3 марта 2140 года
Питер говорит, что я рабыня. Он меня просто бесит. Я не рабыня. Я Лишняя. Я послушная. Я свою судьбу не выбирала — просто так все сложилось, и я не понимаю, отчего Питер хочет, чтобы я из-за этого страдала.
Он говорит, что мне друг, а потом расстраивает так сильно, что у меня перехватывает дыхание — все потому, что он рассказывает про жизнь во Внешнем Мире, и я начинаю воображать, каково это там, а на самом деле мне должно быть все равно, потому что я Лишняя и Внешний Мир мне не принадлежит.
Если бы он и вправду был моим другом, разве стал бы он тогда говорить все эти глупости и гадости?
Питер, в отличие от нас, не испытывает страха. Именно поэтому он опасен. С ним опасно находиться рядом, потому что не знаешь, что он скажет в следующее мгновение, а все, что он говорит, он никогда не осмелится повторить в присутствии миссис Принсент. Впрочем, иногда он рассказывает о чем-то хорошем или же просто смотрит на меня так, что я чувствую не угрозу, а скорее волнение. Хотя это, наверное, одно и то же. Я боюсь, что это происходит оттого, что в глубине души я никакая не будущая Ценная Помощница, а обыкновенная Лишняя, и, как я ни работаю, как ни стараюсь, все равно в итоге «сама себя подвожу», потому что мне нравится запретное, и я делаю то, чего не должна. Вот, например, я сейчас пишу, а это нельзя. Мне нельзя было заводить дневник. Может быть, я ничем не лучше Питера. Может быть, по правде, я сама представляю опасность.
Администрация Воспитательного учреждения старалась по возможности разделять мальчиков и девочек, обитавших в Грейндж-Холле. Во-первых, их спальни располагались на разных этажах, а во-вторых, уроки тоже были разными: едва ли половина занятий были общими, а остальные раздельными. Мальчики и девочки специализировались в разных областях, осваивая особые умения, которые им могли пригодиться в будущем во время работы у хозяев. Да и к жизни в Грейндж-Холле они относились по-разному, неодинаковыми были ухищрения, позволявшие скрасить существование и взглянуть на перспективы в менее мрачном свете.
Девочки, за редким исключением, проводили день за днем, соревнуясь кому из них удастся принести больше пользы и доказать перед Матерью-Природой, что они заслужили право на существование. В то же время, по крайней мере на первый взгляд, между девочками существовала дружба. Когда им изредка удавалось выгадать несколько свободных мгновений, они шептались между собой, обмениваясь запретными мыслями, болтая о том, каково это жить во Внешнем Мире, как, наверное, здорово родиться Правоимущим, когда жизнь, полная радости и ожиданий чего-то хорошего, разворачивается перед тобой подобно мягкому ковру.
На самом деле, их отношения вряд ли можно было назвать дружбой. Жалость, сочувствие, умение сопереживать являлись роскошью, которую девочки-Лишние не могли себе позволить. Жалость и сострадание к ближнему лишь подчеркнули бы собственное скорбное положение каждой, заставив задуматься о своей невеселой участи. Поэтому девочки, несмотря на то что жили бок о бок, всегда оставались настороже, подавляя чувства, заставляя себя забыть о вопросах, на которые имелись неприятные ответы. Воспитанницы Грейндж-Холла даже в редкие моменты отдыха постоянно следили друг за другом, в полной готовности уличить любого даже в самом мелком нарушении правил.
За час до отбоя в тех редких случаях, когда все дела, определенные на день, были закончены, и у девочек в спальне Анны появлялось свободное время, они всегда играли в одну и ту же игру — в Правоимущую и Лишнюю. На время игры одна девочка назначалась Правоимущей, а другая — ее служанкой-Лишней. И та девочка, что становилась Правоимущей, могла потребовать от Лишней все что угодно — от вылизывания пола языком до поедания кала. Чем более изощренной и изобретательной была Правоимущая, придумывая унизительные задания для Лишней, тем больше смеялись и хлопали в ладоши девочки. Развлечение продолжалось вплоть до сигнала к тушению огней, после чего мучения девочки, которой выпала роль служанки, прекращались.
С другой стороны, мальчики не позволяли себе задумываться о будущем, старались не заглядывать слишком далеко вперед в короткую жизнь каторжан, ожидавшую их в перспективе. Беспокойство и недовольство, переживаемые ими, также находили выход в игре. Правила игры были теми же самыми, что и у девочек, — один на одного, остальные — зрители. Но имелось одно отличие. У девочек Правоимущая и Лишняя назначались по очереди, у мальчиков же они оставались неизменными. Сильные третировали слабых, а все остальные смотрели, чувствуя удовольствие при виде каждого удара, испытывая кружащее голову ощущение полной и безраздельной власти над ближним.
Игра продолжалась до того момента, когда зрители больше уже не могли сдерживать себя и устраивали драку, избивая руками и ногами жертву или же всякого, кто оказывался слабее их. Подобное поведение позволяло им, хотя бы ненадолго, почувствовать свободу, забыть о том, что они Лишние, — в жилах стучала кровь, а все что находилось за пределами спальни — прошлое, настоящее и будущее — на некоторое время теряло значение и смысл.
Миссис Принсент и Наставники знали об этих играх, однако вмешивались редко. Более того, Анна сама видела, как миссис Принсент с улыбкой призналась, что Лишние этими играми выполняют ее работу: девочки учатся беспрекословному подчинению хозяйкам-Правоимущим, а мальчики отделяют слабых от сильных и вымещают агрессию друг на друге, поэтому Правоимущий никогда ее не почувствует на себе. Подобная схема применялась часто: мальчикам-Лишним нередко давалось задание на группу, состоящую из двух ребят посильнее и одного — послабее. Сильные помыкали слабым, покуда дети не взрослели, и тяга к дракам и власти не оставляла их. Чтобы подавить жажду и необходимость выплеснуть агрессию, много лет назад проводились опыты по регулировке уровня гормонов, но потом их прекратили, потому что выяснилось, что эксперименты приводят к существенному снижению физической силы Лишних.
Анна больше не участвовала в играх, которые устраивали девочки у нее в спальне. Она как-никак теперь была Старостой, да и вообще уже слишком взрослой для таких глупостей. Всякий раз, когда очередной девочке приходилось испытывать новые унижения, уготованные ей той, кому выпало играть роль Правоимущей, Анна отводила взгляд, но, по правде говоря, дело было не в том, что теперь она занимала должность Старосты. Подлинная причина, в силу которой Анна более не могла взирать на мучительницу и несчастную, вынужденную ей подчиняться, заключалась в том, что зрелище подвергающейся унижениям жертвы более не приносило ей покоя; ей больше не хотелось причинять боль, она стала терять вкус к пыткам и жестокостям и сопровождавшему их притуплению чувств.
Некогда крики восторга подружек при виде того, как какая-нибудь несчастная подвергалась позорному наказанию, поднимали Анне настроение и приносили облегчение. Никакие ужасы ее грядущей жизни не смогли бы сравниться с подобным кошмаром, никто не стал бы ее унижать и топтать так, как «Правоимущая» девушку, сделавшуюся на вечер рабыней. Однако недавно Анна начала понимать, что кошмар ее будущего заключался не в побоях и не в унижении. Он был в осознании того, кем они все являлись. Лишними. Нежеланными гостями. Обузой. Лучше им было вовсе не появляться на свет. И никакая боль не могла заглушить эти мысли или же хоть немного облегчить бремя, которое они возлагали себе на плечи.
Однажды, когда Анна вернулась из Ванной для девочек № 2, игра была в самом разгаре. Шейле выпала роль служанки, а Тане — ее хозяйки. При виде развернувшейся перед ней картины Анна почувствовала, как в животе все сжалось от предчувствия чего-то дурного. Таня была на год младше Анны и, опять же, на год старше Шейлы. Таня провела в Грейндж-Холле всю свою жизнь — чуть ли не с самого рождения. Она была высокой ширококостной девочкой с темно-коричневыми волосами и еще более темными карими глазами. Таня возвышалась над Шейлой, такой маленькой, что казалось, подуй ветер — и ее унесет прочь.
У Шейлы были светло-рыжие волосы, под стать веснушкам, покрывавшим ее тонкую, белую до синевы кожу. Из-за хрупкого телосложения, веснушек, а вдобавок и глаз водянисто-голубого цвета она становилась легкой жертвой для тех, кто хотел оскорбить и унизить ее, а нежелание идти на поводу у своих преследователей, подкрепленное стальной волей, только еще больше распаляло обидчиков. Шейлу в Грейндж-Холле не задирал только ленивый, покуда несколько лет назад Анна с неохотой не стала за нее заступаться, всякий раз принимая брошенный вызов на себя.
Анна прошла мимо, отведя взгляд, не обращая внимания на предложения остановиться и посмотреть. Девушка попыталась убедить себя, что игра ее не касается. Однако к тому моменту, когда она добралась до постели, крики на другом конце спальни стали громче, и Анна с неохотой посмотрела в сторону играющих. Посмотрела и нахмурилась. Она ожидала увидеть, как Шейла выполняет какое-нибудь унизительное задание или просто лежит лицом в пол, придавленная ногой Тани, поставленной ей на затылок. К удивлению Анны, Шейла просто стояла возле Таниной кровати. Из глаз рыжеволосой девочки лились слезы, она дрожала всем телом и мотала головой.
Анна снова отвела взгляд, однако оглушительные крики следящих за игрой девочек не давали ей покоя, и она опять поглядела в их сторону. Шейла по-прежнему стояла перед Таней. Теперь щеки девочки горели красным, что было, без всякого сомнения, следом, оставленным парой пощечин. Кроме этого, никаких других ран и увечий заметно не было.
Закусив губу, Анна подошла к кучке Лишних. Таня возвышалась над Шейлой, впившись ей взглядом в глаза, и вновь и вновь тихим голосом повторяла:
— Скажи. Скажи. Скажи.
Шейла, стиснув крохотные кулачки, мотала из стороны в сторону головой.
— Пора спать, — помедлив несколько секунд, промолвила Анна. — Прекратите игру!
Несколько Лишних, обернувшись, странно посмотрели на Анну, а Таня, не отрывая глаз от Шейлы, покачала головой:
— Она еще не выполнила то, что я ей приказала. Пока она этого не сделает, игру останавливать нельзя.
Анна перевела взгляд на рыжую девочку:
— Ну давай же, Шейла, — поторопила она. — Делай что она сказала, и мы все пойдем спать.
— Нет, — голос Шейлы был мягким, тихим, но преисполненным такой решимости, что у Анны екнуло сердце. Слово «нет» было запрещенным. Надо выполнять все, чего только тебе ни прикажет Правоимущий, — в этом заключалась суть. Никто ни разу не сказал «нет». Отчего же вдруг Шейла стала упорствовать?
— Шейла, это же игра. Ты должна делать что тебе скажут, — промолвила Анна, чувствуя как напряжение в воздухе нарастает вместе с азартом, с которым Лишние наблюдали за разворачивающейся перед ними сценой.
— Не буду, — только и ответила Шейла, — не буду.
Анна посмотрела на Таню.
— Что ты велела ей сделать? — спросила она. — Если Шейле надо выйти из спальни или нагрубить миссис Принсент, то сама знаешь — правила это запрещают.
— Я просто попросила ее кое-что сказать, — холодно улыбнулась Таня. — Вот и все. А она не хочет. Так что пока не скажет, игра не кончится.
— Кое-что сказать? — переспросила Анна. — И все? — Она перевела взгляд на рыжую девочку. — Ну давай же, Шейла. Говори. И плевать, что это значит.
Шейла покачала головой. Она была бледна, но от страха или ярости, Анна затруднялась определить.
— Что ты велела ей сказать? — обратилась она к Тане.
— Что она ненавидит родителей. Что ее родители — уголовная сволочь, и они заслуживают смерти, — торжествующе призналась Таня.
— Я никогда такого не скажу, — тихо промолвила Шейла. — Делайте со мной что хотите. Не скажу, и все.
— Придется, — со злобой в голосе тут же отозвалась Таня. — Я твоя хозяйка. Ты должна делать все, что я тебе велю, а не то мы тебя отделаем. А если ты и после этого откажешься подчиняться, я скажу миссис Принсент, что ты Не Знаешь Своего Места.
Анна смотрела, как Шейла, выпрямившись, храбро стояла перед Таней, не обращая внимания на текущие по щекам слезы, и вдруг поймала себя на том, что думает о Питере, а в ее ушах эхом отдаются его слова: «Твои родители любят тебя, Анна Кави. Они тебя любят».
Наконец, девушка взяла себя в руки:
— Шейла, тебе надо сказать, что она просит, — ровным, ничего не выражающим голосом произнесла Анна, — ведь, в конце концов, это правда.
Шейла сощурилась и отчаянно замотала головой:
— Это неправда, — прошептала она. — Я не стану такого говорить.
Танино лицо залилось краской.
— Она мне покорится, — с жаром выдохнула она. — Сейчас я ее хозяйка. Она сделает все, что я ей скажу.
— Ты мне не хозяйка, — неожиданно возразила Шейла. — У меня вообще нет хозяев. Я не Лишняя. Мои родители меня любят. Я Правоимущая. Это я тебя ненавижу. Я вас всех ненавижу.
Таня воззрилась на нее, широко раскрыв рот, а потом, придя в себя, замахнулась и со всей силы снова закатила Шейле пощечину, после чего повалила ее на пол и стала бить ногами.
— Так с хозяевами не разговаривают, — орала она. — Я тебя научу вести себя как полагается. Ты, Шейла, Лишняя. Лишняя, поняла? Ты мразь. Ты даже не заслуживаешь дышать со мной одним воздухом. Ты мразь, Шейла, мразь и дрянь! — Таня обвела столпившихся девочек полыхающим взором. — Вы все мрази, — в ярости произнесла она. — Все. Мрази и гадины.
И тут Шарлотта — невысокая коренастая девочка из подготовительной группы, которая спала рядом с Анной, не выдержала и рванулась вперед:
— Если здесь и есть мразь, так это ты, — объявила она и, скрестив руки на груди, угрожающе взглянула на Таню. — Ты даже готовить толком не умеешь. Ты дрянь, и пользы от тебя ноль. Тебя никто не захочет взять на работу, и в итоге усыпят, потому что от тебя никакого толку.
— Я умею готовить, — ответила Таня, расправляя плечи и переводя полыхающий взгляд с Шейлы на Шарлотту. — Да и шью я получше, чем ты. Это тебя никто не захочет брать на работу, потому что ты уродина. Думаешь, такую образину, как ты, пустят в приличный дом? Сейчас, жди! Никто на тебя и смотреть не захочет, даже если ты вызубришь все правила этикета и станешь невидимой. Ты все равно будешь уродиной.
Анна кинула взгляд на Шейлу, которая медленно отползала от Тани. Рыжеволосая девочка не могла разогнуться от боли, но, несмотря на это, с ее лица не сходило решительное выражение. Что же до Шарлотты, то она, в отличие от Шейлы, собиралась продолжить выяснение отношений. Бросившись на Таню, она схватила ее за волосы и повалила на пол.
— Маленькая гадкая дрянь, — выдохнула она и дала Тане пощечину.
Тане удалось откатиться в сторону и ударить противницу ногой. Вскрикнув, Шарлотта тоже повалилась на пол. Но прежде чем Тане удалось встать, неожиданно вскочила Шейла. Она набросилась на Таню и принялась молотить ее маленькими кулачками.
— Прекратить! — изо всех сил закричала Анна. — Игра закончена. Марш в постель!
— И не подумаю, — ответила Шарлотта, посмотрев прямо в глаза Анне. — Мне не хочется спать.
— Лишняя Шарлотта, ты должна Знать Свое Место! — сощурившись, прогремела Анна. — Я сказала, пора спать. Ты обязана делать как я велю.
Стряхнув с себя Шейлу, поднялась на ноги Таня.
— А что, если мы тебя не послушаемся? — с вызовом спросила она. — Что ты тогда будешь делать?
— Тогда вас накажут, — с яростью в голосе отозвалась Анна, — потому что я Староста.
— Я Староста, — передразнила ее Таня, и несколько девочек рассмеялись. — Старостам тоже надо Помнить Свое Место, — она расправила плечи и обвела взглядом собравшихся в поисках моральной поддержки. — Может, Анна, настало время и тебе сыграть вместе с нами? Может, тебе уже хватит задирать нос и строить из себя начальницу? Может, тебе напомнить, кто ты есть на самом деле? Что ты есть. Ты всего-навсего Лишняя. Точно такая же, как и все мы.
— Мне известно, что я Лишняя, — со злобой проговорила Анна, уставившись на Таню. — Я Знаю Свое Место. А вот ты, по-моему, нет.
— Неужели? Ну, может быть, ты права. Может быть, Мне Не Место в этой спальне, — глаза Тани горели. — Может, Мое Место в другой спальне. Или в коридоре. Или вообще во Внешнем Мире. Может, Мое Место вовсе не здесь.
Несколько мгновений она смотрела на Анну, а потом, откинув назад голову, кинулась к двери, распахнула ее и жестом пригласила других девочек последовать за собой. Шарлотта неуверенно двинулась следом. Шейла тоже. Анна схватила ее и оттащила назад:
— Оставайся здесь, — приказала она. — Оставайся здесь и никуда не ходи.
Анна медленно приблизилась к двери и выглянула. Таня и Шарлотта бегали по коридору, барабанили в двери спален и кричали: «Знайте Свое Место, Лишние, Знайте Свое Место». Пара дверей открылась, и несколько встревоженных девочек выглянули наружу. Вскоре Шарлотта и Таня вытащили их в коридор.
Чтобы привлечь к себе внимание, Анна шагнула в коридор и с грохотом захлопнула дверь.
— Марш обратно в спальню! — заорала она. — Спать! Немедленно!
— А иначе что? — посмотрев на нее, рассмеялась Таня. — Доложишь на нас? Побежишь к миссис Принсент?
— А иначе я тебе сама набью морду, — в бешенстве выдохнула Анна. — Ты Лишняя, Таня, и должна вести себя как Лишняя, ты должна следовать правилам и делать то, что сказано. Лишняя Таня, ты не имеешь права на существование, и если ты не умеешь себя вести, то…
— То что? — спросила Таня. Глаза у нее были дикими. Девочку пьянило от веселого возбуждения.
— Тебя посадят в карцер.
В коридоре повисла гробовая тишина, а лицо Тани побелело. Неожиданно показалась миссис Принсент.
— И высекут, — добавила миссис Принсент. С каменным лицом она направилась к Анне. — Анна, я слышала, как ты вызвалась устроить Тане взбучку. Сделай одолжение, я буду тебе крайне обязана.
Анна неуверенно посмотрела на миссис Принсент. Прежде ей ни разу не приказывали кого-нибудь избить. Считалось, что Лишним запрещалось поднимать руку на кого-либо — разве что друг на друга, да и то только в игре.
— Давай же, — с напором произнесла миссис Принсент. — Пусть все увидят, что ждет Лишнюю, если она думает, что правила не для нее писаны, если она считает, что может делать все, что душе угодно, отплачивая черной неблагодарностью Матери-Природе и всему человечеству, которое в щедрости своей сохранило ей жизнь.
Анна нерешительно двинулась к Тане, глядящей на нее с вызовом.
— Ударь ее, — приказала миссис Принсент. — Пусть она поймет, в чем ее проступок. Помоги ей извлечь урок из собственных ошибок и понять, что же это такое — быть Лишней. Пусть она убедится, что никому не нужна, что она обуза, и каждый шаг, что она делает по этому коридору, это шаг, украденный у Матери-Природы. Пусть до нее дойдет, что она дрянь, что, если она умрет, всем будет наплевать и что в мире было бы чище, если бы она и вовсе не появлялась на свет. Анна, сделай так, чтобы она все это поняла.
Голос миссис Принсент звучал тихо, угрожающе, и Анна поймала себя на том, что дрожит. «Таня должна все это понять, — сказала себе она. — Таня должна все это усвоить. Ради своего же блага. Ради всех нас».
Анна медленно отвела руку, собираясь ударить Таню по лицу. Таня посмотрела на нее, потом стрельнула глазами на миссис Принсент и снова перевела взгляд на Анну. Вдруг она расплылась в улыбке, полной презрения и ненависти.
Анна несколько мгновений смотрела ей в глаза, после чего снова занесла руку. Ей страшно хотелось выплеснуть бурлившую в ней злобу и отвратительное настроение, но почему-то она не могла этого сделать. Как бы ей ни хотелось преподать Тане урок и показать где Ее Место, Анна не могла ее ударить. Осознание этого напугало ее, особенно когда она увидела, как лицо Тани снова расплывается в улыбке.
— Ну давай, бей, — прошипела Таня. — Давай, чего ждешь? Или ты не такая уж крутая? Что скажешь, Лишняя Анна?
Анна, не в силах пошевелиться, смотрела на Таню.
— Ну что же, Анна, — зловеще произнесла наконец миссис Принсент. — Лишняя Таня проведет всю ночь в карцере, равно как и Лишняя Шарлотта, после того как мы побеседуем у меня в кабинете. Все остальные лишаются на один день завтрака и каждый вечер в течение недели будут отправляться на дополнительные работы.
Надменное выражение в глазах Тани в то же мгновение сменилось страхом. Девочки с миссис Принсент удалились, и коридор быстро опустел.
— Марш чистить зубы, а потом немедленно по кроватям, — по привычке крикнула Анна.
Она зашла в спальню, пытаясь понять, почему ей настолько не по себе, почему она так и не смогла ударить Таню.
— Лишние обязаны беречь зубы, — продолжила она, слово в слово повторяя то, что столько раз слышала от миссис Принсент. — Никто не станет платить за наше лечение.
Медленно переставляя ноги, она отправилась посмотреть, как чувствует себя Шейла. Рыжеволосая девочка сидела на кровати, поджав ноги к груди.
— Иди почисти зубы, Лишняя Шейла, — безучастным голосом произнесла Анна. Потом обвела взглядом остальных. — Больше никаких игр без моего разрешения. Все поняли? Мы все здесь Лишние. Пожалуй, нам понадобится несколько недель, чтобы это хорошенько усвоить.
Девочки пожали плечами, кивнули и потянулись к ванной чистить зубы. Анна отправилась следом. Вскоре она заметила рядом с собой Шейлу.
— Ты же знаешь, Анна, я не Лишняя, — прошептала она чуть слышно, сморщившись от боли. Щеки девочки все еще полыхали от оплеух. — Когда-нибудь Власти обязательно разберутся. И когда меня выпустят, я закажу себе в служанки Таню. Я буду ее наказывать каждый день. И тебя я тоже возьму в служанки. Но наказывать не буду. Вообще. Точнее, буду, но только если ты провинишься.
С этими словами, вперив взгляд в одну точку, Шейла взяла зубную щетку и принялась чистить зубы.