотрясались от рыданий.

— Мы — наследники Эвелина Десбриса, — нараспев, как во время богослужений, начал брат Браумин. — Пусть нам суждено погибнуть, но будущее все равно за нами. Мы первые, но не последние. Найдутся и другие, чьи сердца приведут их сюда. Следуя за своей путеводной звездой, мы нашли путь к Богу и потому будем благословенны даже в смерти.

Он низко склонился над умирающим солдатом, чтобы тот тоже мог слышать молитву и упокоился с миром. И раненый перестал вздрагивать и жалобно стонать, и Виссенти перестал плакать — все вслушивались в слова молитвы, которые нараспев произносил брат Браумин Херд.

Спустя несколько минут его прервал Шамус Килрони.

— Они приближаются, — сказал он.

— Будем молиться! — воскликнул брат Браумин.

— Будем сражаться, — с мрачным видом поправил его Полуночник. Однако, бросив взгляд на коленопреклоненных монахов, добавил с улыбкой: — Сражаться и молиться.

И так они молились нараспев, а гоблины, сотни гоблинов, медленно сужали круг. Но потом речитатив смолк; все до одного внезапно услышали жужжащий, странно гулкий звук.

— Она выбрала самое подходящее время, чтобы взорваться снова, — пробормотал кентавр, глядя на гору у себя под ногами.

Внезапно гоблины бросились в атаку, и люди забыли обо всем остальном.

Но тут во все стороны от руки Эвелина начала распространяться мощная пульсация, сопровождающаяся громким стонущим звуком, и все — люди, кентавр и гоблины — испуганно замерли. Вскоре быстро расширяющееся кольцо пурпурной энергии вышло за пределы маленькой группы, сгрудившейся в центре плато, докатилось до гоблинов и прошло сквозь их тела. За первым кольцом последовало второе, третье. Все они неудержимо, словно волны прилива, надвигались на ошеломленных монстров.

Гоблины удивленно разинули рты, однако не издали ни звука. Попытались убежать, но могли двинуть лишь верхней частью туловища; их ноги, казалось, приросли к камню.

Люди и кентавр с содроганием следили за тем, как тела монстров обретали прозрачность. Стали видны их скелеты.

А потом от целой армии гоблинов остались лишь кости.

Сотни скелетов с глухим шуршащим звуком осыпались на землю.

Брат Браумин упал ниц перед воздетой к небу рукой Эвелина и воскликнул, рыдая:

— Чудо! Великое чудо!

И ни Элбрайн, ни кентавр, вообще скептически относящийся ко всем человеческим религиям, от которых, по его мнению, было мало толку, не нашли слов, чтобы возразить брату Браумину; они были так потрясены, что лишились дара речи.

Загрузка...