Дали туманные

11

После ухода Жаклины Красноморов снова потерял ощущение времени. Он и спал и одновременно бодроствовал, отгонял навязчивые, набегающие друг на друга видения и о судьбе своей размышлял. Если все миром кончится, хорошо бы уйти подальше за городскую черту и поселиться одному в отшельничестве, а, может, и новые захоронения разведать, там и книги найдутся и даже - теперь он знал точно - пища на черный день. И Микешу можно было бы на эту вольницу взять, ежели согласится. Без людей оно, конечно, несладко придется, но вдруг удастся составить новую общину и жить без указаний...

Где-то за стенами острога назревал глухой шум. Красноморов прислушался - он распознал слитный гул множества голосов, над которым время от времени вздымались звонкие всплески выкриков. Красноморов почувствовал голод, но его, похоже, кормить и не собирались.

Громыхнули шаги за дверью, в закут вошли курсанты, давешние ли, другие, Красноморов не мог определить, потому что они были замотаны сетками по самые глаза. Красноморов вывели в коридор и потащили, выворачивая руки.

Через некоторое время он вдохнул морозный воздух и почувствовал острый запах еловых досок. Красноморова подняли на помост, наспех сколоченный на городской площади и запихнули в огромную металлическую клетку.

Внизу волновлась толпа. С первого ряда со злобной скорбью смотрели вдова и дочь Букреева. Их лица, обрамленные черными платками, выглядели бледными треугольниками. Рядом примостилась сморщенная желтокожая Гегемона, прятавшая руки в огромную меховую муфту. Где-то в задних рядах Красноморов узнал нацеленные на себя испуганно смотревшие из-под платка глаза Жаклинки. Встречались и другие знакомые лица, теперь отчужденно-злобные, застывшие в заинтересованном ожидании. А вот никого из технарей Красноморов не разглядел. И Микеши не было тоже. Ну, слава богу, подумал Красноморов. Нечего Микеше при его позоре присутствовать. Как-нибудь и сам справится. Да и что хотят-то от него? Поди, судить будут. Невиновного-то. Ну, дела.

В центре площади, неподалеку от помоста, стоял дубовый стол, покрытый зеленым сукном. За столом сидел мало знакомый Красноморову Ефим Кудряш, приходящийся троюродным дядькой его матери. Кудряш носил смешное и малопонятное, но почему-то почетное прозвище "полковник". Прославился Кудряш тем, что лет тридцать назад, еще в пору белоголового детства Василия, он отловил двух диковинных тварей, неизвестно откуда появившихся в речке Белке ниже плотины небывало жарким летом. Твари, каждая по метру длиной, были покрыты толстой с наростами кожей, их морды оканчивались кровожадно острыми зубами. Впрочем, твари эти вели себя весьма не агрессивно и чуть ли не с готовностью сдались в руки Кудряшу. Потом, много лет спустя, время от времени вспыхивали споры, откуда эти твари могли взяться. По старым книгам определили, что это так называемые крокодилы, никогда прежде (в том числе и до Обновления) здесь не водившиеся. А спорили о том, являются ли эти крокодилы мутантами - вырожденцами, иными словами, уродцами или же они по каким-то неведомым водным путям попали сюда из жарких и далеких стран - благо лето стояло на редкость знойное. Крокодилов поначалу выставляли на обозрение, но бедняги вскорости сдохли.

По правую руку от Кудряша Красноморов заметил высокую серую папаху Бурова-Каурова. Место слева занимал глава городского лабаза, тоже мало известный Красноморову человек.

Над гудевшей и волновавшейся толпой поднимался пар. Кудряш встал и, рубанув рукой воздух, громко произнес:

- Господа! Прошу внимания, господа! Мы собрались здесь, чтобы внимая гласу нашего многострадального народа, раз и навсегда избавить Город от страха и опасности, о которых, как невинное дитя, не подозревая, он пребывал в неизвестности столько лет. Глас народа - глас божий! Кто желает высказаться, господа?

Толпа заволновалась. Лица букреевских женщин скорбно застыли. Потом в рядах началось шевеление и к столу, возвышавшемуся над утоптанным снегом, стали подталкивать Гегемону Маркеловну.

- Господа! От имени народа слово предоставляется нашей старейшей и уважаемой горожанке госпоже Морозовой-Фрост.

Гегемона громко высморкалась в извлеченный из муфты платок и шагнула к столу.

- Давай, старая, не тушуйся!

- Хватит, натерпелись...

- Чего лыбишься? - закричали Красноморову. - Сиди теперь в своей клетке.

- Зверь - он и есть зверь...

- Скажу как на духу, - проскрипела Гегемона.

- Громче говори, старая! Громче, - закричали в толпе.

- Как на духу скажу, чтоб мне с этого места не сойти. Он порчу навел на нашего кормильца! Он убийца! Предлагаю лишить вырожденца жизни.

- Лишить... - подхватила толпа. - Лишить...

В задних рядах толпы поднялось волнение.

- Несут... Несут...

И действительно, двое курсантов волокли парусиновые носилки, на которые был навален целый ворох шуб. Около стола носилки опустили. Шубы зашевелились, из-под них показалась медвежья голова следователя по фамилии Гриб. Физиономия Гриба выглядела скорее испитой, нежели болезненной, что подтверждал и неуверенно шарящий в поисках фокусировки взгляд страдальца.

Наконец маленькие медвежьи глазки, прикрытые стеклами очков, нащупали Красноморова.

- Это преступник, господа. Он заслужил наказание, - прохрипел следователь и бессильно упал на носилки.

Толпа взвыла.

На помосте рядом с клеткой оказались люди. Красноморов сжался. Вообще-то он не считал себя трусом, но, может быть, жизнь и не ставила его в условия, требующие особой смелости. И он совсем не представлял себя один на один с разъяренной толпой.

- И откуда берутся такое ироды? - кричали в толпе.

- Известно откуда... Ученые, так их перетак... технари - одно слово!

- Позакрывать эти лабораториумы надобно! И немедля! Выжечь гнездо змеиное!

Помост трещал под тяжестью стремившихся влезть на него людей. Страх перед толпой парализовал Красноморова. Он как-то отстраненно, как наблюдатель извне, полумал: кто эти люди? И почему они так озлоблены? Кто они, эти курсанты, тупо исполняющие чужие приказы, не мысля, не вникая; лабазники, селяне, понаехавшие на столь редкое и невиданное событие, как гражданская казнь? Или тружане с мукомольного завода... Откуда такая неистовая ненависть слепая ненависть к Красноморову, которого они в глаза прежде не видели? И даже не к нему лично, но к представителям науки, к знаниям. Красноморов с удивлением отметил, что никогда не интересовался социальной структурой Города за пределами научного круга. А надо бы... Ведь этих людей особо не просвещали.

- Это он в Беличьем порчу навел, - услышал Красноморов, - а потом, когда его раскусили, кормильца истребил...

- А может, не он один такой? Надо бы и сообщников укокошить.

- В шахту старую его...

- И следователя чуть на тот свет не отправил, - не унимался кто-то.

- Огонь возле клети, и дело с концом!

- Гей, парни, дрова ташши!..

На миг Красноморову увиделось бледное застывшее личико Жаклинки. Курсанты и мужики из толпы пытались стащить клетку с помоста. И дрова уже волокли...

- А ну, стойте! - неожиданно для себя рявкнул Красноморов. Он с удивлением заметил, что толпа застыла. Жещины закрыли руками лица. - Стойте, горожане и тружане! И слушайте! Что это вы клеток понаставили да сеток понавешали? А ежели я в самом деле посыл вам устрою? А? Настоящий! Кто научил вас, что посыл имеет электрическую свойственность? Кому ваша сетка г... нужна? Настоящий посыл преград не знает... Боитесь? - В толпе раздался тонкий то ли бабий, то ли очень испуганный мужской вопль. - Убивайте! Только я и после смерти своей вам буду страшен, оттого, как являться стану в каждый дом и совесть вас ночами темными заест да страх за содеянное...

К удивлению Красноморова толпа стала неслышно редеть. Внезапно стоявшие на площади люди развернулись и, расталкивая друг друга, оттесняя замешкавшихся, бросились к боковым проулкам. Люди давились, теряли галоши, кто-то упал, поднимать его не стали. Последними убегали, подметая снег длинными черными юбками вдова и дочь Букреева и припадающая на левую ногу скрюченная Гегемона.

На площади осталась только Жаклина. Молодец девка, восхищенно подумал Красноморов. А ведь такую и впрямь можно было бы в жены взять. Только не для него это... Теперь жизнь полностью поломалась. С внезапно нахлынувшей тоской Красноморов вспомнил размеренный порядок лабораториума... А Микеша? Не пришла все-таки...

Жаклина поднялась на помост и попыталась просунуть руки сквозь прутья решетки.

- Василий Егорыч!.. Родненький... Ну и молодец же вы... Я так за вас боялась...

Красноморов почувствовал на своем лице несмотря на мороз испарину.

- Это ты молодец, Жаклинушка... Не ожидал от девки такой смелости... Только не реви... Ладно?

С замком клети Жаклина справиться не могла. Бессильно плача, она трясла прутья, ей удалось найти место, где они стыковались и Жаклинка пыталась их разнять. Замок на клеть повесили кодовый - не иначе как из захоронки. Но угадать код - это почти невероятно. И сбить замок Жаклине было не по силам.

На площади давно уже не осталось ни души. Незаметно подкрался вечер - тихий и отчаянно холодный.

- Иди, Жаклинушка, милая, иди...

- Да ни за что на свете, Василий Егорыч... Чтобы я вас здесь бросила...

Вдалеке, со стороны примыкавшего к казенным строениям проулка, послышалось слабенькое, но с каждой минутой нарастающее тарахтенье вездехода.

- Беги, - шепнул Красноморов, - тебе-то за какие грехи?

Побледневшая Жаклина покачала головой, но уступая просьбе Красноморова, нехотя спустилась с помоста и замерла, вслушиваясь.