DARKER: Бесы и черти

Дверца и ключик

И скакал пречудный богатырь Бова Королевич три дня и три ночи, а когда явился в свой дом, то увидел, что все там умерли, кроме жены его Дружевны. Потому что пришли в этот дом разбойные люди с чертенячьими пятаками, и один был с обрезом, один с винтарем, а еще двое с шашками. Хотели Дружевну снасильничать, но Бова тут выхватил меч-кладенец да как начал рубить! Положил тех гадюк кровяных, и рука не дрогнула, только матери с отцом ему было жалко, да братьев с сестрами, да бабушку…

К ночи опять не по-весеннему схолодало. Промозглый ветер с Невы влез сквозь щели чердака, принялся завывать под крышей, заставляя Мишку кутаться в зипунок. Неподшитые валенки напрочь промокли днем, сейчас нагревались от костра потихоньку. Тянуло мокрой шерстью и горелым навозом. Будто в деревне, когда топишь печь кизяками.

– У Палкина, что на Невском, кулебяки были знатные, – вторгся в мысли писклявый голос Стохи. – Нас в саму лесторацию не пускали, но если с прислугой поладишь, так могут и вынести, что пригорело. С вязигой да с рыбой красной, у-у!..

О жратве Стоха мог говорить вечно. Похоже, и думал только о ней. Мелкий, чернявый, цыганистый, с огромным щербатым ртом, будто не все молочные зубы еще повыпадали. С виду больше десяти годов не дашь, но хитрости да ловкости – как у взрослого парня. Воришка, из начинающих. В деревню такие тоже забредали, похристарадничать и стырить, что плохо лежит. Лупили их смертным боем, но всех не перелупишь. В лихое время народ из городов бежит к земле, там прокормиться легче – только сам Мишка сделал наоборот. Так уж вышло.

– …Бывало, гречевника стыришь кусок, еще тепленького да с корочкой, зубы воткнешь, а он аж сладкий, мама моя! Марципанов там всяких не надо, когда такое!

Голос Стохи звенел и дребезжал, мешал нырнуть в забытье. Подумать о Бове Королевиче, об избе, о печи. Убежать хоть ненадолго от сырого столичного холода. Костерок разожгли на куче мусора, обложили натасканными со двора кирпичами, а спички у Мишки были с собой по крестьянской привычке. Целый сидор полезного барахла, за которое горло бы перегрыз любому. Его и не трогали особо – к своим пятнадцати Мишка вырос под сажень, был жилист, мосласт, и усы уже пробивались вовсю. На деревне считался хорошим кулачником, даже взрослые парни звали с собой, когда сходились стенка на стенку. Такого, как Стоха, пальцем бы ушатал, но зачем? Сотоварищ вроде как.