Да не убоюсь я зла

18

Лют едва сдерживался, что бы не передергиваться от омерзения: атмосфера, сам воздух давили на плечи, впивались в мозг сотнями игл, стягивали грудь, не давая глотнуть воздуха вдоволь. Все его чувства просто вопили в голос своему хозяину, что отсюда следует держаться подальше. Как могут люди здесь жить… Не эти, а обычные люди: многочисленная прислуга. Хотя, место теплое, а такой обостренный нюх, отнюдь не у каждого… А здесь пахло бедой так, что кружилась голова.

Против воли, Ян не мог отделаться от мысли что будет, например, с этой бойкой вертлявой девицей, то и дело пополнявшей его кружку, когда сюда ворвутся борцы с нечистью. Девизом таких, как они в любом краю было: убивай всех, а зерно от плевел отделит сам Господь. Конюх или кухарка не представляют никакого интереса, а для костров хватает кандидатов поважнее.

Если Хессер рассчитал правильно, ему нужно пережить здесь одну ночь. Завтра не только канун Дня всех святых, но будет нужное положение планет. Он мог бы сделать все уже сегодня ночью, однако приказ был недвусмысленным, да и графини еще нет… Значит ждать, как бы невыносимо это не было.

Лют поднялся, увернувшись от девицы, норовившей мазнуть по нему крутым бедром.

Что хуже — безалаберность или самоуверенность? Предоставленный себе, он сомневался, что ему сразу же безоговорочно стали доверять, просто видимо сочли, что навредить он не сможет. И снова приходилось признать правоту своего заклятого врага: ему самому ни в каком угаре не могло привидеться, что он будет сотрудничать с инквизицией. Вот уж действительно лучшей кандидатуры на роль лазутчика подобрать было трудно: как не поверить, что разбойничий атаман и отщепенец-оборотень ради собственной выгоды готов на что угодно. Хотелось набить самому себе морду, вспоминая Уриэля… Рассуждая трезво, шансов на его спасение нет. Тем более, что если шатание Яна по двору, от кухни к караулке, треп со слугами и солдатами — выглядели абсолютно естественно, то сомнительно, что бы его пригласили в графские покои.

Хоть бы Марта взялась за ум и гнала бы куда подальше — одним камнем на душе было бы меньше. Ему надо выжить, выбраться, и вернуться за отцом Бенедиктом, — не позволять же, что бы за его похождения расплачивался такой человек!

Лют потянулся с хрустом и устроился на выданном ему тюфяке. Но стоило только уснуть поглубже, как в сон ледяной струей стремительно ворвалась тревожная нота.

Страх, боль, отчаяние ударили в сердце холодным железом… Даже не просыпаясь Ян удивился: кошмарами он не мучился. Всплеск — Лют резко вскидывается, не понимая, что это было: словно взмах ресниц и вниз срывается одинокая слеза… Жуткое ощущение, когда на смену потоку разверзается сосущая липкая пустота… Сон, как рукой сняло!

Наваждение оборвалось вместе с сонливостью, а Ян долго еще не мог перевести дыхание. Вокруг все было спокойно, но это было спокойствие жухлой листвы, прикрывающей наточенные колья. Впервые Люту стало по-настоящему страшно. Он сам сунулся в капкан, почти позволил одеть на себя ошейник… Что дальше?

Сомкнуть глаз так больше и не удалось. Вынужденное безделье, растянутое ожидание тяготили больше, чем самые бешенные стычки, преследования и прочая кутерьма, но иначе было нельзя. Однако терпение, как и смирение, никогда не были его сильными качествами. Скрипнув зубами, Ян отправился в караулку, еще издали уловив характерный стук костей, что б хоть как-то убить время, а заодно и примелькаться.

«Холодно… как холодно…» Уриэль лежит, прижимаясь щекой к полу, открывать глаза не хочется, да и не за чем — он все слышит и так: шаги, звук отставленного бокала… Рубин никуда не уйдет — значит, ночь будет долгой… Тем более, что теперь можно не церемонится, ведь он должен прожить лишь до следующей ночи — меньше суток.

Легко ли знать, что ты жив только потому, что назначенный час еще не настал, потому что тебя просто некем заменить, ведь произведшая тебя на свет ведьма, после этого стала бесплодной — такая досадная нелепость, когда разрушенная матка становится препятствием для запредельных по масштабу планов! Иногда он жалел, что не умер тогда же, что его сразу не пустили на ингредиенты для зелий.

Как сейчас… Уриэль молился бы, что бы эта кошмарная ночь кончилась быстрее, если бы следующая не была последней. Даже инквизиторы милосерднее — перед костром, могут удушить.

Страшно. Страшно знать, что даже смерть не будет тебе избавлением. Можно кусаться, огрызаться, а все равно страшно. Знать, что на смену холоду придет Геена и неволя пуще этой. Можно бы не верить, — а как, когда вот оно доказательство рядом, и он может дотянуться до сапог.

Шорох, манерный вздох — Рубин скучает. Рубин всегда скучает, особенно по ночам — Уриэль это слишком хорошо знает. Хорошо… хорошо, что Элеоноры нет, но сейчас он был бы рад и ей…

На него обрушивается волна чужой воли. «Это все, что тебе осталось, демон, в этом мы одинаковы, просто ты сильнее. Именно поэтому ты можешь делать со мной такое, когда людей приходится убеждать и соблазнять. Тебе наверное приятно чувствовать свою силу, утвердить хотя бы ее остатки…» Воля сминает и давит, влезая в самые заповедные уголки, ледяные пальцы выкручивают сознание, как чуть раньше тело.

«Нет! Не дам…» — Как ты смеешь, маленький выродок! Менее, чем ничтожество… Ты смеешь убегать, ты смеешь сопротивляться… — голос вкрадчив и нежен, только стальная хватка перекрывает доступ воздуха в легкие, — Что ты можешь понять… Что стоит низвержение в Ад, по сравнению с низвержением в мир?! Как можешь ты, оценить на сколько я жалок теперь?! На сколько слабо это тело?! Не зная ничего иного…

Кара! Куда уж хлеще: быть одним из червей в вашей куче перегноя! Пятнадцать лет: оказывается это очень долго!

«Быть человеком не так уж плохо! Только что такое быть человеком?…» Во рту вкус крови…

«Элеонора купается в крови, что бы сохранить молодость, а тебе нужна боль, чтобы становиться сильнее. Моя… Что такое боль тела, когда рвут на кусочки душу, подбираясь к самому сокровенному… Уйди!!! Мне есть, что помнить! Немного, но есть! И я не позволю тебе этого даже коснуться!» — Ого! — узкая ладонь гладит волосы с обманчивой лаской, — Из тебя может быть вышел бы толк! Какая жалость, что мы с Элеонорой связаны контрактом и я не могу пока выбрать никого другого вместо нее… А это значит… Ты ведь знаешь, что это значит.

Уриэль молчит. Давление, выворачивающее все существо на изнанку, становится невыносимым, и сознание плывет. Он уже не понимает, где он. Холодно…

«Сострадание и одобрение в темных глазах невозмутимого монаха… Марта, перевязывает ему ожог… Его держат сильные руки, можно положить такую тяжелую голову на крепкое плечо… Это бред, поэтому можно делать все, что угодно…

Даже просить… Ян, очень холодно… Ян!» Резкая боль оборвала грезы и вернула четкость восприятия. Рубин вывернул руку, заставляя разжаться кулак и открыть метку от креста.

— Забавно. Хм, и почему же она тебе так дорога? — голос шуршит на ухо перекатом металлических бусин в шкатулке.

«Зачем ты научил меня надеяться, Лют?!

Господи, какая долгая ночь сегодня…

Ты слышишь, Господи? Неужели тебе действительно угодно все это…»