Делла-Уэлла

XI. Мольвь-стрела

Мона Сэниа сидела на сухой траве совсем не в молитвенной позе, опустив подбородок на скрещенные руки и устремив взор ничего не видящих в действительности глаз прямо на солнце. Неслышно подошел Лронг с пучком курчавой синеватой травы, заткнутой да пояс, и невольно замер, пораженный способностью этой загадочной женщины не бояться прямого взгляда на божественное светило. Как раз в эту минуту облака разошлись, и ничем не замутненные лучи, казалось, согрели безжизненное тело, распростертое у ног принцессы.

– Благодарю тебя, всесильная, – прошептал Травяной Рыцарь, – теперь я спокоен – ты вымолила у солнца малую голику света, которая вечно будет сопровождать моего отца на ледяном пути…

– Да, да, – рассеянно откликнулась она. – Подожди немного, я сейчас.

Она нырнула в привычно раскрывшийся люк и тут-же показалась обратно с каким-то пушистым белым свертком. Она встряхнула его, и почти невесомый белоснежный ковер – дар землян ее Юхани – раскинулся на пыльной траве. Нечаянно забытая в нем маленькая погремушка в виде серебристо-голубой звездочки, неуверенно звякнув, откатилась к ногам великана. Мона Сэниа вздрогнула и инстинктивно отвернулась, чтобы не выдать чрезмерности своего отчаяния.

Когда она снова нашла в себе силы повернуться к Травяному Рыцарю, усопший узник уже лежал на ковре, усыпанный сизыми завитками нетленника. Лронг коснулся лбом его сложенных иссохших рук, потом резко выпрямился и запахнул края белого полотнища.

– Я готов, – просто сказал он, поднимая на руки запеленутое тело. Невозможный Огонь вот-вот погаснет, значит, анделисы уже покинули Травяной Приют.

– Идем, – просто сказала мона Сэниа, приближаясь к нему и с трудом дотягиваясь до его плеча.

– Постойте! – зазвенел голосок Таиры, и девушка, спрыгнув на землю, побежала к ним от корабля, протягивая что-то на ладони. – Я не знаю, как это у вас, но у нас на Земле когда-то полагалось заказывать молитвы… от-пе-вать. Кажется, так. А у тебя, Лронг, наверное, нечем заплатить. Вот, возьми!

И она протянула ему сияющую жемчужину – подарок шамана. Травяной Рыцарь несколько секунд стоял неподвижно, глядя на заплаканное личико с маленьким подбородком и высокими скулами, на котором размазанные дорожки слез не приглушили розового свечения, точно такого же, как и у драгоценного шарика, перекатившегося на его громадную серую ладонь, но жесткий профиль чужедальней принцессы нетерпеливо заслонил от него огненный ворох растрепанных до неприличия волос, и непостижимое чародейство мгновенного переноса через ничто растворило перед ним душистый полумрак анделахаллы.

Здесь ничего не изменилось – все было точно таким же, как и несколько часов назад.

– Скорее обратно! – крикнул Лронг, поспешно опуская свою ношу на ворох увядающей травы. – Анделисы еще не посещали этот Приют, они могут появиться тут в любой миг!

– Но почему…

– Не медли!

Пришлось не медлить.

Отирая мгновенно выступивший на лбу липкий пот, Лронг перевел дыхание и прислонился спиной к упругой обшивке корабля. Ему вдруг пришло на ум, что он уже воспринимает этот летающий девятиглавый терем почти как собственный дом, а суровых, хоть и молодых воинов в странной, наглухо застегнутой одежде как собственных братьев, давным-давно загубленных по воле проклятого властителя, который сам именовал себя Оцмаром Великодивным, но чье имя чаще упоминалось – разумеется, в темных углах, подальше от чужих ушей Оцмаром…

Он не успел произнести про себя то оскорбительное и не всем понятное прозвище, за которое даже не заточали в колодезную темницу, а скоренько и бесхлопотно, связав по рукам и ногам, закапывали в землю живьем. Смуглая сухая ладонь легла на его запястье, и требовательный голос повторил:

– Но почему мы не можем встретиться с этими анделисами?

– Они не хотят этого. А их желание – закон.

– Но если они ни с кем из тихриан не встречаются, то кто же знает их истинные желания?

– Спроси об этом сибилло, моя повелительница. Я просто не знаю. Так было всегда, и это первый и наиглавнейший закон Тихри. Любой, кто преступит его, будет проклят, как это случилось не так уж давно с тем, кто правит на нашей дороге.

Мона Сэниа уже привыкла к тому, что свою страну аборигены почему-то называли «дорогой».

– Ты говоришь о Полуденном Князе? – переспросила она.

Травяной Рыцарь кивнул

– А нельзя ли поподробнее?

Лронг оглядел сгрудившихся вокруг него дружинников, пожевал губами, словно прикидывая – говорить или все-таки не стоит? Может, и не стоило, но на чужой дороге трудно тем, кто не знает ее колдобин. Скрипнув влажной спиной по обшивке корабля, он опустился на землю и свесил громадные лапищи между колен. Никто не последовал этому примеру – все остальные приготовились слушать его стоя.

– Собственно говоря, история эта короткая, потому как известны только ее начало – и то, к чему все пришло, а это, сами понимаете, еще не конец. Так вот, еще при отце нынешнего князя Отногуле Солнцеликом на нашу дорогу снизошло довольство и сытая благодать. Может быть, урожаи были обильнее, чем прежде, а может, сосед по левой дороге, Аннихитра, еще не лишился рассудка и не пытался тревожить наши границы разбойничьими набегами. Так или иначе, жить стало спокойнее, столицы княжеские становились все богаче, а где богатство – там разврат и беспутство. Отногул уже был староват, а сибилло при нем состоял вот этот, которого при дворе не стеснялись в глаза называть пнем замшелым. Одним словом, когда появился наконец у Отногула поздний наследник, те из княжеских приспешников, что были помудрее, своих чад убрали от двора подальше. Но наследный княжич, ясное дело, рос при отце – и при всех его шлюхах, колдунах и фиглярах. Ничего удивительного, что при всеобщем баловстве он уже к пяти годам обнаружил свой характер, преломить который не под силу было даже его собственному отцу. Говорят, мальчишка и дюжины слов не знал, только «хочу!» – и пальцем в желаемое. Получал, естественно, все. Но однажды он захотел… анделиса.

– А как же он мог показать на него пальцем, если анделиса никто не видел? – не удержалась Таира.

– Мальчик уже в пять лет прекрасно сидел в седле, и как-то путь его пролег мимо анделахаллы. Он спросил, что это за странная конура без окон, ему, на беду, объяснили. Он потребовал анделисов с разноцветными рукавами, не зная, что такое почтение, он на всю дорогу смотрел как на сборище игрушек для себя. Но тут он впервые наткнулся на глухое неповиновение. Он приказывал – но его повеление не выполняли. Кого-то он там, говорят, не то собственноручно задушил, не то зарубил… Не помогло. Да тут еще и старый князь вмешался, впервые стал наставлениями донимать. Княжич терпел-терпел, а потом дождался Невозможного Огня, проскользнул мимо стражи, а может, и подкупил ее. Одним словом, он добрался до Травяного Приюта, когда там как раз появились анделисы. Что там произошло, никто не ведает, – говорить о том запрещено и по сей день, но только нашли молодого наследника без памяти среди мертвых тел, и на груди у него… я бы не поверил, если бы этого не видел мой отец, – на груди у мальчика означился след «поцелуя анделиса»!

Великан замолчал, переводя дыхание после столь длинной речи. Слушатели же пребывали в легком недоумении.

– Прости, благородный рыцарь, – решилась наконец принцесса, – но смысл этого иносказания нам неясен.

Лронг поднял голову и пристально посмотрел на нее:

– Может быть, у вас это называется как-то по-другому, но, по тихрианским легендам, анделис, целуя человека, переносит в него каплю собственной крови. И с этого мига в человеческой крови зарождается бесплотный и незримый анделис, который подчиняет себе того, кто до самой смерти будет уже только видимостью, оболочкой. Неистовый дух поселится в нем, подчиняя его какой-то одной цели и делая его несокрушимым в своей одержимости.

– Ну, у нас это не называется никак, потому что у нас просто нет анделисов, – констатировал Эрромиорг. – А одержимые встречаются во всех мирах, и от них везде одна беда.

– А говорили – анделисы добрые, – недоуменно протянула Таира. – Что ж плохого, если кто-то с таким хорошим духом в печенках будет наводить порядок на вашей земле?

Великан как-то встревоженно глянул на нее из-под кудлатых бровей, покачал головой:

– Ты еще слишком молода, дитя, и не знаешь, что у каждого солнечного луча есть тень, как у каждой весны – зима. Они разделены временем или расстоянием, по лишь для поверхностного взора. Неистовая доброта – такое же зло, как и иссушающее летнее солнце, не затеняемое время от времени живительными тучами. И потом, добро, творимое только для себя, нередко оборачивается горем ближнему.

– Ха! – вскрикнула девушка. – Задача решается элементарно: нужно только всем анделисам войти в людей, и все будут хором творить добро. Глазом не моргнете, как у вас будет рай на земле… то есть на Тихри.

– К сожалению, твоя легкая и беззаботная мысль витает далеко от истины, златокудрое дитя. Непреложный закон гласит, что анделис, отдавший каплю своей крови, неминуемо погибает…

– Жалко, – искрение вырвалось у Таиры. – Я думала, все духи бессмертны. А что еще? Ты не договорил.

– Да, есть и еще… Тот, кто отмечен «поцелуем анделиса», может сотворить немало добра. В сущности, Полуденный Князь так и поступал, когда набирал пограничную стражу, возводил дома для смердов, раздавал погорельцам снедь, наводил новые мосты и закладывал бесчисленные фундаменты под следующую весну. Да что говорить – Дорога Оцмара стала самой богатой и безопасной на всей Тихри… Это так. Но вся беда в том, что тот, кто носит на себе знак анделисова проклятья, может нечаянно встретить женщину, в теле которой, так же, как и у него, будет жить невидимый анделис. И это напасть безмерная, потому что не будет преград, которые удержали бы их от нечестивого союза!

– Здрасьте вам, – снова не удержалась Таира, – два товарища по несчастью – и почему бы им не сочетаться, особливо если законным браком?

– Потому, что от соития двоих проклятых, несущих на себе «поцелуй анделиса», рождаются самые жуткие твари, когда-либо обитавшие на пашей Тихри. Ледяные локки, джаяхуудлы, шурушетры, смрадные секосои – все это детища подобных браков. Возможно, и ядоточивые хамеи – отдаленное их потомство. Легко себе представить, что стало бы с нашей дорогой, если бы ее начал заселять таким сатанинским отродьем не кто-нибудь, а собственный князь!

Дружинники незаметно переглянулись. Рассказ Травяного Рыцаря был чертовски увлекателен, но раздражала неуловимость той грани, которая разделяла в нем реальную историю княжеской вотчины Оцмара и нагромождение легенд и суеверий, к которым тут, наверное, относились вполне серьезно; но для джасперян, озабоченных поисками собственного ненаследного принца, знакомство с местным фольклором было, мягко говоря, несколько несвоевременным.

Острее всех это чувствовала сама принцесса. Хотя их появление на Тихри и началось со знакомства именно с вышеупомянутым отродьем, все равно трезвый разум безоговорочно разносил людей и нелюдь на разные стороны бытия: человеческую и магическую. На каждой заселенной планете встречалось и то и другое в самой различной пропорции. Они враждовали, сосуществовали, сутяжничали, побирались друг у друга и, в сущности, друг друга питали. Но на деле почти никогда не заключали брачных союзов, а если это и случалось, то, как правило, приходили к трагическому финалу стремительно и бесповоротно.

– По тому, как процветает твоя земля, – принцесса дипломатично покривила душой – нищета это была, не расцвет, – можно заключить, что все обошлось. И потом, твой Полуденный Князь так далеко, что его история вряд ли поможет или помешает нам в отыскании ребенка.

– Да, он далеко, – глухо подтвердил великан. – Но его руки дотягиваются до любого, каким бы расстоянием и временем он ни был бы отделен от княжьего двора. Сегодня эти руки дотянулись до моего отца.

– Прости, – быстро проговорила мона Сэниа, осознавая жестокость своей бестактности. – Я никак не думала, что твой отец мог быть замешан в дворцовых интригах…

– Он и не был замешан. Он был слишком мудр и великодушен. Но те, кто окружал старого Отногула, кто подтирал рукавами его тарелки и заплетал в косички хвосты его рогатов, благородством не отличались. Узнав о случившемся, они, долго не рассуждая, решили выкрасть наследника. И выкрали.

Мона Сэниа едва удержалась от того, чтобы пожать плечами, – обыкновенный дворцовый заговор, что ж тут такого?

– Но вот тут мой отец не остался в стороне. Он поднял верные Отногулу отряды и освободил мальчика. Заговорщики даже не успели объявить кого-нибудь новым князем, как уже все было кончено. Отногул расправился с ними жестоко, но иначе было и нельзя: его здоровье от всех волнений окончательно пошатнулось, и в любой миг он мог отправиться в княжескую анделахаллу. Оставлять же сына в перебесившейся своре не стал бы никто на его месте. И свору по его приказу перебили.

Огромные и неуклюжие пальцы Травяного Рыцаря подбирали с земли травинки и соломинки, которые превращались в тугой жгутик. Таира следила за их движениями с преувеличенной сосредоточенностью, высунув кончик языка. Скюз, видя такое внимание, невольно покусывал губы.

– Последние годы старого князя были самыми безмятежными, – как говорят у нас, на ласковом солнце и телеги не скрипят. На дороге Отногула ничего не скрипело. Но вот анделисы унесли его душу по ледяному пути в бессолнечные долины мрака, и священная звезда княжеской власти перешла в руки мальчика.

– А старый Отногул умер своей смертью? – как бы невзначай бросил Сорк.

Великан покачал головой:

– Это может знать только солнце – оно видит все от начала дороги до ее исхода. Князь, как всегда, запрягал свою колесницу, но молния вырвалась и поразила его. Было ли это случайностью? Если кто-то и виновен, то он наверняка унесет свою тайну в ледяной край.

– Молния – это лошадь, то есть единорог? – спросила Таира.

– Молния – это молния. Иногда князю помогал придворный колдун, но тут его почему-то не оказалось, и первое, что сделал молодой правитель, – сослал сибиллу сюда, на самый кончик хвоста нашей дороги. И тогда мне посчастливилось: от скуки он решил взять себе ученика, а так как я был самым младшим сыном, которому никогда не достался бы отцовский караван, я попросился к опальному чародею на испытание. Тот признал меня ни к чему не годным – ни к волшбе, ни к предсказаниям, но согласился научить меня простейшему врачеванию. Думаю, что тут он польстился на сытный стол моего отца, – ведь за освобождение сына Отногул сделал его трехстоялым караванником с жалованьем алыми перлами и кормлением с восьми полей…

Несмотря на серьезность и в какой-то степени трагичность повествования, Таира едва удержалась, чтобы не фыркнуть. Она заслонила рот ладошкой и шепнула стоявшему сзади Скюзу:

– Трехстоялый – это что, стоящий на трех ногах?

Рассказчик то ли услышал, то ли догадался о смысле ее вопроса:

– Когда наши караваны останавливаются, то согнать их с места могут только солнцезаконники, получившие недоброе предзнаменование, или стражи по доносу. А вот стоялых караванников никто не смеет поторопить. Трехстоялый – это самый вельможный из всех, он имеет право стоять на одном месте три раза по тому сроку, который потребен женщине, чтобы выносить ребенка от зачатия до рождения. Три преджизни.

– Впервые встречаю такую меру времени, – задумчиво проговорила мона Сэниа. – Похоже, что к человеческой жизни у вас когда-то относились с уважением.

– Отголоски старого, доброго матриархата, – предположила Таира.

– Жизнь человека уважают у нас и сейчас, – возразил Лронг, – и недешево ценили тогда, когда молодой князь (он сначала рьяно, как и следовало ожидать от проклятого анделисами, взялся за дело) начал строить, разглаживать дорогу, переправлять в весенний край несметные запасы еды. Но через пять-шесть преджизней стало ясно, что он строит не только дома и мосты, целые сонмы смердов, оторванных от своих караванов, были согнаны на восход…

– Прости, уважаемый, – как бы мимоходом спросил Сорк, – а не покажешь ли, где это восход?

– Это знает каждый ребенок, – нетерпеливо отмахнулся Лронг, никак не выказывая удивления перед таким наивным вопросом. – Мы все идем на восход а иначе куда же?

И он своей огромной рукой твердо указал на запад.

– А! – только и сказал Сорк, похоже, у него на этот счет зародилась какая-то мысль.

– Да, так вот. Оказалось, что в весеннем краю строятся диковинные дворцы, с воздушными мостками, висячими садами, бесчисленными башенками и воротцами… Сказочные чертоги, в которых невозможно жить – заблудишься. Но ничего, молодой властитель имеет право на такую блажь, хотя, видит солнце, слишком много хлопот для будущей столицы, ведь и ей положен предел в пятистояние. Но еще дальше на восход князь велел насыпать громадную гору – в основе лежал природный холм, который он приказал поднять в высоту и придать ему вид громадной невиданной твари наподобие лягушки болотной, обратившей свою морду на солнце. Князь собственноручно начертал план сооружения на высушенной коже молодого гуки-куки, с тем, чтобы на голове этого земляного гада, словно корона, поднялся маленький пятибашенный замок.

– Твой принц – романтичный юноша, – заметила Таира. – Сколько ему было, когда он взошел на престол?

– Шестьнавосемь преджизней, – отвечал Лронг, не подозревая, что вызовет всеобщее недоумение столь диковинным числительным.

Таира через плечо оглянулась на Скюза – юноша, уже привыкший к загадкам чужих миров, сориентировался на ходу и незаметно показал ей восемь пальцев, а затем еще шесть. Она сердито насупилась – о шайтаний хвост, неужели сама не могла додуматься, что тихриане, у которых всего четыре пальца, не смогут считать на десятки!

– Молодец, – шепнула она своему спутнику, – возьми с полки пирожок.

Теперь недоумевать пришлось Скюзу, но девушка не снизошла до разъяснения смысла любимых прабабушкиных поговорок.

– Мой рассказ подходит к концу, – со вздохом продолжил Травяной Рыцарь. За все добрые деяния народ моей дороги вознес молодого правителя до небес, дивясь его мудрости и благостному вдохновению. И за всем этим как-то прошло мимо всех, что мало-помалу ласковый и приветливый юноша принялся уничтожать все семейства, хоть как-то причастные к его похищению, от мала до велика. Не только знатные караванники, заподозренные в соучастии, – лекари и стража, челядь и даже уличные ворожеи, нечаянно оказавшиеся в тот день у княжеского дворца, все друг за другом представали перед княжеским судом то за путешествие без фирмана супротив солнца, то за оставление поста, то за недонесение о воровстве, то за несбывшееся предсказание… Ты говорила о ценности жизни, о мудрая моя повелительница, – да, никого из них не раздвоили, кроме моего старшего брата, но сослали на весенние поля, где приходится работать по колено в талой воде и под палящим солнцем, которое за одну преджизнь успевает превратить кожу в сплошной бородавчатый нарост… Углубившись в учение, я ни о чем таком не слышал, пока до меня не дошла весть, что отец собирается на княжий суд. Нет, его ни в чем не обвиняли – он сам обратился за справедливостью. Оказалось, что, когда наш караван перешел на новое стояние, нам предоставили не восемь, а только четыре поля на кормление, затем – два, а потом ни одного. Отец продавал накопленное поколениями добро, чтобы удержать своих людей от разбоя, но долго так продолжаться не могло. Он отправился к Полуденному Князю, но вместо зала Правосудия его привели в длинный пустой коридор. На противоположном его конце виднелась пища, а в пей, освещенная яркими четырехсвечниками, – клетка с детенышем гуки-куки. Некоторое время отец терпеливо ждал, как вдруг зверек отчаянно заверещал, и тогда стало видно, что сверху в клетку опускаются длинные сверкающие лезвия…

Таира невольно вскрикнула.

– Может, не надо?.. – тихонько проговорил Скюз.

– Продолжай, – холодно велела принцесса. – А ты, девочка, можешь удалиться.

Таира вздернула подбородок и не тронулась с места.

– Мой отец бросился вперед, – продолжал Лронг, – но орудия чьей-то злой воли продолжали делать свое дело. Когда он добежал и хотел уже было взломать решетку, несчастный детеныш был уже мертв. И тут откуда-то сверху раздался голос: «Что же ты не поторопился, рыцарь Рахихорд? Что же ты не поторопился?..»

– Голос? – переспросила девушка. – А может, это был вовсе и не князь?

Великан только печально усмехнулся:

– Мой отец, не выносивший жестокости и понявший, что княжеского правосудия он не добьется, бросился из дворца, вскочил на своего рогата и помчался назад, в тот город, где он оставил свой караван. Тут его и схватили – за то, что ехал по Великой Дороге, оборотясь спиной к солнцу без специального на то фирмана. А старший мой брат, даже не ради мести, а из справедливости, как он ее понимал, с небольшим отрядом напал на княжеский монетный амбар, выгреб оттуда все сокровища и, не взяв себе ни мелкой белой жемчужинки, все раздал своим людям… Которые и выдали его, как только кончились деньги. Так что и отец, и брат добились-таки княжьего правосудия… и получили его сполна.

Наступила очень долгая тишина.

– Я не привык к таким длинным речам, – проговорил наконец Лронг внезапно осевшим голосом. – С твоего разрешения, я хотел бы удалиться. Невозможный Огонь погас, и мне нужно обойти немало домов, чтобы в них не осталось никого, брошенного без еды, воды и анделахаллы.

– А кроме тебя это некому сделать? – сухо спросила принцесса.

– Послушников Травяного Приюта всегда мало, – устало проговорил великан, подымаясь на ноги.

– Но тебе ведь теперь незачем соблюдать свой обет, – возразила она.

Великан как-то странно глянул на нее и поднялся на ноги.

– Постой, – вмешалась Таира, – ты ведь ничего не ел со вчерашнего дня!

Он благодарно улыбнулся ей и размашистым шагом направился к городу, легко переступая через орешниковые пеньки.

– Всем отдыхать, пока не придет сообщение из Ракушечника, – распорядилась принцесса.

– Пошли, – легко взмахнув ладонью, словно стирая пыль с невидимой полочки, сказала Таира, не обращаясь персонально ни к кому из присутствующих и поворачиваясь лицом к кораблю. Скюз, ни секунды не помедлив, последовал за ней. – Ты говорил, что можешь не только сам перелететь в любое место, но и забросить туда одну вещь…

– Куда и какую? – послушно отозвался юноша.

– Письмо. Нужно написать папе, чтобы он не волновался, что я жива-здорова, под надежным присмотром и вернусь к первому сентября.

– А что значит – первое сентября?

– Вот счастливчик – он не знает! Совсем коротенькую записку, легонькую как перышко! – прибавила она уже совсем другим, просительным тоном.

– Проблем нет, – ответила за юношу мона Сэниа. – Мы все хорошо помним ваш остров и давно могли бы перебросить туда и письмо… и тебя, если пожелаешь.

– Нет, – мотнула головой девушка, и ее яркие каштановые волосы взлетели, как крылья жар-птицы. – Я нужна здесь, чтобы найти Ю-ю.

– Но поверит ли твой отец, что писала именно ты? – засомневался Скюз. Письмо, пришедшее таким необычным для вашего мира способом… Не лучше ли нам вдвоем на несколько минут вернуться на твой остров?

– Нет, – твердо сказала девушка. – Хватит с меня всяких штучек с вашими перелетами. Очутимся где-нибудь на Сатурне. Я просто подпишу письмо так, как называет меня отец, – этого ведь никто, кроме нас и прабабушки, не знает.

– У тебя есть второе имя? – удивилась мона Сэниа. – И как же называет тебя твой уважаемый отец?

– Царевна Будур, – сказала девушка, ныряя в люк маленького Скюзова кораблика.

Принцесса проводила ее задумчивым взглядом. «А я не ошиблась, – сделала она комплимент самой себе, – есть и у меня что-то от сибиллы. В ней действительно течет королевская кровь».

Между тем Ких и Флейж, не зная усталости, обследовали кабаки и притоны Ракушечника. Шурушетра они уже отыскали – если это был именно сибиллов паук. Что-то вроде амфитеатра с почти отвесными ступенчатыми стенами ограждало овальный участок совершенно вытоптанной земли, на которой разлеглись пять или шесть чудовищных тварей. Различить их было совершенно невозможно, как и сосчитать, – они буквально сплелись в один клубок и ожесточенно грызли свои намордники в братском порыве отъесть хотя бы одну ногу у ближнего своего. Оставалось только надеяться, что сибилло догадался пристроить свое достаточно экстравагантное средство передвижения на эту стоянку.

Шамана обнаружили в третьем от входа в амфитеатр кабаке. В первом и втором наблюдались штабеля мертвецки пьяных жителей славного города, обладателя четырех колодезной тюрьмы, и валяющаяся в изнеможении прислуга, видно было, что сибилло решило наплевать на запреты и перемещалось от одного питейного заведения к другому, не дожидаясь угашения Невозможного Огня.

В третьем слышался нестройный многоголосый гул, который возникает тогда, когда говорящие, не слушая друг друга, пытаются перекричать соседа в садистском стремлении излить на собутыльника свою душу. Джасперяне, в просторных плащах с капюшонами, позаимствованными на тюремном дворе у так и не пробудившихся стражников, с лицами и руками, вымазанными глиной пополам с сажей, бесшумно приблизились к столу и, переведя калибраторы своих десинторов на нижнее парализующее деление, без хлопот лишили присутствующих возможности вмешиваться в ход событий. Обездвиженных таким образом пропойц они без лишней суеты вынесли во внутренний дворик и сложили в свойственном этому городу порядке.

Теперь за столом остался один только шаман в одиночестве, которое трудно было назвать гордым. Усы и брови без единого бантика отмокали в суповой чаше, откуда несло дрожжами и гнилыми персиками; морщинистые серые груди возлежали на блюде со свекольным салатом.

– Эй, твоя сибиллова светлость, – сказал Флейж, подсаживаясь рядом на лавку, не слишком, впрочем, близко, чтобы не замараться. – Не пора ли сменить это свиное пойло на благородные вина из погребов принцессы Джаспера?

– Это пойло… с отмороженным… – Сибилло сделал попытку освободить чашу от присутствия собственных усов и, не перенеся тягот этого предприятия, повалился боком на лавку.

Ких сбегал во дворик и вернулся с кувшином воды. Выплеснув ее на страдальца и смыв таким образом помои с его торса, он наклонился, проверяя его дыхание. Старик еле слышно бормотал, повторяя одно и то же: «Ведьмак двуполый… копытом зачатый… подстилка княжья…»

Вот, оказывается, в чем было дело: спесивый ведун не мог пережить поношения, да еще прилюдного. В комнате возник некто толстопузый, похоже, хозяин заведения. «Расплатись», – шепнул Флейж, и Ких начал перебирать мешочки, висевшие на поясе старика, в поисках жемчужин, которые со всей очевидностью служили здесь деньгами. Но как только шаман почувствовал на своем кошельке чужую руку, он разом поднялся и, дикими глазами озираясь по сторонам, поднял палец:

– Одну! – И снова повалился.

Ких швырнул кабатчику шарик покрупнее, чтобы загладить возможные недоразумения, и мимолетом подумал, что если их пребывание на этой смрадной планете затянется, то придется им повторить подвиг Лронгова брата. Исключая финал, естественно.

Флейж между тем нашел на столе что-то вроде капустного листа и с его помощью принялся приводить шамана в чувство, небольно, но хлестко охаживая его по щекам.

– Принцесса желает тебя видеть, достопочтенный, – проговорил он, когда щелочки мутных глаз снова приоткрылись. – Еду и питье мы гарантируем.

– Сибилло остается, – замотал головой старик. – Сибилло лаяли паскудно и облыжно. Он слыхал.

Костяной палец ткнулся в подбородок Киху.

– Ничего я не слышал, – твердо сказал Ких. – А что слышал, того не понял. А что понял, того не запомнил.

– Рахихорд охальник неутомимый, он тебе напомнит!

– Нету Рахихорда. Отошел в мир иной.

– Что-о-о?

– Скончался. – Для пущей убедительности Ких сложил руки на груди и возвел взор к загаженному потолку. – Почил вечным сном. Приказал долго жить. Отправился к предкам, черт тебя подери, старый хрыч!

– Рахихордушко! – тоненьким голоском взвыл старик и брякнулся головой о стол, на что тот отозвался сочувственным эхом.

Флейж и Ких переглянулись – дело запахло серьезными телесными повреждениями.

– Дедуле пора на что-нибудь мягкое, – сказал Ких, твердо охватывая старческие ребра и делая шаг назад.

Ощутив дружескую поддержку, шаман отреагировал на нее по-своему.

– Наливай поминальную! – скомандовал он, делая попытку еще раз боднуть столешницу и, вместо этого ткнувшись носом в колкую стерню.

Одного взгляда на корабль, в тени которого он столь неощутимо для себя очутился, и на чернеющую поодаль Анделисову Пустынь было достаточно, чтобы вызвать у него похвальное желание протрезветь. Он схватился за голову, зажмурился и забормотал замысловатое заклинание против винного дурмана, причем половина слов не имела смыслового эквивалента на языке Джаспера.

– Где его отпрыск? – сурово вопросил шаман, совершенно очевидно именуя так рыцаря Лроногирэхихауда.

Ких пожал плечами. Тишина вокруг корабля свидетельствовала о том, что бессонная ночь не прошла даром, – дружинники набирались сил в своих отсеках, благо на то был приказ принцессы. Она появилась первая – как всегда, одетая со всей тщательностью, с первого же мига после пробуждения готовая к любым стремительным действиям.

– Так, – отрывисто бросила она; завидев шамана. – Этот здесь. Теперь нужно вернуть Лронга. Мы все время кого-то ищем, кого угодно, только не…

Она мотнула головой, так что тихонечко зазвенел аметистовый обруч, и отвернулась к стене корабля.

– И его найдем, – уверенно проговорил Флейж. – В городе только четыре анделахаллы…

– А мы знаем местоположение только одной!

Шаман встрепенулся, всем своим видом выражая желание посодействовать. Похоже, он чувствовал себя виноватым, что было отнюдь не свойственно его натуре.

– Вознеси сибилло на самую высокую башню, и оно откроет тебе все закоулки этого паскудного городишки, – пообещал он.

Мона Сэниа мгновенно приняла решение:

– Скюз, остаешься на вахте, вместе с Гуен прогуляете крэгов. Ких и Флейж, к той анделахалле, что возле нашей прежней стоянки. Один дежурит у двери, другой осматривает близлежащие дома и улицы. С Травяным Рыцарем не препираться, прямо доставить сюда. Остальные – со мной, на крышу дворца. Я все время буду там. Похоже, придется снова обратиться к красноризцам.

Шаман открыл было рот, вероятно, чтобы возразить, по принцесса, нетерпеливо отмахнувшись от него, бросила через плечо Скюзу:

– Держи все люки закрытыми… И не буди без надобности девочку.

По тому, с какой смущенной торопливостью склонилась в послушном кивке светловолосая голова юноши, можно было предположить, что последнее распоряжение принцессы вряд ли будет выполнено.

Но у нее не было времени на то, чтобы обращать внимание на подобные мелочи.

А отыскать Травяного Рыцаря оказалось далеко не таким простым делом, как обнаружить хмельного колдуна. Дружинники, разосланные ко всем анделахаллам, на которые указал им с дворцовой крыши шаман, понемногу собирались возле принцессы, которая тщетно всматривалась в глубину узеньких улочек, разбегавшихся от дворца. Некоторые из них были многолюдны, и время от времени ей чудилось, что она различает знакомый плащ, сплетенный из длиннолиственных трав, и размашистую походку великана. Тогда Ких, закутавшись в снежную пелерину, делавшую его невидимым, мчался в указанное ею место, но каждый раз возвращался разочарованным. Шаман сидел под одним из грибков, украшавших крышу, скрестив ноги и слегка покачиваясь, – все тужился что-то припомнить из своих кабацких похождений. Но не получалось.

– Что скажешь, Эрм? – не выдержала наконец мона Сэниа.

– Если принцесса позволит, то можно предположить, что рыцарь, завершив свой труд, направился к нам. Тогда его надо искать на пути от любой из анделахалл к Анделисовой Пустыни. Хотя первую, пожалуй, можно исключить.

– Логично. Ких, ты устал, передай амулет Борбу, пусть начнет с северной части города. Поторопись, Борб. А я вызову Кукушонка.

Она прикрыла ладонями лиловые глазки офита, вызывая в памяти маленькую каюту-кораблик Скюза. Позвала шепотом, подняв узкую ладонь, чтобы призвать всех к молчанию – ответ ведь тоже мог едва слышаться. Ничего. Она снова прикрыла виски, сосредоточиваясь. Центральный шатер. Периметр малых корабликов. Крыша. Окрестности.

Ее голос, похоже, не долетал. Золото на его пути? Не должно бы… Она уже хотела было обратиться к шаману, по в этот миг другой голос, звенящий восторгом, уже позабытым в этом мире нескончаемых потерь, разнесся над дворцовой крышей.

– Принцесса! Я нашел их! Мы у пруда…

«Их»?! Сердце у нее отчаянно трепыхнулось – и остановилось. Их… Все еще оборачивались к дальней части города, лежащей за большой дорогой, а она уже была там, над прозрачным ключевым водоемом, с бесчисленными лучиками водопойных желобков, отходящих от него, так что сверху он был похож на голубую ромашку; зависнув на какой-то миг над водой, она успела окинуть взглядом всю базарную площадь и углядеть неуклюжую громаду в соломенной накидке, которая могла быть только Лронгом, возле него – кого-то в белом одеянии. И еще – подросток, сидящий на корточках. И только.

Она опустилась за купой деревьев с начисто обрубленными сучьями и замерла, облокотившись на корявый изгиб растрескавшейся от сухостоя ветви. Осенний паучок – крошечная копня шурушетра – побежал по рукаву полускафандра, и не было сил его согнать, несмотря на отвращение. Чуда не произошло, да и не могло произойти. Просто так ей Юхани не отдадут. И даже не поставят условий. Заслужить. Но как?

Седой тихрианин, сидевший у ног Лронга, бессильно привалившись к плитняковому ограждению водоема, запрокинул голову, так что алые закатные лучи оживили его пергаментное лицо, и мона Сэниа вдруг ощутила зудящее беспокойство, которое обычно возникает раньше, чем трезвый рассудок фиксирует невероятность происходящего. Она знала этот иссохший лик, ей было хорошо знакомо белое облачение, и совершенно не правдоподобной казалась ей маленькая серебристо-голубая погремушка, висевшая, точно орденская звезда, на плетеном травяном шнурке.

– Я нашел их здесь, когда они отдыхали на пути к нашему кораблю, произнес совсем рядом невидимый Борб. – Старик и мальчик, отравленный хамеей. Лронг говорит, что нашел их возле анделахаллы. Больше он ничего не говорит, только плачет от радости.

Плакать от радости. Да. Мона Сэниа стиснула зубы, чтобы ничего не ответить. Эмоции варваров. От радости надлежит смеяться.

– Они знают, что ты здесь? – сказала она, справившись со своим отчаянием. Плакать-то пристало ей, потому что она ждала совсем другого.

– Естественно! Я хотел сразу же переправить их к кораблю, да засомневался – Ких говорил, что старый рыцарь жестоко переругался с нашим чудотворцем, как бы его снова не хватил удар…

– У рыцарей, как видишь, нервы железные. Но воскресит его, насколько я понимаю, какой-то другой колдун.

– Лронг говорит – это анделисы. Когда они накрывают умершего красным рукавом…

– Сейчас не время обсуждать магические свойства их гардероба. Ты берешь старика, я – Лронга. Мальчишка нам не нужен. Ну, давай!..

Возле корабля было как-то непривычно тихо. Принцесса, отпустив руку Травяного Рыцаря, тревожно огляделась и тут только заметила Скюза и Таиру, сидевших на земле. Самый светлокожий, как все естественные блондины, юноша сейчас был в буквальном смысле слова белее полотна. Таира, зашивавшая на нем штанину, подранную на колене, наклонилась и, перекусив нитку, тихонечко что-то забормотала – похоже, ругалась совсем плохими земными словами. Завидев принцессу, Скюз оттолкнул руку девушки и, перекатившись по траве, оказался стоящим на коленях.

– Мне нет прощения, – проговорил он с неподдельным отчаянием. – Я не уберег крэгов…

– И Кукушонка? – вскрикнула мона Сэниа.

– Нет, он на корабле. Я выпустил его первым, а потом запер в шатре, на всякий случай, чтобы он охранял ее… – Он кивнул на сопевшую от ярости Таиру.

– Меня не охранять надо было, а будить! – крикнула она. – Вздумал командовать Гуен, чуть без штанов не остался, и можно сказать, повезло…

Она подняла руку – на ладошке белел пух.

– Все было спокойно, в небе ни птицы, ни ветерка, – продолжал оправдываться Скюз. Я выпустил всех разом. И вдруг, как будто прямо из воздуха, появлялась стая… Крупная белая саранча с зубастыми клювами. Величиной с голубя. Крэги, словно сговорившись, ринулись в ее середину, и стая сгустилась, так что ничего не стало видно. Я крикнул Гуен, чтобы она была осторожна – не поранила ненароком какого-нибудь крэга. И стая помчалась прочь… Я несколько раз взлетал, но стоило мне очутиться внутри этого птичьего клубка – и я словно попадал в котел с кипящей лапшой. Мельканье, стрекот… Я гнался за ними до самой кромки леса, но это уже сплошные джунгли. Стая нырнула туда и исчезла.

Мона Сэниа вопросительно глянула на Лронга.

– Да, – подтвердил Травяной Рыцарь, – граница владений Аннихитры. И эта нечисть, похоже, от него – у нас я ни разу ничего подобного не встречал.

– Мне пришлось вернуться, потому что я испугался за… за весь корабль. Это были твари не нашего мира…

Мона Сэниа молчала, покусывая губы и взвешивая все услышанное. В заданных крэгами условиях беречь приходилось в первую очередь Таиру как залог возвращения Юхани. Собственно говоря, она потому и глядела сквозь пальцы на так не к месту вспыхнувшие нежные чувства ее несравненного стрелка, чьи голубые, как незабудки, глаза с трехсот шагов безошибочно метили в сердце врага, что первая любовь всегда имеет два плюса: во-первых, у влюбленного всегда начищены сапоги, а во-вторых, к возлюбленной не надо приставлять дополнительную охрану.

– Ты все сделал правильно, – проговорила принцесса. – Присутствие Таиры ничего не изменило бы, так как она не обладает нашим даром мгновенного перемещения. Позвать надо было нас.

Но по тому смятенному взгляду, который Скюз бросил на девушку, мона Сэниа поняла, что в неразберихе этого нападения он был способен думать только о безопасности своей избранницы, потому что где одна стая, там могут появиться и две, и больше.

– Никуда крэги не денутся, – жестко сказала она. – Каждому из них нужна, в конце концов, собственная планета, и тут мы еще поторгуемся. Тихриане не могут путешествовать по всем звездным мирам, так что крэги просчитались, бежав от нас. А сейчас… сейчас у меня просьба к тебе, рыцарь Рахихорд. Мы чужие на Тихри и попали сюда против своей воли. Что и как, расскажет тебе твой сын. Я же прошу тебя, пока мы не найдем моего малыша, забыть свои распри с сибилло. Мне нужна каждая кроха помощи…

– Да он просто выживший из ума шут. – Голос бывшего узника был тих, но тверд. – Он и в молодости был просто полуобезьяной. Так что не надейся на него… как тебя величать, светлолицая?

– Принцесса Сэниа, – быстро подсказал ему сын.

Старец пошевелил спутанными бровями:

– Забудь о сибилло, принцесса, погляди лучше на небо, которого я был лишен столько преджизней… Алые перья от края до края предвещают на завтра бурю. Почему ведун не предупредил тебя?

– Мой корабль не боится бурь. Сибилло предусмотрел это. Но если ты советуешь, то мы перелетим в другое место, хотя бы в Ракушечник.

– Нет, нет! – вскочила на ноги Таира. – Нам нужно оставаться здесь.

– Это еще почему? – Принцесса нахмурилась: девочка начала позволять себе командовать всем кораблем.

– Потому что… Я назначила здесь встречу. Возле Анделисовой Пустыни.

– Кому?! – вскрикнули разом юноша и принцесса.

– Полуденному Князю. Я послала ему молвь-стрелу.