Чуть короче жизни

15

Женя не слышала, как подъехали к хутору отца Федора, проснулась только тогда, когда басом взлаяла Пальма – крупная серо-черная дворняга, охранявшая подворье. Взлаяла, да скоро замолчала, узнав знакомых гостей. Только Бусик вызвал было у нее сомнения. Она заворчала, но после окрика Прохора смолкла, тихонько показывая клыки зверьку. Вполне счастливый Бусик поглядывал на собаку с высоты Прохорова плеча и лениво шевелил усиками.

Поскольку на собачий лай никто не вышел, Женя подумала, что отец Федор на пасеке. Пасека была его любимым детищем, и мед у него получался каким-то особенно ароматным да вкусным.

Женя вышла из коляски, чтобы пройти в большую, крытую соломой хату. Хату свою отец Федор никогда не закрывал, утверждая, что знает от воров особое слово. Впрочем, воры и верно, к нему не лазили. То ли опасались огромной Пальмы, то ли заветное слово действовало. А может, и медвежья фигура самого отца Федора внушала им почтение.

Отец Федор жил бобылем. После смерти матушки он крепко запил, забросил церковные службы, разругался с церковным начальством, и в приход прислали другого священника.

Чужака отец Федор не любил, прозвав гусаком за тонкую шею и шепелявую речь. В церковь отец Федор ходил теперь только по праздникам, но молитвы не оставлял, и прихожане втихомолку почитали его, как блаженного. Болтали, что одно слово отца Федора исцеляет недужных и укрепляет слабых духом. Новый священник считал это бесовщиной, и угрожал всякими карами тем, кто по старинке бежал к отцу Федору за помощью. Отец Федор посмеивался в густую бороду, но в помощи никому не отказывал.

Вот и сейчас Женя присела подождать, пока Прохор отыщет хозяина. В горнице стоял приятный полумрак, пахло медом и сушеными травами, где-то лениво жужжала заблудившаяся пчела. В красном углу, под иконами, теплились лампады. Дремавшая под лавкой кошка Мурка проснулась и потерлась спинкой о ногу гостьи, напрашиваясь на ласку.

Пока Женя щекотала кису за ушком, заскрипела дверь, и в комнату, слегка пригнувшись, вошел отец Федор. Роста бывший священник был немалого, и потому всегда берег в дверях голову. Сунувшемуся было за ним Прохору отец Федор велел слазить в погреб и позаботиться о хлебе насущном, а сам прошел к столу и сел напротив Жени.

– Рассказывай! – коротко приказал он.

Женя вздохнула, но обманывать отца Федора не рискнула. Услыхав о визите к Ботвеевой, отец Федор нахмурился: гадалку он не любил и посещений ее барышнями категорически не одобрял. Но говорить пока ничего не стал, а дослушал до конца, до самого происшествия с волками.

– Где они пристали?

– На одиннадцатой версте.

– А во время представления этот Вольф говорил что-нибудь?

– Нет. Молчал, как я просила. Я сама не знаю, что случилось. Такой страх напал!..

Отец Федор задумался, комкая в кулаке седоватую бороду, посматривая на Женю искоса. Кошка мурлыкала у него на коленях.

– А холодом от него не веяло?

Теперь уже задумалась Женя. Она не помнила подробностей. Помнила только пронизывающий взгляд и собственный дикий ужас. А был там холод или не был?

Отец Федор неожиданно встал, вышел и через минуту вернулся с большим серебряным крестом на серебряной же цепи.

– Ну-ка, смотри! – крест качнулся перед глазами Жени, блеснул на серебряной грани отраженный солнечный луч. – Смотри и говори, что видишь!

Женя смотрела на крест, но видела только карие глаза Вольфа, которые заставляли столбенеть и терять разум. Женю качнуло.

– Сидеть! – грозно рявкнул отец Федор. – Что видишь?!

Женя видела Вольфа, но не только его. Позади Вольфа клубилось нечто бесформенное, излучавшее холод. Потом оно втянулось в иностранца, и на Женю оскалилась волчья морда. Женя оцепенела.

– Ах, ты, сукин сын! – словно сквозь сон услышала отца Федора, но Женя не могла обернуться, не могла оторвать взгляда от оскаленных клыков. Но она почувствовала, как за спиной появилось что-то огромное, пышущее жаром, услышала грозный рев. Это длилось всего мгновение, и Вольф исчез.

Женя продолжала сидеть неподвижно, не отрывая взгляда от того, места, где только что видела волка. Сзади продолжало струиться тепло, словно от пышущей жаром русской печи. Внутреннее оцепенение еще не прошло, но страха уже не было. Он растаял под натиском тепла.

Крест снова качнулся перед глазами Жени, на своем запястье она почувствовала теплую ладонь отца Федора.

– Испугалась, дочка? – спросил он ласково. – А ты не бойся! На всякого волчару свой медведь есть.

Женя все еще не могла опомниться. Но душевное смятение не мешало ей наслаждаться ощущением облегчения после схлынувшего ужаса. Словно из души убрали что-то тяжелое.

– Что это было?

Отец Федор снова присел к столу, положил цепь с крестом на столешницу, подпер рукою щеку. Обычно доброе лицо его было грустным и немного сердитым.

– Нечисть это была. Самая обыкновенная нечисть. Но ты-то чего испугалась? Я тебя, что ли, молиться не учил?

– Мне и в голову не пришло!

– А по гадалкам бегать, пришло?! Что тебе неймется? Зачем тебе будущее?!

Женя сама не знала, что ей нужно. Она знала, что ей нестерпимо скучно в Арсеньевке, да и в Улатине не лучше. Но так жили все.

– Не ворчи! Лучше посоветуй, что делать. Они сегодня к маменьке приедут.

– Если насчет имения: не продавайте! Это год такой выдался! Другой будет лучше!

– Далось вам всем наше имение! Он сказал, родственница нам его хозяйка! Поехали с нами, отец Федор!

Отец Федор призадумался. Думал он не очень долго.

– Поезжай пока одна! Я приду к четырем, познакомлюсь с твоим… Вольфом!