Дело о смерти фрейлины

2

Он успел разобрать где-то треть этих залежей и куча скомканных бумаг, среди которых были нелепые доносы, приглашения на обед к каким-то неизвестным людям и полные подобострастного трепета поздравления с новым титулом, росла, как сугроб в зимнюю ночь. Туда же отправлялись надушенные признания в любви и предложения поучаствовать в каких-то коммерческих предприятиях, суливших невероятную прибыль. На краю стола образовалась ровная стопка писем, на которые следовало дать ответ, а рядом — письма, требовавшие иных действий: подлежащие проверке доносы, счета, которые нужно было оплатить, и те приглашения, которые разумно было принять.

От этого занятия его оторвал стук в дверь, и когда он ответил, она распахнулась, и на пороге появился Фрессон. Его глаза блестели любопытством, на губах блуждала немного азартная улыбка. Подойдя к столу, он уселся на стул и сходу спросил:

— Откуда у тебя эти флаконы, Марк?

— Ты нашёл там яд? — оживился барон.

— Именно! Причём в разной консистенции. Кого-то ещё отравили?

— Отца Клодины де Шаброль.

И он рассказал Фрессону то, что узнал о его смерти. Тот слушал внимательно, постукивая длинными тонкими пальцами по столу.

— Значит и его травили постепенно и целенаправленно, — проговорил он, когда Марк закончил. — Это произошло вне дворца, что даёт надежду, что убийца находится не здесь. Это порадует леди Евлалию. Она вздохнёт свободно, насколько ей это позволит её узкий корсет, но для тебя задача осложняется. Или ты всё ещё думаешь, что это Дельмас?

— Я ещё раз допрошу его чуть позже, но, полагаю, он никогда не слышал о Бошане. Огастен ничего у него не нашёл. То, что говорят о нём знающие его люди, никак не вяжется с образом коварного отравителя. Нет, Эммануэль, я думаю, что это не он. Но яд был в пилюлях, которые были заказаны ему и от него доставлены. Их подменили или у него, или по дороге во дворец…

— Почему не здесь? В комнате Клодины всегда был проходной двор.

— Ты забываешь об отравлении её отца, которое уж точно не связано с дворцом. Они отравлены одним ядом и по схожей схеме. На улице Белой совы видели высокого человека в серой куртке и войлочной шляпе. Скорее всего, это и был отравитель. Ты думаешь, он из дворца, особенно если учесть, что дочь и отец не поддерживали отношений. Его здесь и на порог не пускали.

— Согласись, Марк, эти убийства хорошо продуманы, подготовлены и осуществлены. Обе смерти были болезненными и до того жертвы испытали немало страданий. Это очень похоже на месть. Но почему мстили им обоим, если они уже давно не виделись друг с другом?

— Я полагаю, что событие, вызвавшее у убийцы такую ненависть, произошло ещё до переезда Клодины во дворец. Они оба: и она, и Бошан, причинили кому-то зло, за которое расплатились своими жизнями. Бошан был неприятным человеком, он безжалостно расправлялся со своими конкурентами, но если это их месть, то зачем после его смерти травить дочь, что очень нелегко, учитывая, что она жила в одной из самых охраняемых частей королевского дворца. Может быть только одно объяснение: она тоже виновата. То есть они оба вместе навредили чем-то убийце.

— Клодина появилась здесь, когда ей было всего шестнадцать. Кому она успела так насолить в столь юном возрасте?

— Я всё время возвращаюсь к этому вопросу и нахожу лишь один ответ: Матису де Серро, своему бывшему жениху. Но он умер четыре года назад. Если только сейчас объявился его родственник или друг, который решил отомстить за него. Я даже не знаю, где найти достоверные сведения о самом де Серро, не то, что о его родичах и друзьях!

— Что ж, здесь я бессилен тебе помочь, — с сожалением резюмировал Фрессон. — Если понадобиться моя помощь, обращайся. И держи меня в курсе. Мне интересно.

— И ты хочешь знать, как он сделал экстракт аманиты? — усмехнулся Марк.

— Именно, так что я надеюсь, что ты дашь мне с ним поговорить, — рассмеялся Фрессон.

— Когда поймаю, — кивнул Марк.

После его ухода он вызвал к себе Гаспара и велел ему отправляться на запад, в тот самый рудник, куда отправили Матиса де Серро, с тем, чтоб выяснить обстоятельства его гибели, а также узнать, не обзавёлся ли он там другом, который вышел на свободу не так давно. Гаспар внимательно его выслушал и, понятливо кивнув, отправился выполнять приказ, а Марк снова посмотрел на скопившиеся на столе письма, но думал о другом.

На данном этапе расследования у него была всего одна ниточка — это несчастный жених Клодины Бошан, и два направления, по которым можно двигаться: во-первых, раздобыть сведения об этом рыцаре и его связях, а, во-вторых, попытаться узнать, как и кем были подменены пилюли.

Непосредственное отношение к подмене пилюль могли иметь два человека: изготовивший их аптекарь Дельмас и горничная, которая несла их из аптеки во дворец. В виновность Дельмаса он верил всё меньше, но, мог ли кто-то подменить пилюли в его лаборатории без его ведома? Следовало проверить учеников аптекаря и выяснить, кто ещё часто бывал в его доме. Что касается горничной, то сыщики, отправленные Тома на женскую половину дворца, всё ещё опрашивали служанок и младших фрейлин. Оставалась некоторая надежда, что они что-то выяснят.

А вот узнать что-то о Матисе де Серро будет гораздо сложнее. Если он был рыцарем графа де Вермодуа, значит, скорее всего, прибыл с ним из тех мест, жил в доме графа и общался с другими рыцарями, служившими его господину. Не зная Сен-Марко и будучи невысокого происхождения, он вряд ли стремился завести здесь знакомства и нашёл друзей, которые помнили бы его спустя шесть лет после ареста. Даже если они и были, то, где их искать?

Марк поднялся. Если был человек, который принимал участие в судьбе Матиса де Серро, то, скорее всего, он был на судебном процессе. Оставалось надеяться, что об этом помнят служащие суда.

— Я запомнил это дело лишь потому, что оно было так несправедливо, — произнёс Монти, отойдя от своей конторки в маленькой комнатке рядом с кабинетом главного королевского судьи. — Все тогда понимали, в чём дело. Прямо из зала суда эта девица отправилась в королевские покои. Я был в то время секретарём и вёл протокол процесса. После его окончания судья Рикон велел мне переписать его, как он сказал: «убрать оттуда всё лишнее и незначительное». Дело в том, что речь того рыцаря в свою защиту звучала очень убедительно, потому она и была удалена из документов процесса.

— Вы помните что-нибудь о самом подсудимом, Монти?

Тот задумался и совсем как серый грызун задёргал носом.

— Он был младшим сыном какого-то рыцаря, вассала графа Вермодуа и лишь недавно приехал к нему из дальнего поместья. Юноша был наивным и неискушённым. Кажется, он был уверен, что, поскольку невиновен, то ему ничего не грозит. Конечно, если б граф оставался в Сен-Марко, он бы наверно вступился за него, но к тому времени он уже покинул город со своим двором, отправившись в поместье. Тот юный рыцарь остался лишь из-за Клодины Бошан.

— Был ли кто-нибудь на процессе из его друзей или родственников?

— Нет, никого. Пришли только те, кто появляется здесь ради развлечения. Знаете, некоторые придворные ищут в суде пищу для сплетен и ходят на процессы с завидной регулярностью. Его никто не поддержал. Он был один.

— Вы сказали: юный рыцарь. Он был так молод?

— Что-то около двадцати лет, но выглядел он и того моложе. Я, видите ли, ваше сиятельство, подслеповат, потому не мог разглядеть его лица, но мне показалось, что он хорош собой, черноволосый, белолицый, с прямой осанкой и звонким голосом. Он вёл себя на суде смело и был уверен в благоприятном исходе, но, кажется, показания, которые давала против него девица, его сразили. Он даже пытался возражать ей, чем вызвал раздражение судьи Рикона.

— У него был адвокат?

— Ему согласно правилам предоставили адвоката, но тот и не думал его защищать, а лишь просил смягчить наказание в виду его молодости и ссылаясь на то, что это первое его преступление.

— Как его звали?

— Брезе, он умер пару лет назад.

— А прокурор?

— Кастелан, он разливался на том процессе соловьём, расписывая ужасные страдания девицы и её отца, и маниакальную жестокость подсудимого. Он тоже умер, но раньше, стал жертвой ограбления. Его убили за десять серебряных марок в кошельке и золотую печатку.

— Значит, не осталось никого, кто бы видел этого юношу и говорил с ним, — печально вздохнул Марк.

— Отчего же, — пожал узенькими плечиками Монти. — Он примерно месяц провёл в подвале Чёрной башни. Возможно, там ещё служат тюремщики, которые помнят его, или даже заключённые, сидевшие с ним в одной камере. Не думаю, что его тогда держали в одиночной, тюрьма была переполнена.

Он печально улыбнулся, продемонстрировав свои длинные жёлтые зубы, отчего его сходство со старой ручной крысой стало ещё больше.

После этого Марк отправился в Чёрную башню, хотя особой надежды у него не было: сколько арестантов проходит перед глазами тюремщиков! Не могут же они помнить всех! И всё же он решил проверить эту возможность.

Для начала он направился к регистратору крепости господину Паскалю и нашёл его на прежнем месте — за массивной конторкой в комнате, все стены которой были заставлены толстыми папками, хранившими память о многих печальных судьбах. Увидев его, чиновник приветливо кивнул и поспешил поздравить с новым титулом. Поблагодарив его, Марк рассказал, зачем пришёл, и регистратор тут же уверенно кивнул ему и направился куда-то в угол, откуда вернулся с толстой папкой, которая практически не отличалась от сотни других. Открыв её, он какое-то время перебирал документы, а потом сообщил:

— Вот оно! Матис де Серро, девятнадцати лет, рыцарь, был доставлен сюда в день поминовения короля Генриха, содержался до суда в общей камере верхнего яруса подземной темницы и уже в Христофоров день был отправлен по приговору королевского суда в рудник у Чёрной сосны для отбывания наказания. Вам нужно обратиться к старшему тюремщику Бернье, он до сих пор надзирает за верхним ярусом темницы.

Поблагодарив регистратора, Марк спустился в казематы и разыскал Бернье, массивного пожилого человека с пышными усами.

— Нет, ваша светлость, тот рыцарь был не у меня, — возразил тюремщик. — Я помню его, он выглядел благородным юношей, и я постарался подыскать ему камеру почище, на случай, если его оправдают, но потом пришёл приказ перевести его ниже, туда, где сидят закоренелые преступники.

— Почему приказ не отражён в регистрационной книге? — уточнил барон.

— Он был устным. Ко мне явился паж короля и, затыкая нос кружевным платочком, передал пожелание его величества. Мне оставалось только выполнить волю нашего повелителя. Ступайте вниз, к Дюкре, он помнит всех своих подопечных, потому что они сидят у него годами. И такую невидаль, как временного заключённого, наверняка запомнил.

И Марк снова начал спускаться вниз по тёмной лестнице, стёртые ступени которой, казалось, были пропитаны слезами. Едва не в самом низу подземелья, где у тяжёлой двери с решётчатым окошком стояли два стражника, Марк остановился и предъявил жетон тайной полиции. После этого один из стражников постучал в дверь, и вскоре в окошке мелькнуло хищное бледное лицо с острым орлиным носом и на барона воззрились чёрные глаза под густыми бровями. Он представился и дверь отворилась.

Войдя, Марк уже в который раз за этот день принялся объяснять, что ему надо, но старый тюремщик почти сразу понятливо закивал.

— Я помню этого юношу. Его привели сверху, оттуда, откуда ещё можно выйти на свободу. Он был учтив и наивно полагал, что в этом мире всё ещё царит справедливость…

— Ты полагаешь, что он был осуждён несправедливо?

— Он так утверждал, и его голос звучал убеждённо. Но в те времена многие страдали безвинно, потому я думаю, что и он был осуждён по навету. К тому же его преступление вовсе не такое тяжкое, чтоб спускать его в наши норы.

— Он говорил что-нибудь о друзьях и близких?

— Только о своём хозяине, каком-то то ли графе, то ли маркизе… Он надеялся, что тот, узнав об этом недоразумении, вмешается и вызволит его. Но тот то ли не узнал, то ли не посчитал возможным вмешаться. Ещё он говорил о невесте. Все здесь ходили слушать, как он расписывал её красоту и добродетели. Но после суда он уже яростно проклинал её и грозился отомстить.

— Остались ли здесь заключённые, с которыми он сидел тогда?

— А как же! Все здесь. Только старый барон Дюбуа умер, ну, тот, что в гневе задушил жену и падчерицу. Остальные здесь. Я, видите ли, ваша светлость, чисто из жалости посадил его к людям приличным, которые не буянят и не склонны к жестокости. Здесь ведь у нас сидят всякие, некоторые не из бедных, им предоставляются камеры получше и за известную сумму они могут получать хорошее питание и даже вино, им доставляют свечи, бумагу, письменные принадлежности и книги. Есть и те, что победнее, но не теряют человеческий облик. С ними приятно иногда поговорить. Время здесь тянется медленно, и хороший собеседник порой дороже золота. Я стараюсь садить их вместе, и только если чувствую, что отношения между ними начинают накаляться, перевожу в другую камеру. Впрочем, таких немного, — он махнул рукой, приглашая барона следовать за собой, и пошёл по длинному тёмному коридору, по сторонам которого темнели чёрные двери с небольшими окошками. — Остальные прямо звери. Тут у нас сидят убийцы, разбойники, мошенники, покусившиеся на королевскую казну. Есть несколько дам, которые хуже любого мужчины, даже детоубийца мадам Эрсан, которая нанималась нянькой и убивала детишек. По мне б её лучше казнить было, но суд состоялся в дни празднования юбилея короля Франциска и он её вроде как помиловал.

Коридор казался Марку бесконечным, от него в стороны отходили ответвления. Откуда-то слышались крики и брань, а потом вдруг совсем рядом раздался протяжный вой, от которого у него по телу пробежала дрожь. Дюкре остановился и, достав из-за пояса дубинку, заколотил ею по ближайшей двери. Вой тут же смолк.

— То-то же… — проворчал тюремщик. — Это кавалер де Монтель, осуждённый за измену и шпионаж в пользу алкорцев. Он почти сразу как оказался здесь, тронулся умом, вот и воет иногда. Не обращайте внимания, ваша светлость. Мы почти пришли, — он остановился у очередной двери и отцепил от пояса большое кольцо с множеством ключей. Перебирая их, он пояснил: — Я поселил того рыцаря в камеру к барону Дюбуа и книжнику Мартену. Книжник в целом человек безобидный, философского склада ума, но в какой-то момент на него нашло помрачение и он зарезал своего приятеля, не сойдясь с ним во взглядах на какое-то древнее учение. А после зарезал и его жену, а потом и тёщу, которая пыталась вступиться за дочь. После он раскаялся и потому смертную казнь ему заменили пожизненным тюремным заключением. Третьим в тот момент в камере был господин Д’Олонь, зарезавший двух приятелей, но пытавшийся выдать это за честный поединок, что очень возмутило короля Франциска. Он признал свою вину и тем самым спас себе жизнь, остаток которой проводит здесь. Входите, ваша светлость.

Камера была небольшой, но довольно чистой, у стен стояли четыре кровати, а между ними — стол и четыре табурета. За столом в этот час сидел пожилой мужчина в потёртой мантии с длинными, почти до пояса седыми волосами, заплетёнными в косичку. Его лысину едва прикрывала чёрная шапочка. Он читал книгу, которая, судя по её растрепанному виду, была куплена на ярмарке и сменила уже не одного владельца. Ещё двое мужчин устроились на кровати и играли в кости, и четвёртый обитатель камеры, мужчина помоложе, но тоже с длинными волосами и бородой лежал на кровати, задумчиво глядя в потолок.

— Его светлость барон де Сегюр желает задать вам несколько вопросов! — провозгласил Дюкре с пафосом герольда, возвещающего о прибытии короля.

Присутствующие в камере встрепенулись и взглянули на гостя.

— Кто из вас Мартен, кто Д’Олонь? — спросил Марк и, подойдя к столу сел на свободный табурет.

Книжник тут же отложил свою книгу, а Д’Олонь развернулся к нему и спустил ноги с кровати. Марк снова задал им вопрос о Матисе де Серро.

— Я помню его, — кивнул книжник с печалью, — несчастный наивный юноша. Он был так влюблён в ту девицу! Он только о ней и говорил, мечтал, что всё разъяснится, они поженятся, и он увезёт её в Вермодуа, подальше от её алчного отца. Увы, она оказалась очень нехорошей женщиной…

— Стервой она была! — перебил его Д’Олонь. — Я вам скажу, господин барон! Парень был юн и невинен, полон благородных идей и радужных надежд, а она просто оговорила его, чтоб стать наложницей короля. Мне что, хуже не будет, потому я называю вещи своими именами! Он уходил на суд окрылённый уверенностью, что больше не вернётся сюда, простился с нами и пожелал всего наилучшего. А спустя несколько часов его привели обратно. Он был в ярости и отчаянии. Кажется, он готов был убить и её, и папашу! Какое вероломство, обвинить этого несчастного в том, чего он не делал!

— Он просто обезумел от злости, — кивнул Мартен. — Клялся, что отомстит и всех убьёт! То есть судью, прокурора, девицу и её отца. Он говорил, что порежет их на кусочки, потом, что утопит в сточной канаве, а затем и вовсе решил сжечь их живьём. Он утешался, выдумывая самые страшные казни для них. Кажется, он был напуган собственной участью.

— Неудивительно, — кивнул Д’Олонь. — Упасть с небес да сразу в самый ад! Его юный разум просто не вынес такого удара. Через день его увели и больше мы его не видели.

— Он говорил, были ли у него родственники или близкие друзья?

— Нет, он был сиротой, о нём заботился его сеньор, граф Вермодуа. Друзей он тоже не упоминал, хотя говорил о службе у графа, но он только начинал служить, остальные рыцари были старше его, он относился к ним с почтением и некоторой робостью.

— Как он выглядел? У него были особые приметы?

— Высокий, крепкий, с приятным лицом, белой кожей и румянцем на щеках, — припомнил Мартен. — Красивые карие глаза и чёрные волосы.

— Он был красавчиком, — кивнул Д’Олонь. — Если б не та стерва, то он мог найти себе удачную партию и только за счёт внешности устроиться в жизни. Впрочем, у него было неплохое образование для провинциала, он говорил, что в Вермодуа читал книги и с ним иногда занимались учителя графских детей. Ну, и, вроде как, он владел мечом, но трудно сказать, насколько хорошо.

— А особых примет у него я не припомню, — задумчиво пробормотал книжник. — Хотя теперь они у него есть! — он неожиданно засмеялся каким-то странным смехом. — Ему же поставили на плечо клеймо!

— О чём ещё вы с ним говорили? — спросил Марк.

— О многом и ни о чём, — пожал плечами Д’Олонь. — Вроде говорили, говорили. Для нас новый собеседник, это как открытая форточка в душной комнате. Но припомнить о чём спустя столько времени… К тому же говорил ведь не только он, мы тоже говорили с ним, а старик Дюбуа и вовсе не затыкался. Он давно тут сидел, ему было скучно, вот и выбалтывал всё, что в голову приходило.

— Тот юноша говорил, что любит поэзию, и мы обсудили с ним поэму «Вертрад» Орсини, — припомнил книжник. — Он её действительно читал, что редко встречается. Обычно о ней рассуждают с чужих слов. Его суждения были наивны, но этот разговор доставил мне истинное удовольствие. Больше я ничего не помню.

Марк задумчиво кивнул и поднялся. Простившись с заключёнными, он направился к двери, как вдруг его остановил негромкий голос и, обернувшись, он увидел, что лежавший до этого на кровати узник, теперь стоит, глядя на него с какой-то мольбой и отчаянием.

— Вы не узнаёте меня, ваша светлость? — проговорил он и сделал шаг к Марку, но между ними тут же оказался Дюкре.

— Не задерживай господина барона! — закричал он. — Идёмте, ваша светлость!

— Господин барон, прошу вас! — простонал тот.

Но тюремщик оттолкнул его и пригрозил:

— Не прекратишь — снова окажешься в крысиной яме!

— Погоди, — остановил его Марк и, отстранив, подошёл к молодому человеку, упавшему от толчка на кровать.

Он вглядывался в его лицо и не мог понять, видел ли он его когда-нибудь или нет. Что-то знакомое проглядывало в измождённом лице, заросшем золотистой бородой, и эти васильковые ясные глаза…

— Дидри? — нерешительно спросил Марк.

— Ваша светлость! — пробормотал тот и его глаза наполнились слезами.

— Идёмте, господин барон, — умоляюще проговорил Дюкре.

— Откуда… Почему ты здесь, Дидри? — спросил Марк.

Он с трудом узнал в этом худом измученном человеке маленького пажа королевской свиты, золотоволосого, похожего на ангела малыша Дидри. Он вдруг вспомнил, что вернувшись в Сен-Марко после долгих лет отсутствия, действительно, не увидел его во дворце. Да он и не вспомнил о нём, сколько придворных в былые годы промелькнуло перед его глазами, многие из них исчезли из его жизни незаметно, не оставив никакого следа. Вот и об этом двенадцатилетнем мальчике, который когда-то смотрел на него с восторгом, он совершенно забыл среди своих дел и забот.

Они сидели друг против друга в небольшой одиночной камере за столом. Марк вглядывался в лицо повзрослевшего и столько пережившего мальчика.

— Я и сам толком не знаю, почему я здесь, — говорил тот, сжимая пальцы лежавших на столе рук. — Меня сразу же привели сюда и засунули в крысиную яму. Это такая низкая камера, где очень сыро и холодно. Несколько раз меня выводили на допрос и требовали, чтоб я сказал, что маркиз Арден — заговорщик. Я был очень напуган, но ничего о маркизе не знал. Я думаю, что они просто хотели, чтоб я его оговорил, но тогда я этого не понимал и честно отвечал, что ничего не знаю. Потом они перестали приходить, а я остался здесь, — он какое-то время молчал, потом продолжил: — Мне нечего сказать про то время. Я словно перестал чувствовать и думать. Мне приносили еду, я ел, приносили воду, я пил, а потом забирался в уголок посуше и сидел там, пытаясь согреться. Не знаю, сколько это длилось. Потом я заболел. Меня лихорадило, я понял, что умираю. Я снова испугался и заплакал. На меня никто не обращал внимания, но потом пришёл господин Дюкре и вытащил меня оттуда. Он отвёл меня в ту самую камеру, к барону Дюбуа. Оказалось, что тот услышал мой плач, и ему стало меня жалко. У него были деньги. Он был богат, но не мог выйти отсюда, потому тратил свои сбережения, чтоб устроиться здесь получше. Он заплатил тюремщикам, чтоб они позвали ко мне лекаря, а потом приносили лекарства. Он договорился, что меня оставят в этой камере и позволят жить с людьми, чтоб я окончательно не сошёл с ума. Потом он умер, но, должно быть, заплатил хорошо, и я остался на своём месте с господином Д’Олонь и господином Мартеном. Господин Буше тоже неплохой человек, хоть и душегуб. Они не обижают меня и даже делятся хорошей едой, когда им приносят её из трактира. Но господин Дюкре запретил мне говорить кому-либо, кто я такой, иначе ему придётся вернуть меня в крысиную яму, — он печально посмотрел на Марка. — Но когда я услышал ваше имя, а потом увидел вас… — он слабо улыбнулся. — Вы тогда были таким прекрасным и отважным молодым рыцарем, а теперь вы настоящий барон. Я просто не удержался… Теперь меня накажут.

— Никто тебя не накажет, — пообещал Марк. — Но ты действительно не знаешь, за что тебя заперли так глубоко? Ты даже не догадываешься?

— Догадываюсь, — вздохнул Дидри. — Я случайно узнал ужасную тайну и рассказал о ней.

— Кому?

— Наследному принцу и ещё одному человеку, возможно, он меня и выдал. Но я никому не сказал, что принц Жоан тоже знает об этом! — неожиданно воскликнул он, взглянув на Марка. — Я не хотел, чтоб с ним случилось что-то плохое, вслед за нашим государем.

— Что это за тайна?

Дидри замотал головой.

— Не спрашивайте меня, я не могу сказать. Это очень нехорошо, знать такое. Думаю, что все, кто узнали, уже мертвы.

— Ладно, — кивнул Марк. — Сейчас ты вернёшься в ту камеру и останешься там. Я попытаюсь тебе помочь, но не могу обещать, что получится. Я просто не хочу тебя обнадёживать, но в любом случае, я прослежу за тем, чтоб с тобой здесь хорошо обращались.

Дидри покорно кивнул. Дюкре вернул его в камеру и подошёл к Марку, который ждал его в коридоре.

— Ваша светлость, не говорите никому, что встретили его здесь! — умоляюще произнёс он. — Я не имел права выпускать его из крысиной ямы и, тем более, садить в камеру, где ещё кто-то есть. Но барон Дюбуа оставил распоряжения о его содержании.

— Сколько он здесь?

— Да уже шесть лет. Как раз после того, как отсюда забрали рыцаря де Серро, я и посадил его на освободившееся место.

— На каком основании его заперли здесь?

Дюкре снова занервничал, но встретив мрачный взгляд барона, сдался.

— На основании личного приказа короля. Не знаю, чем провинился этот ребёнок, ведь даже мне показалось слишком жестоким садить его в крысиную яму на хлеб и воду, но именно таков был приказ короля. А потом о нём словно забыли, а тут его судьбой озаботился барон Дюбуа, сказал, что жить ему осталось недолго и он хочет сделать хорошее дело, чтоб попасть не на самое дно ада. Как было не пойти ему навстречу, да и мальчика было жаль.

— То есть он уже шесть лет сидит здесь без суда и следствия? Без приговора?

Дюкре кивнул. Марк достал из кошелька несколько золотых монет и вложил их в руку тюремщика.

— Позаботься о нём, старина, пусть хотя бы живёт в сытости и тепле. Я попытаюсь вытащить его отсюда, — и, пресекая отчаянные возражения тюремщика, покачал головой. — Не волнуйся, тебя это не коснётся. На самом деле есть достаточно источников, из которых я мог бы узнать о нём, минуя тебя. В любом случае, я добьюсь для него если не свободы, то хотя бы камеры с окном, куда будет проникать свежий воздух и солнечный свет. А до той поры побереги его. Я буду благодарен тебе за это.

И простившись с ним, Марк поднялся наверх и сразу же отправился в Серую башню.

Он уже несколько дней был занят делами и не видел графа Раймунда. Теперь же ему не терпелось скорее переговорить с ним, и он сразу же направился в его кабинет. Граф был там. Увидев вошедшего, он улыбнулся.

— Всё-таки, ваше сиятельство, вы соизволили навестить меня. И с чем же? Желаете сообщить о своей отставке в виду более блистательных перспектив?

— Вовсе нет, — возразил Марк, проходя к его столу. — В моей службе ничего не меняется, здесь я, как и был прежде, — ваш подчинённый барон де Сегюр. Графский титул оставим для парадных зал.

— Я рад за тебя, Марк, хотя немало удивлён. Кто б мог подумать, что ты — внук де Лианкура! Он же терпеть тебя не мог.

— Может, потому и не мог, что я не соответствовал его завышенным ожиданиям. Но теперь, то ли я стал лучше, то ли он, наконец, уменьшил ожидания, но он сделал всё, чтоб нацепить на меня графскую корону. Впрочем, он не возражает против того, чтоб я продолжил службу в тайной полиции.

— О, погоди! — усмехнулся граф. — Ты плохо знаешь своего деда. Он хитёр как лис. Тебе он может говорить одно, но делать — совершенно другое, постепенно и незаметно продвигая тебя туда, где он желает видеть своего внука и наследника.

— Никто не запрещает ему желать, мне тоже. Посмотрим, кто кого переупрямит. Пока же я продолжаю служить.

— Разумно. Я слышал, сейчас ты выполняешь поручение герцогини Евлалии.

— Оно же поручение короля. Я должен расследовать убийство фрейлины на женской половине.

— Убийство? — заинтересовался Раймунд. — Ты уверен?

— Да, но, похоже, оно связано с её прошлым, а вовсе не с дворцовой жизнью. Я пришёл к вам по другому делу. Вы помните пажа Дидри?

— Да, помню, — граф помрачнел. — Несчастный малыш. Ему только исполнилось четырнадцать, и он должен был стать оруженосцем, а вместо этого канул в подземелье Чёрной башни. Его тогда пытались приплести к заговору, в котором обвиняли маркиза Ардена, но тот умер, дело свернули и об этом ребёнке забыли. Он умер в тюрьме, и его семье даже не выдали тело. Их просто изгнали из столицы.

— Он жив, — сообщил Марк.

Граф удивлённо взглянул на него.

— С чего ты взял? Хотя… если ты так говоришь, то, скорее всего, так и есть.

— Он шесть лет провёл в заточении без суда и следствия, по личному приказу короля Ричарда. Не пора ли его выпустить?

— Нет, — проговорил Раймунд. — Пусть остаётся там, где он сейчас, и скажет спасибо, что хотя бы жив.

— О чём вы? — воскликнул Марк, не веря своим ушам. — Как можно так поступать с невинным мальчиком, ставшим жертвой произвола? Разве не является высшей целью нашего короля справедливость?

— Высшая цель короля — это благо народа и королевства, Марк, — ответил граф, — иногда в ущерб справедливости. Этот мальчик владеет тайной, которая может потрясти основы государства. У Жоана полно врагов, и нет никакой надежды на то, что, всплыви она на поверхность, её не используют против него.

— Да что это за тайна?

— Тебе ни к чему это знать! — граф подозрительно взглянул на него. — Ты виделся с ним?

— Да, но он ничего мне не сказал. Только то, что его допрашивали в связи с делом Ардена, а потом забыли.

— И ладно. Пусть сидит. Мне тоже его жалко, но… Нужно полностью ограничить его связь с другими людьми и даже тюремщикам запретить общаться с ним. И…

— Помилосердствуйте! — воскликнул барон. — Он итак напуган и боится слово лишнее сказать. Не нужно ещё больше усугублять его страдания!

— Ради высшей цели…

— Если вы снова попытаетесь засунуть его в крысиную яму, я пойду к королю! — выпалил Марк.

Раймунд мрачно взглянул на него.

— Ладно, я не знал, что его держали в крысиной яме. Мы улучшим его условия, но всё же нужно ограничить его контакты. Он будет сидеть в одиночной камере, на его содержание будет выделяться три серебряные марки в неделю.

— Эта камера будет находиться выше уровня земли, иметь окно, а его содержание будет пять серебряных марок.

— Что за торг? — нахмурился Раймунд.

— Ладно, обещайте мне перевести его в камеру с окном, а я сам буду доплачивать две марки на его содержание. Или я должен привлечь к решению этого вопроса короля?

— Ладно, ты всегда был наглым, а графская корона лишь добавила тебе гонора. Только не говори ничего королю. Поверь мне, он не выпустит его на свободу, но такое решение причинит ему лишние терзания. Он всё ещё полон сострадания к тем, кто обижен судьбой.

Марк ушёл от графа, испытывая горькое разочарование. Не этого он хотел для несчастного Дидри. Этот мальчик, который мог бы к этому времени уже стать рыцарем, украшением королевской свиты, засматриваться на девушек, а, может, и влюбиться в какую-нибудь красотку, в будущем жениться и узнать все радости отцовства, теперь до конца жизни будет сидеть в одиночной камере, глядя, как дни сменяют ночи за решёткой его маленького оконца. И что это за секрет такой, ради сохранения которого можно губить невинную жизнь?

Вернувшись в свой кабинет, он нашёл там терпеливо ожидавших его двух сыщиков, одетых в нарядные камзолы. Оба они были молоды и хороши собой и больше напоминали праздных повес, чем служащих тайной полиции. Впрочем, немногие знали о том, что они служат графу Раймунду, что и позволяло им каждый вечер смешиваться с толпой придворных, чтоб подслушать, а то и выведать что-нибудь важное.

Теперь они вернулись с женской половины дворца, где расспрашивали служанок и младших фрейлин о Клодине де Шаброль и её горничной.

— Госпожу де Шаброль никто не любил, — сообщил один из них, присев на стул у окна. — Её называли за глаза торговкой. Больше всего всех раздражали её несносные манеры и жадность. Хотя я не заметил, чтоб кто-то злорадствовал по поводу её смерти. Ничего нового мы не узнали. Давно уже говорили, что она ведёт себя странно, последнее время болела и умерла от своей застарелой болезни.

— Некоторое время назад она перестала принимать любовников, — добавил второй. — Зато лекарь Фрессон часто захаживал к ней, но на ночь оставался лишь, когда она слегла, полагаю, он посещал её как больную. Что до горничной Жаннетты, то эта девица служит во дворце три года. До того прислуживала фрейлине Августине, а после того, как та вышла замуж и уехала с мужем в поместье, — фрейлине Корнелии де Фуке. Та была слишком набожна и привязана к королеве Элеоноре и два года назад стала жрицей в храме святой Лурдес. Как раз в то время прежнюю горничную Клодины уличили в воровстве и выгнали, и она взяла к себе эту девицу.

— Что насчёт прежней горничной? — спросил Марк. — Может, она затаила обиду?

— Вряд ли, она вышла замуж за трактирщика и вполне счастлива в новой жизни. Что касается этой Жаннетты, то она почти всё время во дворце, мечтает подцепить какого-нибудь аристократа, но не брезгует и лакеями. Она сирота, родственников в городе у неё нет. Выбегает иногда в лавку или ещё куда-нибудь по указанию госпожи, но вскоре возвращается.

— То есть, вы не установили каких-нибудь связей горничной за пределами дворца?

— Скорее всего, их нет. По крайней мере, её подружки рассказали, что она никогда не говорила ни о чём подобном, зато без конца хвастается, что какой-то граф или маркиз «так на неё посмотрел».

— Поговаривают, что она встречалась со старшим лакеем Сенье, но он уличил её в неверности и бросил. Я с ним не говорил, но если нужно…

— Поговори, — кивнул Марк и вздохнул: — Хотя вряд ли это что-то даст. Идите, если ещё что-то выясните, немедля сообщите мне.

— Конечно, ваша светлость, — поклонился один.

— Он хотел сказать: ваше сиятельство, — усмехнулся второй.

— Светлости достаточно. Ступайте, — проворчал Марк.

Когда они ушли, он откинулся на спинку кресла и задумался. Выходило, что горничная, — как там её? — Жаннетта, не имела связей за пределами дворца, и, следовательно, не могла по приказу кого-то подменить пилюли. Сама она их сделать не сумела бы, травить госпожу у неё причин не было. Пока ей везло, потеряв одну хозяйку, тут же найти другую, но если все места на женской половине окажутся занятыми, или никто из дам не пожелает её нанять, то ей в лучшем случае пришлось бы отправиться служить во дворец, а это уже совсем не то, что служить на женской половине. Ей пришлось бы, как другим горничным, вытирать пыль, чистить камины, перестилать каждый день множество кроватей, таскать подносы с закусками и грязной посудой, и вряд ли ей когда-нибудь сверх изрядно уменьшившегося жалования перепала бы монетка-другая от щедрого гостя его величества.

Подменить пилюли во дворце было сложно. Чтоб там ни говорили, но проникнуть на женскую половину и незаметно войти в комнату фрейлины посторонний человек не мог. Его всё равно бы увидели и вызвали стражу. К тому же пока так и не удалось установить, что у кого-то из придворных есть мотив для убийства Клодины де Шаброль и уж тем более её отца.

Таким образом, остаётся лишь один вариант: пилюли были подменены в доме аптекаря Дельмаса. Но кем? Может, всё-таки стоит проверить его учеников? Но они все сыновья аптекарей. Какое отношение они имеют к Клодине, которая последние шесть лет жила во дворце, и к её отцу? И почему был применён этот редкий яд, который до этого ни разу на его памяти не использовался в Сен-Марко? К тому же его так сложно получить из грибов. Почему не привычный мышьяк или цикута, достать которые не так сложно, были б деньги. И кто этот странный продавец эликсира молодости, который отравил Бошана?

Марк посмотрел в окно, где синело небо поздней ночи. Должно быть, уже вечер, а он так замотался, что даже забыл пообедать. Ему захотелось вернуться домой, и в следующий момент он вспомнил, что теперь его дом совсем рядом, нужно только перейти Королевскую площадь, чтоб снова увидеть Мадлен и Валентина.

— Я всё равно ничего не могу сейчас сделать, — пробормотал он, поднимаясь, и направился к лавке, где лежали его плащ и меч. — Может, утром появятся новые сведения, которые подскажут мне, где искать дальше, а, может, мне самому придёт в голову что-то разумное. А пока… Имеет, в конце концов, граф де Лорм право провести вечер в своём доме, не думая обо всём этом!

Марк мечтал отдохнуть, просто посидеть у камина, глядя, как рукодельничает рядом жена и возится со своим щенком на ковре пасынок, но едва он вошёл в дом, навстречу ему вылетела радостная Мадлен. Она бросилась к нему и, схватив за руку, потащила куда-то.

— У нас гости, Марк! — заявила она.

— Опять? — простонал он, но она со смехом покачала головой.

— Это не то, что ты думаешь! Идём же, я вас познакомлю!

— Ну, подожди хоть немного! — взмолился он. — Дай мне избавиться от плаща и меча. Мне нужно умыться и переодеться.

— Потом! — упорствовала она, таща его мимо лестницы.

— Ваше сиятельство, — возник рядом Эдам. — Позвольте, я возьму ваш плащ и меч.

— Спасибо, мой мальчик…

Марк повернулся к нему спиной и расстегнул пряжку на груди. Тяжёлый плащ упал на руки оруженосца, а потом он подхватил и перевязь с мечом. Мадлен снова взяла его за руку, но в это время у входа в соседний зал, лёгкие своды которого подпирали изящные белые колонны, появилась женщина. Она остановилась в арке, с улыбкой глядя на них, а Марк с изумлением смотрел на неё. Дама эта была молода и при этом очень хороша собой, к тому же рыжая, и как-то неуловимо похожа на Мадлен. Её золотисто-розовое платье из струящегося атласа подчёркивало тонкую талию и солнечный цвет волос, а белизну кожи оттеняли пышные кружева вокруг декольте и на манжетах.

— Ну, вот! — Мадлен остановилась и упёрла кулачки в бока. — Сюрприза не получилось! И всё из-за твоей медлительности.

— Получилось, — возразил Марк. — Это твоя сестра?

— Как ты угадал? — прищурилась она.

— В этом доме было одно солнце и вдруг стало два.

Дама в розовом рассмеялась и подошла к нему.

— Правду говорят, что ваше сиятельство — мастер по части комплиментов!

— Я всего лишь говорю, что вижу, — пожал плечами он и, взяв её руку, наклонился, чтоб поцеловать. — Мадлен говорила, что вы хороши собой, но я не думал, что кто-то может соперничать с моей женой.

— Что ты там говоришь? — нахмурилась Мадлен. — Она что, красивей меня?

— Соперничать — не значит побеждать, — уточнил он.

— Вывернулся, — констатировала она и, обняв за талию, прижалась к его плечу. — Как ты находишь моего мужа, Флоретта?

— Он чудо, как хорош! — заявила та.

— Кто тут хорош, помимо меня? — раздался у неё за спиной мужской голос и из дальних комнат появился граф Клермон. — Я сидел там совершенно один и решил проверить, куда делась моя жена. И оказалась, что она тут расхваливает другого мужчину, в то время как я брошен ею на произвол судьбы! Ваше сиятельство, — он поклонился Марку, — я рад снова видеть вас. Мы только утром приехали в столицу, и я уже хотел послать к вам на рыночную площадь слугу с приглашением в гости, как вдруг мне сообщили, что вы теперь граф де Лорм и к тому же наш сосед, достаточно лишь пересечь Королевскую улицу. И мы решили её пересечь, — он обнял жену. — Флоретта так стремилась увидеть Мадлен, что я набрался наглости заявиться сюда без приглашения.

— Я очень рад! — искренне улыбнулся Марк, и посмотрел на жену. — И голоден.

— Идём же! — воскликнула она, снова хватая его за руку. — В гостиной накрыт стол! Я велела зажечь в саду за стеклянной стеной огни. Там так красиво!

Чуть позже они уже сидели за столом, и граф Клермон, с улыбкой глядя на перешёптывающихся между собой сестёр, проговорил:

— Они так счастливы снова встретиться, да ещё при таких обстоятельствах! Я был удивлён тогда, что вы расспрашивали меня об их семье и малышке Мадлен. Я-то был уверен, что она умерла. А теперь выяснилось, что она жива и к тому же ваша супруга. Ей повезло не меньше, чем Флоретте. Да и их отец теперь сменит гнев на милость.

— Я уже написал ему, истребовав именную грамоту Мадлен, и потребовал убрать ту плиту из склепа, — сообщил Марк. — А теперь могу и вовсе пригласить его в Сен-Марко. Я хочу, чтоб они помирились, и желаю быть свидетелем этого.

— Я всецело поддержу вас, — кивнул Клермон. — Знаете, ещё недавно, потеряв деда, единственного родного человека, я чувствовал себя таким одиноким. Слуги, как бы они ни были верны, всё-таки не то. И потому, женившись на Флоретте, я понял, что снова обрёл семью. А теперь оказывается, что я породнился с самим бароном де Сегюром, который теперь к тому же стал графом де Лормом! И Мадлен действительно такая чудная малышка. Я, кажется, уже люблю её, как младшую сестру, и надеюсь, что и с вами мы будем хорошими друзьями.

— Я буду рад, — произнёс Марк. — Я понимаю вас, поскольку и сам долгие годы был одинок, но теперь у меня снова есть родня, и чем больше у меня будет родичей, тем лучше.

— За это и выпьем, — кивнул Клермон, подняв свой кубок, Марк с удовольствием звякнул об него своим, и выпил. — Хорошее вино, — одобрил Клермон. — Знаете, ваше сиятельство, я с годами всё больше начинаю ценить дружеские и родственные связи. Никакие богатства не заменят простого человеческого общения.

— Для простого человеческого общения удобнее разговаривать без особых церемоний, так, может, оставим их? Мы с вами ровесники, родственники и наш статус равен.

— Разве что я — не друг короля, а в остальном так и есть. А потому прошу вас отныне звать меня Габриэлем.

— Тогда и вы зовите меня по имени, — усмехнулся Марк.

— Отлично! Я надеюсь, что это начало крепкой дружбы, которая продлится долгие годы.

— Надеюсь, так и будет, — кивнул Марк. — Кстати, вы напомнили мне одного человека. Когда-то у меня был друг, едва узнав которого, я подумал также. Увы, я утратил его, о чём до сих пор жалею.

— Он умер? — с сочувствием спросил Клермон.

— К счастью, нет, но он улетел на своём звездолёте туда, откуда прилетел. Мне до сих пор его не хватает.

— Что ж, по крайней мере, вы можете утешать себя тем, что он жив. Я уверен, что он тоже сожалеет о таком друге, как вы, Марк, и в тайне ждёт встречи. Как писал Орсини: «Услышишь ты вдруг, как мой рог пропоёт, что где-то есть друг, и что он тебя ждёт».

— Мне тоже всегда нравились стихи Орсини.

— У него отличный стиль изложения и образный язык.

— Вы читали? — улыбнулся Марк.

— Конечно! Я читал даже его поэму «Вертрад». А вы разве нет?

— Стихи читал, и кое-что знаю наизусть, но вот «Вертрада» не успел. Я однажды взялся за него, но это увидел король и отобрал у меня книгу, сказав, что такие сочинения губительны для юности.

— Ну, в чём-то он был прав. Я тогда тоже был юн и долго ходил под впечатлением, думая о том, какую из подружек отравить. Все эти страсти, страдания, предательство, ревность, месть, отравление и столь жестокая казнь главного героя… это довольно мрачно, и при этом описано так трогательно, что в голову начинают приходить всякие опасные мысли. Но я никого не отравил! — рассмеялся Клермон.

— Там было что-то про отравление подружки? — заинтересовался Марк.

— Да, главного героя предаёт подруга, он страдает, переживает плен и заточение, лелеет в душе месть, потом возвращается в родные края и жестоко расправляется с ней. Я покрывался холодным потом, читая, как он опоил её цикутой и смотрел, как медленно и мучительно она умирает, а он описывает ей свои страдания. В конце концов, я думаю, что его правильно за это казнили. Вот только четвертование — это слишком, можно было просто повесить или обезглавить. Да что я вам рассказываю! Теперь вы уже не пылкий юноша, и для вас, как для сыщика, будет интересно ознакомиться с этим произведением. Почитайте, получите удовольствие, если не от сюжета, то от изящного стиля изложения.

— Честно говоря, я понятия не имею, есть ли у меня эта книга. Я лишь мельком осмотрел книжные полки в кабинете и не знаю, что хранится в библиотеке.

— О, «Вертрад» там наверняка есть! Но чтоб вам не тратить время, перерывая сотни книг, а в вашей библиотеке их наверняка немало, я пришлю вам утром свой экземпляр.

— Я буду вам благодарен, Габриэль.

— Они уже забыли про церемонии! — рассмеялась Флоретта, взглянув на них.

— Конечно, иначе смешно звучит: «Как поживаете, ваше сиятельство?», «Неплохо, ваше сиятельство!», — передразнила их Мадлен.

— А можно и мне звать своего нового брата по имени? — поинтересовалась Флоретта, взглянув на Марка.

— Я буду счастлив, сестрица!

— Тогда и Мадлен пусть зовёт меня братом! — воскликнул Клермон. — Ты ведь не против? Марк не против!

— Я согласна, — кивнула та.

Они снова засиделись допоздна, и уже ночью Марк и Мадлен проводили Клермонов до двери. Габриэль, влюблённо глядя на своих новых родичей, пригласил их с ответным визитом на следующий вечер и пообещал, что устроит в их честь роскошный приём, а потом напомнил себе, что утром должен отправить свояку «Вертрада», после чего откланялся.

Утро было светлым, и Марк немного задержался в постели, обнимая жену и слушая её счастливый голосок. Она всё ещё не могла успокоиться, радуясь тому, что снова обрела любимую сестру, которая теперь, к тому же, будет жить совсем недалеко от неё.

Потом он всё же встал и пошёл завтракать. Прислуживавший за столом лакей сообщил, что недавно приходил посыльный от графа Клермона и принёс какой-то свёрток. Развернув голубой шёлк, перевязанный синей лентой, Марк увидел старинную книгу в солидном переплёте, к которой был приложен белый конверт из дорогой бумаги. В нём оказалось официальное приглашение на приём, который граф и графиня Клермон этим вечером дают в честь барона де Сегюра, графа де Лорма и его супруги. Марку как-то не верилось, что Габриэль сам встал в такую рань, чтоб отыскать книгу и написать приглашение, скорее, ещё ночью, вернувшись домой, он вызвал секретаря и дал ему поручение. Эта мысль снова напомнила ему о куче так и не разобранных писем на столе кабинета. Теперь он мог позволить себе второго секретаря, но где взять достаточно образованного и надёжного человека?

Он размышлял об этом по дороге в Серую башню, но, поднявшись в свой кабинет, всё же решил вернуться к расследованию смерти бедняжки Клодины. Какое-то время он сидел за столом, обдумывая известные ему на данный момент факты. Он уже не сомневался в том, что оба убийства связаны с печальной участью Матиса де Серро, однако сам он был уже мёртв, и Марку так и не удалось выяснить, кто ж мог так близко принять к сердцу его гибель, чтоб начать убивать спустя несколько лет после неё. Поняв, что двигаться в этом направлении пока некуда, он решил вернуться к вопросу о том, как были подменены пилюли от болезни почек. Единственное место, где по его разумению это могло быть сделано — это дом аптекаря Дельмаса. И потому он решил снова допросить его.

Несчастный аптекарь совсем пал духом. Он был растерян и напуган, хотя в его настроении теперь появилась какая-то обречённость. Его ухоженные руки теперь были покрыты грязью, волосы встрёпаны, а на щеках появилась щетина. Марк даже почувствовал некоторую жалость к этому человеку и потому в этот раз не стал обвинять и запугивать его. Он предложил ему сесть напротив и снова принялся задавать вопросы.

Для начала он расспросил его об учениках. Как он уже знал, все они были сыновьями аптекарей, причём тех, кто явно добился определённых успехов на этом поприще. Все они жили в домах своих родителей и приходили в дом учителя только на дневное время. После этого Марк снова спросил его, кто ещё часто бывает в его доме и мог незаметно попасть в лабораторию, на что Дельмас категорично ответил, что в лабораторию в его отсутствие могут входить только ученики. К нему часто приходят клиенты и коллеги, чтоб посоветоваться или просто поговорить о том, о сём, но он принимает их в лавке, в кабинете или в жилой части дома. Некоторые аптекари бывают и в лаборатории, но никогда не остаются там одни.

— Когда вы покидаете лабораторию, вы запираете дверь на ключ? — спросил Марк.

— Да, но он висит рядом на гвозде, — пояснил Дельмас.

— Где вы хранили приготовленные для госпожи де Шаброль пилюли?

— На полке возле окна. На коробочке была прикреплена записка с её именем.

— Эта коробочка какая-то особенная?

— Нет, мы все используем эти деревянные коробочки для таких лекарств. Их заказывают сразу по несколько дюжин на Столярной улице.

— Значит, кто-то мог просто заменить коробочку на полке, пока вы отвернулись?

— Но зачем это делать? — измученно простонал Дельмас.

— Это оставьте мне, просто скажите, такое возможно?

— Конечно. Но я не представляю, кто это мог сделать.

— Кто-то мог подкупить одного из ваших учеников?

— Не думаю, — покачал головой он. — Это всё серьёзные юноши из почтенных семейств. Я не беру на обучение разгильдяев.

— Как часто вы изготавливали лекарство для госпожи де Шаброль?

— Примерно раз в семь-десять дней. Чаще — семь, чтоб если пилюли у неё закончатся раньше, я мог отправить ей новую порцию сразу же.

— То есть коробочка ещё два-три дня стояла на полке?

— Иногда и больше. Если у меня было время, то я делал их заранее, вскоре после того, как забирали предыдущую.

Марк задумался.

— Кто ещё, кроме ваших учеников и вас регулярно заходил в лабораторию?

— Ну, моя жена, иногда забегали дети. Де Перрен тоже заходит, когда я работаю.

— Вы имеете в виду кавалера де Перрена?

— Да, мы с ним подружились. Он милый, совсем не чванливый человек, хотя и дворянин. Он заходит ко мне поболтать, и мы беседуем, пока я работаю. Он неплохо разбирается в травах, покупает книги на эту тему, читает их и рассказывает мне, что узнал интересного. Обычно его рассуждения звучат довольно наивно, но иногда ему удаётся отыскать очень интересные рецепты.

— А он не готовит лекарства сам?

— Только не у меня! Я знаю, что его тесть Меро иногда позволяет ему помогать в лаборатории, но у него всего один ученик и тот бездельник, так что порой ему нужна помощь. Я же вполне справляюсь сам и, если честно, не люблю, когда кто-то трогает мои вещи.

— Понятно, — кивнул Марк. — А что вы знаете о де Перрене?

— Немного. Он младший сын мелкопоместного рыцаря, участвовал в войне, попал в плен и несколько лет находился в заточении, где с ним жестоко обращались. Там он и подхватил свою лёгочную болезнь. Вернулся в Сен-Марко недавно и вскоре познакомился с Меро, который отнёсся к нему с участием, потом женился на его дочери. Он неплохо обеспечен, говорит, что получил наследство. Служить ему не позволяет здоровье, он сильно болен, да и не молод. Сейчас, когда наступил мир, даже молодые здоровые рыцари не могут найти себе место, что уж говорить о нём. Так что он предоставлен самому себе и, чтоб не бездельничать, помогает тестю, читает книги, много гуляет, что очень полезно в его состоянии. И заходит ко мне поболтать, если конечно я не слишком занят.

Сначала Марк думал, не отправить ли ему сыщиков за учениками Дельмаса и де Перреном, но потом, посмотрев в окно, где приветливо голубело небо, решил сходить на улицу аптекарей лично. Взяв с собой оруженосцев, он шёл по людным улицам, глядя по сторонам. Этот день был светлым, и на улицах царило оживление. Устав от долгой тёмной ночи, горожане спешили по своим делам или просто прогуливались, заходя в лавки и раскланиваясь со знакомыми.

В доме аптекаря Меро его встретила жена де Перрена Хлоя. Это была невысокая пухленькая молодая женщина в платье с оборками. На её круглом личике светился алый румянец, а густые золотистые кудряшки были аккуратно уложены под кружевной чепец. Когда он объяснил ей причину визита, она с сожалением развела руками.

— Увы, моего мужа нет дома. Такой чудесный сегодня день! Он вышел прогуляться и вряд ли вернётся до обеда.

— Тогда могу я поговорить с вами и вашим отцом? — спросил Марк.

— Конечно! Пройдите в гостиную, я позову отца!

Марк прошёл, куда она указала, и попал в небольшую уютную комнату с камином, где стоял стол под бархатной узорчатой скатертью с кистями, несколько красивых резных стульев и высокий застеклённый шкаф с выставленным в нём фарфоровым сервизом. Подойдя ближе, Марк убедился, что фарфор дешёвый и расписан довольно грубо. Хотя им пользовались нечасто, наверно только по праздникам, края тарелок и супницы уже успели немного потемнеть.

Обернувшись, Марк увидел на противоположной стене удивительную картину. На ней был изображён тёмный пруд с водяными лилиями, в котором плавал белоснежный пеликан. Марк был так удивлён, увидев здесь такое необыкновенное творение, что поспешил рассмотреть его вблизи, и удивился ещё больше, увидев, что на самом деле пруд, лилии и пеликан вовсе не нарисованы, а вышиты гладью. Мастерски уложенные стежки создавали удивительное впечатление объёма, от чего птица казалась живой.

— Отец сейчас придёт, — услышал он голос Хлои де Перрен и обернулся.

— Откуда у вас такая восхитительная вышивка? — спросил он.

— Вам понравилось? — зардевшись от гордости, спросила она, подходя ближе. — Я вышивала её целый год и закончила совсем недавно. Жиль подарил мне перед свадьбой небольшую картину, которую нарисовал сам, и рассказал, что пеликан — это символ жертвенной любви, и именно так он будет любить меня до самой смерти. Картина была такая красивая, что я решила вышить её. А он подсказывал мне, как располагать перья птицы и лепестки цветов, какие нитки использовать. Когда я закончила, то сама была удивлена тому, как чудесно получилось.

— Птица, как живая! Вы словно видели её!

— Я благодарна вам за похвалу, — рассмеялась она. — Может, подать вам вина?

— Не нужно, я ненадолго. Просто хотел подробнее расспросить кавалера де Перрена о Дельмасе, но теперь расспрошу вас.

Вскоре явился и аптекарь Меро, такой же низенький, пухленький и румяный, как его дочь. Они были бесхитростны и сразу прониклись доверием к гостю, который так любезно похвалил вышивку Хлои. Расспрашивая их о Дельмасе, он постоянно сворачивал на де Перрена, и выспросил у них всё, что его интересовало.

— Жиль столько перенёс в плену! — горестно воскликнула Хлоя, глядя на барона. — У него вся спина исполосована кнутом, а на руках и ногах остались следы от цепей. Он говорил, что его несколько лет держали в сыром подвале, и он там чуть не умер! Как могут люди быть так жестоки!

— Ему действительно досталось там, — поддержал её возмущение аптекарь. — Представляете, его даже пытали за попытку сбежать, и прижигали ему плечо калёным железом. Это такого-то доброго и кроткого человека! Он так заботится обо всех, и о нас с Хлоей, и о Дельмасе. Постоянно покупает книжки и выписывает для него разные рецепты.

— Он и вам помогает? — спросил Марк. — Такая редкость в наши дни, чтоб зять помогал тестю!

— Не знаю, как у других, а мне повезло с зятем! Он мне как сын, хоть и не слишком молод! Он помогает мне в лаборатории, растирает порошки, отмеряет травы, следит за тем, чтоб не переварились отвары. Да что говорить, у меня иногда бывает несварение, и чтоб я не потерял клиентов, Жиль делает вместо меня лекарства. Я его научил!

— То есть ваш зять сам управляется с этим делом без вашей помощи?

— Да! — простодушно закивал Меро. — Что в этом сложного! Он знает, где что лежит, умеет готовить и смешивать ингредиенты. Конечно, сложные лекарства, связанные с перегонкой и экстракцией готовлю я, но то, что попроще, может приготовить и он.

— Например, поставить настойку, слепить пилюли или смешать мазь? — подсказал Марк.

— У него это ловко получается, — кивнул Меро. — Был бы помоложе, я бы взял его к себе учеником.

— Ну, возраст учёбе не помеха, — заметил Марк.

— Ну, что вы, — улыбнулась Хлоя. — Жиль не беден, у него нет нужды служить или работать. К чему ему впрягаться в такое дело, да ещё с его здоровьем! Хочет помогать отцу, пусть помогает, только вскоре у него и другое дело появится.

Она снова почему-то зарделась, а отец подмигнул ей и пояснил:

— Скоро я стану дедом, и Жилю придётся нянчится с малышом, так что мне самому придётся заниматься своей работой, не перекладывая её на плечи зятя!

Марк поспешил поздравить их с такой радостной новостью и, задав ещё несколько вопросов, простился. Когда он вышел из дома, улыбка сползла с его лица. Он побрёл по улице, обдумывая то, что узнал. Мог ли де Перрен знать де Серро, может быть, они были знакомы раньше, ещё в Вермодуа, или познакомились на каторге, и тогда все его рассказы о плене — лишь выдумки, чтоб объяснить свои шрамы. И то, и другое было вероятно, как и то, что де Перрен, имея доступ в лабораторию тестя, вполне мог изготовить там поддельные пилюли и потом подменить ими те, что сделал Дельмас. Да и обеспечить себе возможность остаться в лаборатории одному было не сложно. Достаточно подмешать старику в еду что-то, что вызвало бы у него несварение. Что-то ещё беспокоило Марка после этого разговора, но он никак не мог понять что.

Обедать он отправился домой, и застал там суету. Мадлен готовилась к вечернему приёму у Клермонов. Это был её первый выход в свет как графини де Лорм и она хотела блеснуть в новом статусе, потому что уже выяснила, что на приём прибудут и другие титулованные особы, в том числе Делвин-Элидир, Блуа и де Грамон, и конечно с супругами, которые будут наряжены в парчу и бархат и обвешаны драгоценностями.

— Даже не знаю, — нерешительно пробормотала она, сидя за обеденным столом напротив мужа. — Мои драгоценности сохранились, и я нашла несколько чудных украшений в тех сундуках внизу, но платья… Они все испорчены при пожаре.

— Я же дал тебе денег на новые, — напомнил Марк, подозрительно взглянув на неё.

— Они сшиты, и очень хороши для баронессы, но достаточно ли они роскошны для графини де Лорм?

— В любом случае, ни один портной не успеет сшить тебе платье до вечера.

— Если честно, то я уже заказала ещё одно, из белой парчи, и оно уже к вечеру будет готово. Ты ведь не сердишься?

— За что?

— Оно дорогое, Марк. Но все дамы так расхваливали эту парчу… Я понимаю, что тогда у нас были проблемы с деньгами, но теперь…

— Не сержусь, — проворчал он. — Что ещё?

— Я подумала, что нам следует подарить что-то Флоретте и её мужу. Ну, они ведь в нашу честь устраивают этот приём. К тому же мы только познакомились с Габриэлем, они поженились недавно, и мы ничего не дарили им на свадьбу.

— Они нам тоже, — перебил Марк.

— Но они устраивают приём!

— Клермон устраивает его под благовидным и благородным предлогом, но не ради нас. Он пригласил гостей, имеющих влияние при дворе, и нас в том числе, чтоб заявить о своём явлении ко двору и заручиться поддержкой перед тем, как просить аудиенции у короля. Ну, и, подозреваю, он хочет похвастаться красавицей-женой. Я его понимаю.

— Ты о чём? — надула губки она.

— О том, что мне тоже хотелось хвастаться тобой после свадьбы. И сейчас я делаю это с удовольствием, потому не сержусь на то, что ты заказала платье, которое, как я подозреваю, обойдётся мне в месячное жалование.

— Марк, — проныла она. — Давай подарим им что-нибудь! Я подарю Флоретте какую-нибудь милую безделушку…

— Только не очень дорогую, — буркнул он.

— Я знаю её вкус, и выберу что-нибудь изящное, — словно не услышав его, продолжила Мадлен. — А ты подари её мужу какое-нибудь оружие, например кинжал или…

— Кинжал? Где я возьму кинжал до вечера? Такие вещи заказывают оружейникам заранее.

— Или пряжку, или кольцо. Я заметила, что он носит серьги.

— Мужчины не дарят друг другу серьги, это неприлично! — фыркнул Марк. — А кольца дарят лишь в особых случаях, как награду или на память, чаще обмениваются. Это старый обычай. Пряжки, как правило, имеют скрытый смысл. Не зная человека, легко попасть впросак.

— Но что тогда?

— Не знаю. Пояс? Фибулу для плаща?

— Решай сам, — тут же закивала она.

Он покачал головой и усмехнулся.

— Перехитрила всё-таки. Ладно, я сегодня не слишком занят, потому могу полдня не появляться в Серой башне. К тому же мне нужна передышка, чтоб всё уложить в своей голове. Иди за подарком сестре, где взять деньги, ты знаешь. И не увлекайся там, тебе ещё пару часов прихорашиваться.

Он не собирался полдня ходить по лавкам, ища что-то достойное благородного графа Клермона, а сразу же направился к королевскому оружейнику Буаселье, которого знал много лет. Марку не раз приходилось заказывать оружие для инфанта, а потом и короля Армана. Тот вполне доверял его знаниям и хорошему вкусу и неизменно оставался доволен результатом. А Марку нравилось обсуждать с оружейником и его мастерами форму клинка и особенности отделки, подбирать самоцветы и придумывать причудливые орнаменты или предлагать те, что он отыскал на рисунках в старинных книгах. И именно Буаселье он заказывал своё оружие, даже когда был совсем не богат, а тот по старой памяти с удовольствием принимал его скромные заказы, в которых дешевизна материалов компенсировалась изысканностью оригинальной отделки.

Вот и сейчас он вошёл в мастерскую, где по наковальням стучали молоты, шипел раскалённый метал, погружаемый в холодную воду, звонкие молоточки били по чеканам. Мимо него сновали подмастерья, а мастера, завидев его, утирали со лбов пот и кланялись, приветливо улыбаясь.

Буаселье в этот час сидел за своим столом и при помощи лупы на кованом кронштейне гравировал на белом клинке причудливый узор. С годами его зрение стало хуже, но ему ещё рано было оставлять своё ремесло.

Заметив Марка, он поднялся и с поклоном приветствовал его, а потом поздравил с новым титулом.

— Ваше сиятельство желает заказать у меня новый комплект парадного оружия, соответствующий вашему высокому статусу? — тут же осведомился он.

— Может, позже, друг мой. Хотя, без «может», конечно, он мне понадобится, и я приду за ним именно к тебе. Но пока мне нужно что-то другое. Сегодня мой свояк граф Клермон устраивает в мою честь и в честь моей супруги приём, и мне нужно что-то, что я мог бы ему подарить. Есть ли у тебя красивое оружие или что-то такое, что понравилось бы ему?

— Я выполнял его заказы, — кивнул старый оружейник, — и знаю, что он очень придирчив, но кое-что подходящее у меня есть.

Он направился к стоявшим в стороне стеллажам, на которых лежали разноцветные свёртки и, перебрав их, выбрал один, из зелёного бархата.

— Взгляните, — возвращаясь к нему, проговорил мастер, разворачивая ткань. — Как вы любите стилеты, так граф Клермон предпочитает даги. Он ловко владеет как мечом, так и кинжалом для левой руки. Вот эта ему понравится, если вы не сочтёте её слишком дорогой.

Марк взглянул на массивный кинжал, ножны и рукоять которого были отделаны обсидианом, заключенным в рамку с тонким узорчатым плетением. Тот же орнамент украшал наконечник и обрамление верхней части ножен, а также головку эфеса. Гарда была изогнута подобно полумесяцу. Вытащив клинок из ножен, Марк увидел на нём три узких дола, причём у основания он был украшен позолоченным тиснением.

— И сколько он стоит? — спросил Марк, разглядывая грозный и при этом строгий и изысканный кинжал.

— Триста золотых, ваше сиятельство.

— Что ж, — кивнул он. — Это творение того стоит. Я возьму его и в ближайшее время пришлю к вам своего оруженосца с оплатой.

— Может, желаете взглянуть ещё на одну вещицу? — Буаселье хитро взглянул на него. — Уверен, что вам понравится.

— Давай уж, — усмехнулся Марк. — Теперь я богат и могу позволить себе некоторые вольности.

— Я так и думал, и если честно, то занимаясь этой малышкой, вспоминал о вас.

Он снова отошёл к своему стеллажу и вскоре вернулся с бархатным мешочком черного цвета, горловина которого была стянута шёлковым шнуром с кистью, отделанной позолоченной узорчатой бусиной. Ослабив шнурок, он вытащил оттуда широкий кожаный браслет с тонким тиснением, к которому был приделан узкий футляр-ножны, а в него вставлен тонкий кинжал с витой рукояткой без гарды.

— Метательный стилет, ваше сиятельство, его можно носить в рукаве или прикрепить к ножнам кинжала. Браслет застёгивается ремешками, пряжки сконструированы так, что с ними без труда можно справиться левой рукой.

Буаселье улыбнулся, заметив, как вспыхнули глаза Марка при виде этой игрушки. Он сразу же отдёрнул рукав и приложил браслет к руке, потом достал из него кинжал и осмотрелся. Увидев в стороне деревянную мишень, он метнул в неё маленький стилет и тот вонзился в центр красного круга.

— Ваш глаз и ваша рука всё также точны, — похвалил бросок королевский оружейник.

— Я его беру. Не только Клермон достоин подарка, верно? Сколько за него?

Старик какое-то время молчал, а потом махнул рукой.

— Вы действительно достойны подарка, ваше сиятельство, а потому примите его в дар и на память от старого Буаселье.

— Что ж, я с благодарностью принимаю его, — улыбнулся Марк, подумав, что хитрец наверняка добавит стоимость кинжала к цене парадного комплекта оружия. — Ты выручил меня сегодня, старина, и я не забуду этого. Как только будет время, я зайду, и мы с тобой обсудим новый меч, кинжал и пояс, которые ты украсишь гербом де Лорма.

— Я буду ждать, ваше сиятельство, — кивнул тот. — И мне не терпится услышать, что нового вы придумаете, чтоб выделиться из толпы придворных. Покойный король Арман знал этот ваш талант и потому присылал вас ко мне, готовясь к войне или пожелав пополнить свой арсенал.

Простившись с ним, Марк вернулся домой и приказал лакею достать из сундука бордовый камзол из вышитого золотом бархата, чёрные штаны и короткую накидку, отделанную золотистым мехом. Эдам открыл ларец с драгоценностями и с довольным видом перебирал перстни, браслеты и цепи с медальонами, а Шарль полировал золотые пряжки на парадных ботфортах из мягкой замши.

Мадлен ещё не пришла, и Марк присел у камина с книгой, которую прислал ему утром Клермон. Он погрузился в чтение и скоро был захвачен стремительно развивающимся, полным трагизма повествованием. Язык поэмы был столь хорош, что странно было, что его не растащили на цитаты, но вскоре он понял, в чём дело. Поэма была тяжёлой в том смысле, что рассказывала о переживаемых Вертрадом страданиях столь натуралистично, что ни дамам, ни юному поколению явно не подходила. Через какое-то время тема мести вероломной подруге стала столь навязчивой и гнетущей, что Марк даже усомнился в здравом уме не только героя, но и самого Орсини. Похоже, поэт прямо упивался этими чувствами, и оставалось надеяться, что выпустив их на бумагу, он этим и ограничился.

Мадлен уже вернулась и, чмокнув его в щёку, сунула ему под нос маленький футляр, где в складках алого бархата утопала изящная брошь в виде букета.

— Мило, — кивнул он, на минуту оторвавшись от чтения.

— И совсем не дорого! — воскликнула она, но он, оценив количество и чистоту вставленных в брошь драгоценных камней, мотнул головой.

— Я не хочу этого знать! Хватит с меня потрясений на сегодня. Иди, наряжайся.

Она ушла и он снова вернулся к чтению, всё более погружаясь в яростное безумие несчастного Вертрада. Она ещё пару раз отрывала его, возвращаясь, чтоб он помог ей выбрать драгоценности. Он указывал почти наугад, а она пожимала плечами и убегала к себе. Он знал, что она уже определилась с выбором и желала, чтоб он его одобрил, выбрав то же, и хоть он всё время промахивался со своими советами, она всё равно наденет то, что уже решила.

Потом она явилась в белом, мерцающем золотыми узорами платье, с колье на груди и драгоценной диадемой в рыжих волосах.

— Чудесно, — кивнул он и снова уткнулся в книгу.

— Марк! — возмущённо возопила она. — Я уже готова! Это первый раз, когда ты собираешься дольше меня.

И он с сожалением отложил почти дочитанный томик и отправился переодеваться.

Дом графа де Клермона был совсем рядом, но идти туда пешком в таких нарядах было неприлично, потому Мадлен села в карету, заблаговременно присланную для неё сестрой, а Марк поехал верхом на своём Громе, которого нечасто выводили из конюшни. Появление новоявленного графа на этом великолепном коне при полном параде произвело впечатление на праздных гуляк на Королевской площади, и поскольку карета катилась не спеша, их сопровождала толпа горожан, с восторгом провожая взглядами красивого нарядного всадника на необыкновенном скакуне. Польщённый таким вниманием Гром едва не пританцовывал на ходу, гордо изгибая мощную шею и потряхивая в такт шагам кудрявым хвостом. Вскоре послышались приветственные возгласы, барона де Сегюра узнали и прославляли, как истинного рыцаря и героя Сен-Марко. Он приветственно махнул рукой, от чего крики стали ещё громче и радостней, а он с удовлетворением заметил, что, не смотря на прокатившуюся недавно по городу волну проплаченных наветов, он всё ещё любим народом.

Клермон сам встретил их на крыльце, что выглядело странным, только до того момента, когда Марк догадался, что объектом его интереса были не сами гости, а редкостной красоты конь. Сбежав с высокого крыльца, граф принялся оглаживать скакуна, расспрашивая Марка о его достоинствах, сколько он может стоить и где можно добыть такого.

Лакеи открыли дверцу кареты, и Мадлен спустилась на брусчатку, но им с Марком пришлось немного подождать, пока хозяин дома изволит оторваться от коня. Потом Клермон вместе с ними вошёл в дом, а к крыльцу уже подъезжала следующая карета.

Нижний зал, хоть и не был так высок и просторен, как в доме де Лорма, выглядел очень нарядно и сиял огнями, поскольку естественное освещение из окон было недостаточным. Флоретта встречала гостей на лестнице, к ней, наконец, присоединился супруг. Обменявшись с ними приветствиями, Марк и Мадлен прошли в зал, где уже начали собираться гости. Окинув собравшихся взглядом, Марк увидел, что здесь много его друзей и просто приятелей, и подумал, что вечер хотя бы не будет скучным. Но когда он увидел в центре зала фонтан с вином, снова приуныл. Он подумал, что теперь положение обязывает его так же устраивать приёмы и пиры, а прикинув, сколько это будет стоить, пришёл в ужас. Даже воспоминание о наполненных деньгами сундуках не утешило его.

Оставив супругу в окружении восторженных подруг, изнывающих от зависти при виде её нового платья и доселе неизвестных им украшений, он пошёл дальше, осматривая зал и прилегающие комнаты. Дом был богато украшен, и при этом его убранство носило на себе отпечаток хорошего вкуса. Дорогая резная мебель, ценные гобелены, картины, скульптуры, люстры, отделанные хрусталём, притягивали взгляд. Было видно, что всю эту красоту графы Клермоны собирали на протяжении нескольких поколений, и Марку оставалось лишь возблагодарить своих предков со стороны матери за то, что они оставили ему в наследство не только красивый дом, но и достойную обстановку.

— Марк! — услышал он за спиной звонкий голос и, обернувшись, едва не очутился в объятиях Фернана де Грамона. — Ты как всегда хорош! — воскликнул тот. — Это новый пояс?

— Из сундуков де Лормов, — ответил тот.

— Очень изысканно! Старинные украшения бывают грубоваты, но это — совсем другой случай. Я хотел поговорить с тобой, пока не приехал Рене. Ты же знаешь, какой он жлоб и вечно лезет в мои дела! Я хочу съехать от него. Ты не продашь мне свой дом? Нет! — рассмеялся он. — Я, конечно, не о знаменитом дворце де Лормов!

— А что, может, и насчёт него сторгуемся? — усмехнулся Марк.

— Не с моим жалованием! Ты думаешь, главному королевскому герольду много платят? Уверяю, куда меньше, чем помощнику главы тайной полиции. К тому же я молод, и почему-то казначейство считает, что бездетному холостяку не нужно много денег. Короче, я позарился на твой дом на рыночной площади.

— Он сгорел.

— Не полностью, и ты уже начал его восстанавливать, но мне это на руку! Ты сделаешь мне скидку, вернёшь себе деньги, которые уплатил за начало ремонта, а я куплю его недорого и на остаток сбережений смогу сделать там всё, как мне нужно. Соглашайся, Марк! При таких хоромах на Королевской площади, зачем тебе старый маленький дом?

— Не такой уж маленький, — проворчал Марк.

— Ну не такой же большой, как этот! Марк, ты же всегда был добр ко мне! Я ж не даром прошу… — обиженно добавил Фернан.

— Не дуйся, — улыбнулся Марк. — Я продам тебе дом, о цене договоримся, если что, дам рассрочку.

— Это было бы неплохо, — закивал Фернан. — Я не хочу просить денег у брата. Ты знаешь, какой он зануда! Будет лезть с советами, а потом считать себя благодетелем. А его супруга и вовсе мегера, почему-то называет меня нахлебником, и считает каждый кусок, который я съедаю за их столом. Это притом, что я тоже сын нашего отца, хоть и младший, но всё наследство отошло её благоверному, а я живу на жалованье. Скоро она загонит меня на кухню, где я буду есть на краешке стола чёрствый хлеб и залежалый сыр, запивая всё это кислым пивом, а их кухарка будет ворчать на меня, что я мешаю ей готовить обед для господ.

— Меня всегда восхищал красочный стиль твоего изложения, — усмехнулся Марк.

Они медленно шли по залу, Марк разглядывал гобелены и картины, а Фернан лишь изредка бросал на них взгляд и с куда большим интересом разглядывал прибывших на пир дам.

— Пеликан, — улыбнулся Марк, остановившись перед алкорским гобеленом, где на мраморном троне восседала Леди Милосердия, а у его ступеней среди прочей живности стоял белый пеликан с клювом, похожим на надутый бурдюк волынки. — Уже третий раз за последнее время я натыкаюсь на этот символ, хотя до этого не встречал его много лет. Ты ведь знаток по этой части. Мне помниться, эта странная птица считается символом самоотверженной любви, потому что кормит своих птенцов собственной кровью.

— Это всё миф, — снисходительно заметил Фернан. — На самом деле всё не так поэтично. Просто птенцы засовывают свои длинные клювы в клюв родителя и, кажется, что они пьют его кровь. На самом же деле они едят отрыжку из рыбы.

— Неужели? — Марк удивлённо взглянул на него. — Разве это не мифическая птица?

— Нет, просто редкая. Они водятся только на одном озере на юге, в Вермодуа. Графы охраняют их, как сокровище рода, держат для этого небольшую армию. Эта птица красуется у них на гербе, и рыцари носят нашивки с пеликаном на своей одежде. Пеликан — любимый символ рода Вермодуа, они лепят его везде, куда он может поместиться, и придумывают о нём легенды одна чудней другой.

— Кто-нибудь ещё использует этот символ? — спросил Марк, глядя на нелепую, похожую на уродливого гуся птицу на гобелене.

Фернан задумался, роясь в необозримых архивах своей памяти, но потом отрицательно покачал головой.

— Нет, не припомню. А это важно?

— Возможно, но это не твоя забота. Вон твой брат явился. Как всегда, увился лентами и позументами.

— Глянь на его жену! Вроде молодая женщина, а на лице выражение — весь мрак самых страшных подвалов. Пойду-ка я отсюда подальше, чтоб не выслушивать её ворчание.

И он направился к ближайшей двери, ведущей в смежные комнаты, а Марк снова посмотрел на пеликана.

— Значит, Вермодуа, — пробормотал он.

Он думал об этом весь вечер, и хотя ему всё время приходилось отвлекаться на общение с многочисленными друзьями, которые подходили поздравить его с новым титулом, мысли о де Перрене, пеликанах и Вермодуа постоянно возвращали его к расследованию. Потом ему пришлось подойти к маркизу де Лианкуру, который тоже был приглашён. Ведь не мог же граф Клермон упустить такую возможность познакомиться с некогда всесильным коннетаблем, который вдруг стал его пусть и очень дальним, но всё же родственником. Но Марк в это время размышлял, не допустил ли он ошибку, оставив де Перрена без присмотра. Он даже чуть не забыл подарить свояку купленный для него кинжал, но тот не заметил заминки, подарок привёл его в восторг и он долго рассказывал гостям о том, как учился фехтовать двумя руками, чем вызвал интерес у мужчин и отчаянную скуку у дам.

Наконец, Марку удалось отлучиться из-за стола, и он, поймав какого-то лакея, велел ему срочно доставить в Серую башню записку, в которой приказывал Тома или любому другому сыщику, находящемуся на месте, организовать слежку за домом аптекаря Меро и его зятем, если он оттуда выйдет. Лакей заверил его, что послание будет немедленно доставлено. И только когда тот лакей заглянул в пиршественный зал и, поймав взгляд графа де Лорма, кивком уведомил его об исполнении поручения, Марк немного успокоился и смог вернуться к приятной застольной беседе.

Пир прошёл весело и закончился далеко за полночь. Гости разъезжались по домам, колёса их карет и копыта коней гулко стучали по брусчатке опустевшей Королевской площади. Светлой ночью она выглядела непривычно просторной и тихой, но мало кто задержался, чтоб полюбоваться на это необычное зрелище и на возвышающийся за ней дворец, тоже притихший в этот поздний по человеческим меркам час.

Марк вернулся в свой дом и, прежде чем лечь спать, решил дочитать поэму Орсини. Он вернулся в кресло у камина и взял книгу, после чего снова погрузился во мрак ужасной жизни рыцаря Вертрада. Дочитать ему осталось немного, но это оказалась самая жуткая часть: длинное, на три десятка страниц описание убийства предавшей героя подруги, краткий суд над ним, ещё на десяток страниц — последнее слово ничуть не раскаявшегося отравителя и суроваяказнь.

Поэма произвела на него удручающее впечатление. Он прошёл в спальню, разделся и лёг, и уже уснувшая Мадлен привычно повернулась к нему и, положив голову на его плечо, обняла своей тёплой рукой. А он ещё долго лежал в тишине, глядя, как проникают из-за плотных гардин в комнату светлые лучики, и невольно повторял запавшие ему в память чеканные строки Орсини о любви и ненависти, мести и возмездии.

Когда наступило второе светлое утро, Марк уже был в своём кабинете в Серой башне. Он стоял у окна, глядя на улицу, и снова вспоминал то, что ему удалось выяснить о смерти Клодины де Шаброль. Оруженосцы сидели возле камина, боясь нарушить тишину, чтоб не помешать его размышлениям. Позади скрипнула дверь, и послышалось деликатное покашливание. Он обернулся. На пороге стоял старший сыщик Тома.

— Входи, друг мой, — кивнул Марк и вернулся к своему столу. — Что скажешь?

— Как вы и приказали, мы ещё ночью установили наблюдение за домом Меро, — доложил тот. — Этим утром наш человек под видом покупателя зашёл в лавку и поговорил с аптекарем. Ему удалось выяснить, что господин де Перрен находится дома. Что нам делать дальше?

— Именно об этом я и думаю, — сообщил Марк. — Я уверен, что смерть госпожи де Шаброль и её отца — это дело рук де Перрена, но прямых доказательств у меня нет. Единственное, что теперь может подтвердить его вину, это обнаружение яда. Но, если я правильно понял мотив его действий, расправившись с этими двумя, ему уже незачем хранить яд, и он мог от него избавиться.

— А в чём состоит его мотив? — спросил Тома, подходя ближе.

— Месть вероломной возлюбленной и её отцу за клевету, которая привела его на каторгу.

— Вы полагаете, что это…

— Мне кажется, что это сам Матис де Серро. Да, этот человек выглядит намного старше, а по имеющимся у нас сведениям де Серро погиб в рудниках. И всё же, я почти уверен, что это он. Два года на каторге могут состарить человека и изменить его до неузнаваемости. А вот что делать с регистрацией факта его смерти я пока не знаю. Я отправил в рудник Гаспара, но он вернётся лишь через несколько дней. И у меня нет ничего, кроме «Вертрада» и вышивки с пеликаном, которые явно указывают на него, как на убийцу, но вряд ли будут приняты судом в качестве доказательства. Мне нужно, чтоб он сам признался в своём преступлении, но как этого добиться?

Марк снова посмотрел в окно.

— Гаспар ведь тоже может вернуться ни с чем, — заметил Тома.

— Верно.

— Может, допросить его с пристрастием?

— Оснований для применения пытки у нас нет. К тому же он очень болен, и может просто не выдержать её. Да я и не хочу его пытать. Давай поступим так: проследите за ним, выясните, каким маршрутом он обычно гуляет, расспросите людей на соседних улицах, может, он снимает там какое-то помещение, где мог бы хранить яд. Запросите сведения о нём в военной канцелярии. Он утверждает, что участвовал в войне и находился в плену. Это могла быть только предыдущая кампания короля Армана. Значит, сведения о нём должны быть там.

— Если он участвовал в войне в составе отряда какого-нибудь барона, то сведений о нём там нет, — возразил Тома. — Если только он нанимался на службу в армию короля… Но там слишком много документов.

— Всё равно ищите, — нахмурился Марк. — Мы не можем оставить его безнаказанным, не говоря уж о том, что это сейчас он мог счесть свою месть свершённой, но если вновь кто-то нанесёт ему обиду, не прибегнет ли он опять к проверенному способу наказания обидчиков? Мы должны уличить его в этом преступлении. К тому же обратитесь в гербовую палату, нет ли среди вассалов короля или кавалеров рыцаря по имени Жиль де Перрен. Хотя, если имя вымышленное, он, скорее всего, заявит, что не имеет отношения к Сен-Марко. После обеда, как стемнеет, мне понадобится стража, несколько сыщиков для обыска и Огастен. Предупреди его, чтоб он был готов.

Тома кивнул и отправился выполнять приказание.

На улице уже начало темнеть, когда снова появился Тома.

— Как вы и предполагали, в гербовой палате нет сведений о Жиле де Перрене, но главный королевский герольд сказал, что это весьма распространённая дворянская фамилия, де Перренов могут быть десятки только в нашем королевстве. В военной канцелярии наш запрос восприняли без особой радости, они всегда упрекают нас в том, что нам нечем заняться, кроме как придумывать для них лишнюю работу, однако обещали проверить. На это уйдёт не меньше двух дней. Теперь о самом де Перрене: он вышел из дома прогуляться по соседним улицам, заходил в лавки, купил сладкие булочки и отрез тонкого полотна, потом вернулся домой. Наблюдение за ним продолжается.

— Вряд ли он куда-то пойдёт в тёмное время, — Марк поднялся со своего места. — Сыщики готовы?

— Они уже ждут внизу. Я запросил к тому же пять стражников из числа дворцовой охраны. Огастен предупреждён.

— Пусть зайдёт ко мне.

Тома удалился и вскоре в кабинет вошёл тюремный лекарь Огастен. Поклонившись барону, он выжидательно взглянул на него.

— Мне снова нужна ваша помощь, дружище, — произнёс Марк, надевая перевязь с мечом. — Нужно будет обыскать ещё одну лабораторию и лавку аптекаря.

— Что ищем, ваше сиятельство?

— Когда я на службе, обращайтесь ко мне, как прежде: «ваша светлость». Ищем, как и в прошлый раз, яд аманита. И глину, которую он использовал в пилюлях.

— Глину мы найдём в любом случае, и это нам ничего не даст, — заметил Огастен. — Аптекари используют её для изготовления порошков от пищевых отравлений, потому заказывают мелко смолотую глину на гончарной улице.

— Значит, только яд, — кивнул Марк.

Когда сыщики вломились в маленький дом аптекаря Меро, а стражники встали у дверей и чёрного хода, Марк сразу же прошёл в уже известную ему уютную гостиную. За ним привычно проскользнул Эдам и встал у дверей, опустив руку на эфес меча.

Старый аптекарь растеряно смотрел, как по его дому ходят незнакомые люди. Хлоя испуганно прижалась к мужу, который выглядел совершенно невозмутимым.

— Могу ли я узнать причину столь пристального внимания тайной полиции к нашему жилищу? — спросил он, взглянув на барона де Сегюра.

— Конечно, господин де Перрен. У нас возникли некоторые подозрения на ваш счёт.

— Что это за подозрения, из-за которых нужно обыскивать дом? — с некоторой иронией спросил он.

— Это какая-то ошибка! — воскликнула Хлоя, взглянув на Марка.

— О, если бы… — вздохнул тот и снова подошёл к вышивке на стене. — Я не перестаю поражаться тому, как тщательно воспроизведено оперение этой птицы. Словно она списана с натуры. Вы видели пеликанов, господин де Перрен?

— Если только во сне, — улыбнулся он. — Это мифические птицы. На самом деле их не существует.

— И как же вам удалось так точно воспроизвести их оперение на рисунке, который скопировала ваша супруга?

— Я видел других птиц, и пеликана на картинке в детстве.

— Что это была за книга, не припомните?

— Нет.

— И какую птицу вы взяли для примера?

— Лебедя. И гуся.

— Конечно, — Марк снова обернулся к вышивке. — Ну, лебедей и гусей я видал немало. Их оперение совсем не схоже с этим. Да и перья здесь другие, длиннее, тоньше, не так прилегают к телу. И этот хохолок на голове? Чем это навеяно?

— Это уже с того самого рисунка.

— Странно, что вы так хорошо запомнили тот рисунок, но не помните, что это была за книга. Ну, ладно, это не так уж важно. Не могли бы вы показать мне вашу именную грамоту, господин де Перрен?

— Видите ли, — проговорил тот немного смущённо, — у меня её нет. Я потерял её во время войны, когда попал в плен.

— Вы что ж, носили её с собой? — удивился Марк. — Обычно именные грамоты сдаются на хранение в штаб.

— Она была нужна мне для одной сделки, и я забрал её, но не успел вернуть.

— И не пытались её восстановить?

— Зачем мне лишние хлопоты? Я ж не собирался жениться на дворянке, не претендую на какие-либо особые вольности и привилегии.

— Ну, имя-то вы носите, звание рыцаря тоже. И не можете подтвердить своё право ни на то, ни на другое. Но это поправимо. Скажите мне, где вы родились, в какой семье, и мы истребуем сведения оттуда.

— Я родился в семье небогатого рыцаря Элифаса де Перрена. Мы жили в городе Трир на севере.

— Трир ведь не входит в состав нашего королевства, верно? Но, думаю, они нам не откажут. Вы сказали, что участвовали в войне. Что это была за война?

— Конечно, это была военная кампания короля Армана.

— Под чьим командованием вы служили?

— Я был в отряде барона Дюбарри.

— Отважный воин! — кивнул Марк. — Я хорошо его знаю, только — вот досада! — позднее он перешёл на сторону алкорцев и теперь обретается в луаре Синего грифона в свите маркиза Беренгара. Иначе бы он просто подтвердил вашу личность и все сомнения отпали. Хотя, что за беда! Ведь теперь между нами и алкорцами мир, мы можем отправить гонца с запросом в луар, и ваш командир без задержек даст нам ответ. А, может, и это не придётся делать, ведь не все солдаты и офицеры Дюбарри переметнулись на сторону врага вместе со своим бароном. Наверно мне удастся отыскать в Сен-Марко тех, кто служил под его командованием и остался верен престолу. Хватит и двух свидетелей. Вы не встречали в городе никого из своих сослуживцев?

— Нет, — помрачнев, ответил де Перрен.

— Ничего, мы сами поищем. А где вас взяли в плен? Может, мы отыщем ваше имя в списке пропавших без вести в том бою? Они хранятся в военной канцелярии.

— Это было не в бою. Я отлучился из лагеря и меня схватили алкорцы.

— Где это было? — снова спросил Марк.

— Под Монсюром.

— Что вы там делали? Под Монсюром не велись военные действия. Он вообще был вдалеке от наших и алкорских позиций. Вы дезертировали?

— Конечно, нет! — воскликнул де Перрен. — Я испросил у командира отпуск и поехал по делам.

— По каким делам?

— Это моё личное дело.

— Кто захватил вас в плен, если там не было алкорских войск?

— Это был барон, не участвовавший в войне. Его имя Мегран. Он требовал выкуп за моё освобождение, но у меня не было ни денег, ни родни.

— Почему вы не обратились к барону Дюбарри? Он богат и в таких случаях сеньор выкупает своего вассала.

— Я попал в плен по собственной оплошности и не хотел создавать ему проблемы.

— И как вы выбрались оттуда?

— Я пробыл в плену два года, потом барон Мегран умер, его жена отпустила меня и дала немного денег на дорогу. Она была доброй женщиной.

— Где находится замок барона Меграна?

— Не знаю. Меня сначала долго везли туда…

— Долго, это сколько?

— Я был ранен, терял сознание. Это было не менее двух полных суток, может, больше.

— Куда вы были ранены?

— Это был удар по голове.

— А когда вас отпустили, вы не поняли, где находитесь?

— Я был слаб и болен, долго блуждал по лесам, кормился в деревнях. Потом вышел в город Фюрт. Там обратился к лекарю, на те деньги, что дала мне баронесса, я снял у него каморку и жил, пока он меня лечил. Потом деньги кончились, и я начал помогать ему, тогда и увлёкся траволечением.

— Покажите мне ваше плечо.

— Простите? — де Перрен удивлённо взглянул на него.

— Снимите камзол и рубашку. Я хочу осмотреть ваше тело.

— Это обязательно?

— Да, — кивнул Марк. — Сами справитесь или позвать стражу?

Де Перрен пожал плечами и принялся расстегивать камзол. Когда он разделся, Марк убедился, что на его запястьях остались глубокие шрамы от кандалов, на спине — от кнута, причём было видно, что били его не раз. На плече тоже была большая отметина размером в пол ладони, причём, это был шрам от сильного ожога, словно в этом месте его прижигали калёным железом.

— Мегран пытал меня, требуя денег, — пояснил де Перрен.

— Сколько вам лет? — неожиданно спросил Марк.

Он заметил, что его собеседник смутился от неожиданности и после небольшой заминки ответил:

— Тридцать шесть.

— Ну, конечно, — проговорил барон, внимательно посмотрев на него. — Одевайтесь. Вы пойдёте с нами.

— Вы его забираете? — ужаснулась Хлоя. — Он же болен!

— Ему подберут сухую и не холодную камеру, — пообещал Марк. — К тому же у нас есть очень хороший врач. Кстати, может, вы его помните? Во время той кампании он служил военным лекарем и сопровождал армию Беренгара, в которую входил и отряд Дюбарри. Его зовут Огастен.

— Я его не помню, — ответил де Перрен.

— Сколько лет вам было, когда вы попали в плен?

— Двадцать… я не помню. Наверно, двадцать четыре.

— Это было до взятия Мальмезона или после?

— Я не помню, когда его взяли. Наверно, до…

— Как выглядит герб барона Дюбарри?

— Я уже не помню… постойте. Башни! Три башни!

— Как он выглядел тогда? Сколько ему было лет, какого цвета волосы?

— Высокий, лет тридцати пяти, но уже седой. У него на лбу глубокий шрам.

— Какого цвета доспехи он носил?

— Я этого уже не помню.

— Где находятся его владения?

— Где-то на севере, не помню точно. После плена моя память стала совсем плоха.

— Последний вопрос: где находился отряд Дюбарри, когда вы покинули его расположение?

— Не помню.

— Сколько времени тогда прошло с начала военной компании. Неделя, месяц, год?

— Я не помню! — крикнул он. — Вы не верите мне? Вы задаёте эти вопросы, чтоб подловить меня на лжи?

— Я уже это сделал. Вы дали несколько ошибочных ответов, а потому я знаю, что вы лжёте, а значит, и всё остальное, что вы здесь рассказали, выглядит сомнительным. До подтверждения вашей личности вы будете находиться под арестом.

— Вся моя вина только в том, что у меня нет именной грамоты? — в отчаянии воскликнул де Перрен.

— Вы не можете подтвердить вашу личность, — пожал плечами Марк. — При этом сами говорите, что были в плену у алкорцев. Последнее время в Сен-Марко произошло несколько неприятных инцидентов, в которых участвовали люди, связанные с некими силами при алкорском дворе. Они мечтают сорвать мирные переговоры. Потому во имя безопасности королевства мы принимаем меры для предупреждения подобных случаев. Как только ваша личность будет подтверждена, мы вас отпустим.

Он вышел, слыша, как позади в гостиной заплакала Хлоя. В прихожей его ждал Огастен. Он отрицательно покачал головой. Потом со второго этажа спустились сыщики.

— Мы ничего не нашли, ваша светлость, — сообщил тот, что шёл впереди. — Книгу Орсини, о которой вы говорили, тоже.

— Ладно, забираем его и уходим, — вздохнул Марк.

Он не спеша ехал впереди отряда. Следом по булыжной мостовой катилась тюремная карета, в которую посадили де Перрена. Рядом пешком шли охранявшие её стражники. Марк обдумывал свои дальнейшие шаги, но среди возможных действий пока не находил ни одного, которое могло бы привести к реальному результату. Он мог отправить сыщиков в Трир и Фюрн, но был уверен, что они привезут лишь сведения о том, что там никто никогда не видел Жиля де Перрена. Что толку гонять людей в такую даль, если известно, что это ничего не даст?

Погружённый в раздумья, он не сразу заметил, что к нему подъехал Эдам. Лицо юноши выражало крайнюю степень любопытства. Поймав сумрачный взгляд хозяина, оруженосец немедленно спросил:

— Как вы поняли, что он лжёт? Нет, я заметил, что он путается, не помнит, сколько ему было лет, когда он попал в плен, где находится поместье его сеньора, не стал называть точно место, где его держали в плену. Вообще, скользкий тип. Но в чём же он солгал?

— В том, что служил Дюбарри, — ответил Марк. — Суть даже не том, что он не знает, где его владения. Он не был в составе его отряда, и хоть и видел его, но это было уже после войны.

— Как вы это поняли? — не унимался Эдам.

— Ты слышал о штурме Мальмезона? Нет? Все помнят триумфальное взятие Бламонта в конце войны, увенчавшее собой победу Армана над алкорцами, но первые победы помнят только те, кто их одержал. На наших границах с луаром стоит цепь небольших приграничных крепостей, которые раньше то и дело переходили из рук в руки. Все войны всегда начинались с того, что одна из сторон пыталась взять их все под свой контроль. Но Арман, имевший вполне чёткий план военной кампании, решил не распылять силы и взять только три крепости, которые имели тогда для нас стратегическое значение, причём сделать это малыми силами, рассчитывая на эффект внезапности. Он вызвал к себе трёх своих молодых баронов и поручил им взять: Анрак — Аллару, Бренон — де Морену и Мальмезон — Дюбарри. Тот незадолго до войны похоронил отца и надел баронскую корону, Мальмезон был его первой в жизни военной победой. Он блестяще провёл штурм и овладел крепостью, сохранив большую часть своих людей. Именно в честь этой победы он поместил на своём личном гербе знак башни. Таким образом, если де Перрен был его подчинённым в той кампании, этот штурм он должен был запомнить, поскольку являлся его участником. Именно с этих трёх побед молодых баронов началась война, то есть, если де Перрен выпросил отпуск до этого, то это случилось до начала войны. Почему он утверждает, что участвовал в ней и попал в плен?

— Значит, до войны на гербе Дюббари не было башен?

— Ни одной. Их нет и на гербе рода, но он поместил их на свой личный герб. Вторая — за удачную кавалерийскую атаку, переломившую ход сражения в Зелёном доле, а третья за участие в штурме Бламонта. Кстати, именно тогда, захватив со своими людьми одну из башен и ведя бой на крепостной стене, он был ранен мечом в голову. Он двое суток был в беспамятстве, и мы все уже думали, что потеряли его, но он очнулся, и, слава богам, в своём уме. Только к тому времени его чёрные как смоль волосы побелели, а на лбу остался глубокий шрам. Это случилось в самом конце войны. Таким образом, если де Перрен покинул его раньше штурма Бламонта, то он не мог знать, что Дюббари поседел и имеет шрам на лбу. К тому же в начале войны Дюбарри не было и тридцати лет, но он сказал, что ему было тридцать пять. Нет, он видел его уже после войны, скорее всего, когда тот навещал графа Вермодуа, тоже участвовавшего в той кампании. Они были старше нас и держались слегка отстранённо. У старших был свой круг, в который входили Дюббари и Вермодуа.

— Но, выходит, он вообще не участвовал в той войне, если не знает таких вещей? Почему же? Ведь он рыцарь и был уже в том возрасте, в котором не игнорируют войну.

— Я полагаю, что он моложе, просто выглядит старше. Если ему, как он говорит, тридцать шесть, то в начале войны ему было двадцать семь, а не двадцать четыре. В любом случае, это уже воин, который не может избегать военной службы без ущерба для своей чести. Другое дело, если ему, как я полагаю, сейчас двадцать пять, тогда ему было шестнадцать. Возраст, когда участие в войне возможно, но не обязательно. Де Серро упоминал в разговоре со своими сокамерниками, что брал уроки у учителей графских отпрысков, значит, скорее всего, служил не самому графу, а был приставлен к его детям, и когда Вермодуа ушёл на войну, он остался в поместье и прибыл к хозяину позже, когда пора было начинать службу. То, что он побаивался рыцарей, сопровождавших графа на войне, тоже говорит о том, что он в ней не участвовал. Ты по себе знаешь, как война повышает уверенность в себе и духовные силы.

— Но почему он назвал имя Дюббари, а не самого Вермодуа?

— Люди Вермодуа могут его опознать. Дюбарри он назвал потому, что тот сейчас в луаре, и он видел его после войны, то есть может подкрепить свою ложь частичкой правды. Но если этой частички хватило для аптекаря Меро, то для меня этого явно недостаточно. Я знаю, что он не де Перрен, почти уверен, что он — де Серро, но, если я с лёгкостью могу доказать первое, я понятия не имею, как доказать второе.

— Я уверен, что вы придумаете! — заявил Эдам. — Хотите, я пойду и разузнаю о его прошлом? Ведь он не с неба упал! Он где-то жил до того, как переехал к Меро, с кем-то общался. У него довольно приметная внешность. Ну, разрешите, ваше сиятельство! — под конец проныл оруженосец, с мольбой глядя на хозяина.

— Ладно, отправляйся, — кивнул тот. — Может, что-нибудь найдёшь.

Эдам радостно кивнул и, проезжая очередной переулок, свернул туда. Его место рядом с Марком тут же занял Шарль, предпочитавший хранить озабоченное молчание.

Доехав до Королевской площади, Марк неожиданно повернул налево и направился к Чёрной башне. Там он коротко переговорил с комендантом, и, заручившись его поддержкой, велел отвести арестованного в казематы. Он специально повёл его туда же, где когда-то сидел Матис де Серро, дожидаясь суда.

— Моё почтение, ваша светлость, — поприветствовал его старший тюремщик Дюкре, бросив подозрительный взгляд на нового узника. — Того парнишку у меня забрали, сказали, что переведут повыше.

— Вот и отлично, — кивнул Марк. — Удачно, что его место освободилось, камера сухая и довольно удобная. Посади этого господина на его место и позаботься о нём, — Марк снова вложил в его руку несколько монет. — Он здесь ненадолго, но, к сожалению, не крепок здоровьем.

Он обернулся и увидел, что де Перрен застыл, уперев взгляд в пол. Он был смертельно бледен и выглядел так, будто с трудом держится на ногах.

— Уж больно он не здоров, — заметил Дюкре с сочувствием.

— Наверно просто напуган столь внезапным поворотом судьбы. Побеседуй с ним, разъясни, что нынче не прежние времена, и он будет здесь спокойно дожидаться своей участи. Да и сокамерники ему достанутся вполне достойные. Если же ему будет плохо, немедленно позови к нему лекаря. Идите, господин де Перрен. В скором времени я навещу вас, и мы побеседуем.

Он смотрел, как тот на негнущихся ногах уходит вместе с Дюкре и стражниками то и дело пытаясь опереться рукой о стену. Он понимал, какой ужас сейчас охватил де Серро, если это был он. Спустя шесть лет снова вернуться сюда же, в этот душный каземат под землёй, увидеть того же тюремщика и чуть позже тех же сокамерников. Ещё немного, и он в полной мере осознает, что и на этот раз может отправиться отсюда на каторгу или, того хуже, на эшафот. Однако Марк вовсе не испытывал к нему жалости. Если уж он решил пройти дорогой Вертрада, то пусть идёт по ней до конца.

И развернувшись, он направился к лестнице, чтоб подняться наверх, туда, где вечерний ветер остужает кожу, а над головой раскинулось глубокое синее небо.

Он зашёл в Серую башню и вызвал к себе Тома.

— У меня появилась ещё одна идея, — сообщил он и выставил на стол одну из склянок, взятых им в доме Бошана. — Отправь кого-нибудь из своих парней к аптекарю Меро, пусть выяснит, пользуется ли он такими флаконами, у кого их заказывает, как ведёт учёт, не заметил ли пропажи или излишка заказанных флаконов. Потом пусть отправляется к поставщику и узнает, не покупал ли у него такие флаконы человек с приметами де Перрена. Если на улице стекольщиков несколько лавок торгуют такими, пусть обойдёт все.

После этого Марк счёл свой долг на сегодня выполненным и отправился домой.

Проснувшись следующим утром, он выглянул в окно. Там было темно, лишь в садике среди деревьев и кустов горели разноцветные фонарики, подсвечивая густую листву только что подстриженных крон.

Он вышел из спальни, умылся ледяной водой и оделся, после чего не торопясь позавтракал. Шарль с беспокойством сообщил, что Эдам не ночевал дома и вообще куда-то пропал. Марк объяснил ему, что тот проводит собственное расследование, и если ничего не найдёт, то за время отлучки жалования не получит, после чего велел принести меч и плащ и отправился на службу.

В кабинете его ждал Тома, который доложил, что Меро ведёт учёт склянок, но у него ничего не пропадало и лишних не обнаружилось. Однако один из стекольных дел мастеров подтвердил, что зять аптекаря де Перрен купил у него три десятка склянок, сказав, что тесть не слишком доволен качеством флаконов своего поставщика и ищет нового, но больше он не появлялся.

Марк прикинул, сколько склянок он видел у Бошана. Получалось не более двух десятков. Значит, остальные были где-то припрятаны. Интересно, где?

Он отправился в Чёрную башню и, спустившись в нижние казематы, сперва расспросил Дюкре о новом узнике. Тот с сожалением сообщил, что де Перрен вечером, ни с кем не разговаривая, лёг на свою койку и не вставал. Он не отвечает на вопросы, не хочет общаться.

— Он не показался тебе знакомым? — спросил Марк. — У меня есть подозрение, что это — один из твоих бывших подопечных, сбежавший с каторги.

— Вот оно что… — пробормотал Дюкре, озабоченно обернувшись. — Не припоминаю. Но сами знаете, какими они возвращаются, где тут узнать!

— Присмотрись к нему, — велел барон. — Пока я буду говорить с ним, расспроси Мартена и Д’Олонь. Они тоже могут его знать.

— Так?.. — старший тюремщик поражённо взглянул на него. — Может, потому он и молчит, чтоб его не признали?

— Возможно, и так.

После этого он прошёл в пустую одиночную камеру, куда вскоре привели де Перрена. Тот выглядел совсем плохо, и Марк сразу предложил ему сесть за стол, а сам сел напротив.

— Я не хочу пока проводить официальный допрос, господин де Перрен, — негромко произнёс он, изучая измученное лицо арестованного. — Я только начал проверку тех сведений, которые вы мне дали. Но мне хотелось бы уточнить у вас некоторые детали.

— Что ещё вам нужно? — хрипло спросил тот. — И почему меня посадили сюда, где сидят убийцы и государственные преступники?

— Откуда вы знаете, кто здесь сидит? Как мне сказали, вы ни с кем не говорили. Ваши соседи по камере выглядят вполне прилично. Один — книжник, второй — рыцарь. Насчёт третьего не могу ничего сказать, но он, по отзывам, ведёт себя прилично. До вас там сидел человек, который и вовсе не был замечен ни в чём плохом. Сейчас он переведён в более удобную камеру наверху и, возможно, очень скоро его дело будет пересмотрено и он выйдет на свободу. До него сидел ещё один, который, как мне известно, был осуждён по пустому навету. Его дело тоже могло бы быть пересмотрено, но теперь это уже вряд ли имеет значение, ведь он умер.

Де Перрен поднял голову и внимательно взглянул на него.

— О чём вы говорите, господин барон?

— Я говорю о том, что предыдущее правление было отмечено многочисленными судебными ошибками и осуждением невиновных. По приказу короля Жоана некоторые дела были снова направлены в суд для проверки, огульные обвинения по ним сняты, незаконно осуждённые, кто жив, выпущены на свободу. Увы, живых не так много. Я это к тому, что сейчас королевский суд более строго придерживается процессуальных норм и принципа справедливости. Если вы ни в чём не виновны, то скоро вернётесь домой к своей жене. Вы должны понимать, что государство обязано заботиться о своей безопасности, потому что именно от этого зависит безопасность народа. Я знаю, что вы не служили под командованием барона Дюбарри и не участвовали в войне. У вас нет именной грамоты и никого, кто бы мог подтвердить вашу личность. При этом вы были вхожи в дом аптекаря Дельмаса, который изготавливал лекарства для придворных. Одна фрейлина оказалась отравлена именно его пилюлями, или теми, на которые они были подменены. Нам не удалось найти у Дельмаса мотива для этого преступления, напротив, оно полностью рушит всё, что он создал своим трудом. У него не найден яд, которым отравили жертву. Скорее всего, пилюли были подменены у него в лаборатории, а туда имеет доступ лишь очень ограниченный круг людей и в том числе вы, человек, который не может доказать, что является тем, кем себя называет. Мы даже не знаем, кто был целью преступления, может быть, фрейлина погибла случайно, а злоумышленник метил в кого-то другого, ведь подобные пилюли прописаны нескольким королевским сановникам. Вы понимаете, о чём я?

— То есть вы считаете, что это я отравил ту фрейлину? — на лице де Перрена появилась кривая ухмылка, которая выглядела немного жутковато. — Зачем мне это?

— Фрейлину травить, действительно, незачем, но если целью отравления был коннетабль или смотритель рудников, то тут мотив явно просматривается. Политический. Ведь вы можете быть де Перреном, а можете и кем-то другим, например, шпионом, направленным сюда нашими врагами.

— Разве у нас теперь есть враги? Мы же заключили мир.

— Не все хотят мира, и здесь, и в луаре есть те, кто желает любой ценой сорвать мирные переговоры. Откуда я знаю, что вы не подосланы ими? Кстати, не так давно умер отец той фрейлины. Он тоже был отравлен. Понятия не имею, зачем было травить его, но яд тот же, довольно редкий, и в Сен-Марко ранее не применявшийся, что доказывает, что отравитель не местный. В доме старика нашли бутылки из-под таинственного эликсира, в который и была подмешана эта отрава. Вот такие, — Марк достал склянку и поставил её на стол. — И представьте, какое совпадение! Три десятка именно таких склянок вы купили у стеклодува. Можете сказать, зачем?

— Для моего тестя.

— Нет, к нему они не попали. Он ведёт строгий учёт и заметил бы, если б у него появилось тридцать лишних флаконов. Подозрительно, правда? Теперь дальше. Вы умеете изготавливать пилюли, последнее время у вашего тестя участились случаи несварения, и каждый раз вы получали его лабораторию в полное своё распоряжение. То есть у вас была возможность подделать пилюли, начинив их ядом, потом пойти с дружеским визитом к Дельмасу, дождаться, пока он отвернётся и подменить коробочку.

— Мне это ни к чему.

— Вы уже наговорили столько лжи, что я не могу верить вашим словам. Вы не были на войне и, скорее всего, не попадали в плен. Но у вас на руках следы от кандалов, на спине — от кнута. Я был в алкорских застенках. Меня несколько дней держали в цепях и допрашивали на дыбе с помощью кнута, потому я знаю, как выглядят шрамы такого рода у тех, кто сидит в заточении и подвергается пыткам. Даже с поправкой на срок заточения, ваши шрамы куда глубже, чем должны быть, потому что вы не сидели. Вам приходилось двигаться в цепях. И били вас регулярно в течение длительного времени. Где же вы могли получить эти ужасные отметины? Только на каторге, в рудниках, где заключённых заставляют работать и постоянно бьют кнутом. Посмотрите на ваши руки, на них до сих пор видна въевшаяся в кожу каменная пыль. Шрамы не белые или багровые, а чёрные. Значит, вы каторжник. О том же говорит и тот шрам от ожога на плече. Вы утверждаете, что вас пытали. Я знаком с ремеслом палачей. Если они используют калёное железо, то оставляют несколько сравнительно небольших шрамов. Один большой — это вовсе не след от пытки, это признак того, что с помощью большого ожога скрыли другой, оставшийся от клейма. Так что выходит, вы побывали на каторге, однако скрываете это и свою личность. Почему же? Не потому ли, что вы сбежали оттуда. И что же делал беглый каторжник в доме придворного аптекаря Дельмаса, как не осуществлял новый преступный замысел?

— Это всё ваши догадки, господин барон, — дрожащим от негодования голосом произнёс де Перрен. — А доказательств у вас нет.

— Доказательств уже достаточно для осуждения, хотя они и косвенные. Но дело в том, что я не могу передать дело в суд, пока не буду знать всё точно. Например, кто вы на самом деле? Может, ваше имя господин Вертрад?

— Что? — вздрогнул де Перрен и с ужасом взглянул на Марка. — При чём здесь Вертрад?

— Вы даже знаете, о ком я говорю? — делано удивился Марк. — А я ожидал, что вы станете выяснять это у меня? Я думал, вы спросите: кто это? Но вам, похоже, это объяснять не надо. Орсини вы читали, и даже прониклись духом его талантливого, но слишком мрачного творения. А ведь совсем немногие знают об этой поэме, ещё меньше тех, кто её читал. Но, если вы читали, то я думаю, что установить вашу личность поможет нам один свидетель, к которому я до этого не хотел прибегать. Однако сейчас не вижу другого выхода. Идёмте, я сведу вас с ним.

— С кем? — напрягся де Перрен.

— С неким Бошаном. Он должен хорошо вас знать.

— Разве он не умер?

— Кто сказал, что он умер?

— Вы. Вы только что сказали, что отец той фрейлины был отравлен.

— А я не называл его имени. Откуда вы знаете, как его зовут?

— Я… — де Перрен замер, отчаянно придумывая ответ. — Мне говорил Дельмас.

— Он ничего не знает об этом. Он не знаком с госпожой де Шаброль, к нему приходила горничная. Госпожа де Шаброль ненавидела отца и, едва вырвавшись из-под его надзора, постаралась забыть о нём. Она ни с кем не говорила об отце и с ним больше не встречалась. А вы, похоже, его знаете? Не скажете, откуда?

— Я ничего не буду говорить, — пробормотал де Перрен, уткнувшись взглядом в стол. — Вы специально меня запутываете, чтоб заставить дать нужные вам ответы. Я так и скажу на суде.

— Думаете, что на сей раз суд отнесётся к вашим словам с большим доверием? — уточнил Марк. — В прошлый раз вы хотя бы говорили правду.

Де Перрен поднял голову и с ненавистью взглянул на него.

— Вы!..

— Продолжайте, — кивнул Марк.

Но тот как-то сразу обмяк и опустил голову.

— Мне нечего вам сказать.

— Ладно, посидите здесь, а потом поедем к Бошану.

— Так он умер или нет? — не выдержал де Перрен.

— Да как вам сказать… Впрочем, сами увидите.

В коридоре его ждал Дюкре.

— Я ещё раз взглянул на него, ваша светлость, и, по правде говоря, не уверен. Со спины он похож на того рыцаря, которым вы интересовались недавно, и лицо, вроде… Но под присягой я б не подтвердил. Прошло много лет, и он мог сильно измениться. Я поговорил с Мартеном и Д’Олонь, но они не слишком его разглядели. Он лежал спиной к ним и не отвечал на расспросы.

— Ладно, — кивнул Марк. — Я его забираю. Выходите, господин де Перрен, тюремная карета для вас подана!

Де Перрен карабкался из подвала по лестнице долго, тяжело дыша, то и дело останавливаясь, чтоб перевести дух. Марк его не торопил, спешить, по его разумению, было некуда. Выйдя на свежий воздух, арестант остановился и, прежде чем забраться в чёрную карету с задрапированными тёмным холстом окнами, какое-то время стоял, вдыхая прохладный воздух и глядя в небо.

Марк снова поехал верхом. Рядом был только Шарль, остальные позади сопровождали карету.

— Ты что-то слишком напряжён, мой мальчик, — заметил Марк, покосившись на оруженосца.

— Не то, чтоб я боялся, — после минуты колебаний произнёс юноша, — но Эдам сказал, что там живёт призрак.

— Нет, не живёт, — возразил барон. — Живут живые, а он уже умер. Скажем так: он там обитает. И если ты его не боишься, то это делает тебе честь. Если всё же испытываешь страх, то в данном случае, я, так и быть, позволю тебе снова остаться на улице сторожить коней.

— Я пойду с вами! — воскликнул Шарль немного обиженно. — Вы ж сами говорили, что храбрец не тот, кто не испытывает страха, а тот, кто умеет с ним бороться! Это интересный жизненный опыт, разве нет? К тому же следовать везде за вами — мой долг. Если б ещё с нами был Эдам, то я б подумал, но коль я один, то у меня нет выбора.

— Выбор есть всегда, но тот, который ты делаешь в данном случае, вызывает уважение, — усмехнулся Марк.

Они подъехали к дому Бошана, и один из сыщиков снова открыл отмычкой дверь.

— Останьтесь здесь на всякий случай, — приказал Марк, когда они вошли в прихожую. — Мы с Шарлем отведём арестованного наверх. Будьте готовы подняться по моему сигналу, но если я вас не позову, что бы ни услышали, оставайтесь здесь.

Сыщики зажгли припасённые на этот случай фонари и два отдали барону и его оруженосцу. Марк осмотрелся по сторонам. В прихожей что-то неуловимо изменилось. Вскоре он понял что: некоторые предметы мебели были сдвинуты, стоявшая раньше возле окна этажерка опрокинута. Здесь явно кто-то побывал с прошлого раза. Потом он услышал странный булькающий звук и прислушался. Но больше ничего не нарушало тишину старого дома.

— Идёмте, де Перрен, — произнёс он и указал ему на лестницу.

Тот стоял, тоже озираясь по сторонам, взгляд у него был затравленный. Он нехотя пошёл к лестнице.

— Здесь же никого нет, — пробормотал он. — Старик умер…

— Откуда такая уверенность? — беспечно спросил барон, поднимаясь вместе с ним по лестнице.

Де Перрен не ответил. Когда они поднялись на второй этаж, Марк свернул в сторону спальни старика. Подойдя к двери, он распахнул её и вошёл первым.

— Господин Бошан, к вам гость!

Де Перрен опасливо переступил порог и осмотрелся. Комната была пуста, свет фонаря освещал разбросанные вокруг вещи и опрокинутую мебель.

— Что это за спектакль вы здесь разыгрываете? — возмутился де Перрен. — Думаете, что я испугаюсь и…

Он смолк. Из угла послышалось невнятное старческое бормотание, и потянуло холодом. Марк слышал шаркающие шаги, которые постепенно приближались к ним.

— Поболтайте пока, — произнёс он, поставив фонарь на пол. — Не буду вам мешать.

Он выскользнул в коридор и захлопнул за собой дверь, привалившись к ней спиной. Потом раздался хриплый старческий голос, изрыгающий угрозы и проклятия, а следом грохот. Что-то ударилось в дверь, и тут же послышался полный ужаса вопль де Перрена.

— А если он его убьёт? — спросил Шарль, глядя на хозяина округлившимися от ужаса глазами.

— Значит, ему не повезло, — пожал плечами Марк. — Впрочем, я не видел там достаточно тяжёлых предметов, чтоб ими можно было кого-то убить.

Дверь дрогнула от удара, но он навалился на неё, удерживая в закрытом положении. Призрак бесновался в спальне, проклиная негодяя и убийцу и швыряя в него всё, что попадалось ему под руку. Де Перрен скулил у самой двери, бессильно скрёбся в неё и умолял его выпустить. Марк невольно усмехнулся, подумав, что все подобные мечтатели мнят себя героями, вроде Вертрада, но ни у кого не хватает сил ответить за свои преступления с таким же мужеством.

— Я всё скажу! — наконец заорал де Перрен. — Это я, я сделал это! Я бежал с каторги и убил их!

Его голос потонул в разъярённом вое призрака и Марк тут же распахнул дверь. Он успел отклониться в сторону, и вывернутый из кровати столб, державший балдахин просвистел мимо. Он поспешно нагнулся и, ухватив за шиворот скрючившегося у порога де Перрена, вытащил его в коридор и захлопнул дверь.

Она распахнулась было снова, но к ней подбежал Шарль и навалился плечом.

— Так что вы хотели мне сказать? — поинтересовался Марк, нагнувшись к арестанту.

— Я — Матис де Серро, бежал с каторги и отравил сперва Бошана, а потом Клодину.

— Не передумаете?

Де Серро обернулся и посмотрел, как вздрагивает от ударов дверь, которую с трудом удерживает далеко не тщедушный оруженосец.

— Нет, чего уж там… — вздохнул он.

Марк помог ему подняться и повёл к лестнице. Уже на верхних ступенях он обернулся и крикнул:

— Где ты там?

Шарль бегом кинулся к нему. Дверь распахнулась, ударившись о стену, из проёма вылетела какая-то доска. Старик продолжал разбирать кровать, но, похоже, не собирался покидать свою комнату.

Они спустились вниз, и Марк передал едва стоявшего на ногах де Серро сыщикам.

— Ваша светлость, — обратился к нему один из них. — Внизу что-то происходит. Какие-то странные звуки и отблески света.

— Дайте фонарь, я проверю. Пока отведите господина де Серро в карету и дайте ему нюхательной соли.

Взяв фонарь, он направился к лестнице, ведущей в подвал. Подойдя, он увидел на стене то, чего там раньше не было: глубокую свежую борозду. Он вытащил из ножен стилет и начал осторожно спускаться вниз. Следом снова увязался Шарль, также вооружившись кинжалом.

Они спустились в подвал, и им открылось странное зрелище. Весь хлам, который раньше загромождал помещение, теперь был свален в углах, в центре освободившейся площадки возвышался на треножнике большой чугунный котёл, закрытый крышкой из сколоченных дубовых досок. Его освещали укреплённые на стенах факелы. Рядом с котлом стоял стол, на котором лежала открытая книга, а рядом на чёрной ткани были разложены металлические инструменты, очень тонкие и блестящие, но едва взглянув на них, Марк сразу подумал, что это орудия пытки. Он подошёл ближе, и в следующий момент сбоку что-то мелькнуло. Он услышал возмущённый крик Шарля, а потом быстрые шаги на лестнице.

Обернувшись, он увидел, что Шарль сидит на ступенях и смотрит вверх. Затем послышался грохот и крики сыщиков. Поднявшись наверх, Марк очутился в облаке чёрного дыма. Сыщики кашляли и ругались.

— Кто-то проскочил мимо меня, — услышал он голос Шарля рядом. — Он толкнул меня и удрал.

Отгоняя от себя дым, Марк подошёл к двери и распахнул её.

— Вы её поймали? — спросил он у сыщика, державшего лошадей.

— Кого? — спросил тот, с недоумением глядя на него.

— Олухи, — проворчал Марк и вернулся обратно в прихожую.

Дым быстро вытягивало на улицу через дверь. Сыщики пристыжено смотрели на барона. Хмуро взглянув на них, он снова прошёл к лестнице в подвал, за ним устремился Шарль.

— Кто это был? — спросил он, догнав хозяина уже в подвале.

— Принцесса Морено, судя по всему. Мы её спугнули, и она снова сбежала.

— И что она тут делала? — растерянно спросил оруженосец.

— А я откуда знаю?

Марк подозрительно взглянул на книгу и инструменты и подошёл к котлу. В нём снова что-то булькнуло. Он решительно взялся за крышку, отбросил её в сторону и заглянул внутрь. Котёл был наполнен какой-то прозрачной и слегка светящейся жидкостью, а на дне что-то темнело. Он какое-то время вглядывался в этот предмет и вдруг увидел, что это нечто шевельнулось. Осмотревшись вокруг, он не нашёл ничего, что можно было бы спустить в котёл и, набравшись смелости, сунул туда руку. Его пальцы нащупали там что-то странное, немного скользкое и, как ему показалось, покрытое шерстью. Ухватившись за эту шерсть, он вытащил странный предмет из котла и невольно отшатнулся, держа на вытянутой руке неподвижное тело какого-то зверя.

— Это дохлая собака! — с отвращением воскликнул Шарль.

Марк положил зверя на пол и опустился на одно колено, чтоб рассмотреть его. И тут произошло что-то странное. Зверь начал увеличиваться в размерах и судорожно дёргать лапами, которые стремительно удлинялись и становились толще, его шерсть куда-то делась, стоячие уши исчезли, морда постепенно втянулась в голову, и спустя пару минут перед ним на полу лежал обнажённый мужчина с желтоватой кожей и длинными чёрными волосами. Он закашлялся, из его носа и рта полилась мерцающая жидкость, он выгнулся, и Марк, наконец, увидел его лицо. Оно казалось ему знакомым и незнакомым одновременно. У него были гладкие высокие скулы, узкий подбородок, небольшой нос и пухлые губы, и глаза… эти глаза он всё-таки узнал. Именно их он видел дважды: когда получил удар по шее в доме госпожи Барбары, куда пришёл в поисках чёрного кинжала, и второй раз — во время пожара на рыночной площади. Это был Тень, тот, что увёл у него из-под носа смертоносный кинжал, а потом остановил огонь, пожиравший его дом, и спас Валентина.

Веки его дрогнули и глаза приоткрылись, чёрные зрачки слепо уставились в потолок. По его телу снова прошла дрожь, и кожа начала стремительно светлеть, в густых волосах появились огненные пряди, глаза замерцали зеленью, и спустя минуту это уже был тот самый менестрель, который украл из дома графини Лафайет королевский изумруд. Как его звали? Хуан? Едва Марк вспомнил его имя, и в следующий момент волосы незнакомца поблёкли, приобретая серебристо-пепельный оттенок. Они струились вокруг нежного белого лица, а глаза отливали бирюзой.

— О, святая Лурдес, — прошептал рядом Шарль. — Это же…

— Баронесса де Флери, — закончил его фразу Марк и озадаченно прошептал: — Кто ж ты такой на самом деле?

И словно в ответ на этот вопрос, длинные шёлковые локоны побелели, а глаза налились пронзительной синевой. Марк даже не мог придумать, с чем её сравнить: с сиянием вечернего неба, мерцанием королевского сапфира или яркой роскошью голубых гортензий в саду Шато-Блуа.

На этом превращения закончились. Тело незнакомца бессильно опало, глаза закатились, и веки опустились, уложив на бледные щёки тёмные длинные ресницы. Марк коснулся пальцами его шеи. Кожа была холодной, но под ней всё же чувствовалось биение пульса.

— Кто это? — потрясённо спросил Шарль.

— Иди, выпроводи из прихожей сыщиков, — распорядился Марк, расстёгивая плащ. — Пусть отправляются в Серую башню и определят де Серро в сухую камеру не слишком глубоко. Если ему будет плохо, пусть вызовут к нему Огастена. После этого возвращайся сюда.

Пока Шарль выполнял его приказание, Марк расстелил на полу тёплый плащ из плотного мягкого бархата, переложил на него незнакомца и, бережно завернув, взял на руки. Вскоре вернулся Шарль.

— Бери фонарь, будешь мне светить, — распорядился барон.

— Куда мы идём? — спросил юноша.

— Я отнесу его наверх…

— Там же призрак! — ужаснулся оруженосец.

— Он не выходит из своей комнаты. Мы пойдём в другую.

Он снова поднялся на второй этаж, Шарль освещал ему дорогу. Марк уложил незнакомца на кровать в небольшой спальне, в которой наверно когда-то жила Клодина. Сев рядом, он закрыл его одеялом.

— Кто это? — снова спросил Шарль, и в его голосе слышалась мольба. Он был напуган этим странным существом не меньше, чем призраком, и ждал, что хозяин всё объяснит, и ему будет не так страшно. — Сперва он был собакой, а потом так менялся, словно в нём несколько людей. Это баронесса де Флери?

— Мужчину вряд ли уместно называть баронессой, — заметил Марк. — И это была не собака, а лиса.

— Какая разница, это оборотень!

— Именно, оборотень. Шарль, здесь и сейчас ты должен пообещать мне, что никогда и никому не расскажешь о том, что видел. Ни слова об этом существе. Даже Эдаму, ты понял?

— Я клянусь, ваше сиятельство, что не пророню ни слова, — поспешно кивнул юноша. — И вообще, я постараюсь забыть об этом, как о ночном кошмаре.

— Это будет лучшее, что ты можешь сделать. Спустись вниз и карауль у дверей. Никто не должен подняться сюда.

Этот приказ Шарль воспринял с воодушевлением и поспешил уйти подальше от странного существа, внушавшего ему суеверный ужас. Марк остался сидеть рядом, задумчиво глядя на бледное лицо оборотня. Он действительно был словно из другого мира, странный и при этом прекрасный, как дивный сон. Его белые волосы разметались по серой подушке, длинные ресницы вздрагивали, отбрасывая узорчатые тени на щёки, на которые постепенно возвращались краски. Потом появился едва заметный персиковый румянец, налились цветом вишни губы.

— Кто же ты такой? — прошептал Марк, глядя на него. — И что мне с тобой делать?

Губы приоткрылись, и из них вырвался слабый стон, в котором Марк разобрал мольбу: «Пить!»

Он поднялся и, взяв фонарь, спустился вниз, туда, где, как ему было известно, размещалась кухня. Задняя дверь была приоткрыта, и он понял, каким образом ведьма сбежала из дома, миновав сыщиков. Заперев дверь, он отыскал глиняную кружку и осмотрелся в поисках воды. И в этот миг где-то наверху раздался громкий скрип и стук, словно хлопнула оконная рама. Он поспешно поднялся на второй этаж и заглянул в спальню Клодины. В лицо ему ударил холодный ветер. Окно было распахнуто, кровать пуста.

Он невольно рассмеялся и, закрыв дверь, спустился вниз. Он всё-таки ещё раз сходил в подвал и забрал оттуда книгу и инструменты, которые бросила там принцесса Морено. После этого вышел на улицу и подошёл к своему коню.

— А он… — начал было Шарль, но Марк удивлённо взглянул на него.

— Ты о ком?

— Приснилось наверное, — пробормотал юноша.

Возвращаясь в Серую башню, Марк продолжал улыбаться. Всё разрешилось как нельзя лучше. Что он мог сделать с этим оборотнем, который уже натворил в Сен-Марко немало всяких дел? Арестовать? Но стоит ему предъявить обвинение, как эту диковину тут же заберут в Белую башню и бедняга уже не выберется оттуда живым. И смерть его, скорее всего, будет слишком мучительной, чтоб счесть её справедливым наказанием за несколько хитрых проделок. А Марк слишком хорошо помнил, как Тень вынес из огня Валентина и, спустив его со второго этажа на землю, аккуратно положил на брусчатку, чтоб вернуть отчиму. Что ж, теперь можно было счесть, что долг уплачен. Марк покачал головой, вспомнив, что когда снова заглянул в комнату, то заметил торчащий из-под кровати кончик лисьего хвоста.

Лис выбрался из своего убежища, когда всё стихло. Он не боялся обитавшего где-то поблизости призрака. Куда большую опасность для него представляли живые. Потому он немного отлежался под кроватью, дождался, пока тот человек уйдёт, и решил перебраться в более безопасное место.

Пошатываясь и едва держа ноющее от отравы тело на подгибающихся лапах, он дошёл до кресла, стоявшего возле стола, залез на него, потом — на стол, и уже оттуда — на подоконник. Дальше по карнизу он добрался до выступающей из стены поперечной балки и, выпустив когти, начал карабкаться на крышу. Только когда его лапы ступили на старую потрескавшуюся черепицу, он почувствовал себя в относительной безопасности. Доковыляв до выбитого слухового окна, он пробрался на чердак и там, отыскав кучу старого рваного тряпья, удобно устроился на нём, свернувшись калачиком и уткнув горячий сухой нос в пушистый ещё влажный хвост.

Вернувшись в Серую башню, Марк поднялся в свой кабинет, чтоб снять влажный плащ и оставить там свой меч. Распахнув дверь, он увидел устроившегося за столом Эдама, ноги которого лежали на столешнице. При этом он читал какое-то письмо. Увидев хозяина, он поспешно вскочил и улыбнулся.

— Сиди, — кивнул Марк к его удивлению, но следующая фраза разъяснила это недоразумение. — Не встанешь, пока не разберёшь этот бардак, — он указал на кучу писем.

— Ага… То есть я виноват, ваше сиятельство! — воскликнул оруженосец. — Прошу меня простить, тем более что я вернулся с добрыми вестями.

— Неужели? — барон расстегнул пряжку плаща и бросил его на кресло возле камина.

— Я нашёл его тайник!

— Где? — Марк поспешно вернул на место перевязь, которую уже начал снимать.

— До того, как перебраться к Меро, он снимал комнату у пожилой вдовы на улице Плюща. После переезда он оставил комнату за собой и иногда заходил туда. Хозяйке он объяснил, что хочет держать свои самые ценные вещи в месте, неизвестном жене и тестю. Там в комнате стоит большой сундук.

— А в нём? Только не говори, что ты справился с любопытством!

— Не справился. Там много всякого хлама, в том числе запечатанный глиняный горшок, десяток пустых аптекарских склянок и книга. Её я прихватил, остальное оставил, поставив у двери городскую стражу.

— Опять козырял жетоном тайной полиции? — проворчал Марк, взяв у него из рук растрёпанную книгу, купленную наверно у какого-нибудь старьёвщика. — «Вертрад» Орсини.

— Именно. Что ж до жетона, то вы служите в тайной полиции, а я служу вам. Разве это не значит, что я тоже служу в тайной полиции?

— Может, тогда граф Раймунд будет платить тебе жалованье? — проворчал Марк и задумчиво взглянул на плащ. — Так, открой сундук и дай мне другой, этот вымок.

— Дождя же нет! — воскликнул оруженосец.

— Это слёзы нашего убийцы. Давай, шевелись. Я хочу съездить туда и всё осмотреть, прежде чем говорить с ним.

Они вернулись через два часа, захватив с собой склянки и горшок, который Эдам тут же понёс лекарю Фрессону, чтоб тот установил, является ли содержимое тем самым ядом. Получив к вечеру утвердительный ответ, Марк, наконец, решил допросить де Серро, и, спускаясь по лестнице, увидел усталого Гаспара в запылённой одежде.

— Скакал день и ночь, чтоб поспеть, — сообщил тот, остановившись и отвесив барону поклон.

— Что выяснил? — спросил Марк.

— Де Серро не погиб, а сбежал, подкупил надсмотрщика. Я сразу заметил, что этот малый юлит и путается, прижал его, как следует, он и поплыл, как свеча, растёкся, хлюпая носом.

— Подозреваю, разбитым.

— Пусть скажет спасибо, что я ему руки-ноги не переломал. Короче, он сознался и всё рассказал. Я истребовал у коменданта охрану и ещё одного коня. В карете бы мы долго пылили, так что привязали этого негодяя к седлу, чтоб доехать быстрее.

— Он жив?

— И может говорить, — кивнул Гаспар.

— Молодец, — похвалил его барон. — Иди спать. С остальным я разберусь сам.

Де Серро стоял, понурившись, в центре камеры для допросов. Он уныло поглядывал на невозмутимого клерка, который аккуратно раскладывал на небольшом столике в стороне бумагу и письменные принадлежности. У дверей, неотрывно глядя на него, стоял тюремщик. Потом дверь распахнулась, вошёл барон де Сегюр, а следом втолкнули какого-то взлохмаченного человека в порванной одежде. Его лицо было разбито, но де Серро узнал его сразу.

— Это он? — спросил барон у надсмотрщика из рудника.

— Да, господин, это Матис де Серро, — едва бросив на него взгляд, подтвердил тот. — Это он дал мне немного золота, чтоб я помог ему бежать.

— Уведите его, — приказал барон, и стражники утащили его прочь.

Подойдя к своему столу, барон де Сегюр небрежно бросил на него книгу, после сел. Повинуясь его жесту, тюремщик принёс стул и поставил его рядом с де Серро, а тот молча смотрел на книжицу, которую прятал в своем тайном сундуке.

— Вы её нашли, — тихо проговорил он.

— Да, и яд, и оставшиеся склянки. После всего этого, включая показания надсмотрщика, ваше признание не так уж важно для меня, но вам оно может дать шанс облегчить свою судьбу.

— Вряд ли, — де Серро сел на стул и вздохнул. — Даже если король помилует меня, я не вынесу заточения. Я слишком болен. Но вы правы, мне стоит всё вам рассказать. Я, Матис де Серро, осуждённый шесть лет назад по навету торговца Бошана и его дочери Клодины. Я был невинно осуждён и отправлен на каторгу. Эти два года превратились для меня в сущий ад. Я не знал до этого ни трудностей, ни лишений, но даже не кандалы, не тяжкий труд в руднике, не побои, которые сыпались на меня со всех сторон, терзали мою душу. Я не мог смириться с тем, что меня предала та, кого я любил так страстно. Она ведь тоже клялась мне в любви. Я был на вершине счастья, и пал так низко из-за неё. Днём и ночью я думал, как отомстить ей, придумывая самые жестокие виды казни, но понимал, что это всё неисполнимо, пока я скован цепями. И я решил бежать.

Перо клерка тихо скрипело по бумаге, а де Серро задумчиво смотрел на книгу на столе.

— Да, я думал лишь об этом. Там было совсем немного возможностей сбежать, но однажды мне повезло. Мы напали на золотоносную жилу. То и дело под моей киркой появлялись блёстки золота. Нас обыскивали каждый день, но я придумал хитрость: прятал золото за щекой, а потом ночью засовывал его в раны от кандалов, которые не заживали. Через какое-то время я насобирал с десяток маленьких самородков и сговорился с этим надсмотрщиком. Я знал, что он продажен. Я отдал часть золота ему, а он подстроил обвал в шахте и сказал, что я был там. Поскольку штольня была отработана, никто не стал искать там мой труп. А ночью он вывел меня за стену и оставил на краю леса. Я пошёл на восток. Я был уже болен и слаб, и, скорее всего, умер бы, но набрёл на реку и пошёл по берегу, надеясь встретить людей. Там и отыскал меня тот старик.

— Как его звали? — спросил Марк.

— Не знаю. Я так его и звал: «старик», а он меня — «парень». Он ничего о себе не рассказывал и никогда не спрашивал о прошлом меня. Я боялся его. Он тоже был из беглых каторжников, высокий и крепкий, заросший, как зверь, с косматой бородой. Он всегда носил за поясом топорик, и я видел, как он зарубил им напавшего на него дикаря. Он собирал травы и лечил людей из диких племён, что живут на западе, а ещё делал порошок из мухоморов, который они применяют для своей магии. Они расплачивались с ним мясом и шкурами. Иногда к нему приходили контрабандисты, забирали шкуры, редкие травы и коренья, и тот самый порошок. Денег он не брал, говорил, что ему они ни к чему, потому ему привозили продукты и утварь, нужную в хозяйстве. Он и научил меня разбираться в травах и рассказал об этом порошке, который называл зельем. Он говорил, как его используют дикари, которые за ним приходили, как оно на них действует, рассказал, что если его принимать часто, то без него уже невозможно обойтись, и со временем оно убьёт любого.

— Как он делал этот порошок?

— Не знаю, — устало покачал головой де Серро. — Яне интересовался этим. Только когда уходил от него, тайком сунул в котомку тот горшок. Старик знал, что я уйду, потому и прижёг мне плечо, чтоб скрыть клеймо. Я ушёл вместе с контрабандистами и направился в Сен-Марко. Добрался до него, когда армия ушла в поход. В городе было спокойно, я снял комнату на тихой улице и начал осматриваться. Мне хотелось убить не только Клодину и её отца. Я был зол на судью, вынесшего приговор, прокурора и адвоката, и даже на короля. Но король погиб на войне, да и те трое так или иначе закончили свои дни без моего участия. Я раздумывал, как мне отравить Бошана, и тут мне пришла в голову идея. Я часто бывал на улице аптекарей, познакомился с Меро и Хлоей, женился и переехал к ним. Там я и придумал этот план, купил склянки и наполнил одну водой с мёдом и пряностями, в которую добавил яд. Потом явился к Бошану и уговорил его купить это зелье. Он не узнал меня, ему и в голову не пришло, кто перед ним. Он торговался, называл меня мошенником и в то же время боялся упустить шанс выздороветь. Я продал ему первую склянку за бесценок, но когда пришёл в следующий раз, он уже хотел купить сразу пять штук, говорил, что помолодел, ему весело, сил прибавилось, и он хорошо спит. Я повысил цену, он поворчал, но раскошелился. Потом я каждый раз требовал с него всё больше денег, он ругался, но платил. Потом как-то попытался даже наброситься на меня с ножом, но я напомнил ему, что никто кроме меня не принесёт ему этот волшебный эликсир. Он снова заболел, стал слабеть, у него появились боли, но он уже не мог без моей отравы, а я тянул с него деньги. А потом он умер. Я был на похоронах, надеялся увидеть Клодину, но она не пришла. Тогда я стал думать, как отравить её.

Он помолчал, глядя на книгу.

— Не знаю, как вы узнали о «Вертраде», но я действительно видел себя героем этой поэмы. Мне хотелось, чтоб она умирала у моих ног, а я мог высказать ей всё, что носил в сердце, но я понимал, что это невозможно. Я знал, что у неё больные почки, и она принимает пилюли. Не трудно было выяснить, что их делает Дельмас. Я подружился с ним, получил доступ в лабораторию, посмотрел, как выглядят пилюли и сколько их в коробочке. Потом принёс домой порошок и сделал такие же, начинив их ядом в глиняной оболочке. Я подменял её лекарство раз за разом и ждал, когда узнаю о её смерти, но тут явились вы. Остальное вам известно.

— Ну, и зачем всё это? — спросил его Марк. — Ради мести? Судьба дала вам шанс спасти свою жизнь и обрести свободу, вы снова оказались на воле, нашли людей, которые полюбили вас и готовы были взять на себя все ваши заботы. Вы могли бы обратиться с прошением о пересмотре приговора. Я видел ваше дело и могу сказать точно, что приговор был бы отменён, вас даже не стали бы наказывать за побег с каторги. Вы могли бы спокойно жить со своей семьёй под собственным именем. Но вам не терпелась убить старика, который итак уже был наказан тем, что дочь бросила его, и обида на неё отравляла его последние дни. Вы думали, что Клодина была намного счастливее его? Она жила во дворце, как чужая, мужу она была безразлична, её презирали из-за низкого происхождения, сторонились из-за её склочного характера. Она была больна и панически боялась, что однажды её просто прогонят оттуда. Всеми способами она добывала деньги, чтоб скопить хоть сколько-нибудь на старость. Вы с Хлоей и вашим тестем жили куда лучше, чем эти двое, но на этот раз вы сами сгубили свою жизнь, обменяв её на месть. А что теперь будет с вашей женой и ещё не рождённым ребёнком? Мне не жаль вас. Вы получите то, что заслужили. Но я сочувствую вашим близким.

Де Серро измученно взглянул на него.

— Может, вы и правы. Но я не могу похвастаться столь благородной душой, способной на прощение после того, что они со мной сделали. А Хлоя… Я оставляю ей всё, что у меня есть, чтоб было, на что растить ребёнка.Она милая и добрая женщина, и, надеюсь, она забудет меня и найдёт себе хорошего мужа.

Марк поднялся и, кивнув тюремщику, направился к дверям. Голос де Серро остановил его:

— Когда вы поняли, что это я?

— Когда увидел вышитого пеликана у вас дома, — ответил Марк.

— При чём здесь пеликан?

— Ту подвеску из белого селенита, что вы подарили Клодине, она отдала другой фрейлине. Мне не сложно было увязать вас с этой редкой птицей через Вермодуа.

Де Серро уныло кивнул, и Марк ушел, оставив его на попечение тюремщиков.

— Значит, это убийство не имеет отношения к дворцовой жизни, — удовлетворённо кивнул король.

Он кормил сокола, сидевшего на плотной перчатке, надетой на руку сокольничего. На голове птицы был красивый парчовый колпачок с ярко-синим шёлковым султаном. Жоан брал с блюда, которое держал его оруженосец, тонкие полоски мяса и давал птице. Она хватала его клювом и моментально заглатывала.

Марк стоял у открытого окна и задумчиво смотрел на голубое небо и зеленевший внизу сад.

— Именно так, ваше величество, — подтвердил он. — Преступник признал вину. Он мстил фрейлине де Шаброль за оговор в суде, приведший его на каторгу.

— Она действительно его оговорила?

— Именно так.

— И почему он не потребовал пересмотра дела?

— Подозреваю, что он утратил веру в справедливость, поскольку был осуждён не без участия короля Ричарда, положившего глаз на госпожу де Шаброль, которая тогда была его невестой.

— Опять мой отец! — проворчал Жоан. — Сколько ж он успел натворить за какие-то пять лет правления! Если суд приговорит его к казни, должен ли я проявить снисхождение?

— Решать вам, но, полагаю, в данном случае этот человек не заслуживает жалости, тем более что он не проявил раскаяния, лишь сожаление, что был пойман. Впрочем, у него есть беременная жена.

— На свободу я его всё равно не выпущу! Ладно, я сам рассмотрю это дело, когда оно поступит мне для утверждения приговора. Как печально, что в Сен-Марко творилось столько явной несправедливости, и во многих случаях я уже не могу ничего исправить!

— Однако, ваше величество, есть и другой случай произвола короля Ричарда, устранить последствия которого в ваших силах.

— О чём ты?

— О том, что в подвале Чёрной башни уже шесть лет томится молодой человек лишь на основании устного распоряжения вашего отца.

— Шесть лет? — Жоан повернулся к нему, а потом, кивнув сокольничему, подошёл к столу и опустил пальцы в большую чеканную чашу с ароматной водой, в которой плавали лепестки цветов. — Кто это такой?

— Вы должны его помнить. Его имя Люсьен Дидри, он был пажом в свите короля.

— Он жив? — Жоан неожиданно помрачнел и, взяв из рук оруженосца полотенце, произнёс: — Жан, и ты, Блез, оставьте нас.

Сокольничий и оруженосец поклонились и покинули комнату, а Жоан взглянул на Марка.

— Я не могу отпустить его.

— Ваше величество!

— Подожди… — король вздохнул. — Ещё год назад я бы не задумываясь распахнул двери его узилища, но теперь… На мне лежит слишком большая ответственность. В данном случае я должен выбирать между благом для него и благом для всего государства. Всё, что я могу, это облегчить его жизнь в темнице.

— Но почему? — Марк подошёл к нему, и Жоан отвёл взгляд. — Дидри всего двадцать лет! Шесть из них он провёл в темнице, на самом глубоком её уровне, без всякой вины! И теперь он должен будет провести в четырёх стенах всю оставшуюся жизнь? Но за что?

— Марк, — остановил его король, — я всё понимаю. Дидри родился под несчастливой звездой. Волей случая он узнал страшную тайну. Ему бы промолчать, но он рассказал её и в результате оказался в тюрьме. Как ни страшно это звучит, но в данном случае отец поступил разумно, спрятав концы в воду. Разглашение этой тайны может привести к непоправимым последствиям!

— Да что это за тайна такая? — воскликнул Марк.

— На то она и тайна, что даже тебе её знать ни к чему.

— Постойте. Я, кажется, догадываюсь. Он сказал мне, что такая тайна существует, и он рассказал её только вам и другому человеку, который его предал. После этого он заволновался и стал клясться, что никому не говорил о вашей осведомлённости, потому что не хотел, чтоб с вами случилось то же, что и с государем. Его государем был король Арман. Он умер от болезни, и опасения Дидри, что с вами может случиться то же, что и с ним, могут означать лишь одно: он знал, что Армана намеренно заразили смертельной болезнью.

Жоан, который слушал его настороженно, на последней фразе вздрогнул и обернулся к двери.

— С чего ты взял?

— Мне это известно, — проговорил Марк. — Я узнал об этом почти сразу после моего возвращения из луара.

— Тебе Айолин сказал? — с тревогой спросил король.

— Я провёл собственное расследование. Я же был с Арманом в то время и знал, какая болезнь его настигла. Она встречается лишь у нищих и путешественников. Больных не пускают в город, если кто заболевает внутри стен, их отвозят в богадельни, где они живут до самой смерти. Я тогда почти всё время находился рядом с королём и всегда сопровождал его за пределами дворца. Он не общался с больными и нищими, не посещал богадельни, в его окружении никто не заболел. Я не мог понять, почему эта кара богов настигла именно его, достойнейшего из рыцарей Сен-Марко и, может быть, всего нашего мира. Этот вопрос не давал мне покоя, и я начал свои поиски в тех самых богадельнях. Я узнал, кто из приближённых вашего отца увёз оттуда больного, пообещав ему некоторую сумму в золотых монетах.

— Ты прав, — вздохнул Жоан. — Это сделал отец. Он погубил кузена, чтоб отобрать у него корону. Ты представляешь, что будет, если об этом узнает народ? Армана боготворят, а мой отец, мягко говоря, не пользуется симпатией. Но я получил корону от него! Если пойдут слухи, что он являлся узурпатором, то найдутся те, кто воспользуется этим, чтоб поставить под сомнение моё право занимать трон Сен-Марко. Марк, ты знаешь, сколько у меня скрытых врагов, которые всеми силами противятся нашим реформам! Ты думаешь, они упустят возможность пошатнуть трон? Я не держусь за власть, но в настоящее время больше нет прямых потомков королей, кроме меня. Если меня сместят, то за корону будут драться многочисленные дальние и ближние родичи Монморанси. Я просто хочу улучшить жизнь наших подданных, а они повергнут страну в хаос, устроят междоусобицы, в угоду своим прихлебателям снова развяжут войну. Конечно, само по себе раскрытие этой тайны не приведёт к столь страшным последствиям, но потрясение в умах людей может запустить этот процесс, который ни я, ни ты не сможем остановить. Просто храни эту тайну, как хранил её до этого момента, и не проси меня освободить несчастного Дидри. Пусть этот грех будет на моей душе.

— Хорошо, мой король, — кивнул Марк. — Вы правы. И хоть я уверен, что он, наученный горьким опытом, уже никому и никогда не расскажет об этом, я понимаю, что вы несёте ответственность за судьбу нашего мира. Потому, я принимаю ваше решение. Однако я не могу без горечи думать о том, что несчастный Дидри всю жизнь проведёт в застенке. И потому я умоляю вас, ваше величество, хотя бы измените его место заточения.

— Я слушаю тебя, — кивнул король, печально взглянув в окно.

Марк пришёл в Чёрную башню, и тюремщик проводил его на третий этаж, где размещались камеры для привилегированных заключённых. Камера Дидри была небольшой, но довольно светлой. В ней было сухо и чисто,койка была застелена одеялом, а на столе лежала стопка книг. Сам Дидри выглядел гораздо лучше, чем раньше. На нём была новая чистая одежда, он был аккуратно пострижен и выбрит, и в нём уже можно было узнать прежнего пажа. Увидев Марка, он радостно кинулся к нему.

— Я так благодарен вам, ваша светлость! — воскликнул он. — Здесь гораздо лучше, чем внизу! Меня хорошо кормят и даже принесли книги, чтоб я мог читать. И, наконец, я увидел небо и солнечный свет! Видите, окно расположено не слишком высоко, и достаточно встать на табурет, чтоб увидеть равнину за южной крепостной стеной. Правда, — его улыбка стала немного напряжённой, — мне сказали, что теперь я буду жить здесь один. Наверно мне будет немного одиноко, но я привыкну.

— Мне жаль, Дидри, — проговорил Марк. — Я не смог добиться твоего освобождения. Виной тому та тайна, которой ты владеешь.

— Я понимаю, — кивнул он. — Но вы и без того сделали для меня так много! Я благодарю вас.

— Я говорил с королём, и он согласился перевезти тебя в другое место, — продолжил Марк. — Через какое-то время тебя отвезут в графство Лорм на юге. Оно расположено в стороне от проезжего тракта, там нет больших городов, в посёлках не проводят ярмарки, поскольку в них живут рудокопы. Это небольшое графство, где не бывает чужих людей, поскольку им там нечего делать. Ты будешь жить в графском замке. Тебе дадут другое имя. Ты подпишешь письменное обязательство, что никогда и никому не раскроешь тайну, которая тебе известна, а также не назовёшь своё настоящее имя, и не будешь рассказывать о своём прошлом. У тебя будет другая личность, и ты начнёшь свою новую жизнь другим человеком. Кроме того, тебе будет запрещено выезжать из замка без сопровождающего лица, а также покидать пределы графства Лорм под любым предлогом.

— То есть… — Дидри недоверчиво смотрел на него. — Вы хотите сказать, ваша светлость, что я буду жить в замке не как заключённый, и даже смогу выезжать за его пределы, лишь бы не пересекать границы графства?

— Именно так. Это графство принадлежит мне, отныне я буду твоим тюремщиком и твоим опекуном. Я поручился за тебя перед королём, и потому, если ты нарушишь условия пребывания в Лорме, не только тебя снова вернут в Чёрную башню, но и я буду сурово наказан за то, что не обеспечил условия твоего содержания.

— Вы можете не опасаться этого, ваша светлость! — со слезами в голосе воскликнул Дидри. — Я клянусь вам, что не проявлю неблагодарности и не доставлю вам проблем! Отныне я навеки обязан вам, ведь вы возвращаете мне свободу, пусть и ограниченную некоторыми рамками, но по сравнению с тем, что я пережил…

— Подожди, — остановил его Марк. — Ты скоро привыкнешь к этому, и тебе захочется большего, но ты должен будешь оставаться в прежних рамках. Тебе нельзя будет вести переписку, и ты не сможешь известить своих родных о том, что жив. Люсьен Дидри должен умереть навсегда, и для них тоже. Взамен с твоей семьи будут сняты все ограничения и они смогут вернуться в Сен-Марко.

— Это печально, но так будет лучше, — вздохнул Дидри. — Это даже больше, чем то, на что я мог рассчитывать. Я обещаю, что продолжу любить их издалека ради их же блага. Но чем же я смогу отплатить вам за вашу доброту, ваша светлость? Может, вы позволите мне служить вам? Может, в вашем замке найдётся для меня какая-нибудь работа?

— Я ещё ни разу не был там, потому что получил графство лишь несколько дней назад. Но уверен, что управляющий замком найдёт, чем тебя занять. Я обещаю предупредить его не только об условиях твоего содержания в замке, но и о том, что ты дворянин и образованный человек. Кстати, я полагаю, там неплохая библиотека, она в твоём распоряжении, и ты сможешь продолжить своё образование.

— Я очень рад! — наконец, расплылся в счастливой улыбке Дидри.

— Ну, вот и отлично. Готовься к дальней дороге. Уже сегодня тебе принесут твою новую именную грамоту, а также описание твоей жизни, которое ты должен будешь изучить и запомнить, а после убедить себя в том, что это и есть твоя прошлая жизнь. А остальное постарайся забыть, как страшный сон.

И простившись с бывшим пажом, Марк отправился по своим делам.

В это время в доме баронессы де Флери царила настороженная тишина. Окна небольшой спальни были открыты, из сада доносился пересвист ярких птиц, сидевших в развешанных по деревьям клетках, и перезвон колокольчиков, сливающийся в тихую мелодию. Ветер чуть шевелил лёгкий прозрачный полог, свисавший с балдахина кровати, на которой лежал бледный мужчина с белыми волосами. Он был одет в халат из голубой мягкой ткани, его голова покоилась на удобном валике, обтянутом нежным шёлком. Рядом с ним, держа в ладонях его руку, со скорбным выражением сидел Мин Со.

— Почему Джин Хо не просыпается? — с тревогой спросил он, глядя на красивое безмятежное лицо. — Вдруг он умрёт?

— С чего бы ему умирать? — проворчала Тиён и поставила на стол поднос с чайником и чашками. — Выпей чаю и взбодрись. Он повидал за свою долгую жизнь такое, что тебе и не снилось. Он родился в Корё, пережил династию Чосон, участвовал в Корейской войне и два года служил в космическом десанте. Его попросили оттуда уйти, потому что больше не могли терпеть его выходки. А ты боишься, что он умрёт, когда у него нет ни одной раны.

— Но он не открывает глаза.

— Значит, не хочет.

— А почему он скинул маскировку? Он всё время был в образе баронессы, меняя его, только если это было нужно для дела. А теперь он снова вернулся в свой облик.

— Ты уверен, что это его облик? Он, по-моему, и сам уже не помнит, как выглядит на самом деле. Его жизнь — бесконечный спектакль, и это — одна из его масок, которую он надел, чтоб напугать тебя.

— Ты злая, — проворчал Мин Со и провёл пальцами по гладкой щеке Джин Хо. — Я беспокоюсь о нём. У него много потомков, но он для всех нас единственный, разве нет?

— Я тоже его люблю, — призналась девушка. — Он спас мне жизнь, когда я была лисёнком, вытащил из ручья, правда, при этом чуть не оторвал мне хвост. А потом смеялся и говорил, что я похожа на выхухоль-альбиноса.

— Он был прав.

— Ты тоже злой, — буркнула Тиён. — Давай, я уколю его булавкой, и мы увидим, в беспамятстве он или притворяется.

— Если ты попытаешься сделать это, то обещаю, что лично оторву тебе все девять хвостов!

— Как хочешь, — она пожала плечами и выглянула в окно. — Хорошо, что лисы нашли его ночью на улице. Он бы не дошёл до дома сам, его могла раздавить лошадь или загрызли бы собаки. Он везунчик. И всегда был везунчиком. Я уверена, что и в этот раз ему повезёт. Он скоро очнётся. Я велела слугам сходить к мяснику и купить свежей свиной печени. Хотя лучше б добыть для него человеческую, она вкуснее и полезней. Слушай, а может пока он спит… — она подмигнула Мин Со. — В городе полно людей, которых никто не хватится.

— Я всё слышу, — раздался негромкий мягкий баритон.

Тиён усмехнулась.

— Я ж говорила!

Мин Со склонился к Джин Хо и улыбнулся:

— Наконец, ты очнулся! Как ты себя чувствуешь?

— Отвратительно! — проворчал тот. — Мало, что меня заманили в ловушку, как наивного щенка, так ещё и отравили.

— Ты отравлен? — возмутилась Тиён. — Кто это сделал? Я сама перегрызу ему горло!

— И съешь его печень, — на губах Джин Хо появилась усмешка и он открыл глаза. Они блеснули ясной синевой, как небо за окном. — Именно его печень тебя и интересует. Что ж, я не против. Только не его, а её. Это принцесса Морено. Мин Со, помоги мне сесть, у меня всё тело затекло от долгого лежания… Да. Так гораздо лучше, — одобрил он, когда Мин Со усадил его и поправил одеяло. — Я несколько дней выслеживал эту ведьму, надеясь, что она выведет меня к порталу, но оказалось, что это она охотилась за мной. Она заманила меня в дом, где обитает призрак, довольно безобидный несчастный старик с плохим нравом и печальным прошлым. Туда никто не ходит, все боятся, вот она и использовала этот дом. Я думал, что там она прячет свой портал, но она подкараулила меня и выстрелила дротиком с парализующим препаратом. Я успел обернуться обычным лисом, надеясь спрятаться в какой-нибудь щели, но не успел. Она спустила меня в котёл.

— Она хотела тебя сварить? — ужаснулась Тиён.

— Нет, котёл был нужен ей для приготовления отвара, который лишил меня духовных сил. Я был слаб, как новорождённый лисёнок.

— Что за отвар? — тревожно уточнил Мин Со.

— Я почувствовал аромат семян весеннего папоротника, собранного в ночь полнолуния, и лепестков голубого лотоса. Так же там был корень чёрного можжевельника и порошок из коры дуба. Полагаю, это был дуб, под корнями которого был зарыт кто-то из наших предков, умерших плохой смертью, потому что я чувствовал холодные руки, которые стиснули мои лапы и горло. Хуже всего было то, что в отвар явно был добавлен яд ледяных жуков, живущих в каменных расщелинах на вершине горы Мантапсан. Я думал, что кровь в моих жилах превратится в лёд.

— Ужасно… — пробормотал Мин Со. — Но где она взяла всё это?

— Глупый вопрос! — воскликнула Тиён. — Конечно, на Земле! У неё же есть портал! Другое дело, как она раздобыла рецепт этого зелья?

— В интернете, — пожал плечами Джин Хо. — Там в информационных базах давно есть копии всех свитков, хранящихся в горных монастырях. Следует признать, что ей известно, кто мы такие. Лисам теперь нужно быть осторожнее. Я не хочу, чтоб кого-то взяли в заложники.

— И как ты выбрался оттуда? — спросила девушка.

— Меня спасли, — старый лис задумчиво посмотрел в окно. — Я давно подозревал, что этот человек послан мне не случайно, но полагал, что он будет загонять меня, как охотник. Вместо этого он снова выручил меня.

— Ты о ком? — насторожился Мин Со.

— О бароне де Сегюре.

— О том, что приходил угрожать тебе?

— Скорее, он меня предостерёг, поскольку это были не пустые угрозы. Он спас Инчхоля и приютил его до той поры, когда он смог вернуться ко мне. Я постарался отплатить ему за это добром и спас его сына, но теперь он повысил ставку и спас мою жизнь. Я снова перед ним в долгу. Обстоятельства без конца сталкивают нас, и я пока не знаю, что это значит.

— И он догадывается, кто ты?

— Я не мог себя контролировать, и он видел мои перевоплощения.

— Его нужно съесть! — воскликнула Тиён. — Для сохранения тайны.

— Не нужно. Я подозреваю, что он никому ничего не сказал и не скажет, хотя мотивы его мне не известны. Этот человек кажется мне необычным. Едва увидев его впервые, я почувствовал, что в нём есть что-то, что меня привлекает. Наверно это судьба.

— О чём ты? — нахмурился Мин Со.

— Пока не знаю, — пробормотал старый лис и улыбнулся ему. — Не бери в голову. Значит так, нас по-прежнему интересует эта ведьма и её портал, но действовать нужно осторожно. Пусть лисы смотрят, слушают и вынюхивают информацию, которая может привести нас к ней. Предупреди их также о том, чтоб они не трогали де Сегюра и его людей. Если узнают что-то интересное о нём, пусть немедленно докладывают мне. Сам знаешь, я не люблю быть в долгу.

— Я соберу всех и проинструктирую, — пообещал Мин Со. — Ещё что-нибудь?

Джин Хо немного подумал, а потом перевёл взгляд на девушку.

— Где свиная печень, о которой ты говорила?