Делион. По следам древней печати

Глава 2

– Какова злость твоя! – раздался звонкий девичий голосок.

– Зима угрюмая! – ответил хор мужских голосов.

– Прогоняем мы тебя! – теперь послышались хор красивых женских голосов.

– Ай да прогоним мы тебя! – ответили мужики, собравшиеся, возле сложенного хвороста, что в скором времени станет костром.

Люди веселились. Пели и уже начинали плясать, хотя сумерки еще не наступили. Как только светило исчезнет с голубого небосклона, зажгутся костры по всему Нозернхоллу, сжигая предательскую богиню Эрету, насылающую свои снежные покровы на весь Делион. Несмотря на то, что имперская религия и ее Двенадцать богов уже проникли во все уголки Нозернхолла, северных имперских соседей, местные жители до сих пор отмечали древние праздники своих предков.

Подлая Эрета заключила свою единоутробную сестру Агимею – богиню плодородия и всей живой растительности, в землю, в пещеры Рахтары, сковав ее конечности огромными колючими лианами, и каждое движение Агимеи сопровождается жуткой болью. Эрета охрану своей сестры поручила Гектобонам – огромным тварям с телом червя и двенадцатью когтистыми лапами летучих мышей. Когда Агимея хочет освободить рук от пут, ее конечности тут же пронзают лианы и кровь богини плодородия проливается. По преданию северян, эта кровь топит снег и позволяет растениям начать новый жизненный цикл. Однако, когда у Агимеи кончается вся кровь она умирает, но назло своей злой сестре воскресает каждую весну, и растения опять начинают плодоносить, а земля покрываться зеленым одеялом.

Сейчас же, жители Утворта занимались тем, что прогоняли олицетворение зимы – Эрету и призывали богиню Агимею, чтобы та, дала в этом году богатый урожай. Песни с элем и пляски с забродившим медом, а перед зажжением костра с чучелом Эреты – все это делалось во славу богини Агимеи.

Светило лениво переваливалось за горизонт, посылая свои последние яркие лучи на землю. Оно уходило на ночь, чтобы на следующее утро вновь засиять с прежней силой на небосводе. Жители Утворта готовились к великому празднеству, столы уже ломились от яств, а бочки были наполнены медовухой и пивом. Огромный крытый шатер установили прямо в подворье старосты деревни и с каждым часом туда подходило все больше и больше жителей, распевая непристойные песни с кружками в руках.

Одному Флавиану было не до праздника. Пока мать обмывала тело мальчишки для погребения, он удалился из дома во двор и стоял возле деревянной бочки с водой. На мутную воду, запасенная для полива посевов, падали ветки, насекомые и много пыли, но все же, в ней можно было видеть свое отражение. Помимо двух таинственных камней, Рими передал пастушку и письмо от дяди Клепия.

«Может быть оно сможет пролить хоть толику информации на все то, что рассказал мне мальчишка.»

Матушка пришла поздно. Она застала своего сына в глубоких раздумьях, со слезами на глазах, но решила не тревожить его одинокие размышления, молча подойдя и обняв его, она удалилась в комнату, где лежало остывавшее тело Рими. Флавиан еще никогда не видел смерть собственными глазами и только теперь понял, насколько это страшно.

– Бедный мальчик, – единственное, что произнесла мама за все это время. – Он тебе ничего не передал? Что он тебе рассказал?

Это серьезно насторожило Флавиана. Да, не доверять собственной матери было бы глупо. Но Рими предупреждал, чтобы о печатях, знали, как можно меньше людей.

«Я не хочу подвергать опасности свою мать», – он думал, и думал правильно, что всякое упоминание о печати несет в себе опасность, как и предупреждал его Рими.

– Давай позже поговорим, ма, – ответил на это Сетьюд и удалился из дома.

Рими так и не сказал, кем он был ранен. Флавиан думал, что возможно, за этими печатями идет охота.

«Нет, может быть он попросту попался разбойникам? Или наткнулся на вепря?»

В это было трудно поверить, и Флавиан знал, что это не так. Виноваты печати. Сердце твердило ему это. Пастух веровал в богов, хотя и толком не поклонялся им, но твердо верил в предвидение.

«Все в нашей жизни предрешено. Мы не можем поменять свою судьбу, Ткачиха плетет наши гобелены судьбы, и мы не в силах их изменить.»

С этой мыслью, он сжал в кармане таинственные камни и решил раскрыть дядюшкино письмо. Аккуратно сломав печать на пергаменте, он достал лист восточного папируса, надеясь, что это прольет свет на все его вопросы, остававшиеся в тени незнания. Как он и ожидал, оно было зашифровано. Да, шифр был простым, дядя научил ему этому трюку еще десять лет назад. Письмо было написано на папирусе – странной плотной бумаги, которую пастух не видел ни разу в жизни. Подчерк был дядин, в этом не приходилось сомневаться, но ни одну букву нельзя было прочесть. Все было очень просто – дядя зашифровал смысл письма и написал его зеркальным методом. Прочитать его можно было только в отражении.

«Ну же дядя, расскажи мне, во что ты меня впутал?»

Он надеялся найти хотя бы толику информации о том, что случилось с дядей, кто такой Рими, и что это за печати. Развернув папирус, он поднес его к бочке с водой. Буквы отражались в жидкости и начали приобретать смысл. Ветер, который доносил до Флавиана радостные песни жителей Утворта, едва колыхал уголки пожелтевшего смятого папируса.

«Мой дорогой племянник! Видят боги, что пишу я со скорбью в сердце, от того, что слова эти не могу я лично направить в твои уши. Читай же глазами, я уверен, что ты сможешь обрести ответы, на все твои вопросы. Хочу лишь предупредить тебя, что у меня не было иного выхода, кроме как передать эти камни, которые называются «печатями» тебе. Прости, Флавиан, что подверг тебя такой опасности, но других путей боги мне не определили. Просто знай, что никто не должен знать о них, никто, запомни это! Ты должен доставить обе печати к стражам, которые уже не входят в число братьев Обители. Винарий, коего я знаю лично, на тот момент, что я пишу послание, живет в Рэвенфилде, при дворе герцога Ордерика. Ему можно доверять, так как он уже давно оставил стены Обители и не может быть причастен к предательству. Афис – второй страж, коему можно отнести эти печати. Но я никогда не видел его, ничего о нем не знаю и Обитель он не посещал ни разу, за все то время, что я верностью служу ордену. Но от самого магистра я знаю, что именно Афис первым узрел злополучие данных печатей, и он подобно и мне, ищет их по всему Делиону. Запомни эти имена, только они могут помочь тебе, племянник, ибо в среде Обителей полно поклонников Тьмы, поэтому страшусь я отправлять тебя, Флавиан, прямо в их лапы…»

– Эй, Флавиан!

Пастух оторвал свой взгляд от письма и увидел Аргия, который словно появился из ниоткуда.

– Что ты тут делаешь? – Сетьюд, неожиданно для себя, накричал на Аргия. – Ты же должен пасти овец!

На лице толстяка отразилось удивление и некое недопонимание.

– Я попросил Лахиса, посторожить овец, – ответил тот. – Я хотел проведать тебя. Я ж волновался

На этом он умолк. Медленными и неуверенными шажками он подходил к Флавиану все ближе и ближе, обратив внимание на странную бумагу в его руках.

– Что с матушкой?

– Все хорошо, – таинственным и отстраненным голосом ответил Флавиан, стараясь не смотреть другу в глаза.

Это письмо от дяди Клепия? – Аргий безгранично любил дядюшку Флавиана, и души в нем не чаял. – Что-то случилось?

Конечно. Толстяк слишком хорошо знал своего друга, чтобы не обратить внимания на состояния Флавиана. Тот стоял, как вкопанный, с морсковосточным папирусом в правой руке, висящем, над бочкой с водой.

– Это не твое дело, Аргий! – вспылил Флавиан, не давая себя в этом отчет. – Иди, веселись, праздник на носу.

На этом он умолк. Аргий был ошарашен и даже озлобился на реакцию своего друга, не зная даже, что тому ответить. Он лишь кивнул головой.

– Ладно, – ответил Аргий и удалился с глаз своего друга.

Флавиан почувствовал, как в его душе появилась горечь, и как язва, начала пожирать его изнутри.

«Боги, зачем я на него накричал? Он же ничего не знает.»

Кое-как сложив папирус, он убрал его себе за пазуху, нащупав в кармане оба камня, он успокоился. Пастух не понимал, от чего он стал таким вспыльчивым. Но если его дядя погиб, о чем думал Флавиан постоянно, то это могло стать неожиданным и сильным ударом под дых от судьбы. Северянин просто не мог поверить в то, что Могильщик мог прийти за сильным и здоровым дядей. Юноша понял, что поступил со своим приятелем не красиво.

Ему хотелось убежать к Пятихолмию, затаиться на опушке леса и проплакать там всю ночь. Руки дрожали сами по себе, а на глазах накатывались слезы, юноша не понимал, что он делает.

«Надо найти Аргия и извиниться перед ним.»

Прежде чем отправиться искать друга по Утворту, а он скорее всего был у шатра старосты, Флавиан на цыпочках зашел в предбанник и увидел, как его мать на столе омывает тело мальчишки.

«О, двенадцать богов», – Флавиан чуть не вскрикнул, увидев, каким тощим оказался его нежданный гость.

Ребра торчали, словно обглоданная свиная грудь, тело его все посинело и успело окоченеть, а разбинтованное плечо теперь открыло вид глубокой раны. Она была странной, словно по телу старика провели острым лезвием и почернела, словно обуглилась в костре.

«Такую плоскую и узкую рану мог оставить только меч», – предчувствие никогда не подводила Флавиана и нервничая, он начал теребить полы своей рубахи.

За мальчишкой явно охотились. Нет, не за мальчишкой. А за тем, что сейчас лежало в кармане Флавиана.

Бездыханное тело Рими лежало на столе, возле которого стояли ведра с водой. На комоде стояло благоухающее масло для погребения. Жрецов в Утворте не было и мать решила сама предать тело земле. Утворт находился сравнительно далеко от столицы Нозернхолла, поэтому здесь мертвецов хоронили по народным, а не имперским обычаям.

Сделав оберегательный знак колеса на груди и на лбу, Флавиан отвернулся от этого. Ему до сих пор не верилось в то, что приключилось сегодняшним днем. Все это казалось ему дурным сном и только сейчас в его голову дошли слова Клепия.

«Ты должен найти Винария и Афиса. Должен найти.»

Флавиан понял, что ему предстоит покинуть деревню, это поразило его больше всего. Он бы с удовольствием отправился в путешествие, но не при таких обстоятельствах.

Сам не понимая почему, он взял к себе в карман флейту и оставив мать наедине с телом мальчика, отправился на поиски Аргия. Выйди из двора, пастух подумал, не стоит ли помочь матери? Но он не хотел бы сейчас с ней общаться, он желал извиниться перед своим другом и удалиться в близлежащие леса и там подумать обо всем произошедшем.

Вся деревня разом опустела. Хозяйки загнали своих курей в курятники, псов посадили на привязь, чтобы те сторожили дома, а сами все отправились к подворью старосты. Даже отсюда, с этого конца деревни, были слышны веселые крики гуляния – жители Утворта отмечали праздник первоплодия.

«Если Аргий решился позвать Элину на танцы, то он должен быть на празднике.»

С этими мыслями Флавиан двинулся на другой конец Утворта, даже отсюда были видны горящие языки пламени, танцующие в сумеречном прохладном воздухе – чучело Эреты уже начали сжигать.

Праздник первоплодия был важен для всех жителей провинции – будь то благородные семьи или крестьянское подворье. Для одних – новые налоги и пошлины с урожая, для других – выпасы скота и плюс в календаре, где отмечалось еще одна пережитая зима. Овец, коров, коз – все поголовье скота выгонялось на выпас, огороды начали засеваться сельскохозяйственными культурами, которые помогут крестьянам пережить еще одну заснеженную зиму.

Но сейчас пастуху был чужд весь этот праздник, сама мысль о том, что люди могут веселиться, пока его мать омывает труп маленького мальчика показалась ему абсурдной и отвратительной. Он испытывал неприязнь к этим людям, к их веселью и радости жизни. И Сетьюд ничего не мог поделать с этим.

Пока он шел искать Аргия, все его мысли уже были за пределами Утворта. Папирус по-прежнему лежал у него за поясом, пастух решил его дочитать позже, когда найдет своего друга, однако Флавиан думал о том, что могли значить все эти слова, вырвавшиеся из уст Рими, словно дикие звери из клетки.

«Что же это за камни такие?»

Он сильно переживал за своего дядю, мальчик так и не дал вразумительного ответа на то, что случилось с Клепием. И теперь ему предстояло покинуть родные края, чтобы отправиться в пределы Империи.

«Настоящее путешествие! Как бы я был рад этому, случись сие в других обстоятельств.»

Однако судьба редко ведет тебя за руку так, как выгодно тебе.

«Судьбе не выгодно. Ей вообще чужды человеческие чувства. Она просто есть. Как небо, как звезды. Даже богам не подвластны нити гобелена, что плетет Ткачиха.»

Флавиан обещал, что когда у него будет больше свободного времени, он каждому богу Пантеона прочтет молитву.

В скором времени он добрался до подворья старосты, где царил дух настоящего праздника. Многие уже были навеселе, распивая пиво и медовуху – любимые напитки нозернов, без которых не обходится не один праздник. Юноши и дети водили хоровод возле горящего чучела и пели песни, которые поются северянами на протяжении тысячелетий. О том, что Эрета вновь будет побеждена, а ее единоутробная сестра богиня Агимея смилостивится над людьми и словно покрывалом, накроет весь Делион цветущим одеялом. Взрослые пели молитвы, чтобы Агимея дала в этом году хороший урожай, молили ее, чтобы защищала она их от злых духов, чтобы у коровы не скисало молока. Мужчины пели непристойные песни о том, чтобы жены всегда были хороши в их постелях, а женщины – чтобы мужчины не шлялись по соседкам. Маленькие дети бились палками за любовь рыженькой девочки – Ламифии, дочери мясника, а девочки играли в прятки. На головах, собравшихся были сплетены венки из ромашек, некоторые вплетали в свои венки ягоды рябины или бузины. Дом старосты был украшен листьями и цветками, собранными на полях. Повсюду были переплетены ивовые прутья, защищающие местность от злых духов.

Весь этот «сброд» был противен Флавиану, однако Аргия тут видно не было. Он держался в стороне от этого праздника, пастуха недолюбливали и считали странным, и если ровесники могли над ним издеваться, то взрослые люди побаивались его могущественную дядю и удостаивали его только косым взглядом. Элина была здесь, но его приятеля было не видно. Аргий не ошибся – девчушка с уже набухшими пышными грудями танцевала в хороводе держа за руку Ремия и поглядывала на этого заносчивого молодого человека.

«В Бездну их всех», – Флавиан сплюнул на землю и уже было решил идти назад.

«Аргий скорее всего дома. Его родителей здесь тоже нет. Пойду до его двора.»

Однако, стоило ему развернуться, как он увидел лицо Аргия – кислое и растерянное. Флавиан хорошо знал его, и если Аргий сердился, то он быстро остывал. И в этот раз было так же.

– Я.... я, – запинался толстяк.

Он опустил свой взгляд на землю. Сумерки окутали Утворт пеленой тумана и светило окончательно спряталось за горизонт. Чучело превратилось в пепел, и зима отступила окончательно, дав дорогу богини Агимеи, теперь горел только лишь костер, кусавший своими языками пламени холодный воздух. Теперь водившие хоровод (дети не принимали участие в дальнейшем) разбивались на пары, чтобы прыгать через костер.

– Я случайно подслушал ваш разговор…Я....Я.... Услышал не все.

«О, боги!», – ужаснулся Флавиан.

Аргий не должен был узнать этого. Своего друга он не желал подвергать опасности. Однако, что-то внутри него твердило то, что он должен взять его с собой в путешествие до Рэвенфилда. Одному Флавиану было не справиться с дальней дорогой, и он откровенно говоря боялся неизведанного пути до речноземного замка.

– Прости, я понимаю, почему ты вспылил, – толстяк отвел свой взгляд в сторону, надув свои губы. – Я просто… Не знаю, что сказать.

Да и Флавиан не знал, что ответить на это.

– Не хочу к тебе приставать, но скажи, что случилось с этим мальчиком? – толстяк говорил очень тихим голосом, будто стараясь не разозлить своего друга. И кто он такой?

«Я не знаю, Аргий. Сам не знаю. И вообще за последние несколько часов я стал не знать больше, чем за всю свою прошедшую жизнь.»

Флавиан и не знал, что ответить своему другу. Поэтому решил сказать, как оно было на самом деле.

– Я должен покинуть Утворт, – ответил он Аргию.

Взгляд толстяка померк, словно светило в затмение и стал безжизненным. Это было как снег на голову пустынникам.

– И когда ты собираешься уходить?

– Завтра с рассветом, – по правде говоря, эта идея пришла в голову Флавиану только что.

– Я все слышал, про Рэвенфилд, – глаза Аргия были опущены, и он смущенно, сознаваясь в подслушивании чужих разговоров, ответил своему другу. – Я пойду с тобой.

Юноша глубоко вздохнул. Сетьюд только сейчас осознал, что он должен бежать в неизведанное место от неизвестной ему силы. Он вновь нащупал в руках камни, которые достались ему в злосчастное наследство от дядюшки. Эта фраза Аргия придала Флавиану толику сил, и избавила его от толики страха. Одному было бы скучно в таком длинном пути.

Аргий застыл на одном месте и его был странным и стеклянным, казалось, он о чем-то задумался. Весь остальной Утворт словно вымер, люди скопились вокруг дома старосты. Здесь жизнь бурлила морским водоворотом, засасывая в пучину веселья все больше и больше человек. На празднике не было только стариков, вроде соседа Аргия, старого землепашца – Мервия, кои по прихоти Ткачихи доживали свой век. Не было и матери Флавиана, которую он оставил один на один с трупом мальчика. Внезапно, ему стало стыдно за то, что он покинул мать и дух его находился в смятение, юнец метался между тем, чтобы помочь матушки, либо убежать на Пятихолмие и остаться одному поразмыслить над всем тем, что случилось. Пока народ продолжал веселиться в подворье старосты, ничего не предвещало беды.

Мужики, как и подобает им, после нескольких кувшинов пива, разговаривали на повышенных тонах о военном деле и политики Империи. Кто-то критиковал бордовый круг магов, которые в последние несколько столетий держались от остальных нозернов обособленно, другие же делились своими слухами.

– Знаешь моего брата, Хульда? Живет в Эдбинге. Говаривает, что нежить восстала и теснит имперцев, побитые воины и убегали к ним в деревню.

– Ну ты и брешешь, как собака, – парировал другой пьяный мужик с голым торсом. -О нежити и слых не слыхивали уже несколько десятков лет. А твой Хульд – лжец и пердун старый.

Дальнейшие споры могли резким скачком перейти в свалку и мордобой, но вовремя вмешались жены, кричавшие на своих мужей.

Дети носились, словно бешенные собаки, по всему двору, играли меж собой, кто с булками в зубах, кто с яблоком или редисом в руках, на их лицах сияла радость и безмятежность, которая таинственно исчезает с каждым прожитым оборотом светила и уже под старость ты становишься ворчливым и недовольным всем, что когда-то тебя радовало.

«Я тоже был когда-то таким», – подумал Флавиан, сам не замечая того, что он жил безмятежной жизнью еще несколько часов назад, но колесо богов развернуло его судьбу.

Все случилось внезапно. Флавиан посмотрел куда-то на восток, откуда должны появляться первые солнечные лучи и почувствовал столь холодный ветер, что он сковывал все тело и складывалось такое ощущение, что кожа вот-вот начнет обрастать льдом. От Аргия не ускользнуло этого и повернул свою голову вслед за своим другом и машинально, сделал несколько шагов назад.

– Тут, что-то не так, – если бы голос имел материальную форму, то сейчас он выглядел бы съежившимся. Флавиан?

Голос Аргия дрогнул.

Холодный ветер веял жуткой сыростью, словно дул с каких-нибудь болот и пах…Могилами. Свежими раскопанными могилами, прелостью, затхлостью и сыростью, он так стремительно налетел на Утворт, что верхушка костра начала склоняться, словно какая-нибудь плакучая ива. Деревья вели себя противоестественно – могильный ветер трепал их едва набухшие ветви, расшатывая кроны. Собаки по всему Утворту начали протяжно завывать, словно голодные волки на луну, что у нозернов было плохим знаком. Небо затянулось черными тучами, а вся восточная часть Утворта стала черной, словно обугленной.

– Уходим, уходим отсюда, – произнес Флавиан, хватая своего друга за рукав рубахи.

Обе луны – голубая Мольвия и Анула желто-сырного цвета исчезли с небосклона. Откуда-то, со стороны Пятихолмия начал плыть густой туман, только вот он был…черного цвета. Тьма быстро надвигалась на Утворт темными клубами стелившейся черной завесы, грозясь полностью сомкнуть челюсти на этой деревне.

Аргия мучало то же предчувствие, что и Флавиана. Остальные люди, уже подпившие и усталые от постоянных плясок стояли как ни в чем, не бывало, на тьму обратили внимание только дети. Собаки заливались протяжным воем, среди этой ужасной какофонии лая, Флавиан чудесным образом смог распознать голос Снежка. Дети начали тискать своих родителей за рукава, чтобы те обратили внимание на нечто…

Некоторые из взрослых разинув рты наблюдали, как медленно, но верно, тьма наползала на Утворт.

Пастух не понимал, что происходит, но в этот раз сердце было солидарно с разумом и оба в унисон твердили одно – беги. И они с Аргием побежали.

Зловещая черная дымка уже наседала на окраину Утворта – сначала Тьма заволокла дом старосты, послышались визги, крики, и нецензурная брань, хруст деревьев, взвизги собак, шипение кошек. Флавиан решил обернуться и посмотреть, не отстает ли от него Аргий, и краем глаза он зацепил то, что творилось там, где буквально несколько мгновений назад был праздник. Люди в паники бежали вслед за двумя пастухами, спасаясь от чудовищной таинственной тени, что поглощало все на своем пути. Дом в один миг рухнул, словно был скошен гигантской косой, яблони и фруктовые кустарники начали преть и засыхать на глазах, превращаясь в ссохшиеся деревья и плоды лопались с характерным гнилостным звуком. В этой тьме показывались противоестественно искореженные лица еще недавно веселившихся крестьян.

Все кричало во Флавиане, что этот туман – чужероден, и такого не может быть, однако он начал расстилаться над всей деревней. В тумане маячило нечто живое… Сетьюд видел очертания формы каких-то людей, в таких же черных доспехах, как и весь туман повсюду.

– Что это, боги всемилостивые? – кричал запыхавшийся Аргий.

Толстяк отставал, и весь его лоб был покрытым соленым потом и только страх удерживал его на ногах. В Утворте была полная какофония звуков – собаки яростно заливались лаем, некоторые из них скулили, люди кричали и визжали, как дети, так и взрослые, раздавались мольбы о спасении, обращались ко всем Двенадцати богам и не только. Все это было у Флавиана за спиной. Он боялся оглянуться, боялся повернуться в пол оборота, боялся, что его застанет врасплох это черное надвигающееся нечто. Все это казалось единым кошмаром, начиная от гибели мальчика и заканчивая уничтожением деревни. Сейчас пастух хотел бы проснуться в собственной кровати и подивиться собственным снам, отереть свой лоб от испарины и забыть этот кошмар. Но тело после продолжительного бега изнывало, ноги подкашивались и все говорило в нем, что это не сон, а кошмар наяву.

Флавиан свернул через соседские сады, где располагался курятник и свинарник. Свиньи визжали как резанные, а в курятнике творился самый настоящий переполох – куры летали по всему помещению и пытались выбраться из западни. Животные чувствовали, что их дни сочтены в водовороте черной пелены. Свиньи одичали и начали выламывать деревянный забор, две из них делали подкоп своими маленькими копытами.

– Ты куда? – закричал Аргий, увидев, что Флавиан сошел с главной деревенской тропы.

– Домой! – ответил испуганный Флавиан, чуть не напоровшись на деревянный штакетник. – Надо предупредить мать.

Однако, Сетьюд застыл у забора мельника, завидев, что происходит позади него. Туман буквально проглатывал людей, засасывая их к себе во внутрь. Что, с ними происходило там, внутри тумана, даже богам было не ведомо. Но они оттуда не возвращались.

Пастух бежал в сторону своего дома, чтобы предупредить мать об опасности.

«Неужто боги наслали на нас это наказание? За что досталось Утворту?»

Пастуху казалось, что наступил конец света. Может быть вся Империя падал под натиском этого "нечто"? Может и никому не удастся спастись от того, что сейчас поглощает Утворт?

Перебираясь через высокие заборы, Флавиан бежал через кустарники сирени и смородины, хлеставшие ему по лицу, бежал из-за всех сил, стараясь успеть. Он не оглядывался, но судя по звукам, исходящим за спины, туман не отступал.

Сандалии были все в грязи и колючках, икры и колени были исцарапаны, а сердце билось тяжко, когда пастух вбежал во двор, Снежок жалобно заливался лаем и суетливо бегал по всему двору из угла в угол. Куры устроили в курятнике настоящую бойню и убивали друг друга, слышалось их бурное побоище, петухи надрываясь кукарекали во всю глотку. Юноша ужаснулся тому, что петухи ломают сами себе голову и падают в неестественной позе. Взмыленный и напуганный Флавиан, увидел свою матушку на крыльце, которая всматривалась куда-то вдаль. Ее застывший, словно озеро в холодную стужу, взгляд, был напуганным от происходящего ужаса.

– Мама! – окликнул ее Флавиан. – Надо срочно уходить, мама!

Мать осталась стоять словно статуя, зачарованная происходящим. Флавиан подбежал к ней и взял ее за руки.

– Ты меня слышишь, ма? – пастух испугался этого остолбенелого состояния собственной матери, казалось, будто бы она знает, что надвигается сюда.

«Нет, нет, это всего лишь очередной мой кошмар», – Флавиан пытался успокоить себя и взять в руки, однако ему этого не удавалось. Потому что руки тряслись от страха и ужаса того неизведанного, что в тот момент уничтожало деревню, паника нарастала и не могла отступить.

Туман постепенно поглощал Утворт в свое черное брюхо, надвигаясь все ближе и ближе к дому пастуха. Он не знал, что это такое по своей сути, но все его инстинкты говорили о том, что этого стоит бояться и избегать прикосновения этой черной дымки. Сетьюд был перепуган и готов был молиться всем богам, но лучше это делать в укромном и защищенном месте.

– Мама, идем же, мама! – Флавиан буквально тряс ее за плечи, чтобы та освободилась от оцепенения.

«Что с тобой, Дадур тебя побери, такое!»

– Мама, спрячемся в подполе! – он ее попытался утащить домой, в подземное помещение, где они могли бы переждать весь этот хаос, обрушившийся на Утворт.

Это наконец-то вывело мать из небытия, и она перенеслась вновь сюда, в этот мир и печальным взглядом посмотрела на своего сына, аккуратно положив свою руку на щеку юношу.

– Сын мой, – казалось, что мать готова заплакать. – От этого не спрятаться.

«От этого. От чего «этого»? Неужели ты знаешь что-то ма?»

– Тогда бежим ма, бежим отсюда, пока туман не добрался сюда!

Стало совсем холодно. Могильный ветер по-прежнему задувал со стороны тумана, только теперь он пронизывал все тело до самых костей. Возникало ощущение, что мурашки начали бегать по всей спине, в области древнего рептильного мозга. Пастуху казалось, что постой он еще немного на месте, то обратиться в ледяную статую, его внутренности окоченели и Сетьюду любое шевеление конечностями доставляло страшную боль. Однако, это было не самое жуткое. Только теперь, Флавин заметил, как впереди всей этой черной мглы едет всадник, которого он мельком видел до всего этого. Всадник был облачен во все черное, и лошадь была… Не живой, ни тем, чем являются лошади на самом деле. Глаза всадника ярко светились красным светом, и оказывается, он был не один. Рядом ехало еще по крайней мере четыре «человека». Хотя, людьми их назвать было трудно, от них буквально веяло чем-то нечеловеческим и неестественным. На их пиках торчали знакомые головы с Флавиан отвернулся от этого ужас.

Один из всадников отличался от всех остальных. Он был огромного роста, облаченный в кромешно черную броню, а на его голове находился шлем с острыми пиками.

– Павший, – произнесла с удивлением в голосе мама. – Не может быть.

Материнский испуганный голос посеял страх в душе Флавиана. К тому же, мать говорила о том, о чем Сетьюд слышал лишь краем уха.

«Павшие. Боги, нет, нет, не может быть.»

– Павшие – это мифы, ма! Надо уходить.

Теперь настал очередь матери вцепиться в грудки сыну. Ее хватка была железной, словно у какого-нибудь воина.

– Мальчик! – крикнула она. – Он тебе передал что-то, не так ли?

«Откуда она узнала?» – недоумевал Флавиан.

Скорее всего Рими сам сказал ей об этом. Но сейчас не было время до выяснения отношений. Туман накатывался на Утворт, словно какая-нибудь морская волна на прибрежную скалу, смывая все на своем пути.

«Нужно спасаться!»

Внезапно, Флавиан услышал нараставший топот лошадиных копыт и ржание испуганных верховых животных. Снежок продолжал метаться по всему дворе, но тут он завилял хвостиком.

– Скорее! – это был Аргий, верхом на Звездочке, вторую же лошадь – Северянку он вел за поводья.

«Хвала Двенадцати! Аргий», – благодарно взмолился пастух богам.

Схватив маму за рукав, он потащил ее к лошадям, однако она осталась стоять, как вкопанное в землю могучее и не сломленное дерево.

– Печати, – тихо произнесла мать. – Они у тебя?

Этим вопросом она ошеломила Сетьюда. Он ничего не нашел другого, кроме как сказать ей правду.

– Да, – тихо ответил он. Бежим.

– Нет, – твердо ответила мать. – Я вас догоню. Бегите на север, там встретимся у поймы Изгила.

Флавиан молча посмотрел на мать и на ее скорбные глаза и не найдя, что ей ответить, бросился бежать к лошадям. Впоследствии он долго пытался обдумать этот поступок, страх ли перед Тьмой заставил его послушаться собственную мать, или надежда, что они еще встретятся.

– Скорее! – крикнул Аргий и пришпорив лошадь, поскакал в противоположную от тумана сторону.

Флавиан бросил прощальный взгляд на свою матушку, но увидел лишь, как она скрылась за дверным проемом, уйдя внутрь дома. Тогда он еще не осознавал, в какую историю он попал и что предстоит ему перенести.

Вскочив на перепуганную Северянку, он погнал лошадь, и направил ее следом за Звездочкой, которую можно было разглядеть даже в потемках. Люди кричал и молили о помощи, они находились в странном состоянии ужаса и оцепенения. Кто-то попытался схватить Сетьюда за его рубаху, однако лошадь набрала приличную скорость, и этот человек попросту упал, и его голову чуть не раздавили копытом. Аргий миновал препятствие за препятствием, он был отличным наездником и настоящим сыном своего отца-конюха. Флавиан следовал за ним попятам, толстяк даже не оглядывался, наверняка трусив, увидеть то, что накрывало Утворт своей зловещей Тьмой. Женщины протягивали руки к скакавшему на лошади Флавиану, но он отворачивался от них, не находя сил смотреть в их жалостливые глаза. Когда он оставлял их позади, он слышал проклятия, что сыпались в его адрес. Мальчик понимал, что их дни сочтены, сегодня у Могильщика будет много хлопот.

В голове Сетьюда бушевала буря мыслей, в его сердце грохотал водоворот эмоций, душа его была терзаема сомнениями и вопросами. Одна мысль немедленно сменялась другой, в какой-то момент он просто перестал слышать все в округе, кроме бешенного звука крови в его голове. И все-таки одна мысль по-прежнему не давала ему покоя.

«Я бросил свою мать», – терзал он самого себя.

Совесть боролась с инстинктом выживания, он хотел было повернуть назад, но оглянувшись увидел, что уже весь Утворт был накрыт черной и непроглядной Тьмой. Слезы струились по его глазам бурными речными потоками, а сердце колотилось так сильно, как почва при землетрясениях. И все же он не повернул назад, он неуверенно двигался вперед, за своим другом, единственным, кто остался с ним на данный момент.

Лошади были взмылены и измождены, пришлось снизить темп скачки и перейти на аллюр. Друзья даже не перекинулись между собою парой слов, каждый был в самом себе, у каждого были свои страхи и сомнения. Они двигались куда глаза глядят, по непроторенным тропам среди деревьев Столетнего леса.

«Надо идти к пойме Изгила», – Флавиан пытался себя уговорить двинутся к реке, которая в период половодья нещадно затопляла окрестные поля. «Мать наверняка уже там.»

Голос разума боролся с голосом совестью. Мозг упорно твердил, что вряд ли мама смогла выжить после того, как Тьма обрушилась на их дом. Слезы вновь начали заливать его обветренное лицо, даже несмотря на то, что весенняя ночь была по-прежнему холодной, слезы были теплыми, словно южный дождь. Однако, совесть впивалась в его сердце, раня воспоминаниями о матери и о том, что нужно встретиться с ней и защитить ее.

«Никому не доверяй», – внезапно всплыла фраза Рими, перед его смертью.

Нужно найти стражей Афиса и Винария. Нужно двигаться в Рэвенфилд. С другой стороны, …

«А почему я должен верить этому мальцу?»

Наверно потому, что он прибыл от твоего дяди. Он узнал слегка наклонный подчерк Клепия и его закорючки – так как писал дядюшка, не писал больше никто. Если дядя сказал не доверять никому, в том числе своим же братьям из Обители, то нужно прислушаться к его словам. Пергамент по-прежнему был свернутым и торчал у него из-за пояса.

«Обе луны предательски скрылась за облаками. Сейчас хрен, что разберешь из письма.»

Ведь оно могло дать ответы, на все его вопросы. Флавиан решил, что как только наступит рассвет, он найдет любую реку и прочитает дядюшкино письмо. Ведь у пастушка возникло столько много вопросов…

Снежок догнал их не сразу. Где он пропадал, одному Пантеону было известно. Он семенил вслед за лошадьми, и собака не выглядела столь испуганный, как два юных путника. Все потому, что она могла полагаться на своих хозяев. А хозяевам в свою очередь положить было не на что, разве, что на Двенадцать богов.