Cirque de la Lune

Эмма Хамм

Cirque de la Lune

(Cirque de la Lune — 0,5)

Перевод: Kuromiya Ren

1

УТОПАЮЩИЙ

Фрэнк Фейрвелл.

Имя войдет в историю как человек, который отбросил, нет, разрушил свою жизнь. Мужчина, у которого было все. Чудесная карьера доктора. Прекрасная невеста, которая затмевала собой солнце. Будущее было еще ярче. Все было разрушено и разбито ночью в проклятом цирке.

Он смотрел на бокал в руке, игнорируя звуки веселья в баре, где он пытался утопить печали. Разве справедливо, что весь его мир так просто отобрали?

Она должна была оставаться, сколько ему было нужно. Она была готова сказать «да» и вверить ему свою жизнь. Но одна ночь в цирке, она ночь, когда он перестал переживать из-за своей репутации, и вдруг он перестал быть ее достойным? Сколько мужчин она так расстроила? Ветер сдул бы верность той женщины.

Он осушил стакан с виски, опустил на бар. Напиток был не лучшего качества, как он привык, но сойдет. Ему было плевать на вкус, когда он хотел просто напиться.

Потертый стол был с трещинами, наверное, от войны. Бармен за стойкой был неряшливый старик, подтяжки были натянуты слишком сильно, и кепка нависала над его лбом.

Фрэнк даже не знал, где он был. Но это не имело значения. В этом месте был алкоголь. Он предпочитал быть тут, чем с кем-нибудь еще.

Ладонь хлопнула его по плечу. Он поднял голову и отметил грязь под ногтями.

— Фрэнк Фейрвелл, вам нужно пройти с нами.

— Не получится, — ответил он и махнул бармену за добавкой. — Мне сегодня нездоровится.

— Боюсь, я не могу принять такой ответ.

— Но получите вы только его.

Бармен не двигался. Он оставался у другого конца бара, чистил стаканы и игнорировал Фрэнка. Тот прищурился, и мир опасно накренился.

Он платил. Как бармен мог игнорировать его? У Фрэнка было уже не так много денег, как раньше, когда трастовый фонд был все еще на его имени, но у него оставались сбережения. Он хотел потратить все на виски.

Ладонь сжала его плечо, и стул пропал из-под него. Комната закружилась пред глазами. Скамьи с красной кожей, потрескавшейся и ободранной. Деревянные полы, потертые сотнями ног, топавших там сотни раз.

— Что за… — смог сказать он, а потом его выбросили из бара так быстро, что он будто летел, пока не рухнул на землю.

Воздух вылетел из легких, слюна забрызгала землю перед ним. Его легкие просили воздуха, но он не мог вдохнуть. Он что-то сломал? Ему же пророчили быть доктором. Он должен был знать, где пострадал.

Кашляя, он перекатился на спину и посмотрел на мужчину, который его бросил. Там было трое мужчин, как ему казалось. Он не был уверен, они двигались чуть неуклюже. Может, это было видение, возникшее от алкоголя.

Как только он сосредоточился на них, он понял, что мужчины были великанами. Широкие плечи, выпирающие мышцы, квадратные челюсти и мрачные лица. Это не были бандиты с улицы, их кто-то нанял.

Он посмотрел на зеленый галстук в клетку у одного из мужчин и чуть не выругался. Пинкертоны. Их нанимали, когда хотели, чтобы убийство произошло тихо. Кто-то пытался его убить.

— Господа, — сказал он. — Произошло ужасное недоразумение.

— Я так не думаю, мистер Фейрвелл.

Они правильно назвали его имя. Значит, пришли за ним. Если и получать побои, но Фрэнк хотел, чтобы это было за то, что он сделал. А в последнее время поводов было много.

Металл щелкнул, его подтяжки впились в лопатки, дорожка обсыпалась под ним. Эта улица была прекрасной в старые добрые дни. Сейчас? Она была руинами, напоминанием, что Новый Орлеан раньше был красивым. До войны.

Он поднял ладони.

— Кто бы вас ни послал, уверен, они не хотели, чтобы вы сильно меня ранили. Я никогда не был очень уж опасным человеком.

— Нам сказали другое, — мужчина хрустел костяшками. — Будет не очень приятно, мистер Фейрвелл. Привет вам от мисс Джонс.

От бывшей невесты?

Он успел подумать лишь миг, и кулак попал по его лицу. Фрэнк не отпрянул. Он принял вспышку боли, расцветшую в его черепе, с готовностью.

Кровь тут же наполнила его рот. Его нос кровоточил? Ясное дело. Был ли он сломан? Он не мог точно понять из-за агонии в зубах.

Он не удивился бы, если бы ему выбили несколько белых зубов, которыми он всегда гордился. От его улыбки многие женщины не могли устоять.

Раньше.

Остальные удары были нанесены быстро, показывая, что эти трое много раз так делали. Один из мужчин бил его по голове, другой — по животу, и третий смотрел, чтобы не было свидетелей.

Через пару мгновений Фрэнк потерял сознание, его тело стало скоплением ноющих синяков, ссадин и кровоподтеков. Они могли бы оставить его на обочине — должны были, учитывая его состояние — но не стали.

Пинкертоны плюнули на ладони и подняли его. Он пытался сказать им, что еще не умер, но тонкий стон, вырвавшийся из его рта, не звучал человеческим.

Может, им было плевать, что он был еще жив. Может, они пришли коротко развлечься и убрать его из виду.

Он смотрел на звезды на небе и размышлял обо всем, что сделал. Он не был хорошим.

Но такой, как он, и не должен быть хорошим. Фрэнку Фейрвеллу светило унаследовать большую сумму, денег хватило бы до конца жизни, и он учился на доктора. В двадцать четыре он был лучшим юношей во всем Новом Орлеане.

А потом встретил ее. Малышку Джейни Джонс, имя, что войдет в историю как женщина, которая изображала любовь. Она была милой звездочкой с серебряными волосами, гибким телом и улыбкой, говорящей, что она знала тайны, о которых не ведали другие женщины. Так и было. Она знала то, что хорошие девушки знать не должны были.

И раз она знала Пинкертонов так, что могла заставить их делать за нее грязную работу, она не была такой хорошей, как все думали.

Ладонь впилась в его спину, перевернула его, и он уже не видел звезды. Он полагал, что это было немного лучше, хотя теперь плечо впивалось в его живот. Его стошнит, если так продолжится.

Он сможет гордиться, если его стошнит на этих мужчин. Если они хотели убить его, получат немного от него.

Фрэнк пытался выдавить из себя рвоту, но не успел, они подняли его с плеча. Он закричал бы, но рот опух.

Они бросили его в воздух, и он приготовился к столкновению. Но его обмякшее тело рухнуло не на твердую землю. Ледяная вода встретила его спину со шлепком, и он погрузился под ее поверхность.

Река? Они бросили его в реку и ждали, что его смоет потоком. Умные Пинкертоны. Они знали, что никто не найдет тело, выброшенное на берег, и не попытается связаться с родственниками. Они просто обыщут его карманы и оставят его гнить на радость чайкам.

Проклятье. Он не подумал об этом.

Фрэнк погружался все глубже в воду, ударялся об камни, его перевернуло. Лучи лунного света падали прямыми линиями вокруг него. Если он щурился, размывая зрение еще сильнее, он мог сделать вид, что был в лесу. Казалось, зеленая трава покачивалась на ветру с красивыми лучами луны вокруг него.

Даже его невеста хотела его смерти. А все потому, что он немного напился, оказался в ситуации, где не должен быть, а потом вернулся домой. Какая разница, видели ли его посещающим цирк? Небольшое шоу уродов помогало понять, как ему повезло иметь то, что у него было.

Дебютантки и их матери восприняли это не так. Они думали, что он был повесой, a негодяем, что ему нравилось находиться не там, где нужно было.

Пузырьки вылетали из его рта. Он смотрел, как они поднимаются к поверхности и лопаются, как резкие слова, которые он кричал своему отцу и невесте. Он не был добрым. Но они вели себя как заносчивые идиоты!

Это был цирк, а не оргия.

Слова, что он сказал Джейни… Они не были добрыми. Она виделась с другими мужчинами после их помолвки. Ему это не нравилось. Кому понравилось бы? Она была самой красивой девушкой в городе, и он был самым красивым и успешным мужчиной. А она все равно отводила взгляд на других? Он подал бы ей мир на блюдце с серебряной каемочкой, и она все еще хотела что-то другое.

Да, он был немного жестоким. Звал ее хуже, чем она заслуживала. Но неужели он заслужил Пинкертонов?

Может. Он не знал. Фрэнк никогда и не подумал бы о наемниках. Он и не знал, что это возможно было после войны.

Но он знал, что не хотел умирать. В этом было приключение, но он был еще молодым, еще хотел бороться. Был ли у него шанс? Утонуть в реке было жалким финалом, нужно было бороться.

Он оттолкнулся ногами в жалкой попытке плыть, задел пяткой камень и направил тело к поверхности. Легкие горели, руки едва двигались от боли, но он вынырнул, вдохнув, и органы закричали от боли.

Похоже, они ничего не сломали. Внутреннее кровотечение он уже ощущал раньше, когда пытался сбежать с войны, ранив себя. Вина тогда грызла его душу. Он стал изучать медицину, потому что изобразил небольшую рану, когда другие теряли конечности. Это было мышление богатого мальчишки. Он не мог перевязывать раны или принимать у себя дома раненых солдат, когда остальная страна сражалась.

Он не боялся войны. Фрэнк лучше сражался бы, как остальные. Он должен был пойти с ними, защищать гордость страны, когда Германия угрожала миру. Но война затронула не только Европу. И когда она ударила по американской земле… он оказался не таким хорошим, как думал.

Фрэнк вдохнул, кривясь от уколов боли в теле, особенно в грудной клетке. Если бы он учился немного дольше, умел бы себя подлатать. Если бы тут был кто-то еще, он сказал бы им, что делать с ним.

Но он плыл по реке один.

Один.

Впервые в жизни он был совсем один. Его отец уже отказался от него, сказав, что он был слишком непредсказуемым и ничего не воспринимал всерьез. Его невеста… тут все было понятно. Даже его друзья не хотели быть рядом с неудачником.

Ради чего он собирался жить? Денег не было, как и поддержки и людей, терпящих его причуды.

Теперь Фрэнк плыл по реке жизни лишь в своей рубашке и с именем, которое раньше что-то означало.

Бороться ради выживания того имени было тщетно. Только ему было важно, есть ли воздух в его легких.

Паника подступала волной, била по голове, грозила утащить в глубины. Утонуть было просто. Пара мгновений боли, и все. Он успокоится.

Но звезды горели над ним, и перед потерей сознания он думал о том, что если звезды выживают на этом холодном небе… то и он должен.

2

ЛУННЫЙ ЦИРК

— Там человек! — раздался вопль, как сигнал с маяка, предупреждающий корабли о камнях. — Человек в реке!

Эвелин отодвинула штору, отделяющую ее часть маленькой палатки за шатром цирка. Они не жили так всю жизнь. И пару недель назад кто-то пытался пробраться в цирк, чтобы увидеть «уродов» в их среде обитания.

Бедный дурак напугал Клару, их бородатую женщину, и ее крик разбудил всех. Юноша не понимал, что люди в цирке мало отличались от тех, кого он уже видел. «Cirque de la Lune» не был простым путешествующим шоу фриков, и он узнал это жестоким образом.

Она пригладила рукой кудри, потушила огонек. Если в реке был человек, ему не стоило видеть женщину, которая постоянно горела. Им нужно было притворяться нормальными. Пока он был тут.

— Ты идешь? — спросил Букер из теней. Его голос был с сильным акцентом, но она привыкла расшифровывать его слова.

— Думаю, кто-то из нас должен.

— Но не обязательно ты.

Она посмотрела на завиток дыма, тянущийся из его темного угла. Букеру не нравилось, чтобы его видели, даже она. Он был покрыт татуировками с головы до пят, некоторые были нанесены им, многие — нет. Ему нравилось держаться подальше от взглядов людей. Она делила с ним угол в палатке много лет, и даже она не знала всего, что было нарисовано на его теле.

— Ты хочешь пойти? — спросила она. — Хотя бы кто-то из главных должен быть там и контролировать остальных. Ты же знаешь, они хотят покрасоваться.

— Не думаю, что инспектор манежа будет рад, что ты пойдешь, — его сигара вспыхнула на кончике красным, взывая к огню в ней. — Ты так одета, что в тебе увидят только фрика.

Она посмотрела на шелковое кимоно, одна сторона ниспадала с плеча. Яркий цвет красиво оттенял ее рыжие волосы, но он был прав. Многие увидят ее и поймут, кто она. Немного шлюха, в большей части — помощница. Всю жизнь Эвелин видели как ту, что помогала мужчине выглядеть в тысячу раз лучше тем, что была рядом.

Стыдно, ведь она их всех презирала.

Эвелин поправила кимоно и завязала его плотнее на поясе.

— Ничего плохого в моей одежде нет.

— Не для мужчин.

— Букер, можешь уже накуриться до комы? — она шумно шмыгнула носом и пошла прочь из лабиринта палаток к полю за шатром.

Рассвет только забрезжил на горизонте, розовые полосы света растекались по небу. Белые облака плыли к оставшимся звездам.

Эвелин сунула ладони под руки, дрожа от холодного воздуха утра. Трава доставала до ее колен, пока она шла к реке. Роса цеплялась к ее открытым ногам. Что подумали бы леди Нового Орлеана, увидев ее сейчас? Они привыкли, что она была в бриллиантах, а не в розовом кимоно с ниспадающими на спину волосами.

Светлячки вылетали из укрытий, пока она шла. Они были распространены в этой местности больше, чем на севере, где они были пару месяцев назад. Тут ей нравилось больше. Тут было больше древней истории, и люди принимали необычное лучше.

«Cirque de la Lune» побудет тут еще пару месяцев. Эвелин хотела бы оставаться на одном месте, а не постоянно переезжать. Было неправильно вырывать пущенные корни, особенно когда в их труппе теперь было несколько малышей. Им нужно было что-нибудь стабильное в жизни, где остальные их боялись и отворачивались, когда они проходили. Тут их хотя бы недолюбливали люди, которых они знали.

Дрожа, она присоединилась к толпе у берега реки. Они глядели на тело, зацепившееся за ветку. Казалось, оно там вряд ли задержится, и если они хотели помочь, нужно было делать это быстро. Она посмотрела на знакомые лица, их разномастную группу.

Клара, бородатая женщина, была с сердцем, которое не умещалось в ее грудь. Она уже была большой, но когда прижимала руки к груди, и большие слезы текли по ее щекам, она выглядела как мать, которая отчаянно хотела спасти своего ребенка.

Даниэль, мальчик, который мог дышать под водой, всегда был рад помочь. Жабры на его горле широко раздувались, он разглядывал реку. Он растопырил пальцы с перепонками, уже собирался бежать в воду и спасать мужчину.

Том Палец, самый низкий мужчина в мире, стоял рядом с самым высоким мужчиной в мире. Они держались за руки и тихо шептались о том, как опасно принимать еще одного незнакомца. Том был первым, на кого люди пялились. Он был эмоциональнее остальных, на то были причины. До цирка люди обходились с ним как с ребенком, помыкали им.

Запах кедрового дыма и табака ударил ее по носу раньше, чем она услышала шаги Букера за собой.

Она вздохнула.

— Где инспектор манежа?

— Пьяный в своей палатке, как всегда, — он присоединился к ней и стряхнул пепел с сигары. Татуировка змеи, обвивающая его горло, двигалась, словно сжимала его сильнее. — Вперед, Дэнни.

Мальчик снова растопырил пальцы. Он взглянул на них, мембраны под веками мелькнули на его больших глазах.

— Правда? Хочешь, чтобы я его спас.

— Просто сделай это.

Они слушались Букера чаще, чем ее. Порой даже лучше, чем слушались инспектора манежа, ведь он был пьяницей. Она их не винила за это.

Даниэль побежал к реке и бросился в воду. Он пропал из виду, и было видно только волны от того, как он несся к телу.

— Уверен, что это хорошая идея? — прошептала она. — Ты знаешь, какие они.

— Никто не заслуживает умирать в одиночку, вот так.

Мрачные воспоминания за его глазами были тем, о чем не стоило спрашивать. Она видела в его вещах раньше зеленый галстук в клетку. Букер был ужасным человеком перед тем, как попал сюда. Она не хотела знать, что он делал, что видел, что заставило его убежать из семьи и обосноваться в цирке.

Не важно. Они все были тут, потому что ничего лучше не нашли. Их не приняло общество. Никто не хотел людей, которые были не просто людьми. Уже никто.

Она глядела на реку и думала, каким все было до того, как войны разрушили мир. Каким было это место до того, как упали бомбы, и люди стали вредить друг другу?

Ладонь с перепонками вырвалась из воды возле тела, сжала белую ткань. Даниэль потянул человека к берегу, где ждала Клара. Бородатая женщина прошла в воду в платье, подняла тело своими руками.

Это был ее дар. У всех был свой дар. Клара была сильнее пятерых мужчин. Она могла поднять лошадей, если ее просили. Они перестали так делать, когда ее попросили пойти в армию. Женщин не обязывали сражаться, но это правило не касалось женщины, чья борода была красивее, чем у многих мужчин.

Клара отошла от берега.

— Это мужчина, — сказала она. — Неплохой, как по мне.

Эвелин плотнее укуталась в кимоно и прошла к Кларе. Это был мужчина, и его останки. Он, похоже, не дышал, и это было обидно.

Его лицо было разбитым, в синяках, опухло так, что узнать не удавалось. Кто-то не просто хотел смерти этому мужчине. Они хотели, чтобы он ощутил ужасную боль перед смертью.

Она вздохнула.

— Не думаю, что мы можем ему помочь.

Дым потянулся к мужчине, окутал его руку.

— Не правда.

— Ты хочешь помочь? — Эвелин приподняла брови. — С каких пор тебя интересует помощь простакам?

— Не интересует.

— Тот мужчина был простаком, и, как по мне, он уже мертв. Твоя сила его не вернет из мертвых, если только ты не скрывал, что ты — некромант.

Букер покачал головой и бросил останки сигары на влажную траву.

— Не некромант. Но я вижу работу Пинкертонов, они тут постарались. Его будет легко собрать обратно, если я захочу.

— Букер… — она замешкалась, а потом вздохнула. — Ладно. Помоги ему, если можешь, но я не хочу в этом участвовать. Инспектору манежа это не понравится.

— Мне плевать, что он скажет, — Букер кивнул на палатки, и все пошли за ним.

Эвелин это не нравилось. Простак не должен быть тут, когда был шанс, что он расскажет остальным, что они умели делать. Для людей Нового Орлеана «Cirque de la Lune» был простым цирком с выступлениями, что были почти фантастикой.

Они не знали, что вся магия в представлении была настоящей.

3

НАСТОЯЩЕЕ ВЫСТУПЛЕНИЕ ФРИКОВ

Голова Фрэнка пылала. Точнее, пылал почти весь он. Его тело словно положили в печь, чтобы посмотреть, что будет, если оставить его там надолго. Они пытались сжечь его заживо?

Он вспомнил Пинкертонов. Такое нельзя было забыть. А потом была река, холодная и беспощадная, такое он тоже вряд ли забудет. Но что случилось после?

Он выпил не так много, не помнил такого. Было лишь два варианта.

Первый: его кто-то нашел, принял за мертвого и попытался сжечь его тело. Он не мог винить за такое. Люди старались сохранять берега чистыми от мертвечины на случай, если немцы нападут снова. Но они могли хотя бы проверить, дышит ли он. Было горячо.

Второй: кто-то мог пытаться помочь ему. Он мог быть в доме у огня, такое было возможным, но казалось, что жар исходил из его тела.

Где же он был?

Открыть глаза было сродни подвигу Геркулеса. Фрэнк боролся, чтобы открыть один глаз, потом другой. Он не мог ни на чем сосредоточиться, и казалось, что кто-то пытался закрыть ему глаза.

Краски стали четче. Яркие цвета — красный, оранжевый и желтый — были словно ручной росписью, а не выкрашенным шелком, как должно быть. Такие яркие краски требовали лучшего качества.

Он сморщил лоб, игнорируя боль от этого. Он не знал, какое место было таким ярким. Кто жил в таком месте?

Может, он издал слабый звук, потому что что-то зашевелилось в комнате. Звук не прозвучал рядом с ним, но это явно был тот, кто помогал ему. Его лицо ощущалось… не таким опухшим, хоть это было не совсем правильным описанием. Оно уже не ощущалось так, словно череп был разбит.

— Воды, — прохрипел он.

Шорох донесся снова, а за ним кашель. Слабый запах табака и дыма щекотал его нос.

— Клара?

Зашуршала ткань.

— Что, Букер? Я должна готовить ужин.

— Он проснулся.

Загремели сковороды, и порыв ветра тряхнул красками над ним. Так это была ткань? Не выкрашенный потолок, а что-то, что могло так двигаться?

Стало видно лицо женщины. Он думал, что это была женщина. Длинная борода тянулась от ее верхней губы и челюсти, в нее были вплетены яркие бусины и гладкое стекло.

— Боже, — сказала женщина, — ты в самом деле проснулся!

Да? Он не ощущал этого. Казалось, он видел нереальный сон, фрики не давали ему покоя.

Ладони коснулись его ног, они были куда меньше, чем у женщины. У нее был ребенок. Это делало все менее пугающим. Может, это была путешествующая семья. Мужчина, который позвал ее, мог быть ее мужем, и женщина была с ребенком.

Он видел такие семьи после войны. Тяжелые времена убедили людей, что те, кто отличался, были опасными, и их нужно было прогнать. Многие такие семьи ушли, чтобы выжить.

Он мог справиться с семьей. Это было не страшно.

Ладони надавили на кровать у его ног. Ребенок забрался на его колени. Фрэнк выдохнул. С детьми было всегда легче, чем с другими людьми. И вдруг ему показалось, что в его теле стало больше сил, чем раньше.

Он приподнялся на локтях, растянул разбитые губы в улыбке и увидел, кто сидел на его коленях.

Он не гордился криком, который издал. На нем был не ребенок. Там был взрослый мужчина, который широко улыбался, смотрел на него глазами, которые были слишком старыми для такого маленького тела.

Крохотный гремлин раскачивался со смехом, держась за локти, и хохот его был голосом взрослого мужчины.

— Давно не было такой реакции!

— Том, — возмутилась бородатая женщина. Она шлепнула его по затылку. — Не пугай беднягу. Он не знает, кто мы.

— Ах, можно переходить к пугающей части истории, Клара. Он не отреагировал на твое красивое лицо, так что он не слабак, — гремлин прищурился. — Ты же не боишься меня? Просто не ожидал такого?

Фрэнк кивнул, потому что должен был это сделать. Кивнуть. Не злить существо и надеяться, что оно не укусит его.

Завиток дыма появился перед его лицом, привлек его взгляд к теням в комнате, где сидел мужчина, скрестив ноги в лодыжках.

— Ты боишься нас? — спросил мужчина.

— Немного, — признался Фрэнк. — Я не… просто… никогда не видел…

Бородатая женщина встала между ним и другим мужчиной.

— Все хорошо. Не нужно говорить об этом. Мы знаем, как выглядим.

— Вы… — Фрэнк указал на них, пытаясь подобрать слова, пока язык не слушался. — Семья?

— В каком-то смысле, — рассмеялась бородатая женщина. — Но, может, не в том, что ты думаешь. Я — Клара.

Она протянула руку. Фрэнк, как джентльмен с хорошими манерами, отпечатанными на его мозгу, быстро пожал ее. Он сжал ее ладонь крепко, смотрел ей в глаза. Он не давал себе посмотреть ниже на ту бороду, которая почти касалась ее талии. Как долго она ее растила? Как она ее отрастила?

Клара погладила ладонью конец бороды.

— Как тебя зовут?

Ох, он забыл о манерах.

— Фрэнк Фейрвелл, — он кашлянул. — Рад знакомству, мадам.

Гремлин, сидящий на его коленях, стал раскачиваться от смеха.

— Мадам! Клара, давно тебя так не звали.

Она снова шлепнула его по голове, и Фрэнк задумался, куда он попал. Что это было за место?

Штора пошевелилась за ними, но в этот раз по-другому. Красная ткань вдруг покачалась мягче. Алой, а не пылающей красной, мерцающей, а не горящей. Она переливалась с грацией шелка, сползающего с края кровати. Ткань медленно разделилась, и он видел, как бледная ладонь тянется к плечу Клары.

— Он проснулся?

О, это был голос ангела. Мягкий и легкий, он звучал в воздухе как звон церковного колокола. Он мог поклоняться тому голосу. Упасть на колени и молиться Богу, ведь он притворялся, что тот не существовал, после всего, что случилось.

Бородатая женщина повернулась с широкой улыбкой.

— Эви, заходи, милая. Посмотри, кого мы спасли! Он проснулся, а ты говорила, что его не исцелить. Разве Букер не сотворил чудо?

Фрэнк даже не заметил, что у мужчины из теней уже было имя. Он смотрел с трепетным вниманием, как занавес задрожал, разделился и показал богиню, которая ступала по земле.

Рыжие волосы ниспадали на ее плечи. Изумрудное платье из лучшего шелка скользило по ее телу, пока она двигалась. Бриллианты сверкали в ее ушах, но его внимание привлек блеск в ее глазах. Зеленых, как ее платье, как леса, которые он видел в юности, но уже забыл.

Ярко-красные губы приоткрылись, она охнула при виде него. Высокие скулы обрамляли ее лицо в форме сердца, которое было… идеальным. Других слов не было для создания, которое смотрело на него огромными глазами.

Платье подчеркивало ее талию и бедра, голые лодыжки ни одна уважающая себя женщина не показала бы на людях, но это не имело значения. Ангел или демон, она была всем, на что он мог смотреть, и он еще ни слова ей не сказал.

Она окинула его взглядом, а потом кивнула.

— Хорошо. Пусть идет, куда хочет, — и она развернулась и пропала за шторой.

Она была поразительной женщиной, она могла уничтожить его лишь взглядом.

Фрэнк не знал, что с этим делать. Он хоть когда-то был так потрясен женским лицом? Точно нет. Женщины всегда липли к нему. Они спотыкались друг от друга от его улыбки. Но он никогда не видел такую женщину, как она, еще и так легко отмахнувшуюся от него.

Гремлин коснулся его челюсти и закрыл его рот.

— Мы все так выглядели, когда только увидели ее. Такой женщине нельзя выходить из дома.

Букер прорычал из тени:

— Она все еще в своем доме, Том.

— Может, — Том присвистнул. — Только из-за нее я хотел бы быть полного размера.

Клара фыркнула.

— Каждая женщина вызывает у тебя такое желание. И я видела, как ты убегаешь со своими фанатками. Ты можешь делать вид, что ты — девственник, но это не так, мелкий.

Фрэнк смотрел, как мелкий мужчина спрыгнул с его колен и погнался за бородатой женщиной. Они смеялись, и звук журчал, как ручей.

Он посмотрел на мужчину в тенях. Сглотнул с тревогой.

— Это ты меня спас?

Поднялся еще завиток дыма.

— Не смотри так на Эвелин.

— Потому что она твоя? — слова зазвучали неправильно, срываясь с его языка. Женщина не была вещью. Он давно узнал это. Но он вдруг стал неандертальцем. Почему он думал, что теперь мог так говорить.

— Эвелин — только инспектора манежа. Она выходит, приводит к нам клиентов и получает много денег за работу. Если хочешь сохранить голову на плечах, не лезь к ней, — мужчина встал, вышел на свет, и Фрэнк снова забыл, как говорить.

Почти каждый дюйм кожи мужчины, все, что он видел, было покрыто татуировками. Змеи, жуки, мифические звери были на его коже и двигались, что казалось невозможным и фантастичным. Татуировок не было только на маленьком участке в центре его лица.

Букер поднял сигару к губам, глубоко вдохнул и выдохнул дым в лицо Фрэнка.

— Слушай, ты тут не так давно. Я даже не должен был тебе помогать, но сделал это. Я не стану раскрывать причины, но мой долг тебе? Он уже отплачен. Держись в стороне, и все будет хорошо. И не лезь к Эвелин.

Он ушел из комнаты, где лежал Фрэнк, штора опустилась за ним. Не лезть к Эвелин? Как?

Фрэнк упал на спину и смотрел на яркие краски палатки над ним. О такой женщине было сложно не мечтать, и о ней хотелось говорить. И что за инспектор манежа?

Он слышал это название, но не знал, что оно означало. Его память была туманной, лицо болело, ребра ныли от глубокого дыхания. То, что с ним сделал мужчина с татуировками, выветривалось, и ему это не нравилось.

Фрэнк тихо застонал, повернулся на бок и рывком сел. Его ноги ударились об пол, и голова закружилась от этого. Но он должен был осмотреть себя.

Раны, которые Пинкертоны нанесли его телу, были жуткими. Он ощущал, как жизнь вытекала из него с каждым выдохом, но эти люди как-то… вернули его к жизни? Так просто?

Снимать рубашку было больнее, чем он хотел признавать, но боль радовала. Она означала, что он был живым. По-настоящему живым, когда это было невозможным.

Фрэнк коснулся бока, посмотрел на яркие пятна на его торсе. Синяков было столько, что он должен был умереть. В этом не было смысла. Если кто-то пришел бы в больницу в таком виде, ему помогли бы умереть без боли, только и всего.

Но он был живым.

Он натянул рубашку через голову, поднялся на ноги. Странно, как просто он это сделал. Он не думал, что такое было возможным. Но, похоже, тут было возможным невозможное.

Его подтяжки свисали до колен, но он не надел их на плечи. Пока что. В этом месте не имело значения, выглядел ли он собранно, а у него не было сил на переживания из-за внешности. Он хотел ощущать себя потрепанно. Он заслужил это, чуть не умерев.

Он уловил звук. Аплодисменты? Нет, просто хлопки. Пока не аплодисменты, но он узнал звук радостной толпы. Он не был в доме.

Его мутило от страха.

Не может быть. Судьба не могла бросить его в место, которое покончило с его жизнью, какой он ее знал. Его удача не могла быть такой плохой.

Фрэнк прошел к шторе и подвинул ее. За ней была большая пустая комната. Полом была вытоптанная земля, местами лежало сено. В центре стоял маленький подиум, украшенный разноцветными треугольниками. В дальнем углу виднелась стойка с тем, что было похожим на костюмы, размеры сильно отличались.

Завитки дыма висели в воздухе. Букер был где-то близко, но Фрэнк его не видел. Эта часть их дома была пустой.

От нервов его тело и ладони дрожали, пока он шел по просторной комнате. Он замер у большого лоскута ткани, за которым медленно утихали хлопки.

Сейчас или никогда. Он мог вернуться в комнату, где его оставили, лечь и поспать. Может, он окажется в другом месте, когда откроет глаза.

Но Фрэнк Фейрвелл не привык легко сдаваться. Он глубоко вдохнул и отодвинул штору немного, чтобы выглянуть.

Он заметил огонь. Мимо него пробежали люди в ярких красках, все щурились, глядя на центр, где бородатая женщина раскинула руки и открыла рот, и ее голос был как у лучшей певицы в опере. Она была чудом, и было обидно, что ей приходилось оставаться тут.

Том Палец пробежал мимо него, хохоча, ударяя хлыстом по мужчине в девять футов высотой. Великан раздраженно оглядывался и ускорялся. Кроха был быстрее великана.

Множество красок и существ занимали маленькую сцену, сотни человек смотрели на них. Фрэнк еще ничего такого в жизни не видел. Это было чудесно, интересно, странно и слишком зловеще, как ему казалось.

Он вспомнил девушку-ангела, и, конечно, отыскал ее взглядом. Она прошла в центр сцены, подняв руки, платье подчеркивало ее изгибы. Гремлин подбежал к ней, протянул большой факел, и она выдохнула изо рта огонь.

Факел загорелся, но Фрэнк смотрел не на это. Он глядел на то, как ее волосы словно трепетали огнем. Он глядел на улыбку на ее лице, такую милую и опасную.

И больше всего он смотрел на счастье, которое исходило от нее волнами жара. Он не видел еще ничего милее той улыбки. Но милый было неправильным словом.

Изысканный. Восхитительный. Благолепный. Поразительный.

Он ненавидел слова, и он стал бы поэтом, только бы женщина посмотрела на него еще раз.

Словно услышав его, она взглянула на него. Она ощущала его взгляд, как он ощущал ее? Может быть, но это не имело значения. В тот миг она пронзила его до костей своей красотой и румянцем на ее щеках.

Держаться от нее подальше? Им придется выбросить его в реку.

4

ДЖЕНТЛЬМЕН И ВОР

Эвелин провела гребнем по волосам, не желая вслушиваться в болтовню за дверью. Они не перестанут говорить о новеньком. Что его лицо уже было не таким опухшим. Что за ним мог скрываться красивый мужчина. Откуда он был? Фейрвелл была известной фамилией в этих краях. Он был тем Фейрвеллом?

Это сводило ее с ума! Какая разница, тот ли это Фейрвелл? Он не должен тут быть. Он был помехой, ее народ и без того нервничал.

Жители города относились к циркачам не так, как должны были. Пока что цирк интересовал их как новое развлечение. Людям нравилось притворяться, что мир был чуть лучше, чем на самом деле. Магия не теряла свое очарование.

Инспектор манежа кашлянул за ней.

— Готова к ночи?

Никогда. Ей не нравилось быть «лицом» цирка, и еще меньше ей нравилось, что он обходился с ней как с дешевой шлюхой. Но не об этом. Она пойдет, потому что ее семья нуждалась в деньгах. Потому что она не хотела быть той, кто не играл по правилам, когда остальные старались.

Она провела гребнем чуть сильнее, чем требовалось.

— Ты знаешь, что да.

— Хорошо. Этот не такой впечатляющий, как я думал. Он заплатил за тебя хорошо, так что делай все, что он попросит. Ладно?

Эвелин должна была согласиться без колебаний. Должна была делать все, что он хотел, но ей хотелось плюнуть ему в лицо. Настанет день, и она убежит отсюда. Отыщет путь к своей семье, к тем, кто не заслужил такую жизнь. И они будут жить счастливо.

Но не сегодня.

Она вздохнула.

— Все, что попросит. Понятно.

Инспектор манежа ушел. Ему не нравилось, когда они звали его по имени. Он был просто «инспектор манежа», но она знала, что его звали Стэнли. Он был пьяницей, пока не нашел Эвелин и Букера. Они не были вместе, не знали друг друга до цирка, но он привел их под одну крышу, потому что они нуждались в ком-то.

Стэнли всегда хотел сделать нечто большее. Хотел сознать шоу, которое превзойдет все представления, особенно его брата, который писал для шоу Бродвея, популярные во всем мире до войны. Стэнли почти всю жизнь искал магию, но понял, что она существовала под его носом в обычных людях, когда уже сдался в поисках.

Они нуждались в нем, а он — в них. Он был голосом обычных людей. С ним люди говорили, не боясь его. Стэнли был простым мужчиной, мог только напиваться до ступора, как-то выживая при этом.

Но в один из тех дней его сердце не выдержит. И она получит все, о чем молилась.

Эвелин стянула волосы в узел. Она знала, что их клиенту так нравилось. Ему приглянулась ее длинная шея, как он сказал, когда рассматривал ее в прошлый раз как какое-то животное в зоопарке. Ее шея была изящной, как у лебедя, но при этом сильной.

Ей не нравились такие ночи. Всегда казалось, что ночь станет ее последней. Что в этот раз мужчина загонит ее в угол и отправит по пути к смерти.

Этой ночью ее желание не исполнится.

Эвелин делала, что ей велели. Держалась за его руку и улыбалась всем на милом званом ужине. Ее золотое платье сияло, тысячи фальшивых бриллиантов сверкали на ее изгибах. Он сказал, что поймал звездочку, что она была сделана из чистой магии и с дугой дьявола. Мужчины хохотали с ним, женщины приподымали брови, и Эвелин ощущала их ненависть.

А потом он отвел ее домой, приказал снять платье, и кошмар снова начался. Она могла смотреть на потолок, вспоминать свое прошлое. Она делала так много раз.

Бедная девочка, выросшая в лачуге. Мужчина, который думал, что мог напасть на нее. Огонь лизал стены в ту ночь, и весь город сгорел, осталась в живых только она. Власти назвали это чудом.

Она звала это кармой.

И после всего этого она вернулась к тому, с чего это началось. Огонь пылал в ее груди, с болью просил о свободе, хотел коснуться пота мужчины над ней. На его лице был экстаз. Она хотела выжечь его запах из своих ноздрей и ощущать вместо него запах горящей плоти. Первый запах, который она помнила. Она надеялась, что больше его не ощутит.

Он хорошо заплатил ей, когда она ушла, как было договорено. Наличные были почти бесполезны после войны. Никто не знал, как тратить деньги, куда пойти, что делать, кроме как пытаться жить дальше.

Деньги казались тяжелее, чем должны быть. Жить так было неестественно. Она не была проституткой с улицы, которой нужны были деньги на новую дозу. Она просто хотела чуть больше наличных, чтобы приберечь пару купюр и купить Тому новый костюм.

Инспектор манежа хотел считать все их деньги, но она всегда оставляла немного себе. Она пожимала плечами, когда он спрашивал, говорила, что заплатили не всю сумму, о которой договаривались. Инспектор кричал, что она не умела считать, но ее лицо было слишком милым, чтобы его ранить.

Но синяки были под ее платьем. Каждый раз, когда мужчины их видели, они смеялись и спрашивали, откуда они. Их глаза пылали желанием, которое разгоралось сильнее от мысли, что ей вредил что-то еще.

Эвелин поежилась, пока шла по полю, направляясь к палаткам, отчаянно нуждаясь в душе. Она обвила руками свою талию и пыталась вспомнить, зачем все это делала.

Она не была проституткой. Пока что. Но нуждалась в деньгах.

Она хотела дыма и помыться. Но этого пока не будет. Сигареты были нынче редкостью. Сигары — тем более. Она не знала, где Букер взял свою, но не хотела спрашивать. Он уже был раздражительным.

И оставалось только купание, и у всех в палатках будут вопросы. Они захотят знать, где она была, принесла ли им что-нибудь. Был ли вечер приятным?

Никто не знал, что она делала после тех званых вечеров. Только Букер и Клара. Остальные считали ее лицом цирка. А она продавала тело, чтобы заработать чуть больше.

Сначала она ненавидела себя. Кто так делал? И по своей воле?

Но чем больше она делала это, тем больше Эвелин понимала, что была в этом хороша. Она могла заставить любого мужчину поверить, что безумно любила его. Они смотрели на нее, словно ее улыбка сияла солнцем, и они хотели для нее счастья. Они спрашивали, любила ли она их, была ли она только их, и она говорила то, что они хотели услышать.

Мужчины нынче были простыми. Они хотели, чтобы кто-то хвалил их. Эвелин знала, как убедительно врать.

Она вдруг застыла посреди поля. Она не могла вернуться в палатку. Не к краскам и смеху. Люди внутри были счастливы, а она — нет. Она не помнила счастье, ведь все было таким странным и другим.

Река текла за ней, и она хотела прыгнуть в ее глубины. Тонуть было больно? Точно не так больно, как она думала. Вода была холодной, поддержит ее уставшее тело. И она хотела, чтобы сейчас ее трогала только вода.

Эвелин повернулась и прошла к берегу. Вода шумом заглушала все звуки. Она звучала в ее ушах, прогоняя воспоминания о стонах мужчины и тяжелом дыхании.

Она не знала, сколько стояла там и смотрела на воду. Порой среди пены волн виднелись прутья. Они кружились, пока не высвобождались из воронки и плыли дальше. Она хотела быть таким прутиком. Застрять в грязи на пару мгновений в жизни она смогла, но когда она освободится?

Прутик хрустнул за ней, и звук отличался от шума воды.

— Уйди, Букер, — сказала она. Ее голос был сдавлен от эмоций, что всегда происходило при нем. Он заставлял ее забыть, что она должна быть крепкой.

— Я передам ему послание.

Голос был слишком низким для Букера, слишком мягким. Мужчина из реки. Она и забыла, что он еще был тут. Как прогнать его? Она не хотела сейчас видеть его и его опухшее лицо.

Эвелин много раз прокляла его за эти ночи. Каждый пропавший синяк открывал карамельную кожу, которая была манящей и красивой. Он был уже не таким опухшим, и было видно, что он был очень красивым. Не честно, ведь Пинкертоны пытались его убить. Он был опасным.

И ей всегда попадались опасные мужчины.

Эвелин подвигала челюстями. Ее мягкие туфли погрузились в грязь берега, удерживающую ее на месте.

— Я думала, вы где-то еще, сэр.

— Фрэнк. Фрэнк Фейрвелл.

— Знаю, — она не хотела поворачиваться и видеть те голубые глаза. Даже в шатре она уловила эмоции в них. Мужчина не умел их скрывать, и все было направлено на нее… В этих глазах можно было утонуть.

Он шагнул ближе, шумя при этом.

— Я знаю твое имя, но лучше назови его сама вместо слухов.

— О моем имени нет слухов, — отметила она, взмахивая рукой. — Повсюду висят постеры с моим лицом. Уверена, вы их видели.

— Я видел. Эвелин Дюбуа, Пожирательница огня, — он кашлянул. — Но на постере не говорится, кто ты. Имя можно выдумать, характер — создать. Я хочу знать, какая ты, Эвелин.

От этого она повернулась, глаза пылали, эмоции кипели. Ей не нужно было это сейчас. Не когда она побывала с тем, кто использовал ее как куклу. Ей нужно было побыть одной.

— Ты ничего обо мне не знаешь, — она указала на него. — Ты видел постеры, значит, проводил много времени в обществе мужчин, которые нанимают меня. Уверена, ты об этом знаешь. Предлагаю отойти на три шага и не приближаться ко мне, если не хочешь запачкать репутацию.

Фрэнк отреагировал не так, как она надеялась. Он подошел ближе.

— Тогда хорошо, что моя репутация уже разрушена. Не думаю, что я смогу держаться вдали от тебя.

Ей не нравились эмоции в его глазах, пока он это говорил. Его глаза словно сияли изнутри, красивые, как он. Его квадратная челюсть впечатляла, губы были полными, а волосы завивались так, что ей хотелось убрать каштановые пряди за его ухо. Все в нем звало ее.

Но она только что была с другим. Отпечатки его пальцев горели под ее платьем, и ее глаза хотели лить слезы, но она не могла испортить идеальный макияж. Она могла многое потерять, ощущала себя хрупкой стеклянной статуэткой.

— Прошу, не нужно быть добрым со мной, — прошептала она. — Я не выдержу сейчас.

Его взгляд смягчился.

— Всем нужен тот, кто добр с ними, особенно, когда они думают, что не заслужили такое.

Ее плечи дрогнули от вдоха — она отказывалась звать это всхлипом — и она отвела взгляд от него.

— Как ты терпишь это место? Ты не как мы. Ты точно видел, что мы… другие.

— Я заметил гремлина, если ты об этом.

Она пронзила его взглядом. Мужчина скрыл улыбку за ладонью.

— Это не смешно. Мы не просто фрики.

— Я понял. Место… — он пожал плечами и почесал шею сзади. — Что ж, в это немного сложно поверить. Я все еще убежден, что меня обманывают глаза.

Она это понимала. Как любой простак мог понять их мир? Чем больше она смотрела на него, тем больше понимала, что он говорил не о магии ее народа. Он говорил о цирке.

Огонь в ее груди угас. Она не хотела пугать его. Эвелин отпугнула многих. В этот раз она хотела, чтобы кто-то увидел ее, а не огонь внутри.

Гнев покинул ее, оставив после себя холод. Она задрожала и обняла себя руками.

Что он думал о них? Существа, которые жили среди фриков. И она, самая странная из них, потому что она выглядела нормально.

Но была не такой.

Эвелин снова задрожала. Она хотела покрыть себя огнем, умела только это, могла выпустить пылающее желание проглотить ее целиком. Она могла, если бы была в палатке. Другие знали о ее силах. Они поняли бы ее желание быть собой хоть иногда, не прятаться.

Но он не знал, какой она была. Он испугается, если она вспыхнет огнем. Так что ей снова было не по себе перед мужчиной, с которым она учитывала его хрупкость.

Ткань зашуршала за ней, скользнула по ее рукам, и Эвелин повернулась к нему.

— Что ты…

Фрэнк снял пиджак, оставшись в белой рубашке с кровавыми пятнами. Он закатал рукава. Его руки не были рабочими. Она заметила раньше, но было что-то сильное в его предплечьях. Он не забивал гвозди, но этими руками не только держал ручку для подписи.

— Тебе холодно, — сказал он спокойно. — Мне — нет.

Он подошел ближе, держал пиджак так, словно хотел надеть на нее. Эвелин невольно вздрогнула. Ее уже лапал ночью мужчина. Она не знала, как сдержаться, когда ее коснется кто-то другой.

В этот миг она не была Эвелин Дюбуа, волшебной красавицей, дышащей огнем, которую можно было снять на ночь за хорошие деньги. Она была просто Эви. Девочкой, потерявшей семью, потому что она не знала, как объяснить кому-то, что происходит.

Фрэнк замер. Ветер трепал пиджак между ними, висящий как любовник, получивший отказ. Но он не был оскорблен ее поведением. Он склонил голову и смотрел на нее глазами, видевшими слишком многое.

Она сжала в кулаках ткань платья.

— Прости.

— Не извиняйся за это, — сказал он. Его голос стал тихим, будто он боялся спугнуть ее, заговорив громко. — За это — не нужно.

Понимание в его взгляде усилило ее дрожь. Она не хотела, чтобы он понял, почему она пятилась. Она не хотела быть такой, признавать все, что с ней случилось. Она не была к этому готова.

Она замотала головой и забрала пиджак из его рук.

— Спасибо. Отдать пиджак — добрый поступок.

— Я сделал это не ради доброты, — ответил он. — Просто подумал, что так ты будешь меньше дрожать.

Она не знала, как ответить. Что он имел в виду? Никто не вел себя просто по-доброму. Так мир не работал…

Никто, кроме ребят в цирке.

Эвелин надела его пиджак. Тепло его тела осталось в ткани, впитывалось в ее холодную кожу, как при объятиях. Пиджак пах ячменем и чем-то, что она не смогла назвать. Чем-то теплым и мужским при этом.

Фрэнк кивнул, коснулся пальцем своего лба, словно хотел снять шляпу. Он развернулся без слов. Его шаги были медленными, он направился к палатке. Он не спешил, не убегал от нее, просто давал ей время все обдумать.

Кем был странный мужчина, задержавшийся в их лагере?

5

НЕПРИЯТНЫЙ УЖИН

— Фрэнк? — спросила Клара из-за шторы. — Милый, ты поужинаешь с нами?

Они впервые позвали его на то, что считали делом цирка. Он был там уже неделю. Его лицо почти стало прежним, и он двигался уже не так скованно.

Может, теперь они попросят его уйти. Он этого ждал. Он не выступал с ними. И хоть он еще не видел инспектора манежа, они не могли заботиться о нем, кормить и одевать его, если он не приносил деньги.

Фрэнк еще не был раньше в такой ситуации, и ему не нравилось это. Вина лежала в его желудке, словно он проглотил камень. Денег на его счету хватило бы, чтобы спасти всех этих людей. Они смогли бы уйти с ним домой. Дом его бабушки оставался на его имени. Отец не мог лишить его этого.

Конечно, это не было вариантом. Он не покупал цирк. Он не мог пасть так низко, ведь именно цирк лишил его всего.

Он медленно сел на кровати, протер сонное лицо, а потом встал.

— Ужин? По какому случаю?

От его голоса Клара раздвинула шторы. Она была в разноцветном платье. Все цвета радуги покрывали ее тело, плясали с ней, пока она двигалась так, словно ее окружал личный ветер. Длинная борода была сегодня украшена лентами, сочетающимися с платьем.

Она была красивой женщиной, если привыкнуть к бороде. Наденьте на нее корсет, бриллианты и кольца, и она будет красавицей с бала в Новом Орлеане.

Яркая улыбка на ее лице заставила его улыбнуться. Она протянула руку.

— Никакого повода. Просто решили, что ты уже набрался сил, чтобы поужинать с нами.

— Я довольно давно набрался сил, — ответил он, но взял ее за руку. Он слышал, как они говорили в тенях о нем. Некоторые из циркачей не были рады его пребыванию тут. Им все еще было не по себе, что среди них тот, кого они звали простаком.

Фрэнк понимал. Дебютантки и их богатые семьи тоже так говорили, когда он появился. На новые деньги смотрели свысока, как на того, кто не мог дико менять свое тело.

— Ты знаешь, как тут все, — рассмеялась Клара. — Некоторым нужно убедиться, что ты тут не для того, чтобы смеяться над нами или… хуже.

— Да, я слышал, что были проблемы, — юноши спорили. Если им удавалось пробежать в цирк, украсть что-нибудь — лучше одного из циркачей — они выигрывали сотню долларов.

Он так не делал. Иначе его узнали бы. Это казалось варварским поведением для Фрэнка. Даже тогда он видел в циркачах людей. Не игрушки.

Клара повела его среди палаток к шатру цирка. В центре сцены стоял большой стол, за которым могло уместиться больше двадцати человек. Почти все места уже были заняты, и Фрэнк понял с шоком, что не видел большую часть работников цирка.

Их ноги стучали по сцене, все замолчали на миг и уставились на Клару и Фрэнка. Он сглотнул.

Людей было много. И каждый поразительнее другого. Он узнал Тома и Великана, но не знал женщину с перьями в волосах. Мужчину, который весил пятьсот пудов. И двое детей казались соединенными друг с другом.

Столько людей, и они огромными глазами глядели на него. Может, боялись его реакции. Может, думали, что он закричит и убежит или чем-то бросит в них. Они были не такими, как он ожидал, но они были людьми.

«Люди, — напомнил он себе. — Люди, которые хотят того же, что и я».

Он отнесется к ним с уважением и достоинством. Он постоянно напоминал себе, что они не хотели, чтобы на них пялились, чтобы с них смеялись. Они хотели жить обычно, без напоминаний, что они были не такими, как все.

Разве он не хотел того же в детстве? У него были деньги, но он хотел играть с другими мальчишками в грязи. Он хотел ловить жаб и сражаться палками, будто мечами. Так все должны были делать.

Может, у этих людей тоже такого не было.

Он выдохнул и кивнул столу.

— Всем добрый вечер. Простите, что не помог повару, но мне никто не сказал, что будет пир.

Букер фыркнул во главе стола, дым вырывался из его носа, как у дракона.

— Я был бы впечатлен, если бы ты умел готовить.

Другие засмеялись, и Фрэнк склонил голову и захохотал, как все.

— Ты прав, друг. Я никогда не готовил сам, но не прочь попробовать. Только то, что я сделаю, вряд ли вам понравится.

— Скорее всего, это будет несъедобным. Мы поручили готовку Тому. Он в этом лучше тебя, — Букер кивнул на свободный стул. — Садись. Ты все еще выглядишь так, словно тебя может сдуть ветер.

Он уже не ощущал себя так. Фрэнк был потрясен тем, как просто было двигаться. Ребра не ныли от движений, желудок не сжимался при мысли о еде. Букер помог ему магией.

Ему нужно было спросить, где он научился так исцелять. Даже армия не знала, как помогать солдатам так быстро. Даже если его раны отличались от пулевых ранений.

Клара отпустила его руку и подтолкнула к стулу, на который кивнул Букер. Оставалось только одно место, прямо возле Эвелин. Что задумала бородатая леди?

Он опустился на деревянный стул, который был удивительно удобный. Он старался не замечать, что Эвелин отклонилась от него. Она теперь боялась его? Он сделал что-то не так? Он думал, что у реки все прошло неплохо.

Женщины приходили в клинику. Редко, но все же порой им было некуда идти. Фрэнк был единственным доктором, который задержался ночью, медсестры ушли домой. Он все еще помнил первую женщину, которая вошла, выглядя так, словно хотела быть в другом месте, и спросила, есть ли там медсестра.

Он позаботился о ней, выписал лекарство и отправил восвояси. После этого ночью стало приходить больше женщин. Не так часто, но все же он не мог забыть синяки на их телах и боль в глазах.

Так же выглядела она, но взгляд был тусклым, такого он еще не видел. Эвелин не признавалась в трагедии, которую переживали многие женщины. Она долгое время испытывала такое.

Он хотел остановить это. Она не заслуживала ходить так, ее глаза не должны были выглядеть так, словно видели слишком много боли.

Но он не знал, как помочь. Она должна была заговорить с ним, и тогда он продумает следующие шаги. Для этого ей нужно заговорить с ним. Фрэнк взглянул на нее. Она вряд ли собиралась делать это в ближайшее время.

Клара поймала его взгляд, ее широкая улыбка была хитрой.

Что она задумала?

Эвелин заерзала рядом с ним, пытаясь устроиться свободнее. К сожалению для нее, она оказалась ближе к нему. Он вдохнул ее запах розмарина и мяты, интересный запах для женщины, которая казалась такой собранной и… дорогой. Он ожидал парижские духи или подарок от богача. Но пахло земной женщиной.

Даже мелкие движения делали их ближе. Фрэнк решительно склонился и схватил булочку с тарелки между ними. Он разломал ее, посмотрел, как поднимается пар.

— Вот, — тихо сказал он, вручил половину ей.

Она с подозрением посмотрела на него.

— Я не могу съесть целую. Они решат, что я — свинья.

Она взяла половинку, но поняла его хитрость. Он не пытался скрыть интерес к ней. Это не удивляло. Она, наверное, привыкла к тому, что мужчины считали ее красивой. Они нанимали ее, чтобы щеголять перед другими мужчинами.

Но Фрэнк не хотел нанимать ее. Он не хотел платить деньги, чтобы понравиться ей. Он хотел, чтобы она улыбалась ему или смеялась, потому что он сделал то, что ей нравилось.

Боже, как же звучал ее смех?

Эвелин отвела взгляд, посмотрела на Букера во главе стола. Они были парой? Он не мог представить. Мужчина с татуировками, казалось, не был ни с кем связан. Они были как брат и сестра, насколько он видел.

Ему придется спросить у Букера. Если кто-то уже занял ее сердце, он отступит. Но если она еще не отдала его… Его уже предупреждали. И это никак не остановило его, да?

— Тебя не было какое-то время, — отметил он, женщина рядом с ним передала ему тарелку. Ее волосы сияли как металл в свете шатра. — Я не знал, занята ты или нет.

— Я не обязана говорить, где была.

— Конечно. Я просто пытаюсь поговорить. Некоторым нравится рассказывать, где они были, особенно, если это связано с историей, — он передал ей тарелку с пюре, приподняв бровь.

На ее лице проступило то, что он посчитал раздражением, но она взяла миску и с силой плюхнула картофельное пюре на тарелку.

— Мне не нравится, когда от меня что-то ждут. И мне не хочется рассказывать тебе, что я делаю по ночам.

— О, это я уже знаю. Многие мужчины в моих кругах говорили об Эвелин Дюбуа, которую можно нанять, чтобы произвести впечатление. Ты разбила сердца многим одним лишь взглядом, как говорят.

Ее спина напряглась. Он знал, что давил на нее, но Фрэнк хотел проявить себя, не мог иначе. Она не казалась женщиной, которая ценила слова. Такие, как она, врали всю жизнь. Но у него не было шанса доказать ей, что он был другим, так что приходилось полагаться на слова.

Он склонился ближе и тихо прошептал:

— Мне не интересна та Эвелин. Она довольно скучная, и слишком много мужчин пытались притупить ее края. Я хочу узнать эту Эвелин. Она едкая, что куда интереснее всего, что я видел, и она, если честно, красивее.

— Внешность — не все, — ответила она, но смотрела на стол, и он видел слабый блеск в ее изумрудных глазах. Он задел ее. Там что-то было, и он хотел увидеть больше.

Фрэнк потянулся под столом и прижал палец к ее ладони, лежащей на ее бедре. Это была самая сильная связь с человеком за всю его жизнь, и он едва ее задевал при этом. Огонь опалил его палец, почти до боли, но он хотел ощущать это снова и снова.

— Меня не интересует твоя красота, Эвелин. Я не знаю, дал ли понять. Ты красивая, не пойми превратно, но я хочу узнать тебя. Женщину, которая помогла вытащить меня из реки, ту, что держит себя в руках, скрывая все внутри, и все еще смело улыбается толпе. Эта женщина потрясает меня.

Она протяжно выдохнула.

— Я не могу. Не тут, Фрэнк.

Давление не помогало. Он не стал подгонять ее, позволил обдумать слова и их значение. Он знал, что это ее путало. Она привыкла, что мужчины пытались взять ее силой.

Куда спешить? Пока что ему позволяли оставаться в цирке, и не было повода думать, что его быстро выгонят. Если его прогонят, он будет приходить по вечерам, чтобы увидеть ее настоящую улыбку.

— Фрэнк, — позвал Букер со своего места. — Ты тут побыл уже какое-то время. Как тебе?

Он пожал плечами с полным ртом, с трудом проглотил еду, чтобы не нагрубить им, говоря с набитым ртом.

— Довольно фантастично быть тут с вами. Но, думаю, мне очень нравится.

— Жаль, ты не можешь остаться с нами, — Букер поднял сигару и выдохнул дым. — Ты не так плох, как мы думали. Фейрвелл все-таки.

Тревога сдавила его желудок.

— Что ты знаешь о Фейрвеллах?

— Достаточно, чтобы знать, что они — новые деньги. Прибыли в Новый Орлеан для нового начала после того, как папуля заработал на севере, делая оружие для войны. Разве ты не получил свое состояние?

— Было такое, — ему не нравилось говорить об этом. Фейрвеллы всегда были при деньгах. Они зарабатывали. Его отец и дед сами сделали себя богатыми, не тратили время на глупости.

И потому на их похоронах никто не будет из-за этого.

— Сколько денег ты получил? — спросил Том с полным ртом еды.

Клара ударила его по затылку.

— Эй! — закричал он. — За что?

— Грубо спрашивать людей, сколько у них денег, — она повернулась к Фрэнку. — На этот вопрос не нужно отвечать. Мы знаем, что такое осуждение за то, на что ты не можешь повлиять. Мы не будем ставить тебя в такое положение.

Букер фыркнул.

— У нас немного иначе, да? Мы тут, потому что никто не хочет на нас смотреть. Фрэнк довольно красивы даже с синяками на лице. Еще и с деньгами? Давайте не будем сравнивать его с нами?

Разговор стал мрачным, а Фрэнк этого не хотел. Он думал, что просто поужинает с ними, а не будет спорить, было ли ему тут место.

Фрэнк кашлянул.

— Не честно сравнивать нас. Уверен, с вами обходились хуже, чем со мной, и так всегда будет. Но я могу сказать, что это место первым за долгое время ощущается как дом. Хоть я и родился с серебряной ложкой, я рад проводить время тут. Я не могу достаточно отблагодарить вас за доброту. Вы не обязаны были спасать меня, быть добрыми или кормить меня. Но вы сделали это, и это сильнее всего показывает, какие вы.

Они потрясенно смотрели на него в тишине. Мальчик с пухлыми щеками и шрамами на шее — вроде Даниэль — уронил вилку, и та зазвенела об тарелку перед ним.

Щеки Фрэнка пылали. Боже, почему они так смотрели? Он сказал что-то глупое? Пытаясь сохранить лицо, он поднял бокал.

— За тех, кто живет другой жизнью. Многие люди видят вас другими. Это делает вас уникальными и чудесными.

Почему они не двигались? Ох, так он уползет в свою комнатку и будет надеяться, что с ним заговорят завтра.

Эвелин пошевелилась первой. Она медленно потянулась к своему бокалу, подняла его. Она посмотрела на него, и впервые с их встречи она улыбнулась, поймав его взгляд.

— За фриков.

Он никогда не думал, что женщина могла поджечь его взглядом, но так было. Эта улыбка была важнее поцелуя, ласки и всего, что могла сделать женщина в постели, потому что та улыбка была от нее. Это был подарок, который он не хотел тратить.

Фрэнк повторил ее слова:

— За фриков.

А потом все радостно завопили, шатер затрясся. Некоторые топали ногами по сцене, подбрасывали еду в воздух.

Ужин был самым хаотичным и странным событием, которое он посещал, и ему нравился каждый миг. Тост прогнал напряжение, которое испытывали циркачи при нем. Они вдруг стали вести себя так, будто он был своим.

Даниэль, мальчик со шрамами, балансировал утварь на кончиках пальцев. От его выходок смеялись, и это толкало его на смелые поступки.

Том Палец забрался на стол и топал, пытаясь отвлечь мальчика. Вместо этого Даниэль встал, стал ходить по столу, глядя на серебряную утварь на его пальцах большими глазами.

Их поведение становилось все более странным, пока тянулась ночь. Фрэнка поражали их способности. Некоторые могли сжиматься, становясь вдвое меньше. Другие пели так, что могли сравниться с ангелами. Он такого еще не видел и вряд ли увидит.

Он смеялся с ними. Хлопал, когда они выполняли странные трюки, от которых его желудок сжимался, а сердце колотилось. Эвелин всю ночь оставалась рядом с ним.

Она не улыбалась, хоть он и надеялся. Но пару раз ее губы вздрагивали, и это было милее всего для него.

Женщины, которых он знал до этого, быстро улыбались. Они думали, что мир хотел этого от них, и они были правы. Но они свободно раздавали свои дары, и он понял, что стал считать женщин всегда счастливыми, потому что они улыбались для него.

Чем он думал до того, как попал сюда? Что за подобие на жизнь у него было, что он считал женщин счастливыми?

Женщина рядом с ним не была такой. В ней была глубина, мир, который он хотел познать. Она не улыбалась с ложными эмоциями. Ему придется работать ради каждой улыбки, добиваться днями смеха, и он хотел делать это снова и снова.

Посреди вечера он посмотрел на Букера. Тот отодвинул тарелки и закинул ноги на стол. Отклонился и смотрел на купол шатра, выпуская круги дыма в воздух.

На миг Фрэнк подумал, что змея на шее Букера двигалась. Не сильно, лишь дрогнула, но это могло быть от того, что он сглотнул.

Наверное, так и было. Татуировки не могли двигаться. Он выпил достаточно, чтобы ему такое мерещилось, так что ему пора было отдыхать, пока он не сделал то, о чем пожалеет.

Все тут было больше, чем в жизни. Их движения были преувеличенными. Их слова были загадочными. Но он не думал о них хуже. Это была лучшая ночь за долгое время.

А потом со стороны входа донесся грохот, и вошли двое незнакомцев.

Один был в красной рубашке, смутно знакомый Фрэнку по представлению, он дико размахивал перед собой бутылкой виски.

— Эвелин! — закричал он. — Опаздываешь. За что я тебе плачу, женщина?

Умиротворение пропало с ее лица, и она побелела, как снег.

— Инспектор манежа, простите. Я забыла о времени.

Другой мужчина, слишком милый, по мнению Фрэнка, потер ладонью грудь.

— Надеюсь, ты понимаешь, что я не смогу заплатить все, Честер. Не такое поведение мне обещали.

Фрэнк прокрутил слова в голове. Обещанное поведение. Он был прав о другой работе Эвелин, и от этого он разозлился сильнее.

Этого она хотела? Ей нравилось быть чьей-то леди на ночь? Если да, ему придется найти в себе силы отпустить ее.

Он взглянул на ее испуганное лицо и узнал ответ. Она ненавидела это. Он видел это у реки, когда она не захотела, чтобы тепло от его кожи в пиджаке задевало ее. И он видел теперь, что тени вернулись в ее глаза. Она прижала дрожащие ладони к краю стула, оттолкнулась и встала.

Фрэнк огляделся, никто из циркачей не двигался. Они глядели на стол, друг на друга, куда угодно, но не на мужчину в красном и другого, который пришел сюда только за одним.

Все отводили взгляды, кроме Букера, глядящего на Фрэнка. Он был с красным лицом, злой, посылал Фрэнку понятное сообщение взглядом. Он должен был помочь ей. Освободить ее от такого глупого будущего.

Но как?

План появился в его голове без вопросов и мыслей о последствиях. Он прижал ладонь поверх ее ладони, заставляя остаться на месте, а потом встал.

— Боюсь, у нас ужин, сэр, — заявил он. — Я не успел представиться. Фрэнк Фейрвелл.

Пьяница моргнул.

— Что?

— Фрэнк Фейрвелл. Думаю, вы слышали о моем отце.

Вот. Миг узнавания, интерес мелькнул в его взгляде. Конечно, он знал Фейрвеллов. Все тут знали. И любой стал бы говорить иначе, если хотел получить от него деньги.

Инспектор манежа убрал бутылку виски за спину.

— Рад видеть вас тут, сэр. Я не знал, что вы в гостях у моих… работников.

— Это не так. Я вскоре расскажу вам историю за выпивкой. За мой счет, конечно. Но я попрошу вас уйти со своим другом. Может, в другую ночь мы пригласим вас к столу.

— Я бы рад уйти, мистер Фейрвелл, — инспектор манежа указал на Эвелин. — Но мне нужно забрать ее.

— Боюсь, не получится.

Другой мужчина шагнул вперед, и Фрэнк узнал его. Они были вместе на званом ужине когда-то давно. Он был богатым ребенком, который всегда получал, что хотел. Хуже, он грубо играл со своими игрушками. Многие женщины говорили о нем, о том, что он делал с ними ночью, когда они этого не хотели.

Он не собирался пускать Эвелин к нему.

Идиот все еще открывал рот.

— Я заплатил хорошо, чтобы получить эту женщину для званого ужина со мной. Мои друзья хотели увидеть ее лично, и мы насладимся каждой секундой. В сторону, Фейрвелл.

Фрэнк не слушал мужчину. Он не собирался болтать с мальчишкой, который вытаскивал деньги, когда случалось что-то плохое. Он направил вопрос пьянице:

— Сколько он заплатил?

Нежная ладонь коснулась его бока. Эвелин сжала его рубашку и потянула.

— Фрэнк, это того не стоит. Пожалуйста.

— Сколько? — не сдался он.

Инспектор манежа посмотрел в глаза Фрэнка и сказал:

— Пятьсот за ночь.

Баснословная цена, еще и ложь, если Фрэнк правильно читал людей. Левый глаз инспектора манежа дергался, его плечи опустились, словно его могли ударить. Смешно, что такой мужчина управлял многими людьми, чьи таланты хотел увидеть мир.

Плевать. Пусть врет, но ночь инспектора манежа была завершена.

— Я удвою, — ответил Фрэнк. — Немедленно и наличными.

Рот инспектора манежа раскрылся на миг, но он смог скрыть удивление за возмущением.

— У меня есть важные клиенты. Дело не в деньгах, сэр, а репутации.

— О, вы несомненно построили на этом репутацию. Советую принять предложение.

Инспектор манежа погладил бороду и зашипел, но его перебил другой мужчина:

— Ты же не обдумываешь это? Я могу побить его цену, если что, но я точно расскажу всем об этом. Это плохо, Честер. Очень плохо.

Фрэнк не моргнул.

— Я могу дать две тысячи немедленно. Хоть и не наличными, но деньги у меня есть.

— Откуда мне знать? — спросил инспектор манежа.

— Я — Фейрвелл. Вы знаете, что мы держим слово, — и впервые в жизни он был рад своей фамилии. Хоть его отец был демоном, а его жизнь — адом, фамилия пригодилась.

Эвелин дышала быстро рядом с ним. Она смотрела на стол, ее ладони дрожали хуже, чем раньше. Ему не нравилось подвергать ее такому. Заставлять их всех это переживать.

Они заслужили лучшего, чем быть купленными и проданными, как скот.

Инспектор манежа облизнул губы и сказал:

— По рукам, Фейрвелл.

Он не знал, на что согласился, и как проведет ночь с милой Эвелин Дюбуа, но ощущал это как достижение. Он спас ее от ночи с этим червем, у которого пена шла изо рта из-за того, что его превзошли.

Фрэнк кивнул.

— Я отыщу вас позже и передам деньги.

— Приятно иметь дело с достойным человеком, — ответил инспектор манежа. Он взглянул на великана и кивнул на другого мужчину. — Разберешься? Я пойду к себе.

Великан встал без колебаний и пошел к хорошо одетому мужчине. Тот идиот начал кричать, но никто не слушал. Великан просто схватил его большими руками и потащил к двери, а потом выбросил наружу.

Фрэнк стоял, слушая крики. Он хотел знать, что скажет тот мужчина.

Но не важно. Угрозы сказать его отцу не работали. Это было в прошлом, и Фейрвеллы точно отказались от него.

— Фрэнк? — тихо спросила Эвелин.

Он посмотрел на нее.

— Да, Эвелин?

— Зачем ты это сделал?

Все за столом снова смотрели на него. У всех были большие глаза, все робко сцепили пальцы. Будто никто раньше не заступался за них, лишь они сами.

Он не знал, что сказать. Как объяснить чувство, что их нужно защитить? Не только Эвелин, хоть с ней он ощущал связь, но со всеми. Они были добрыми, когда не нужно было. Они спасли его жизнь, подлатали его, не попросив ничего взамен.

Фрэнк такое еще не испытывал. Все всегда чего-то хотели. Так говорил его отец. Если кто-то помогал другому, то потому что хотел что-то попросить. Цикл жизни работал, только когда люди были эгоистами.

Но эти циркачи не были такими. Они разбили шаблон, по которому он всех мерял, и он хотел это сохранить. Может, эгоистично, потому что он хотел ощущать это всю жизнь, но и потому, что мир нуждался в таком.

Наконец, он выдохнул и пожал плечами.

— Я подумал, что он выглядел как мерзавец.

Букер расхохотался, испугав Фрэнка так, что он сел. Мужчина умел смеяться? Он был убежден, что Букер даже не знал этот звук.

Мужчина с татуировками поднял бокал, махнул им в сторону Фрэнка и склонил голову.

— Лучше и не скажешь, друг. Тот галстук был так туго затянут, что я подумал, что он задохнется.

Том рассмеялся.

— Я всегда говорил, что мужчина в хорошем наряде что-то компенсирует, и это почти всегда… — он поднял палец, а потом опустил его. — Понимаете. У богачей всегда есть причина. Без обид.

— Я и не обиделся, — Фрэнк улыбнулся остальным и мысленно поблагодарил их за старания разрушить напряжение в комнате. Он потратил много денег на женщину рядом с ним, и он надеялся, что она не думала, что он неправильно использует это.

Он взглянул на нее, она потрясенно рассматривала его.

Ночь была полной нового для него. Фрэнк никогда не ощущал, чтобы его сердце так сбивалось с ритма, как в этот миг.

6

РАСКРЫТИЕ ПРАВДЫ

Фрэнк сидел снаружи шатра с украденной сигарой между пальцев. Он не переживал, заметил ли Букер, что он забрал одну из его ценностей. Он принесет ему полную пачку, как только побывает в городе.

Уходить было неправильно. Словно тут в нем нуждались куда больше. Фрэнк затянулся, задержал дым в легких как можно дольше, а потом медленно выпустил изо рта.

Он нуждался в дыме после всего, что сделал. Подписал чек на две тысячи, потому что хотел спасти человека от другого. Это ощущалось дешево. Он держался за деньги, как за щит, но это было не так. Ему придется платить, если он хотел уберечь Эвелин от такой жизни, и она не скоро остановится.

Но эта ночь была его. Инспектор манежа сказал, что Эвелин готовилась для него, и от этого его тошнило. Он хотел бы побыть с ней наедине, но так словно заставлял ее делать то, что она не отела. Она, наверное, предпочла бы остаться в своей комнате, чем наряжаться для… чего? Что они будут делать?

Он зашел в тупик и не знал, как выбраться.

Штора за ним подвинулась, прозвучали тихие шаги. Он уже знал, что это была она. Он ощутил запах мяты раньше, чем услышал ее, даже поверх запаха дыма, что было интересно. Она делала так со всеми? Или только он ощущал этот райский аромат?

— Готов идти? — спросила она.

— Куда мы идем? — он даже не нарядился. Фрэнк все еще был в одолженных шерстяных штанах, старых подтяжках, удерживающих их, и простой белой рубашке. Одежда была как на бедняке, но ему было удобно. Но он не мог так идти на публику. Люди, знающие его, подумают, что он сошел с ума.

Эвелин переминалась рядом с ним.

— Ты купил ночь со мной. Многие мужчины ходят танцевать или в клубы.

Он повернулся к ней.

— Я разве нарядился для танцев, Эвелин?

Он сказал это и увидел ее. Воплощение красоты, ее рыжие волосы ниспадали мягкими волнами на спину. Никто не делал так с волосами. В моде были короткие волосы, челки, порой высокие прически, но не такое.

Изумрудное платье обнимало ее фигуру, но тоже было не модным. Женщины нынче носили платья короче с кисточками, качающимися от движений. Они не носили платья длиной до пола, которые выделяли каждый дюйм их тел, оставляя все прикрытым.

Она была прекрасна. От ее вида он лишился дара речи, вел себя глупо. Казалось, она решила поразить его.

Она приподняла бровь.

— Нет, ты не готов для ночи в городе. Но если не это твой план, то зачем ты купил ночь со мной?

— Может, я хотел провести с тобой время, Эвелин. Ты думала о таком?

— Нет, — ответила она. — Честно говоря, не думала.

Его сердце разбилось на миллион осколков. Фрэнк вздохнул, затушил сигару об землю рядом с собой и похлопал по ступеньке, на которой сидел.

— Иди сюда.

— Зачем?

— Увидишь.

Она пригладила ладонью ткань платья, но села рядом с ним. От его пристального взгляда ей было неловко. Она ерзала, пока он молчал, а потом шумно выдохнула.

— Что? Что такое?

— Ты накрасилась для меня.

— Я крашусь для всех клиентов.

— Не зови меня так, — попросил он. — Я — не один из твоих клиентов. Я потратил деньги, потому что помнил этого мужчину. Он на самом деле мерзавец. Я не хотел, чтобы ты испытала то, что он задумал. У него глаза дьявола.

Она молчала. Она смотрела на него, а он медленно поднял ладони к ее лицу.

— Ты не против? — спросил он.

Она покачала головой, Фрэнк сделал то, что хотел с первого мига, когда увидел ее в этом наряде. Он коснулся ладонью ее щеки, потом достал из кармана на груди платок.

Он осторожно и методично стер весь макияж. Теперь он мог сосчитать веснушки на ее щеках и увидеть румянец на ее лице.

— Вот так, — сказал он. — Теперь ты похожа на себя.

И ему нравилась она без всей этой краски. Ее губам не нужно быть красными, чтобы ловить его внимание. Хватало улыбки. Ее глазам не нужны были тени, чтобы казаться больше. Это уже были самые красивые глаза в мире, и один их взгляд сжигал его душу.

Она коснулась его ладони.

— Почему ты так добр со всеми нами? Какая тебе выгода?

— Не знаю. Я просто знаю, что вы все — куда больше, чем я думал увидеть тут. Вы спасли меня, и не раз. И за короткое время, — он нахмурился. — Порой я думаю, что вы меня околдовали. Пробрались в мой разум и убедили, что мир — не такое жестокое место.

— Нет. Это жестокое место, и если мы убедили тебя в другом, то мы надели на твои глаза шоры и не помогли этим.

Ему не нравились тени в ее глазах. Они не должны были омрачать эти изумруды, и он хотел стереть те воспоминания, заменить их хорошими.

Фрэнк опустил руки, переплел их пальцы.

— Разве так должно быть? Это место, эти люди не могут иметь свои жизни? Вдали от тьмы и тайн?

— Ты нас не знаешь, Фрэнк. Я не могу ответить на этот вопрос, не показав тебе, какие мы. Это страшно. Мы страшные.

— Докажи. Может, меня не так просто запугать.

— Фрэнк, — выдохнула она, вглядываясь в его глаза. Она что-то искала, а потом кивнула. — Не тут. Я пока что не хочу, чтобы остальные узнали.

— Все так плохо? — он не представлял, что еще она могла ему рассказать. Он уже знал, что порой она спала с мужчинами. По слухам она делала с телом больше, чем многие благородные дамы в ее возрасте. Но это ничего не значило для него. Ему было все равно, и он будет повторять для нее снова и снова, если это поможет.

Эвелин встала и протянула руку.

— Не плохо. Просто… другое.

И это было хорошо. Он не думал об этом пару месяцев назад, но жить тут, с этими людьми… он понимал теперь, как важны были те различия. Фрэнк встал с ней, и они пошли по полям.

Солнце село, в это время обычно Эвелин забирал тот, кто заплатил за ее внимание. Светлячки уже сияли на длинных колосьях пшеницы. Они взлетали в воздух от движений и парили вокруг них.

Эвелин замерла в центре поля, когда шатер стал маленьким на горизонте, и они остались одни.

Руки Фрэнка вдруг задрожали. Он не знал, куда и деть, когда она отпустила его ладонь. Оставить неловко висеть по бокам? С каких пор его стали заботить руки?

Он заставил ладони замереть, оставил их по бокам. Он надеялся, что это выглядел не так неловко, как ощущалось. Он не хотел, чтобы она подумала, что он не знал, как говорить с женщинами.

Он знал, как говорить с женщинами. Он делал это всю жизнь, создавая себе имя. Так он заполучил невесту. Она хотела того, кто сделал себе имя, кого все знали.

Его невеста.

В цирке он не думал о ней. Ни разу.

Странно. Он был одержим ею в последнее время. Каждый ее дюйм был отражением того, что он хотел. Ее красивые светлые волосы были золотом, которое он хотел на свой счет в банке. Ее голубые глаза были цвета моря, на которое он хотел смотреть с балкона. Но теперь это не было важным.

Вся ее красота была уничтожена огненной женщиной, стоящей перед ним. Эвелин была всем, что он и не думал, что пожелает. Земная, женственная и такая другая, что порой на нее было больно смотреть.

Она взглянула на него, изящно сцепив ладони перед собой, а потом выдохнула.

— Ты замечал, что наш цирк не такой, как остальные? Я знаю, что ты толком не видел наше представление.

— Я смотрел из-за кулис. Я знаю, что вы талантливее других цирков. Все, что вы делаете, кажется таким…

— Настоящим? — перебила она.

И было что-то странное в ее позе при этом. Ее плечи были опущены, она отвела взгляд, словно кто-то из цирка мог выскочить из теней и заткнуть ее.

— Да, — ответил он. — Настоящим.

Он смотрел, как она облизнула губы, ощущая, что произойдет что-то невероятное. Что-то, что изменит его жизнь навсегда, и что он не сможет забыть.

Эвелин отошла от него, подняла руки.

— Ты не думал, что там может быть то, что ты не понимаешь? Что люди могут быть способны на то, что ты не считал возможным?

— Как магия?

— Больше. Как способность быть другим. Как… женщина, которая может дышать огнем по-настоящему, или мужчина с татуировками, который может снимать свои чернила и делать их настоящими?

Фрэнк покачал головой.

— Я не знаю, на что ты намекаешь.

— Я пытаюсь сказать, что выступления не игра. Мы не такие, как другие цирки, которые тенями и дымом заставляют людей думать, что мы можем то, что не должны уметь люди. Мы на самом деле умеем все это.

Он рассмеялся. Она играла с ним, как кошка с мышкой. Ладно. Если она хотела повеселить его, он не возражал. Но он хотел не просто шутки от нее. Он хотел жизнь, где они могли доверять друг другу.

Потребуется больше, чем несколько ночей. Он это теперь понимал. Но ей не нужно было вести себя так жестоко.

Эвелин отошла еще на шаг, качая головой.

— Ты мне не веришь.

— А ты хочешь? — он развел руки, смеясь. — Эвелин, я понимаю, что ты мне не доверяешь. Ничего. Я не могу ожидать доверия так быстро. Особенно когда я только что купил удовольствие в твоем обществе, как утопающий. Я понимаю. Надеюсь, ты это знаешь.

— Знаю, — ответила она. Отчаяние в ее голосе было надрывом. — Но я не вру. Я не сочиняю, чтобы ты поверил в то, чего нет. Я могу выдыхать огонь, Фрэнк. И не только это.

Он смотрел в ее глаза и понимал, что она верила в то, что говорила. Что-то ударило ее по голове? Что? Она не выдержала бремя мира?

От одной мысли он запаниковал. Он шагнул к ней, но она отпрянула.

— Стой, — сказала она. — Ты пострадаешь. Я покажу, но близко не подходи.

— Эвелин, идем обратно.

— Нет. Я хочу, чтобы ты это увидел. Мне нужно, чтобы ты понимал, что я не вру, что эти люди другие. Мы все другие, Фрэнк, и потому нам нужно скрываться сильнее, чем другим циркачам. Мы не просто фрики.

— Конечно. Вы люди. Я понимаю.

— Фрэнк, перестань.

Эвелин отошла еще дальше, а потом вдруг щелкнула пальцами, и огонь вспыхнул на ее ладонях.

Синий огонь, красивый, как сапфиры, украсил ее запястья. Он озарил поля со светлячками, и Фрэнк забыл, как дышать.

Она была прекрасной. Даже с трюками и странной магией. Синий огонь оставался на запястьях, значит, не был настоящим. А потом она отклонила голову и открыла рот.

Огонь не расцвел на ее губах, как на представлении. Она не выдохнула пламя, не закашляла жаром. Она показывала, что внутри нее сиял свет. Ее рот сиял, словно в ее теле было солнце, и он не знал, как она это делает.

— Расскажешь хитрость? — спросил он, нервно смеясь, ему было не по себе.

Эвелин опустила голову и покачала ею.

— Хитрости нет, Фрэнк. Я такая. Я не знаю, как это возможно, или что сделало меня такой. Но я могу делать то, что не могут другие люди. Так со всеми в том цирке. Потому мы не спешили принять тебя. Потому мы сдерживаемся, хотя другие приняли бы тебя с распростертыми объятиями.

Он шагнул вперед, протянул руку. Огонь не мог быть настоящим. Это был трюк или игра света. Он не обожжет, если Фрэнк его коснется…

Фрэнк отдернул руку с шипением, когда огонь задел его пальцы. Жгло так, словно он сунул руку в печь, но ее огонь не касался.

Он не мог объяснить это, как бы ни старался. Тут были не просто спичка и угли. Но… как?

— Как? — повторил он мысль.

— Не знаю. Я не знаю.

Колени Фрэнка дрожали. Его разум не выдерживал, но он хотел все узнать. Всю правду.

— А остальные?

— Даниэль может дышать под водой. Кто-то нашел его в Амазонке, когда он был ребенком, и мы забрали его, когда ему исполнилось десять. Борода Клары может хватать. Букер может снимать татуировки как питомцев. Это тебя исцелило. Одна из его татуировок может исцелять любую рану, даже ужасную.

Его разум не справлялся. Фрэнк отошел на два шага, рухнул на землю. Он притянул колени к себе, опустил голову между ними, глубоко дышал. Он читал, что такое помогало при панической атаке. Но не помогло ни капли.

— Так ты говоришь… — он даже произнести не мог. В цирке были магические создания? Люди могли то, что не должны уметь? Это было невозможно принять, а он видел многое, пока заботился о людях во время войны.

— Я подумала, что ты должен знать.

— Должен знать? Боже, Эвелин, такое никто не воспринимает так. Ты не могла смягчить или…

Ладони потянули за его руки, еще теплые ладони от огня, но теперь их было приятно касаться. Она убрала его руки от лица, сжала его щеки и накренила голову, чтобы он увидел ее изумрудные глаза.

— Ты хочешь быть частью наших жизней? Тогда пойми, что мы такие. Это мы скрываем от мира, и это неудобно. Не мило. И почти все время страшно даже представлять, что с нами сделают, если люди узнают, что мы можем. Потому я сказала тебе, Фрэнк. Ты должен знать, что может произойти.

Он смотрел в ее глаза, мог затеряться в тех глубинах. Она не понимала, что его разум страдал. Он грозил разбиться под весом ответственности, который она ему дала.

Но он не понимал, почему так реагировал. Он уже знал, что они были другими. Магия или сверхъестественные способности, но они не могли жить в обычном обществе.

Эти люди отличались так, что другие их не примут. В тяжелые времена различия означали, что кто-то неправильный, опасный или слабый.

Он не мог оставить их так жить. Не мог.

Потому он не встал и не убежал, хоть ему и хотелось это сделать, а прижал ладони к ее рукам, удерживая ее ладони на своей коже.

— Почему ты остаешься с инспектором манежа? Он плохой. Даже я это вижу, и я пьяница не должен быть тем, кто защищает всех вас.

— Потому что нам нужен кто-то простой, кто сможет объяснить остальным, что мы в порядке. Люди не хотят иметь дело с другими. В цирке должно быть обычное лицо, и инспектор манежа всегда был этим человеком.

Варианты крутились в голове Фрэнка. Он знал, что некоторые рискнули бы. Цирк не был финансовой опасностью. Всегда будут люди, желающие испытать что-то необычное.

Неужели было бы сложно найти того, кто вложит деньги? Или нескольких? Как только он получит пару громких имен, дающих деньги, будет просто, как открыть свое дело.

Он делал такое в десять лет.

Фрэнк смотрел в ее глаза, прижал ладонь к ее талии и притянул ее ближе, ей пришлось оседлать его колени.

— Идем со мной.

— Куда? — Эвелин покачала головой. — Я не могу всех бросить.

— Не только ты. Все. Я хочу купить цирк. Сколько нужно, чтобы отправить инспектора манежа в пьяную глупость, которая ему нравилась до того, как он стал владеть цирком?

Ее глаза чуть не выпали.

— Ты хочешь купить цирк? Это невозможно. Честер всю жизнь строил это, собирал невозможных существ. Он не отдаст это ни за что.

— Даже если я предложу ему другой мир?

Эвелин лишилась дара речи. Ее рот раскрылся, челюсть двигалась, она пыталась отыскать слова. Фрэнку нравился ее вид. Если он сможет, он вызовет у нее такую реакцию еще не раз.

Она была неописуемо милой, и не только внешне. Яркая душа внутри нее, которая хотела заботиться обо всех, и магия озаряла ее как ангела…

Боже, может, она и была ангелом. И ее прислали с небес, чтобы заставить его помогать людям.

Даже когда он пошел в армию, присоединился к другим мужчинам его возраста, он делал это, потому что не думал, что так пострадает. Он думал, если будет хорошим актером, люди подумают, что он заботился об остальных.

Лечить было не для него. Он хорошо справлялся, да. Фрэнк не брался за работу, в которой не был лучшим, но это было другим. Он мог помочь этим людям. Мог вернуть их к жизни, где их не сломает все, что происходило.

— Как? — спросила она. — Как ты все это сделаешь? И зачем?

— Потому что вы все спасли меня, когда я нуждался в этом. А теперь я отплачу вам, — он убрал прядь волос за ее ухо. — И потому что я смогу стать хорошим, хоть не думал, что такое возможно.

Он не мог сдержаться. Она очаровывала, глядя на него так, словно он держал в руках мир. И в этот миг, прижимая ее к себе, Фрэнк понял, что на самом деле держал в руках мир.

Он притянул ее ближе, ощущал ее дыхание на своих губах.

— Я хочу поцеловать тебя, Эвелин.

— Ладно.

— Это да или нет? Я не хочу заставлять, — он не хотел быть наравне с другими мужчинами, бравшими ее силой. Он хотел поцеловать ее, как хотел дышать, но не станет, если она не хотела того же.

Она отодвинулась, чтобы он увидел жар в ее глазах, посмотрела на его губы.

— Я хочу, чтобы ты поцеловал меня, Фрэнк. Так что замолчи и сделай это, ладно?

Ему не нужно было повторять.

Фрэнк прижал ладонь к ее затылку, нежно подвинул ее ближе, ощутил бархатную нежность ее губ на своих. Она замерла на миг, изучала его рот, как он изучал ее. А потом стала двигаться, и он узнал, что такое рай.

Ее губы робко касались его рта. Она вдруг стала податливой под его пальцами там, где была напряженной. И ее нежный выдох в его рот говорил, что она хотела такого всю жизнь, но никто не давал ей этого.

Если она хотела мир, он бросит его к ее ногам.

Фрэнк затерялся в ней в ту ночь. Они не делали ничего неприличного, потому что после первого поцелуя он понял, что хотел сделать все правильно. Хотел завоевать ее. Убедить ее, что после всего, что он сделал в жизни, он все еще был хорошим, способным на многое.

И он не стал делать то, что делали другие мужчины, купив ночь с ней. Фрэнк настоял, чтобы они легли на его пиджаке и смотрели на звезды. Он указывал на созвездия, и порой на ее пальце мелькал огонек, когда она обводила силуэты, на которые он указывал.

Он думал, что ему будет не по себе, но было не так.

Ему было все равно, что она была другой, умела то, что не могли другие. Она была просто Эвелин.

И он был просто Фрэнком.

7

МИСТЕР ФЕЙРВЕЛЛ

Фрэнк пригладил рукой рубашку, говоря себе расслабиться. Ничего плохого не произойдет. Его отец не наймет еще Пинкертона, пытаясь его убить. То сделала его бывшая невеста, которая была еще не совсем бывшей.

Он стоял на крыльце своего старого дома. Холодный мрамор под ногами показался вдруг нарочитым для мужчины, который разбогател, продавая оружие, но это было всегда прерогативой отца. Мистер Фейрвелл хотел, чтобы люди думали, что он был из старых денег, потому нужен был старый дом с историями, что были выдуманы для всех, кто подбирался к их дому, надеясь узнать новые слухи.

В этом была проблема богачей. Все хотели чем-то выделяться. И не новой мебелью. А информацией, о которой больше никто не знал, которую они скрывали ото всех.

Глупо, но из такого мира он пришел.

Фрэнк вдохнул еще раз.

— Ты Фейрвелл, — сказал он себе. — А Фейрвеллы не замирают на пороге, потому что бояться поговорить с кем-то.

Так всегда говорил отец. Как старик воспримет его визит?

Фрэнк постучал в дверь. Дворецкий почти сразу же открыл ее. Старик редко открывал глаза, чтобы увидеть, кто пришел. Обычно были одни и те же.

— Мистер Фейрвелл сейчас недоступен. Прошу, назовите свое имя, и я передам.

— Думаю, отец отложит работу, чтобы поговорить с единственным сыном.

Глаза дворецкого открылись от потрясения, он со страхом посмотрел на Фрэнка.

— Боже, вы живы?

Фрэнк замешкался, а потом медленно ответил:

— Не понимаю, почему я не должен быть живым.

Дворецкий повел себя странно. Он обнял Фрэнка, сжал так, что тот не мог дышать.

— Мы думали, что вы мертвы. Полиция не нашла ваше тело, но все видели Пинкертонов. И вы были в той ужасной части города… Как вы выжили?

Дворецкий ему не поверит. И он не стал объяснять, что попал в волшебный цирк, который спас его жизнь. Фрэнк похлопал старика по спине и осторожно ответил:

— Порой случаются чудеса, старый друг. Как мне увидеться с отцом?

Это помогло. Дворецкий собрался, вспомнил о своем статусе и кашлянул.

— Ваш отец в своем кабинете с… гостем.

— С дамой, полагаю.

Старик хоть изобразил неловкость.

— Вы знаете этого друга, мой мальчик.

Фрэнк мог догадаться. После произошедшего с ним он не думал, что его еще что-то удивит.

Он миновал порог и побрел по коридорам к кабинету отца. Все тут было слишком дорогим. В детстве он боялся что-нибудь трогать. Если бы он что-то разбил, и отец разозлился бы, что с ним стало бы? Фрэнк не мог разочаровать отца в том возрасте.

Иначе его били.

Но теперь он смотрел на мраморные бюсты и дорогие картины другими глазами. Какая разница, испортятся ли они? В мире было то, что его отцу не понять. И теперь у Фрэнка была эта информация.

Он вдруг понял, почему старики искали то, что никто больше не знал. В этом был смысл. Эту силу у него никто не мог забрать.

Ковер под его ногами приглушал его шаги. Отец не этого добивался, покупая ковер, но это помогало Фрэнку. Он подкрался к двери и прислушался.

— Ты сказала, что убила его, — говорил его отец. — Это мой единственный сын, мисс Джонс.

— Ваш единственный сын сделал из нас дураков на весь город. Не было смысла оставлять его в живых. Я решила разобраться с нашей проблемой.

— Моя проблема — это ты, — стул скрипнул по полу после слов его отца. Он уже знал, что делал его отец. Мистер Фейрвелл любил быть в каждой части плана. Он ненавидел сюрпризы, и мисс Джонс удивила его сильнее всех.

Слабый хрип донесся из комнаты. Его отец схватил его бывшую невесту? Фрэнк еще не видел его таким злым. Он угрожал мужчинам смертью, но разве так не делали все богачи? Он не нападал на женщин. Это показало Фрэнку, в каком настроении был его отец.

— Мисс Джонс, позвольте прояснить. Ваши богатство, красота — все это мимолетно. Лучше всего найти себе мужчину, который станет терпеть вашу злую душу. Мой сын сделал бы это, стоило смириться с тем, кто он делал. Наказывать его мог только я.

И снова хрип, но мисс Джонс смогла выдавить:

— Вы были слишком слабы, чтобы наказать его. Вы дали бы ему позорить вас снова и снова.

— Может, так и есть, но мы никогда теперь не узнаем, да?

Грохот указал, что его отец отбросил мисс Джонс. Он никогда такого не слышал. Его отец выпил? Даже это было редкостью, и Фрэнк был даже немного тронут.

Его отец расстроился из-за его смерти. Странно, ведь он не был заинтересован Фрэнком, пока он был жив.

Шумное дыхание отца было слишком неуправляемым. Мистер Фейрвелл прорычал:

— Я могу повесить на вас много преступлений, мисс Джонс. Вы, похоже, забыли, что я могу быть опасным.

— Мистер Фейрвелл, такое не забыть, — ее голос был хриплым, но полным гнева.

— И ты убила моего сына?

Все выходило из-под контроля. Фрэнк повернул ручку и вошел, сунул руки в карманы одолженных штанов и направился к отцу.

— Жаль, что она не справилась, да? Вам обоим придется потерпеть меня еще немного.

Они застыли, словно кто-то нарисовал из мгновения картину. Его отец нависал над его красивой и увядающей невестой. Она упиралась локтем в мягкое зеленое кресло, готовая подняться. Его отец был одет безукоризненно в костюм, хоть вряд ли собирался покидать сегодня дом.

Тепло кабинета скрывало правду. Его отец встречался со всякими гадкими людьми, следя, чтобы торговля шла, даже когда у других не получалось. Огонь трещал в камине, хоть снаружи было жарко.

Мистер Фейрвелл всегда обращал внимание на внешность, а не комфорт. Может, потому Фрэнк смог пробить маску отца, его рот раскрылся.

— Сын? — спросил его отец.

— Видимо, если кто и может обмануть Пинкертона, то только Фейрвелл.

Его отец выпрямился и поправил рубашку.

— Это хорошо. У меня все еще есть наследник.

— А я думал, ты по мне скучал.

Мисс Джонс покраснела.

— Но я хорошо заплатила им…

— Чтобы меня убить, да, — перебил Фрэнк. — Но нужно лучше стараться, невеста. Или бывшая невеста, потому что я не собираюсь на тебе жениться.

Его отец шагнул вперед, агрессивно поднял палец.

— Слушай сюда. Эта женщина поднимет твое положение. Никто тебе не подходит лучше…

— Отец, меня не интересует твоя ложь. Я не женюсь на женщине, пытавшейся меня убить. Побереги дыхание.

— Если ты не пришел извиняться за глупое поведение, то почему ты вернулся?

Вот оно. То, что всегда его злило. Даже после покушения и уверенности, что Фрэнк мертв, его отец не признался, что скучал бы по Фрэнку.

Он печалился, но это было правдой. Его отцу было плевать на Фрэнка, важно было лишь то, что он был наследником. Его отец не смог завести еще одного ребенка, хоть у него было много любовниц.

Может, Фрэнк не был его сыном. Может, потому они были такими разными, хоть у них с отцом были одинаковые носы и расчетливые глаза.

Он смотрел на отца и думал, станет ли таким жестоким. Будут ли его глаза, от которых женщины вздыхали и думали о непристойном, холодными и твердыми.

Нет. Он не даст своим глазам стать такими, потому что он ступил на верный путь помощи людям. Он будет радовать их, хоть и мелочами, типа цирка и чудесных людей, творящих невозможное.

Фрэнк кашлянул.

— Я пришел за своим имуществом, отец. Я буду рад остаться мертвым для остального мира.

— Ты Фейрвелл. Ты не останешься мертвым. Тебя ждут дела после моей смерти.

— Я не продолжу семейное дело, отец. Меня не интересуют твои слова. Я хочу строить свою жизнь, свое дело, и я решил поговорить с инвесторами. Я построю свою империю.

Редкая гордость расправила плечи его отца.

— Ясно. Так ты принимаешь, что можешь быть мне соперником. Интересно, но я не удивлен. В твоей крови бросать мне вызов, и я рад вызову.

Фрэнк покачал головой.

— Я не пойду в оружейное дело, отец. Не после войны и кошмарного состояния мира. Я стану делать жизни людей лучше.

— Продолжишь их лечить? — выпалила мисс Джонс. Они с отцом не заметили, как она встала и схватила вазу. — Это глупо, Фрэнк. Ты не разовьешь потенциал, если будешь копаться в кишках людей.

— А какой потенциал тут? В богатстве? У меня уже есть деньги, и мне не нужно больше, чтобы быть счастливее. Мне нужен смех людей. Меня не интересует та жизнь, которую ведете вы с моим отцом. Вы живете в ядовитом мире. Неужели не видите?

Он не знал, как убедить их в том, что такая жизнь приведет к печали. Он видел сквозь вуаль красоты и мимолетной радости. Они неслись к ужасному концу, и они просто продолжали путь.

Он отказывался. Сойти с пути будет лучшим выбором в его жизни.

Его отец сделал шаг вперед.

— Что ты делаешь, Фрэнк? Мне не нравится твой взгляд. Фейрвеллы не берутся за дела, которые обречены на провал.

— С чего ты взял, что меня ждет провал, отец?

— Я уверен в этом из твоих слов. Люди не хотят тратить деньги на то, что делает их счастливыми. Уже нет. Они хотят тратить деньги на то, что их погубит. Медленно и болезненно, потому что такие люди. Мы хотим ощущать, как мир рушится вокруг нас. Чистый восторг знать, что ты уничтожил свою жизнь, потому что мог это сделать.

Фрэнк покачал головой.

— Нет. Я не хочу в это верить. И я принесу больше радости в этот мир, даже если это убьет меня. Теперь, хочешь ты или нет, я заберу свое состояние и дом, который мне оставила тетушка Рут.

— Тот дом разваливается изнутри, — фыркнул его отец. — Если пришел за этим, забирай. Мне он не нужен. На него пришлось бы потратить слишком много денег.

— Хорошо. Тогда я заберу его и сделаю поместьем, какое ты еще не видел.

Блеск в глазах его отца был не просто гордостью, но и печалью.

— Надеюсь, ты справишься, сын.

Жажда его отца к состязанию погубит его. Фрэнк склонил голову, щурясь с подозрением.

— Что ты задумал?

— Ничего.

— Ты никогда не был добрым, не желал мне удачи. И теперь изменился? Прости, отец, но сложно поверить в это.

Мистер Фейрвелл кашлянул и поправил галстук.

— Порой происходят перемены, сын. Эта женщина пыталась убить тебя, а я не знал об этом.

Фрэнк смотрел на них, видел слезы в ее глазах, и как его отец нервно поглядывал на нее. Словно не хотел, чтобы она что-то сказала. Словно…

Он издал звук отвращения.

— Вы двое? Правда?

Мисс Джонс опустила вазу и хмыкнула.

— Ты должен был умереть, Фрэнк. Что ты от меня ожидал? Так просто отпустить Фейрвеллов?

— Да, именно это. Полно богачей, которые ищут милую женщину, держащую их за руку, и они одного возраста с нами. Тебе не нужен кто-то старше твоего отца.

Мистер Фейрвелл встал между ними.

— Фрэнк, такой тон не подобает твоему положению.

— Да, ведь ты так обеспокоен положением, что через неделю после смерти своего сына устроил помолвку с моей невестой.

Он прошел к столу, где отец хранил все документы своей собственности. К счастью, все личные деньги Фрэнка уже были на его счету, где отец не мог их тронуть. Он заставит их счетовода перевести еще денег со счета его отца за ремонт дома. Тот мужчина умел избегать скандалов, и он даже не спросит у мистера Фейрвелла, делая это.

Фрэнк был всегда любимым сыном. Люди предпочитали работать с ним, а не с его отцом. Они знали, что с ним спокойнее работать.

Он открыл дверцу, порылся среди папок и нашел нужную. Поместье Роузмор. Гордость и радость его тети теперь была развалинами, но поместье подходило ему. Никто не подумает, что старое здание посреди болота могло уместить цирк, но от этого будет только поразительнее.

Прижав папку к груди, он повернулся к отцу и мисс Джонс.

— Вы никому об этом не скажете. Играйте дальше, если хотите. Мне плевать, выйдешь ли ты за моего отца, хотя я не советовал бы, если хочешь детей. Я ничего не скажу миру о вашей помолвке, и я не устрою проблемы в наших кругах общества. Но для всех, кого вы знаете, я останусь мертвым.

Его отец фыркнул.

— Я не собираюсь так делать. Ты — мой сын, и ты собрался заняться своим делом. Я многое могу сделать с…

— Нет, отец. Фрэнк Фейрвелл мертв. Так лучше. Иначе я расскажу всему Новому Орлеану, что ты пытался убить меня, чтобы забрать мою невесту. Что скажут милые дамы в шелковых платьях, узнав, что ты — негодяй, как они и думали.

Его отец сглотнул, отвел взгляд.

— Ладно. Мертв.

Его должно было пугать, как просто его отец это произнес. Что это не беспокоило мужчину, который помог ему родиться на свет.

Но он уже видел мысли за глазами отца. Он использует это для своей выгоды. Он всегда умудрялся это сделать. Мертвый сын будет вызывать жалость людей, а жалость приносила деньги.

Качая головой, Фрэнк вышел из дома отца и пошел по улице свободным человеком. Вес его семьи, фамилии, прошлого пропал, и он ощущал себя легким, как перышко.

Теперь он собирался вызвать такое ощущение у артистов цирка.

8

ДОМ РОЗ

Пот покрывал его ладони, и он почти смущался от того, какими мокрыми они были. Он вытер ладони о штаны раньше, чем Эвелин подошла и коснулась его. Хотя вряд ли она так сделает. Она еще не трогала его первой, но он был уверен, что так будет. Просто… не сейчас.

Но он не хотел, чтобы она задела потные ладони.

Машина «Plymouth» замедлилась на дорожке у дома его тети, водитель посмотрел на него.

— Вы точно хотите сюда?

— Уверен, — ответил Фрэнк, стукнув кулаком по крыше. — Спасибо.

— Немного опасное место для уединения мужчины и дамы, — водитель смотрел на них в зеркало заднего вида.

Он не успел ответить, Эвелин склонилась вперед с улыбкой.

— Ваша тревога приятна, но я могу за себя постоять. И он просто хочет показать мне дом семьи. Я надеюсь, что мы его починим.

Водитель рассмеялся, но мрачно посмотрел на Фрэнка.

— Надеюсь, вы можете, мадам, но в этом районе Нового Орлеана мало жителей. Десять лет назад его затопило, почти все старые дома разрушились, и никто не вернулся починить их.

Эвелин пожала плечами.

— Любовь может привести к разному, сэр. Думаю, мы сможем ею восстановить старый дом. Вернуть ему былую роскошь.

— Тогда желаю удачи. Я подожду вас тут.

Фрэнк не платил ему за это, но был рад, что мужчина предложил это сам. Теперь Фрэнку не придется доплачивать за услугу. Он бросил на водителя взгляд, вышел из машины и открыл дверцу для Эвелин.

Она вышла, и он снова затаил дыхание от ее красоты. Она заплела свои рыжие волосы в простую косу, льняное платье подчеркивало изгибы ее тела, маня его. Ей нужно было оставаться такой красивой? Было сложно думать.

— Фрэнк? — спросила она с понимающей улыбкой. — Ты покажешь мне сюрприз?

— Можешь сказать, что это дом моей тети.

— Куда интереснее сделать вид, что я не знаю, что это дом.

— Не нужно увлекаться романтикой, — возмутился он, протянул руку и повел ее по тропе, едва заметной на земле. — Дом старый, и нужно много работать над ним. Думаю, некоторые артисты смогут помочь, но придется и многих нанимать.

— Думаю, мы справимся. Но я не знаю, зачем ты привел меня. Нужно было взять Клару и Букера. Они принимают почти все решения.

Он знал это, обдумывал план какое-то время. Казалось неправильным приводить их сюда первыми, если идея появилась из-за Эвелин. Его тетя выращивала розы того же цвета, что и волосы огнедышащей женщины.

Тропу окружали плакучие ивы. Фрэнк пытался представить дорогу глазами Эвелин. Место было запущенным. Он помнил это место волшебным, когда был маленьким.

Оно уже не было таким. Камни на тропе покрылись слоем грязи. Ветви ив стали слишком длинными. Но нужно было немного постараться, и камни удастся отыскать.

Он протянул руку и задел предплечьем густых ветвей. Фрэнк обернулся на Эвелин и улыбнулся.

— Готова?

— Там же дом, — ответила она. Ее изящные брови приподнялись, и он улыбнулся шире. — Фрэнк, почему ты такой загадочный? Это просто место для всех нас.

— Не просто. Я хочу, чтобы ты жила тут со своей семьей, как и все, кто хочет пойти с нами. Но я хочу и переместить цирк сюда, в это место. И если кто захочет побывать в волшебном и фантастическом «Cirque de la Lune», они прибудут в болота в поисках волшебных существ.

— Это убьет бизнес.

— Нет. Это место станет прибыльным. Сюда будут приезжать туристы, люди, которые находятся в поисках себя. Добраться сюда — уже приключение. Это будет манить людей. Они захотят увидеть что-то невероятное, но и захотят узнать, как это найти. Путь сюда станет для них приключением, но доступным. На этом можно строить дело.

— Фрэнк, не думала, что ты так разбираешься в этом.

— Хоть что-то я получил от отца, — он широко взмахнул рукой и отодвинул занавес из ивы, показывая старый дом.

Он проводил тут вечера с тетей, и она рассказывала ему истории. Здание было старой южной плантацией с более чем вековой историей. Поколения людей находили тут покой, рабы спасались тут, а другие проходили на пути к безопасности.

Высокие колонны в три этажа окружали здание со всех сторон. Мох покрыл белый мрамор, ставший серым. Многие окна были разбиты, и одна стена чуть накренилась, но Фрэнк был рад, что их ждало не так много работы.

Эвелин охнула и прижала ладони ко рту.

— Фрэнк, это…?

— Я говорил, что нужна забота, но должно сработать.

— Сработать? — она потрясенно охнула. — Тут все, чего мы хотели. Это слишком. Мы возомним себя богачами, живя в таком доме.

— Тут всего семнадцать спален.

Она пискнула и уставилась на него так, словно он отрастил три головы.

— Сколько?

Он рассмеялся, ощущая себя так, словно мог покорить весь мир. Фрэнк протянул к ней руку.

— Идем, Эви. Я покажу тебе свою мечту.

— Думаю, я уже ее вижу, — она взяла его за руку, и мир перевернулся.

Они вместе поднялись по большой лестнице к своему будущему. Он открыл дверь, удивляясь, что она не скрипнула. Странно, ведь такое разбитое здание должно было шуметь.

В доме было темно, но здание не разваливалось, как он думал. И внутри было довольно чисто. На полу не было листьев. Со стен убрали облупившуюся краску, даже картины идеально сохранились. Этот дом не был годами запушен.

— Ты говорил, что тут никого не было годами? — спросила она.

Он ответил после небольшой паузы:

— Так мне говорили.

— Думаю, тебе врали.

Стук раздался в глубине дома, за ним тихое ругательство и спешащие к ним шаги.

— Все хорошо! — закричал мужчина. — Все в порядке! У нас давно не было гостей. Прошу прощения, я иду.

Фрэнк не сразу пришел в себя от шока, а мужчина появился перед глазами. Его белые волосы торчали над головой, как пух одуванчика, глаза были красными от возраста, но он помнил этого мужчину.

— Эдгар? — спросил он.

— Тот самый. Боюсь, я вас не знаю, юноша. Глаза уже не те, что были.

Темная кожа Эдгара почти сливалась с тенями, и Фрэнк не узнал бы его, если бы не медальон на его шее.

Он думал, что мужчина умер с его тетей. Так все говорили. История была трагичной. Никто не хотел признавать, что Фейрвелл полюбила темнокожего мужчину, пустила его в свою постель и не отпускала его.

Конечно, тетя Фейрвелл сама была под вопросом. Некоторые в семье говорили, что она была просто темнокожей, потому что ее бабушка была слишком загоревшей почти всю жизнь, но это не объясняло ее кудри, которые сильно вились, и шоколадные глаза, которые видели слишком многое.

Говорили, она увидела Эдгара однажды на улице и сказала ему, что не могла отпустить такого. Она увидела красивого мужчину и решила сохранить его до конца жизни.

Эдгар любил ее невероятно страстно. Они были ожившей греческой трагедией. Она выбрала его вопреки семье, он оставил мир, чтобы быть с ней.

Такой была любовная история.

— Эдгар? — повторила Эвелин. — Приятно познакомиться. Простите, мы думали, что это место заброшено.

— Да, им нравится так говорить. Но я сохранял это место чистым для моей жены.

— Тетушки Фейрвелл? — сказал Фрэнк, придя в себя. — Я думал, она умерла.

Эдгар вздрогнул.

— Может, она и мертва, но это не значит, что ее призрак станет преследовать меня, если я позволю ее дому развалиться. Я забочусь о нем ради нее, ведь кто-то должен был.

— Почему она не оставила дом вам?

— Он и не принадлежал ей, — ответил Эдгар. — Он принадлежал ее отцу.

Конечно. Его дед позволил ей жить тут тайно, говорить, что дом принадлежал ей, потому что не мог помешать ей выйти замуж. Почему в его семье было столько тайн? Почему они не могли просто принять друг друга, какими они были?

Эвелин протянула Эдгару руку.

— Похоже, это всегда был ваш дом, что бы ни говорила ее семья.

Фрэнк хотел исправить ее, но понял, что она была права. Это место было всегда домом его тети. Хоть его отец забрал дом себе, мужчины Фейрвелл никогда не трогали это место.

След его тети остался в каждом уголке дома даже спустя годы после ее смерти. Она была поразительной женщиной, домохозяйкой и самым дорогим для него членом семьи.

Из всех Фейрвеллов только ей было дело до Фрэнка. Она спрашивала его, как он учился, ел он или нет, даже встретил ли он женщину, с которой проведет жизнь. Конечно, он не мог рассказать ей про мисс Джонс или других, но всегда улыбался и говорил, что, когда встретит женщину, он поймет.

Глядя на Эвелин, сжимающую ладонь Эдгара с сияющей улыбкой, он понял, что был прав все эти годы назад.

Он поймет, когда встретит свою женщину. И не по ее виду, одежде или семье. Важнее всего была красивая душа.

Когда он так размяк?

Фрэнк опомнился и пожал другую руку Эдгара.

— Мой отец передал дом мне, старый друг. Он всегда хотел отдать его мне, так что подписал документ заранее. Для всех остальных я мертв. Мне нужно, чтобы ты сохранил тайну.

— Убегаешь из дома? — глаза Эдгара стали яснее. — Я не могу поверить, что не узнал тебя сразу. Фрэнк, да?

— Мы виделись всего пару раз.

— Это не оправдывает грубость. Я не забыл лицо, но мои глаза уже не те. С возвращением, сынок. Я всегда думал, что в твоих руках дому будет лучше. Ты заботился об имени семьи, о нашей репутации. Это важно для стариков.

Фрэнк рассмеялся, сжал морщинистую ладонь и отпустил.

— Может, ты так не сказал бы, узнав о моих планах. Я хочу привести сюда много жителей и устроить тут бизнес.

— Почему я должен возражать?

— Это не обычные люди, Эдгар. Они могут то, что ты и представить не сможешь, и многим людям они не нравятся. Я хочу сделать тут цирк, назвать его в честь богини или чего-то такого и собирать людей со всей страны посмотреть на него. Многие не посчитали бы, что так вежливо обращаться со старым домом тетушки.

Он думал, старик прогонит его. Хоть они давно не виделись, после стольких лет Фрэнк не мог лишить Эдгара этого места. Старик заслужил дом больше Фрэнка. Больше артистов.

Но Эдгар не разозлился. Его старые глаза заблестели слезами, он прижал ладонь к груди.

— Я всегда знал, что ты лучше них, Фрэнк. Но не думал, что ты станешь настолько лучше. Тебе не везло в жизни. Они хотели утащить тебя в глубины за собой. Почему ты думал, что я помешаю тебе помочь людям?

— Потому что они не обычные люди, — он не знал, как описать это Эдгару. Артисты цирка, их умения не были нормальными. Они не смогут жить в этом доме как обычные жильцы. И они будут привлекать толпы…

Эдгар громко шмыгнул носом.

— И я, мальчик. Всю жизнь на меня смотрели и говорили, что я не нормальный. С чего мне просить других страдать, когда есть шанс помочь им?

Он так об этом не думал. Эдгар был просто… Эдгаром. Но так было. Потому они с тетушкой с трудом жили нормально. Потому поселились в доме в болоте Луизианы, когда могли жить в городе с остальными разбогатевшими Фейрвеллами.

Эмоции сдавили его горло. Кашлянув, Фрэнк пожал руку Эдгара еще раз и потянулся к Эвелин, подставляя локоть.

— Так почему не показать нам дом, друг? Посмотрим, что нужно изменить, а потом приведем сюда всех.

— Будет сложнее, чем ты думаешь, — рассмеялась Эвелин.

— Инспектору манежа придется отпустить людей из клеток, милая, — он прижался губами к ее волосам. — И я прослежу, чтобы это случилось.

* * *

Забрать артистов из цирка на день оказалось проще, чем думала Эвелин. Инспектор манежа дал им отличный повод через неделю после того, как они посмотрели дом тети Фейрвелл.

Очень важный человек прибыл поговорить с хозяином цирка, еще один потенциальный «покупатель», как их звала Эвелин, который хотел купить ее внимание, но должен был договориться с инспектором манежа. Но их лидер не хотел, чтобы кто-нибудь видел, кто это был. Он сказал им отправиться в город по делам, но у Фрэнка была идея лучше.

С помощью Эвелин он убедил их выехать на маленьком автобусе в болота, а потом отвел их к дому тети, где уже прошло несколько обновлений.

Строители сказали, добавить пару комнат, починить протекающую крышу и построить впереди огромный шатер для цирка будет не очень долго. Конечно, пришлось использовать хорошие одеяла тети Рут, но от этого вид стал загадочнее.

Все артисты стояли перед большим домом, их рты были открыты, они потрясенно озирались.

Даже Фрэнк признавал, дом выглядел хорошо. Они убрали снаружи, и белый мрамор сиял на солнце. Эдгар убедился, что кусты роз были подстрижены. Они были красивы в это время года, не были просто сплетением стеблей и шипов.

Каменная дорожка тянулась к их будущему, и он мог только затаить дыхание, надеясь, что они согласятся на его предложение. Дом. Будущее. Место, где они смогут завести семьи в спокойствии и безопасности.

Больше всего он хотел отдать им это. И, судя по их потрясенным лицам, он узнал ответ в своей жизни, хоть даже не подозревал до этого, что у него был вопрос. Это были хорошие люди. И хоть раз в их жизни с ними происходило нечто хорошее.