Дело "Труба". Святой десант

НЕВТЕЛАПЫ

Его высокобесподобие Брехли Трепп скомканной грудой лежал на дне расщелины и удрученно качал головой. К его предельной досаде, несколько минут тому назад он пришел в сознание. Проклиная свое нынешнее положение, Трепп поднял взгляд на пару сотен футов вверх — к тонкой трещинке дневного света и останкам гнилого моста, с которого он недавно сверзился.

Это было просто несправедливо. Как он сумел такое пережить? Да еще так безболезненно? Брехли Трепп снова покачал головой и сел, неодобрительно цокая языком, пока взгляд его шуровал между бугров и впадин расщелины стены, выискивая зацепки и возможные способы спасения. Он никак не мог остаться здесь, внизу. Он же подохнет здесь с голоду! Если только еще раньше не загнется от жестокого разочарования. Стоило только подумать о всех тех душах, которых он уже должен был спасать! Трепп жалобно захныкал, потом сел и уставился в небо.

Несколько кратких секунд проповедник сидел и прикидывал, не будет ли простое сидение здесь, безделье и смерть от отсутствия пищи равносильно самоубийству. И пришел к выводу, что не стоит нарываться на вечные муки в попытке это выяснить.

Ну уж нет, решил Брехли Трепп. Вверх, только вверх и прочь отсюда. Никакого выбора. Слишком много душ нуждаются в том, чтобы услышать от него Благие Вести. А потому никак нельзя ему просто сидеть здесь, купаясь в бесконечных озерах жалости к самому себе. Он должен был встать, выбраться отсюда, а затем найти другой, более успешный и подходящий способ получения нужного пропуска для прохода в соответствующие врата.

Брехли Трепп неуверенно поднялся, уперся одной ногой в один край расщелины, второй — в другой край, и приготовился две сотни футов подниматься вверх, упираясь в обе стенки одновременно, — так поднимается вор по дымовой трубе. Проповедник перевел дыхание, оттолкнулся — и дико заверещал, когда его ноги по самые лодыжки ушли в скалу. Ужас схватил Треппа за горло, немилосердно его душа. Ему вдруг показалось, будто стены сходятся, сжимая его.

Во всех местах, где Брехли Трепп распространял свои столь многочисленные и столь прибыльные варианты Благой Вести, ему еще никогда не приходилось оказываться в такой узкой дыре. Неудивительно, что его разум играл с ним злые шутки. Не слишком приятно было вдруг обнаружить себя на глубине в две сотни футов в предельно узкой расщелине без всякого выхода оттуда.

В тот самый момент, когда Трепп уже собирался было ослабить хватку за свой разум и с облегчением скользнуть в безумие, над ним вдруг возникла вспышка слепящего света. Она окружала две пары машущих крыл, которые стремительно проносились по расщелине, словно бы что-то там выискивая.

Челюсть Брехли Треппа отпала, когда тысячесвечевой прожектор вспыхнул еще ярче, а затем к нему присоединился головокружительно-тонкий хор ангельских голосов, контрапунктом к которому звучали неистовые переборы арфы.

С соответствующим эфирным звуковым сопровождением две сотрудницы Парангелической службы вынеслись из светового круга, подхватили Треппа под руки и потянули его в небо с дюжиной сирен на прицепе.

— Ах как скверно, — принялась укорять проповедника Агнуса, ангельская перехватчица, расположившаяся у его левой руки, пока ее крылья мощно несли их вверх. — Как нехорошо! Вы пытались спастись, не так ли? Нет, вам ни в коем случае не следовало этого делать! Хорошо еще, что вы не успели уйти далеко, а то мы вообще могли бы вас не найти, правда, Флорри?

— Очень даже могли бы, — ответила другая ангелица, силясь быть услышанной поверх воющих позади сирен.

— Так легко заблудиться и куда-нибудь убрести. Знаете ли вы о том, что девяносто процентов всех потерянных душ теряются в первые же десять минут? — без умолку болтала Агнуса, пока ее белый фартук хлопал на ветерке.

— Девяносто пять, — уточнила Флорри, после чего повернула голову и проревела что-то сиренам. Те угомонились и полетели прочь — на поиски какого-нибудь другого несчастного случая.

Брехли Трепп испытывал нешуточное замешательство.

— При чем тут потерянные души? — пробормотал он.

— Очень даже при чем, — ответила Агнуса. — Еще несколько минут, и вы бы куда-нибудь убрели. Стали бы потерянной душой, понимаете?

— Как так? Ведь я пока еще жив…

— Ах, дорогуша, — ангельски улыбнулась Агнуса. — Будь вы живы, разве бы вы были здесь? Тогда бы мы вам, милый мой, не понадобились…

— Но… — Только когда у него оказалось немного времени на раздумья, Трепп попытался обдумать этот новый клочок информации. Несмотря на все поучения и проповеди, что безостановочно струились у него изо рта, ему никогда еще не доводилось сесть и прикинуть, каким именно должен оказаться его переход в загробную жизнь. Для начала он не ожидал, что все это будет связано с такой клаустрофобией.

— Но я… я могу двигаться и… А как насчет моего тела? Я хочу видеть мое тело! — воскликнул проповедник, глядя вниз между растопыренных пальцев своих ног. К тому времени расщелина уже почти скрылась из вида. В животе у Треппа взбурлило. К этому добавилось дикое головокружение. — Где мое…

— Бросьте вы беспокоиться о вашем теле. С ним все в полном порядке. Оно отдано во власть полного биологического распада, — заверила его Агнуса. — Каких-то несколько лет, и вы даже не узнаете, что оно вообще когда-то там было.

— Что? — Осознание происшедшего не просто взошло в мозгу Треппа. Оно появилось из-за горизонта дико орущим, с воющими горнами и безумно размахивающими знаменами.

— Так вы говорите, что я действительно у?.. — с возбужденной дрожью в голосе спросил проповедник.

— Мы предпочитаем термин «душевно призваны», — поправила его Агнуса. — Для некоторых наших клиентов он звучит не так тревожно.

— Скажите некоторым нашим клиентам слово «мертвец», и они тут же вконец изрыдаются, — с укором в голосе добавила Флорри. — Все это так прискорбно. Посмотрели бы вы на состояние некоторых душ, если вы вдруг случайно слово оброните «труп». Ах, дорогуша, тут же потоки слез, жуткий вой, скрип зубами и все такое прочее. Просто возмутительное поведение. Возмутительное! Впрочем, я вижу, что вас подобные вульгарные эпитеты не так сильно волнуют. Правда?

Тут Флорри посмотрела на ухмылку Треппа, и великое множество разных вопросов пришло ей на ум. Считанные разы она встречала клиентов, которых бы так радовало пребывание здесь.

— Тяжелая жизнь? — спросила она и тут же быстро добавила: — Нет-нет, дорогуша, не рассказывайте. Позвольте мне самой догадаться. Гм… вы так счастливы, потому что ваш сын, никчемный обормот, не получил шанса изменить завещание в свою пользу и теперь не сможет прибрать к рукам вашу компанию… ах нет. У вас же совсем не та одежда, чтобы… гм…

— Ага, вот мы уже и прибыли, — перебила Агнуса, немало обрадованная тем, что у нее появился шанс прервать досадный поток бессмысленной болтовни Флорри. Она указала вперед, как только они вынеслись из большой гряды облаков.

— Что? — возмутился Трепп. — Уже прибыли? — За все годы миссионерской работы ему никогда не приходило в голову, что Аррай может быть расположен так близко. — Но я еще не готов!

— Ну, дорогуша, нам, знаете ли, болтаться тут некогда, — с укоризной отозвалась Агнуса.

— Особенно теперь, когда ввели эту Хартию Нетерпения, — проворчала Флорри. — Это просто черт знает что. Согласно главной канцелярии, мы должны доставлять всех недавно усопших в течение трех минут, иначе, как там прикидывают, они начинают вести себя беспокойно и раздражительно. А подобные вещи в Аррае непозволительны. И все-таки мы с Агнусой классная команда!

Взмахнув крылами, они притормозили и пронеслись через массивные врата, которые словно бы плавали на своей собственной гряде облаков.

— Мило, не правда ли? — осведомилась у Треппа Агнуса, указывая на золотую филигрань декоративных накладных панелей.

— Агнусу это всегда так радует, — сказала Флорри. — Но раз уж на то пошло, к некоторому количеству двадцатичетырехкаратного нектара с целым амбаром сухого льда она тоже очень неравнодушна. А по-моему, следовало сохранить старый портикуллис — у него был определенный простоватый шарм. Но нет же. Опять эта Хартия Нетерпения постаралась…

— Силы, которые прикинули, что куда большим успокоением для вновь прибывших будет этот миленький знакомый вход. Так менее травмируется психика, — пояснила Агнуса.

— Дайте публике то, что ей знакомо. Пусть она будет счастлива, — проворчала Флорри. — А лично мне первым делом хотелось бы знать, кто решил, что врата сплошь из золота и жемчугов вообще поднимают настроение.

— Пророки, разве не так? И это очень мило с их стороны. По-моему, врата просто чудесные, — с энтузиазмом отозвалась Агнуса, приводя в порядок свои перышки и готовясь к идеальной посадке. Брехли Треппу было очевидно, что она проделывала это уже не раз.

— Тот, кто это придумал, не имел ни малейшего понятия о бюджете — вот что я вам скажу. Там что, думают, что мы тут деньги в огороде выращиваем? — пожаловалась Флорри. Повернувшись к Треппу, она добавила: — Из-за этого пришлось повременить с несколькими сотнями херувимов. Вся эта роскошь целое состояние стоит! — Проповеднику несложно было себе представить, как ангелица выбалтывает те же самые жалобы через какую-нибудь невысокую изгородь меж двух соседних гряд облаков.

С самым нежнейшим из касаний две сплетничающих ангелицы опустили Брехли Треппа и повели его к концу длинной очереди, что тянулась через большую посадочную площадку.

Флорри снова принялась изливать поток жалоб.

— Как все это характерно! — простонала она, оглядывая цепочку недавно прибывших. — Мы прямо-таки в лепешку расшибаемся, делаем все от нас зависящее, чтобы добраться сюда как можно быстрее, — и что происходит дальше? Нам приходится ждать поблизости, пока нас туда допустят! Тьфу! А знаете ли вы, что, согласно Хартии Нетерпения, эта процедура должна занимать не более двух минут, после чего…

— Добрый день, дамы, — раздался богато модулированный голос буквально за самыми крыльями двух ангелиц.

— Ну вот, ты своего добилась, — самым уголком рта прошипела Агнуса. — Это все твой язык. А ведь я тебя насчет критики уже предупреждала. Они, знаешь ли, не очень-то ее любят…

— Работенки сегодня хватает, не правда ли? — перебила Агнусу дородная бородатая фигура, почесывая большим пальцем ноздрю.

— Я тут как раз моей коллеге об этом и говорила… — начала было Флорри, но тут же осеклась, получив быстрый пинок по ангельской ножке от невинно улыбающейся Агнусы.

Бородатый остановился меж двух ангелиц, излишне любовно обнял их мускулистые плечи и широко ухмыльнулся.

— А малость подкрепиться вы не желаете? — поинтересовался он, приложенной куда надо сандалией отталкивая Треппа назад.

Прежде чем ангелицы успели ответить, шипучие кружки нектарного меда появились у них в руках, так и умоляя себя выпить.

Алкан широко ухмылялся, пока они неуверенно делали реверансы и за считанные секунды опорожняли кружки. Работниц Парангелической службы вечно мучила жажда. Мгновение спустя появилась еще одна кружка для каждой и опять замяукала, требуя немедленного опорожнения.

На сей раз, пока внимание Агнусы и Флорри было целиком сосредоточено на содержимом их кружек, Алкан повернулся к Треппу и указал на отдаленную скалу в темном углу.

— Спрячься вон там, — прошептал он.

— Да. Вот это напиток, я вам скажу, — заявила Флорри и улыбнулась в манере, которую вполне можно было бы описать как ангельскую. — Нешуточная жажда начинает мучить, пока всю эту публику без конца сюда поднимаешь… Постойте. Куда же он делся? — Она принялась отчаянно крутить головой, ища Треппа. — Пропал, чтоб его! Я сразу поняла, что с ним будут проблемы, — как только его увидела.

— Убрел невесть куда! — подхватила ее мысль Агнуса. — Как характерно! Блестяще! Нет, просто здорово! Вот теперь наше среднее время и впрямь полетит к дьяволу, если нам придется искать по всей округе этого мелкого засранца…

— Ах, дамы, дамы, — принялся утешать их Алкан, нацепляя на физиономию отчетливо виноватое выражение. — Мне так жаль. Ведь это я виноват. Как мне теперь исправиться?

— Вы можете пойти и сами поискать эту вшивую мелочь… — начала Флорри.

— Нет, — отрезала Агнуса. — Это наша работа. Крепко ухватив Агнусу за плечо, Флорри хрипло зашептала ей в самое ухо.

— Послушай, если бы он не пришел сюда и нас не отвлек…

— Она права, — вздохнул Алкан, изо всех сил прислушиваясь. — Это я виноват. Пожалуйста, предоставьте все это дело мне. Я непременно его найду.

— Честно говоря, я не думаю, что мы должны оставлять все на ваше… — начала Агнуса.

— А я не понимаю, почему мое вмешательство должно вызвать прискорбное падение столь выстраданной вами цифры среднего сбора… — заметил Алкан.

— Ты сама прекрасно знаешь, что он прав, — поддержала его Флорри. — Как я тебе и сказала. Идем. Нам надо души спасать!

— Да, но он… — начала было Агнуса.

— Все с ним будет в порядке, — разбушевалась Флорри. — Только подумай о той панике, которую могут испытать наши следующие клиенты, когда они очнутся мертвыми, а рядом не окажется никого, кто объяснит им, что произошло. Ты что, хочешь оставить их в панике и смятении?

Этого для Агнусы оказалось более чем достаточно.

— Найдите его, — взмолилась она к Алкану, отдавая ему свою кружку.

— Еще увидимся, чтобы эту емкость наполнить? А, приятель? — игриво спросила Флорри, тоже возвращая кружку.

— Может статься, — ухмыльнулся Алкан и стал наблюдать, как ангелицы из Парангелической службы, хлопая крыльями, взмывают в воздух и проносятся через Аррайские врата.

Жадно потирая ладони, пока кружки со звяканьем обращались в ничто, он резко развернулся и помчался к темной скале в самом углу.

— Сюда, — прохрипело божество, бесцеремонно утягивая Брехли Треппа через маленькую дверцу.

— А это далеко? Вообще-то мне бы хотелось начать уже сейчас… — залопотал Трепп, думая о том, что обращение с ним ангелиц было куда предпочтительнее.

— Да-да. Именно этим вы и займетесь. В конечном итоге вы все-таки приступили к исполнению своей величайшей миссии, — ухмыльнулся Алкан. — А теперь вниз, — добавил он, хлопая в ладоши, и со странным шипением его высокобесподобие Брехли Трепп из Речистой Миссии внезапно исчез.

Его визит, нанесенный в Аррай, оказался самым кратким за всю историю последнего.

В просторной пирамидальной пещере Главного муниципального храма Аксолотля воздух буквально звенел, наэлектризованный возбуждением. Все сиденья в крутом ступенчатом амфитеатре стонали под тяжестью беспрерывно ерзающих граждан Аксолотля, давно уже готовых и полных нервозности, пока поднятие занавеса на сегодняшнем шоу рокотало все ближе.

Погребенные глубоко в этом скрипе, звоне и гудении, три постукивания крошечной бамбуковой палочки по дереву оказались не услышанными почти никем. А вот внезапное извержение оркестра сразу же было замечено. Какофония казу и окарин смешалась в мгновенно узнаваемый радостный мотив, и толпа дружно вскочила на ноги, крича и радуясь, швыряя ермолки аж к самому своду зала.

По ту сторону тяжелого занавеса помощник режиссера дал сигнал двум фигурам по краям. Обе фигуры тут же подскочили к соответствующим канатам и потянули. Тут же ярко-красный занавес стал подниматься, а высоко в крыше большое зеркало заскользило вбок. Уловив луч дневного света, оно отразило его от своей блестящей поверхности и каскадом послало по аккуратнейшим образом выстроенному ряду других зеркал и линз. И в тот самый миг, когда занавес обнажил сцену, там, словно бы из ниоткуда, вдруг вспыхнуло световое пятно.

От криков восторга загремела черепица на крыше, когда ухмыляющаяся фигура конферансье Блинни Плутта вступила в лужицу света, подняла руки и громогласно объявила:

— Будущее сейчас здесь…

И толпа дружно заорала в ответ:

— Будущее прекрасно!

Невесть как угомонив толпу до относительного спокойствия, Блинни Плутт снова радостно поднял руки и прокричал:

— Дамы и господа, добро пожаловать на сегодняшнее представление «Сам себе пророк!», сценически-игрового шоу, которое вкладывает ваше будущее в ваши руки!

Вряд ли следует добавлять, что толпа взорвалась на это какофонией аплодисментов.

Профессиональный конферансье, Блинни Плутт еще несколько минут ходил вокруг да около, излагая цветистое вступление, пока публика истощала свое возбуждение, точно колония тюленей. Блинни прекрасно знал, что может в любой момент снова довести их до бешено-неистового фанатизма одним щелчком броской фразы. Особенно сегодня, в день главного финала игрового шоу «Сам себе пророк!»

Как бы рассеянно конферансье порылся в кармане, когда мерцающая ассистентка в столь же мерцающей тунике втолкнула на сцену стол. Затем Блинни Плутт с кривой усмешкой и лукавым подмигиванием извлек из кармана пригоршню причудливо украшенных костяных кубиков.

— Пора узнать, что скажут кости! — заявил он, потряс кубики и рассыпал их по столу. Толпа в легком замешательстве наблюдала. Зачем Блинни это делал? Ему не требовалось консультироваться с костями, чтобы выяснить, кем будут сегодняшние соперницы, — он уже знал ответ. Ведь сегодня был финал. И соперницами являлись…

— И соперницами являются… — объявил конферансье, загадочно вглядываясь в рассыпанные кости. Затем он выпрямился, пожал плечами и еще раз ухмыльнулся. — Но ведь мы их уже знаем, не так ли, дамы и господа? Скажите: «Да, Блин»!

И публика послушно крикнула в ответ:

— Да, Блин!

— Верно, так оно и есть. Мы уже их видели, мы ими восторгались, мы просили судьбу проявить к ним благосклонность… Вот они, снова в игре, прелестная Взупна Гой и несравненная Нибель Меса. Наградите же их аплодисментами!

Мерцающая ассистентка вывела двух девушек и поставила их в центре сцены, по обе стороны от Блинни Плутта. Глаза конферансье заметно выпучились, когда перед ним прошагала пышная Нибель. А ладони у него аж вспотели.

— Итак, вначале о тебе, Взупна. Три месяца тому назад ты в жестком соперничестве победила в игре «Расставь свои знаки». Победила совершенно случайно, когда предсказала места в финале, а также объем ежемесячной бесплатной раздачи бакалейных товаров фирмой «Патиссон и компания», которой ныне владеет всеми нами уважаемый Бак Лажан. Скажи: «Да, Блин!»

— Да, Блин! — жалобно протянула Взупна.

Тут взгляд Блинни Плутта развернулся, чтобы тоскующе задержаться на мисс Меса.

— А теперь… ослепительно прекрасная Нибель, — объявил конферансье. Девушка ловко помахала темными завитыми ресницами. — Ты… э-э… у тебя 38—24—32 [3], роскошно светлые волосы, все натуральное, как здесь говорится, — Блинни помахал небольшим куском высушенного на солнце бамбукового листа и оскалился белозубой улыбкой в адрес толпы. Толпа послушно рассмеялась. — И ты с легкостью дошла до финала. Скажи: «Да, Блин!»

— О да, Блин! Я так рада быть здесь, — проворковала Нибель самым томным голоском и с притворной застенчивостью помахала ручкой аудитории.

Взупна Гой злобно оскалилась. А колени Блинни чуть не дали слабину. Однако в этот самый момент оркестр из казу и окарин взорвался четырехтактной вариацией главной темы, резко выдергивая Плутта из мысленного раздевания сочной и ногастой Нибели.

— А этот мотив означает, что настала пора для «Игры в предсказание»! — Конферансье повернулся, обнял Нибель за осиную талию и подвел ее к деревянным постаментам по пояс вышиной, украшенным их именами. Взупна, хмурясь, топала следом.

Без всякой задержки Блинни пустился в уже знакомое всем введение.

— Мы задали одной сотне разных пророков ряд вопросов и попросили их выбрать один верный ответ. Я должен буду задать прелестным противницам… прошу прощения, двум финалисткам те же самые вопросы, и вам потребуется выбрать тот ответ, который, по вашему мнению, является правильным. Итак, мы начинаем. Вопрос номер один… — Он взял с верха своей кафедры пачку пергаментных карточек, согнул ее и откашлялся. Нибель Меса опять впечатляюще помахала ресницами.

— Итак, вопрос первый. Мы опросили одну сотню пророков, задав им один-единственный вопрос: использовали ли они когда-либо свои предсказательные способности для соблазнения девушки. Их ответы были таковы:

а) Нет, конечно, это резко понизило бы репутацию всех пророческих прозрений в нашем обществе, да и вообще — как вы вообще смеете задавать столь грубый и унизительный вопрос?; б) Да, но только если мой лосьон после бритья вкупе с приношением недавно срезанных ароматных цветов не сумели растопить ее замерзшее сердце. Только моей жене ни в коем случае об этом не говорите! и, наконец, в) Конечно, всякий раз. Если у вас такой дар имеется, надо по максимуму им воспользоваться!

— Ну а теперь у вас есть тридцать секунд, чтобы решить, какой ответ был наиболее популярным. Итак, отсчет пошел, — завершил свою речь Блинни. Оркестр выдул еще один мотивчик с отчетливым привкусом клюквы, пока две соперницы напряженно думали под завороженными взглядами многочисленной аудитории.

Очень скоро музыка прекратилась, и густая тишина окутала храм.

— Итак, дамы, открывайте ваши листы, — с ухмылкой подстегнул соперниц Плутт. Нибель гордо подняла над головой бамбуковый лист с буквой «Б», тогда как Взупна прижимала к груди лист с буквой «А». Толпа дружно ахнула.

— Что ж, дамы, имеется небольшое расхождение. Либо одна из вас права и она достигнет важного преимущества, делая еще один шаг к главному призу в игровом шоу «Сам себе пророк!», либо вы обе ошибаетесь! Кто может это знать? Разумеется, только карты!

Мерцающая ассистентка просеменила через сцену, гордо неся единственный золотистый конверт на бархатной подушечке. Она помедлила перед Блинни, сделала книксен и помахала ему ресницами. Однако внимание конферансье было в тот момент целиком сосредоточено на ложбинке между грудей прелестной Нибель, а потому он просто схватил конверт с подушечки и сразу же его открыл. Ухмылка на его физиономии еще лишь мгновение помедлила, прежде чем пропасть. С листка пергамента на него уставилась немигающая буква «А».

— Ах, дамы, дамы, лишь одна из вас ошибается. И я до смерти боюсь сказать, так меня это ранит, но это ты, дорогая моя Нибель Меса. — Плутт держал девушку за руку и заглядывал ей прямо в глаза, точно преданный кавалер, утешающий свою возлюбленную. — С тобой все хорошо? Скажи: «Да, Блин!»

— Да, Блин. Это ведь только первый раунд, — заметила Нибель. — Есть еще масса времени, чтобы наверстать упущенное.

Блинни лучился улыбкой, похлопывая девушку по плечу и разворачиваясь в другую сторону. «Как дерзко, как отважно!» — самозабвенно подумал он и снова подскочил к центру сцены.

Взупна помрачнела.

— Итак, дамы и господа, давайте посмотрим, сумеет ли Нибель наверстать упущенное. Вопрос второй. Мы спросили сто пятьдесят различных пророков, что они используют, чтобы сохранять свои магические кристаллы сияющими. Ответы были следующими: а) Просто плюю и полирую; б) Применяю патентованный, не оставляющий царапин Суперочиститель магических кристаллов с кондиционером для рук и в) Быстро-быстро тру подходящей замшей. Итак, дамы, выбор за вами. Начинайте думать. Время пошло!

Оркестр опять послушно загремел, а Блинни повернулся к аудитории:

— Нашей гостье Нибели явно не требуется давать никаких советов, как поддерживать свою сияющую чистоту. Вы только на нее посмотрите — прекрасно ухоженная, роскошно…

Внезапно музыка прекратилась, и мерцающая ассистентка засеменила с ответом на подушечке. Соперницы подняли свои ответы, чтобы все их увидели. Взупна демонстрировала безапелляционную букву «Б», а Нибель энергично размахивала буквой «А».

— Ого, у нас опять различие во взглядах, — заметил Блинни, внутренне корчась от возбуждения. — Теперь это уже становится интересно. Так наверстает Нибель упущенное или нет?

Немного повозившись с конвертом, конферансье вытянул оттуда ответ. И с колоссальным облегчением продемонстрировал публике отчетливую букву «А», держа ее повыше, чтобы все видели. Затем он издевательски помахал этой буквой перед носом у насупившей брови Взупны.

— Итак, вопрос третий, который должен решить, кто станет играть в «Расставь свои знаки» за звездный приз сегодняшнего вечера! Мы попросили пять дюжин аромафутуристов назвать эфирное масло, которое с наибольшей вероятностью должно принести успех на сегодняшнем шоу. Итак, а) Пачули; б) Гофер и в) Иланг-иланг. Дамы, выбирайте ваш запах!

Оркестр бросил свои инструменты, сжал кулаки и бешено забарабанил по краю сцены в импровизированной барабанной дроби. К несчастью, ударник перед финалом так переволновался, что начисто забыл упаковать барабаны.

Тридцатью секундами размышления позже Блинни Плутт вскинул руки в наэлектризованном воздухе, размахивая ими в знак того, чтобы соперницы прекратили думать и подняли буквы. Девушки повиновались. Взупна Гой злобно толкнула к нему под нос букву «А», тогда как Нибель Меса глупо заулыбалась, стоя под буквой «В».

Поверх басового квазибарабанного боя от оркестра и приглушенного шушуканья от взволнованной публики Блинни объявил:

— Ну вот, дамы и господа. Теперь только одна из наших финалисток пройдет дальше, чтобы бросить вызов звездам в кульминационной игре «Расставь свои знаки». Будет это бесподобно прекрасная Нибель Меса? Или Взупна Гой? Мы имеем два разных ответа — и только один верный. Который же? — Он вытянул руку, и мерцающая ассистентка послушно притопала с конвертом.

Театрально схватив конверт, крепко прижав его к груди и прошагав к передней части сцены, конферансье в приглушенно-мелодраматических тонах спросил:

— Кто же это будет?

Публика затаила дыхание.

Разумеется, настоящий ответ ровным счетом ничего не значил. Блинни уже знал результат. Он его неделями планировал. С тех самых пор, как положил свой похотливый глаз на ложбинку меж грудей роскошной мисс Меса.

Пока часть аудитории синела и багровела, конферансье открыл конверт, вынул ответ и прижал его к своей колотящейся груди. Затем он быстро оглянулся через плечо, уточняя для себя ответы девушек. Негоже было бы сейчас напортачить. После стольких трудов и усилий.

— Если на этой карточке значится буква «В», я присоединюсь к прекрасной Нибели, которая будет играть в «Расставь свои знаки». А если буква «А», это будет Взупна, — пренебрежительно добавил Плутт. — Итак, ответ… — Он оторвал карточку от груди, и ему в глаза укоризненно глянула буква «А».

— Ответ… ответ — «В»! — объявил Блинни Плутт, смял карточку, сунул ее поглубже во внутренний карман своей тоги и торжественно прошел по сцене, чтобы ухватить Нибель Месу за талию и провальсировать с ней под сопровождение главной темы всего шоу.

— Мои поздравления, Нибель Меса! — объявил конферансье несколькими минутами позже, когда он снова нашел светлую точку в центре сцены и довел публику до предельно лихорадочного гула. — Итак, ты прошла в финал игрового шоу «Сам себе пророк!» — Затем Плутт неохотно повернулся и обратился к проигравшей: — Впрочем, и ты, Взупна Гой, не уходишь с пустыми руками. Наше сегодняшнее шоу было спонсировано замечательными людьми из компании «Божественная чистка». И благодаря им ты уйдешь с годовым запасом патентованного, не оставляющего царапин Суперочистителя магических кристаллов с кондиционером для рук. Пожалуйста, удостойте ее аплодисментов, ведь она была… настоящей противницей!

Мгновение спустя Взупна Гой была утянута со сцены мерцающей ассистенткой — чтобы следующие несколько недель тщетно пытаться прикинуть, что именно ей делать с годовым запасом патентованного, не оставляющего царапин Суперочистителя магических кристаллов с кондиционером для рук.

Сцена развернулась, зеркала и линзы приняли другой угол, и Блинни Плутт вместе с роскошной мисс Меса снова вошли туда на мощной волне беспорядочных аплодисментов. Нибель надувала губки и беспрерывно прихорашивалась, изображая пылкую любовь к аудитории. Следовало заметить, что на роль стыдливо-застенчивой девушки она годилась примерно так же, как средняя черепаха — на роль идеального аэронавта.

— Итак, дамы и господа Аксолотля, вот она, финалистка этого года и победительница игрового шоу «Сам себе пророк!» — ее соблазнительная пышность Нибель Меса. Аплодисменты, аплодисменты.

Только одна пара рук не присоединилась к энергичному хлопанью в ладоши, и принадлежала она Взупне Гой. Проигравшая девушка стояла за кулисами, глухо рыча.

Реакция публики была такой, что Блинни едва смог с ней управиться. Толпа просто взбесилась. Однако невесть как за следующие несколько минут, издавая успокоительные вопли, он постепенно угомонил аксолотлианцев до менее бурного неистовства зрительского наслаждения.

В конце концов, когда конферансье убедился, что все будут способны снова его слышать, он, похотливо истекая слюной, повернулся к Нибели и объявил:

— Еще раз мои поздравления! Ты победила. Каковы твои ощущения?

— Ах-х! Я в полном восторге!

— Итак, должны ли мы узнать, какой золотой приз тебя ожидает?

Нибель с энтузиазмом кивнула светлыми локонами, и Блинни ощутил определенное шевеление в некоторых своих органах.

— Ну что ж… тогда давай сыграем в «Расставь свои ноги… тьфу, то есть знаки». Подойди сюда, пожалуйста. — И, плотно обернув дрожащую руку вокруг ее двухфутовой талии [4], Плутт ловко проскользнул по сцене, оказываясь лицом к обширному набору карт, обращенных рубашкой вверх на разноцветной стене.

— Итак, Нибель, я уверен, ты уже знаешь, как играть в «Расставь свои знаки». Однако для тех, из чьей памяти это выскользнуло…

Тут он повернулся к публике и взмахнул рукой.

— Стыд и срам! — заорала толпа в ответ, как она всегда это делала.

— я им это напомню. Нибель, дорогая моя, тебе позволено выбрать четыре карты и вынуть их из этих держателей. Далее ты должна так их расположить, чтобы из них явствовало самое лучшее и счастливейшее из будущих, будь то финансовое, туристское или даже супружеское! Ты понимаешь? Скажи: «Да, Блин!»

— Да, Блин, — снова кивнула Нибель. — Я это сделаю.

— Конечно! — выкрикнула в ответ прекрасно выдрессированная аудитория. — Она это сделает!

— Очень хорошо, тогда делай свой выбор, радость моя. Здесь твой шанс понежиться в объятиях роскоши. Желаю удачи!

— Я… я возьму третью из верхнего ряда, вторую из третьего, а две остальные из четвертого, — томно надувая губки, объявила Нибель. В короне вспыхивающих блесток мерцающая ассистентка выхватила указанные карты из держателей, резко развернулась и разложила их рубашками вверх на столе в центре сцены.

А затем, впервые за целый день, весь амфитеатр погрузился в тревожную тишину. Все присутствующие наблюдали, как Нибель Меса пробивала себе дорогу сквозь ряды полных надежд конкурсанток в игровом шоу «Сам себе пророк!», постепенно обретая уверенность и оказываясь при каждом новом своем появлении облаченной во все более красочную и короткую тунику. Теперь уже было сомнительно, имеет ли туника, которой Нибель в данный момент щеголяла, достаточно материи, чтобы остановить даже самое небольшое кровотечение. Мужчины обожали Нибель за ее еще более очевидные принадлежности, а женщины ценили за то, что у нее хватает духу так перед ними красоваться. Все хотели для Нибели только самого лучшего. И в том числе — Блинни Плутт.

Громко стуча каблуками, Нибель Меса прогрохотала к столику с четырьмя картами, которые она выбрала.

— Итак, давайте посмотрим, что у нас теперь на «Столе Блинни», — объявил конферансье и перевернул первую из четырехфутовых в вышину карт.

Там оказался изображен единственный необъятный букет цветов. Толпа еще пуще заерзала на сиденьях. На второй карте изображалась открытая повозка, которую тянули три пары могучих козерогов. Толпа понимающе охнула.

— А третья? — Блинни опытным жестом перевернул карту, где демонстрировалась единственная голубая подвязка. Мужчины в публике издали подобающе похотливые возгласы. — И наконец… — С четвертой карты в поле зрения публики впрыгнули две буквы: «Б» и «П». Рокотки слухов тут же разнеслись по храму.

— А теперь, мисс Нибель Меса, победительница игрового шоу «Сам себе пророк!», для тебя настала пора выбрать… — Оркестр снова забарабанил кулаками по краю сцены, а огни были притушены до единственного пятнышка, сосредоточенного на Нибели и Блинни. — Теперь, как тебе известно, у тебя будет десять секунд, чтобы отвергнуть одно из этих предсказаний и расположить остальные в том порядке, который, как тебе кажется, более предпочтителен для твоей судьбы. Ты понимаешь?

— Да… я понимаю, — прошептала девушка. Общее напряжение наконец-то проняло даже ее.

— Конечно, она понимает! — выкрикнул один из тех немногих стойких зрителей, которые не были захвачены всей остротой момента. Через десять секунд Нибель Меса должна будет выбрать свое будущее. Весь последний год бесчисленных появлений на игровом шоу вел к этим нескольким последним мгновениям.

— Ты готова? Скажи: «Да, Блин!»

— Да, Блин! — нервно кивнула Нибель.

— Очень хорошо, твое время пойдет, как только публика начнет считать. Желаю удачи. Десять! …Девять…

Нибель подскочила к столу и встала там в полном смятении, лишенная даже малейшего намека на смысл символов.

— …Восемь… Семь…

Девушка разом ухватила две карты, покачала ими и снова их уронила.

— …Шесть… Пять…

Она схватила букет цветов и нахмурилась.

— …Четыре… Три…

Нибель бросила цветы, схватила повозку.

— …Два…

В последний момент она отбросила повозку и случайным образом расположила на столе три остальные карты.

— …Один… Стоп! — Ухватив Нибель за изящные запястья, Блинни Плутт аж задрожал. Прежде чем его ладони вспотели, он почел за лучшее отпустить девушку.

— Итак, ты отвергла повозку с открытым верхом и упряжкой из козерогов. Туристический это знак или… брачный? Неужели ты только что отвергла наилучший из романтических транспортов Аксолотля, готовый умчать тебя на свадьбу года в качестве главной звезды? Нет! Ты отбросила полностью оплаченное трехдневное путешествие по всему ведомому миру! — Толпа застонала, соболезнуя. Нибель упустила шанс вплотную увидеть гору и взглянуть на темную сторону следующей. Ах какая жалость!

— Но что ты выбрала и в каком порядке? Как ты «Расставила свои знаки»? Итак, у нас здесь имеется огромный букет цветов, которые собраны так, чтобы их было удобно нести и… возможно, бросать? — Некоторые из более пожилых и романтически настроенных дам ахнули. — Подвязка, многозначительно голубая, одна из триады знаков, а другие, возможно, не менее старые и привычные?

Нибель прижала ладонь ко рту и негромко пискнула.

— Да, — с широким жестом объявил Блинни. — Некоторые из вас уже догадались. Так оно и есть. Итак, Нибель Меса, ты собираешься огласить имя человека, за которого ты намерена выйти замуж. А игровое шоу «Сам себе пророк!» все это оплатит. Ах, это так неожиданно. Что за сказочная концовка!

Плутт дрожал от страха и похоти. Пока что все шло как нельзя лучше. Теперь последний толчок.

— Но кто этот счастливчик? Вот эти две буквы содержат в себе ответ. Кто может скрываться под инициалами «БП»? — театрально размышлял Блинни. Затем он бросил страстный взор на Нибель и со значением ей подмигнул.

Девушка, уставившись перед собой, размышляла.

— «БП»? А это точно не «ПБ»?

— НЕТ! — возопил Блинни. — Гм… э-э… нет. Это явно кто-то, чье имя начинается на букву «Б». — Он вспыхнул радостной ухмылкой и опять подмигнул.

Тут глаза Нибели расширились, ее взгляд сфокусировался, а из горла вылетел какой-то сдавленный звук.

— Я знаю, что это означает, — прошептала она, глазея на Плутта в новом свете, подавленная нежданностью ситуации. Карты это сказали, и здесь, прямо перед публикой, все обнажилось.

Указательный палец девушки внезапно выпрямился и указал на конферансье.

— Блинни Плутт!

Именно эти два слова он отчаянно жаждал услышать.

— Я? — Виртуозный доильщик всевозможных аудиторий, Блинни отступил на шаг, повернулся к толпе и потянул ее за все доступные соски. — Я? — Изображая потрясение, конферансье схватил себя за грудки.

— Какой невероятный сюрприз! — драматически завопил он затем. — Но карты так сказали, — добавил Плутт, прежде чем кто-либо, а меньше всех внезапно пораженная страхом перед публикой Нибель смог ему возразить. — Так ты выйдешь за меня замуж? Скажи: «Да, Блин!»

— Да, Блин… — прошептала девушка, и весь амфитеатр буквально взорвался слезами и аплодисментами.

С похотливой ухмылкой Блинни Плутт подскочил к Нибели и ухватил ее за талию, увлекая девушку в левую часть сцены и направляясь к своей гримерке.

По праву причитавшуюся ему взятку помощник режиссера вполне мог получить немного позже.

Багровая молния промелькнула через небо над Мортрополисом в самом конце огненной бури, поджигая клубы хтонических дымоуглеродов, что поднимались от двигателей инфернального сгорания, установленных на паромах. Где-то переключился клапан, перегретый пар устремился по милям трубопроводов, и возвещавшая о конце очередной смены сирена заглушила все остальные звуки.

Мгновения спустя должен был начаться час пик. Улицам Мортрополиса снова предстояло ломиться от толп несчастных душ, вышвырнутых из одного места мучения и направляющихся для очередных восьми часов нестерпимого страдания куда-то еще.

Для обитателей подземного царства Уадда день был вполне обычный.

Точно таким же он был и для беспризорных сдельщиков.

— Итак, все знают, что нам предполагается делать? — задал вопрос высокий худой мужчина с козлиной бородкой. Из-под руки у него торчала небрежно засунутая туда скрипка.

— Да знаем, знаем, Бешмет. Ты уже и так нам все уши об этом прожужжал, — отозвалась предельно истощенная на вид фигура с кривоватой ухмылкой на физиономии.

— Послушай, Фауст, я просто хочу позаботиться о том, чтобы все вышло тип-топ, — рявкнул Бешмет. — Ведь именно мне предстоит всех отвлекать. Все глаза будут на мне сосредоточены. Если что-то пойдет не так…

— Да, мой милый, но ведь тебе все это нравится. Опасность, погоня, поклоняющаяся аудитория, — прохрипела Шпирс, помахивая ресницами. — Между прочим, часть тяжести я смогла бы снять с тебя небольшим вокальным сопровождением.

Глаза Бешмета тут же тревожно расширились. Вокальное сопровождение. Ну уж нет! С таким же успехом Шпирс могла бы назвать это пением. Потуги ее глотки на музицирование заставляли поскребывание ножом по краю тарелки казаться положительно благозвучным.

— Нет-нет, никакого пения, — выдохнул скрипач.

— Тогда вини только самого себя, радость моя, раз ты не позволяешь и мне немного отвлечь их внимание, — продолжила Шпирс. — А ведь я бы их по-настоящему отвлекла, знаешь это? Ладно, если ты не позволяешь мне петь, я могла бы… — Она покачала своей далекой от непривлекательности фигурой и надула губки. — Они бы от меня просто глаз отвести не смогли…

Рядом в тени жалкая фигура в рясе монаха Синнианского аббатства закатила глаза и что-то недовольно проворчала.

— Да они по-прежнему не могут, — прорычал Бешмет. — Ты только на них посмотри! — Вся группа сдельщиков стояла, трогательно высунув языки и пуская слюни.

К своему немалому негодованию, монах Синнианского аббатства зарделся и вынужден был быстро переключить свои мысли на дохлых псов и холодный душ.

— Ах, разве они не лапочки? — закулдыкала Шпирс.

Очень трогательно, — неодобрительно проворчал Бешмет. — Ладно, ребята, давайте с этим заканчивать. Вперед! — Раздраженно вскинув скрипку под подбородок, он атаковал их уши быстрым всплеском глиссандического крещендо из «Эротической симфонии в ре-миноре» композитора Шнютке.

— Ох-х. Сделай хоть перерывчик! — рявкнул Фауст, нервно подергиваясь. — Проклятый зуд! Я от котенка в кипятке слышал куда лучшую мелодию!

— Поистине музыкальная поэзия! — восхищенно объявил еще один член компании. Он зарделся и опустил глаза, а затем вдруг сложил на груди руки. — Поиграй еще немного, дорогой Бешмет!

Фауст покачал головой.

— Проклятье, я и забыл, что ты написал эту лабуду. О чем ты думал, когда продал за нее свою душу?

— Эх, дикарь ты, Фауст. Эти четыре такта на девять восьмых — самая технически сложная аппликатура за всю историю игры на скрипке! Если бы ты хоть что-нибудь знал о постмодернистских неоклассических работах, ты бы оценил это по достоинству, — в хорошо отрепетированной манере отбился от критики скрипач.

— Будь уверен, я и так все это по достоинству оценил, — проворчал Фауст. — Да, скажу тебе, эти четыре такта могут всю серу из ушей вычистить. Какого дьявола ты не загнал свою душу за что-нибудь более достойное?

— То есть как ты? — парировал Шнютке?

— Я заключил куда лучшую сделку, чем ты, приятель. Если взять выбор между написанием визгливой лабудятины и проведением двадцати четырех лет в самых лучших наслаждениях, какие только может выдержать тело, я знаю, что бы я предпочел. — Фауст ухмыльнулся в своей обычной излишне сладострастной манере.

— Мое имя прославлено по всем Тальпийским горам. Причем прославлено как принадлежащее общепризнанному гению во всех окрестных королевствах. А ты так же широко известен?

— О да, — ухмыльнулся Фауст. — Мое имя встречается в большем числе регулярно читаемых книжек, чем когда-либо будет упоминаться твое.

— Что-что?

— Я был на первой странице всех черных записных книжечек у прекрасных дам. Когда им хотелось славно провести время, они первым делом всегда звали меня!

Глаза Шпирс вспыхнули.

— Я продал свою душу ради искусства! — заявил Шнютке.

— А я за свою получил кучу забавы, — парировал Фауст.

Каждый из так называемых сдельщиков оказался в Уадде в целом по одной и той же причине. Всем им так отчаянно чего-то недоставало или им так срочно требовался какой-то навык, какой-то талант, что они поддались финальному искушению. Они трижды прошептали свои величайшие желания, адресуясь к местному демону, — и оказались здесь. Проданные, бесприютные, мучимые. Они считались нелегальными уаддскими иммигрантами. Пострадавшими от собственных необоримых желаний.

Вернее, все, за исключением жалкого монаха в тени. Он был одурачен одной роковой ночью в безмолвной часовне святого Маразма Регулярно Забываемого — и теперь застрял здесь. Его обрабатывали той же просмоленной щеткой, что и всех остальных, постоянно преследовали девятифутовые ментагоны — за бродяжничество и недозволенную организацию представлений на улицах Мортрополиса. Хуже того, в любой момент бодрствования (то есть по сути в каждый момент загробной жизни) их сделки находились в самых передних частях их разумов. Бешмет лучший скрипач из всех когда-либо рожденных, благодаря протянутой лапе помощи от местного демона теперь постоянно был охвачен отчаянным желанием выйти на люди и исполнить лучшие свои работы — и одновременно поражен почти полной неспособностью сделать это из-за непрестанного, выворачивающего все кишки страха перед публикой.

— Послушайте, если вы оба прекратите препираться, мы сможем наконец заняться заданием, — рявкнул Бешмет. — Что касается рейда, то сегодня очередь Мудассо.

Ныне слепой к цветам художник с энтузиазмом кивнул.

— Я обещал Шпирс портрет, — ухмыльнулся он, пряча за спиной большой кусок холста. — В полный рост, спереди.

— Идет, приятель, мы добудем тебе все, что нужно, — осклабился Фауст. — Если только можно будет посмотреть на эту милую процедуру.

Мудассо буквально дрожал при мысли о своей первой обнаженной натуре за многие столетия. До сделки это оказывалось для него омерзительно-сложным — поскольку беднягу сплошь покрывала жуткая оспа, ни одна модель даже близко к нему не подходила из страха заразиться. Однако три маленьких просьбы в сторону местного демона — и проблема была решена. Вернее, как бы решена. Оспа чудесным образом испарилась, но в округе оказалось не особенно много моделей. В итоге картиной, которую Мудассо приходилось повсюду с собой таскать, был едва узнаваемый автопортрет, погребенный под гноящейся грудой старых прыщей и болячек.

— Гм… зрители, — пробормотал художник. — Думаю, здесь решать Шпирс.

— Ах, Мудассо, какой ты джентльмен. — Шпирс ухмыльнулась и помахала ресницами. — Все это так мило, что мне по-настоящему хочется запеть…

— Нет-нет. Пора идти. Вперед! — в отчаянии вмешался Бешмет, прежде чем Шпирс смогла начать. Приобретя невероятную популярность на регулярных концертах постоянно идущего шоу «Фабрика талантов», она решила прорваться в серьезную культуру и стать поп-звездой. Единственной ошибкой Шпирс стал ее выбор демона. Хотя она трижды попросила придать ее голосу самое красивое звучание, какое он когда-либо слышал, проблема состояла в том, что певица не очень понимала, о чем именно просит. И вот теперь она пела как целый любительский хор пораженных любовной заразой росомах.

Крепко прижимая к себе скрипку, Бешмет вывел компанию сдельщиков из крошечного проулка напротив входа в Яму Горящих Угольев. Теперь в любую секунду громадные двери могли распахнуться, и волны измученных душ излились бы оттуда, направляясь к месту очередного страдания. Уже сейчас поток душ начинал шаркать по улицам, пока час пик подходил.

По сигналу от Бешмета, вожака этого рейда, Шнютке и Фауст червями проползли сквозь гущу тел и притаились по обе стороны от входа. Здесь были Бакс — бывший держатель единственного когда-либо напечатанного чека на миллион мротов, умерший безденежным, поскольку никто так и не нашел для него нужной сдачи, наша знакомая Шпирс, а также бывшее его высокопреподобие Елеус Третий в своей жалкой рясе. Они аккуратно организовали так называемую «атанду» — на предмет любых признаков приближающихся ментагонов.

А ментагоны точно должны были нагрянуть. Единственной переменной величиной было то, сколько времени им потребуется и с какого направления они появятся.

Внезапно с ревом дьяволов и щелканьем кнутов громадные двери Ямы Горящих Угольев со скрипом распахнулись, и задыхающиеся, страдающие души высыпались оттуда. Жар аж опалил брови Фаусту. Невероятно, но там было еще жарче, чем в среднем инферно с его шестьюстами шестидесятые шестью градусами по Фаренгейту, к которым они все привыкли.

По этому сигналу, дрожа от ужаса на крыше небольшой хижины, Бешмет заскрипел смычком по струнам. В жутких звуках безошибочно узнавался вступительный диссонанс «Эротической симфонии» Шнютке. Секунды спустя скрипач уже яростно пилил свой инструмент, выбрасывая языки тревожной атональности в поток и без того измученных душ, что струился по улице внизу. Надтреснутые квинты и детонированные ноны бомбардировали их уши, и, как случалось на каждом публичном представлении этой работы, какое когда-либо давалось, все тут же остановились. Измученные души неподвижно застыли, до самых своих глубин потрясенные, пытаясь поверить в то, что доходящий до них кошмар — и в самом деле музыка. Секунды спустя вся улица представляла собой плотную массу жалких душ.

Не тратя времени даром, Фауст и Шнютке протиснулись в двери Ямы Горящих Угольев и, опустив головы, стали там рыскать. Подходящие угли испещряли весь пол, а неровная поверхность показывала, где в восьмичасовых промежутках погребались тела. Два налетчика стянули с плеч мешки, принялись хватать остывшие угли и забрасывать их в горловины с оттянутыми завязками. Десять, пятнадцать кусков — и снова наружу, опять протискиваться сквозь толпу.

Бешмет был в экстазе, его тело дико корчилось, пока музыка овладевала им. Фауст и Шнютке бросились дальше по тому же проулку, из которого они вышли на улицу, заливаясь радостным свистом в качестве сигнала наблюдателям. Наконец они сбросили на колени Мудассо добрых тридцать кусков превосходного угля.

— Ну вот, теперь тебе художественных припасов на месяц хватит, — ухмыльнулся Фауст. — И кстати, как там насчет того, чтобы Шпирс для тебя позировала?..

Ответа он так и не получил. В это самое мгновение последовала внезапная вспышка белого света, которую сопроводило странное завывание, и высокая фигура в черной сутане возникла на крыше рядом с Бешметом. Под боком у фигуры появилась большая коробка, набитая патентованными бумажными (то есть пергаментными) стаканчиками. Скрипач пронзительно вскрикнул и остановился в самой середине глиссандо. Смычок его трясся от шока.

— Кто вы, черт подери, такой?.. — начал Бешмет.

— Прошу прощения, всем привет, — объявил вновь прибывший, дрожа от возбуждения. Ах, все эти страстные лица, готовые к тому, чтобы их спасти. Туда, на эту одну-единственную площадь, было, вероятно, втиснуто еще больше народа, чем он в своей жизни видел. Менее способный миссионер разинул бы рот в остром приступе духовного страха перед публикой, но только не он. Это был его час. Настала пора действовать.

— Я его высокобесподобие Брехли Трепп из Речистой Миссии, и я очень хотел бы поболтать с вами кое о какой малости. Эта малость по-настоящему сделает жизнь… гм… точнее, смерть, куда более приятной для всех вас, кто здесь собрался.

Уши бывшего его высокопреподобия Елеуса Третьего тут же встали торчком от трепещущего возбуждения и почти мгновенно стали сомневаться в только что услышанном. Конечно, ведь не могло же здесь быть какого-то другого духовного лица! Или могло? Елеус резко развернулся, сердце его колотилось, отчаянно желая заполучить какую-то менее теологически-вызывающую компанию, готовя себя к разочарованию, которое несомненно вскоре должно было последовать.

Демоны у Ямы Горящих Угольев с рычанием устремились вперед. Трепп нервно переступил с ноги на ногу на крыше хижины. Демоны! Пожалуй, это и впрямь было чересчур круто.

— Э-э, даже вы сможете извлечь для себя выгоду, — добавил он, пожимая плечами. — Я… я так полагаю.

Челюсть Елеуса отвисла ему на грудь, пока он глазел на облаченную в сутану фигуру. Это духовное лицо выглядело как подобает, говорило вроде бы правильно… но как бывшему его высокопреподобию можно было поверить, что все это правда?

Брехли Трепп помахал себе ладонью на лицо в старом как мир жесте человека, которому на самом деле несколько жарче, чем бы ему хотелось.

— Однако душновато здесь, внизу, вам не кажется? Что ж, у меня для всех вас есть по-настоящему Благие Вести. Я стою перед вами с ответом на ваши мечтания. — Миссионер вытащил из кармана большую пенную кружку эля и сделал длинный глоток.

— Да сегодня ваш счастливый день, ибо я посланник Алкана божества, ответственного за все эли и пиво!..

Это заявление вызвало весьма смешанную реакцию. Демоны, заслышав слово «божество», завопили как резаные и принялись когтями пробивать себе дорогу к Треппу. Толпа, заслышав слово «эли», тоже завопила, причем с предельным интересом, и тоже начала прокладывать себе дорогу к проповеднику. А бывшее его высокопреподобие, заслышав слово «посланник», сделался просто парализованным от шока. Это была правда!

— Пожалуйста, пожалуйста, — радостно объявил Брехли Трепп, поднимая руки в евангелическом благочестии. — Нет никакой нужды торопиться. Благих Вестей у меня столько, что на всех хватит. Просто проявите терпение и послушайте, пока я вам все объясню…

И с этими словами Трепп завел речь, красочно расписывая добродетели истинной веры в Алкана. Толпа, совершенно завороженная кружкой в его правой руке, была просто им околдована.

— Ну так что это, по-твоему, означает? — снова гаркнул Ублейр, пока они с Бубушем пробивали себе дорогу сквозь толкотню тел на улицах.

— Не гони, — рявкнул в ответ Бубуш, тайком прижимая к себе под курткой пакет и меняя лапы, когда от пергамента начинал просачиваться лютый холод. Скалодонтка Кременюга радостно топала позади хозяина, словно бы не замечая потока душ, которые она безжалостно растаптывала множеством своих стремительно семенящих ног.

— Хоть какой-то намек ты уже должен был получить, — настаивал Ублейр, локтями пробивая себе дорогу среди окруживших его по подмышки душ.

— Ничего определенного, — уклончиво пробормотал Бубуш.

На самом деле это была неправда. Бубуш действительно получил нечто весьма определенное. Недоумение. Абсолютное и тотальное. Тот, кто написал это секретное досье, явно не хотел, чтобы его прочел кто попало. Если бы не щедрое включение в текст разных диаграмм и иллюстраций, Бубуш вообще лишился бы всяких ключей. Но так все эти вещи пока что просто не складывались в какой-то смысл. Впрочем, если бы даже и складывались, Ублейру он бы так сразу в этом не признался. Бубуш не хотел, чтобы все выглядело так, будто очень уж просто перевести древние мистические тайны и загадки.

Однако способность перевести хотя бы самую малость очень бы помогла, размышлял Бубуш, вспоминая странный ряд из шести рисунков, на который он недавно в замешательстве таращился. Первый рисунок демонстрировал силуэт фигуры с бородой и в сутане, копающей небольшую ямку в земле. На втором рисунке та же самая фигура клала в ямку небольшое устройство в форме креста и аккуратно засыпала его грунтом. Третий рисунок демонстрировал любопытным образом знакомую демоническую фигуру, стремительно несущуюся над землей, выкрикивая непристойности и бешено размахивая трезубцем. На четвертом рисунке имелось крупное изображение копыта, бьющего по недавно разрытой земле. На пятом — взрыв облаков, вспышка света — и, возможно, пара-другая ангелов. А шестой, самый озадачивающий, рисунок демонстрировал демона стоящим на коленях — лапы его были радостно сцеплены у груди, а рыло представляло собой уродливую картину экстатического благочестия и явного внезапного обращения.

Для Бубуша все это было почти что полной бессмыслицей. Он понимал, что с демоном что-то такое произошло, но что?

Ворчание Ублейра резко вернуло его в настоящее.

— Долбаный час пик. Терпеть его не могу! Тебе что, обязательно было так долго в «Гоморре» торчать?

— Угу. Ясное дело, обязательно. Я это заслужил! — убежденно прорычал Бубуш.

— Заслужил? — вякнул Ублейр. — Ты?

— После того как я столько времени наблюдал за тем, что из этого места выходит, думаю, можно было и там немного поошиваться.

— Но ты выжрал пять лавовых мартини!

— А кто считал?

— Я! — воскликнул Ублейр. — Ведь именно мне пришлось за все расплачиваться.

— Тогда будь доволен, что я ничего на закусь на заказал.

Ублейр издал гортанное рычание, снова повернулся лицом вперед и вдруг понял, что за последние несколько минут они совсем никуда не продвинулись. С отчаянным ревом, страстно желая выбраться из толпы и добраться до своей пещеры, где Бубуш смог бы толком взглянуть на секретное досье, он злобно начал пробираться вперед и вскоре пропахал себе путь за угол.

А там Ублейр увидел причину колоссальной пробки.

Брехли Трепп стоял на крыше маленькой хижины, аккурат напротив Ямы Горящих Угольев, и как раз находился в своем полном проповедническом рвении. Он знал, что уже обратил подавляющее большинство народа в радости поклонения божеству, ответственному за эли и пиво. Впрочем, это оказалось не так уже сложно, поскольку большинству эти радости уже были знакомы из опыта долгой предыдущей жизни.

Народ лихорадочно распространял патентованные пергаментные стаканчики с пенным напитком среди всех тех, кто говорил, что верит в Алкана. А в задних рядах толпы Елеус корчился на острых рогах жизненно важной дилеммы. Ровно половина его тела отчаянно желала броситься в толпу и силой пробить себе дорогу вперед, а затем вскочить на крышу и обнять новое духовное лицо у них в округе; другая же половина его тела совершенно точно была убеждена в том, что это ловушка. И Елеус топтался в тени, делая шаг вперед, затем шаг назад, точно какой-то шестилетка с полным мочевым пузырем, которого дико смущает само слово «туалет».

Охая, ахая и настороженно озираясь на предмет любых признаков появления сотрудников Ментагона, демоны из Ямы Горящих Угольев радостно сосали эль из бумажных стаканчиков. Разговор, который состоялся между ними за несколько мгновений до первого глотка, разворачивался примерно так:

— Что это он только что сказал? Поверь в Алкана, и бухалово тебе на халяву? — спросил первый демон.

— Угу, прикидываю, так, — прохрипел второй демон.

— Но это же богохульство, разве нет? Болтать о богах, божествах и тому подобной ерунде прямо здесь, в Уадде.

— Угу, прикидываю, так, — задумался второй демон.

— Но разве он только что не сказал чего-то насчет того, что увидеть значит уверовать? — спросил первый демон.

— Угу, прикидываю, так, — крякнул второй демон.

— Ну, тогда я там целое море пива вижу. И в упор не вижу кого-то, кто это пиво сюда доставил, если только вещи здесь капитально не переменились. Не могу себе представить, чтобы старина Асаддам халявное бухалово раздавал, да еще проклятым душам. Итак, для ясности: я могу это увидеть. А раз увидеть значит уверовать, то я… гм… я… эй, приятель, передай-ка сюда емкость побольше, ага? — крикнул он. — Ну что, ты тоже берешь?

— Угу, прикидываю, так, — ухмыльнулся второй демон.

Это было три стаканчика тому назад. Теперь они были истинно верующими.

В нескольких ярдах оттуда пара демонов, которые проходили под именами Бубуш и Ублейр, с открытыми пастями глазели на развернувшуюся перед ними сцену. В это просто невозможно было поверить.

— Это немыслимо! — объявил Бубуш, испытывая неловкое волнение. В воздухе буквально витало неопределенное «нечто».

— Я правильно понимаю, чем он там занимается? — брызнул слюной Ублейр, почесывая зловредно изогнутым когтем макушку.

Бубуш кивнул. Много лет тому назад он слышал о чем-то подобном, происходящем в Верхнем Мире. [5] Но здесь, внизу? Это было ужасающе.

Однако Бубуш почему-то никак не мог просто обойти все это стороной.

Некий зрительский восторг делал разворачивающуюся перед ним сцену все более привлекательной. Бубуш знал, что категорически не должен все это слушать, знал также, что его демоническая обязанность — быстро оттуда убежать и доложить о происходящем первому же дежурному ментагону. Однако…

Его остроконечные уши подрагивали, пока Бубуш прислушивался к запретным речам, а щелки глаз, казалось, не способны были оторваться от фигуры в черной сутане, которая с энтузиазмом разглагольствовала над головами неподвижной аудитории.

— Народ Уадда, — вещал его высокобесподобие Брехли Трепп, размахивая руками и тем самым распространяя новые волны духовной страсти. — Сердце мое наполняется искрами праведного восторга, когда я вижу, с какими открытыми глотками принимаете вы слово Алкана. Пейте, пейте и становитесь еще радостней, мои маленькие овечки!

Следовало сказать, что Трепп уже немного увлекся и стал хватать через край. Все, что обещал ему Алкан, по сути оказалось правдой. Бесчисленные обращения за считанные минуты, завороженное море верующих. Воистину это был Аррай в Уадде.

Однако было здесь одно крошечное облачко беспокойства, порхающее по прозрачно-голубому небу вечного блаженства. Теперь, когда Трепп достиг стопроцентного обращения толпы у своих ног… что же ему теперь предполагалось с этим народом делать? Не мог же он просто сложить руки на груди и воскликнуть: «С вами уже все ясно, давайте мне сюда другую толпу!» Не мог же он так бесцеремонно отделаться от полной рвения аудитории. Но что же еще он мог сказать им о поклонении Алкану и его элю?

И тут до миссионера дошло. К чему ограничиваться Алканом? У него была предельно увлеченная аудитория — раз ты их взял за соски, то дои!

— Народ Уадда, — продолжил Брехли Трепп и сжал руки у груди в экстатическом восторге, разглядывая жутко потрепанные одеяния, носимые измученными душами у его ног. — Сегодня вы по-настоящему избранны! Да, теперь вы стоите здесь, застыв на пороге нового и ужасающего понимания. — В толпе послышался вздох. — Я хочу сказать — ужасающего для тех, кто сегодня здесь не присутствует. Вас изумит их реакция, когда они в следующий раз увидят вас преображенными во всей вашей славе и величии! — Трепп подошел к краю крыши и указал на почти голого мужичонку, невероятно тощего, с опаленной бородой. Кожа несчастного была сплошь покрыта ожогами и черными пятнами сажи после восьмичасовой смены в Яме Горящих Угольев.

— Вот вы, сэр, — объявил проповедник. — Да, вы! Шаг вперед, присоединяйтесь ко мне здесь, на крыше. Да-да, присоединяйтесь ко мне! — Трепп протянул руку и затащил мужичонку на крышу, прежде чем у того появился шанс отказаться. Ах, как же все-таки сладки были восторги истинно увлеченной аудитории!

Едва сознавая, что они делают, Бубуш и Ублейр с величайшим интересом подались вперед.

— Итак, сэр, — продолжил Брехли Трепп. — Надеюсь, вы не сочтете дерзостью с моей стороны, если я спрошу вас, очень ли вы довольны вашей невероятно убогой наружностью?

— Что? — прохрипела измученная душа.

— Носите ли вы эти омерзительные отрепья по вашей собственной воле?

— Ась?

— Хотите немного приодеться, приятель?

— Ну, если вы предлагаете, я бы не отказался. То есть не то чтобы здесь так уж холодно, однако…

— …у человека есть своя гордость! — перебил Трепп, направляя разговор в нужное русло.

— Да, полагаю, это…

— …истинная правда! Тело человека должно быть его тайной. Не каким-то куском общественной собственности, на который все глазеют, в который тычут пальцем и высмеивают. Народ Уадда! Если у кого-то торчат ребра, как у этого малого в самой что ни на есть отвратительной манере — э-э… не берите в голову, приятель, — то это его дело. Если чьи-то ноги опалены и изношены в результате излишних унижений, а здесь у меня под боком первоклассный пример подобного пренебрежительного обращения…

— Гм, вы не против? — вмешался мужичонка. — По-моему, главную мысль они уже ухватили. Я знаю, что меня вряд ли можно назвать сексуальным или чем-то в таком духе, но…

— По крайней мере, если ваше тело покрыто одеждой, будет оставаться определенное чувство загадки касательно вашего телосложения. Ощущение тайны, которое можно использовать в смысле увеличения вашей сексуальной привлекательности, если соответствующая ситуация возникнет…

Ублейр ощутил, как у него в глотке сам собой формируется восторг полного согласия с проповедником.

— В самом деле? Сексуально привлекательный? Я?.. — залопотала потрепанная душа на крыше.

Толпа дружно охнула, обратив внимание на паскудное состояние собственной наружности. Даже Бубуш поймал себя на том, что смущенно приглаживает чешуйки у себя на лбу.

— Используя правильное покрытие своего тела, вы сможете воспользоваться соответствующими преимуществами! — объявил Брехли Трепп и с элегантным жестом вытащил из-под сутаны кусок цветного пергамента, одним взмахом кисти его разворачивая и особо не задерживаясь. Хотя ему следовало мысленно поблагодарить Алкана за то, что этот материал, как и сам Трепп, был неким образом обработан, чтобы выдерживать среднюю температуру окружающей среды в шестьсот шестьдесят шесть градусов по Фаренгейту.

Толпа заохала и заахала, пожирая глазами весь комплект готового к носке нижнего белья для обоих полов, голубого и розового.

— Да! Вы будете чувствовать себя такими счастливыми, не имея необходимости обнажаться! Уадд — сущая радость, когда вы одеты в Нужное Белье.

Бубуш был потрясен. Несколько мгновений он проталкивался сквозь толпу, отчаянно стремясь получить как можно больше информации о Нужном Белье, шумно требуя возможности ощутить его нежную текстуру на своих блестящих черных чешуйках.

А затем он заметил выражение лица Ублейра. В тот же миг, быстрее, чем молния мелькнет между пальцев, он это выражение узнал. Да, это была всего лишь бледная имитация шестого изображения из того ряда рисунков, над которыми он недавно размышлял, и тем не менее все там было на месте: сцепленные у груди лапы, физиономия как воплощение радостного благочестия и едва ли не полного обращения.

И в этот самый момент Бубуш с твердой уверенностью понял, что бесчинствующее на крыше хижины существо неким образом связано с тайной. Смог бы этот малый в сутане перевести досье? И не являлся ли он секретным оружием окончательного раскола?

Бубуш уставился на всю сцену с внезапно изменившейся точки зрения. Да, это была правда. Здесь и впрямь происходило что-то очень мощное. На этой площади пошли на слом все нормальные системы и процедуры. Демоны запросто пили эль вместе с мучимыми душами!

Бубуш понял, что просто должен заполучить этого человека. И устремился вперед, в сумятицу.

Ублейр, уже в нескольких ярдах вперед него, был спасен от немедленного обращения лишь взрывом свистков, стуком копыт несущихся во весь опор ментагонов и тем, что все вокруг него внезапно стали рассыпаться по сторонам.

И Бубуш, и Ублейр в благоговейном ужасе наблюдали, как восемь по-настоящему здоровенных монстров вторгаются в стремительно разбегающуюся толпу только что казавшихся парализованными душ, ловко орудуя веревками. За считанные мгновения и несмотря на оглушительные протесты наблюдающих за всем этим сдельщиков, ментагоны с легкостью, даруемой опытом, прихватили троих вандалов на крыше.

Секунды спустя его высокобесподобие Брехли Трепп, невинная модель из толпы и безостановочно мучающий свою скрипку Бешмет были сброшены на землю, связаны и уволочены прочь.

— Нет, вы не можете его забрать! — заверещал Елеус, снова устремляясь вперед против потока рассыпающихся по всем сторонам душ. Разум его уже принял решение, а кулаки размахивали, готовые отоварить любого ментагона. Или всех сразу, если потребуется.

Если бы Фауст не прыгнул на него сзади и не прижал к опаленной земле, Елеус определенно ввязался бы в дикую схватку — один против всех.

— Не сейчас, — рявкнул Фауст в ухо Елеусу. — Мы его вернем, не беспокойся. Долго без Бешмета мы не останемся.

И в это мгновение, пока зародыш миссии взращивался в его пылком уме, Елеус размяк и позволил себя увести, пока Трепп исчезал за дальним углом меж двух громадных демонов.

— Ах как скверно, — укорял демон Пудин, сжимая левое плечо Треппа. — Как нехорошо. Пытался малость народу спасти, ага? Ну нет, тебе нельзя! Скажи спасибо, что ты не успел слишком далеко зайти, иначе мы бы точно тебе башку, на хрен, расколотили. Правда, Грызло?

— Угу, — мрачно отозвался его напарник.

Брехли Трепп жалобно пожал плечами:

— Нет, вы не понимаете. У меня миссия от божества…

— Ого, а вот это уже классно, а, Грызло? Такого я еще ни разу в смерти не слышал. — Он обернулся через плечо и проревел паре демонов, сжимающей Бешмета: — Вот этот чувак говорит, что у него от божества миссия! Слыхали вы когда-нибудь что-то более смехотворное? Лично я не слыхал. — Ментагоны позади разразились свирепым смехом.

— На твоем месте я бы держал себя потише, — громоподобно прорычал Пудин. — Ты уже и так в дерьме по уши. Возбуждение бунта, разная бредятина про богов и все в таком роде.

— Но это не был бунт, — запротестовал Трепп, чьи ноги беспомощно болтались меж двух гигантов. Эта ситуация отчего-то казалась ему тревожно знакомой. — Было просто тихое собрание…

— Заткнись, — прорычал Пудин и поволок его прочь. — Это был натуральный бунт, ясно? И я скажу тебе почему. Мы Бунтовой отряд, усек? Нас зовут, чтобы с беспорядками разбираться, сечешь? Бунтовой отряд не зовут, чтобы масло на бутерброды намазывать. Короче, если не бунт, нас не зовут. Врубаешься, да?

За дальним углом Бубуш и Ублейр стремительно давали деру. У них не было ни малейшего желания дожидаться, пока им начнут задавать наводящие вопросы.

И пока Бубуш несся, а пятки его демонически стучали по задним улочкам Мортрополиса, голова его в панике гудела.

Только что произошло что-то предельно странное. На какой-то момент он полностью потерял контроль над своей волей. И это было еще не все. На какой-то момент вся властная структура Уадда со скрежетом остановилась. Всего лишь на какой-то момент Асаддам потерял контроль над небольшим участком Мортрополиса.

Хотя Бубуш понятия не имел, что все это означает, он знал, что это некая прореха. Крошечная брешь в сияющих доспехах Асаддама.

Зерно возмездия, размещенное в этой мысли, уютно там расположилось и начало пускать корни.

Когда дверь в его мастерскую пинком распахнул удар копыта, Лолох машинально вскинул голову и врезался затылком в тяжеловесный фильтр распознавания образов.

— Ну, вылезай! Где ты там? — прокричал тревожно знакомый голос. — Время не ждет!

Лолох негромко простонал себе под нос и с трудом выбрался из внутренностей своего последнего, наиболее совершенного критического анализатора, или очередного КАЛа.

— Я жду! — прорычал голос.

Отряхивая когти о подол халата, Лолох быстренько пробежал к переду массивного обсидианового блока.

— Прятался от меня, да? — Асаддам гневно глазел на демона, пока тот появлялся из-за своего творения, потирая затылок. — Отчет о прогрессе до сих пор не готов?

Асмодеус, стоя под боком у Асаддама, ухмыльнулся, сжимая в руках большую абаку. Всегда приятно было наблюдать, как кого-то рвут на лоскуты. Да, быть в непосредственной близости от Асаддама, когда это происходило, было сущим наслаждением. А ему самому это не причиняло решительно никакого вреда. Частичка власти оказывалась у банкира, когда он просто парил в ауре главного менеджера Мортрополиса. Очень скоро, когда все нижестоящие окажутся под карающим кулаком Асаддама, они уже не будут доставлять ему никаких проблем.

— Ну… я там все еще налаживал… — начал Лолох.

— Молчать! — возмутился Асаддам, еще больше усиливая свой гневный взор. — Неверный ответ! — Кулак главного менеджера вылетел словно бы из ниоткуда и треснул Лолоха прямо в рыло. Судя по всему, недавняя встреча с бесчинствующей бандой паромщиков на берегах Флегетона мало поспособствовала обретению Асаддамом чувства спокойствия и благополучия. Слово «раздраженный» даже близко не соответствовало его теперешнему настроению.

Асмодеус радостно потер лапы. Это был еще один подходящий депозит в его рынок злых вариантов будущего.

Еще несколько подобных нападок, и Лолох будет дрожать всякий раз, как Асмодеус просто пройдет мимо двери в его мастерскую.

— Прямо сейчас может быть только один ответ, — прорычал Асаддам Лолоху. — И ответ этот таков: «КАЛ готов к работе». Понятно?

Губы Лолоха задрожали, когда он кивнул.

— Вот и хорошо. А теперь попробуем снова, ага? — Асаддам ухмыльнулся, нарочито демонстрируя клыки. — Отчет о прогрессе.

Лолох нервно шагнул назад и быстро взглянул на один из последних блоков КАЛа у себя за спиной. Ни лучика света не отражалось от монолитной поверхности кристаллического анализатора. Лишь за углом, вне поля зрения, повсюду были рассыпаны причудливо окрашенные внутренности. Асаддам нетерпеливо топнул копытом:

— Ну?

Асмодеус по-акульи ухмыльнулся.

Опасливая капля пота силилась выступить у Лолоха на виске.

Самый негромкий из холодно-властных вздохов выскользнул из пасти Асаддама, когда его глаза на долю секунды взметнулись вверх.

— Отчет о прогрессе! — проревел он, одним хищным скачком покрывая двадцать футов между собой и ученым и крепко хватая того за горло.

— Ах-х… хорошо…

— Плохо! — заорал Асаддам, чей нос был в какой-то доле дюйма от носа Лолоха. — Ты знаешь ответ, который мне нужен!

Лолох предпринял отчаянное усилие и ответил:

— КАЛ к работе готов.

— Отлично! Славная работенка…

— Н-но только… я по-прежнему должен подстроить…

Было маленьким чудом, что барабанные перепонки Лолоха не лопнули от децибельного давления вопля Асаддама.

— По твоему скромному мнению, — холодно прошипел Асаддам после нескольких крепких ударов головой ученого о его собственную конструкцию, — когда же этот КАЛ будет готов для его использования на Флегетонской площадке допуска? Нет решительно никакого смысла заново выстраивать Душевые кабинки, пока не будет полностью закончена Система назначения мук. Я хочу, чтобы все это работало на полной скорости еще до визита д'Авадона. Понятно?

Глаза Лолоха закатились куда-то на самую его макушку, и он с печальным бульканьем сполз на пол.

— Будь он проклят! В наше время с этим персоналом просто невозможно работать. Я всего-то насколько раз его и хрястнул. Ладно, теперь ты, — Асаддам оставил в покое Лолоха и развернулся к Асмодеусу. — Какова будет цена этой задержки?

— Предполагая, что его память не окажется затронута этим прискорбным…

Не валяй дурака, — принялся угрожать Асаддам, грозно нависая над меньшим по росту демоном.

— Я… я не знаю, как мне не валять дурака, сэр, — захныкал Асмодеус, глядя в пол. — Бухгалтерия подобным навыкам не учит.

— Так сколько это будет стоить?

— За каждый дополнительный рабочий день для полной строительной бригады это будет… — Когти Асмодеуса застучали по обсидиановым сферам абаки, двигаясь с ослепительной стремительностью фискального проворства. — Следует ли мне, — спросил финансист, — включить сюда зарплату, выплаченную чиновникам допуска, которые вскоре станут излишними, на ежедневной основе или на основе почасовой?

— На ежедневной, идиот! Так больше выйдет!

— Что ж, очень хорошо. — Последовал еще один всплеск когтей, и несколько мгновений спустя Асмодеус откашлялся. — За каждый день, пока кристаллические анализаторы Лолоха не были смонтированы и задействованы на Флегетонской площадке доступа, предотвращая таким образом полную автоматизацию в принятии вновь прибывших, а также не высвобождая труд для утилизации его в плане добычи с готовностью доступных альтернативных источников топлива, это будет стоить двадцать две тысячи триста пять оболов.

Эта цифра удивила даже Асаддама.

— Так ты говоришь, что каждый день, пока мы держим демонов в Иммиграционном отделе, а не на предложенных мной рудниках лавы и серы, стоит нам двадцать с чем-то кусков?

— Точно так, сэр, — ухмыльнулся Асмодеус.

Асаддам злобно фыркнул и пнул копытом стонущую фигуру Лолоха.

— Вычесть всю эту сумму из его зарплаты! — приказал он. — А затем немедленно закрыть Иммиграционный отдел и перебросить этих безмозглых придурковатых бюрократов в рудники Узбасса!

— Но, сэр… Задержки на той стороне Флегетона будут просто чудовищными…

— Ну и что? У недавно подохших в запасе целая вечность, чтобы добраться сюда. Несколько недель в зале ожидания абсолютно никакого вреда им не причинят.

— Да, это верно, сэр… но не станут ли паромщики малость… э-э… возмущаться, когда к ним не будет поступать никаких душ.

— Это ты у меня спрашиваешь?

— Ах н-нет, сэр. Э-э… бухгалтерия подобным вещам не учит. — Под таким давлением любые возражения Асмодеуса могли потерять всю свою силу.

Верхняя губа Асаддама выгнулась, задрожала, а затем разошлась в самой что ни на есть дьявольской ухмылке.

— Но насчет паромщиков ты совершенно прав. Ах как это будет печально. Ведь им по-прежнему платят за число переправленных душ, не так ли?

Асмодеус кивнул, чувствуя, что Асаддам готов сделать некое признание.

— Тогда им, похоже, предстоит особенно скудный период.

Беспорядочный гомон голосов грохотал по внутренностям корпуса древнего заброшенного парома, пока группа сдельщиков, сгрудившись в своем убежище, отчаянно паниковала.

— Что же нам теперь делать? — рявкнул Фауст — кажется, уже в двадцать пятый раз.

— Куда они его забрали? — ныл Шнютке. — Только бы ему не повредили пальцы. Ах, неужели я больше никогда не услышу мой финал…

— Боюсь, что это будет чертовски скоро, — проворчал Фауст.

— Не говори так! Мы непременно должны его спасти. Я просто не смогу вынести всю остальную вечность без того, чтобы Бешмет утешал меня своей чудесной игрой, — отчаянно брызгал слюной Шнютке.

— Мы все это уже двести раз проходили. Может здесь кто-нибудь предложить что-нибудь полезное? — спросила Шпирс.

— Э-э… я могу обрисовать план, — предложил художник Мудассо.

Никто не обратил на него никакого внимания.

— А вы, ваше высокопреподобие? Вы что-то очень тихо себя вели, — поинтересовался Фауст.

Его высокопреподобие Елеус Третий покачал головой и поднял полные боли глаза.

— Я просто не могу в это поверить, — простонал он. — «Посланник», сказал он. «Посланник»! Никогда не думал, что смогу увидеть здесь еще одно духовное лицо. Мы должны ему помочь. Он лишится всякой опоры, напуганный, потерянный, чувствующий себя преданным…

— А по-моему, он отлично справлялся, — пробормотал Фауст. — Я вообще-то больше беспокоился о Бешмете. А тот, другой парень, так ментагонам своими проповедями мозги запудрит, что они у него с руки есть начнут.

— А по-моему, все будет по-другому, когда он поймет, куда попал, — со значением произнес Елеус. Уж он-то это хорошо знал. Он сам через это прошел.

Потребовался всего лишь один момент неосторожного отчаяния в часовне святого Маразма Регулярно Забываемого. В тот злополучный день всего этого вдруг стало для Елеуса слишком много. На пятидесятый год работы вся конгрегация, яростно стучащая в дверь и готовая к страстной молитве, исчислялась нулем целых и нулем десятых.

Елеус тогда не понимал, что разговаривает сам с собой, — это просто вроде как вырвалось. Что ж, после пятидесятилетнего общения лишь с самим собой — ничего удивительного здесь не было.

— Ах, что бы я только ни отдал, лишь бы иметь дело с реальными людьми! — объявил он после того, как несколько крыс появились, высматривая сыр, — призванные, верил Елеус, одной лишь силой его мысли.

— А что именно вы бы отдали? — прогудел у него в голове чей-то голос.

— Все! — решительно ответил его высокопреподобие, не подумав.

— Совсем все? Абсолютно? — уточнил гудящий голос у него в голове.

— Да! Абсо…

Тут пол часовни вдруг взорвался, клубы перегретого пара вырвались наружу, а дюжины чешуйчатых лап крепко схватили Елеуса и потащили его вниз, в дыру.

Голос Фауста резко прорвался сквозь воспоминания, оттаскивая бывшее его высокопреподобие в настоящее время.

— Думаю, он уже наверняка знает, где он. Когда тебя, лягающегося и вопящего, уволакивает пара здоровенных монстров, это должно быть чем-то вроде намека. Уж духовное-то лицо за милю это заприметит. Как вы, например.

— Должно быть, для него это был ужасный шок. Он наверняка страшно напуган.

— А как насчет Бешмета? — напомнил Шнютке. — Давайте о нем не забывать.

— Я ему говорила, что ему следовало позволить мне помочь, — проворчала Шпирс.

— Ну да, а я тогда остался бы без модели, — запротестовал Мудассо, глядя на Шпирс сквозь кольцо из своих пальцев. — Тебя бы уволокли вместе с ним.

— Куда уволокли? — спросил Шнютке.

— В штаб-квартиру Ментагона, — простонал Елеус. — Пока мы тут с вами разговариваем, он уже, вероятно, прикован наручниками к стене.

— Черт, как же я ему завидую! — мечтательно проворчал Фауст. — Если его высекут кнутом, я навеки его возненавижу! А тиски для больших пальцев… ах какое блаженство!

Шнютке невольно засунул руки себе в рот, сожалея о, быть может, разрушенной для вечности руке Бешмета.

— Ах, эта аппликатура! Кошмар! Мы просто обязаны его спасти.

Внезапно глубоко в недрах мозга его высокопреподобия маленький участочек, который имел отношение к скрытному содействию, резко вошел в работу и с дикой импульсивностью принялся раздавать приказы его речевым центрам.

— Шнютке прав. Мы не можем оставить жертв на милость ментагонов, — объявил он. При этом его разум был четко сосредоточен на Треппе. — Иначе лично я уже никогда не смог бы с собой ужиться…

— Вы произнесли «ужиться»? — педантично осведомилась Шпирс.

— Ну, ты знаешь, что я имел в виду, — отмахнулся от нее его высокопреподобие. — Нельзя же сказать «я никогда не смог бы с собой умереться», разве не так?

— Да прекратите вы спорить! — заорал Шнютке. — Нам нужен план!

— Абсолютно согласен, — подтвердил Елеус с тайной самодовольной улыбкой. Было бы ужасным несчастьем, если бы этому плану совершенно случайно в то же самое время не удалось спасти определенного пленника в сутане.

Мудассо ухмыльнулся, разгладил листок патентованного пергамента, закатал рукава и лизнул комок недавно похищенного угля.

Подпольный подогрев шипел и булькал сквозь проложенные через фундамент дома Ублейра трубы, пока Бубуш наклонял лавовую лампу над пачкой загадочных документов.

Холодные пальцы конденсата облизывали поверхность пачки и стекали дальше вниз по ножкам обсидианового стола.

В дальнем углу Кременюга сосредоточенно глодала большой валун, с шумным хлюпаньем выкусывая аметистовые кристаллы из самой его середины.

Бубуш задумчиво фыркнул и, пользуясь щипцами, перевернул документ.

— Ну что? — нетерпеливо спросил Ублейр у него над плечом.

Бубуш пренебрежительно отмахнулся от него когтистой лапой и еще внимательней уставился на запутанный текст, мерцающий под облаком пара.

Кременюга с хрустом отхватила еще один кусок валуна, от чего у Ублейра по позвоночнику поползли мурашки отвращения.

— Нашел ты что-то полезное или нет? — продолжил приставать он.

Бубуш повернулся к приятелю и открыл рот, словно собираясь выдать некий утешительный бальзам мудрости. Однако затем он зевнул, потер подбородок и многозначительно помахал хрустальной чашкой с широким ободком. Ублейр прорычал, понял намек и потопал к шкафчику с выпивкой.

— Ты уже часами его буравишь, — пожаловался он, раздраженно смешивая еще один лавовый мартини. — Хоть что-нибудь ты прикинул?

— Ну-у, — протянул Бубуш, садясь прямо и протирая глаза. — Кое-что у меня есть.

— И что? Может, все-таки скажешь? — продолжал клянчить Ублейр.

— Боль в шее. — Бубуш потер ноющие шейные позвонки.

— Эх ты неблагодарный. Я с самого начала знал, что нужно было оставить тебя на полный срок исправительных работ.

— Ты лучше с выпивкой поторапливайся. А потом я скажу тебе, что я узнал, — заявил Бубуш, разворачиваясь на вращающемся стуле.

— Послушай, ты все это время врал. На самом деле ты знаешь, что там такое.

Бубуш схватил кипящий лавовый мартини и сразу же отправил полчашки его себе в пасть. Затем он снова потер шею, встал и прошел к дальней стене — в манере, которую так любят бельгийские детективы, вот-вот собирающиеся сделать некое драматическое признание: руки сзади на пояснице, ну и все такое прочее.

— Итак, что же это такое? — простонал Ублейр после того, как Бубуш битых две минуты проходил взад-вперед.

— Дело темное.

Только эти два слова Бубуш и сказал. Ублейр хлопнул себя ладонью по лбу и взвыл.

— Это я и сам мог бы тебе сообщить! — рявкнул он. — Скажи мне что-то определенное. К примеру, почему он так дымится?

— Ага, вот это как раз то, что я знаю. Твоя находка, безотносительно к информации, которую она содержит, стоит, надо думать, целое состояние — для осведомленного коллекционера.

— Что?

— Эта штуковина очень древняя. Изготовлена задолго до изобретения патентованного пергамента [6], а также лавиковых ручек, чтобы на нем писать, приходилось использовать этот материал. — Бубуш указал на документы. — Нормальный горючий пергамент, который окружен особым рефрижераторным полем. Ему по меньшей мере два столетия.

Впервые за очень долгое время у Ублейра не нашлось никаких слов.

Впрочем, долго это его состояние не продлилось.

— Чудесно, — объявил он, хлопая себя лапой по горлу после хорошего глотка лавового мартини. — Итак, я просто подскакиваю к нужному торговцу и получаю славный куш. Честно говоря, я прямо сейчас предпочел бы поторговаться…

Глаза Бубуша расширились:

— Если ты намерен сбагрить этот документ по цене пары-другой бутылок, тогда давай. Я тебе за него отстегну целых пятьдесят оболов.

— Пятьдесят? — ухмыльнулся Ублейр, потирая лапы. — Что ж, тогда порядок. Сумма, по-моему, довольно приличная… Э-э, стоп. Ты? Ты мне за него деньги дашь? А в чем тут выгода?

Бубуш метнулся по комнате и встал до неловкости близко к Ублейру. Щелки его зрачком метались влево-вправо в поисках подслушивающих ушей.

— Выгода? Он, скорее всего, стоит больше, чем ты можешь себе представить, — но только в нужных лапах, вот как!

— Но в чьих лапах? И когда мы сможем этим лапам его загнать? Покажи мне способ, и я…

Бубуш замахал лапами:

— Ты что, не понимаешь? Это наш шанс! Мы ни за какую цену его не продадим!

— По-моему, ты уже слишком налимонился лавовыми мартини, — прохрипел Ублейр, указывая кривым когтем на пустую чашку Бубуша. — Ты несешь бред.

— А я тебе говорю — это наш шанс!

— Ладно. Шанс на что?

— Это именно то, что нам нужно, как ты не понимаешь? Но только, что это такое, я… я… я понятия не имею.

— Просто чудесно.

Бубуш внезапно стал приходить в отчаяние. Последние несколько часов взяли свое. На задворках его сознания терпение лежало кровоточащим, избитое злобными кулаками разочарования, — жертва даром потраченных часов. Бубуш уже потерял счет числу раз, когда мириады случайных бессвязных мыслей начинали кружиться у него в голове.

Фрагменты намеков на что-то полезное вспыхивали, затем исчезали. Крошечные частички ключей к чему-то большему выплывали наверх сквозь сумерки непонимания, раз-другой поблескивали и тонули бесследно. Лапы его понимания беспомощно ныряли в ил неведения и появлялись оттуда грязными и прискорбно пустыми, обтекая отбросами отчаяния. Короче говоря, Бубуш был просто уничтожен.

— Я кое-что из этого прикинул, но это такая малость…

— Скажи мне! — прорычал Ублейр.

— Никто не выводит на чем попало слова «Секретно! Совершенно секретно! Даже не думай это читать! Да-да. Именно ты!» — если это только… ну, если только это не впрямь что-то секретное, так? — Голос его нервно задрожал.

— Вот так откровение! — саркастически простонал Ублейр. Бубуш одарил его гневным взором:

— Если ты тут дерзить собрался…

— Ладно, ладно! Давай дальше.

— И никто не оставляет секретные материалы валяться там, где их кто угодно прочтет, верно? Обычно предпринимают массу предосторожностей, чтобы не дать секретным материалам попасть не в те лапы и так далее, потому что будет беда, если так получится.

— А смысл? — устало простонал Ублейр, уже начиная жалеть о том, что дал себе труд ввязать в это дело Бубуша. Он мог бы прямо сейчас заниматься чем-то по-настоящему восхитительным — например, квасить лавовые коктейли в приличном заведении.

— Смысл в том, что с точки зрения того, кто хотел сохранить тайну, наши лапы как раз и есть «не те».

Внезапно Ублейра достиг укол понимания.

— Да-да, мы должны быть «не теми», — продолжил Бубуш, слегка повышая голос. Возбужденная гортань обеспечивала ему писклявый оттенок. — Я хочу сказать, что это звучит разумно. Если мы не «те», а ими мы по определению быть не можем, ибо тогда мы сразу бы поняли, о чем этот материал… тогда мы просто должны быть «не теми»!

Ублейр энергично кивнул, по-прежнему лишенный даже намека на то, к чему все это может вести.

— И есть две вещи, которые мы можем проделать с этим материалом. Именно эти две вещи и делают его по-настоящему ценным…

— Ну, и что дальше?

— Во-первых, устроить шантаж…

— Да, да! — возопил Ублейр, с энтузиазмом размахивая лапами. — Ясно дело, мы запросто извлечем кучи оболов из того народа, который не хочет, чтобы этот материал получил огласку. А другая вещь?..

— Будь я проклят, если знаю.

— Ладно-ладно, нечего меня тут враньем кормить. Ты часами на эти картинки таращился. Ты должен что-то знать!

— Хорошо, я скажу, но учти — это только догадки! — Бубуш пренебрежительно махнул лапой, после чего ухватился за щипцы. — Смотри сюда… э-э… где же это… а, вот. Смотри внимательней. — Он указал на ряд странных контурных фигур. Некоторые были высокие, с остроконечными хвостами, копытами и рогами. Некоторые же — поменьше, с бородами и в длинных плащах, а также со странными плоскими колечками вокруг голов.

— Вот эти, — вслух размышлял Бубуш, указывая на высокие фигуры, — дьяволы.

— Почему ты так думаешь? — спросил Ублейр.

Бубуш хмыкнул и указал на остроконечные хвосты, копыта и рога.

— Как я уже сказал, это только догадки. — Тут он сделал свой взгляд решительно испепеляющим.

Телу Ублейра все-таки хватило приличия, чтобы извиниться за свой язык, и его рыло мгновенно покраснело.

— А вот эти, — продолжил Бубуш, указывая на меньшие фигуры в плащах и с головными кольцами, — как мне кажется, что-то вроде их врагов. Понимаешь, вот здесь те и другие стоят лицом друг к другу. — Он указал щипцами на верх одного листа пергамента, затем перелистнул отрезок невразумительного текста и помахал щипцами над другим листом. — А вот здесь они сражаются…

— Или танцуют, — предположил Ублейр. — Я видел, что такая хватка используется в некоторых пещерных танцах…

— Заткнись. — Бубуш перелистнул еще несколько страниц — к другой иллюстрации. Здесь было меньше стоящих фигур, зато вся земля была усеяна распростертыми телами существ обоих типов.

— Сражение продолжается? — предположил он.

— Или они протанцевали до рассвета и…

— Это предположение я проигнорирую с той надменной дерзостью, какой оно заслуживает, — проворчал Бубуш, переворачивая еще несколько листов. — Ага, вот как раз здесь у меня головная боль и возникла. До сих пор все это вроде бы имело смысл. Шло сражение. Но вот это… что ты извлечешь отсюда?

На сцене демонстрировались странные контурные фигуры. Причем они сидели, скрестив ноги, вокруг того, что выглядело как большой костер. В каждой руке были видны кольца размером почти с голову, украшенные по всей окружности меньшими кольцами. Казалось, они этими странными кольцами размахивают. Настораживало то, что некоторые из ртов были широко раскрыты.

В небе над ними было начертано одно-единственное слово.

— Есть идеи, что это может означать? — спросил Ублейр, указывая на слово «Аллилуйя!», начертанное в небе.

— Я уже говорил, — прохрипел Бубуш. — Будь я проклят, если знаю!

В Главном муниципальном зале предсказаний шел самый обычный день. Группа стареющих пророков сидела в гулком помещении вокруг любопытной формы мраморного стола, задавая важные вопросы, а затем разбрасывая специальные кости, чтобы предсказать ответы. Обсуждались там в основном горячие темы — например, когда следует провести в Аксолотле Первенство среди начинающих пророков или будет ли более счастливым для грядущей демонстрации сериала «Три гада» продлиться три недели, две недели либо один день.

Так все и должно было идти, если бы внезапно пара ног не прогрохотала по коридору, на предельно высокой скорости запуская в зал отчаянного мужчину. Врезавшись в твердые бамбуковые двери, он с легкостью проскочил их, после чего в довольно недостойной позе застыл у дальней стены, проклиная в высшей степени отполированную поверхности пола.

Самый главный муниципальный пророк, капитан Мабыть, вгляделся за край стола и прохрипел:

— Войдите.

Мужчин быстро встал на ноги, потирая пару стремительно синеющих ягодиц и умоляюще глядя капитану в глаза.

— Мне нужно узнать время бракосочетания. Причем это время должно соответствовать периоду абсолютно максимальной благоприятности. И это время бракосочетания узнать мне нужно прямо сейчас. Надо все заранее спланировать, понимаете?

— А кто вы такой? — проворчал капитан Мабыть, не вполне воодушевленный тем, что его с такой поспешностью отвлекли.

Прорицание было величественной и до расслабленности спокойной профессией. На человека этой профессии вообще не следовало набрасываться с такой дикостью. Особенно если у него был такой артрит, каким страдал сам капитан Мабыть.

— Корман Макинтош, продюсер игрового шоу «Сам себе пророк!» — радостно объявил незваный гость.

— Сам себе пророк? Что это еще за дилетантство? — проворчал Мабыть.

— Это просто астрологическое игровое шоу, когда ваша судьба оказывается в ваших руках. А ведет его Блинни Плутт. Оно очень популярно. Впрочем, не берите в голову. Полагаю, вы бываете очень заняты, когда оно проходит.

— Это что, одна из тех дневных театральных штучек?

— Да… но я…

— Ха, никогда его не смотрел. Я припоминаю времена, когда никто не осмелился бы устроить театральное представление, пока солнце не окажется далеко за фасадом Храма. У людей нынче слишком много свободного времени, а потому они его тратят на всякую ерунду. Вам так не кажется?

— Кажется. Уверен, так оно и есть. А теперь, будьте так добры, мне бы очень хотелось узнать время бракосочетания.

— Да-да, я помню. Расскажите мне поподробней.

— Гм… я не очень хорошо понимаю, как он это провернул, но Блинни Плутт сумел так все организовать, что победительница в шоу «Сам себе пророк!» в его финальной части «Расставь свои знаки» попросила его на ней жениться. Хотя на самом деле это он ее попросил, потому что он должен был… гм…

— Так вы собираетесь сообразить на троих раннюю свадьбу?

— Что?

— Должен был жениться на ней — вы же сами сказали. И нужно в темпе все устроить, пока все это дело наружу не вышло, так? Ха, ну и нравы у нынешней молодежи!

— Н-нет… вообще-то я так не думаю. — Корман задумчиво потер подбородок. — Вот старый дьявол, — пробурчал он себе под нос.

— Ну-с, давайте посмотрим, что же здесь можно сделать. — Мабыть с большим трудом поднялся на ноги, погремел своими подходяще разогретыми особыми костями, зажатыми в сморщенном кулаке, и зашаркал к дальней части стола. Стол этот был футов двадцать в длину, а в дальнем конце — странное дело! имел восемнадцатидюймовую стенку.

Подув на костлявые ладони и опершись бедрами об стол, Мабыть, почти без всей той церемонности, которую Корман от него ожидал, резко швырнул три рунных кубика катиться по всей длине стола.

Они лишь раз подпрыгнули, ударились о заднюю стенку и остановились посреди выжидательной тишины, нарушаемой только непрестанным подсасыванием дряхлым капитаном своей вставной челюсти.

Мабыть прошаркал к дальнему концу и вгляделся в руны, особенно шумно подсасывая челюсть, пока обдумывал значение этих рун.

— Самое благоприятное, говорите?

Корман кивнул.

— Гм… и как можно скорее?

— Да, нам нужно как можно сильнее сохранить все это событие в общественном сознании и начать продавать билеты, как только…

— Счастливый исход для счастливой парочки?

— Да, гм-м… думаю, да?

Мабыть хмыкнул, схватил рунные кубики и сунул их обратно в карман.

— Вторник на следующей неделе, — пропыхтел он, шаркая назад к своему креслу.

— Что? — воскликнул Корман. — Так скоро?

— Вы же хотели скоро. Сами сказали. Вбежали сюда без всякого объявления, как будто вам кто-то перец в задницу вставил. Я помню времена, когда молодые люди всегда стучали в дверь. Вторник на следующей неделе — и точка!

Тут в голове у Кормана возникло целое полчище проблем. Одежда… подарки… списки гостей… гм-м… костюмы…

Список рос. Паника начала угрожающе нависать над плечами продюсера. Тогда он резко развернулся и во весь дух бросился бежать из Главного муниципального зала предсказаний, на лету промахивая добрых пять шагов, прежде чем ему снова удавалось достичь соприкосновения с землей.

Вот в чем проблема с современной молодежью, — проворчал капитан Мабыть, буквально обтекая меланхолией. — Торопливость. Не могут дождаться, пока все толком не будет проделано. Я помню, в мои времена мы девушку добрых пару-другую раз на люди выводили, прежде чем вся эта свадебная суматоха свою уродливую голову поднимала.

— Так не должно было быть. Он обещал мне увлеченную публику, а не то что меня самого привлекут, — скорбно пожаловался его высокобесподобие Брехли Трепп самому себе, свисая со стены тюрьмы Ментагон, прикованный к ней наручниками.

— Вам следовало дать деру, когда у вас еще был шанс, — проворчал Бешмет, болтаясь рядом с ним. Впрочем, слова его лишь наполовину были адресованы Треппу, наполовину же — самому себе.

— Никогда! — заявил Брехли Трепп. — Я никогда не стану давать деру. Это моя миссия, моя…

— Вы там все еще ноете и жалуетесь? — проворчал Пудин, демон ростом в девять с половиной футов. С предельно скучающим видом он заполнял реквизитные пергаментные бланки, обложившись целой грудой толстенных справочных руководств.

— Я не должен был здесь оказаться! — заорал Трепп. Голос его эхом отразился от голых стен.

— Не беспокойся. Как только я найду правильную муку, тебя здесь не будет. — Пудин снова обратил свой взор на «Свод мук». Коготь его скреб по левому краю тома, пока рот сам собой работал. — Педерастия. Проституция. Пустозвонство. Ха! Никакого проповедования. Какого дьявола здесь нет проповедования? Вот и весь толк от этих гор пергамента. Как мне теперь выяснить, к какой муке тебя приписать, если проповедования здесь и в помине нет?

— А вы сами догадайтесь, — предложил Трепп.

Бешмет восхищенно задрыгал ногами. Славно было, что Трепп оказался таким недотепой. Теперь должна была потребоваться масса времени, чтобы его приговорить, а болтаться на конце пары наручников казалось настоящим праздником по сравнению с тем, чем всей их троице предстояло закончить.

— Ну-у нет. Не могу догадаться. Мне за эту работу столько не платят. Нет и еще раз нет. Должна найтись надлежащая мука, чтобы соответствовать преступлению, понимаешь? Тьфу! Терпеть не могу вас, долбаных сдельщиков, приговаривать. Нелегальные иммигранты, дьявол вас подери!

— Это кем это вы меня только что обозвали? — завопил Брехли Трепп.

— Нелегальным иммигрантом. Ну ты же нелегальный иммигрант и есть, разве ты сам не знаешь? Вы все поступаете сюда не как порядочным людям полагается. Не ногами вперед!

Любые сомнения, которые интеллектуальная сторона Треппа имела по поводу «сдельщиков», были тут же развеяны грохочущим ревом надежды. Сам себе изумляясь, миссионер услышал собственные слова:

— Ну, раз я нелегальный иммигрант, тогда почему бы вам просто меня не депортировать?

Бешмет, несмотря на свои вывернутые кисти и дрожащие плечи, широко ухмыльнулся. Логика была просто безупречной. Теперь, если дьявол находился в разумном настроении…

Рев издевательского хохота мгновенно сообщил обоим о том, что Пудин вряд ли когда-либо находился в таком настроении.

— Вот это классно! — жутко оскалился ментагон. — Но это тебе не поможет. Ты здесь на всю вечность. А теперь насчет приговора. Так-так, посмотрим. Проповедование. А что такое, собственно, проповедование?

— Ну, попробуйте тогда «евангелизм» поискать, — прорычал Брехли Трепп. — Только поторопитесь, чтобы побыстрее меня отсюда выпустить. Мне надо работой заняться!

— Работы ты получишь более чем достаточно, как только я верную муку найду, — осклабился Пудин, скребя когтями обратно по «Своду мук». — Конечно, евангелизм, почему же я сам об этом не подумал? 3… Ж… Е… Вот мы и на месте. Так-так. Ехидство. Ересь. Еврейство… вот так так! Ну и ну! Не-а, этого тоже нет.

— Послушайте, тогда просто выпустите меня! Меня здесь быть не должно!

— Ты что-нибудь пооригинательнее не придумаешь? Это я уже слышал.

— Но это правда, я точно вам говорю, — запротестовал Брехли Трепп. — Выпустите меня отсюда, у меня контракт имеется. — На краткое мгновение миссионер пожалел о том, что ему не пришло в голову вставить в соглашение с Алканом пункт о реинкарнации. Прямо сейчас переродиться, пусть даже в моллюска, казалось предпочтительнее всего этого безобразия. На моллюска, по крайней мере, наручников не наденешь.

— Вот забавно. Я обыскивал твои карманы, но ничего похожего на контракт не нашел.

Бешмет был озадачен. Ему, когда он заключал свою сделку, никакого контракта не предлагали. Неужели в нынешние времена даже дьяволы становились более организованными?

— Но мне обещали! — умолял Трепп.

— Да? И сколько раз? — ухмыльнулся Пудин. — Три?

— Ну, вообще-то…

Чешуйчатый ментагон запрокинул голову и громко расхохотался.

— Тебя поимели и высушили, приятель. Ха! Добро пожаловать в реальный Загробный Мир.

— А я вам говорю, меня здесь быть не должно.

— Да? Не должно? Тогда просто предположим, что ты скажешь мне, где ты должен быть. Будет еще один повод славно поржать, — прорычал Пудин, небрежно крутя своей лавиковой ручкой. — Это сильно упростит мне всю пергаментную работу. — Он раздраженно грохнул «Свод мук» на обсидиановый стол.

— Ну, я вроде как волен идти туда, куда мне захочется. Отыскивать толпы потерянных душ, большие толпы. Всегда лучше, если есть приличная масса навостренных ушей, чтобы выслушать мое сообщение. — Мысли Брехли Треппа неуклонно отплывали обратно к его миссии. — По-моему, это всегда самая трудная часть. Убеждаться в том, что достаточное количество людей готово выслушать Благие Вести, находить людей, которые больше всего в них нуждаются. Вот почему я здесь, понимаете? У вас здесь, внизу, просто изумительный материал. Всюду, куда ни глянь.

— Валяй, валяй дальше, — насмехался ментагон Пудин.

— Нет, правда. — Пламя проповедничества вспыхнуло в голове у Треппа. — Вот посмотреть, к примеру, на вас. Вы сильный и в то же время нежный — мои плечи замечательно заживают. А какой у вас очаровательный профиль! — Трепп вздрогнул, взглянув на полную жутких клыков пасть. Конечно, в его словах имелось некое отклонение от истины, зато оно могло обеспечить нужный результат. — Кроме того, у вас есть чувство ответственности. Однако, имея все это в плюсе, можете вы честно сказать, что вы счастливы?

Бешмет был поражен. Неужели этот парень никогда не сдавался?

— Счастлив? — задумался Пудин. — Ну, насчет счастья я, должен признаться, никогда особенно не задумывался. Всегда бывало слишком много работы.

— Не так много профессионального народа вроде вас действительно имеет время, чтобы хорошенько задуматься. А теперь, если бы вы прямо сейчас смогли отвлечься всего лишь на несколько минут, я прочел бы вам несколько пассажей, которые очень бы вам помогли. Будьте анге… э-э… дьяволом и передайте мне, пожалуйста, такую маленькую красную книжечку из моего мешка.

Пудин уже встал на копыта и проделал полпути по камере, когда вдруг понял, что происходит.

— Эй, ты что делаешь? А ну прекрати!

Рыча, демон схватил с обсидианового стола стопку пергаментов и «Свод мук», после чего, яростно грохнув дверью камеры, нашел себе покой и уединение снаружи.

— Как у тебя это получилось? — спросил Бешмет.

— По-моему, не очень-то и получилось, — посетовал Трепп. — Я должен отсюда выбраться. Я обещал Алкану обратить…

— Ну-ну, теперь можешь эту бредятину бросить. Он ушел.

— Какую бредятину?

— Да всю эту чешую с миссией от богов. А кто такой на самом деле этот Алкан? Откуда он взялся?

Брехли Трепп указал пальцем на потолок.

— Знаешь, тебе уже нет смысла на этом настаивать. Просто признайся — в конечном итоге так будет проще.

— О чем ты говоришь…

— Послушай, мы все испытываем адскую вину, когда впервые понимаем, что получили. И смущение тоже. Но клянусь, это, по крайней мере, лучше, чем быть вроде него. Мы меньше мук переносим. — Бешмет указал на третье тело, болтающееся рядом на стене, — бессознательное, сплошь покрытое ожогами и царапинами. — Да, нам таким образом приходится вину всю вечность нести, но чем раньше ты признаешься, что ты сдельщик, тем…

— Кто я, прошу прощения?

Качаясь, Бешмет попытался пододвинуться поближе к Треппу, горя любопытством.

— За что ты здесь, а? Какова твоя сделка? Валяй, можешь мне рассказать. Я ни в какую не смог этого прикинуть из той твоей чепухи про пиво и подштанники. Ты, наверно, был сбит с толку, дезориентирован, адски шокирован, можно сказать. Так что это было, а? Хотел жить вечно? Или быть самым классным любовником на свете? Или…

— Нет! Решительно нет! И я вовсе не был сбит с толку и дезориентирован. Я его высокобесподобие Брехли Трепп из Речистой Миссии! Я миссионер! Я здесь, чтобы распространять Благую Весть! — В голосе проповедника появились визгливые нотки. Но для его собеседника все это, похоже, было лишено смысла.

— Ладно, приятель, как скажешь, — снисходительно отозвался Бешмет. — Да, кстати, еще только одно. У тебя чуть-чуть того пивка не осталось?

Спал Бубуш не слишком хорошо.

Проведя несколько последних месяцев в ночевках рядом с определенным антисанитарным потоком под немигающим покровом скалы, что покрывала весь Уадд [7], теперь, слыша непривычный грохот подпольного подогрева пещеры Ублейра, Бубуш пребывал в состоянии беспрерывной неугомонности.

Бубуш часами ворочался, временами впадая в неглубокую дрему, выпуская на волю свои мечтания — а затем был грубо и бесцеремонно разбужен одной особенно шумной отрыжкой газообразной лавы, которой случилось раздаться прямо у него над ухом. Демон ощутил себя неким сонным эквивалентом летучей рыбы — в одну секунду ты без малейших усилий скользишь сквозь ясный простор океана снов, а в другую, хлопая плавниками и дико задыхаясь, уже бултыхаешься среди брызг на самом гребне волны полубодрствования. И Кременюга тоже мало способствовала здоровому сну, найдя себе уютное местечко рядом с хозяином. Ее дыхание жутко воняло железным колчеданом и серой.

Но как бы Бубуша ни мучили физические расстройства, умственные были еще хуже. Пожалуй, , если бы его поместили в полную тишину самой удобной расщелины во всем Уадде, он бы все равно без конца метался и ворочался.

Разогнав шестеренки своего разума до максимальных оборотов и смазав их огромным количеством умственной энергии, Бубуш отчаянно пытался в точности прикинуть, на что намекало досье Ублейра, и уже никакими силами не мог упомянутые шестеренки замедлить.

Высокие, рогатые контурные фигуры, хлеща хвостами, плясали и боролись с фигурами низкорослыми и бородатыми. Они попеременно кружились в танго и душили друг дружку в смертоубийственных на вид хватках различных воинских искусств.

Узелки эфирных предположений крутились и мелькали в мрачных бассейнах бездонной смутности. Стаи дикого непонимания с лаем носились по прериям озарения, загоняя голые факты в скалистые углы и пытались их там прикончить.

И через всю эту сумятицу, не замечая всего окружающего, шагала единственная фигура, чья черная сутана раздувалась, а кожаные сандалии безжалостно давили вопящие тела корчащихся допущений. Крепко сжимая в правой руке красную книжку, эта фигура убийственными взмахами слов обезглавливала дикие предположения, наступая неудержимо, неумолимо, неустанно…

Бубуш пронзительно вскрикнул, и глаза его распахнулись, ничего перед собой не видя. Холодный пот ручьями лил с его лба, пока демон семенил задом наперед по пещере. Только когда его рога ударились о заднюю стену, он понял, что все это у него в голове.

Тогда Бубуш вскочил на копыта и хищно прыгнул через все помещение, хватая Ублейра и отчаянно его тряся, чтобы пробудить.

— Я это ухватил! — орал он. — Подцепил!

— Только мне не передавай, ладно? — заохал Ублейр, резко пробуждаясь и глазея на лихорадочный лоб Бубуша. — Не дыши на меня! Что это? Люцифероз? Сталагмелла? Сизифилис? Я знал, что еда в «Гоморре» еще та.

— Секреты!

— Нет, ты должен мне сказать. У меня в шкафчике есть кое-какие таблетки. Прими их поскорее — тогда легче будет вылечиться. Какая бы зараза это ни была. — Копыта Ублейра вовсю скребли по каменному полу, пока он силился попятиться и остаться за пределами радиуса заражения.

— Да нет! Те секреты! — Бубуш махнул кривым когтем в сторону дымящихся листов древнего пергамента. — Я теперь знаю, что они означают. Это очевидно! Сам иди и посмотри.

Протащив Ублейра по каменному полу, он швырнул его во вращающееся кресло и указал.

— Это как раз то, о чем я говорил. — Бубуш размахивал щипцами над контурными фигурами, глаза его выпучились от шипящих галлонов гиперактивного адреналина. — Это наш билет туда… туда, куда нам хотелось. Эти документы… они содержат ключ! Я знаю, кто эти мелкие и бородатые. Ох что будет, когда об этом узнает Асаддам! Ха-ха-ха!

— Что? Скажи же мне наконец.

— Нет времени. Мы должны действовать прямо сейчас, пока еще не слишком поздно! Кременюга! — Бубуш сунул в пасть лапу и свистнул. Скалодонтка подпрыгнула, проснулась и с готовностью пригрохотала к ноге.

С Ублейра было достаточно. Одним прыжком он одолел всю свою комнату и встал у двери, перекрывая поспешный выход Бубуша. На декоративной тарелке, что висела над дверью, было написано: «Чистите когти перед жратвой».

— Прочь с дороги, — прорычал Бубуш. — Уже может быть слишком поздно.

— Поздно для чего? Пока ты не откроешь мне ответа на эту тайну, я тебя отсюда не выпущу.

— Ты только время тратишь.

— Говори!

— А, ч-ч-черт, — нетерпеливо заскрипел зубами Бубуш. — Ладно, слушай, это сложно, хотя… — Он собрал все свои вихрящиеся мысли, силясь удержать их вместе, точно какой-то турист-любитель, сражающийся с палаткой на продуваемой всеми ветрами вершине утеса. — Помнишь то чувство, которое возникло у тебя вчера, когда тот малый в сутане пытался тебя в подштанники облачить…

Ублейр покраснел:

— Откуда ты знаешь?..

— Ладно, проехали. Видел ты стражников на той стороне площади? Они же совсем растерялись. Нечто странное буквально витало в воздухе. Нечто секретное!

— Ты же это не всерьез.

Глаза Бубуша буквально вспыхнули от всей его серьезности.

— Теперь представь себе это секретное нечто , но бесконечно более мощное. И под нашим контролем!

Ублейр почесал в затылке, пока щелки его зрачков кипели от шока, точно головастики на сковородке.

— Так откроешь ты дверь или нет? — спросил Бубуш.

Долю секунды спустя они с Ублейром уже так грохотали по улице, что их копыта выбивали искры из каменной мостовой. Кременюга неслась следом за ними.

Небольшая кучка из шести сдельщиков сгрудилась в тени крошечного проулка, озабоченно разглядывая впечатляющую наружность страхоскреба Ментагона — одного из самых высоких зданий в Мортрополисе. Странным образом тот факт, что немногие лавовые лампы по-прежнему сияли в дуговых окнах, делал внешность здания еще менее заманчивой — хотя этот же самый факт говорил и о том, что большинство ментагонов теперь находятся снаружи, неся дежурство.

— А вы уверены, что это сработает? — пробормотал Бакс, изголодавшийся до смерти владелец единственного чека на миллион мротов из когда-либо существовавших.

— Конечно, сработает, — хором ответили ему Елеус и Шнютке.

— А что такое, малыш, ты моим чарам не доверяешь? — сладким голосом прошептала Шпирс, слегка поправляя свою ложбинку между грудей, чтобы придать ей просто сногсшибательную привлекательность.

Фауст хлопнул Бакса по плечу и весьма нелюбезно осклабился.

— А ты вот как на это взгляни. Если нас поймают, это же будет целая вечность в кандалах, столетия жесткого подчинения. Ах как это круто!

— Извращенец! — буркнул Бакс.

— Вот уж никогда не думал, что тебе есть до этого дело.

— Заткнитесь, вы, двое, — рявкнул Шнютке. — Сможете вы на стреме стоять или нет?

Фауст фыркнул, а Бакс лишь что-то промычал.

— Я так понимаю, что ответ утвердительный, — прохрипел композитор, страстно желая вызволить своего бесценного скрипача тюрьмы. — Ну что, все готовы? Тогда вперед.

Четверка метнулась из проулка, мигом пересекла улицу, направляясь прямиком к угрожающей пасти штаб-квартиры, но в последний момент вильнула вбок и понеслась кругом к задней части здания, сгибаясь пополам, чтобы укрыться от обзора из окон.

Четыре головы появились у угла страхоскреба, оглядели всю сцену и нырнули обратно — прочь из поля зрения. Взглянув на угольный набросок Мудассо, они одобрительно закивали. Рисунок был идеален во всех деталях, демонстрируя стражника, горбящегося возле небольшого круглого каменного строения. Перед стражником валялась груда больших томов. По сути, если бы кто-то присмотрелся к наброску Мудассо еще внимательнее, он вполне смог бы различить на корешках слова: «Свод мук».

Только один аспект творения Мудассо отличался от реальности — изгибающаяся стрелка ныряла из страхосферы и заканчивалась примерно в дюйме над каменным строением. Стрелка волокла за собой слово «Тюрьма». [8] Художник подумал, что таким образом о«сможет прояснить дело.

Елеус еще раз выглянул из-за угла в порядке последней проверки, затем нетерпеливо махнул рукой. Все шло тип-топ. И можно было начинать.

Шпирс нервно сглотнула, еще раз подрегулировала свою ложбинку, а затем с наигранной небрежностью завернула за угол штаб-квартиры Ментагона, покачивая небольшой сумочкой.

Остальные трое с неохотой оторвали глаза от ее волнующихся ягодиц, резко развернулись и бросились бежать вокруг страхоскреба в обратную сторону, помедлив лишь на мгновение, чтобы подобрать здоровенную дубину, которую они предусмотрительно захватили с собой.

Пудин ахнул и оторвал глаза от своей пергаментной работы, пока Шпирс соблазнительно хихикала и томно шептала: «Приветик, здоровила». Она так ловко надула губки, что на какой-то момент и впрямь показалась той самой старлеткой, какой некогда была.

Когти Пудина взметнулись к его горлу и пошарили там какое-то время — типичная реакция всех самцов, когда перед ними предстает машущая ресницами блондинка, носящая на себе куда меньше того, что практично, и лишь самую малость больше того, что непристойно.

— Гм… привет. — Пудин улыбнулся в манере, которая, как он надеялся, была подходящей и приличествующей. Одновременно логические центры его мозга были начисто заглушены воющими как волки центрами похоти, так что ментагон не возымел наглость спросить себя: «Погоди-ка погоди. А она-то что здесь делает? Разве ей не следует быть вовлеченной в систему вечных му… мм?»

Шпирс еще раз махнула ресницами для вящего эффекта.

Довольно на долгое время это стало последним, что видел Пудин. Здоровенная дубина, занесенная сразу всеми тремя сообщниками Шпирс, по крутой дуге опустилась с неба и оглушительно рухнула на затылок ментагона.

Кучка крошечных розовых дракончиков еще несколько часов порхала и кувыркалась вокруг его головы.

Считанные секунды спустя Пудин тяжело грохнулся со своего стула, рассыпая по сторонам пергаменты и тома «Свода мук». Громадное облако пыли поднялось, когда он наконец рухнул на пол. Шнютке, в редкий для столь тонкой и художественной натуры момент предельной практичности, сорвал с пояса Пудина большую связку ключей, запрыгнул на плечи Елеусу, после чего они оба вломились в двери тюрьмы.

А там первым звуком, который до них дошел, стал скрип бритвенно-острых челюстей. За ним последовали пронзительные крики ужаса, когда Брехли Трепп, отчаянно дрыгая ногами, исчез сквозь пролом в дальней стене.

За всем этим быстро последовало звуковое заграждение в виде неистовых воплей Бешмета, который в беспомощном ужасе болтался на своих наручниках, вереща:

— Спасите! Помогите! Когти! Зубы! Только что прорвались сквозь стену и его заграбастали! Спасите же меня от них!

Его высокопреподобие Елеус Третий уставился на стремительно исчезающие спины двух дьяволов в проломе, обрамленном характерными отметинами зубов скалодонтки. Нижняя губа его задрожала.

Позади дьяволов семенило чудовище с черным панцирем.

А между ними болтался миссионер в черной сутане.