Предисловие.
Данная книга, хоть и имеет под собой фундамент реальных фактов, является художественным вымыслом автора, а не историческим пособием, оттого не стоит искать не стыковки с первоисточниками, сразу скажу - они будут.
История, вообще, дело темное, пишут ее победители, предварительно сжигая неугодные летописи, заменяя старые сказки новыми, для себя более выгодными, посему, кто его знает, что там было, а чего не было? Книга, хоть и посвящена большей своей частью неординарной личности - княгине Ольге, все же несет в себе немного иной смысл, чем передать ее биографию, в которой, к слову сказать, до сих пор остаются пробелы.
На этих страницах оживают боги, ходившие по русской земле столетия назад. Проводят обряды, казалось бы, канувшие в лету, и чтут заветы предков, которые уже никто не помнит. Так много тайн хранит в себе славянская родина, а что может сильней недосказанности и таинственности, будоражить и возбуждать пытливый ум, заставляя представлять дела давно минувших дней в новом, доселе не виданном свете? Ну что ж, на ваш суд, моя версия событий такого далекого близкого прошлого....
Тиха июньская ночь. И лишь предание гласит, что в ночь сию под вековыми деревьями леса дремучего, в темной землице болот осушенных, алым цветом распустится папоротник. И покуда цвести он будет, всяк люд - и стар и млад, сможет желанье заветное загадать, да не бояться, что не исполнится. И любое, хоть худое, хоть важное все сбудется под алым светом папоротника.
Тиха июньская ночь, и средь дремучей темноты леса начинает распускаться цветок кровавый. Да некому сорвать, некому загадать, лишь черный ворон ввысь взметнулся и, криком своим ночь оглашая, прочь улетел, чтоб мгновенье спустя опуститься на лавку за околицей дома старого с крышей перекошенной. Где стоит у порога девица, красива да пригожа, вот только взгляд не добрый, да старческий. Кивнул ей ворон и исчез, а та, косу черную за плечо закинув, свистнула заливисто по молодецки. И на зов девичий метла прилетела, заплясала да затанцевала, рук ее ласковым древком касаясь. Как кошка, к ногам хозяйским ластясь, прикосновений выпрашивала. Схватила ведьма подругу свою верную, ввысь стрелой улетая. Летит к поляне в лесу дремучем, меж песчаных берегов реки Великой, над землею черною, в небе синем. И блики на лицо кидает светило полнолунное, в глазах девичьих отражаясь. Тысячу лет ведьма проклята, тысяча лет за желанье расплата, и нет ей смерти, что избавлением видится, покуда не сорван руками нежными цветочек аленький.
Тиха ночь июньская, и ничего-то не происходит, пока не расцвел папоротник.
Хороша девица Ольга. Сарафан ярок, глаза зелены, да ноги босы. И рыжие кудри, Ярилом при рождении целованные, блестят искрами золотыми, как языки пламени. А костер все выше разгорается, и народ беснуется, заходясь в танцах безумных, да хороводах веселых. И звезды яркие, с луною полною споря, во Великой реке отражаются. Эй вы духи древние, да боги нынешние, благословите детей Велеса в ночь дивную на Ивана Купала. Пусть плывут венки сплетенные, по руслу реки быстрой, и танцует люд пред луною круглой, с искрой пламени в душе русской. Посреди веселья народного изумрудом меж камней серых выделяется девица Олюшка красотою своей и задором. Громче всех чистым голосом девичьим песни небу поет она синему. Мед хмельной, слаще всех выпивая, в первозданном танце заходится. Кто-то сзади подходит тихонечко, что бы к стану ее нежному прикоснуться ладонью мокрою, за собой уводя в чащобу. Не понравилось Ольге это, засмеялась, да в лес она бросилась. Лишь босые пятки сверкали над землицею черной в чаще дремучей. Долго бегая по корням, об коряги цепляясь, на поляне она оказалась. Где среди бурелома в осоке, распустился цветочек аленький. И как будто в тумане черном заворожено тянется Ольга к цвету алому, а откуда-то окрик слышится грозный:
- Отойди! Не смей! Не твой он! Разметаю по свету белому, коль сейчас подойдешь ты к папоротнику!
Повернула голову Ольга и увидела пред собой женщину. Хороша и лицом, и фигурой, лишь глаза, как у ведьмы, желтые.
- Отойди, это мой цвет папоротника, я ждала его, видит Сварог*, больше тысячи лет! Заслужила я ныне цветок этот, боле чем кто бы то ни был! - То ли просит, то ли угрозы бросает, желтоглазая женщина странная.
(Сварог - одна из ипостасей бога Солнца у древних славян. Всего в пантеоне четыре бога Солнца по каждому времени года (Хорс, Ярило, Даждьбог и Сварог (Световит). Сварогу поклонялись между осенним равноденствием и зимним солнцестоянием. - прим. авт.)
Но как будто окутана волею не своей, а чужой, навязанной, тянет руки к цветку Оленька и срывает бутон проклятый. Отражение свое в глазах ведьмы видит девушка и трясется. Смерти лик мерещиться девушке, в глазах женщины не знакомой. Но предатели губы, словно сами, не слушаясь девушки, шепчут папоротнику свое желание:
- Хочу жизнь прожить долгую, да хмельную! И любовь познать невозможную!
И заходиться ведьма хохотом, но не злым, а каким-то отчаянным. Столько лет ожидания попусту из-за такого смешного желания. Она тоже когда-то, дурочка, жить хотела дольше и праздничней, лишь не знала тогда, как по своему исполняет желанья цветочек аленький. Было в жизни ее веселье только пару годков и напрасно, а потом потянулось затмение, унося всё возможное счастье. Век за веком она отсчитывала, провожая друзей и подружек. Безвозвратно уносила земля ее близких, призвав и мужа однажды. А потом всех детей своих схоронила, как издевкой судьбы, оставаясь молодой, да прекрасной. У проклятья смерти просила, только все это было напрасно. Все желанья исполнил папоротник, и отцвел, оставляя загадку. Толи был, толь приснился, однажды, этот алый цветок прекрасный.
- Что ж, сама виновата ты, девица, - усмехается ведьма проклятая, - свою жизнь ты сейчас схоронила, загадав желание папоротнику.
- В чем же ужас, жить долго и счастливо? - Улыбается Ольга, ехидно так. Не поверила женщине девушка, ну и зря, а ведьме уж все равно. Так измаявшись ожиданием, потерять, что почти в руках было. Даже злости в душе не осталось, ясно дело - судьба так решила. Лишь на девочку, что цветок из под носа скрала, с сожалением ведьма взглянула, на прощанье сказав:
- Как устанешь от жизни, найдешь меня. И испросишь совета, как быть дальше, может, я соизволю с ответом, может, дом мой твоим когда-нибудь станет. -Желтым глазом сверкнув на прощание, ввысь взлетела, метлой погоняя, миг прошел и уже на поляне, лишь одна стоит девица Олюшка.
Страшно стало девушке, от слов ведьмы, да только молодо-зелено, побоялась, да забыв, вновь к берегу Великой танцевать у костра побежала. А на небе уж рассвет занимался, Лада* всех отдыхать приглашала, и семейные пары ее почитая, во леса рука об руку удалялись. Старики, выходя за околицы, да сурово поляну оглядывая, молодых по домам погоняли, все следя, что б никто в ночь веселую, под хмельным туманом в грехи не ударился.
Час минуть не успевает, как Сон девицу в княжество свое погулять пригласил, а во дворе уж гомон стоит, перестук копыт, крики, да мат богатырский. Ольга как была лохматой, так в сени и выскакивает, поглядеть, что случилось. Через щелочку в ставнях запертых, хорошо видать, как во дворе двое всадников, у отца ее что-то требуют, перекрикивая друг-друга, как купцы на торжище.
- Княжич скоро прибудет, а переправа закрыта! Пошли кого, кто с лодкой управится, пусть по реке перевезут. - Один из конных приказывает, бровь сурово к носу сводя, что б жестом тем молодость лет, да не опытность в делах командных сокрыть. Не боится батюшка Олюшкин, ратника юного, что щеками кругл, не как воин бравый, но теленок близ матери росший. Головой устало качая, с тоской в голосе крестьянин всадников прибывших спрашивает:
- Кого же я тебе, милый человек, в подручные дам, коли вся земля Псковская ночь сию гуляла? Дань Купале отдавая, костры жгли, да милости выпрашивая, хороводы водили, в реке купались, мед хмельной распивая? Никто до лодки той и не дойдет, не то, что править ее!
А Ольгу любопытство живьем поедает, на сына княжеского поглядеть, страсть, как хочется. Так ли пригож Рюрикович, как в народе сказывают? Али привирают, что б болтовней пустой умы девичьи смущать? А коли охота, чего бы не взглянуть? И решение скорое приняв, выбегает девица из сеней, тараторкой вокруг батюшки крутясь, краем глаза на воинов смотрит:
- Пусти, я сплавлюсь! Я ж лодку с пяти лет правлю, помогу княжичу, пока люд по домам отдыхает!
Отец, хоть не рад раскладу такому, а при всадниках, что посему видать оживились, слова Ольги услыхав, отказать не может:
- Иди, горе мое, ток гриву свою причеши, а то не ладная совсем! - Рукой не довольно махнув, отпускает мужчина дочь не покорную мужчинам в провожатые.
Убегает Ольга, пятками босыми сверкая, что б через минуту пред очами всадников в чистом сарафане и косой заплетенной предстать. Вспомнив, что гостей не приветствовала, в пояс кланяется, да только не покорно, как должно деве деревенской, а залихватски, что приличиями не пристало. Лишь вздыхает отец, грезя, что исправится, повзрослеет, да поумнеет дитя его когда-нибудь. Ведь невестой уж ходит, а все как мальчишка по двору носится. Плюнув под ноги себе досадливо, в сени мужчина уходит, чтоб рожей своей не довольной, всадников не смущать.
Ольга же, время за зря не тратя, к реке Великой припускает, за конями булатными не поспевая. От бега быстрого сарафан задирается, колени девичьи, да голени тонкие открывая. Один из всадников от отряда отстав, Ольгой любуется, но опомнившись, что дитя перед ним еще, а не женщина,вновь коня пришпоривает, о чем-то себе улыбаясь.
Хороша девица Олюшка.
На другом берегу Великой стоит княжич Игорь, ногой нервно притопывая. Не желая терпеть ожидания долгого, все суровей становиться юноша. Увидав, что лодка причаливает, злобу свою, в слова обличая, на прибывшего вымещает:
- Что не мог поскорее управиться? Аль плетей захотел, деревенщина?
Не пугают слова злые Ольгу, с любопытством княжича разглядывая, улыбается ему искренне, да локон длинный на палец накручивает. Хоть и выглядит свиристелкой мелкой, а мысли вовсе не девичьи, в голове у бесовки крутятся: "Как хорош, да пригож сын княжеский, до рукава его, что ли дотронуться?"
Тут и княжич уже замечает, что девица перед ним, а не сельский мальчонка, как поначалу привиделось. А приглядевшись, улыбается довольно, отмечая, что ладная девка, можно будет в пути развлечься. Лишь от берега в лодке отчаливают, княжич к Ольге все ближе двигаясь, по-хозяйски руками горячими колени девичьи поглаживает, да слова не приличные на ухо шепчет. Грозно брови к переносице сводит девушка, да веслом на мужчину замахивается, в гневе своем, весь страх да робость пред княжичем растеряв. Но, опомнившись, кому отпор дать пытается весло в воду назад опускает, от Игоря подальше двигаясь, с жаром речь свою начинает:
- Зачем смущаешь меня, княже? Может, я молода и не знатна, но уж лучше я в реку кинусь, чем стерплю над собой поругание!
Отпору такому изумляясь, ведь доселе баб не согласных не видывал, Игорь руки убирает, да иначе на девушку смотрит. Хороша и с задором девица, такая любому мужу честь сделает. И пред смелостью девушки преклоняясь, с уважением большим, чем до разговора этого было, к ней обращается:
- Ты откуда явилось, чудо?
- Да вон, рядом в Выбутах, живем мы. - Нехотя отвечает Ольга. Нет желанья беседовать с юношей, что как к вещи к бабам относится.
- Как зовут тебя, красна девица? - Улыбается Игорь, щек надутых девицы не замечая. Та ж, как мышь, что, в подпол забравшись, да кота встретив, понимает - бежать вроде некуда, но спрятаться больно хочется.
- Ольга я, княже. - Отпускает гнев девушку, на смену смятение принося, как бы и впрямь топиться не пришлось, что б на дом свой беды не накликать. Молва народная судачит, что суров да злопамятен Игорь, неужто спустит ей то, что веслом ударить пыталась?
- Ты варяжских кровей что ль будешь? Не серчай на меня, красавица. Молод я, да и горяч бываю, не подумал, что не по нраву придусь. Не держи сердца, Ольюшка, а то от обиды уж щеки раздулись как у хомяка по осени. - Улыбаясь устами безусыми, Игорь Ольге глазом подмигивает. Успокаивается девушка, настроение княжича поймав, понимает, что не будет тот из-за мелочи такой месть кровавую вершить. С облегчением вздохнув, рассмеялась, думая, как детям будущим рассказывать станет, что самому сыну Рюрика, коленки свои трогать не дозволила. Но на случай всякий, решает не болтать больше должного, от того побыстрей в сторону берега лодку направляет. И лишь весла осушив, сразу прочь кидается, не желая рядом с Игорем оставаться, так как никому, и себе в частности, признаться не хочет, что по нраву ей княжич пришелся. С лицом от смущения багряным, да весельем каким-то нервным, к дому девушка прибегает, издали видя, как мать коров с утреней дойки гонит. На оклик родительский не отозвавшись, Ольга в избу мышкой заскакивает, что б в сенях, за печкой старой посидеть о своем подумать. Эх, была бы подруга верная, что б все выслушав, ни кому б не трепалась, но не стоит о княжиче сплетничать, коли жить спокойно хочется. А мечтать, да по грезить на сон грядущий уж никто ей не помешает. Ни заметив как мысли плавно в крепкий сон перетекают, на волнах забвения в царство Дремы уплывает, где мечтами к Игорю возвращается.
Миновал сентябрь, ко двору уж октябрь стучится, значит, жатва заканчивается, время праздникам да веселью уступая. Сварог под купол собирает всех молодых, кто, жизнь свою связать желая, на поклон к нему поспешает. Девицы венки плетут, да платья нарядными узорами расшивают, о женихах, что в скором времени к домам их явиться, в пол голоса сплетничая. Парубки знатные да не очень, рубахи белые достают, матерям своим давая на них узоры ладные вышить, что б по богатству вышивки, да качеству ткани, молодки прознать могли, который жених завидней. Всему своя пора. Природа увядает, люд простой, да богатый, все к зиме долгой готовятся, кто знает, какой она в сем году будет, толи теплой, да короткой, то ли морозной, да затяжной. А пока, гуляют дети Велеса, свадебные хороводы водят, да костры высокие жгут, о холодах скорых не думая.
В избу к Ольге гонец стучится, ткани византийские от Игоря принеся. А с ними и послание, а котором велит княжич невесте платье свадебное пошить до седьмого дня месяца второго от начала осени, да сватов ожидать. Созывает девушка подруг своих в помощь, но те, знай, вздыхают да охают, красоте материи завидуя. Да в тайне недоброго Ольге желают, ведь надо ж так было, князь в жены позвал? Разве может случиться такое, что к девке из деревни глухой сваты знатные в дом постучались? Как есть привороженный! То, что ведьма Ольга вся деревня поговаривает. Каждый сам сочинил историю, да соседу пересказывая, всякий раз все подробности новые в свою ложь вплетает. Вот и вышел из молвы людской слух, что ворожила Ольга на Игоря, чуть ли не кровью младенцев невинных князя к себе привязывая.
- На воду пошептала что-то, вот и к ней прибежал наш княжич. - Бабка Вася кричит с околицы. - Потому и коровы не телятся, что дочь Ванькина Олька, все колдует чего-то! - Ей вторит соседка Авдотья. Бабы все языками треплются, в своей злобе от зависти заходясь. И мужи их, от жен своих отставать не желая, кости соседские моют, лишь с отличием одним - не Ольге, а Игорю завидуя. Только Ольга не слушает сплетни, не желая болтовню пустую оспаривать. Как себя обелить перед теми, кто мешок сажи для тебя приготовил? Только матушку жалко девушке, не дадут ей соседки покойной старости. Будут мучить своим судачеством, да в бедах всех женщину бедную винить, что из чрева своего ведьму паскудную извергнуть посмела.
Вот минула седмица, другая, прибывают сваты к избе Ольгиной. С бубенцами, в шелках, да с подарками, всей деревне сластей привозят. Не скупится на выкуп княжич, мед хмельной разливает желающим, да на трапезу всех созывает, что на улице деревенской состоится. Во главе столов деревянных, князь Олег восседает, чарку за здоровье молодых поднимая, на шутки скабрезные не скупиться. Только Ольги не видно в гуляние, где же прячется княжна молодая? Игорь, встав, от стола отходит, по сеням невесту разыскивая. И находит ее за поленницей, рукавами слезы по щекам нарумяненным размазывающую.
- Востроносая, что рыдаешь то? Аль не люб тебе так я пришелся? - Смотрит княжич на Ольгу растерянно, не привычный к истерикам девичьим.
- От родителей забираешь, через реки, леса не добраться к ним будет. Как одна я чужой в твоем тереме стану жить да чему-то радоваться?
- Что ж ты, девка, такая глупая? Русью править со мною будешь, неужели княгине следующей, слезы лить за сараем дозволено? - В руки свои, от меча шершавые, берет Игорь лицо заплаканное и, к себе притянув женушку, соль слезы губами снимает, слова ласковые нашептывая:
- Посмотри на себя, Востроносая, так красу свою изувечила. Нос как репа в год урожайный уж скоро станет от воды, из глаз пролитой. - Засмеялась Ольга звонко, сравнением потешным забавляясь, да, на коленки к княжичу запрыгнув, лбом к плечу богатырскому прижимается, песню свадебную затягивая. Песнь та печальная, но и по своему радостная, мягко льется из уст девичьих, всем желающим ведая, о судьбе тяжелой женской. Игорь, в смысл слов не вникая, гладит пальцами волосы Ольги, о своем думая, да радуясь, что свезло ему повстречать эту девушку дивную.
Всю неделю деревня гуляла, провожая с земли псковской в прошлом девушку славную Олюшку, ныне княжну Ольгу, жену княжича Игоря. И теперь, ни словечка злого, не услышит она от подружек. Побоятся сказать, лишь подумают, но, проводив ее в дорогу дальнюю, все равно от души посплетничают.
По лесам и по стешкам длинным, скачут княжич с молодою невестою. На полпути в Киев гонца вперед засылают, что б от имени четы правящей дал указ глашатаям градским. Пусть кричат на четыре стороны, что женат ныне сын Рюрика, и рукою своей, хлеб дающей, в день приезда кормить всех будет. Пусть на улицах града стольного выставляют столы и к ним лавочки, разливая желающим хмеля без меры, к чарке меда мяса вяленого подавая. Всей Руси гулять ныне велено, союз княжеский с радостью славя.
И гуляет русское княжество две седмицы не останавливаясь, и летит весть вперед по землям, из уст в уста передавая придание, что женился Игорь на деревенщине. Ольга слыша, как о ней за глаза отзываются, в бессильной злобе заходится, по ночам втихомолку рыдает, подушку пуховую слезами орошая. Но, однажды, в ночь полнолунную прилетает к окну ее ворон старый, по древку резных ставень когтями шкрябая, за собой зазывает. В след за птицей Ольга во двор выходит, а там ведьма ее дожидается, та же самая, что когда-то забрать цветочек аленький у нее пыталась.
- Чего надобно тебе, горемычная? - Вопрошает невеста княжича.
- Это кто же из нас в горе мается? Разве я, а не деревенщина Игоря? - В ответ ведьма ей ухмыляется, на приветствие грубое не обижаясь. - Ты сама загадала у папоротника, вот теперь получай на здоровье. У любого желанья обрата есть: все исполнится, да не так как просится. Что теперь слезы лить понапрасну? Неси мед, посидим, потолкуем, глядишь, вместе с тобой поплачу, судьбу девичью сломанную, хороня.
В погреб Ольга за медом уходит, что б вернуться с кувшином полным, да плетеным лукошком, из которого оленина сушенная вкусно пахнет, желудок пустой ароматом дразня. Разливая по чаркам напиток, за поленницей прячутся девушки, что бы в тайне от глаз посторонних, разговоры вести секретные, да песни петь, душу рвущие.
Уж семь лет, как Ольга жена мужняя, уж год как она княгиня полноправная при Игоре. А детей Род все не дает. Поговаривают в тереме княжеском, что пуста княгиня и к зачатию не способна. Не видать ей ни сына, ни дочери, так как проклята деревенщина Игоря богами. А еще языки злые сплетничают, что о другой жене князь подумывает. И все реже заходит в покои к Ольге муж когда-то любимый. И все злее и жёстче к ней его отношение становится, оттого что бессильна княгиня как женщина, и не может дитя в чреве выносить. И порой избивает Игорь рукою своей ту, кому в вечной преданности клялся.
Но не льет Ольга слез, не теряет надежды, помнит девушка слова ведьмы. Кто поклонится в землю слабому? Кто пойдет за правителем немощным?
Кликнув девку-помощницу, у окна садится, косу рыжую на пряди разбирая, смотрит Ольга, как Игорь с молодухой какой-то на коне уезжает.
- Чего слышно в народе, Переслава? - Вопрошает княгиня, а самой боязно, что услышит от девушки, то чего и знать ей не хочется.
- Так тихо все, как грека поклониться заставили, так и славно в народе. Хлеб колоситься, бабы рожают, лепота!
- Не о том я, глупая! Что о муже моем сплетничают?
Замялась Переслава, слова злые, что в округе летают, от княгини утаивая. Не глупа Ольга, по молчанью девки все без слов понимает.
- Говори уж как есть, полюбовница у Игоря? - И тоска страшная наваливается, грузом мертвым на сердце повиснув. Прикрывает глаза Олюшка, не желая слез своих показывать.
- Говорят, с Царьграда девушку пригнали, глазами ясная, щеками румяная, губы как вишенки, лоб высокий, да брови смоляные. Кожа белая, как снег первый. На кухне бабы сплетничают, что с ней князь ночи проводит, потому и к тебе в покои глаза не кажет.
- Выйди вон, Переслава! - И предательски злые слезы, комом к горлу подкатывают. Кулаки сжимает Ольга в ожидании, когда одна в покоях останется. Как могла она быстро так потерять над мужем влияние? Как он смог от нее отвернувшись, у другой искать утешения? Переслава девка глупая, на пороге все мешкает что-то. Не уходит, напротив, вернувшись, в ноги к Ольге кидается. Прижимаясь лицом к коленям княгини, тараторкой заговаривает:
- Ты прости меня за весть дурную, Ольга! Не хотела я сплетни бабьи рассказывать, только рано ли, поздно ли, все равно все узналось бы.
Смеется Ольга заливисто, волосами рыжими слезы смахивая, изливает в веселье неистовое, всю печаль свою не растраченную. И в истерике это этой приходит ей в голову, мысль простая, да оттого не менее верная, коли сможет родить полюбовница, отошлют из терема Ольгу, в лучшем случае родителям возвращая.
- Ты поможешь мне, Переслава? Не по службе, а дружбы ради? Никому о том не рассказывай, что просить тебя сейчас буду. - Перейдя на чуть слышный шепот, Ольга просит, узнать о девице, что прислали подлые греки для услады мужа ее Игоря. Где содержится, и как кличут, чем в светлице своей занимается. Получает дары ли от князя и ночей сколько вместе проводят. Отпустив Переславу, задумывает, как избавиться от соперницы. И все искренней улыбается, мыслям черным своим радуясь. Не хочет княгиня тьму в сердце пускать, но как видно придется, так как выбора ей не оставили.
Позвав одного из дружинников, говорит ему:
- В лес по ягоды сходить я желаю, снарядите в охрану мужчину, кто со мной прогуляться изволит.
И идут они чащей дремучей, впереди мелким шагом Ольга, вслед за ней служивый суровый, что в охрану княгине поставлен. Но не смотрит на ягоды женщина, по сторонам все больше поглядывая. Ищет Ольга ворона старого, что бы весточку с ним отправить. И находит, за холмом на пригорке, сидит птица знакомая, клювом перья свои вычищая. Поманив пташку, к кусту с ягодой можжевеловой направляется, тихим шепотом приговаривая:
- Ты лети быстрей, пернатый, весть для ведьмы передай, пусть придет ко мне до утра, потолкуем, есть о чем.
И, взметнувшись к кронам деревьев, в небо синее ворон взлетает, оглашая глушь окрестную криком каркающим.
Ольга ягоды не спеша собирает, о своей судьбе размышляя. Как из девушки веселой, что плясать у костра любила, баба поганая случилась, что, на совесть наплевав, неугодную женщину извести решилась. Но нельзя над судьбой своей печалиться, что за зря о деяниях грустить, коли нет другого решения. Если хочет власть над мужем в руках своих удержать, негоже сомненьем терзаться. Поделившись мыслями грязными с Берегиней-рожаницей,* заранее прощение у нее вымаливает. Помощи не просит женщина, зная, что не помощник богиня в делах темных, лишь бы зла не держала и то ладно будет, осерчает ежели - не видать детей Ольге во век. Просидев на пенечке до вечера, недовольство охранника, домой спешащего, не замечая, собирается женщина в терем возвращаться. По дорожке идя, с ведьмой свидеться надеется, а, увидев подругу закадычную, вздыхает радостно. У околицы, на метлу опершись, стоит женщина желтоглазая. Не поняв, где слова взялись, Ольга ведьму спрашивает:
- Как звать тебя, зрящая?
- Не ужель не догадываешься? Поумней ты мне виделась. - И прищурив очи желтые, над невежеством Ольги посмеивается.
- А должна ли?
- Да могла бы. Так и быть назовусь тебе именем. Я Морена*, баба ты глупая.
- Ты Морена? - Бледнеет Ольга. Дурно стало, неужели та самая? Злей которой не сыщется в мире, та, которой деток малых стращают.
- Испугалась? Не стоит, милая, - смеется ведьма заливисто. - Не желаю дурного тебе я.
- Ты звала меня имя выяснить? Али дело какое есть ко мне? - Продолжает Морена насмешливо, испугом девушки упиваясь.
- Есть, да просить теперь боязно. - Ольга шепчет губами от страха белеными. Как могла она с богиней страшной, словно с девкой дворовой общаться?
- Не обижу, проси, ты по нраву мне. От соперницы хочешь избавиться?
- Как узнала ты?... Хотя верно все, ты же видишь всяк больше, чем я думаю. Попросить хочу приготовить настой, что бы разум человеческий мутился. Что бы волю свою навязать под зельем тем можно было, а на утро, кто выпьет его, ничего упомнить не мог. - Все ж на просьбу Ольга решается. Глупо как-то смущаться опосля того, как цветок аленький из под носа Морены скрала.
- Едут! Едут! - Летит клич по Киеву, народ ликует, князя из похода встречая. На крыльцо терема Ольга выходит, Улеба со Святославом за руки держа. Княжичи неугомонные, вырваться пытаются, что бы отца первыми встретить. Княгиня на них шепотом ругается, объяснить стараясь, что не пристойно так детям княжеским вести себя. Но что слышится вместо криков радостных, вздохи, ахи, да рыдания горькие. Детей Переславе вручая, Ольга бегом сквозь толпу бросается. Видит да глазам своим не верит, на щите мужа любимого по частям домой возвращают.
Да разве кто знает, каким горе бывает? Когда сердце в крови купается, когда глаза света белого видеть не хотят. Да разве поймет кто, как раненой птицей ввысь улететь хочется, что б с разгона о камни броситься и забыться в муках телесных. Да разве услышит кто крик души умирающей, когда дотла костер боли ее выжигает. Да разве увидят руки трясущиеся, как волосы на себе рвут они. Поймут ли, пожалеют? Нужна ли кому жалость в час такой, когда сердце мести требует? Не будет покоя, покуда живут и радуются те, кто в смерти любимого виноват.
Падает Ольга на колени, пред телом мужа своего. Руками трясущимися, глаз его неподвижных касаясь, веки закрывает. И сквозь пелену горя безрассудного стучится в голову мысль мудрая, что двое детей у Игоря остается. Годков им мало, чтоб народом править, да за смерть отца по справедливости отвечать. Что бойня в Киеве за власть начнется и вслед за мужем ее с сыновьями на плаху отправят.
В чем сила духа русского? Как знать, быть может в мощи принятых решений? Покуда все спокойно, люд живет, но в трудный миг, он начинает действовать. Да разве может мать горю придаваться, когда опасность коршуном над детьми ее кружит? Да разве будет покойным сердце женское, покуда сыновья ее по лезвию меча богатырского ходят?
Спину сгорбленную выпрямляет Ольга, в глаза дружине жестко глядя.
- Вы в смерти мужа моего виновны, детей его теперь вы сберегите. - Обвинения воинам бросая, рукой командира манит. - Есть разговор, скажи, пускай костры пока готовят, да столы накрывают, поможем Игорю в пути его новом. - И в терем заходит, назад не оглядываясь, пока слез ее никто не видит, лишь о детях своих несчастных в сей миг думая. Воевода следом идет, гадая, чего княгине надобно. Но лишь с глаз посторонних скрываются, Ольга интригу заканчивая, разговор трудный начинает:
- Скажи, Свенельд, как много дней Киев удержать смогу я, прежде чем смута начнется?
- Да, что ты говоришь такое?
- Оплакать мужа хочу, да боязно мне, что покуда горевать я буду, дружина князя нового в Киев приведет. Не спорь, я знаю, где сила собрана там и власть начало свое берет. Кто воинов сдержит в оковах рукавиц стальных, тот и править будет. Детей моих не пощадят. Успею ли я такого как Олег найти?*
Не успевает Свенельд Ольге возмущенно ответить, как гонец от Мала к терему прибывает, от князя своего известие принося.
Подслушано из разговора князя Мала с советником своим:
- Ну что, ты скажешь Алек, как быть мне с русами? Поговаривают у Игоря два сына осталось. Один из них, вроде моей крови будет. Дочерью умершей рожден.
- Так говорят у Игоря и жена красавица, позови ее в жены, и войны избежишь, и кровь твоя при тебе останется.
- А коли не согласится?
- Да куда ж ей деваться? - Смеется советник, словам князя дивясь. - Ей либо вслед за мужем, либо к тебе в услужение. Детей спасая, на все она согласится. А откажет, войне быть, дружина власть возьмет, да сыновей казнят, если новому князю сие угодно будет.
Задумался князь Мал, да махнув рукой, гонца звать велел.
- Чего надо древлянам от княжества нашего? - Вопрошает гонца Ольга.
- Великий князь Мал, передать велел, что замуж завет княгиню вдовствующую, обещая мужем быть ласковым.
- Муж один у меня был и будет, что еще передать мне велено?
- Наш князь добр, а Игорь жесток был, да не выгодно тебе Ольга отказывать. Либо власть разделишь с мужем новым, либо вслед за старым отправишься.
- Угрожать мне будешь, холоп безродный? - Ольга злиться, признавать не желая, что прав гонец своей правдой страшной, только Мал не знает, сколь коварен ум женщины обиженной. Гнев свой смиряя, княгиня уже спокойно отвечает: - Хорошо. Передай князю, пусть послов, да сватов присылает. Потолкуем, глядишь, и решим чего.
Созывает Ольга дружину, от себя детей по праву руку поставив, да голосом громким призывать начинает:
- Эй вы, воины славные, да неужто смерть князя своего без наказания оставите? Неужели древлянам вероломным головы свои носить да радоваться? Я жена Князя Великого! Супруга его законная, пред Сварогом в сарафане белом голову склонявшая, детей ему в муках рожавшая! Преклонитесь, воины доблестные, да идите путем моим, принимая веру мою как свою. Отомстим древлянам! На колени поставим, да по землям их огнем пройдемся! От мечей, да от стрел наших мужья их погибнут! Не оставим смерть Игоря безнаказанной.
Но не смотрит дружина в глаза Ольгины, не слышат они речи пламенной. Каждый знает, что не сможет женщина Русью править, так как ум у бабы короток. Злиться княгиня сильнее, но виду не кажет:
- Князь Мал старейшин своих шлет, свататься желает. Надо встретить, как полагается. - Взяв детей своих за руки, в терем Ольга уходит. А дружина негодует: только что про месть речь держала, а теперь послов вражеских встречать велит. Кто-то крикнул зло в след княгине уходящей:
- Может, мы их еще и с воды в ладье к ногам твоим принесем?*
Ничего не ответив, улыбается Ольга, мысли дельной, что в голову стучится, радуясь. Эх, не знает воин спесивый, что словами своими дерзкими, только что княгине идею подал.
Поутру вдова яму рыть во дворе приказывает, да послов дожидается, что к вечерней трапезе как раз поспевают. По велению Ольгиному, их встречают радушно, да в ладье прямо с реки к терему несут меж домов и землянок крестьянских, сквозь ропот народа возмущенного. Негодуют дружинники, но дело делают, не время пока с княгиней спорить. А послы еще хорохорятся, славой князя своего кичась, почесть незаслуженную, как должное принимая. Только вносят ладью во двор терема княжеского, Ольга в яму их с судном вместе бросить приказывает, а пока те кричат, да выбраться пытаются, над головами их, склонившись, спрашивает: