Да ладно

Михаэль Энде Да ладно

Михаэль Энде — в прошлом актер, кинокритик, ныне один из ведущих мастеров западногерманской прозы, автор многочисленных книг, пьес, рассказов для детей и юношества. Его последняя фантастическая повесть «Бесконечная история» принесла М. Энде мировую известность и большое количество литературных наград. В активе автора Немецкая премия за лучшее произведение для детей и юношества (имеет интернациональный статут), Почетный диплом Х.-К. Андерсена и др. Переводился более чем на десять языков.

Это случилось не так давно. Сидел я после трудов праведных в ресторанчике, предвкушая сытный ужин. У меня просто кишки сводило от голода. Я заказал толстую сардельку, тарелку жареной картошечки и кружку пива.

В ожидании заказа я подумал: а не грех бы узнать, что в мире новенького. Я встал, перешел улицу и, купив вечернюю газету, сразу же вернулся. Но что я увидел? На моем месте кто-то уже сидел. Говоря точнее, это был ребенок.

С давних пор я взял за правило во всех случаях жизни вести себя с незнакомыми людьми учтиво, разумеется, и с незнакомыми детьми тоже. Я решил: раз он сидит на моем стуле, значит, даже не подозревает, что занял чужое место; и уж сделал это наверняка без злого умысла. Я подошел к нему, мягко похлопал по плечу и с предельной любезностью произнес:

— Простите, милый юный друг.

Я обратился к нему на «вы», хотя ему можно было дать лет семь-восемь. При этом он был чудовищных размеров. — Мне жаль, что я вынужден вас потревожить, — сказал я, — но вы случайно сели на мое место.

Огромный ребенок недоуменно взглянул на меня и ответил:

— Да ладно.

Сознаюсь, такой ответ меня обезоружил. Как ни крути, а по-своему он прав — ведь действительно в этом ничего худого не было. С тем же успехом я мог сесть и на другое место. Вообще, имея дело с детьми, не следует сразу же брать строгий тон. Я опустился на соседний стул и пробормотал:

— Надеюсь, я не помешаю.

— Да ладно, — ответил ребенок, благожелательно кивнув; он взял со стола мою газету и принялся читать.

Его можно понять, размышлял я. Откуда ему, в конце концов, знать, что я еще не читал газету и охотно сделал бы это именно сейчас. К тому же, будучи одним из тех, кто пишет книги, я не могу не приветствовать любую попытку совершенствоваться в чтении, особенно когда ее делают те, кто в этом не очень-то искушен. Огромный ребенок, как выяснилось, был для этого слишком мал, то бишь слишком юн. Он водил пухлым пальчищем по строчкам взад-вперед, вверх-вниз и так измял газету, что я стал сомневаться, останется ли на мою долю нечто удобочитаемое. С другой стороны, обижать ребенка никак не хотелось. По-этому я сказал с улыбкой:

— Искренне сожалею, дорогой друг, несколько позже буду рад предоставить газету в полное ваше распоряжение, дабы вы поступили с ней по собственному усмотрению, но сейчас мне хотелось бы ее прочесть самому.

— Да ладно, — буркнул огромный ребенок, продолжая свое занятие.

Угляди я тут хоть тень злонамеренности, я б этого так не спустил и дал достойную отповедь… Весьма кстати возник официант и поставил передо мной ужин и кружку пива. Пока я разворачивал салфетку, ребенок уже принялся за еду. Казалось, он проголодался несравненно сильнее меня — сосиска в мгновение ока уплыла в его гигантский рот.

— Кстати, ужин, — начал я с легким упреком, — я заказал вроде как для себя…

— Да ладно, — успокоил меня огромный ребенок, дожевывая сардельку.

Согласитесь, только изверг способен отнять пищу у голодного ребенка. Одно удовольствие было смотреть, с каким аппетитом он ел, кроме того, у меня появилась возможность бросить взгляд в измочаленную газету. Разглаживая газету, я вернулся мыслями к кружке пива… и вдруг увидел, что мой юный друг уже приложил ее к губам и пьет — залпом, до дна!

Не скрою, его поступок изумил меня, но все же я полагал, что имею право на легкое внушение — не ради себя, а ради его же здоровья. Пиво в таких дозах в столь нежном возрасте — чистый яд! Вот почему, придав голосу строгость, я заметил:

— Опасаюсь, милое дитя, как бы это вам не повредило!

— Да ладно, — заверил он миролюбиво, отрыгнув мне прямо в лицо. Звук был как из чрева бегемота.

Не хочется, чтобы кто-то подумал, будто у меня возникла хоть малейшая антипатия к ребенку, сделавшему это — разумеется — не со зла! Однако голод разбирал меня все сильней и сильней, а, наблюдая за жующим, сам сытым не становишься. Как на грех, у меня не было денег заказать еще одну порцию.

Дома, помнится, оставались хлеб с молоком. Сейчас бы мне и этого вполне хватило. Я расплатился и сказал огромному ребенку извиняющимся тоном:

— Очень жаль, но мне пора…

Я замер, ибо по лицу прочел, что это его безмерно огорчило. А огорчать детей — каждый знает — последнее дело! Поэтому я быстренько добавил:

— В другой раз буду душевно рад видеть вас у себя, но, к сожалению, сегодня у меня нет ничего такого, что могло бы представить для вас интерес.

— Да ладно, — выдохнул исполинский ребенок, явно повеселев. Он встал и вышел следом за мной.

Было уже темно. Пока мы молча топали по улицам, во мне росло беспокойство за моего спутника. Я внимательно посмотрел на него снизу вверх (он был минимум на голову выше), пытаясь понять, что у него на уме. Но я не заметил ничего, кроме благожелательности, да разве еще некоторой сонливости.

— Любезнейший юный друг, — начал я, — с вашей стороны необычайно мило, что вы решили пройтись со мной за компанию, но, думается, было бы разумнее препроводить вас кратчайшим путем к родителям. Для такого юного создания уже более чем пора. Я вижу — вы устали и не прочь бай-бай!

— Да ладно, — ответил удивительный богатырь и зевнул.

Уверен, что каждый со мной согласится: нельзя отвергать стремление ребенка сделать кому-нибудь приятное. Это же от чистого сердца. Представляете, как он расстроится, если его радушие будет жестоко отвергнуто. Посему я не произнес ни слова.

Жил я тогда один, в небольшом домике на городской окраине. Подойдя к дверям дома, я решился на ложь во спасение. Отлично знаю, что ложь в любом виде непривлекательна. Но мне подумалось: если сказать юному другу, что, по моим понятиям, детям в его возрасте не следует гулять с незнакомыми — тем более в такое время, — он, чего доброго, сделает вывод, будто я питаю к нему недружественные чувства. Это могло бы его вконец опечалить. Поэтому я с преувеличенным изумлением воскликнул:

— Это же надо — забыл ключи! Теперь в дом не попадешь!

— Да ладно! — ухмыльнулся огромный ребенок и, развернувшись, отступил на несколько шагов. У меня отлегло от сердца. Я хотел было предложить отвести его к папе с мамой, как вдруг догадался: это он для разбега отошел! Он стремительно шагнул и одним пинком высадил дверь.

В тот момент во мне зародилось сомнение: а не правильнее ли запрещать детям подобные вещи? Но было очевидно, что и на сей раз мой юный друг сделал это без злого умысла. Я счел возможным ограничиться легким упреком;

— Ну и ну! Дверь-то еще была хоть куда!

— Да ладно, — бросил великан и зашел в дом,

Я задержался, чтобы прийти в себя и стереть холодный пот со лба. Это, безусловно, была моя ошибка. Детей никогда нельзя оставлять без присмотра — тем паче в незнакомом доме, где они сами не найдут выключателя. Изнутри донесся оглушительный звон и душераздирающий вопль, от которого меня бросило в жар.

Я опрометью ринулся в дом, включил свет и увидел юного великана на полу — мокрого, в водорослях, среди осколков моего замечательного аквариума. Вокруг извивались, прыгали рыбки…

— Боже праведный! — возопил я вне себя от ужаса, заметив, что ребенок состроил плаксивую мину. — Ты не ушибся?! — Я до такой степени перепугался, что забыл обратиться к нему на «вы». Но моя фамильярность его не обидела. Мужественно проглотив слезы и улыбаясь, он успокоил меня:

— Да ладно!

Здесь мои воспоминания теряют стройность, поскольку события приняли бурный оборот. Помню, я выскочил с ведром на кухню — набрать воды для рыбок. Вернувшись, увидел, что огромный ребенок открыл платяной шкаф, вытащил мои костюмы и рубашки и вытирает ими пол.

«Это он не со зла, — пронеслось у меня в мозгу. — Наоборот, он хочет мне помочь». Собирая рыбок в ведро, я ласково втолковывал суперкинду, что костюмы и рубашки вовсе не затем, чтоб ими пол подтирать, они от этого пачкаются и рвутся.

— Да ладно, — изрек он бодрым голосом, желая показать, что уже не помнит свою оплошность.

Я метнулся на кухню, чтобы пересыпать куда-нибудь рыбешек: ведро срочно потребовалось для уборки. Еще не найдя ничего подходящего, я услышал из комнаты непонятный шум. Поскольку истошного вопля не последовало, я не придал странным звукам особого значения. Я хорошо знаю, что ребята не любят, когда их контролируют и делают по любому поводу замечания. Когда я вернулся в комнату, я наткнулся на шнур, который юный друг натянул от стены до стены, дабы подсушить рубашки и костюмы, при этом опрокинув и разбив дорогое зеркало и пару картин.

Я был тронут столь внушительным проявлением доброй воли. Вот только ребенок, стараясь, видимо, ускорить процесс сушки, развел посреди комнаты на коврике небольшой костерок, использовав бумаги с письменного стола. Сделал он это, несомненно, с лучшими намерениями. Откуда ему знать, что стопка бумаги на столе — рукопись нового, недавно законченного мною романа. Я стал выхватывать из пламени еще не догоревшие листки.

Юный друг незамедлительно последовал моему примеру: попытку спасти хоть что-то он, по всей видимости, принял за веселую игру, так как принялся с увлечением раскидывать по комнате тлеющие обрывки манускрипта.

— Стой! — крикнул я. Остановись! Ты спалишь весь дом.

— Да ладно! — заливался гигантский дитятя. Все дальнейшее произошло молниеносно. Я вызвал пожарных и потащил хохочущего ребенка по лестнице наверх — путь к выходу был уже отрезан огнем. Мы кое-как выбрались на крышу.

— Слушай, — прокричал я сквозь клубы дыма, — теперь будь умником, постарайся сделать все правильно! Сейчас мы спрыгнем!

— Да ладно! — гаркнуло феноменальное дитя. И мы сиганули вниз. С ним, к счастью, и впрямь ничего не случилось: он приземлился на меня, то есть сравнительно мягко. Я же сломал руку и ногу. Последнее, что мне четко запомнилось, когда прибыли пожарные, а меня несли на носилках к карете «Скорой помощи», — это циклопический младенец, возвышавшийся на фоне пылающего дома. Он приветливо махал мне. Не могло быть ни малейшего сомнения: все это он учинил не со зла.

Уже полмесяца, как я в больнице, конечности в гипсе. Эх, знать бы, сколько еще маяться, пока выпишут. Выйду — начну подыскивать новое жилье. Гардероб придется, обновить. Да и роман начать и кончить. Огромного ребенка я больше не видел. И, честно говоря, почему-то не стремлюсь. Сами понимаете — это я не со зла.

Перевел с немецкого П. Френкель

Альманах "Весь свет", рубрика "Весь свет смеется".