Дагиды

Парк

Сабине надлежало пересечь парк два раза в день после полудня. Не по всей длине, а наискосок: вход со стороны аллеи каштанов, выход – к памятнику капрала Муратори. Она делала это регулярно с понедельника по пятницу, согласно английскому регламенту променада. Пересекала парк и возвращалась той же дорогой.

В принципе она могла пройти аналогичное расстояние, обогнув парк по дуге, но предпочитала углубиться в маленькую лощину, поросшую густыми деревьями, – бывшее приватное владение, рассеченное на куски: муниципалитет отобрал последние гектары в пользу зеленой зоны.

Дорожки, посыпанные гравием, содержались в идеальном порядке. Когда после грозы на территории оставались ямки и выбоины, а к тому же проступали известковые породы, служители быстро все налаживали. На некоторые лужайки запрещался доступ собакам. На скамейках, как водится, дневными часами болтали пенсионеры, а вечером ласкались влюбленные. Словом, вполне банальный городской парк. К деревьям были привешены опознавательные желтые таблички: «Береза – Betulla», «Клен – Acer», «Ясень – Fraxinus»… Урны для мусора, сарай для инструментов, потайные уголки за высокими кустами, где маленькие девочки могли спокойно делать пипи… Все как полагается.

Но однажды прознали, что на какую-то женщину вечером напали. Сабине предложили изменить курс. «По крайней мере, если хочешь гулять по-прежнему, – прибавил отец, смеясь, – не забудь захватить большой нож».

Неосторожные слова. Сабина много дней размышляла над ними, поскольку пришлось теперь огибать парк, а ей хотелось совершать привычную прогулку. Случай с нападением не столько ее напугал, сколько заинтриговал. Что могло произойти с этой женщиной, которую она принимала скорее за дуру, чем за несчастливицу? Украли сумку? Ударили? Раздели, расцарапали физиономию или что-нибудь еще похуже? Сабина тщетно приставала к матери и служанке.

– Не ходи в глубину, – говорили ей. – Не забивай голову ерундой. Огибай парк, и ничего не станется.

Но все это очень занимало Сабину. Как и всякая умная девочка, она отличалась пылким воображением и неуемным любопытством. Она больше страшилась скуки, нежели неизвестности.

К тому же ей так хотелось возобновить традиционный маршрут. Она перестала спорить – к чему? – но приняла собственные предосторожности.

Прежде всего, должно воспитать в себе определенное чувство опасности. Ничего нет глупей – она это знала – безоглядной уверенности. Всегда надо быть готовым к любой неожиданности, уметь рисковать, но рассудительно рисковать. Она разыскала в ящике шкафа забытый невесть когда нож своего деда-лесника. Охотничий нож со стопорным вырезом и роговой рукояткой. Лезвие – длинное и заостренное – освобождалось нажатием на полукольцо. Раскрытый, он внушал больше страха, чем кинжал. Гладкая рукоятка была не слишком велика для маленькой руки. Сабина испытывала неведомое доселе наслаждение, ласкала лезвие кончиками пальцев, сжимала в ладони этот чуждый, длинный, плавно закругленный предмет.

Она любовно чистила лезвие, полировала роговую рукоятку, смазывала стопорный вырез, с удовольствием взирала на угрожающе занесенную кисть, без устали наблюдала, как после щелканья пружины из тайника выпрыгивает сверкающее стальное чудо…

И Сабина вернулась в парк. И даже осмеливалась проникнуть в область, где почва была более вязкой и трава росла не так густо. Из щелистого дна старого порфирового бассейна давным-давно утекла вода, и маленький ручей пробился в низину. Там Сабина часто играла в раннем детстве. Однажды она увидела посреди камней, образующих брод, нечто удивительное: в прозрачной воде на гравии лежал кругляшек теплого ярко-красного цвета, напоминающий солнце на глубоком закате, – это была пастилка в белой пластмассовой скорлупке. Но когда Сабина, вымочив рукав, достала ее и положила на ладонь, она растеклась подобно свежей крови и медленно закапала с пальцев. Сабина тогда поморщилась и убежала. И сегодня она вспомнила вдруг о своей детской находке, о жестоком разочаровании, вспомнила, как удивительная штучка стала вдруг кровоточить, бледнеть и пропала совсем.

В отдаленной части парка было сумрачно и неуютно. Шум города мало слышался здесь и тени наступали – темные и угрожающие. Среди кустов рыскала черная гладкошерстная собака, ее гибкий хвост дергался резко и противно. Пожилая женщина с отвислой грудью пронесла разные объедки для бродячих котов, – Сабина видела ее прежде, но сейчас почему-то едва признала. Старая симпатичная чудачка показалась ей сейчас омерзительной ведьмой. Толстый, задыхающийся сторож в грязной фуражке, торопящийся последний раз обойти территорию, стал подозрительным свидетелем зловещих встреч. Влюбленная пара в довольно зрелом возрасте, которая с трогательным бесстыдством демонстрировала свое право на полное одиночество, бросила ей озорной взгляд и странную улыбку. Служанка врача-дантиста, томная и красивая испанка, корпулентность коей пленяла многих пациентов, вдруг поднялась и распустила шиньон. Проходя мимо, эта каналья ни с того ни с сего подмигнула Сабине. И, наконец, старичок – завсегдатай парка – скромный, невзрачный, юркий… Она чувствовала, что у нее со старичком давно уже установилась какая-то смутная связь, хотя ни разу онине обменивались ни словом, ни взглядом. Она придумывала для него всякие прозвища: «филин», «пилюля», «папаша Вик». Она чувствовала его внимание и даже подозревала в шпионстве, ведь он при встрече отводил глаза. Обычно он семенил мелкими шагами и всегда располагался в самом отдаленном углу парка, где почти никто не гулял и где начинало темнеть сразу после полудня. Он словно бы ждал Сабину, наблюдая за ней исподтишка, надеясь, что в один прекрасный день она к нему подойдет.

На сей раз, заметив ее, он пошел навстречу бодрым шагом, словно вдруг куда-то заторопился, и в показной своей спешке чуть не столкнулся с ней. Вероятно, это была простая случайность, но, пытаясь разминуться, они уклонялись в одну сторону: он влево – она вправо, он вправо – она влево.

Сабина расценила это как провокацию, но реальной опасности не ощутила. Что можно ожидать от худого, нервного и, по всей видимости, беззащитного старика? Однако он ей, пожалуй, улыбнулся. Лицо морщинистое, темно-желтое, словно старая слоновая гость, уши вытянутые и прижатые. Что-то лукавое и хитрое было в этом лице – такие лица часто встречаются у пожилых людей, которые привыкли лгать на всякий случай и по любому поводу. Когда они в конце концов разошлись, Сабина посмотрела ему вслед. Он шел быстрым, уверенным шагом, опустив руки в карманы длинного, слишком свободного дождевого плаща.

Встреча на следующий день с маленьким странным человеком не дала ничего нового. Неизвестный прошел безразлично, занятый своими мыслями, и даже не взглянул в ее сторону. Она обернулась, несколько удивленная, и он, словно чувствуя ее разочарование, остановился и тоже обернулся. Вероятно, ждал какого-либо жеста, конкретного выражения любопытства. Ей показалось, что он слегка кивнул, и она невольно наклонила голову. В последующие дни он не появлялся в парке, и ей стало недоставать атмосферы смутного, интригующего присутствия.

Сабина постепенно привыкла к своим страхам. Она вобрала их в свое бытие – можно сказать, пропитала ими душу. Нынешние прогулки в парке привнесли в ее жизнь нечто секретное и угрожающее: перед ней раскрылась иная вселенная, которая околдовала едкой, неведомой радостью. Она и не подозревала ничего подобного несколько недель назад.

Этим вечером ее нервы были особенно возбуждены. Что-то зловещее вползло в парк, блуждало среди кустов и скамеек. Ее медленные шаги по дорожке, казавшейся сегодня особенно твердой, рождали чуждый призвук в обычном резонансе. Дыхание стало прерывистым, словно у зверька в западне. Ветерок, лениво шелестевший в листве, вдруг засвистал, подобно взмахам бича. Тоскливая луна безобразного цвета мыльной пены пряталась в густых и тяжелых облаках.

Сабина ощутила себя совершенно одинокой. Она, в сущности, всегда была одинокой – домашние относились к ней безразлично. Ее не понимали, да она этого и не жаждала. Ей нравилось оставаться загадочной, холодной, независимой, способной жить как заблагорассудится и полагаться только на себя. «В конце концов, – думала она, – мне никто не нужен. Меня не любят, а я не очень-то нуждаюсь в их любви. Мою гордость и одиночество они считают признаком раздражительного и злого нрава».

В последние вечера она часто рассматривала себя в зеркале, перед тем как лечь спать, и в принципе оставалась довольной. Ей нравился выпуклый, словно у куклы, лоб, маленький влажный рот, где таилась розовая нежность резвого язычка. Подбородок, правда, резковат, а груди еще совсем детские. Напрасно она взвешивала их в ладонях – они не весили ничего, упрямо держались на своем месте и проявляли только минимальное волнение. Плоский живот с маленьким смешным пупком убегал вниз совсем незаметно и рождал дискретную треугольную тень. Бедра, напротив, явственные и хорошо развитые, ноги сильные, с чересчур большими ступнями. Более всего ее печалил плохо сформированный ноготь большого пальца правой ноги, особенно когда приходилось идти купаться. Но за исключением подбородка и ступней, все обстояло недурно.

Что-то зашевелилось, зашумело в кустах. Сабина вздрогнула, повернулась, беспокойная и решительная. Нащупала в кармане нож, выгнула локоть, чтобы лезвие прошло вверх, крепко прижала рукоятку ладонью и запястьем, чуть наклонила корпус – острие коснулось предплечья. Неподвижная, напряженная, внимательная, Сабина чувствовала себя тем не менее свободно и отрешенно.

Судьба шла навстречу. Выпорхнув неизвестно откуда, занятный старичок оказался в нескольких шагах от нее. Он держал руки в карманах плотно запахнутого плаща.

– Добрый вечер, – заявил он с хрипотцой и проглотил слюну.

Сабина не сделала ни единого движения, хотя могла продолжить путь, или свернуть в сторону, или вернуться к аллее каштанов. Она оставалась неподвижной и, сознавая неопределенность своей позиции, резко подняла голову и с вызовом посмотрела на одинокого пожилого человека. Сумерки сгустились, встреча происходила под высоким фонарем: лампа колебалась от ветра и лишь бегло освещала место действия.

– Добрый вечер, красоточка, – повторил старик и приблизился на шаг. – Я принес тебе конфеты.

Какое право он имел так с ней разговаривать? Сабина покраснела от подобной фамильярности. Лоб и ладони покрылись влагой.

– Да, конфеты, – продолжал старый любезник. —Ты, надеюсь, не боишься меня? Мы ведь с тобой давно знакомы.

Она хотела закричать, что ей наплевать на его конфеты, что она ненавидит сладости, что он ей докучает и ей не хочется его больше видеть. Но какая-то неизвестная сила словно предписала ей молчание, и она стала пленницей роковой секунды. В глубине ее существа словно разматывался мрачный ледяной клубок: решение было принято – сегодня или никогда.

Старичок подошел совсем близко. Он был одного роста с ней. От него пахло одеколоном. Он хрипло хихикал.

– Красоточка, – он медленно протянул пальцы к ее щеке. – Какие у тебя черные и сердитые глаза.

Обрывки непонятной фразы мелькнули у ней в мозгу. Она лишь предчувствовала смысл этой фразы – кажется, о том, что ничего невозможного нет. Она сделала два выпада с быстротой дикого зверя. Старик схватился за живот, застонал и согнулся пополам. Глаза сощурились, губы раздвинулись – лицо выражало удивление и нечто вроде укоризны.

Сабина отпрыгнула. Она продолжала держать свое оружие. В мигающем свете лампы кровь на лезвии ножа то сияла, то чернела. Кровь текла по запястью, капала с пальцев. Старик упал на колени, потом рухнул набок и остался лежать в такой натуральной и удобной позиции, что казалось, будто бы он полностью ответил на главный вопрос своей судьбы.

Она склонилась, вдруг ужаленная паникой, и похлопала его по щеке онемевшей ладонью:

– Месье! Это ничего… Очнитесь, я сейчас позову врача. Подождите, прошу вас, подождите…

Но «филин» не хотел ждать. Он умирал. Сукровица проступала на губах и потекла на подбородок. Пленка затягивала глаза.

Кто-то бесшумно выпрыгнул позади Сабины, схватил за лицо и втиснул в рот тряпку. Ей выкручивали руки. Чуть не сломали. Боль была адская. Несмотря на сопротивление, ее грубо потащили в кусты. Что-то резко стрекануло по голым ногам. «Остролист», – подумала она.