1
Теленок тыкался мордочкой в руки, выпрашивая добавки, но она строго отодвинула лобастую голову, закрыла калитку в стойло и печально выдохнула. Вот надо было этой дурной корове наесться всякой гадости. Где только нашла? В результате заворот кишок, и нате вам – ребятёнок остался один. Выхаживай его теперь!
Можно подумать нее других забот не хватает. То на кухню надо сбегать, приправы из теплицы отнести, то с кастрюлями помочь - водой наполнить, то в коридорах прибраться… А еще арбузы поспели на открытых бахчах, и волки взяли моду вскрывать пузатые-полосатые плоды. И только ночью приходят, чтобы никто не увидел. Умные, паразиты! И выгрызают до тонкой корочки. И ведь еще ни разу не ошиблись, шкодники, всегда спелые выбирают. Хоть с арбалетом в засаде сиди. Дох, конечно, на её жалобу моментально предложил пойти в тренировочный зал и научиться пользоваться «стрелковым оружием», но ее хватило ровно на три занятия, и она заявила, что не научилась раньше - сейчас не стоит и пытаться.
Да и вообще, после того переполоха, который случился неделю назад в мраморном зале, на нее опять стали поглядывать косо. Только-только почувствовала себя настоящим драконом, как на тебе – привет! - активировала гномью карту. И все сразу вспомнили, что она родилась человеком, даже отец. Он и так относится к ней строго, а тут вообще следить начал: постоянно интересуется куда пошла, что и кому говорила… А сегодня поругался с Правителем. Линда только глазами хлопала, когда они друг на друга рычали. И чего не поделили?
Девушка повесила кожаный фартук в шкафчик, закрыла на крепкую щеколду дверь в «телёнкин дом», грустно выдохнула и, не торопясь, пошла считать ступеньки.
Каждый раз, возвращаясь со склонов Стамбута, где располагались драконьи коровники, где спели под прозрачным стеклом теплиц всевозможные плоды, где ухоженные поля пронизывали трубки обожженной глины, доставлявшие драгоценные капли воды под каждый кустик, под каждый колос, Линда считала ступеньки лестницы. Длинной-предлинной лестницы, вырубленной в скале. Это отвлекало от грустных дум, если они были, и приводило настроение в равновесие, если его не было. Девушка одна спускалась и поднималась по древним ступеням, остальные просто летали, не утруждая себя подъемом ножками. По малолетству ей, конечно, было обидно, но потом она втайне гордилась, что может запросто взбежать на самый верх без остановки.
Шесть тысяч. Ровно шесть тысяч ступенек. День близился к завершению.
Ни капельки не запыхавшись, Линда, представляя себя почтенной дамой на великосветском балу, элегантно приподняла двумя пальцами юбку и ступила в общий холл с гордо поднятой головой. Она прошествовала по залитой мягким светом вечернего солнца галерее, благо вокруг было пустынно, и девушка знала, что в этот час она здесь никого не встретит. Но стоило пройти мимо кабинета Правителя, как оттуда послышалось:
— … ты один! После того проклятого дня, только ты не открывал сознание, Сайм. Ни разу! Двести лет!
Это был голос Доха. Нет, не так. Сейчас Линда слышала Правителя. Злость и гнев его слов прозвучали набатом в ушах – это же он так с отцом говорит! Что он такое говорит? Почему злится, почему упрекает? Какие двести лет? Ей ведь тоже чуть больше двухсот. Она замедлила шаг.
— Я твой помощник, Дох. Если ты мне не доверяешь…
— Да! — раздалось за дверью, и Линда в испуге отскочила к стене. И замерла, ноги почему-то совсем не желали идти дальше. — Ты мой помощник и я доверял тебе как себе. Но если тебе нечего скрывать, почему ты отказываешься от слияния разума? Я, как это ни прискорбно, только сейчас определил, что у тебя постоянно стоит блок. А ведь блоки выкачивают из нас немалые силы. Но ты с этим не считаешься, твой блок очень давний! Сайм, давай прямо, чем тебе помешали Бар и Сандра? Чем они были тебе так плохи, что ты не пожалел даже младенца? Это ведь ты сообщил Кассину, что семья драконов полетит в гнездо. На побережье, под Рыбачье. Я даже помню, как ты сам советовал им туда лететь. Зачем, Сайм?!
Дрожь, которая помимо воли затрясла драконицу, напугала. А вероятность того, что к кабинету может кто-то подойти, напугала еще больше. Подойти и услышать то, что слышит она. Ту глупость, в которой Правитель так несправедливо обвиняет отца. Но сдвинуться с места самой оказалось выше ее сил.
— Зачем? — Линда едва узнала отцовский голос. Хриплый, злой, насмешливый. — Ты так хочешь знать, Дох? Я скажу! Но ты не поймешь. Потому что тебе повезло. У тебя нет детей!
Линда прижала ладошки к щекам. Как это «повезло»? Это отец говорит? Драконица готова была зажать уши, но и руки перестали ей повиноваться.
— Когда твой ребенок рождается ущербным по прихоти недомерков, возомнивших себя спасителями мира, сначала хочется удавить их. Всех! Потом хочется удавить ни в чем не повинного человечка, из-за которого стала камнем любимая женщина. И это существо растет. И каждый день ты видишь перед собой ее глаза, ее волосы, ее улыбку. Каково это, Дох? Твое счастье, что ты не знаешь. А мне «повезло»! — в словах отца было столько отчаянья, что девушку затрясло еще сильнее. — А когда парочка таких великодушных, таких правильных умников, которые так преданы гномам, что собираются назвать в честь одного из них будущего сына… Ты не просто ненавидишь. В тебе просыпается жажда! Тебе хочется их крови! Тебе хочется, чтобы они пережили то, что переживаешь ты. Каждый день! Каждый час! Только во сто крат сильнее! Такое тебе понятно, Правитель?
В кабинете воцарилось молчание, а у Линды никак не получалось унять громкий, слишком громкий стук сердца.
— Ты мстил, — еле слышно сказал Дох, — всем подряд…
— А в чем разница, подряд или нет? Да, я ненавидел! И гномов, и людей, и эльфов! И нас! Я ненавижу эти наши как-бы древние правила. Кто и почему решил, что именно так надо жить? Старшие? Якобы великие ученые, великие исследователи, ставшие одними из нас? Десять аристократов, якобы пожертвовавших собственными душами! Только все забыли, как до Камня эти аристократы не гнушались жертвовать нами, рабами. Я отлично помню историю своей семьи, Дох, когда после экспериментов выжила только бабка. Младенец, у которого кости были еще гибкими.
— Они за всё заплатили, Сайм. Ни один из них назад не вернулся.
— Уверен? А может, никто ничего никому не платил, а гномы нам просто по ушам ездили? Они ведь и гнёзда изменили, но нас в известность не поставили. Действительно, зачем? Кто мы такие? Подумаешь, уродец у кого-то из нас родится.
— Ты, кажется, забыл, кто эти гнёзда для нас построил.
— Я не забыл! Но они изменили именно их! А почему бы не поменять человеческий геном? Или эльфийский? Да самих себя, в конце-концов! Почему опять мы? Мне надоели эксперименты! До смерти надоели.
— Сайм, наши старшие оставили нам все свои книги, наработки, оборудование, подробные отчеты. Они ничего не прятали. Они понимали, что нам придется работать дальше. Нам придется изучать и продолжать то, что сделали они. Да, они были жестокими, зарвавшимися от вседозволенности людьми. Но время не вернуть. Можно только исправить. Иначе нам просто не выжить. А мы всё бросили. Да, этот мелкий и ехидный гном Тишан прав. Мы перестали быть людьми, мы стали просто драконами. Так зачем обижаться? С нами так и поступают - как с драконами.
— А зачем мне быть человеком? У меня короткое имя, я дарк! У всех наших мужчин короткие имена. Но Алабара ты назвал по-другому. Ну как же, принц крови! Ты надеялся, что уж он-то станет человеком? Я прав? О, я прав! И где сейчас этот… аристократ? А нет его здесь! Он нас предал!
— Сначала предали мы.
— Меня!!! Сначала предали меня!!!
— Линда выросла, — в голосе Правителя послышалась усталость, — она твоя дочь, Сайм. Она красивая, сильная девочка, она стала драконом. А ты до сих пор ненавидишь.
— Драконом?! — Сайм будто выплюнул это слово. — А гномью карту призраки крепости активировали? Она человек! У дракона не может быть магии!
— Уймись. Все меняется, и дети тоже. Еще непонятно, почему у Линды получилось с картой, но глупо не видеть, что нам это на пользу.
— Да-да, ты умеешь приспосабливаться, находить выгоду… А может быть, тебе этот недомерок, который у архива сгорел, мозги прочистил? Пока вы летали где-то там!
— Всё, Сайм! Хватит. Ты уходишь от главного. От своей вины. То, что ты сделал, не забывается и не прощается. Можно простить многое, но не предательство. А ты предал дважды. Ты предал меня. Это ведь по твоему сообщению стихийники, напавшие на нас в Лиассе знали, где мы будем. Только ты мог предположить, что я захочу проверить эту корчму. Ты меня отлично изучил, Сайм.
— Никто тебя не предавал! Ничего бы с тобой не произошло. Обычный огонь тебе не страшен.
— Там был менталист.
— Я этого не мог предвидеть.
— Зато они всё отлично предвидели! — Дох разозлился. — Что еще знают о нас люди, Сайм? Что еще ты успел сделать?
— Я?!! По-твоему, это я изменил гнездо, и мой ребенок родился уродом?!
За дверью воцарилась тишина.
— Я вижу, ты ни о чем не жалеешь, — в голосе Правителя послышалось разочарование. — Готовься к конклаву, Сайм. Наказание тебе определит Совет. До завтра посидишь в хранилище, пока все соберутся.
И тут произошло странное. В кабинете раздался смех. Громкий, злорадный, торжествующий. Хохот. Сайм не сдерживаясь хохотал так… издевательски, что у Линды непонятно с чего подогнулись колени.
— Наказание?!.. Да?!.. — голос отца изменился. Стал чужим, язвительным, — ты кое-что забыл, друг мой давний. Нигде я сидеть не собираюсь. Я оспариваю у тебя право власти, Правитель! Сейчас! И посмей только отказаться!
Слова отца ужасом вдавили девушку в стену, а за дверью послышался гулкий звук шагов. Кто-то из старших драконов шел к выходу.
От страха, что ее заметят, Линда сорвалась с места и помчалась по коридору. Она в панике хваталась за дверные ручки жилых комнат, дергала их, но все оказались запертыми. Оставалось проскочить в холл и попытаться спрятаться в гостевых покоях. Только у самого выхода ей повезло - одна из дверей подалась, и девушка вихрем влетела в помещение. Не дыша прикрыла за собой высокие створки, попятилась, споткнулась и шлепнулась на широкое ложе. И замерла на нем испуганной мышью.
2
Раздавшиеся снаружи суматошные крики, Линда слушала сидя на широкой кровати, и отчаянно боялась, что вот-вот сейчас откроется дверь, и ее найдут. И что тогда говорить, как оправдываться, как объяснять, почему она тут сидит? Повиниться в том, что она стояла и подслушивала у кабинета Правителя? Но тогда надо рассказывать и то, что она услышала. То невозможное, то дикое и жестокое, звеневшее в ушах до сих пор. Всё услышанное не укладывалось в голове, хотелось кричать и плакать навзрыд, но слез почему-то не было. Душа от предчувствия чего-то неотвратимого тихо покрывалась льдом.
Девушка безотчетно поправила полотенце, валявшееся на подушке, разгладила ладошкой покрывало, и только тогда поняла, куда она заскочила. В комнату Тишана. В его бывшую комнату, где все лежало так, будто хозяин только что вышел. Бросил меховые полётные вещи, скинул куртку, положил на прикроватную тумбочку мелочевку из вещмешка. Никто сюда не заходил после того… Не убирался… Побрезговали…
Слезы навернулись сами собой. Осознание произошедшего показалось той самой каплей, которая переполняет и так наполненную до краев чашу. Ни Правитель ничего не простит отцу, ни отец… Отец… Обида и боль сжали сердце с такой силой, что девушка ничком упала на подушку и, наконец, расплакалась. Тихо и молча. Пыталась себя сдержать, глотала рыдания, кусала губы от бессилия, но слезы текли и текли, не спрашивая разрешения.
«И это ей гномик хотел меня отдать? Прибежала, расселась и давай реветь. С ума сойти! Какой из нее боец? Я вас умоляю!», — раздалось в голове драконицы.
Линда подняла с подушки заплаканное лицо. Настороженно огляделась по сторонам.
— Уже голоса мерещатся, — пробормотала она, вытерла со щек мокрые дорожки и громко высморкалась в полотенце, — я схожу с ума… Наверно, так даже лучше…
«Не поняла, она меня слышит что ли?»
— Ну, вот. Так и есть,— драконица осторожно, одними глазами, попыталась посмотреть себе за спину.
«Точно слышит! У нее что, гномьи способности? Да не может быть, она же дракон!»
— Кто здесь? — девушка резко обернулась. Никого не увидела, но на всякий случай схватила с тумбочки кинжал с белой рукоятью. И выставила перед собой. — Не подходи!
«Деточка, ты держишь меня в руках!»
— А-а!!! — клинок полетел на пол.
«Нет, я в восторге! Взять и выкинуть! Деточка, в твоем возрасте я была посообразительней!»
— Ты кто?!
«Меня зовут Ликанта. Я Ключ. И, между прочим, гномик хотел отдать меня тебе. Думал, ты нормальная. А ты, судя по всему… того».
— Я нормальная! — воинственно шмыгнула носом Линда, — а… гномик… Тишан?
«Ты знакома с каким-то другим гномиком? Бестолковая молодежь пошла! Просто ужас!»
— Ну, знаешь ли! И вообще, почему я должна тебе верить на слово?
Белый Ключ задумалась.
«Логично. А не на слово поверишь?»
— Зачем мне вообще тебе верить?
«Хм. Тоже логично. Кажется, я ошиблась, с тобой еще не всё так плохо. Объясняю. Если ты возьмешь меня на хранение, то есть станешь моим хранителем, то я буду: во-первых, защищать тебя от любого ментального вмешательства, во-вторых, от огненной и артефактной магии, в третьих, если кто полезет драться, ты с моей помощью сможешь отвадить наглеца. А еще я могу давать умные советы. Устраивает?»
На всякий случай Линда отодвинулась подальше и с безопасного, так сказать, расстояния рассматривала словоохотливую штуковину.
— А чего ты от меня хочешь?
«О! А ты умеешь задавать правильные вопросы. Не переживай, мне всего лишь нужна чужая кровь. Ой, вот только возмущаться не надо! Я, в принципе, могу и какой-нибудь энергией обойтись, магической, например. Вообще-то, я не привередливая. И непродолжительная диета фигуре даже на пользу. Ну как, договорились?»
— Фигуре? — драконица попыталась отыскать «фигуру» у кинжала.
«Фигурально выражаясь. Если тебе, конечно, понятен смысл этого высказывания».
— Понятен, — пождала губы Линда. — Но чужой крови у меня нет. У меня только своя.
«Сойдет».
— Что-о?!
«Ой, ты что, шуток не понимаешь?»
— Таких, нет! — твердо заявила Линда. Но сразу же пробормотала, — … хотя ментальная защита…
«Зови гномика! Пусть соединяет нас», — мгновенно сориентировалась Ликанта.
— Так… он… его нет.
«Не поняла», — в «голосе» клинка явственно прозвучала угроза, — «Как это нет? Вы куда его дели?»
— Это я, — драконица опустила голову. — Это я виновата, что он туда пошел.
«Ты нормально разговаривать умеешь? Куда туда?»
— В архив… И погиб…
«Какая чушь! Если бы он погиб, я бы знала».
— …не погиб?.. — робко обрадовалась драконица, — ты… думаешь, он жив?..
«Я не думаю, я знаю. Мы чувствуем друг друга. В смысле мы - Ключи. Гномик жив и даже здоров. И даже совсем недалеко. И ханурчик вместе с ним. А что за архив такой?»
— Там время останавливается. А он туда пошел… Значит, он вернется… — Линда с возрастающим интересом разглядывала клинок, и вдруг спросила. — Слушай, а без него никак? Я хочу, чтобы у меня тоже было настоящее оружие!
«Надо же. И давно это с тобой?»
— Только что.
«Заметно…. Н-да, скучно не будет. Хотя, ты же меня слышишь. Непонятно почему, но слышишь. А это значит, что гномья магия нам с тобой не нужна. Странно, конечно. Ну, да ладно, договорились, буду я твоим настоящим оружием».
— И?..
«Просто подними меня с пола».
Немного погодя девушка уже копалась в полетном мешке Тишана, поддавшись доводам Белого Ключа, что уж эта вещь, в смысле вещмешок, точно не гномья. А значит поискать там, чем привязать новоприобретенное оружие к поясу не зазорно. Мысленно попросив прощения у "гномика", драконица нашла в бауле веревочку и едва успела подвязать Ключ к поясу по принципу «лишь бы не сильно болтался», как створки двери распахнулись. Так резко, что драконица подпрыгнула.
— Ты здесь? — Тим дышал тяжело, словно летел три часа без перерыва. — Быстрее! Твой отец бросил вызов Доху! На право власти! Никто ничего не понимает! Ты должна его остановить!
Линда дернулась к дверям, но неожиданно замерла на месте.
— А ты думаешь, я смогу?
Неуверенность в ее голосе Тиму не понравилась и он заорал:
— Ты что! Не понимаешь! Они будут драться! Ты должна…
— Подожди, — драконица вдруг нахмурилась, — а что ты? Ты же его ученик. Лучший! А все остальные? Вы не сумели? Вы его отговаривали?
Тим на мгновение замешкался, но тут же схватил ее за руку.
— Ты не понимаешь. Они собираются драться по-настоящему. До смерти! Ну чего ты как пенек стоишь? Бежим!
3
Закатное солнце высветило золотом желто-бурые сбросы скал, лизнуло сиреневыми тенями крепостную стену, уходящую далеко за взхолмленный горизонт, и нехотя задело малиновым краем полоску красных песков. Над смотровой площадкой темнеющее небо зажигало пока еще редкие, крошечные звезды.
Собравшиеся на узком длинном карнизе оборачивались, поспешно уступали дорогу парню с девушкой, торопливо пробиравшимся к терассе, и приглушенный гомон следовал за ними осторожной волной. Тим и Линда проскочили к истёртому тысячелетними ветрами парапету, где на площадке, в нескольких шагах друг от друга стояли двое обнаженных мужчин и, казалось, не замечали вокруг ничего.
Страх, непонимание, удивление невидимыми сгустками плескались в пространстве, но никто не пытался ни подойти к старшим драконам, ни спросить причину так внезапно вспыхнувшей ненависти.
Никто.
Набрав полную грудь воздуха, Линда уже было закричала отцу, но ее вдруг кто-то обнял и отдернул назад.
— «Тише, девочка», — прошептали сзади, — «ты уже ничего не изменишь. Так надо».
С ней говорили прямой речью, чтобы слышала только она, и Линда задергалась птицей попавшей в силок.
— «Милия!!! Отпустите меня сейчас же! Немедленно! Я должна их остановить! Папа ни в чем не виноват! Это я! Это я виновата! Это я такая!»
Но старейшина девятого дома только крепче прижала девушку к себе.
— «Линда, девочка, ты ни в чем не виновата. Но уже поздно. Дох получил вызов и не имеет права отказаться, а для твоего отца единственная возможность остаться в живых это стать Правителем. Он считает, что тогда избежит наказания».
— «Так вы… знаете?»
— «Мы же драконы, Линда. Мы старые драконы. Все старшие уже знают».
— «А если Правитель убьет папу?! Так нельзя! Он не может…»
— «Он может. И это будет лучшее, что он может сделать для Сайма».
Линда опять заколотилась в объятиях старшей.
— «Папа тоже может убить Правителя!» — отчаянно «крикнула» она, понимая, что ничего изменить уже невозможно.
— «Да. Он тоже может убить Правителя», — спокойно согласилась Милия. И также спокойно добавила. — «Но если это произойдет, его убью я».
Линда вздрогнула.
В следующий миг чудовищный порыв ветра чуть не сбил обеих дракониц с ног, а толпа на карнизе попятилась, еле устояв. Звериный рев обрушился на вечерние горы. Две огромные черные тени ворвались в небо, вцепились друг в друга когтистыми лапами, и потерялись наверху в алом пламени, окутавшем их гибкие силуэты.
4
Белый шальной сверкающий сгусток света летел вниз - на скалы, на площадку, на толпу, на стену... За ним второй, такой же раскаленный, несущий огонь и жар… Третий… Четвертый… Толпа колыхнулась. Толпа побежала. В стороны. Вниз, внутрь, в скалы, в пещеры, в крепость… лишь бы успеть. Лишь бы не попасть в это расплавленное пекло, в эту пляску огня, взрывающего камень.
Две совсем крохотные фигурки остались внизу. На маленьком карнизе.
Одна на коленях, плетьми опустив руки, молилась о чем-то, глядя безумными глазами в небо. Вторая стояла рядом. С пугающим спокойствием вглядывалась вверх, в ревущий огненный ужас.
Женщины не замечали ничего, кроме двух черных чудовищ, мечущихся в бесконечной небесной выси среди сполохов синего пламени. Не замечали сферы, вдруг вспыхнувшей вокруг них. Сферы зашипевшей, заискрившей радужными разрядами, остановившей раскаленные осколки и рвущиеся лепестки огня перед их лицами.
5
Когда-то давно, очень давно, не было для драконов высшего счастья, чем бой.
Ради битвы они появлялись на свет, в битве они умирали, сгорая дотла. В их пламени кипело небо, плавились камни, на месте лесов оставалась обугленная земля. Им было все равно что впереди - вражеский лагерь или город полный радости и красоты. Или впереди только один - твой личный, лучший, вечный враг!
Все едино для несущего огонь.
Важно только одно - ненависть. Кристально чистая, безраздельно тебя поглощающая, сжирающая всё твое существо, заставляющая жить ради нее одной.
Они перестали быть людьми. Кто такие люди? Им не было до копошащихся внизу букашек никакого дела. Их распирала ненависть, такая же древняя, как они сами. Враг был здесь, перед лицом, перед глазами, перед сердцем. Враг, готовый растерзать твой пепел лишь за одно твое присутствие в этом огромном, в этом бесконечном мире. Враг так же быстр, как ты, так же силен, как ты. И его глаза так же, как твои полыхают раскаленными углями ярости. Достать! Подловить! Зацепить! Схватить! Сжечь! Едкий дым заполнит ноздри, и нечем будет дышать. Пусть! Что тебе дым?! Ты сам полон им до хвоста! Твои клыки и когти режут сталь, что тебе сталь?! Шкура врага - вот желанная цель! Брызнувшая алмазными пластинами чешуя! Зазвеневшие лопнувшими струнами жилы! Обвисшие ошметки порванных крыльев! И перепонки, сожженные с одного выдоха! Выдоха длинного, на последнем пределе, когда горит собственное горло, когда внутренности сворачиваются от жара, когда с криком боли и торжества падаешь сам, видя, как враг горелым комом несется к земле…
И падает, сотрясая горы вокруг.
Бой смертельный молниеносен. Как вспышка света. В нем нет жалости. И не может быть. В нем нет красоты, нет памяти, нет триумфа, нет ничего. Кроме ненависти. В смертельном бою она одна властвует, холодная, безбрежная. Всё остальное потом. За гранью, которую ты переступил. Или не сумел.
Если остался жив.
На узком карнизе не было никого. Как не было карниза, площадки и части стены. Почерневший, оплавленный камень лавой опадал на дробленый щебень.
Поверженный дракон черной глыбой лежал у подножья Стамбута, и ночной сумрак тихим одеялом укрывал его прах.