Чума теней

Глава первая. Однажды в трактире

– Не знаю, Соловей. Его меч внушает уважение, во всяком случае издали.

– И что? Ставлю сотню, мужику не хватит силушки даже на один взмах.

– Сотня? Ты шутишь, Соловей? Да, когда в твоих карманах-то деньги такие водились!

– Надо будет – найдутся. Нет, ты что, Квашня, серьёзно боишься человека, который спит при свете? В его-то годы.

– Мало ли, почему он не гасит лампаду. Вдруг он… ну, из этих… ну, стишки там всякие кропает…

– А ты видел, чтобы хоть раз ему в комнату носили перо и чернила? То-то же. А вот случай, когда хозяин забыл доставить маслица к лампаде… Фу, кричал, словно капризная девочка. Ножками разве что не топал. Я вам, видите ли, заплатил, чтобы у меня круглые сутки горел свет! Я потребую свои деньги назад. Тьфу. Зря мы тогда не поставили недоноска на место.

– И всё же…

– Квашня, мы не собираемся никого убивать. Так, немного сбить спесь. Ну, да, ещё повеселиться всласть.

– Герцогу не понравятся такие шалости.

– Герцог ничего не узнает. Да и, простите, чего он хотел, заставив гнить столько времени в трактире, где даже выпивки хорошей нет, а уж про девок я и молчу…

– Да нормальные здесь девки, чего сочиняешь?

– По твоим годам сопливым сойдёт. А я уже не в тех летах, чтобы каждую дуру, с которой что-то светит, называть солнцем. Я разборчивый.

– Нарываешься, Соловей.

– Прости, Квашня. Лишнего сказал. Всему виной прескверная выпивка. Палками бы по спине отходить трактирщика. Да за такие шутки герцог точно три шкуры сдерёт. Очень уж он стал близок с торгашеским сословием. А рядовой проходимец с мечом… да какое герцогу до него дело? Ну, что? Давай, Квашня, все согласны, один ты упрямишься.

– Хорошо. Убедил. Я в деле.

– Давно бы так! Выпьем мальца перед шалостью?

– Ты же говорил, что выпивка здесь скверная.

– Ну, как скверная. Под хорошую-то закуску сойдёт. Повезло мне тут разжиться на рынке славными колбасами…

Со своего места Герт не мог разобрать многого. Но что солдаты герцога задумали какую-то пакость, он догадался. Только по отношению к кому?..

Главным кандидатом смотрелся длинноволосый аристократ, выбравший самый дальний столик и самую красивую девушку в прислугу. Конечно, простым копейщикам чревато искать ссоры знатного человека, даже в их не самом рыцарском герцогстве, но ревность уравнивает сословия. Тем более если парень предпочёл этот трактир дорогой гостинице, то, двести золотых на кон, у него из знатного остались только имя да манеры. А всё остальное – связи, деньги, положение в обществе – было да прошло, и вернуться не обещало.

Могли солдаты пошутить и над трактирщиком. И повод искать не надо, его выпивку только ленивый не ругал. Но, судя по многозначительным кивкам в сторону комнат, план был составлен всё-таки для одного из жильцов. Постоянных жильцов.

От размышлений отвлёк щелчок по щеке. Герт мотнул головой, затем подобрал косточку от вишенки, и ему недолго пришлось искать, кто бы мог это сделать.

Светловолосая девчонка примерно его лет, может, чуть младше. Та самая, с которой познакомился возле ворот. Так она, оказывается, остановилась в том же трактире.

Будь это одна из деревенских или поселковых озорниц, Герт грубо выругался или хотя бы показал кулак. А здесь… она смотрела с такой обезоруживающей улыбкой, что Герт тоже улыбнулся в ответ.

Девчонку одёрнул хмурый подросток, тот же, который испортил разговор у ворот. Несмотря на то что волосы грубияна были черны, как сажа (но блестели в корнях), черты лица не оставляли сомнений: это её брат, причём именно родной, а не какой-нибудь кузен. И почему-то данное обстоятельство было приятно Герту. Он точно знал, что очень бы расстроился, окажись паренёк, так по-хозяйски распоряжавшийся знакомствами девчонки, не её родственником, хотя понятия не имел, в чём причина. А может, просто стеснялся понять.

А вот хмурый мальчик явно понимал всё и даже больше, ибо послал Герту взгляд, который ясно говорил «забудь!». Сестра демонстративно отвернулась от брата. Брат наклонился и стал что-то шептать ей на ухо. Она скривила рот и спрятала волосы под платок.

Герт задумался, если эти двое – силы небесные, как же она мила! – брат с сестрой, то кто тогда им обоим тот мужчина, с которым их видел, когда входил в город? Сейчас он, кстати, куда-то запропастился. Слишком важен для слуги и, судя по лицу, никак не может быть не то что их отцом, а даже дальним родственником. Но они его слушались именно как отца: например, девочка немедленно спрятала волосы под платок, когда он только погрозил ей пальцем.

И подростку, и мужчине, который его сопровождал, почему-то было очень важно, чтобы никто не видел волос девочки. Возможно, это связано с их религией – предположил Герт.

Брат куда-то потянул сестру. Она не сопротивлялась. Лишь обернулась ненадолго и подмигнула Герту.

Герт понятия не имел, что значит это, но всё равно подмигнул в ответ.

Иногда Фейли казалось, что Блич её ненавидит. Это было, конечно, не так. Во-первых, они не способны на настоящую ненависть. Ну, в том понимании, которое вкладывают в это слово люди и близкие к ним расы. Во-вторых, он всё-таки её родной брат. В-третьих, за годы скитаний Фейли сполна ощутила его заботу. Блич был предупредителен в сотне мелочей, а последняя ложка похлёбки всегда доставалась сестре.

Нет, для Блича нет никого ближе и роднее, чем Фейли. Тогда почему он так ведёт себя со всеми, кто ей нравится? Надо будет спросить профессора Найруса. Он умный. Он всё знает. Правда, сейчас он куда-то пропал.

Придётся самой искать правдоподобные версии.

Ну, положим, раньше, когда они шли мимо городов, где никогда не перестанут гореть огни, а потом мимо городов, где гостям обводят мелом тени, прежде чем пустить за ворота, можно было предположить, что Блич просто полон опасений по отношению ко всем незнакомцам. Но здесь?.. Здесь, где у ворот обычная стража, а улицы освещены только в центре?.. Кто им может причинить вред? Что за глупые страхи!

Страхи… уж чего-чего, а их во снах незнакомца было предостаточно.

– Неет!

Никогда бы Соловей не подумал, что мужчины способны так жалобно стонать. Даже палач не смог бы заставить взрослого человека исторгнуть подобные звуки. Уж Соловей-то знал наверняка: совсем недавно пришлось за один грешок оказаться в застенке. Не так серьёзно, чтоб покалечили – хотя будь он не копейщик герцога, закон отнёсся бы к нему строже, – но шрамы от раскалённых щипцов остались.

Но теперь благодаря тому навыку Соловья, из-за которого он чуть не сел в тюрьму, копейщики сумели открыть запертую изнутри комнату, не разбудив владельца.

Спрятав отмычку, Соловей с приятелями подошёл к кровати.

Незнакомцу снился кошмар. Копейщики видели, как бедняга гнётся, словно раненая пантера, как стонет и рычит, мечась по кровати, слышали его плач.

– Ребят, оставим затею. Опасно. Человек так не может. Он словно оборотень, который вот-вот обернётся зверем, – промямлил Квашня.

– Какой он тебе оборотень? Луны почти не видно! – шикнул Соловей. – А вервольфы так себя ведут только в очень лунную ночь.

На самом деле Соловей понятия не имел, как себя ведут вервольфы. Просто не хотел, чтобы трусость деревенского парня с обидной кличкой Квашня испортила шутку.

Впрочем, только ради того, чтобы посмеяться, идти на проникновение со взломом было глупо. Копейщики первым делом обыскали пожитки незнакомца. Увы, монет нашли – кот наплакал. Куртка из оленьей кожи, широкий плащ да меч – всё, что представляло хоть какую-то ценность.

Куртка вполне обычная, а вот плащ чуть было не испортил всю затею. Вывернув его наизнанку, копейщики чуть не ослепли сами и едва не разбудили незнакомца.

– Он колдун, точно колдун, – залепетал Квашня.

– Никакого колдовства, идиот! – шепнул Соловей. – Это просто материал подходящий. Отражает свет. Я видел такие плащи сотни раз.

На самом деле Соловей впервые встречал подобный плащ. И понятия не имел, каким образом он превращает маленький свет от лампадки в зарево множества факелов. И больше: копейщик-пройдоха не сомневался, что предмет имеет колдовское происхождение, ибо, клятва родителями, пытался вырваться из его рук, словно живой.

Но Соловей очень не хотел покидать комнату с пустыми руками. Предмет, может, и колдовской, но его владелец явно не обладает магическими способностями. Скорее всего, простой артефакт.

Клинок незнакомца оказался полутораручным мечом. Причём здесь Соловей не стал спорить с Квашнёй, разновидностью, которую носят исключительно рыцари. Более широкий, чем той же длины клинки наёмников; предназначенный в основном для рубки, хотя пригодный и для уколов; и, главное, с сохранившимся кольцом для крепления к седлу, хотя и носимый сейчас в ножнах. Скреплённых медными обручами деревянных ножнах с какими-то зарубками – Квашня не поленился и насчитал сорок восемь штук.

А качество клинка, непонятная надпись на учёном языке и клеймо Сиурина – оружейника, который не работает для простых людей, – не оставляли сомнений: это именно рыцарский меч, – никакому наёмнику, самому удачливому, такое оружие не по карману; никакому феодалу, самому тщеславному, не по деньгам вооружать свою пехоту столь рос-кошно.

Вспомогательное оружие тоже говорило о благородном происхождении незнакомца. Не кинжал горожан, баллок, а квилон – короткий клинок для больших господ.

– Связываться с рыцарями опасно, – медленно произнёс Квашня.

– Если это рыцарь, то где золотые шпоры? – резонно возразил Соловей. – Родовитый человек может проиграть на турнире боевого коня и доспехи, разориться и заложить в ломбарде меч, но, клянусь задницами трактирных девок, спесивцы не расстаются с золотыми шпорами и под угрозой голодной смерти. Даже если придётся продать последние штаны, остаться совсем голым, шпоры-то уж аристократик всегда найдёт куда нацепить.

Копейщикам пришлось зажимать кулаками рты, чтобы не разбудить своим смехом незнакомца, которого Квашня записал в рыцари.

– Ты вообще определись, дружище, – продолжал, чувствуя поддержку товарищей, напирать Соловей, – то он у тебя оборотень, то маг, то рыцарь… У страха, конечно, глаза велики, но чтобы так наложить в штаны…

– Мне ещё не пришлось сражаться на поле боя, в отличие от тебя, но труса я никогда не праздновал; можем выяснить на заднем дворе, кто там что наложил и какими ложками, – с достоинством ответил Квашня. – Что мешает ему быть и оборотнем, и рыцарем и магом одновременно? Предположим, какого-то рыцаря укусил оборотень… а до этого научил магии какой-то колдун. Разве такого не может быть?

Соловей сплюнул. С фантазией у Квашни полный порядок. И его слова заронили зерно сомнения в копейщиках. Тем более что кроме колдовского плаща нашлись ещё странные предметы. Например, пластина из незнакомого металла со вспыхивающими непонятными символами. Или мешочек мела. Зачем обычному человеку носить с собой постоянно мел? Следы мела обнаружились и на клинке. Для чего незнакомцу упражнять меч на меловых кучах? Если он не колдун, то как минимум сумасшедший, а эти люди порой пострашнее чернокнижников. Да и обижать тех, кто от природы разума лишён, запрещают все религии всех стран мира.

Но нашёлся в багаже незнакомца и предмет, который помог Соловью перетянуть копейщиков на свою сторону.

– Да какой он рыцарь! Какой маг! Он обычный вор. Клинок им украден, как и плащ. Вот, видишь этот пояс, Квашня? Видите, ребята? Эти крепления – они для отмычек.

– Да-да, пояс воровской… или разбойничий… Квашня, Соловей прав, он вор.

– Спасибо за поддержку, дружище. Семь ножей на поясе – это специальные ножи для метания. Оружие, которое используют воры и разбойники, но никак не аристократыши или боевые маги. Больше того, я тебе даже назову, чьей работы сей поясок и железяки… Ну, точно, Трёхпалого Лирна! Вот его знак! Гром и молния… Трёхпалый Лирн… а мужик издалека прибыл.

Соловей понял, что сболтнул лишнего. Вот уж чем-чем, а знанием оружейников и кожевников, работающих на ночную армию, блистать не следовало. Не ровен час, дойдут до ушей герцога слухи, чем один его солдат раньше зарабатывал на жизнь, и в этот раз от палача уже не на своих ногах уйдёшь. Следовало немедля отвлечь озадаченных друзей, напомнить, зачем они, собственно, и пришли сюда.

– И вообще, хватит собачиться! В знак доброго расположения, Квашня, со своей доли обещаю тебе снять в соседнем трактире настоящую девку. Не чета местным. Вот тогда и поймёшь, что такое баба, на что она способна ночью. Пора бы завершить шутку, ребята? Давай скорей, а то придурок вот-вот разбудит сам себя своими стонами.

Незнакомец действительно так извивался на кровати, что ясно было: близки те пределы, за которыми мозг, спасая рассудок, выходит из мира снов.

Что же, страхи преследуют несчастного?

Страхи. Детские – они самые сильные. И не отпускают порой так долго…

Всего одно воспоминание врывается в сон. И вот, словно и нет тебя, опытного зрелого воина. Ты снова беззащитный ребёнок. Из оружия – только слёзы. Против врага, которому нипочём ни стрелы, ни копья. Они, кто не даёт тебе и твоей матери покинуть чумной город, тоже знают, что сражаться бесполезно. И что единственная надежда спастись – всего одна улица, ещё не тронутая заразой. А значит, не будет на этой улице пощады слабому и милосердия к беззащитному.

– Именем барона! Вначале женщины и дети! Только женщины и дети!

Но напрасно пытается призвать к порядку охрипший от криков рыцарь. Горожане обезумели – безразличен позор, когда в спину дышит смерть. Не все люди такие, но когда таких собирается большинство, честному человеку почти невозможно что-либо сделать.

Рыцарь слишком поздно понял, что иного способа остановить панику нет, и приказал взяться за мечи. Его самого уже стаскивали с лошади и втаптывали в грязь. Его бойцов вдавливали в стены, не давая пространства даже обнажить клинки.

Стоны. Вопли. Проклятия.

Рыцарь не хотел такой смерти. Он мечтал погибнуть в честном бою, а не быть растоптанным простолюдинами или ещё хуже: уцелеть ценой множества переломов и встретить вместе с остальными жертвами давки чумную волну.

Это придало сил. Ему получилось выбраться, получилось вернуться в седло. И было ясно, что толпу уже не остановить, успеть бы спасти свою шкуру. Будь рыцарь при полных доспехах и на боевом коне, то даже в одиночку бы потоптал безоружных простолюдинов. Но когда в городе Чума теней, только безумец наденет латы и предпочтёт дистриэ более быстрому коню.

Рыцарь не был безумцем, хотя его поступок показался бы чистым сумасшествием всем, кто не верит в законы чести. Даже зная, что это ни к чему не приведёт, он не оставил в беде тех, у кого не было шансов выжить в давке по причине возраста или пола. Пытаясь расчистить им дорогу, всадник срубил пару голов и сбил конём на мостовую с десяток тел. А потом его опять стащили с седла.

Ты, несчастный ребёнок, вцепившийся в юбку перепуганной матери, навсегда запомнил это зрелище и на всю жизнь сохранил ненависть к нападению толпой на одного и восхищение всеми, кто осмеливается идти против толпы один. Побочный эффект – ты стал идеальным воином-одиночкой, когда вырос, но не умел сражаться в большом отряде. Такие хороши в разведке, но приносят больше вреда, чем пользы, на поле боя, впрочем, твоя война в прошлом, сейчас ты выбрал охоту. Но не на кабанов или медведей, а на зверя, которому обязан сиротством.

Тебе было очень страшно в ту ночь: впервые на твоих глазах люди шли по головам других людей и рвали друг другу глотку, чтобы пройти первым, безжалостно резали рискнувших влиться в толпу женщин и отбрасывали детей. Но настоящий страх ждал впереди. Когда пришло то, что заставило толпу свихнуться и забыть о долге ближнему.

– Она здесь! Она коснулась меня!

Да, она была здесь, и они сами ускорили её приход, разметав в жажде поскорей выбраться из заражённого города костры, которые успели поставить люди бургомистра и воины барона. Костры не спасли бы от Чумы, но дали бы знать о её приближении. В итоге чумная волна ударила толпе в спину.

Движение окончательно застопорилось. Работай хоть локтями, хоть ножом – есть пределы, после которых из любой давки не выбраться. И толпа перемалывает сама себя – когда каждый хочет спастись первым, в итоге не спасается никто.

Теневая чума распространяется так же, как большинство болезней – вначале человек заражается, потом заражает остальных, – и смерть от неё растянута во времени. Но не тогда, когда идёт волна. Здесь смерть быстрая, хотя всё равно мучительная.

Первый раз он увидел, как забирает души Чума теней. Первый раз услышал, как вопят люди, которых коснулась чумная волна. И если даже твоя мать не смогла сдержать хрипа ужаса, то что творилось в твоей душе, маленький беззащитный мальчик? Удивительно ли, что с тех пор ты всегда стараешься спать при свете?

Немногочисленные уцелевшие костры, как и факел, которым мать размахивала, будто бы он мог её защитить, не давали возможности увидеть волну в полной мере. Но ты сразу понял, что это именно она. Темноты, как известно, нет. Есть лишь отсутствие света. Но об этом забываешь, когда видишь чумную волну. Когда тьма поглощает темноту, не брезгуя и светом.

Беснующаяся толпа тщетно силится взорваться спасительной россыпью. Эти горожане погибнут первыми, и их ненамного переживут отвергнутые толпой женщины и дети. Они попытаются укрыться от волны в зданиях. Выломают двери, выбьют окна. Но схорониться от Чумы теней можно только в специально подготовленном помещении. Поэтому все усилия впустую.

Волна ползёт по затихающей под её невесомой тяжестью толпе, волна заползает в здания. Ты чувствуешь потусторонний холод и слышишь зловещую тишину. Вы с матерью – последние уцелевшие. Вам повезло встать среди уцелевших костров так, чтобы вас не коснулась волна – самого нижнего класса, медлительная, но всё равно смертельно опасная.

Пока не коснулась.

И тогда случается чудо. Но только для одного тебя.

Всё-таки выживший, хотя и весь избитый, рыцарь успевает вырвать из холодных объятий смерти ребёнка. А последний крик обречённой женщины будет вечно жить и в сердце её сына, и в сердце его спасителя.

Потом будет безумная скачка, бег от захватывающей город Чумы. Потом томительный карантин, за время которого ты успеешь узнать очень много о рыцаре и привязаться к нему. Хотя то, что рыцарь выбрал спасти тебя, а не твою маму, ты всё равно до конца не сможешь ему простить.

Будет и прощальный взгляд с холма на город, куда, ты понимаешь, больше не суждено вернуться. Не только тебе. Любому человеку.

Так было в реальности. А во сне ты не спасёшься. Во сне Чума перекроет все входы и выходы. И кричи не кричи – спасения не будет.

– Нееет! – уже не застонал, закричал незнакомец, и на секунду Соловью даже стало его жаль.

Они хотели связать незнакомца, закрыть ему глаза повязкой и заткнуть рот кляпом. Затем разбудить и убежать с хохотом. Раз он так боится темноты, для него будет сущей пыткой, пока не придёт трактирщик, пребывать в подобном положении. До утра, а может, и до обеда. Как повезёт.

Пока что не везло. Странный мечник спал не тихим сном нормального человека, а метался по кровати, словно в бреду – связать, не разбудив, не представлялось возможным. Впрочем, их было шестеро, а он один, поэтому сомневались копейщики недолго.

Четверо по команде Соловья схватили спящего за руки и за ноги; Квашня бросился вставлять кляп, при этом уронив лампаду, отчего комната погрузилась в темноту, и последовавшие события Соловей увидел как движения смутных силуэтов.

Незнакомец сразу проснулся. Да, он был в ужасе, что, открыв глаза, не увидел света. Но этот ли страх придал ему сил?.. В его действиях чувствовалась не только ярость мечтающего вырваться из кошмара, но и профессионализм опытного воина. Точнее, не воина – на поле боя такие навыки бесполезны, там никто не будет вязать тебе руки и ноги, а просто добьют, если ты не рыцарь, за которого можно взять выкуп, – а скорее бойца. Бойца, которого держат для работы в одиночку в тылу врага.

Сделать вывод о подготовке незнакомца Соловей мог только по скорости, с которой всё произошло. Конкретных действий в темноте разобрать он не мог. А жаль. Там было на что посмотреть.

Если бы Соловей обладал кошачьим зрением, то увидел бы, как, проявив просто нечеловеческую гибкость и зарычав волком (Квашня, Квашня, так ли уж ты был не прав, когда говорил об оборотнях?), незнакомец вывернулся из рук копейщиков и тем же движением всадил одному из них локтем с разворота. Затем кулаком в челюсть он заставил пошатнуться Квашню, а ударами ног отбросил его товарищей от кровати. И не дав Соловью даже мгновения обнажить меч, прижал его к стене. Квашня попытался было обхватить незнакомца сзади, но получил удар сворованным квилоном в живот. Незнакомец выхватил кинжал у Квашни, не оборачиваясь, и вонзил, не глядя, что, как и точность предыдущих ударов, предполагало привычку биться, в том числе и в полной темноте. А то, что, не вкладывая корпус, почти не замахиваясь, он пробил кольчугу, свидетельствовало об огромной силе на первый взгляд в худых руках.

Да уж, силы незнакомцу было и вправду не занимать. Соловей смотрелся намного шире в плечах, но, сдавленный бойцовским захватом, не мог даже пошевелиться.

– Света! – властно потребовал на Едином незнакомец и локтем надавил на горло противника для убедительности.

Хрип товарища дал понять копейщикам, что он в смертельной опасности. Нашарив в темноте лампадку, они начали чиркать огнивом. Но, видимо, масло вытекло через трещину, образовавшуюся после удара, потому что искры ничего не воспламенили.

– Света! – прокричал вторично незнакомец, и, точно откликаясь на его приказ, через несколько секунд помещение оказалось заполнено светом факелов, светильников и свечей.

Возня и крики не могли не привлечь внимание постояльцев, посетителей и трактирщика. Толпясь и толкаясь, с недоумением и страхом они наблюдали открывшееся зрелище: четверо копейщиков герцога, сменив обычную для них наглость на робость, жмутся в углу, пока один их товарищ стонет, держась за живот с торчащим оттуда кинжалом, а второй хрипит в захвате молодого мужчины с безумными глазами.

– Вещи!

Копейщики поспешили исполнить приказание незнакомца и сложили перед ним украденное снаряжение. Незнакомец прекратил давить на горло Соловья, но лишь затем, чтобы поменять бойцовский захват.

Хруст. Крик. И вот уже Соловей, прижимая к груди сломанную руку, ползает по полу рядом с раненым Квашнёй, осыпая незнакомца проклятиями, от которых бы и сапожник покраснел.

С тем же хладнокровием, с которым сломал руку Соловью, незнакомец, быстро одевшись (при этом выяснилось, что с другой стороны плащ его не просто чёрен, а чернее самой ночи), потребовал:

– Оружие!

Копейщики без раздумий вернули ему оружие. Незнакомец затянул на бёдрах пояс, повесил ножны и вложил в них меч. Затем он заметил пустые ножны от кинжала, подошёл к Квашне, собрался уже было выдернуть из его раны квилон, но вовремя понял, что делать это самому, без перевязочного материала, не стоит.

– Лекаря!

Толпа загудела: откуда здесь лекарь?

Но, удивительное дело, лекарь нашёлся.

– Пустите меня, пропустите немедленно… Я лекарь? Лучше, я врач. У меня университетское образование и огромный опыт – поверьте, этот парень в надёжных руках. Что у нас здесь? Хм. Колотая рана и перелом.

– Два перелома! – уточнил незнакомец, пнув Соловья в лицо и сломав нос.

Вероятно, его вывел из себя скулёж в стиле «Тронуть солдат герцога! Тебе это с рук не сойдёт». И то, что незнакомец его понял, значило, что он успел многое узнать из блейронского.

– Вы можете не усложнять мне работу? – с укоризной попросил растрёпанный толстощёкий мужчина лет пятидесяти, готовя перевязочный материал.

Незнакомец не удосужил лекаря даже взглядом, не то что ответом.

– Всем вниз! – обратился он к толпе, и, хотя среди неё были вооружённые люди, никто не осмелился перечить.

Убедившись, что все комнаты пусты, незнакомец молнией спустился. Он приказал запереть двери и закрыть ставни. Ему опять подчинились, впрочем, уже не с таким энтузиазмом, ибо эффект неожиданности прошёл, и людей стало занимать: кто он, забери его нечисть, такой, и с какого ляда здесь командует, попутно калеча солдат повелителя местных земель, великого и прославленного герцога Блейрона?

Впрочем, незнакомец и сам понял, что пора бы представиться.

– Олэ Меченосец – теневой охотник. Знак Тени! Во имя рода человеческого вы обязаны мне подчиняться, вне зависимости от своей веры, народности и подданства!

Он держал на вытянутой руке ту самую пластину, которая насторожила воров, и знаки на ней вспыхнули ещё ярче.

Но планируемого эффекта его действия не произвели.

– Так ты уж мне показывал её, – узнал пластину трактирщик, – и пытался убедить, что во имя рода человеческого я обязан тебя кормить и поить за спасибо. Нёс околесицу про какую-то угрозу нашему миру. Я тебя не понял тогда, не понимаю и сейчас. Скажу тебе то, что ты уже слышал. Мы хоть люди и простые, но нас на мякине не проведёшь.

В голосе трактирщика слышались обвинения. По толпе пробежал недовольный ропот – никто не любит мошенников. Незнакомец засмеялся, и было что-то настолько зловещее в его веселье, что толпа сразу смолкла.

– Ха-ха-ха! Как я забыл? Ха-ха-ха. Как я мог забыть спросонья! Вы же ничего не знаете об Угрозе. Вы даже ничего не слышали об Угрозе. Несчастные, ничтожные и жалкие в своей наивности люди. Как же далеко я забрался в своих странствиях! От земель, где Угроза – это реальность, я пришёл в земли, где Угроза – просто сказки и легенды, и вот, логичный результат. Я в стране, где об Угрозе впервые слышат.

Незнакомец резко прекратил смеяться. В наступившей тишине все услышали треск выбитых ставень, звук скатившегося по крыше пристройки и упавшего на землю тела, затем топот чьих-то ног и крик:

– Тебе даром не сойдёт, калечить солдат герцога! Век помнить будешь, ублюдок!

Несколько секунд охотник размышлял: броситься ли в погоню за Соловьём или заняться остальными? Выбор пал в пользу толпы. Возможно, спаситель мира от неведомой угрозы опасался, что, пока преследует копейщика, остальные разбегутся. А он обязан был проверить каждого.

– Что ж, это очень хорошо. Очень хорошо, что есть такие страны, где об Угрозе ничего не говорят даже сказки. Значит, эти твари не успели сюда просочиться. Значит, наша миссия не напрасна и мы хорошо работаем.

– Так ты снизойдёшь когда-нибудь до объяснений, достопочтенный господин, почему мы обязаны плясать под твою дудку? Все, даже те, кому танцевать кальсоны жмут?

Толпа встретила смехом удачную шутку и обернулась посмотреть на её автора. Впрочем, разглядеть его было сложно. Он сидел в самом дальнем и самом тёмном углу. Всё, что о нём можно было понять, – что он носит длинные волосы и что его происхождение знатное – блеск золотых шпор простолюдину заметен издали.

– Да-да, – продолжил шутник, – фокус со светящейся пластиной недурён. Но мы не на ярмарке. Есть ещё аргументы?

Никто даже не успел задуматься, как разорившийся (а не был бы он таким, выбрал бы трактир подороже) аристократ увидел пластину из своего тёмного угла.

– Нет времени на объяснения, я ещё должен успеть разыскать сбежавшего копейщика, – ответил охотник на теней, – но аргумент один имеется. Нападайте.

Он обращался к четырём оставшимся копейщикам. Они переглянулись.

– Нападайте, иначе я вас зарублю сам, – повторил приказ незнакомец.

Копейщики бросились на охотника. Меч не был их любимым оружием. Встречать копьями вражью конницу, а не рубиться в честном поединке – вот к чему их готовили. Но копьё не потащишь с собой в трактир, поэтому кое-какие приёмы фехтования на клинках солдаты герцога всё-таки знали.

Ни один из этих приёмов не помог. Через несколько мгновений все четверо оказались на полу, потирая ушибы, а их противнику не пришлось даже обнажить меч.

– Вот как я владею своим оружием, когда оно в ножнах, а теперь…

Блеск клинка. Несколько красивых взмахов. Свист рассекаемого воздуха.

– А теперь представьте, на что я способен, когда оно покинуло ножны. Если мне откажутся подчиниться, я изрублю здесь в куски каждого, не посмотрев на пол и возраст, не посмотрев, безоружен он или вооружён.

Их было много – постояльцы, прислуга, просто посетители, – а он один, совсем один. Но он их совсем не боялся, что внушало подлинный страх. Охотнику на теней будто доставляла особое удовольствие мысль, что всё кончится рубкой. По его улыбке и блестящим глазам было понятно: странный мечник находит какое-то упоение в противостоянии один против всех. Пока что на ментальном уровне, но в любой момент готовый перейти на язык стальных клинков.

Но был один человек, на которого его бесстрашие не произвело никакого эффекта.

– Да ты, я вижу, вообразил себя волком перед стадом овечек. Но, положим, здесь не все бараны, а ты не единственный волк.

Аристократ громко положил на стол ножны, в коих покоился его клинок, выдержал эффектную паузу и закончил:

– Скорее всего, ты проиграешь.

– Возможно, – не стал спорить охотник, – но сколько людей прежде я успею забрать в могилу? Оно стоит того? Уверяю, проверка не займёт много времени и… мм… она вас даже позабавит, разумеется, всех, кто непричастен к Угрозе. Подчинитесь мне во имя милосердия, чтобы избежать ненужной крови. Считайте, что это простая прихоть. Прихоть сумасшедшего, пусть будет так. Но сумасшедшего с мечом.

Глава вторая. Угроза

Герт был в восхищении.

Никогда он не видел такой ловкости и сноровки в благородном искусстве поединка. Пакостные выходки солдат герцога в трактире сильно пошатнули их положение в мире его подростковых кумиров, а уж постыдное поражение и вовсе свергло с пьедестала. А свято место пусто не бывает. Герт слышал от священника, единственного учёного человека в посёлке, что в его возрасте как никогда сильна потребность кем-то восхищаться и с кого-то брать пример. Иметь своих героев.

Первыми героями Герта были рыцари, хотя менестрели и нечасто останавливались в ремесленном посёлке на постой. Но новый герцог изгнал менестрелей совсем, ограничил права знатного сословия и перестал проводить турниры. Зато от зазывал в копейщики и арбалетчики не было теперь отбоя. Зазывалы не умели так красиво говорить, как менестрели, но все слова в их речи были понятны простолюдью.

Очень скоро и у деревенских, и у поселковых мальчишек, и у юных обитателей предместий и ремесленных кварталов сложилось мнение о военной профессии как о романтичном и увлекательном занятии.

Герту не хватило смелости сбежать от родителей в четырнадцать лет – возраст, с которого герцог брал на обучение копейщиков. Но в пятнадцать унылое существование в мире горшков стало просто невыносимым.

Больше всего Герт стыдился, что разбил в приступе странной ярости много посуды перед тем, как уйти, и даже повредил отцовский гончарный круг. Он сам не мог понять, почему это сделал. И поклялся вернуть всё родителям сторицей, когда разбогатеет на какой-нибудь войне.

Он знал, что приём в армию герцога уже закончен в этом году. Но если кто-то из копейщиков со стажем поручится, тебя примут на довольствие. Узнать, в каком квартале ближайшего города встал на постой один из отрядов, – не представляло труда. Но вот чем приглянуться, чтобы кто-то согласился взять на себя поручительство? Этого Герт не знал, поэтому просто сидел в трактире и ждал подходящего случая. Постепенно разочаровываясь в своей идее.

Кто был этот молодой мужчина с блестящими глазами? Сумасшедший? Похоже на то. Охотник на теней… скажет же. Ещё бы назвался охотником на ветра или ловцом туч.

Но в глубине души Герт понимал, что мужчина полностью нормален. Просто у него действительно нет времени на объяснения.

От человека в одежде странника веяло какой-то тайной. И эта таинственность завораживала ещё сильнее, чем искусство владения мечом, даже когда он в ножнах.

Решено. Герт не будет вступать в ряды копейщиков, а попросится к мечнику в ученики.

Подросток поискал взглядом светловолосую девочку и её брата. Он был убеждён, что они также восхищены этим человеком.

Не сразу, не сразу горшечник сумел их найти. Девочка и мальчик словно пытались спрятаться в толпе. И в глазах девочки…

Герт вздрогнул. Девчонка боялась. И… это была самая тревожная для неравнодушного наблюдателя форма страха. Когда пытаешься сделать вид, что тебе всё равно, что тебя это совсем не трогает, а не то что страшит. Но глаза всё равно выдают.

Её брат, казалось, превратился в пружину, готовую распрямиться, стоит только тронуть пальцем сестру. Он походил на молодого волка, охраняющего подругу. Но кто ей мог здесь угрожать?

Да, мечник вёл себя странно и произносил угрозы. Так и сказал, изрублю, невзирая на возраст. Но неужели не понятно, что это только для красного словца? Такие люди призваны защищать, а не нападать.

И тут Герту пришло в голову, что, возможно, девочка испугалась не странного мечника.

Он посмотрел на мужчину, который сидел в самом дальнем углу. Почему он даже сейчас не вышел из тени? Почему так уверен, что сильнее мечника, обезоружившего четверых одними ударами ножен?

Герт попытался сказать взглядом девочке в платке, что у неё здесь есть ещё один защитник. Что кроме родного брата ещё один подросток готов умереть за неё. Что у аристократа, не покидающего тени, нет никакого шанса. Неважно, что у Герта нет никакого оружия, всё равно он найдёт способ.

Почему готов так рисковать жизнью ради той, с которой и виделся-то второй раз, он не задумывался.

Увы, девочка не оценила его красноречивый взгляд. Её глаза искали кого-то другого.

Куда же запропастился профессор?! Ну почему его нет именно тогда, когда он больше всего нужен! Он почти всегда находит возможность вывести их с братом через какой-нибудь чёрный ход в подобных ситуациях. Ситуациях, которые, Фейли так надеялась, остались в прошлом.

Будь проклято её легкомыслие. Она думала, что Угрозы больше нет. А Угроза всё это время дышала ей в спину.

Фейли пообещала себе во всём слушать брата и профессора, если только они выберутся из этой передряги.

Если же они не сумеют сбежать, то кто их защитит? Тот безумец, который, видимо, вообразил себя самым сильным в округе фехтовальщиком? Или безоружный мальчишка, ровесник Блича, который уже давно не сводит с неё глаз?

Почему? Что он в ней нашёл такого?

Проверка действительно позабавила толпу, охотник не обманул.

Он приказал зажечь все факелы, бросил мешочек с мелом и, обмакнув меч в воду, несколько раз воткнул в мел. Получился эдакий обоюдоострый грифель.

– Так ты учитель! Проведёшь урок арифметики, а потом отрубишь ухо всем, кто слушал вполуха?

Олэ Меченосец никак не прореагировал, а вот в толпе все, кроме пары деревенских, знавших Единый недостаточно хорошо, чтобы понимать игру слов, загоготали – шутник за столиком в тени им явно нравился.

А охотник начал делать что-то совсем странное. Просил каждого выйти на самое освещённое место и здесь обводил «грифелем» его тень.

– Хуже! Братец свихнувшийся портной. Друг, я тебя разочарую, но мерку для одежды и головных уборов снимают немного… хм… менее странным способом.

Каждое действие Олэ человек из тёмного угла сопровождал какой-нибудь остротой. Причём с каждой минутой проверки они становились всё злее и язвительнее.

Вскоре остались непроверенными всего два человека: дети-подростки – мальчик с острым взглядом и девочка в платке. Толпа уже не могла сдержать разочарования. Все ждали, что в конце произойдёт нечто… а в итоге не произошло ничего. Охотник оказался действительно простым сумасшедшим, а они трусами, которые поддались его прихотям.

– Ну, давай. Над детьми сегодня ты ещё не издевался. И, кстати, что они делают так поздно в таком месте? Ну, чего застыл? Не томи, мне уже и самому любопытно, что будет в конце. Что-нибудь в стиле: колдун был пьяный – фокус не удался?

Олэ повернулся к остряку, который тут же поднял кружку и произнёс тост в его честь.

– Выйди на свет, – потребовал странник.

– Я так похож на невесту на выданье? – удивился аристократ.

– Выйди на свет! – повторил мечник, добавив металла в голос.

– Да нет, ты что! У меня прыщи, я стесняюсь.

– Выйди на свет! – сорвался на крик охотник на теней. – Иначе пожалеешь, не будь я Олэ Меченосец.

– Да хоть Горни Дерьмоносец – мне плевать.

Аристократ взял неожиданно серьёзный тон.

– Моё имя Кай Велестос из рода Велестосов. Тех самых, на гербе которых изображён чёрный коршун на алом поле. А что изображено на твоём гербе? А? Так я и думал. Ничего. У тебя, какая жалость, вообще нет герба. Так с чего ты взял, что смеешь указывать, что делать мне, человеку рыцарского звания? Если двинулся рассудком, веди себя соответствующе. Оденься в женское платье, воткни перья в задницу и ищи яйца грифонов в навозных кучах. А не пугай мечом честных людей.

– Ты совсем не боишься умереть? – сверкнул глазами Олэ и медленно подошёл к Каю, заводя меч для удара.

– Такой страх мне неведом, – улыбнулся Кай и вернулся к еде и выпивке.

По толпе пронеслось восхищение его отвагой. Одно движение Олэ, и голова Кая покатится с плеч. Но Кай выпивал и закусывал так спокойно, словно ему ничего не угрожало.

Кто-то зааплодировал.

– Ну, а страх бесчестия тебе же знаком? Для любого рыцаря позор хуже смерти. Или ты выйдешь на свет сам, или я выволоку тебя за волосы. Ты их, наверное, для подобных случаев и отращивал?

На секунду Кай потерял самообладание. Но его клинок так и остался в ножнах.

– Попробуй, – улыбнулся он, убрав ладонь с рукояти, – но рисковать не советую.

Олэ сделал вид, что уходит, но резко метнулся назад и почти схватил Кая за волосы. Однако шутник успел отпрыгнуть, на ходу обнажая своё оружие. По длине оно оказалось равно мечу Олэ. Но клинок Кая был с обрезанным концом и слегка искривлённым лезвием.

Те из толпы, кто понимал толк в оружии, сразу признали гросс-мессер – дешёвое, хотя и эффективное оружие наёмников. Теперь спесь Велестоса из рода Велестосов могла иметь только комический эффект.

– И где же твой фамильный меч, аристократ из подворотни? Какому ломбардщику ты его заложил? – засмеялся Олэ.

– А ты у какого рыцаря украл его оружие? – парировал Кай.

– Нет времени на болтовню! – вернулся к делу охотник на теней. – Просто выйди на свет, и всё быстро закончится.

– Осмелишься на меня напасть – всё ещё быстрее закончится. Вот только это будет очень печальный конец для тебя и твоей родни, – принимая позу опытного фехтовальщика (несколько уважительных взглядов в толпе), сказал Кай.

– У меня нет родни. Я круглый сирота, – без тени грусти, просто сообщая факт, сухо произнёс Олэ и бросился на Кая.

Толпа одобрительно загудела. Вот это зрелище ей было по вкусу. Ради такого стоило соглашаться на фокусы с мелом. Примерно на такое в финале толпа, соглашаясь, и рассчитывала.

Кай оказался противником под стать Олэ. Зная, что его оружие сделано более добротным мастером и из намного более качественной стали, Олэ сделал ставку в бою на то, чтобы перерубить чужой клинок или, зазубрив, рывком обезоружить Кая. Но Кай сразу раскусил этот план и сделал всё, чтобы избежать столкновения клинков в опасной плоскости.

Жертвой нескольких ударов пала мебель, и трактирщик попытался остановить схватку, но ему не дали этого сделать. Толпе было плевать на чужой ущерб. Толпа жаждала крови.

Олэ оказался сильным и быстрым противником, но не выносливым. Скоро торжествующий Кай принялся теснить изнемогшего охотника. То, что ему специально поддались, Кай понял, когда было уже слишком поздно.

– У него нет тени! Посмотрите, у него совсем нет тени! – раздалось с разных сторон.

Причина, по которой разорившийся рыцарь прятался в тёмном углу, оказалась неожиданной даже для того, кто выманил его на свет. А что уж тут говорить о толпе.

Ужас. Ненависть. Проклятия.

Но Кая это не смутило. Он не терял хорошего расположения духа.

– Ну, да, я вампир, – выставив руки, миролюбивым тоном сказал аристократ. – И что с того? Да, я иногда сосу кровь. Но ваши правители делают это с большим успехом и в больших масштабах. Я здесь уже неделю столуюсь, и что, кто-то из вас попал ко мне на стол? Кто-нибудь может пожаловаться, что я прикладывался не только к пивным кружкам, но и к его немытой шее? Так, может, завершим логическую цепочку, признаем, что не так страшны вампиры, как их малюет молва людская?

Но напрасны были его увещевания. В суеверном страхе толпа вжалась в стены. В вампира летели пустые кружки и тарелки, а со всех сторон доносилось:

– Умри! Умри, проклятое создание!

– Ну, вообще, по факту я уже мёртвый, – засмеялся вампир и повернулся к Олэ. – Браво, вампхант. Ловко ты меня раскусил. Кстати, я думал, вас нет, что это какая-то легенда, страшилка для вампирёнышей. Ну, давай покажем толпе настоящее зрелище. Доставай нормальное противовампирское оружие – не с этой же булавкой ты собрался идти против меня?

И тут… тут пришло время толпе по-настоящему удивляться.

– Я не охотник за вампирами, – спокойно сказал Олэ, – я охотник за тенями. Ты – не тот, кто мне нужен. Я презираю тебя, нежить, но биться с тобой – не моя забота. Я пришёл за другой дичью.

Толпа недоумевала. Какой другой дичью! Он же сказал, что пришёл остановить угрозу. Угрозу самому роду человеческому. Если вампир – это не угроза, то кто же тогда?

Раздался треск дерева. Взгляд толпы переместился к чёрному ходу, который хотели взломать, пользуясь суматохой вокруг вампира, единственные, кто не прошёл странную проверку.

Поняв, что попытка провалилась, подростки повернулись к толпе. Мальчик вышел вперёд, намереваясь загородить девочку. Его поза выражала желание биться до конца, поза его сестры – готовность умолять о пощаде. Но лица у них были одинаковые. Лица… затравленных щенков. Загнанных в угол, обречённых зверюшек.

Олэ в полной тишине – люди боялись даже дышать, заворожённые тайной, – подошёл к детям, медленно протянул меч и взъерошил остриём волосы мальчика – парень побледнел, но не дёрнул ни мускулом.

– Крепкая краска. Но цвет неестественный. Да и корни давно отросли.

Затем осторожно снял мечом – мальчик готов был броситься в драку, но девочка сжала со всей силы его руку – платок с головы второго подростка. На девичьи плечи упали необычайно светлые и пышные волосы.

Олэ покачал головой.

Когда он обвёл мелом их тени, поначалу ничего не происходило. Но затем толпа увидела то, по сравнению с чем вампир смотрелся чем-то простым и обыденным. Это казалось немыслимым, но это было правдой. Тени жили совершенно самостоятельной жизнью от хозяев. А затем случилось нечто совсем дикое. Словно обезумев от боли, тени оторвались от тел и принялись бегать по трактиру, заставляя людей кричать от страха и вскакивать на столы.

– Успокойтесь! Они не заразны, пока не заразны, иначе реакция была бы иной! – утихомирил толпу, которая, впрочем, всё ещё его не понимала, охотник. – Скоро прекратится.

Через пару минут тени действительно успокоились и вернулись к владельцам.

– Как ваши имена? – спросил суровый охотник.

– Блич! – с вызовом крикнул мальчик.

– Фейли, – неуверенно прошептала девочка.

– У вас есть последнее желание? – будничным тоном поинтересовался Олэ Меченосец.

– Оставьте в живых брата! – умоляюще воздела руки девочка.

– Только попробуйте тронуть сестру! – сжал кулаки мальчик.

– Ваши желания неисполнимы. Вы оба – угроза. И должны быть ликвидированы. Это единственный способ спасти человечество. Вы понимаете?

– Мы не собираемся ничего понимать! – лихорадочно ища глазами что-нибудь, что можно было использовать как оружие, крикнул Блич. – Почему мы должны умирать ради спасения людей? Мы тоже хотим жить, хотя мы и не люди!

– Именно, вы не люди, – спокойно сказал Олэ и взмахнул мечом.

Он должен был снести им головы одним ударом. Сразу две головы – его оружие и навыки позволяли такой трюк. Чтобы сестра не мучилась, видя, как умирает брат, а брат не мучился, видя, как умирает сестра.

Глава третья. Страшнее чумы

– Остановитесь, ради… ради… не знаю, в каких вы богов верите, но, умоляю, остановитесь!

Немолодой мужчина, тот самый, который взялся лечить раненого копейщика, встал между обречёнными детьми и Олэ Меченосцем.

– Эти дети…

– Да, я знаю, кто они такие! Я знаю о них больше любого из вас, охотники за тенями! Меня зовут Найрус. Доктор Найрус. Профессор университета… название вам ничего не скажет. Не в обиду будет сказано, но вы явно не из тех, кто помнит наизусть названия университетов.

Нечего было теперь и думать, чтобы убить брата и сестру одним ударом – они поменяли позу. Вредный лекаришка всё испортил.

– Где мой кинжал? – холодным голосом спросил Олэ.

– Вот он, – подал квилон Найрус. – С раненым пришлось повозиться, но, надеюсь, выживет. У меня большой опыт. Я хороший врач. Но вообще, я учёный широкого профиля.

– Широкого или узкого… какая мне разница? Вы умалишённый, если знаете, кто они, и мешаете мне их ликвидировать.

– Именно что я их знаю, а вы совсем не знаете! Дайте мне две минуты! Две минуты, я вас постараюсь убедить. Но вначале я должен извиниться перед своими подопечными, – профессор обернулся к детям. – Блич, Фейли. Я поклялся вашим родителям беречь вас и хранить, и до сего дня делал это на должном уровне. Но сегодня я допустил ошибку. Простите меня! Но это не типичный охотник, его было тяжело вычислить. Это первый охотник не с теневым оружием на моей памяти. И первый охотник с рыцарским мечом.

– Мне самому приходится терпеть неудобства: теневые клинки – штука хорошая и наш отличительный знак. А сабли ощутимо легче рыцарских мечей войны. Но данный меч… это память. Память об одном человеке. Мне нелегко с ним расстаться, и уж тем более неохота делать теневым клинком. Каким я его получил, таким он и будет со мной в странствиях, – как бы нехотя и одновременно словно давно ждал случая поделиться этим фактом, сказал Олэ.

А ещё я остаюсь для них неузнанным до самого последнего момента, – ещё одно преимущество своего нестандартного для профессии клинка мечник назвал слышным ему одному шёпотом. Теневые сабли их опознавательный знак, но охотнику не нужно, чтоб его опознавала дичь; Олэ не знал, почему его коллегам это в голову не приходило.

– Уважаемый господин охотник на теней! Сколько у вас зарубок на ножнах?

– Сорок восемь.

– Так много… сколько из них дети? Приходилось ли вам вообще убивать детей?

– Я не буду отвечать.

– Очень хорошо! Я вижу здесь свидетельство того, что, во-первых, даже если вы убивали детей, то делали это без особого энтузиазма, а второе, что в вашем списке есть взрослые. Значит, вы знаете, что это чушь, сказки, будто бы Пробуждение совпадает с половым созреванием! А ведь, я слышал, есть охотники, кто только так и думает, и в их списке одни дети. У Блича уже пробивается пушок над губой, но его тень не пробудилась, сами видели. Нет, здесь должна быть иная причина. Мы не знаем её, и сам народ Теней не знает. Но когда будет доподлинно известно…

– И что? Что тогда?

– А дальше у меня есть несколько вариантов. Добровольная изоляция перед приближением роковой даты, как самое очевидное. Поиски лекарства или… Да что угодно, но не убийство всех подряд без разбора! Вы выбрали убийство просто потому, что это самый лёгкий путь. Но они тоже хотят жить. Это удивительные существа… честные, добрые, не умеющие предавать и брать чужого. С очень красивой культурой. Я всю жизнь изучаю народ Теней и заявляю вам со всей ответственностью, что, если они и их культура совсем исчезнут, а именно этого вы и добиваетесь, мы осиротеем.

– Не говорите мне про сиротство! – скрипнул зубами охотник, но Найрус его точно не услышал.

– А быть может, – профессор перешёл на трагичный шёпот, – она уже исчезла. Я почти пять лет странствую с этими детьми, и их соплеменников видел больше двух лет назад. Мне иногда приходит в голову жуткая мысль, что Блич и Фейли… они… что они последние. Совсем последние, и на них народ Теней и закончится.

– Их конец будет означать благо для человечества.

– Да как вы не понимаете! Они же не хотят его истреблять! Даже сейчас, после всех преследований, после открытого геноцида! Пробуждение происходит без их воли! Сами никогда не болея, они разносчики болезни, её источник, её, выражаясь научно, природный резервуар, но в этом нет их вины! Это их природа!

– Две минуты прошли. У вас ничего не вышло. А знаете почему? Потому что вы не видели, что происходит после Пробуждения. А я видел. На все ваши доводы я вам перечислю множество городов, которых больше нет, вспомню несколько королевств, исчезнувших с карты. Вы так печётесь о том, чтобы сохранить чужую расу… а знаете, сколько народов нашей расы, расы людей, исчезло навсегда после того, как их земли накрыло чумной волной? Я никого не виню. Я просто спасаю человечество. По той простой причине, что я человек.

– Ну, так и будьте человеком! – в отчаянии прокричал профессор. – Разве так поступать по-человечески?!

Олэ не ответил. Профессор трясущейся рукой достал платок и протёр лицо. Толпа застыла, ожидая, чем закончится спор. Дети замерли в ожидании, какой вердикт им выдаст судьба. Один вампир прохаживался из стороны в сторону, и по его лицу совершенно невозможно было понять, что он сейчас думает. Да ещё какой-то подросток из толпы зачем-то стащил с жаровни вертел.

– Вы не типичный охотник. Я… я сумею вас переубедить, несмотря на сорок восемь зарубок. Время. Просто нужно время. И я знаю, как его раздобыть. Вы не можете убить подростков сейчас. Вы обязаны известить герцога. Показать то, что вы продемонстрировали толпе, и объяснить, какую угрозу они собой представляют. Чтобы герцог знал. Чтобы принял меры.

– А если с кем-то из них случится Пробуждение до того, как я увижу герцога?

– Вы будете рядом. Вы сделаете всё, чтобы предотвратить эпидемию. Это риск, но… оставлять целое герцогство в неведении об Угрозе – ещё больший риск.

Олэ задумался.

– Вы говорили, что уже давно не встречали их. Что Блич и Фейли, возможно, последние.

– А возможно, их сотни, но просто они научились прятаться так, что даже я не могу выйти на след.

Олэ посмотрел пытливым взором в глаза Найруса, словно желая понять, насколько можно доверять его предположениям. Затем повернулся к Бличу.

– Они не умеют врать – это можно использовать. Блич, как ты думаешь, вы с сестрой последние из народа Теней?

– Нет, я так не думаю.

– Почему? Впрочем, если ответ кого-то предаст, ты не ответишь и под пыткой, а пытками я не занимаюсь. Хорошо, я проведу вас к герцогу. Профессор, далеко ли до его замка?

– Герцога нет в своей резиденции. Нет и в столице. Он поднял всю армию и разместил у восточных границ, а сам неожиданно исчез. Но я знаю человека, который знает больше остальных. Он нам поможет разыскать правителя.

Олэ хотел что-то сказать, но ему помешал топот множества ног. А потом дверь слетела с петель, и на пороге появилась дюжина копейщиков с Соловьём во главе.

– Вот он! Вот этот ублюдок осмелился руку поднять на солдат герцога!

– Да-да! – завопили в толпе. – А ещё с ними вампир. Вот этот, длинноволосый. Мужик отказался убить вампира – наверное, с ним заодно.

Кай подскочил к Олэ и встал спиной к его спине с обнажённым клинком.

– Хоть ты и не нравишься Каю Велестосу, но сдаётся мне, у нас теперь общий враг и общая цель: вырваться из этого трактира живыми.

– Окстись, когда ты живым последний раз был? – прошипел Олэ, но не оттолкнул нежить.

– Не придирайся к словам, союзничек. Ну что, сражаемся в два клинка или предпочитаешь сдохнуть?

Отрицать очевидное Олэ не мог. Без второго клинка выбраться из этой заварухи даже с его навыками было тяжеловато.

– Эй, дети. Следуйте за нами. Попробуете сбежать…

Олэ показал на ближайшей стенке, как он умеет метать ножи. Блич и Фейли оценили меткость и поняли, что бежать бесполезно.

Олэ не считал себя убийцей людей, но и позволить, чтобы убили его, не имел права. Пока не ликвидирован последний из ненавистного народа, они, теневые охотники, обязаны дорожить своей жизнью.

Мечник честно пытался предупредить копейщиков о своём фехтовальном уровне и рассказать, что невиновен в конфликте. Привыкшие чувствовать себя хозяевами в городе солдаты не желали слушать.

Рубка была короткой, но жестокой. Причём максимальную жестокость проявил Кай. Сразу по выходе из трактира Олэ его в этом упрекнул. Кай упрёка не оценил.

– Да, я ничем не рисковал и мог троих, которых убил, просто ранить. Они бы всё равно мне ничего не сделали простой, не заговорённой сталью. Но если ты не вобьёшь в себя привычку отвечать кровью на кровь, то очень скоро тебе конец, даже если ты вампир. Привычка, простая привычка… – сказал Кай, слизывая кровь с клинка. – А ты дерёшься лучше меня, человек. Хотя и нечестно. Этот твой плащ… ты им ослепил парней на короткий миг. Не по-рыцарски.

– А я и не рыцарь, – напомнил Олэ. – У меня есть одно укрытие в лесу. Только бы выйти за ворота.

Кай кивнул.

Шумиха насчёт вампира и сумасшедшего мечника, напавших на солдат герцога, уже поднялась приличная, но каким-то чудом Олэ и его спутники сумели добраться до ворот. И здесь выяснилось, что за ними всю дорогу кто-то следил.

Паренёк лет шестнадцати с простоватым лицом хотел напасть внезапно, а когда понял, что не вышло, перехватив вертел, предъявил требование:

– Отпустите эту девушку, или я приму меры!

– Что? – засмеялся Олэ. – А ты, Найрус, говорил, что твои подопечные, возможно, последние. Вот, ещё один нашёлся. Спасать собратьев пришёл?

– Нет, – уверенно ответил профессор. – Тёмные волосы не парик – это не один из них. Это человек… настоящий человек, возможно, гораздо больший человек, чем и я, и вы.

У Олэ не было времени выяснять сейчас, кто этот мальчишка и почему рискует своей жизнью, спасая девчонку, но ему очень хотелось узнать об этом позже. Поэтому быстрым ударом ножен по голове он отправил подростка в нокаут, затем взвалил на плечо и двинулся вместе с остальными спутниками к воротам.

Герт с ненавистью смотрел на того, кого возвёл в кумиры, а потом разочаровался, узнав, что мужчина готов убивать даже детей во имя какой-то мифической идеи. Вначале копейщики, потом Олэ Меченосец… два разочарования за одни сутки. Не слишком ли много для такой юной души?

Руки и ноги парня опутывала верёвка. Он находился в небольшой пещере, где было светло как днём, хотя ночь ещё не закончилась. Плащ охотника, распятый на высоком шесте, превращал свет от костра в солнце в зените. Это сооружение Олэ устанавливал довольно долго, несмотря на то что плащ сам взлетел (колдовство? – похоже) и занял нужную позицию. Ему было важно добиться, чтобы в пещере стало не только светло, но и чтобы тени оставались максимально короткими.

Затем Олэ провёл мелом линию у входа и лишь после этого успокоился.

Покормив пленников вяленым мясом из припрятанных запасов, он отвёл Блича и Фейли в самый дальний угол пещеры и там связал и их тоже. Блич, отчаявшись выторговать свободу сестре, ударил Олэ, на что Олэ лишь усмехнулся.

Профессор не пытался заступиться за подопечных, хотя, видно было, безучастие даётся ему нелегко.

– Спасибо за помощь в трактире, но теперь наши пути разошлись. Ты не будешь ночевать с нами. Я не могу не спать вечно, в отличие от тебя, – жёстко объяснил Олэ вампиру.

– Я вполне насытился той кровью, которая была на клинке, – улыбнулся Кай. – Я не враг людям: кто будет слушать мои анекдоты, если их не станет? Ведь у моих собратьев нет вообще чувства юмора. Жизнелюбие, скажем так, среди нежити не самая распространённая черта. Такие дела, дружище.

– То, что мы сражались бок о бок, не даёт тебе право называть меня другом, – поморщился Олэ.

– А что? Что нужно, чтобы ты назвал человека или нежить наподобие меня или существо иной расы, как эти два ребёнка, другом? Каковы твои критерии дружбы?

Вопрос застал Олэ врасплох. Он явно не знал, что ответить. А вампир не ослаблял напора.

– Что? Нечем крыть? Да ты, Олэ, держу пари, вообще незнаком с такими вещами. Но я тебя научу. Урок первый. Дружба – это всегда доверие, как и любовь. Ты не хочешь доверять мне, а я заставлю себя доверять тебе. Я видел, как ты срубил по дороге ветку осины, и знаю, что ты собираешься её заточить, чтобы быть готовым к моему предательству. Но предательства не будет. И сейчас я тебе это докажу.

Вампир протянул вперёд сложенные руки.

– Свяжи меня и спи спокойно.

– Идиот! Ты хоть понимаешь, чем рискуешь? Мы знакомы несколько часов, и знакомство началось с поединка. Я дал ясно понять, что не люблю нежить. У меня сто поводов тебя убить и ни одного не убивать.

– Врёшь, – помотал головой вампир. – Самое противное: это врать самому себе. Поводов больше чем достаточно. Вот только ты не хочешь их вспомнить.

Некоторое время они смотрели друг другу в глаза. Затем Олэ достал новую верёвку, но тут же отбросил. Быстрым шагом он подошёл к связанным подросткам.

– Вы не умеете врать и всегда держите слово. Мне это известно не хуже, чем профессору. Дайте слово, что проследуете со мной до герцога местных земель. Тогда я развяжу вас. И больше не стану связывать.

Подростки молчали.

– Подумай хорошо, Блич. Всё равно я вас доставлю к герцогу. Смирись с неизбежным. Лучше пройти этот путь без мучений пленника, а получая все радости путешествия свободного человека. В конце вы в любом случае умрёте. Это ваши последние дни, так получите максимум с них!

– Дети, – тихо сказал профессор, – делайте, как он говорит. Так будет лучше, поверьте.

– Мы даём слово, что не сбежим, – сказал Блич за себя и сестру.

– Но этого мало. Вы даёте ещё слово, что, если профессор, юный пленник, чьего имени пока не знаю, или вампир попытаются убить меня спящим, ранить или связать, вы помешаете этому.

– Даём слово, – после кивка профессора повторили дети.

– И третье условие… Мальчик-тень, найди способ смыть краску с головы. Или подстригись под корень.

– Зачем?

– Во-первых, ты меня будешь так меньше бесить, во-вторых, перестанешь привлекать ненужное внимание. Очень неестественный цвет.

Слегка покраснев, Блич кивнул, а Фейли улыбнулась и гордо поправила платок.

Профессор принял виноватый вид. Вероятно, маскировка Блича была его идеей.

Развязав теневых детей, охотник вернулся к Герту.

– Я развяжу и тебя. Но вначале ты мне расскажешь, кто ты такой и зачем пытался спасти эту девочку. А я тебе расскажу, от какой угрозы спасаю мир. После этого ты поймёшь, почему твои сверстники из народа Теней должны умереть.

– Меня зовут Герт. Я сын горшечника из посёлка горшечников напротив деревни Малые Столбы. В город я пришёл искать службы в армии герцога. Эту девочку я пытался спасти…

Герт споткнулся на полуслове. Он и самому себе не мог объяснить, почему так важно, чтобы это создание небесной красоты жило даже ценой его жизни. Будь она из родных, тогда бы понятно. Но он совсем ничего не знал о девочке, не был с ней фактически знаком.

– Я повторяю свой вопрос. Почему ты вступился? Ты её ведь даже не знаешь, заметно по удивлению, с каким Фейли встретила твою помощь. Так тогда почему?

Герт молчал. Кай засмеялся.

– Всё ещё хуже, чем я думал. Ты совсем не понимаешь людей, ради которых готов истреблять иные расы. Это более чем очевидно, почему паренёк хочет отдать за неё жизнь. Вот только тебе, боюсь, пока этого не понять. И здесь не мне быть учителем. Надеюсь, скоро к нашей компании присоединится женщина, достаточно красивая, чтобы ты научился понимать этого мальчишку.

Олэ хотел возразить Каю, но вместо этого решил закончить разговор с Гертом.

– Итак, Герт. Ты не хочешь говорить. Тогда буду говорить я. Назови самое жуткое, что может выпасть на долю людей.

– Голод и чума, – не раздумывая, ответил Герт.

– Есть вещи пострашнее чумы, – горько усмехнулся Олэ. – Пострашнее обычной чумы. Ты совсем никогда, даже в сказках, не слышал о Чуме теней?

Герт помотал головой.

– Хорошо, я расскажу тебе. И если будет хоть слово неправды, пусть Фейли меня остановит.

В пещере стало непривычно темно.

– Кай, что происходит? Немедленно верни плащ куда положено.

– Я посижу у входа и посторожу. Вампиры видят по ночам иначе, чем люди. Поверь, от меня не ускользнёт ни одна враждебная тень.

– Зачем ты это сделал?

– Для атмосферы. Неужели непонятно? Ты хочешь передать свой страх перед какой-то напастью этому горшечнику. Но нельзя рассказывать страшную историю при ярком свете. Страшные истории хорошо ложатся на ухо, только если вокруг таинственные сумерки или непроглядная ночь.

Олэ жестами показал, что считает соображения вампира бреднями сумасшедшего, но настаивать на своём не стал.

– Что ж. Чума теней. Пришёл тебе срок, мальчик, узнать об этой угрозе…

Начался рассказ мечника. И вампир оказался прав: в таинственном полумраке эта история произвела неизгладимое впечатление. Полностью отрешившись от остального мира, мальчик как наяву видел те картины, которые нарисовало воображение, возбуждённое словами Олэ Меченосца.

Эту расу зовут народ Теней. Светловолосые мужчины и женщины, отдалённо напоминающие эльфов: такие же красивые, но без их вечной юности и острых ушей, и очень похожие на людей, но только лучше их, чище. В это сложно поверить, но они не умеют лгать и не знают воровства, им незнакома подлость и неведомо предательство, они равнодушны к деньгам и верны тем, в кого влюблены.

Вы скажете, что встречали таких и среди нас, пусть и не в таком количестве, как хотелось бы. И, может, даже вспомните кого-то из знакомых. Так почему же народ Теней не люди? В чём их главное отличие?

В том, что они – смерть для человека. Угроза всему человечеству. Причина – их тень.

Тени живут с самого рождения независимо от хозяина. Хозяин может лежать – тень стоять. Хозяин – молча смотреть в потолок, а тень, повернувшись к другой тени, – о чём-то с ней беседовать на безмолвном языке.

Годам к семи они получают контроль над своей тенью. Могут заставить её, чтобы она вела себя как человеческие тени: всё повторяла за хозяином. Событие это называется Соединение, и в названии есть небольшой парадокс. Тень становится менее независимой, но, с другой стороны, получает большую свободу, ибо теперь может отделяться, правда, только по разрешению хозяина, от тела. Однако возможности передвижения ограниченны. Тень может переходить от объекта к объекту лишь цепляясь за другие тени. И по неизвестной причине не в силах пересечь меловой карьер, даже перейти любую линию, начерченную мелом самостоятельно, а только вместе с хозяином.

Всё, что видела тень, увидит и хозяин. А увидеть тень может гораздо больше, чем человек, ведь для неё нет никаких преград. Она просачивается в любые щели, не задыхается на вершинах гор и не умирает от жары рядом с жерлом вулкана.

Красивая история. И при чём здесь угроза?

Чума теней. Самая страшная болезнь в истории человечества. Зараза, уже уничтожившая несколько королевств и народов. Полностью. До последнего человека.

Никому не известно почему, но с какого-то момента, который зовётся Пробуждение, тень меняется. Она перестаёт расти, когда солнце опускается, и укорачиваться, когда в зените. Правда, при искусственном освещении длина тени всё ещё изменчива, поэтому внутри здания опознать чумную тень можно, только обведя её контур мелом. После этого она темнеет, а затем покрывается инеем, распространяя холод вокруг.

С первой секунды Пробуждения сыновья и дочери светловолосой расы опасны для людей. Всякий человек, чьей тени или плоти коснётся пробудившаяся тень, заболевает сам и заражает своей тенью других. Впрочем, те из теневого народа, кто не в фазе Пробуждения, а также любые живые существа, кроме людей, могут свободно проходить через заражённую тень или задевать её, не подхватывая болезнь и не становясь переносчиком. К Чуме восприимчив лишь наш род, и её источником выступает исключительно светловолосая раса или тень заражённого человека.

Что происходит с несчастным, подхватившим Чуму теней. Первый день он ничего не замечает: ест, пьёт, смеётся, свободно передвигается, заражая других; здесь только опытный специалист по косвенным симптомам может понять, что человек уже болен. На второй начинает чувствовать слабость и жуткий холод, от которого не помогают ни согревающие напитки, ни натопленный камин, ни тёплые одежды и одеяла. Холод идёт изнутри.

От этой болезни нет лекарств, и магии она неподвластна. Только жевание мела может растянуть агонию, но лишь на короткий срок. Если эта мера не принята, уже на третьи сутки человек замечает, что начинает таять. Его плоть заменяется сама собой плотным туманом. К ночи третьего дня больной умирает в муках, постоянно жалуясь на холод изнутри. Труп остаётся в виде сгустка недвижного тумана, а тень отделяется и присоединяется к чумным теням в их охоте на человечество.

Да, чумная тень через семь дней после Пробуждения, эта стадия называется Отделение, целенаправленно ищет людей. Происходит всё следующим образом.

На время Пробуждения тень привязывается к хозяину – он больше не может её отпускать прогуляться и именно так может даже в помещении понять, что стал разносчиком Чумы. Осознав, что произошло, он попытается убежать куда-то в пустыню, но его усилия тщетны. Через семь дней он не будет властен над тенью. Тень отделится и пойдёт сеять смерть. У хозяина вырастет новая, уже здоровая, а старая принесёт ужас в наши земли. Цепляясь за тени всего, что встретит, вливаясь в них, временно принимая их форму, чумная тень ищет людей, чтобы истребить их. Ищет, не знает сна и отдыха. Ей не нужна еда и питьё. Ей ничего не нужно. Ей не нужен даже свет. Без света тень не исчезает, а просто становится невидимой. Ночью она буквально летит сквозь темноту.

Всё, что может остановить чумную тень после Отделения, – это отсутствие других теней для передвижения, то есть широкая полоса света. Да ещё меловая линия. Но не когда чумные тени собираются в волну. Чумная волна не боится мела и двигается сама по себе. Если она налетает на людей, человек умирает в течение минуты-двух. К счастью, чумные волны требуют огромного количества теней и недолговечны.

Поначалу людям казалось спасением чертить меловые линии вокруг городов и организовывать освещение. Проверять на наличие Чумы, обводя мелом тень каждого, кто идёт в город. Это помогало… но не всегда.

Даже если забыть про чумные волны… Пробуждение могло произойти и внутри города. Мужчина или женщина народа Теней могли пройти совершенно здоровыми в город и стать разносчиком заразы уже здесь.

И тогда люди поняли, что Угрозу можно остановить только одним способом – перебить тех, кто был её источником.

Народ Теней – все, кто уцелел в резне, – стал таиться. Это было легко – внешне мы совершенно одинаковые. И тогда появились особые люди, охотники за тенями.

Новых охотников набирают среди детей пяти-семи лет – сирот, чьи родители пали жертвой теневой чумы. В особых лагерях ветераны необычной охоты обучают их фехтованию и следопытству, умению красться в ночи и видеть то, чего не замечают другие. И, главное, учат не бояться теней, учат их ненавидеть.

В восемнадцать юноша покидает лагерь и начинает вести самостоятельную охоту. Ему вручается Знак Тени. Предъявив эту пластину в любом трактире, он получит лучшую комнату и пропитание, не заплатив ничего. Обладатель пластины в странах Угрозы имеет право реквизировать на нужды охоты что угодно, кроме предметов из особого списка, и у кого угодно, кроме людей знатных сословий, не объясняя свои действия.

Это очень большая власть и очень большая ответственность.

Уже много лет не слышно про новые вспышки болезни. В вымерших королевствах, отделённых от остального мира меловыми валами такой толщины, что даже чумные волны разбиваются о подножие, клубятся сотни тысяч заражённых теней. Но в остальном мире эта Чума понемногу уходит в мир легенд и преданий.

Казалось, Угроза миновала.

И только охотники на теней знают, что, пока жив хоть один светловолосый мужчина или женщина, старик или ребёнок, чья тень ведёт себя не так, как положено нормальным теням… над человечеством продолжает раскачиваться дамоклов меч.

Глава четвёртая. Не упускать важного

Когда мечник закончил и развязал Герта, несколько минут они сидели и молчали. Воздух уже дышал предчувствием рассвета (вампир отошёл в глубь пещеры) и наполнялся пением утренних птиц. Веки смыкались против воли, но Герт знал, что не скоро уснёт.

Рассказанное охотником походило на какую-то красивую сказку или легенду. Но это было правдой. Он сам видел, как тень отделялась от тела. И… если честно, Герт не знал теперь, как относиться к Фейли.

Ему казалось немыслимым, что она тоже Угроза. Такое красивое, невиданно красивое создание… и будущий разносчик болезни, истребляющей целые народы.

Герту вдруг вспомнились мать, отец, друзья из посёлка и соседней деревни… живо представилось, как они гибнут, накрытые чумной волной… и сразу стало так холодно и жутко.

– …Вот и всё. Другой охотник мог бы рассказать больше, но я… не типичный, как верно заметил Найрус, представитель нашей профессии. Я не проходил обучения в лагере, мой опекун готовил меня… хм… к другой карьере. Ну, как? Я не солгал?

Вопрос был обращён к детям народа, не признающего ложь, но ответил их опекун.

– Претензии есть. Экскурс вышел краткий и несодержательный. Вы не солгали ни слова, но, поверить не могу, как могли за бортом оставить всё самое интересное! Что за косность считать их отдельной от людей расой только из-за теней! А отличия в строении сердца, а особенности пищеварительной системы? Столько интересных научных фактов, а вы мимо прошли.

– Я не человек науки, а человек боя, – зевнув, ответил Олэ. – Меня интересуют только те факты, которые помогают выслеживать их и убивать. Я убиваю мечом, а не морю голодом, поэтому мне всё равно, какая у них пищеварительная система. Сердце – да, иное, но тоже с левой стороны и так же легко протыкается клинком.

– Ну, допустим! – не сдавался профессор. – Естественные науки вам неинтересны. Но социальное устройство! Кстати, до завоевания Долины Теней считалось, что их благородство – это плод влияния общества, а не наоборот. Но нет! Дети теней уже давно рождаются и живут среди нас, находятся под влиянием нашей несовершенной среды, и всё равно так же чисты и добры.

– Да, завоевание Долины Теней! – взорвался Блич, лицо его, и без того неприветливое, просто перекосило в гневе. – Ты не солгал, грязный человек грязного ремесла, но профессор прав: самое интересное осталось за бортом. Чего ж не поделился тайной, что Чуме теней чуть больше четверти века? Что люди сами принесли заразу в свой мир!

– Вскрыли природный резервуар болезни, распечатали саркофаг, сунулись в ящик Пандоры, – пробормотал профессор.

Блич бросил Найрусу умоляющий взгляд, чтобы он больше не вмешивался, и продолжил:

– Слушай, Герт, то, что забыл упомянуть мечник. Не думаю, что причина в том, что он не прошёл лагерь охотников и не знает о таких вещах. Мы жили веками в Долине Теней, куда путь закрыт неприступными горами. Там была наша страна. Мы понятия не имели, что опасны для людей, но сама природа хранила нас друг от друга. Благодаря Облачному Солнцу и особенностям рельефа все тени горных пиков всегда были направлены внутрь Долины. Нам было хорошо там: я помню рассказы мамы, она плакала от счастья, когда вспоминала Долину. Иногда ваши исследователи наподобие отца профессора Найруса посещали нашу страну. При общении мы старались, чтобы тени не пересекались… Считали, что это просто традиция, но, видимо, что-то было известно нашим пращурам… Так вот, вы, подавляющее большинство, ничего не знали о нас, а мы не были в вашем мире. Моим предкам хватало того, что показывают их тени. Зацепившись за тень одного путешественника, наши тени покидали Долину, а потом возвращались с тенью следующего… И вы… вы… – казалось Блич сейчас сорвётся то ли на крик, то ли на плач, – вас никто не звал, а вы пришли в нашу страну. Когда узнали о наших сокровищах. Точнее, для вас это были сокровища. А мы не знали рабства денег. Золотом оковывали подпоры мостов, алмазами и рубинами играли дети. Нам и в голову не приходило, что в этом есть какая-то особая ценность, за которую люди готовы убивать. В долину вёл только один ход. Вы обманом, – ха, нас было очень легко обмануть! – узнали о нём и поработили мой народ. Половину перебили, а половину увезли рабами в свои земли. И тогда пришла первая волна эпидемии. Вы спохватились, но было слишком поздно. Почему ты прошёл мимо всего этого, мерзкий мечник?!

Охотник пожал плечами. Голос его был усталым, и в нём не ощущалось гнева.

– А толку, Блич? Былого не вернёшь. Путь в вашу Долину давно утерян. Его не помните даже вы, и ты сам знаешь, почему его не найти, даже пустив тень в дозор. Да и потом, в Долине сейчас просто не выжить. Там холод и запустение. Из суеверных соображений король Ахнар Жадный заплатил волшебникам, чтобы они развеяли Облачное Солнце. А ведь оно, как ты знаешь, не только направляло тени, но и дарило так необходимое для ваших краёв тепло. Пустые разговоры, мальчик. Король Ахнар принёс в наш мир ваше проклятие, но он же и пал первой жертвой. От его королевства осталось только название. Фейли, почему ты молчишь? Ты тоже считаешь, что я не сказал самого интересного?

– Конечно. Почему вы не вспомнили, что есть, правда их чудовищно мало, люди от рождения невосприимчивые к Чуме теней? И, главное, почему не поведали о тенирах – потомках браков между нами и вами? О красивых и величественных историях возвышенной любви.

– Потому что меня просили рассказать правду, а не пересказать ваш фольклор. Мне тридцать два года. Из них двенадцать я охочусь за такими, как вы. И ни разу не встретил ни бастарда тенира, ни тем более человека, невосприимчивого к Чуме теней.

– Может, для вас это и легенды, но…

– Правильно, легенды. С этого начнём и на этом же остановимся.

Охотник протёр лицо. Он уже сильно хотел спать.

– Ну? Больше никто не считает, что я что-то упустил в рассказе?

– Я считаю, – подал голос вампир, – что ты упустил самое важное. Почему охотники? Маги с поиском и уничтожением народа Теней справились бы намного быстрее.

– Маги соглашаются помогать только за огромные деньги. Ни у одного королевства, живущего под Угрозой, нет таких сумм, а сокровища Долины Теней – всё, что успел вывезти король Ахнар, – остались в его чумной столице.

– А не финансовый интерес?

– Насмешил, нежить. Раса магов, как и гномы, и эльфы, и прочие… Чума теней грозит вымиранием только нам, а наши проблемы – не их забота. Если совсем начистоту… ты, конечно, слышал, что среди перворожденных и долгоживущих… что среди этих рас есть мнение, будто люди… мм… они вообще ошибка природы. Мы живём очень мало, намного хуже их способны к колдовству, мы появились позднее. И тем не менее именно мы сейчас составляем большинство на планете. Не все потомки старых рас принимают такое положение вещей.

– А твой плащ, умеющий летать и управлять светом? Это ведьмин артефакт, что ли?

– Нет, вампир. Данные плащи теневым охотникам подарил сам народ Теней.

– Ха-ха-ха! – засмеялся Блич. – И это ты называешь подарком! Когда вы, прежде чем убить одного из нас, по неделе держите в плену, закаляя клинки и оживляя плащи.

– Я так никогда не делал, всё, что могу сказать в своё оправдание. Как видишь, у меня нет теневого клинка, а плащ я получил в подарок. Но хватит разговоров. Всем спать, кроме Блича. Помни, мальчик, ты дал слово помешать вампиру убить меня, если что.

– Опять недоверие, друг! – цокнув языком, сказал Кай, но ответа не последовало, Олэ уже спал.

Профессор, ещё раз попросив прощения у детей и пообещав, что сумеет всё исправить, тоже заснул. Фейли о чём-то пошепталась с братом, а потом свернулась калачиком и мгновенно ушла в царство Морфея. Остался бодрствовать только вампир, поскольку не нуждался во сне, Герт, потому что был слишком взбудоражен, и Блич.

– Послушай, – шепнул Бличу Кай. – Теневые клинки… как я понял, это такая отличная штука… а в чём их особенность?

– Если подержать любой клинок в нашей тени три ночи, он меняет цвет и свойства. После первой закалки он может разрубать любую плоть, а также любой толщины кости. Кожаные доспехи тоже не помеха. Вторая закалка даёт клинку возможность разрубать сталь. После третьей… клинок уничтожает почти всё. Ты можешь прорубать им стены и проходы в скалах, валить столетние дубы.

– Хм. И где найти ножны для такого клинка?

– Мел. Достаточно насыпать в ножны мела, чтобы он случайно не прорубил или не проколол их.

– Я так и знал, что зарыт какой-то подвох!

– Никакого подвоха. Я же не сказал «уничтожает всё», я сказал «почти всё». Мел – исключение.

– То есть, если противник догадается обсыпать мелом доспех…

– Да, ты ничего не сделаешь ему теневым клинком.

– Хм… разрубать любой доспех. Это вне зависимости от таких параметров, как тяжесть или изгиб клинка? Прости, но с трудом верится.

– Мы не умеем лгать. Профессор пытается научить, чтоб легче жилось в мире людей, но ничего пока что не выходит. Я не воин, я не знаю, зачем клинку изгиб. Но знаю, что саблями наши враги пользуются скорее по традиции. С равным успехом в тени можно закалить и меч.

Блич долго молчал, глядя в рассветное солнце, вампир в это время старательно обмазывал лицо и открытые участки тела защитным гримом. Грим был под человеческую кожу, выглядело довольно естественно.

– Однажды, – сказал Блич, не отрывая глаз от пламенеющего горизонта, – нам пришлось уходить от пятерых охотников сразу. И мы бежали через целый зал мимо них. Иного выхода не было, мы были окружены. Профессор вывалил на нас мешок с мелом, и мы побежали прямо на охотников. Их сабли соскальзывали с наших тел, но кулаки били так больно. К счастью, они были пьяны. Иначе бы они скрутили нас, всё равно скрутили… а может, и не скрутили. Для них этот манёвр стал полной неожиданностью.

Мальчик погладил свою спину и повернул к вампиру полные боли воспоминаний глаза.

– Но в одном месте мел не попал на одежду. И этот шрам я буду носить всю жизнь. И у Фейли тоже есть шрам.

Блич достал платок, вытер выступивший на лице холодный пот и сделал паузу. Затем несколько раз глубоко вздохнул и закончил:

– И я до этого, несмотря на всё пережитое, страшившийся даже мысли об убийстве, пусть и в качестве самозащиты, закалил в своей тени нож и стал постоянно носить с собой. Профессор, когда узнал, отобрал его и утопил в реке. Сказал, что нет нужды ожесточаться, ибо это был последний кошмар. Что скоро мы достигнем океана, переплывём на другой материк, и там охотники нас не достанут. Но «скоро» не наступило и спустя два года, и до океана, как видишь, мы так и не дошли.

– Сочувствую, – искренним тоном сказал вампир. – И мне безумно стыдно после таких воспоминаний переводить разговор на…

– Ты хочешь закалить свой клинок в моей тени? – словно прочёл мысли Кая Блич.

– Ну… да. Легко было догадаться. Понимаю, сложно поверить, глядя на меня, что я могу быть при деньгах, но, если очень надо, я достану. Сколько нужно заплатить за услугу?

– Заплатить? – растерялся подросток. – Не знаю… я впервые слышу, чтобы за такое платили. Обычно никто не спрашивает. Да и ты мог просто закалить клинок, пока я или сестра спим.

– Тогда бы я не смог называться твоим другом. Если я выбрал какую-то компанию для путешествия, я стараюсь подружиться с каждым её участником.

Мальчик опять нахмурился и посмотрел на охотника, на человека, уже убившего сорок восемь таких, как он.

– Ты не сможешь быть другом и мне и ему, – обратив пылающее лицо к вампиру, сказал сын Теней. – Он мой враг. Выбирай кого-то одного.

– Я не собираюсь выбирать, – сказал, как отрезал, Кай. – Нет так нет.

Блич отвернулся от Кая, насупившись. Но через несколько секунд повернулся снова.

– Слушай, я разрешу тебе закалить в своей тени клинок в обмен на одну услугу.

– Какую?

– Если путешествие будет долгим… найди мне какое-нибудь оружие и научи им владеть. Я видел, как ты сражаешься – ничуть не хуже моего врага.

Блич посмотрел ещё раз на спящего охотника, и его рука непроизвольно сжалась в кулак.

– Он взял с меня слово помешать тебе или профессору убить его. Взял слово не убегать. Но… я не давал клятвы, что лично не причиню ему вред.

Блич вскочил. Его глаза сверкали огнём, грудь тяжело вздымалась, а костяшки на кулаках побелели от напряжения. Он говорил с трудом, точно в его рту работали мельничные жернова.

– Проще всего. Сейчас. Спящего. Беззащитного. Но я… я не могу. Даже ради сестры.

Он сел обратно и уткнул лицо в колени, обхватив их руками.

– Людям не понять. Для них мораль – это свод правил, которыми хотя бы раз в жизни не пренебрегает только ленивый. Мы – другое. Я и правда не могу поступить с ним так подло. Как бы ни уговаривал совесть. Мне проще заставить себя сунуть руку в огонь… нет слов. Нет сравнений. Всё равно не объяснишь. Но… – Блич поднял голову и умоляюще взглянул на Кая. – Но убийство, когда защищаешь себя или сестру, – это же не подло? Ну, не убийство, а хотя бы ранение. Научите меня, господин вампир. Я не угроза вам. У вас вообще нет тени.

Столько было мольбы в этом голосе и взгляде, что многие люди поддались бы, даже видевшие Чуму теней. Но Кай не был человеком. И он ответил отказом.

– Этот парень, даю тебе слово, не меньше несчастен, чем вы. Он ещё больший изгой. У тебя хотя бы есть сестра. У него совсем никого. Я уверен, что раньше ему не приходилось убивать детей. Иначе он снёс бы вам головы, не колеблясь. А он именно что колебался, и ваш профессор прав: эти колебания – ваша надежда. Со своей стороны, тоже постараюсь убедить мечника, что простые решения здесь преступны. А если не получится, даю слово: я помешаю убить вас.

– А если вас не будет рядом, когда он решится? – смахнув что-то со щеки, спросил Блич. – Я хочу иметь шанс. Просто иметь шанс.

– Я могу помочь, – вмешался в разговор Герт.

Порывшись за пазухой, он достал толстый свиток и протянул Бличу.

– За пару дней до моего побега один пьяный мечник запёрся в нашу мастерскую. Перебил много горшков. Когда проснулся, оставил это в качестве платы. Фехтовальный трактат, как понимаю.

Блич не сразу принял дар Герта.

– Герт, во-первых, спасибо тебе, что вступился за сестру. И не сердись, что я так грубо с тобой говорил у ворот. Мне просто всюду мерещатся агенты охотников или подонки, посягающие на Фейли. Во-вторых… подумай хорошенько, правильно ли ты поступаешь. Я действительно угроза всему вашему роду, пусть и без своей воли. У тебя же есть и мать и отец… Произойдёт Пробуждение с моей тенью в этом герцогстве – они обречены. Я ничего не смогу сделать. Даже если поселюсь в лесу, то чумная тень через тени деревьев достигнет тени лесника и заразит её, а когда лесник приедет в город за новым топором или стрелами, то тени всех горожан. И рано или поздно, но доберётся и до твоих родителей.

– Бери, Блич, бери! Просто у каждого… У каждого должен быть шанс.

– Чума теней его не даёт. Это болезнь, как говорит профессор Найрус, со стопроцентной летальностью. У твоей матери, если она заболеет, не появится шанса!

– А у тебя пусть будет! – зло ответил Герт и почти швырнул свиток Бличу.

– И считаю своим долгом предупредить, что даже этот дар не заставит меня сменить мнение насчёт сестры и тебя. У вас ничего не будет, я обещаю.

– Обещает он мне тут. Нужны вы мне… – пробурчал Герт и скрестил руки на груди, отвернувшись.

Блич погрузился в чтение свитка, к счастью, написанного на Едином, внимательно всматриваясь в картинки.

Герт никогда не испытывал подобного кошмара: щупальца живого тумана, обвивающие шею, пытающиеся придушить. Внезапно стало светло – туман отступил. На Герта смотрела Фейли. Она улыбалась и гладила его по щеке. Божественная теплота и нега разлились по всему телу, и не осталось сомнений: в реальности настолько хорошо быть не может. Это сон. И как только Герт это понял, то сразу проснулся.

Все спали. Даже Блич задремал над фехтовальным трактатом. Вампир куда-то запропастился.

Герт повернул голову к Фейли. Нет, она не спала. Она улыбалась ему. Он улыбнулся ей. Она попросила жестом, чтоб он посмотрел вниз. Он послушно опустил голову.

Тень девочки, отделившись от тела, гладила по щеке тень Герта. Фейли хихикнула, приложила палец к губам и подмигнула Герту. Герт ответил ей тем же.

Второй раз проснулся Герт от споров Олэ с Найрусом. Профессор пытался помешать «садистскому акту». Если конкретнее, превращению головы Блича в алебастровый шар. Олэ, натачивая бритву (охотник не носил бороду), не хотел слушать никаких доводов. Это неестественный цвет, что порождает ненужное внимание, тем более корни уже светлые. И да, его бесит, когда парень красит волосы. Блич обещал, а обещания надо сдерживать.

Своей непримиримостью в этом вопросе Олэ словно пытался оправдаться перед самим собой, таким суровым и беспощадным, за вчерашние поблажки детям народа, который поклялся истребить.

Неизвестно, чем бы всё закончилось, не появись Кай. Посетив город, добродушная нежить разжилась нормальными продуктами, мелом и… ножницами. Вампир помнил о намерении Олэ подстричь парня, и что-то ему подсказало, что охотник не отступит от этой блажи.

Голова Блича не стала алебастровым шаром: Кай сделал подростку весьма короткую, но приемлемую стрижку. Окрашенные волосы легли на порог пещеры, на голове остались только успевшие отрасти корни естественного для народа Теней цвета.

Впрочем, сам Блич остался недоволен результатом. Нацепив на лицо самое суровое выражение из своей богатой коллекции эмоций, он демонстративно отвернулся от охотника и сел на землю, обхватив колени.

Но обернулся, когда Кай попросил Фейли об одной услуге.

– Что? Ты хочешь, чтобы она подстригла тебя так же коротко?

Вампир кивнул. У Блича появилась на лице благодарная улыбка.

– Зачем? – удивился Олэ Меченосец.

– По-моему, очевидно. Поддержать Блича. Да, вот тебе второй урок дружбы. Друзья поддерживают.

– Скажешь тоже, – фыркнул охотник. – Всего-то воробышка общипали не по моде, а писку-то…

– Слушай, а я же тебе говорил, что для того, кто так печётся о благе человечества, ты на редкость мало знаешь о людях? – усаживаясь перед Фейли в позу клиента цирюльни, сказал Кай. – Для подростков внешность намного важнее. И не называй его малыш, воробушек и всё в таком роде. Пустые старания, сильнее, чем сейчас, он тебя ненавидеть не станет.

– Вы же так долго отращивали их и наверняка очень ими гордитесь, – вздохнула Фейли, перебирая на редкость ухоженные и красивые волосы, и набираясь мужества обрезать их «под Блича». – Вам очень идёт. Ни одному мужчине не идут настолько длинные волосы, как вам. Это не лесть, мы не умеем лгать, даже чтоб доставить приятное.

– Не стану с тобой спорить. Скажу больше, я планировал в самом скором времени выбраться из финансовой пропасти и вернуться в мир балов и приёмов. Уточню, приёмов не в Орден Лысого Суслика, а в лучшие дома страны.

– И как же тогда…

– Но в этом-то и смысл жертвы, Фейли. Жертвуй ради друга тем, что самому дорого, иначе это не жертва, а подачка. Охотник, ты слышал? Запоминай третий урок.

Когда Фейли закончила, причём у неё неплохо получилось, видимо, набила руку, подстригая брата и опекуна, Кай поделился ещё одним аргументом в пользу расставания с шевелюрой:

– …И да. Разумеется, я стал уродливее. У меня неправильной формы череп, а значит, короткие стрижки калечат мою внешность. Но здесь для меня единственный шанс, чтобы Фейли не влюбилась. Это будет лишнее: я не хочу портить отношения ни с Бличем, ни с Гертом.

Фейли зарделась, Герт напрягся, Блич недоумённо моргнул, профессор нахмурился, и только Олэ засмеялся.

– Ну, у тебя и самомнение, Кай!

– Это простая констатация факта, охотник. Тяжкое бремя детей ночи – в нас постоянно влюбляются. В вампирах есть особая притягательность для женщин.

– Да что ты несёшь, Кай!

– Хм, считаешь себя большим экспертом в женском вопросе? Шепни на ушко, сколько у тебя их было? У меня, поверь, намного больше, чем зарубок на твоих ножнах.

– Ты сын ночи, а не сын Теней, чтоб я тебе на слово верил. Покажи хоть одну девушку, готовую влюбиться в Кая Велестоса, и я ей скажу: ау, дура! Он кровь людей пьёт!

– Она посмотрит на меня горящими глазами и шепнёт: «О, да, он не такой, как все!»

Олэ не стал больше спорить, а расспросил профессора о человеке, который мог бы им сказать, где сейчас герцог. Путь к осведомлённому господину оказался неблизкий. Не меньше полутора недель в пути, и то если достать лошадей. Плюс пара дней на поиски в столице.

И здесь возникла самая большая загвоздка. Дорога в города была заказана, да и в деревнях оказалось небезопасно.

– Вышло очень похоже. Ты влип, друг. Среди свидетелей, как назло, оказался один художник.

Олэ узнал печать «особо опасен» и понял, не заглядывая, что за информация содержится в ворохе листков, которые вампир сорвал со стен. Разумеется, речь шла об инциденте с копейщиками. И, к гадалке не ходи, на кого всех собак повесили.

– Так нас с тобой объявили в розыск за рубку в трактире? Вот и разгадка, почему ты менял внешность. А пафоса-то было! Ой, боюсь, что девчонка влюбится, ай, хочу поддержать мальчишку… Тьфу, лицемерная нежить, а я уж почти поверил!

Блич закусил губу. Его лицо передёрнуло от обиды и разочарования. Вампир по-прежнему улыбался.

– Я действительно изуродовал себя только из благородных целей. Вначале глянь, что там, а потом говори.

Быстрее Олэ листки подобрал Блич. Прочитав (блейронский текст дублировал текст на Едином) и посмотрев рисунок, он выронил их и виновато взглянул на вампира. Кай жестом дал понять, что он всё понимает, не злится и извинений не нужно.

– Да не может быть! – громкий крик возвестил, что с содержанием листков ознакомился и Олэ Меченосец.

Охотника не удивило, что он теперь государственный преступник, виновный в подлом убийстве пятерых копейщиков и нанесении ран множеству других. И что за поимку назначена награда коннетаблем армии герцога. Но, с его точки зрения, там была, мягко говоря, неполная картина происшествия.

– Ты убил троих, а я только двоих! А тебя, нежить проклятая, вообще нет на портрете! Почему?

– Скорее всего, вампира, как и детей, у которых тени двигаются, коннетабль посчитал выдуманными фантастическими подробностями. Подумал, что копейщики нагоняют потустороннего, желая оправдаться за поражение. Сами, чай, на ногах не стояли пьяные, предположил коннетабль, вот их и перебил один воин, как свиней.

– Ничего! – не пришёл в уныние охотник. – Я знаю, как выйти на ночную армию. Воры и разбойники, они проведут нас дорогами, на которых не встретишь городскую стражу.

– А как же награда за твою голову? – напомнил профессор.

– Сразу видно, никогда вы не общались с ночной армией, – с неуместной укоризной сказал охотник. – Бандиты живут по особому Кодексу, который называют правила чести порядочного каторжанина. Они не станут нас сдавать властям ни за какие деньги. Это запрещено. Вот только бесплатно нам никто помогать не станет… У меня больше нет денег. Я вообще привык обходиться без них. В странах, живущих под Угрозой, обладатель Знака Тени получает почти всё, что нужно, без спроса и платы. А здесь… М-да, здесь мой знак всего лишь светящаяся пластина. Надеюсь, после демонстрации Блича и Фейли герцогу всё изменится.

– У меня тоже нет денег, – пожал плечами вампир, – чтобы накормить детей, я истратил последнее.

– Хорошо, значит, будем думать, как их достать, – сказал Олэ. – А сейчас давайте обедать.

Соловей уже много лет здесь не появлялся, но шёл так уверенно, точно лишь вчера был солдатом ночной армии, а не великого герцога. Ничего не изменилось за годы. Всё та же вонь в запутанных коридорах, всё те же мрачные лица и татуированные руки.

Соловей знал, что многим рискует, появляясь перед Бареем Бородой, но… но желание отомстить было уж слишком велико.

Почему он желает именно этому обидчику самой жуткой смерти, для чего всё готов поставить на карту, Соловей и сам не понимал. Не первый раз он бывал бит в драке, и всё быстро забывалось. А здесь… обида сдавливала горло, боль унижения саднила сердце. Появилась иррациональная уверенность, что или мечник за всё расплатится, или одному копейщику никогда не будет покоя.

Обменявшись приветствиями с гостем, Барей Борода, один из Девяти атаманов, державших ночную армию герцогства, сразу перешёл к делу.

– Соловей, ты зря сюда пришёл. Праведный каторжанин никогда не станет служить никаким правителям. Он не носит ни ливреи городской стражи, ни кольчуги копейщика. Он сам по себе. Он вне законопослушного общества. Ты предал нас. Ты обречён.

За спиной Соловья выросли четверо крепких мужчин с ножами на изготовку.

– Под моей кольчугой по-прежнему бьётся сердце разбойника и вора, я остался верен ночной армии и в отряде герцога, для меня по-прежнему Кодекс Праведных Каторжан важнее законов страны. Готов доказать.

Борода дал знак, и мужчины убрали ножи.

– Говори, только быстро.

– Новый правитель Форкассии, как ты слышал, крепко прижал ночную армию.

– Да, а мне-то что? Где Форкассия, а где мы?

– Остатки банд ищут новые улицы для охоты и выбрали наши города.

– Почему? Есть места ближе.

– Но там уже готовы к их возможному приходу, а Девять атаманов уверены, что им ничто не угрожает. Форкасские крысы наняли профессионального убийцу. Он прислан убить тебя и остальных атаманов, после чего явятся сами форкассцы и, пользуясь тем, что наша ночная армия обезглавлена, возьмут всё под свой контроль.

Соловей бросил перед Бородой листок с изображением Олэ Меченосца и рассказал байку, что Меченосец, когда Соловей подслушал его тайны, хотел убить случайного свидетеля, да вмешались друзья-копейщики.

– Ублюдок в розыске коннетабля, а значит, сам к вам придёт. Попросит показать дороги, по которым не ходит городская стража. Для того чтобы или бежать, отказавшись от заказа, раз такая шумиха, или пройти по ним в атаманское логово и исполнить приказ своих трусливых хозяев. Он настоящий демон в рубке на мечах и мастер безоружного боя. Учтите это при встрече дорогого гостя. И дополнительные приметы к портрету. Он носит плащ чёрный, как смоль с одной стороны и ослепляюще-белый с другой. Ещё пояс метателя ножей. Работы Лирна Трёхпалого.

– Лирна Трёхпалого? Точно из Форкассии! Хм… если твои слова окажутся правдой… Что ты хочешь за свою услугу Девяти? Традиционная награда, всё, что найдётся при нём ценного?

В вопросе скрывался подвох. Но Соловей не был зелёным новичком и обошёл хитро расставленные сети: сам вспомнил, что от традиционной награды требуется традиционная доля вожаку.

– Единственная ценность, которая будет при нём, – это девчонка лет четырнадцати. Удивительной красоты, настоящая принцесса, думаю, что девственница. Я дарю красавицу Девяти атаманам. Всё, что вы выручите с неё на рынке невольниц, ваше.

По бороде атамана потекла слюна, а глаза заблестели.

– Принцесса, говоришь… нет, я не стану её продавать, а оставлю себе. Себе и, разумеется, другим атаманам. У нас, девяти названых братьев, всё общее. Она будет жить у каждого из нас по месяцу, ну, разумеется, кроме первой ночи. В первую ночь она будет принадлежать всем атаманам одновременно, так у нас заведено.

Соловью стало дурно. Когда он состоял в ночной армии, так не было принято. Если бы он знал о новом обычае Девяти, то вообще бы смолчал про девчонку. Ну, или взял её себе, а в долю вожака преподнёс светящуюся пластину, наплетя, что это дорогая вещь.

На короткое мгновение Соловью показалось не то что омерзительным, а странным всё, что он делает сейчас. Месть, которую вынашивал весь день, уже не смотрелась величественной и справедливой. А виделась чем-то нелепым. Жестоким и нелепым.

Но только на одно мгновение.

– Я требую в уплату только обещание, что он умрёт медленно. Очень медленно. А я буду стоять рядом и на всё смотреть.

– Будь по-твоему! – усмехнулся атаман. – По рукам, Соловей.

Уже на пороге Соловей обернулся. Он вспомнил, что упустил кое-что важное.

– Возможно, с ними будет один мужчина… почти старик. Он учёный, сразу просечёшь по словечкам всяким. Так вот, условие: его не трогать. Не знаю, зачем он увязался с мечником, но мужик точно не при делах. Он доктор. Он пытался помочь мне и спас жизнь раненному из-за меня парню. Совершенно бескорыстно.

– Никаких условий! Ты прозевал момент, когда мог ставить условия, – засмеялся Борода. – Мы уже ударили по рукам.

Соловью опять сделалось дурно.

Глава пятая. Новые уроки

Ещё один сон. Ещё один кошмар. В этот раз виденье не далёкого прошлого, а возможного будущего.

У проводника в грядущее опять ужасно знакомый голос и совершенно фантастическая внешность. Рост не меньше семи футов. Кривые и несоразмерно длинные руки с грязными когтями. Чёрные одежды обвевают неправильной формы тело, чёрные волосы развеваются на ветру. Развеваются так, что с какой бы стороны Олэ не подходил, лица Чёрного Человека он никогда не видит. А хотелось бы – Олэ готов спорить, что раньше слышал этот голос. Хотя не мог слышать. Ибо если бы видел его обладателя, то запомнил.

Всё как всегда.

И вновь Чёрный Человек, шутя, выбивает меч. Затем подхватывает охотника одной рукой, легко, словно соломенную куклу (когти больно впиваются в спину), а второй распахивает плащ. Взмах плаща – они взлетают.

Под ними проносятся мёртвые города и деревни, опустевшие леса и поля… И нигде ни людей, ни зверей. Одни лишь тени. И тишина, нарушаемая только свистом зловещего ветра.

– Но Чумой теней болеют люди и больше никто!

– Раньше болели, охотник, раньше. Смотри, это ты виноват!

Мальчики играют в мяч, а им мешается собака. Ни пёсьего лая, ни детского смеха. Потому что это не настоящие собака и мальчики, а лишь их тени. А настоящие лежат рядом скрючившимися трупами из унылого тумана.

Катается девочка на качелях. В полной тишине. Ни единого скрипа. Потому что это лишь тень девочки и тень качелей. А настоящая девочка свернулась рядом в труп из плотных сгустков тумана.

Гордо вышагивает отряд нарядной конницы под крики радостной толпы. Но безмолвием звенит этот шаг, и пустотой отдают голоса. Лишь тени коней, лишь тени всадников, лишь тени толпы…

– Смотри! Это ты виноват, охотник!

– В чём?! Я истреблял народ Теней как мог! Если я и упустил одного, то не специально. Я простой смертный, людям свойственно ошибаться.

Чёрный Человек смеётся и продолжает полёт. Но везде одно и то же.

Всё живое исчезло. Уступило место своей тени.

– Смотри! Это ты виноват, охотник!

– Охотников много! Почему именно я? Допустить промах могли и другие!

Лишь злорадный смех будет ему ответом.

Чёрный Человек пересекает с Олэ моря и океаны, чтобы он убедился: на всех материках то же самое. Он показывает ему самые северные острова и самые южные земли. И картина не меняется.

– Смотри! Это ты виноват, охотник!

– Почему я?! Чумные волны могли прорвать меловые валы и прийти с заражённых земель!

И вновь Чёрному Человеку смешны его оправдания.

Они стоят на вершине скалы. Олэ тоскует по своему миру, которого больше нет. Жестокий, слишком жестокий урок. И никакого шанса для нерадивого ученика исправить плохую оценку.

А Чёрному Человеку всё смешно. Но вдруг он резко становится серьёзным.

– Это ты виноват, охотник. Но… но я тебя не виню! Даже наоборот.

Олэ в недоумении и ужасе делает шаг назад, а Чёрный Человек в приступе эйфории вперёд и падает со скалы. Тут же тени приходят в движение. Они принимают его в свои объятия и начинают поедать. Чёрному Человеку опять смешно.

– Жрите меня! Жрите мою плоть, тени!

Призыв Чёрного Человека находит отклик на всех континентах. Все тени мира спешат к нему. Ползут на четвереньках младенцы, вприпрыжку скачут подростки, бегут сломя голову взрослые. А следом – тени собак и кошек, волков и медведей, лис и зайцев, десятков тысяч разных зверей.

– Жрите меня! Жрите мою плоть, тени!

Даже тени зданий находят способ добраться до Чёрного Человека. И, выпустив зубы из балконов и дверей, атакуют его плоть.

Но чем яростней тени поедают Чёрного Человека, тем больше Чёрный Человек становится, а они, наоборот, истончаются и гаснут. Восемь футов, двадцать футов, сто, триста. Он заполняет собой всё свободное пространство.

– Жрите меня! Жрите мою плоть, тени!

Скала трещит под напором стремительно растущего чёрного тела, и Олэ летит вниз, прямо в пасть великана, терзаемого всё прибывающими тенями.

Проснувшись, охотник будет долго сидеть и тяжело дышать. А затем схватит меч и метнётся к постелям Блича и Фейли.

Безумец! Как мог оставить их в живых! Он, жалельщик проклятый, забыл, что достаточно одного из народа Теней, чтобы погубить всё человечество. Одного, а тут их двое… нет шанса исправить, говорите?

Голову туманит, а в мускулах тяжесть – сон ещё до конца не отпустил. Комната слегка плывёт перед глазами, а за спиной слышен жестокий смех Чёрного Человека:

– Это ты виноват, охотник!

Нет, может, из-за другого охотника, но не по моей вине. Не будет в этом моей вины!

Как они оба трогательно-беззащитны, когда спят. Одна секунда, одно мгновение, и рука охотника дрогнет – меч вернётся в ножны, не испив крови.

Но не сегодня. Не дав себе ни мгновения, ни секунды на раздумья, Олэ Меченосец наносит укол, метясь спящему подростку в сердце. Перед глазами по-прежнему плывёт, но боец его уровня может бить, ориентируясь даже на звук дыхания.

Удар! – сталь привычно входит в плоть. Ни крика, ни стона.

Охотник застывает, вцепившись в рукоятку вонзённого в беззащитную грудь меча. Кошмарное видение отпускает, чтобы уступить место кошмару наяву. Олэ понимает, что никакого Чёрного Человека нет и не было, кроме как во сне. А вот всё, что происходит сейчас, – реальность.

Дрожь в руках передаётся мечу. Лезвие скрипит о ребра, раздвигая ещё больше плоть. Олэ Меченосец целился в сердце и попал в сердце.

Скверная, очень скверная ночь.

Герт колол дрова. Так он успокаивался и заодно благодарил тётю Эгерину за то, что она приютила всю компанию, при этом не задавая никаких лишних вопросов, удовлетворившись глупыми объяснениями родственника.

Он согласился с аргументами охотника и попросил принять его в ученики. Нет, а что ещё надо было сделать, чтобы остаться с Фейли?

Мечник заявил, что учеников не берёт, но Герт так настойчиво изображал заинтересованность в борьбе с Угрозой, что Олэ согласился сопроводить настырного подростка в лагерь охотников, когда закончит с делом Блича и его сестры. Правда, сразу предупредил, что дорога неблизкая и может оказаться бесполезной. Герту, скорее всего, откажут – он слишком стар для полного курса обучения. Олэ тоже не проходил никакого лагеря, но он уникум. Охота на светловолосых отщепенцев была у него в крови, он дышал ею всё детство, изуродованное Чумой теней, несмотря на недовольство опекуна, видевшего подопечного на совсем другом поприще. От расспросов, кто был его опекун и какое будущее для него готовил, Меченосец уклонился.

Искать помощи ночной армии охотник принял решение в Ярн-Геронде – большом городе в трёх днях пешего хода (с учётом детей и немолодого профессора – всех четырёх) на пути в столицу. Там, по сведениям Найруса, им и должен был встретиться мужчина, которому известно, куда пропал герцог Блейрон. Возвращаться в Восточный Барт Олэ не рискнул – в этом месте ему и шагу не дадут сделать, только и разговоров, что о побоище в трактире.

Впереди ожидались не меньше четырёх ночёвок в лесу, но сын горшечника сократил их до трёх – в девяти милях стояла деревня, где жила его далёкая родственница, тётя Эгирина. Олэ очень надеялся, что до этой деревни ещё не дошли последние новости Восточного Барта, а Герт – что история его побега из дома.

К счастью, опасения и первые, и вторые оказались напрасны. Родители, верно, ещё не поняли, что это был побег из дома, а не пара дней «переждать у знакомых отцовский гнев за разбитую посуду». А глашатаи коннетабля стремились в первую очередь оповестить города обо всех происшествиях.

Бездетная тётя души не чаяла в Герте, но, как выяснилось, её доброта распространялась и на других людей (и не беда, что трое из пятерых спутников Герта совсем не люди). Она и собрала им в дорогу припасов, и накормила ужином, и истопила по такому случаю баню. Правда, постелить вышло только в одной комнате, а кровати достались лишь детям. Вампир успокоил хозяйку, что страдает бессонницей, а профессор заверил, что будет всю ночь читать.

Герт уступил свою кровать охотнику, сказав, что лучше отоспится на полу. Точнее, мальчик хотел просто показать охотнику своё радушие, ожидая, что он откажется от такой чести – мол, не пристало мне, взрослому и привыкшему к странствиям, нежиться в постели, пока подросток мёрзнет на лежанке. Но «понимать людей» не было, как метко заметил вампир, сильной стороной Олэ Меченосца. Охотник пожал плечами и спокойно занял кровать, на которой надеялся расположиться подросток.

Впрочем, выспаться Герту всё равно не получилось бы. В голову лезло множество мыслей, а рука спящей Фейли так красиво свисала с кровати, что закрыть глаза казалось преступлением. Оставалось утомить себя работой.

Месяц ещё не набрал той силы, при которой по дорогам лучше не ходить всем, кому гадалка предсказала умереть от зубов оборотня, но его света вполне хватало в отсутствие облаков для комфортной работы.

Иногда Герт делал паузу и смотрел в ту сторону, где была другая деревня, а напротив неё – его посёлок, а в этом посёлке – родной дом. Вспоминалась мама – сердце щемило от мысли, как она сейчас плачет. Потом накатывал стыд перед папой за беспричинный разгром. Хотелось бросить приключения и вернуться. Вытерпеть побои и упрёки, дождаться прощения и… и что дальше? Опять горшки и продажа горшков? Опять прежний круг из работы и нехитрых развлечений?

Хотя, не испытывай Герт ничего к Фейли, он, может, даже не попрощавшись с тётей, и поспешил бы в родной дом.

Фейли… Какое красивое имя! Как ей идёт. Это имя хочется повторять нараспев, как стихи менестрелей.

Вся прежняя жизнь как-то естественным образом разделилась на то, что было до Фейли и что происходит теперь. А после… не хотелось даже думать. Мозг отказывался принимать реальность, где этой светловолосой девочке не было места.

Герт выронил топор. Ему представилось, что будет, если сейчас охотник передумает и убьёт Фейли и её брата спящими. Разумеется, Герт найдёт способ отомстить. Но как он будет жить потом?.. В одиночестве…

Разумеется, у него останутся мама, папа, тётя и прочие родственники, и друзья останутся тоже, но всё равно это будет уже одиночество.

Герт тряхнул головой и вернулся к колке. Нет, охотник не сделает ничего плохого дочери Теней, пока не приведёт её к герцогу, а там что-нибудь придумаем. Этот мечник порой ведёт себя весьма по-скотски, например легко принимает дары, от которых приличный бы человек отказался (спина заныла в предчувствии ночёвки на полу), но он уважает себя. А значит, и своё слово.

Охотник громко дышал. Руки и плечи уже ныли, но, скованный какой-то неведомой силой, он не вынимал меч, увязший в чужой плоти.

Происшествие никого не разбудило – лесные тропы так утомили компанию, что все спали беспробудным сном: и Блич в своей кровати, обведённой мелом, и профессор, съехавший на пол со стола, над которым захрапел… вот только Герт никак не закончит свою колку – с улицы раздавался стук топора.

Фейли. Лунный свет лёг на её лицо и придал выражение настолько невинное, что, казалось, поднять на девочку оружие не сможет даже чудовище.

Олэ Меченосец смог.

– Долго ещё ты собираешься держать это в моём сердце? Я заметил, что у меня пуговица отлетела, но не стоило предлагать свою булавку так настойчиво. Клянусь, пару дней походил бы и нараспашку.

Олэ Меченосец будто никого не слышал.

– Видимо, ты другого добиваешься. Хорошо, признаю, ты лучше меня шутишь. Последняя острота аж до печёнок проняла. Буквально, до печёнок. Ну, хватит уже! Очнись, друг, пока дети не проснулись.

Тут только Олэ заметил, что не только не думает вынимать меч, а продолжает вдавливать его обеими руками в грудь вампира, закрывшего в последний момент Фейли. И если бы Кай не сжимал со всей силы лезвие, то остриё бы, пробив его спину, пригвоздило девочку к кровати.

– Завязывай, друг. И я не бабочка, и ты не коллекционер, так что не комильфо втыкать в меня иголку.

Олэ вынул меч и, сделав несколько шагов назад, сел на кровать.

– Ну, вот и славно. Хорошо, что всё обошлось. Сейчас переодену камзол, возьму из багажа… Стоп. А ты не видел мой багаж? Странно, я тоже. Ай да, у меня же, представь себе, нет багажа! То есть мне придётся в дырявом камзоле завтра разгуливать.

– После всего, что произошло, ты про одежду переживаешь?

– Олэ, именно что ничего не произошло. Только благодаря моей сноровке и отсутствию потребности во сне. Так что имею право на мелочные переживания.

Охотник лёг на кровать. Прикрыл веки. Перед глазами встала картина, что было бы, не успей вампир вмешаться.

Два детских тела, пронзённые мечом. Кровь, густо залившая кровати и капающая на пол… Лица. Что было бы с их лицами? Успела бы исказить их предсмертная судорога или они сохранили бы выражение трогательной беззащитности? Откуда ему знать, он никогда не убивал спящих подростков. Он вообще не убивал спящих и не убивал подростков.

Олэ открыл глаза, сел и помотал головой.

Ну, и что? Ты же этого и добивался. Ты с самого начала собирался их убить и знаешь, что убьёшь. Сейчас или потом. Или ты в душе надеешься, что подвести итог придётся палачам герцога? Для этого и согласился с доводами Найруса, чтобы переложить на кого-то ещё этот грех?

Какая разница, взрослый или ребёнок! Тем более они не совсем дети – в возрасте Блича уже вовсю заводят девчонок, а таких, как Фейли, кое-где выдают замуж!

Они – Угроза! Все! От малышей до немощных стариков. Пропусти хоть один побег сорняка – гнилой сорт истребит всё поле.

Он убил сорок восемь таких, как Фейли и Блич. Пусть взрослых, но с той же кровью в жилах, с тем же странным сердцем, непохожим на людское, так же чувствующих боль и жаждущих жить. И не знал сомнений. Кроме самого первого раза. Но там был особый случай. И ещё до того, как он успел понять, что произошло, и сделать первую зарубку на ножнах, к нему впервые пришёл в видениях Чёрный Человек и показал, укрепляя в правильном выборе, мир, где Чума теней победила.

– Что за Чёрный Человек?

– Вампиры умеют читать мысли?

– Нет, просто ты разговаривал вслух.

– Спроси нашего профессора утром. Он толковее расскажет. Если коротко, то это особое сновидение, которое является таким, как мы, после первого уби… после первой охоты и преследует всю жизнь. Сюжет сна неизменен, как и главный персонаж. Голос всегда кажется охотнику очень знакомым, хотя ещё никто не мог вспомнить, где его слышал. А уж видеть он Чёрного Человека точно не мог – миру неизвестна такая раса… В общем, расспросишь подробней профессора.

Охотник лёг обратно и закрыл глаза.

Скрипнула дверь, вошёл усталый Герт. Паренёк насторожился, когда заметил рану на груди вампира, но Кай не сдал охотника.

– Всё в порядке, мальчик. Я поспорил с Олэ, что он не сумеет пробить мне сердце вслепую, и теперь должен охотнику выпивку. Ну, вот такие у нас, у нежити, азартные споры.

Всем своим видом Герт дал понять, в какой лечебнице место подобным спорщикам, но вслух ничего не сказал. Осторожно положив цветы с клумбы (то-то тётя будет ругаться) рядом с головой спящей девочки, он умылся и лёг спать на пол. Заснул практически мгновенно, чем дал вампиру и охотнику закончить разговор.

– Послушай, друг, ты же обещал их привести к герцогу, а потом уже… Надеюсь, больше подобных эксцессов не будет – у меня, как заметил, только один камзол. Давай докажем этим рабам честности, что и люди умеют держать слово, – вежливым тоном предложил Кай.

– Ты не человек, – напомнил Олэ, поморщившись. Глаз он при этом не открыл.

– А ты какой человек? Человек чести или твоё слово ничего не стоит? Если последнее, то я забираю назад свои слова про дружбу.

– Напугал! – иронично сказал Олэ, а после паузы добавил серьёзным тоном: – Всему виной сон. Безумный сон.

– Я догадывался. Просто хотел убедиться. Ты так стонал… дополнительная причина быть одиноким? Никто не видит тебя… хм… таким? Не видит, как ты спишь.

Олэ открыл глаза и посмотрел на потолок. На то место, где привык видеть плащ-солнце. Вампир настоял, что для спокойного сна детей свет в помещении не нужен, хватит для «охраны» и меловых линий. Но охотник привык перестраховываться.

Впрочем, спорить с вампиром ему не хотелось. Поэтому Олэ повернулся на бок, тем самым показывая, что разговор окончен.

– …Нет-нет, никакое не враньё. Простые недомолвки.

– Значит, я не умею не только врать, но и недомолвливать. Запишите в исследованиях!

– Мне некуда записать, Блич. Вредный мечник не дал вернуться в трактир и забрать самое важное.

– Вредный профессор сейчас побежит вприпрыжку за телегой, проклиная длинный язык. Заберёте через месяц. Трактирщик будет всё бережно хранить, в надежде содрать с вас втридорога, когда вы о них вспомните.

Если багаж детей легко умещался в рюкзаках, с которыми они почти не расставались, то многотомные труды профессора остались на совести владельца заведения, где он хотел снять комнату.

Увы, Олэ волновала только собственная безопасность, поэтому Найрусу пришлось пережить расставание со своими записками.

– Если с ними что-то случится… наука вам этого не простит! О, кстати, дети. Вот урок. Думай охотник, что эти записки могут как-то навести на его след, он бы разрешил за ними вернуться. Я должен был вовремя соврать. Не просто ложь, а своевременная ложь!

– Как у вас, у людей, всё сложно. Мало того что это нормально даже таким достойным господам, как вы, совершать мерзости, так ещё и для каждой существует свой особый момент.

– Ты слишком категоричен, Блич. Вообще, что хорошо, а что мерзко? Всё относительно. Сколько раз была эта дискуссия!.. Да, действительно, сколько раз, а главный пример не привёл. Блич, убить волчицу, которая напала на детей, хорошо?

– Да.

– Для кого, для детей или для волчицы? А для щенков, которые в итоге умрут с голоду?

– Это хорошо. Нападая, волчица даёт нам право ответить на нападение, а щенков можно взять к себе или отдать в зверинец, раз уж их мать погибла. И вообще, пример некорректен. Ведь она зверь. Для неё нет понятий хорошо и плохо. Мы – не звери.

Герту почему-то было приятно видеть, как Блич сажает профессора в лужу. Найрус ничего не сделал ему плохого, а его подопечный ничего хорошего, но в этих спорах сквозило столько общего в плане интонации и непримиримости позиций с дискуссиями, которые вёл сын горшечника со своими родителями, что он выступал сейчас очень пристрастным наблюдателем.

И это зрелище, как профессор учит врать детей, не знающих неправды, смотрелось бы довольно забавным, не знай Герт подоплёки, что это уроки выживания, в буквальном смысле слова.

Тётя превзошла саму себя в добродетели. Чтобы облегчить путешествие хотя бы девочке и старику (как обиделся Найрус на её слова), она разрешила взять небольшую телегу и запрячь в неё свою единственную лошадь. Герт пообещал всё вернуть максимум через месяц, понятия не имея на самом деле, когда это случится. Он соврал. Силы Света, как же легко люди врут даже самым близким.

Блич не был человеком. В хорошем смысле слова.

– …А ты крепкий орешек, сынок. Хорошо. Телохранитель ростовщика избил ремесленника за долги. Это хорошо?

– Это мерзко!

– Для кого? Для избитого или того, кому он должен деньги? А ведь у ростовщика тоже дети есть. Он кормит их за счёт этих процентов. Что, Блич? Они оба люди, здесь ты не вывернешься, как в прошлом примере.

– Что? Ростовщики – люди?! Насмешил! Да кого ни возьми – или наш брат вампир, или ещё почище нечисть. Люди, конечно, тоже иногда живут за счёт чужой беды, но не в масштабах один процент в день… Охотник, когда захочешь проверить новый клинок, а рядом нет никого из народа Теней… Просто приходи после заката в дома, где нагреваются на горе нуждающихся, и руби там всех, от хозяина до тварей, которые выбивают для него долги. Совестью не мучайся. Лавки ростовщиков – людей там нет.

– Господин вампир! Ну, нашли время для своих глупых шуточек!

– А я не шучу. И, поверь, это вовсе не потому, что мой рыцарский меч до сих пор не выкуплен из залога.

– О, урок. Соврать можно ради шутки. А потом второй раз для усиления комического эффекта, отрицая, что шутил. Вот видишь, Блич?

– Я вижу, господин учитель, что на самом деле вам это совсем не кажется смешным.

– Ловко он тебя, старичок! Браво, Блич! Под самое солнышко врезал! У нас, вампиров, эти слова имеют особый смысл.

– Клянусь, что насыплю вам осиновой стружки в сапоги, если продолжите соваться в воспитание детей! А ты, Блич, отвечай на вопрос. И не пользуйся подсказками Кая. Говори своё мнение.

– Мнение прежнее. Это мерзость. Какое «кормить детей»? Мы же учили с вами экономику! Чтобы кормить детей, таких огромных сумм не нужно, ростовщичество – это деньги ради самих денег, бесконечная спираль.

Профессор с тоской посмотрел на Фейли, которая, сидя спиной к брату, зашивала камзол Кая. Уж не ошибся ли он, решив сегодня начать с Блича? Может, проще научить правилам жизни среди людей девочку?

Но отступать не хотелось.

– Хорошо, Блич. Давай попробуем по-другому. Я, незнакомый тебе мужчина, подхожу и спрашиваю: ты из народа Теней? Что ты делаешь?

– Молчу.

– И если это агент охотников, твоё молчание равносильно ответу «да» со всеми вытекающими!

– Тогда я убегаю. Или говорю правду, раз уж всё равно попался.

– Ещё не попался. Ещё есть шанс. Например, с видом оскорблённой невинности ответить вопросом на вопрос. Я из народа Теней? Да, ты что, приятель, рехнулся?

– Я не могу так спросить.

– Да почему?!

– Я же не думаю, что он рехнулся.

– Хорошо, тогда просто отвечай «нет».

– Я не могу врать.

– А это и не враньё! Смотри, ведь народ Теней – это же неправильное название вашего народа. Это человеческое прозвище. На своём-то языке вы себя зовёте иначе.

– Но ведь я-то знаю, что он имеет в виду то же самое, когда говорит «народ Теней».

– М-да. Вижу, и софиста из тебя воспитать не удастся. Кстати, тебе будет любопытно, что в Эльрихоле, самом просвещённом государстве соседнего континента, софист – страшное ругательство.

– Вы ошиблись. Мне – не любопытно.

Профессор задумался. Блич облегчённо выдохнул, наивно полагая, что урок в странной школе закончен. Если б он знал, что это только перемена.

– Ситуация! Твоя сестра в заложниках! – не крикнул, рявкнул профессор – даже лошадь вздрогнула. – Урод держит возле её горла нож и требует, чтобы ты врал. Называл чёрное белым, а белое чёрным.

– Зачем? – растерянно сказал не ожидавший подобного поворота Блич.

– Просто так! Из удовольствия! Чтобы видеть, как ты мучаешься! Ну, действуй. Действуй, Блич! Нож у самого горла. Спасти её ты не успеешь. Одно твоё движение, и кровь брызнет на платье.

– Я… я…

Глаза Блича расширились, дыхание сбилось. Он, видимо, наяву представил эту жуткую картину. Фейли недовольно поглядела на профессора, но Найрус, чувствуя, как ему казалось, близость успеха, и не думал прервать экзекуцию.

– Я вспорю себе горло сам, чтоб не видеть, как он убьёт сестру.

– И ты совершишь мерзость! – торжествующе поднял палец вверх профессор. – Ты мог спасти Фейли, а в итоге она умрёт!

– Не мог, – понуро ответил мальчик народа Теней. – Если это чудовище находит удовольствие в чужих мучениях, оно всё равно убьёт Фейли. До или после моих унижений, но убьёт.

Профессор закатил глаза, а Герту вдруг стало завидно. К своим пятнадцати годам он уже понял, что жизнь – это цепочка беспрерывных выборов, причём не всегда приятных. Причинить боль родителям, протестуя против той жизни, которую они пытаются навязать, или прозябать на работе, которая неприятна. Причинить зло другу, которого закладываешь за шалость, или быть верным узам товарищества и… в итоге ни в чём не повинный, кроме собственного неумения защищать себя, мальчик будет опять рыдать от обид и проклинать день, когда родился. Помешать отцу обмануть пьяного покупателя или… оставить всю семью без дров на три дня.

Чем старше становился мальчик, тем чаще приходилось совершать выбор, и тяжесть выбора только увеличивалась. И даже страшно подумать, как часто придётся вести диалог с совестью во взрослой жизни.

Герт воспринимал до этого Блича больше как досадную помеху между ним и Фейли. А сейчас вдруг понял, что мечтал не только о такой девушке, как девочка-тень, но и таком друге, как её брат.

Он завидовал ему, изгою и вечному беглецу, самой светлой завистью. Как легко Блич находил ответы на вопросы, что хорошо и что плохо, как легко избегал сомнений, как был уверен в справедливости выбора… Больше. Он вообще не видел выбора в любой ситуации, где Герт бы терзался и не знал, как правильно поступить. Даже там, в пещере. Блич говорил с трудом не потому, что мучился: убивать или не убивать. Нет. Блич принял решение сразить Олэ ради спасения сестры, разумеется, в честном поединке, и не сомневался в праведности намерений, а едва ворочал языком, просто потому что волновался.

Никакие взрослые уловки не могли сбить его сверстника с пути, который подсказывало собственное сердце, сердце, не умевшее лгать. Герт вспомнил свои впечатления от того, как они оба спят. Такого спокойного, именно спокойного, удивительного для обречённых на смерть, сна он никогда не видел. Так безмятежно спать ночью, наверное, имеют роскошь только те, кому нечего было стыдиться днём.

Герт хотел иметь такого друга, который хотя бы изредка брал за него груз выбора между плохим и хорошим. Если раньше Герт строил малодушный план выторговать у Олэ свободу только для Фейли, то теперь понимал, что приложит одинаковые усилия ради спасения и её брата.

Так Герт описал бы свои мысли и чувства в этот момент, если бы его кто-то спросил. И, скорее всего, промолчал об одной постыдной детали во внутреннем портрете.

К этому восхищению прямотой Блича и лёгкостью, с какой он разрешал моральные дилеммы, жажде, чтобы Блич был рядом, как друг и советчик, для которого всегда стоит выбор между добром и злом, а не злом и злом ещё большим, парадоксально примешивалось желание, чтобы однажды перед Бличем такой выбор всё-таки встал. Чтобы сверстник хотя бы раз испытал то же самое, увидел жизнь той, какой её видят такие непонятные ему люди. И пусть придёт та же тоска на сердце, когда осознал, что кому-то в любом случае придётся плакать, и это будут слёзы хорошего человека, а не лицемерные рыдания ростовщика. То же противное понимание, что сделал гадкое, и никакого облегчения, что, поступи иначе, было бы ещё хуже.

Герт не желал Бличу ничего плохого. Он просто хотел, чтобы Блич был его настоящим другом. А друзья должны понимать. Пока сверстник из народа Теней даже вообразить не может ситуации, без которых немыслима жизнь человека – плохая, несовершенная жизнь в не самом совершенном мире, но другой у нас нет, – между ними всегда будет дистанция.

Герту стало так грустно от своих мыслей, что он опустил голову. И тут же забыл печаль.

Тень Фейли шагала рядом, положив руку его тени на плечо.

Глава шестая. Заработки большого города

Рыцарь был недоволен мальчиком. Мальчик мог то же самое сказать о рыцаре. Зачем мужчина с таким упорством лепит из него того, кем он никогда не станет? Да будь ты хоть семи пядей во лбу в каждой из восьми рыцарских добродетелей, всё равно золотые шпоры тебе не светят, если кровь твоя недостаточно благородна. Только совершив подвиг на войне, можно заслужить эту честь. А какие ему, худому и не самому храброму ребёнку, подвиги? Надо смотреть правде в глаза. Бросивший семью отец никогда не был воином, в роду матери никогда не было воинов, так откуда взяться бойцовскому духу!

Впрочем, есть один путь… Да нет, бред! Одно дело – воспитывать, заботиться; другое – официально усыновить, передать рыцарское звание. Никто не станет так делать.

– Опять ты попался на детский бросок! Почему, Олэ?

Наверное, потому что я ещё ребёнок. Логично, да?

– Я… я не знаю.

– Зато я знаю. Ты слишком пристально смотришь ему в глаза и не видишь, что делают его ноги.

– Может, вернёмся к фехтованию?

– Борьба – неотъемлемая часть боевого фехтования.

В новой схватке мальчик-сирота одерживает всё-таки победу, но получает лишь выговор от учителя.

– Это подлый приём! Рыцари так не поступают!

– У нас во дворе все так дрались.

– Пререкаемся, юный сквайр?

Во дворе было легче. Там ты знал, за что дерёшься – за уважение сверстников, за то, чтоб не говорили плохо о матери, – и искренне ненавидел задиру. А здесь? Как повалить мальчишку намного сильнее тебя, да ещё к тому же которого совершенно не за что бить? Он добрый, он благородный, он не злится на соперника даже после грязных приёмов.

Вот был бы на его месте один урод из народа Теней. Сволочь, заразившая Чумой родной город.

Внезапно для мальчика исчез противник. Осталась только его тень.

Он борется не с противником, он сражается с его тенью. А противник… так, лишь приложение к ней.

Резкое сближение, выход на бросок – нет, меня не прведешь. Это было обманное действие, а настоящий приём твоя тень выдала быстрей, чем ты его применил.

– Отличная защита, Олэ, продолжай в том же духе.

Через пару минут противник хрипит в удушающем захвате, и довольный успехами приёмыша рыцарь спешит разнять учеников.

Первое, что сделал Олэ, после того, как угостил прохожего выпивкой, это спросил, как правят городом: кто из людей, имеющих отношение к власти, честный человек? Мол, он писатель, ищет материал для книги о торжестве добродетели. Но цели были намного прозаичней и реалистичней.

– Знаешь, – сказал во время последней стоянки перед Ярн-Герондом Кай, – а ведь если бы не Чума теней, они бы стали незаменимы в нашем обществе. Ты хоть немного науку историю знаешь? В курсе, что самые гениальные планы правителей-реформаторов всегда разбивались о лживость и прочее несовершенство исполнителей? Эх, в ту бы команду да пару сотен из народа Теней.

Вампир мечтательно прикрыл глаза, поэтому не увидел гримасы скепсиса на лице собеседника.

– Ты только представь. Чиновники, которые никогда не воруют, судьи, которые не отпускают за деньги преступников.

– Так оно и есть, – мрачно ответил охотник. – Не все из них таятся. Некоторые решили, что лучший способ оставаться незаметными – это постоянно быть на виду, и очень неплохо влились в нашу жизнь, особенно актуально для стран, далёких от черты Угрозы. Пять раз мне приходилось прорубаться к своим жертвам сквозь охранников, готовых умереть за самого честного судью в округе или начальника городской стражи.

– И ты понимаешь же, что оставил после себя в тех городах? – ковыряясь палкой в костре, задал риторический вопрос Кай. – Людей снова вешают по ложным обвинениям, а казнокрады радуются жизни.

– Я не оставил после себя Чумы теней, вот что главное. Это в их мире добро и зло не относительны. А мы – люди, мы вынуждены постоянно искать компромиссы между «плохо» и «ещё хуже».

– Вынуждены или сами загнали себя в условия, где невозможно иначе? – не сдавался вампир.

– Тебе – последнему отвечу. Вообще, почему я дискутирую с тобой о нашем, человеческом обществе? Ведь ты тоже не человек. Что ты знаешь о людях? То же самое, что я о любой дичи. Мы для тебя корм.

– Конкретно вы для меня друзья. Хотя профессор уже так достаёт, что, каюсь, всё чаще ловлю себя на мысли, а получится ли из него выкачать всю кровь в один завтрак. А почему я лучше разбираюсь в людях, чем ты, борец за счастье человечества, тебе повод задуматься в сотый раз говорю… Слушай, а вот ты любой спор будешь заканчивать аргументом «нежить живого не разумеет»? Мол, раз ты не человек, то и тьфу на твоё мнение о людях?

Вместо ответа охотник ушёл проверять силки на птицу.

– Вы сама вежливость, сударь! – с грубым сарказмом бросил ему в спину обиженный аристократ. – А особенно тактично у вас получается заканчивать разговор.

На следующий день компания охотника достигла городских ворот. Здесь Олэ по привычке проверил, есть ли в городе люди власти и денег, которых можно подозревать в том, что они слишком честные для человеческой расы? И лишь убедившись, что чиновники по-прежнему воруют, правители жируют, городская стража дерёт поборы с торговцев вместо защиты обывателей от преступников, в общем, жизнь идёт естественным путём, отпустил прохожего, видимо, довольного и дармовой выпивкой, и тем, что помог писателю с книгой о Добродетели.

Зря он за ним не проследил. Ибо весь хмель с парня слетел, как только Олэ скрылся за поворотом. Сломя голову парень бросился… нет, не к городской страже, доложить, что видел героя бойни в Восточном Барте, – он был не из тех, кто присматривается к объявлениям на стенах. И не в логово ночной армии, сказать, что мужик, которого приговорили Девять атаманов, уже здесь, – в эту ловушку ничего не подозревающий Олэ собирался залезть самостоятельно.

Через полчаса прохожий, с которым общался теневой охотник, был возле готового к отбытию в столицу каравана купцов.

– …Что ты несёшь, прощелыга?! Белого Призрака не существует. Это всего лишь легенда.

– Твоя жизнь станет всего лишь легендой, если не передашь Белому Призраку всё дословно. Как найти его – я объяснил. Ещё раз повторяю. Один из тех, кого ты ждал столько лет, уже в стране. Готовься встретить дорогого гостя. Особые приметы: у него воровской пояс с семью ножами, как у разбойника, но меч войны, как у рыцаря.

– Чем от тебя несёт? Да ты никак пьян, бродяга! Ничего, мои охранники живо из тебя хмель выбьют. Пары дюжин плетей, думаю, будет достаточно.

– Делай, что хочешь, купец. Но знай, что, если по твоей вине Белый Призрак упустит гостя – ты труп. Если донесёшь, как его и где найти псам из городской стражи, – ты труп. Если хоть слово пикнешь ночной армии – втройне труп.

И, не дожидаясь, когда слуги исполнят приказ насчёт плетей, странный парень убежал. Никто не стал его преследовать.

На центральных улицах стало опаснее. Здесь объявление об убийце копейщиков герцога им встретилось четыре раза. Но лицо мечника уже хранила купленная у бродячих артистов накануне полумаска. Когда их останавливала стража и спрашивала о причинах маскарада, Олэ говорил одно слово «камехт». И его тут же пропускали.

Охотник никогда не был раньше в этом городе. Но место, где проводят камехт, нашёл уверенно и быстро. Он просто знал, кого спрашивать: людей с поломанными носами, со сбитыми костяшками и характерными, как понял, именно для блейронских «бойцов за деньги», шрамами на лицах. От простых трактирных драчунов их отличала особая пружинящая походка и манера немного опускать подбородок при любом, даже не агрессивном общении.

Как и все странники, Олэ предпочитал общаться на Едином, а из наречия герцогства успел выучить от силы полтысячи слов. И «камехт» было одним из первых. Профессор являлся полиглотом, а его подопечные обладали потрясающим умением быстро осваивать языки, но слова «камехт» они не знали. А вот Кай родился во владениях герцога Блейрона, поэтому мог сразу догадаться, куда они идут. Но только Кай…

– …До последнего надеялся, что ты просто криво произносишь похожее слово, но обозначающее цирк. Какой-нибудь фокусник в таинственной маске… Но биться в кулачном бою… Друг, ты не знаешь, что такое наш камехт. Здесь разрешены не только удары кулаками, но и всеми частями тела, особенно локтями – обратил внимание на шрамы? Плюс борьба выше пояса. Если не привык к таким правилам, тебе – крышка.

– Я привык драться вообще без правил, поэтому не спеши мне петь эпитафию, нежить поганая. Или у тебя есть ещё идеи, как раздобыть денег ночной армии за помощь?

– Не таким идиотским способом. Как фехтовальщик ты недурён, сам проверил, а в безоружном поединке… Ты слишком худой для профессиональных боёв.

– Не худее тебя!

– А я и не лезу в великие кулачники. Дети, сегодня вы получите свободу – Олэ убьют. Чтобы скрасить обратную дорогу, я заработаю немного денег. Ты великолепно справилась с иголкой и ниткой, Фейли, но для приличных домов камзол всё равно уже не годен, поэтому, профессор, дайте ваш плащ. Не скопидомничайте, я верну… Спасибо. Через пару часов ждите меня здесь же с кошельком, набитым золотыми до отказа. Ха! Иностранец будет меня учить. Я тебе покажу, как в Ярн-Геронде деньги делаются. Хотя… кому я покажу? Совсем забыл, что тебя убьют на камехте.

Через минуту самоуверенного вампира и след простыл.

– И как он собирается зарабатывать деньги? – подумала вслух Фейли.

– Верно, планирует оперативно очаровать какую-нибудь богатенькую красотку, одну из тех, которые любят не таких, как все, – засмеялся Олэ и, заметив, что девочке шутка не понравилась, сменил догадки. – Да нет. Скорее всего, будет, стоя с протянутой рукой, рассказывать анекдоты.

Теневой охотник, обнажившись до пояса, стал разминаться перед первым боем. У Герта нехорошо кольнуло в груди, когда он заметил заинтересованный взгляд девочки из народа Теней. Чего она им любуется? – он же её убить собрался. Да и вообще, не тот возраст, чтоб на мужские торсы засматриваться.

Герт мысленно сравнил своё тело с телом Олэ. Сравнение вышло не в пользу сына горшечника. Герт считался в посёлке крепким парнем, но, разумеется, до настоящей взрослой силы ему было ещё далеко. Хотя рядом с обнажившимся Олэ и большинство совершеннолетних поселковых крепышей почувствовали бы себя неуютно. Скрытая одеждой фигура Меченосца не производила особенного впечатления, но стоило избавиться от куртки и рубахи…

Пожалуй, впервые Герт видел мужской торс без малейших признаков жира. Олэ был худой, но это была именно худоба опытного атлета, а не подростка, как у того же Блича. Мускулы, обточенные сотнями драк и годами странствий, перекатывались под кожей при каждом движении. На теле Олэ виднелось много шрамов, но ни один не уродовал кожу настолько, чтобы портить впечатление от фигуры.

Появление таинственной Маски, как и ожидал охотник, произвело фурор среди зрителей, подуставших от бесконечных избиений одними знакомыми мордами других хорошо знакомых морд. А моментальный нокаут, звонкий, с переломом челюсти, на первых же секундах первой схватки, заставил понять, что это действительно заезжий боец, скрывающий свою личность, а не подставной человек организаторов. Ставки потекли рекой.

Организаторы объявили перерыв и о чём-то пошептались с бойцом в маске. Подозревая, что на её глазах лепят сговор, публика начала свистеть, но второй бой заставил забыть сомнения: его Олэ тоже закончил досрочно и травмой противника.

– Вероятно, они договаривались о ставке, – объяснил детям Найрус. – Вот только что он поставил на свою победу? – у нас же совсем нет денег. Разве что меч.

Герта покоробило, что профессор лезет с объяснениями, как будто понимает в кулачных боях больше. Сам-то, чай, ни разу в жизни не дрался.

Посещавший камехты в качестве зрителя лет с восьми и не бегавший от драк со сверстниками, мальчик сразу отметил, что, уступая местным бойцам в весе, Олэ заметно превосходил их в скорости, да и силы у него водилось намного больше, чем можно было предположить по внешнему виду. Единственное спасение противники Олэ видели в клинче, но и здесь их ждал неприятный сюрприз: охотник знал намного больше приёмов, владел не только городской, но рыцарской борьбой.

Ещё одним преимуществом иноземца было отсутствие сантиментов (сказывался опыт смертных поединков) насчёт грязных приёмов. Их охотник легко угадывал в действиях противника и сам не чурачался применять. Последнее очень не нравилось Бличу, а что касается Фейли, то для неё всё происходящее вообще казалось, судя по побледневшему лицу, одним сплошным кошмаром. Да, выбитые зубы, сломанные челюсти и льющаяся кровь – не самое радостное зрелище для девичьих глаз.

Турнир на выбывание охотник выиграл довольно легко. Денег, которые Олэ заработал на этом, кое-что слышавший о расценках ночной армии юный простолюдин посчитал, что вполне хватит на дорогу до столицы. Но Олэ зачем-то поставил весь выигрыш и вызвал чемпиона. И как только под беснование толпы в залитый кровью круг вошёл огромный парень по кличке Лайнол Наповал, Герт понял, что лёгкие деньги для охотника закончились.

Лайнол не страдал техническим разнообразием. Его ставкой выступали всего два удара: дальний крюк правой и коленом в голову с прихватом. Но парня не зря прозвали «Наповал». Единожды за всю схватку Олэ пропустил дальний крюк и всего один раз колено. И оба удара чуть не отправили его в гроб.

Скорость иноземца оказалась нивелирована удароустойчивостью местного чемпиона. Казалось, эта челюсть сделана из гранита – с такой безуспешностью об неё разбивались все атаки. Теперь уже настал черёд Олэ искать шансы в клинчах, но никакого шанса чемпион не давал. Он был, по крайней мере, на полсотни фунтов тяжелее рядовых участников турнира и прекрасно чувствовал баланс – бросить его было невозможно. Из клинчей Олэ не выходил, вырывался с большими потерями – полумаска в нескольких местах лопнула, и из этих трещин вовсю сочилась кровь.

И последнему дураку стало ясно, что заезжий выскочка близок к поражению. Большинство с самого начала не верили, что Лайнола реально победить, поэтому ставок на него было большинство. На Олэ поставили всего пара рисковых голов, и сейчас каждый кусал локти.

Внезапно Олэ сделал какой-то немыслимый, акробатический удар ногой. Утомлённый упорной схваткой чемпион не успел защититься. И это была соломинка, которая сломала хребет верблюду. Лайнол не упал, но зашатался. И тут же у охотника словно открылось второе дыхание. Он обрушил на голову чемпиона настоящий град разнообразных ударов, и под визги потерявших ставки зрителей Лайнол стал заваливаться набок.

– Хватит! – то ли прокричал, то ли простонал чемпион, и Олэ остановил избиение.

– Каким будет выигрыш? – спросил профессор охотника после того, как он сделал круг почёта под оглушающий рёв толпы.

– Большим, ставки были высокими, – ответил Олэ, улыбаясь зрителям и делая извиняющие жесты, мол, это бои, моей вины нет, что вы поставили не на того.

– Неужели твой меч так высоко оценили? – удивился Найрус.

– Скажу на ушко, – засмеялся охотник.

Секретная информация возмутила профессора до глубины души.

– Да как вы смели! Это низость!

– Тише, профессор, тише. Детям необязательно знать. Я ничем не рисковал. Я знал, что выиграю.

– А если бы проиграли? Блич и Герт стали бы рабами, а Фейли чьей-то наложницей! И я бы не смог их защитить.

– Вам себя надо было бы защищать. Вашу свободу я тоже использовал как ставку. Если честно, я думал, вас оценят в медных деньгах, но нет, вы стоите целых шестьдесят золотых – ещё двадцать и кольчуга. Есть чем гордиться. И, повторяю, не стоит трепаться об этом Фейли и Бличу. От тех, кто никогда не лжёт, желательно скрывать правду.

Организаторы оказались честными людьми, насколько можно быть честными в кулачных боях за деньги, и отдали победителю (вышел увесистый мешочек золотых монет) всё, что он выиграл, да ещё предложили контракт на длительный срок. Олэ обещал подумать.

Через полчаса охотник принимал компрессы на избитое лицо от самой красивой служанки одной дорогой гостиницы, а его спутники поедали деликатесы. Точнее, только Герт и Найрус поедали, а у Фейли после первого знакомства с миром кулачных боёв пропал аппетит. Что касается Блича, то он голодал в знак протеста, ибо опять поссорился со своим пленителем. Мальчик-тень посчитал плохой идеей покинуть место проведения боёв до возвращения Кая. Олэ беспечно ответил, что вампир, если ему надо, их найдёт.

И он их действительно нашёл. Неизвестно как, но нашёл.

Его не хотели пускать. Кай пришёл без гросс-мессера и босиком. Правда, со шпорами, размахивая которыми пытался убедить охранников, что он рыцарь и оскорблять его чревато.

– Где мой плащ, Кай? – робко поинтересовался профессор, когда вампира всё-таки пустили к ним в номер.

– Там же, где и сапоги, – дал исчерпывающий ответ аристократ. – Друзья, мне… мм… сегодня немного не повезло, а у вас, я вижу, дела пошли в гору, причём быстрым шагом. Не соблаговолишь ли ты, Олэ, ссудить небольшую сумму, дабы один твой спутник – неживой, но с живым характером – смог выкупить обратно сапоги, плащ и оружие?

– Нет, – засмеялся охотник. – Я слишком худой, видишь ли, чтобы одалживать профессионально деньги. А то, знаешь, одолжишь одному такому, а потом он не отдаёт. Мол, ты чего, глист, смеешь что-то вякать? Мало каши ел – долги требовать.

– Жалкий смертный! Да как ты осмелился! Всего один бросок, и я бы сейчас снимал вчетверо лучший номер! Десять раз кости легли правильно и только один раз мимо банка! Но, говорят, от кого отворачивается бог Игры, к тому бог Войны бывает благосклонен. Нарываешься продолжить наш поединок в трактире? Берегись, Олэ Меченосец. Пусть моё оружие и осталось в залоге, но, клянусь Ночью, я не беззащитен.

Служанка вовремя вышла, потому что вампир начинал терять самообладание, а с ним и человеческое обличье – лицо стало понемногу вытягиваться, верхняя губа приподнялась, и под ней заблестели клыки. Из голоса пропала привычная ирония, он зашелестел жуткими кладбищенскими интонациями.

Герт и Блич одновременно встали, чтобы защитить съёжившуюся от страха Фейли, Найрус начал вспоминать вслух слова какой-то молитвы, невпопад мешая их с научными терминами. Лишь один виновник метаморфозы был совершенно спокоен и только положил на стол стилет из осины.

– Ладно, Кай. Пошутили, и хватит. Не советую больше меня пугать. Я вспомню об одном твоём поступке в деревне у Герта и одолжу тебе денег. Я не хочу, чтобы ты покидал нашу компанию. Второй клинок в моём путешествии, признаюсь, будет нелишним.

– Ценю твою помощь, друг, – после паузы ответил вампир.

– А зачем вы бились с чемпионом? – спросила Фейли, когда горе-игрок убежал выкупать проигранное. – И без поединка с ним куш выходил приличный, как понимаю. Не могли же вы предвидеть, что Кай проиграется?

– Да, зачем вам лишние деньги? – присоединился к непониманию Блич.

– Дети Теней, как же вы далеки от нашего мира, что для вас деньги бывают лишними, – вздохнул охотник и повернулся к профессору. – Найрус, мне надо будет немного с вами переговорить. Кое-что узнать о детях.

– А не логичней ли детей спросить? – намекнул Блич.

– Информация деликатного свойства. Если спросить тебя – ты отмолчишься.

Глава седьмая. Развлечения большого города

– …Ещё она должна иметь подобный опыт… ну, сами понимаете. Всё-таки одно дело, когда мужчина делает половину дела, а другое – инициативу женщине брать в свои руки. У мальчика это будет, скорее всего, первый раз.

– Скорее всего?

– Доподлинно мне неизвестно, но есть такие сведения.

– И непременно самая красивая?

– Я не экономлю на любимом племяннике. И вообще не испытываю нужды ни в деньгах, ни в советах.

– Вы меня неправильно поняли. Я не посягаю на ваши чувства к племяннику, и пусть глаза вытекут у того, кто увидит в вас бедняка. Я к тому, что мне, например, в его возрасте и последняя страшила мнилась богиней, стоило ей пять секунд потереться об меня грудью.

– Что ж, открою страшную тайну, почему страшилы не для нас. Первая ночь для мальчика станет же и последней. Жить ему осталось недели две, не больше.

– Что за… Это заразно?

– Нет, что вы. Но неизлечимо. Поэтому я и пришёл к вам. Я не хочу, чтобы паренёк умер, так и не познав женщины. И это должна быть элита. Насколько вообще подобное слово применимо к данной профессии. Если мальчишке суждена всего одна ночь радостей плоти, пусть это будет не пьяная дура из трактирных, а одна из ваших девочек. Не потасканная. Красивая. Цена не имеет значения.

Не первый раз к Кукушонку приводили своих сыновей, внуков, племянников для получения начального чувственного опыта богатые господа. Но впервые человек не собирался экономить.

А ведь Кукушонок вполне мог упустить такой жирный куш. Охрана – шесть покрытых шрамами, но крепко стоящих на ногах ветеранов последней войны – не хотела даже пускать на порог сильно избитого молодого мужчину в компании трёх подростков, пожилого господина с манерами школьного учителя и человека с неестественно бледным лицом. Но Кукушонок, по счастью, шёл мимо, сразу почуял, что у молодого мужчины много золотых за душой, и потребовал принять путников как самых дорогих гостей.

– Ещё одно условие. Девушка должна быть… мм… желательно, чтобы тоже из отмеченных печатью смерти.

– Так он всё-таки заразен! Простите, господин, но в таком случае…

– Нет. Он сейчас не заразен. Но может стать внезапно заразен. Так или иначе, девушка очень рискует. Это долгая история.

– А если коротко?

– Если коротко, плачу по двойной ставке.

– Я удовлетворён вашей лаконичностью.

Кукушонок с трудом удерживался от того, чтобы не начать потирать руки.

– У меня как раз есть одна такая. Эрет её имя.

– Надеюсь, у девчонки не отваливается нос?

– Нет, что вы. Она здорова, насколько вообще в её профессии можно быть здоровой. Просто… мм… как бы поделикатней. У Эрет был постоянный клиент. Очень богатый. Очень влиятельный. Сейчас он заканчивает с распутной жизнью. Женится. О его визитах в наш дом никто не должен знать. На меня клиент может положиться. А девочки… ну, они же по природе своей болтушки.

– Когда её решено умертвить?

– Послезавтра. Сразу после Дня Святого Гло, но ни в коем случае в дни, предшествующие почитанию покровителя герцогства, – наш клиент очень набожный господин. И потом – это годовщина, когда они с Эрет познакомились.

– Да он не только набожен, но и сентиментален. Просто душа-человек.

Охотник не удержался всё-таки от сарказма. Фальшивая любезность хозяина борделя наводила на него тошноту. Часто пользовавшийся услугами продажных девочек, странник с их «начальством» всегда старался свести общение до минимума. Ему казалось каким-то издевательством над мирозданием, что здоровые мужчины кормятся за счёт женских грудей, словно какие-то младенцы. Но если младенец любит свою кормилицу, то владельцы борделей…

На словах девочки, кого ни спроси, для них просто как сёстры, но замазанные косметикой шрамы от плетей и клейма в подмышках, причём вне зависимости от престижа заведения и внешней респектабельности хозяина, свидетельствовали, что несчастные для любого – просто скот.

Охотнику было противно слушать сладкие интонации заискивания, но ему бы стало ещё омерзительнее, если бы он знал, что прозвище Кукушонок мужчина получил за то, что, по слухам, придушил приёмную мать, забравшую его из сиротского приюта, и, собственно, на доставшееся наследство и организовал прибыльное дело.

– И последнее условие. Комната должна запираться наглухо, все стены должны быть изрисованы мелом. Мел должен быть и у дверей. Для меня постелить в коридоре. Я должен проводить юношу до дверей комнаты свиданий и первым его встретить, когда он оттуда выйдет.

Кукушонок не смог удержаться от скабрезной улыбки. Постелите мне в коридоре… ага, рассказывай сказки про любимого племянника. То-то я смотрю: совсем не похож.

– У нас есть собственные удобства для таких дел, но если вы желаете именно в коридоре… Дырочки просверлить на уровне глаз? Или на уровне замочной скважины?

Охотник обжёг Кукушонка таким взглядом, что улыбка моментально слетела с его лица.

– Не надо никаких дырочек, – медленно произнёс Олэ. – Я не собираюсь ни подсматривать, ни подслушивать. Просто я должен первым их встретить у дверей. Если болезнь мальчика стала заразной и перешла на девочку… там всё и закончится. Увы, в День Святого Гло и, подумать страшно, годовщины её знакомства с душа-человеком, но ничего не попишешь.

Под предлогом дождаться, когда откроется глаз, Олэ задержался в большом городе. С его слов выходило, что благодаря этой гематоме, с одной стороны – он не мог двигаться дальше (когда половины мира не видишь – не пофехтуешь, а в дороге случится может всякое), с другой – он мог оставаться здесь в полной безопасности (спасибо Лайнолу Напролом за конспирацию!).

Аргументация показалась убедительной даже профессору.

Олэ тратил выигрыш направо и налево, но его никто не смел в этом упрекнуть, ибо практически ничего он не оставлял себе.

Для начала мечник отослал тёте Герта вместе с караваном порядочного купца телегу и лошадь, передав заодно немного денег в благодарность. Конечным пунктом каравана значился Восточный Барт, поэтому второй просьбой было заплатить трактирщику за багаж Найруса и потребовать переслать в Ярн-Геронд.

Мнение профессора о мечнике резко улучшилось. А вот детей, которым досталось следующее внимание, широкие жесты не купили. В кратчайший срок Олэ обошёл с Бличем и Фейли все развлекательные заведения, куда пускали подростков, купил новую одежду, кормил изысканнее, чем особ королевской крови, но мальчик-тень по-прежнему смотрел на него острым, как бритва, взглядом, а девочка-тень грустила чаще, чем улыбалась.

Блич и Фейли понимали, что Олэ кормит их и развлекает как приговорённых к смертной казни, и это мешало сполна наслаждаться его дарами. Впрочем, незаметно было, чтобы мечник расстраивался отсутствием благодарности. Охотник просто выполнял свой долг перед пленниками. Как он его понимал.

Досталось от щедрот и вампиру. Олэ одолжил ему на новый камзол и штаны, и теперь Кай ходил настоящим щёголем. В игорных домах он очень быстро разжился монетами, с которых вернул долг.

Лишь одному Герту ничего не прилетело с чемпионских денег. Пока Олэ развлекал Фейли и Блича, третий подросток оставался в гостинице, выполнять упражнения для укрепления рабочих мышц фехтовальщика.

Через три дня Герт уже почти ненавидел учителя, к которому только-только подобрел после камехта. Не за тяжесть уроков, а потому что всё это время провёл вдали от Фейли.

Следы камехта начинали сходить с лица Олэ. Ещё несколько дней, и его снова можно будет узнать по портрету. Стоило поторопиться с ночной армией. Но Олэ знал, что не покинет Ярн-Геронд, пока обязанные умереть дети не получат все удовольствия жизни до конца.

Вместе с последним наслаждением они должны были распрощаться с детством.

– …Господин мечник, это уже чересчур!

– Что за ханжество, профессор! Вы же нормальный мужчина – думаете, я не понял, куда опекун делся, ничего не сказав детям, в трактире?

– И в итоге, когда вернулся, они были в лапах охотника на теней!

– Нет, вы что, хотите и правду чтобы паренёк умер, так и не познав женщину?

– Умер? Я думал, наши беседы у костра переубедили вас.

– Они меня только развлекли. Нет, профессор. Я не имею права быть добрым к этому народу – их Угроза слишком жестокая штука. Я убью и мальчика-тень, и девочку-тень – ни тени сомнения.

Профессор побледнел, когда понял, что свой дар убеждения он, мягко говоря, сильно преувеличил.

– Вижу, вы расстроены. Надеюсь, тоску немного скрасит красотка, которую я снял для вас. Конечно, похуже той, которая будет с Бличем, но, поверьте, уж всяко краше трактирных девок, к которым вы привыкли.

– Спасибо, но не стоит… бедные дети… я же их сам попросил дать вам клятву не пытаться бежать… Что я натворил! Болван, самоуверенный болван!

– Найрус, возьмите себя в руки.

– Я пройдусь… я должен пройтись.

Профессор на негнущихся ногах вышел из борделя.

Олэ пожал плечами и вернулся к своему «посту» в коридоре. Ему подобрали место, где он мог бы контролировать двери сразу двух комнат.

Столько времени Герт мечтал остаться наедине с Фейли. И вот, когда это случилось, в его душе не было никакого восторга.

– А почему здесь только одна кровать? Зачем нам почти не оставили еды, но на столе стоит игристое вино?

Она не кокетничала. Она действительно не понимала. А вот Герт сразу обо всём догадался.

И душу словно плетью ожгло.

Он вылетел из комнаты и бросился к кровати, полностью перегородившей узкий коридор. И чуть не напоролся на меч Олэ.

– Вы… вы…

– Обведи мелом свою тень. Обведи тень, а потом говори.

Олэ бросил Герту мел. Герт выполнил его требование.

– Прекрасно. Что хотел?

– Зачем вы это сделали? Вино, благоухающие свечи, одна кровать?

– Не маленький, сам должен понимать.

– Да за кого вы меня держите!

– За того, кто неравнодушен к девчонке.

– Именно поэтому я считаю ваше поведение… ваше поведение…

– Слушай, тебя никто не заставляет. Но условия я создать обязан. Если не дурак, то воспользуешься. Если дурак… то потом кусай локти. Или она тебе не нравится?

– Нравится, но…

– Всё. Нравится. Больше ничего не интересно. Через неделю-две ей умирать. У тебя нет времени на ухаживания, цветы, стишки и прочую ерунду, которой я никогда не занимался, но знаю точно, что любят заниматься такие, как ты.

Герт собрался уходить. Мечник не пропустил его. Подросток вернулся в комнату, и в этот раз Олэ запер её на ключ.

Как же Герту было противно. Какой бы чистой и прекрасной ни была его любовь – именно в этот момент Герт признался самому себе, что любит светловолосую богиню, – он, конечно, понимал, что Фейли не только небесное создание, которому можно поклоняться, но и земная тёплая девушка, у которой есть губы, которые можно целовать, стан, который можно обнять, и наконец…

Герт не был новичком в этом вопросе. До самого главного у него ещё не доходило – девушки берегли честь до свадьбы, – но представления имелись более чем. Но там были совсем другие девчонки. Грубее Фейли, наглее. Которые не будут корчить невинность, завидев модное вино на столе, а ещё первые прильнут к бутылке.

С Фейли казалось преступлением начинать с подобного. И пробивало омерзение от мысли, что мечник низводит ученика до такой неприятной роли. Просто пользуется им, чтобы снять свои угрызения совести. Легче это сделать, разумеется, если Фейли хоть в чём-то не будет считаться ребёнком.

Угрызения совести, угрызения совести… А есть ли она вообще у Олэ Меченосца?

Герт не мог заглянуть в голову Олэ, но с юношеской самонадеянностью был уверен, что верно угадал мотивы охотника.

– Я, кажется, всё поняла.

Фейли смущённо села напротив Герта. Герт молчал.

– Признаюсь, неожиданно.

Герт по-прежнему молча смотрел на девушку. Она отвела взгляд, но всего на миг. В её глазах не было возмущения. Там была покорность. Что бы Герт ни предпринял, она смирилась заранее.

Герт же предпринял то, чего никто от него не ожидал. Не произнеся ни слова, вылил вино в умывальник. А потом завалился на кровать.

– Я буду спать в одежде, ты не возражаешь? Так мне будет легче удержаться, чтобы не…

– Я понимаю. Я тоже буду спать в одежде.

Она легла рядом. Герт почувствовал её плечо.

Силы Света! А может, охотник прав? И он и правда полный дурак?

Герт приподнялся и с тоской прислушался к отголоскам уличных гуляний за стеной (окон в комнате не было).

– Сегодня канун Дня Святого Гло.

– Что это?

– Очень большой праздник для всей нашей страны. Эх, вот бы на секунду показать тебе!

Фейли тоже привстала. Сделала небольшое усилие и отделила свою тень. Тень нашла щель в стене и протиснулась. Через секунду вернулась к Фейли, и лицо девочки просияло.

– Я вижу потайную комнату. А оттуда тайный ход на улицу. Потайная комната закрыта на механизм… я вижу его, но не понимаю, как им пользоваться.

– Возьми мел и нарисуй, – попросил Герт, – я мальчик, я пойму.

Фейли выполнила просьбу. Изучив чертёж, юноша стёр его с пола, затем подошёл к стене, нажал пару кирпичей, и открылась тайная комната.