Как это я раньше не замечал, какая мисс Кинниан красивая? У нее голубиные карие глаза, а перистые каштановые волосы почти касаются ямочки на шее. А когда улыбается, кажется, что она надувает губки.
Мы сходили в кино, а затем поужинали. О чем был первый фильм, я толком не понял, так меня волновало ее присутствие. Дважды ее голая рука коснулась моей на подлокотнике, и оба раза я свою отдернул от страха, что она выскажет недовольство. Все мои мысли были о ее нежной коже в десятке сантиметров от меня. Впереди, через ряд от меня, я увидел молодого человека, обнимающего за плечи свою девушку. И мне захотелось точно так же обнять мисс Кинниан. Жутковато. А если незаметно… положить руку на изголовье… потом чуть выше… еще чуть-чуть… вот уже и шея…ну же…
Так и не отважился.
Единственное, что мне удалось, это положить локоть на изголовье… и тут же пришлось вытирать пот с лица и шеи.
Один раз ее нога случайно коснулась моей.
Это было такое испытание, до того болезненное, что я заставил себя думать о другом. Первый фильм был о войне, и я запомнил только самый конец, когда солдат возвращается в Европу, чтобы жениться на женщине, которая спасла ему жизнь. Второй фильм меня заинтересовал. Психологическое кино о влюбленной супружеской паре, которая при этом все разрушает. Все идет к тому, что мужчина ее убьет, но в последний момент она что-то выкрикивает во время ночного кошмара, и это воскрешает в его памяти нечто из детства. Эта картинка помогает понять, что его ненависть на самом деле направлена на порочную гувернантку, которая запугивала его страшными историями, что оставило в его личности неизгладимый след. Он издает радостный крик от этого открытия и тем самым будит жену. Муж заключает ее в объятья, из чего можно заключить, что все его проблемы решены. В общем, дешевка. Видимо, я выказал свое неудовольствие, поскольку после сеанса Алиса спросила меня, чтó мне не понравилось.
– Это фальшь, – сказал я, когда мы вышли из зала. – В жизни все не так.
– Ну разумеется, – сказала она со смехом. – Это же вымышленный мир.
– Нет! Это не ответ, – настаивал я. – Даже в вымышленном мире существуют правила игры. Сцены должны быть логически выстроены и коррелировать одна с другой. А этот фильм фальшивый. Связи надуманны, потому что сценарист или режиссер вставили вещи, которые здесь неуместны. И это неправильно.
Мы вышли на иллюминированный ночной Таймс-сквер, и, задумчиво глядя на меня, Алиса сказала:
– Как быстро ты растешь.
– У меня в голове путаница. Мне не совсем ясно, в чем заключаются мои знания.
– Это не так важно, – утверждала она. – Главное, ты стал видеть и понимать разные вещи. – Она изобразила это рукой, ловя неоновые блики от иллюминации, пока мы направлялись к Седьмой авеню. – Ты начинаешь видеть то, что скрывается за поверхностью. Твои слова о необходимости корреляции сцен – это глубоко.
– Да ладно вам. По-моему, я ничего не достиг. Я по-прежнему не понимаю ни себя, ни свое прошлое. Я не знаю, где мои родители и как они выглядят. Когда они являются мне в проблесках памяти или во сне, их лица размыты, представляете? А мне важно выражение эмоций. Я ничего не пойму, пока не увижу их лиц…
– Чарли, успокойся. – На нас уже оборачивались прохожие. Она взяла меня под руку и притянула к себе, как бы окорачивая. – Наберись терпения. Не забывай, ты проходишь за недели то, на что у других уходят годы, если не вся жизнь. Ты – губка, впитывающая знания. Скоро ты начнешь соединять концы и поймешь, как стыкуются сложные понятия. Разные уровни знаний – это как ступеньки огромной лестницы. Ты будешь забираться все выше и выше, и тебе будет открываться все больше и больше пространства вокруг.
Мы вошли в кафетерий на Сорок пятой стрит и взяли подносы.
– Обычные люди видят лишь малую часть, – оживленно продолжала Алиса. – Они ни на что не влияют и не способны подняться на новый уровень. А ты гений. Ты поднимаешься еще и еще, и ты видишь все больше. Ты для себя откроешь миры, о которых даже не подозревал.
Люди в очереди уже таращились на меня, и я ее незаметно ткнул пальцем, чтобы она хотя бы понизила голос.
– Я молюсь богу, чтобы все обошлось, – закончила она шепотом.
Какое-то время я не знал, что ей на это сказать. Мы заказали на стойке еду, сели за столик и ели, не говоря ни слова. Это молчание начало меня нервировать и, догадываясь о причине ее опасений, я пошутил:
– А что, собственно, может мне грозить? Хуже, чем прежде, уже не будет. Элджернон глупее не становится, так? А значит, и со мной будет все в порядке. – Я смотрел словно загипнотизированный, как она играючи проделывает кончиком ножа круговые бороздки в кубике масла. – Кстати, – продолжил я. – Случайно я стал свидетелем спора между профессором и доктором. Так вот, Нимур сказал, что эксперименту ничего не грозит, он в этом уверен.
– Я надеюсь, – отозвалась она. – Ты себе не представляешь, как я волновалась… а вдруг что-то пойдет не так? Я ведь тоже частично за тебя в ответе.
Она заметила, что я слежу за ее телодвижениями, и аккуратно положила нож рядом с тарелкой.
– Я на это пошел только ради вас, – сказал я.
Мои слова вызвали у нее легкий смех, и меня охватила дрожь. Тут-то я и увидел, что у нее нежные карие глаза. Она покраснела и опустила взгляд на скатерть.
– Спасибо, Чарли. – Тут она взяла меня за руку.
Такое со мной проделали впервые, и это придало мне смелости. Я подался вперед, и с языка сорвалось:
– Вы мне очень нравитесь.
Я испугался, что она сейчас расхохочется, но она кивнула и улыбнулась:
– Ты мне тоже нравишься, Чарли.
– Но вы мне не просто нравитесь. Я хотел сказать… черт! Даже не знаю, что я хотел сказать.
Я чувствовал, как кровь прилила к щекам, и не знал, куда смотреть и что мне делать с моими руками. Я уронил вилку, а когда наклонился, чтобы ее поднять, опрокинул стакан воды ей на платье. Ну вот, снова сделался таким неуклюжим. Решил извиниться, но язык прилип ко рту.
– Ничего страшного, Чарли, – постаралась меня успокоить она. – Это всего лишь вода. Не надо так переживать.
В такси по дороге домой мы долго молчали, а потом она положила свою сумочку, выровняла мне галстук и поправила носовой платок в моем нагрудном кармане.
– Ты так сильно расстроился, Чарли.
– Я чувствую себя глупо.
– Мне не надо было говорить на эту тему. Я заставила тебя погрузиться в самоанализ.