Чужой: Завет

4

Помещения и коридоры колонизационного корабля были просторными, чтобы не создавать дополнительного давления на человеческую психику, хотя для колонистов это не имело значения. Они спали в капсулах, не обращая ни на что внимания, зная, что не проснутся, пока корабль не достигнет цели. Временным гробам лишнее пространство было ни к чему. Все, что от них требовалось – это чтобы внутри мог удобно улечься человек, а также хватило места для механизмов и приборов, которые обеспечивали поддержание жизни в биологической стране грез, называемой гиперсном. Соответственно, колонистов можно было размещать – и их размещали – так плотно, как только позволяли технологии.

Для проснувшейся команды все было иначе.

Чем бы экипаж ни занимался – обслуживанием, проверками, перезарядкой или прочими работами на борту, – важно было сделать так, чтобы все могли свободно перемещаться. К тому же было необходимо личное пространство для отдыха. Иначе, невзирая на красоту космоса, сам факт пребывания в десятках, а то и сотнях световых лет от ближайшей планеты с пригодной для дыхания атмосферой, журчащими ручьями и прохладными дождями, мог незаметно свести с ума даже самого тренированного и подготовленного профессионала.

Так что каюту Дэниелс, как и все прочие, построили настолько большой, насколько это было физически и экономически возможно. В ней было все, чего могла пожелать душа разумного существа – в разумных пределах. Свет в изголовье кровати можно было настраивать для чтения или под настроение – любого цвета, любого уровня яркости. Кровать располагалась у дальней стены под шестиугольным иллюминатором, за которым раскинулось бесконечное пространство космоса.

Впечатляющий вид, настраиваемый свет, невероятно удобная кровать. И ничто из этого не имело смысла, потому что, подобно всем каютам экипажа, эту создавали для мужа и жены. Относительная роскошь не улучшала настроения, а только напоминала Дэниелс о том, что она осталась лишь половинкой пары. Ее жизнь, как и ее брак, неожиданно и самым жестоким образом обрезали.

«Выплакаться», – сказал ей Орам. С точки зрения Дэниелс, подобный совет был эмоционально равен предложению сходить в туалет. И она настолько омертвела, что даже не дала ему пощечину. Хотя Дэниелс признавала, что все равно бы этого не сделала.

Для подобного она была слишком хорошо обучена. И, возможно, для плача тоже, даже если бы ей вдруг захотелось последовать такому совету. В работе по обслуживанию космического корабля эмоции скорее оборачивались помехой.

Дэниелс понимала, что не следует винить Орама за неловкие попытки утешить.

«Стоит ценить уже то, что он старался».

Нежеланная роль капитана досталась человеку, который не был занудой, но и не дотягивал до прирожденного лидера. Как и все прочие члены экипажа, Орам обладал великолепными знаниями в рамках своей специальности. Теперь же его вынудили действовать за пределами мира биологических наук, иметь дело с организмами более деятельными и своевольными, чем его возлюбленные образцы.

На губах Дэниелс мелькнула тень улыбки. Орам в роли капитана будет не так уж плох. Рядом всегда будет Карин, готовая дать тихий совет и предложить поправки. Не обращая внимания на россыпь звезд, Дэниелс уселась на большую двуспальную кровать. Та была настоящей, приятно тяжелой, что возможно было оценить только в рамках чуда искусственной гравитации. Никому на борту «Завета» не придется спать, плавая в сетке. И все-таки кровать уже не радовала. Дэниелс не могла заставить себя передвинуться с края к центру. За спиной маячил уютный простор, который уже невозможно было заполнить. Она обвела каюту безразличным взглядом. Рабочие ботинки Джейкоба стояли в открытом гардеробе рядом с ее собственными. Левый ботинок всегда был слева, правый – справа. Выше висела аккуратно расправленная одежда. Его – всегда слева, ее – справа. Рядом лежали любимая коллекция антикварных виниловых пластинок Джейкоба и любовно восстановленный проигрыватель. На запчасти для последнего на протяжении многих лет было разобрано несколько похожих приборов.

Также с ее места на краю кровати видно было снаряжение для скалолазания. Они приобрели его в надежде, что смогут вернуться к старому увлечению в новом мире. Ни один из них не был бы счастлив в мире без гор.

– Температура, геология не играют роли, – не раз говорил ей Джейкоб. – Где бы ни осела колония, там обязательно окажутся скалы, на которые можно залезть.

– А если это окажется водный мир? – шутливо возражала она. – Или такой старый, что все горы выветрились, и теперь планета плоская, как Великие равнины?

– В первом случае я построю стены из соли или мела. Во втором – навалю гору грязи и силицирую.

Джейкоб всегда был оптимистом. Никогда не унывал. Замечательные качества для капитана. Замечательные качества для мужа. Взгляд Дэниелс упал на распечатку внешнего облика его любимого проекта.

Бревенчатая хижина из прошлых веков.

Мечта ее мужа.

«Бывшего мужа, – поправила она себя мысленно. – Покойного мужа. Кремированного му…»

Дверь издала мелодичную нахальную трель.

Кто бы это мог быть в такой поздний час? Это была одна из обычных шуток Джейкоба. В межзвездном пространстве всегда царила ночь, но никогда не было совсем темно. Дэниелс поднялась и открыла дверь. На пороге стоял Уолтер, держа в руках небольшую коробку.

– Добрый вечер. Я не помешаю?

Приятный, вежливый, тактичный. Почему не он стал новым капитаном? Но подобное было невозможно. Независимо от качества программ, синтеты создавались, чтобы служить. Подчиняться, а не приказывать. Командовать – никогда. Дэниелс поколебалась, не прогнать ли его, но решила, что любое общество будет лучше одиночества в компании собственных мыслей.

– Нет. Заходи. Я рада тебя видеть.

Войдя, Уолтер подождал, пока дверь скользнет на место, и протянул Дэниелс коробку.

– Я кое-что принес.

Внутри обнаружились три идеально свернутых горючих химических направляющих цилиндра. Или, согласно на удивление стойкой терминологии из другой эпохи, три косяка. Дэниелс невольно улыбнулась.

– Климатические условия в Гидропонике превосходно подходят для роста конопли, – объяснил Уолтер преувеличенно серьезным тоном.

– Я могла бы достать те же каннабиноиды в виде таблетки.

– Верно, но мне кажется, что такой метод потребления обладает определенного рода эстетикой, которая может усилить общее действие и, следовательно, увеличить эффективность. Кроме того, он предполагает концентрацию сознания и движение пальцев для совершения действия. Что тоже является преимуществом по сравнению с приемом таблетки.

– Ты подумал обо всем.

– Я просто так запрограммирован.

«И на скромность тоже», – подумала Дэниелс и сказала:

– Неправда.

– Если позволишь…

Пауза длилась ровно столько, сколько было нужно. Дэниелс знала, что это тоже являлось результатом хорошего программирования, но ей было все равно.

– Я знаю, что постоянная занятость может помочь справиться с эмоциональной травмой. Принесет ли пользу возвращение к работе?

– Орам вычеркнул меня из расписания, – Дэниелс скривилась. – Приказ капитана. Реви, не работай.

– Я не предлагал ставить его в известность. Корабль велик. Очень много работы в отсеках, которые редко проверяют.

Она все еще сомневалась.

– Меня засекут датчики.

– Будет зависеть от места. Охранные системы покрывают большую часть отсеков, но не весь корабль. Кроме того, за это отвечает служба безопасности. Не думаю, что сержанта Лопе волнует, где ты проводишь время вынужденного простоя. Что же до нашего нового капитана, то у него огромное количество других обязанностей. Я помню, ты говорила, что хочешь проверить состояние тяжелого оборудования в ангаре терраформирования? Учитывая понесенный нами в целом урон, я согласен, что эта область нуждается в более тщательной проверке непосредственно на месте. Как я уже говорил, могу составить компанию, если захочешь.

Ответный взгляд Дэниелс был полон признательности.

Ангар терраформирования был огромен. Зажимы и ремни удерживали на месте гигантские машины самого разного вида. Им предстояло возвести колонию не просто в чистом поле, но и создать ее из самой почвы, на которой она будет стоять. По крайней мере, Дэниелс надеялась, что так и будет.

Идя с Уолтером по ангару, она с удовольствием отмечала, что все, кажется, в порядке, несмотря на резкое нарушение устойчивости корабля при входе в поток. Ни один плотно затянутый замок не открылся преждевременно, ни одна цепь или ремень не ослабли и не лопнули. Все стояло так же, как и сразу после загрузки на борт «Завета». Она отметила, что порой старая технология работала лучше всего. Электронные крепежи были сильнее и легче в обслуживании – если только не случалось перебоя в энергопитании. Но в веревке, на ее взгляд, было что-то простое, примитивное, функциональное и человечное. Дэниелс улыбнулась своим мыслям. За отсутствием виноградных лоз сгодятся и механические замки, углеволокно и металлические цепи.

Они прошли вдоль одного ряда землеройных и камнедробильных машин, под угрожающе нависавшими колесами и гусеницами, потом повернули обратно вдоль второго. Как глава отдела терраформирования, Дэниелс знала названия, назначение и стоимость каждого механизма. Она помнила руководства по эксплуатации без необходимости консультироваться с корабельным компьютером, могла при необходимости определить конкретный узел или элемент на пульте управления в любой из кабин. Превосходная память стала одной из причин, по которой ее выбрали на эту должность. А еще она прекрасно осознавала пределы своих возможностей.

«В любом случае мы все лишь дублируем компьютеры».

Проверяя надежность креплений каждой машины, Дэниелс знала, что все это можно проделать удаленно. Но это не дало бы такого чувства профессионального удовлетворения. И она понимала не хуже Уолтера, что работа руками и одновременная концентрация сознания помогали ей не думать о…

– Это даже не было моей идеей, – сказала она синтету, который без видимых усилий держался рядом. – Поначалу затея казалась мне глупой. Пустая потеря времени, которого к тому же у нас, вероятно, не будет, потому что как члены экипажа мы обязаны заботиться о том, чтобы сначала обустроились колонисты. Но у Джейкоба была мечта построить нам дом в новом мире. Такой же, как строили кое-где на Земле пионеры прошлого. Только с современными климатизатором, техникой и прочими удобствами нашего времени.

«Бревенчатые дома находили на всех континентах, где были деревья», – говорил он мне. Одна из первых построек, которые возводили не из камня или земли. И по изображениям, которые он мне показывал, выходило, что выглядели дома похоже, независимо от того, какой народ их строил. Настоящий кусочек человеческой истории.

Нагнувшись, она проверила замок на колесе размером с небольшой автомобиль. Он помогал удерживать на месте огромный экскаватор с лезвиями. Замок держался крепко.

– Вот чем он хотел заняться, – продолжила Дэниелс. – Как для собственного удовольствия, так и из уважения к ранним «колонистам». Домик у озера. Настоящая романтика. Для него даже не имело значения, будет озеро природным или искусственным, но в выбранной для первичного терраформирования зоне на Оригаэ-Шесть нашлось одно настоящее, и притом огромное.

Обойдя экскаватор спереди, она проверила зажим, который охватывал нижнюю часть массивного колеса с другой стороны.

– Порядок.

– Порядок, – отозвался Уолтер, после собственного быстрого осмотра.

Они перешли к следующей гигантской машине в этом ряду.

– Я не вполне понимаю. С нами летит множество сборных помещений и для команды, и для колонистов. Есть проекты будущих изменений и дополнительных, более постоянных конструкций, а также планы по их возведению, как только найдется необходимое сырье, – синтет выглядел искренне сбитым с толку. – И все равно Джейкоб хотел построить дом из бревен?

– Да. Настоящую хижину, сделанную из настоящего дерева. Построенную в полном соответствии с историческими прототипами. Так что в грузовых трюмах вместе со всеми сборными конструкциями, о которых ты только что упомянул, в нашем персональном контейнере лежат всякие пилы, топоры и металлические гвозди.

Уолтер принял задумчивый вид.

– Металлические «гвозди». Поистине отсылка к прошлому. Что, если на Оригаэ-Шесть нет деревьев в нашем понимании?

Дэниелс испустила тихий смешок.

– Джейкоб говорил, что тогда он использует пластиковое литье для изготовления бревен, а потом окрасит их и придаст нужную структуру, чтобы выглядели как настоящие. Я всегда считала, что он знает, что делать, и как к этому подступиться. Что до меня, то у меня нет ни малейшего представления о том, как строить дом из бревен.

Голос Дэниелс стих. Подняв глаза от машины для литья труб, которую как раз проверял, Уолтер направил фонарик на собеседницу. Взгляд Дэниелс, в который прокралась тоска, блуждал по громадным безмолвным механизмам, предназначенным для строительства колонии. Легким взмахом руки она обвела машину для литья и все прочие, стоявшие на приколе перед ней и Уолтером.

– Все это – лучшее, что могла дать нам Земля, чтобы построить новую жизнь. Для остальных членов команды оно имеет смысл. Для колонистов, разумеется, тоже. Но я… сейчас я задумалась – для чего стараться?

– У тебя нет выбора.

Дэниелс нахмурилась и посмотрела на синтета.

– Ты хочешь сказать, потому что я подписала контракт, по которому обязана принимать участие, вносить свой вклад как член экипажа?

– Нет. Потому что ты обещала построить хижину у озера.

Дэниелс внезапно почувствовала комок в горле.

– Это обещал Джейкоб. Он обещал построить дом.

– Весь экипаж «Завета» набирался из пар, – Уолтер смотрел прямо на нее с открытым лицом, и в его голосе звучало сочувствие. И он тут же поправился: – Весь человеческий экипаж. Он действует в парах. Командами. Если половина команды не может более исполнять свои обязанности, тогда вторая половина…

– Обязана взять их на себя в дополнение к собственным, – закончила за него Дэниелс. – Я не уверена, что постройка домика у озера на Оригаэ-Шесть попадает в эту категорию, но я приму это во внимание. Кто знает? Может, когда мы туда доберемся, когда я снова смогу дышать свежим воздухом и есть что-то кроме восстановленной пищи, то займусь изучением искусства постройки хижин. Возможно – только возможно! – я так и сделаю.

– Сделаешь.

Дэниелс похлопала Уолтера по руке. На ощупь его кожа казалась совершенно обычной, человеческой – как и предполагалось.

– Ты хороший друг, Уолтер. И если скажешь, что «просто так запрограммирован», я тебя стукну.

Уолтер промолчал. Уже по одному этому можно было судить о том, с каким мастерством были написаны его программы.

Мостик был пуст, за исключением Матери – но ее нельзя было увидеть. Мать была мостиком. На «Завете» она присутствовала везде и нигде, не имела физического воплощения, но всегда была готова ответить на приказ или запрос.

В заполненное приборами помещение вошел Орам. На вопросы, которые его изводили, корабельный компьютер ответить не мог. Разумеется, если бы компьютер спросили, он бы попытался. Иногда Орам испытывал искушение озвучить свои тревоги просто ради того, чтобы узнать, какой именно ответ придет от электроники, но никогда так не поступал. Во-первых, потому, что ответы могли оказаться верными, а во-вторых – потому что они могли вступить в противоречие с его собственными.

На его плечах висело легкое одеяло, в равной мере ненужное и здесь, и в каюте. Хотя температура и влажность индивидуальных кают настраивались в широких пределах, большая часть команды обходилась тем, что Мать считала подходящим для их возраста, физиологии и указанных личных предпочтений.

Сон на космическом корабле был личным делом – одним из немногих, – и Мать редко вторгалась в эту сферу с предложениями. Одеяла – да и любое иное постельное белье – считались излишеством, но они не занимали много места и считались полезными для психического здоровья экипажа. Так что если кому-то лучше спалось под простынями, ватным или обычным одеялом или искусственной овчиной, Компания с готовностью предоставляла такую возможность, если находились доказательства тому, что это улучшает работоспособность и помогает сохранить здравый рассудок.

Под мышкой Орам нес старомодную печатную Библию, которая дарила ему столько же утешения, сколько и присутствие Матери с ее возможностями. В ладони второй руки ритмично постукивали металлические шарики. Орам мог бы запросить успокоительные лекарства, но он предпочитал шарики. Они, в отличие от наркотиков, были привычны и ненавязчивы. Оставался вопрос, формировали ли они такую же зависимость.

Укрытый накидкой, он, подобно пилигриму, с отсутствующим видом бродил по мостику, временами поглядывая то на одну консоль, то на другую, то на показания датчиков. В отсутствие членов экипажа на мостике царил покой, и все было готово к работе. Орам знал, что так оно и будет. Иначе Мать бы его предупредила.

И все равно он приостановился, увидев сообщение на одной из панелей. Системы показывали, что в главном отсеке по сбросу мусора что-то происходит. Заинтересовавшись, Орам включил соответствующий видеосигнал. Над консолью возникла яркая цветная проекция. Орам смотрел молча, чувствуя, как внутри него растет неодобрение – не из-за происходящего, а из-за того, что за этим скрывалось.

Дэниелс стояла в мусорном отсеке рядом с Уолтером. Внимание обоих было приковано к экрану, который показывал похожий на капсулу гроб, размещенный во внешнем шлюзе. Капсула-гроб готова была отправиться в безвоздушное пространство.

В отсеке царила полная тишина, пока, наконец, не заговорил Уолтер.

– Хочешь, я что-нибудь скажу? Я знаю множество похоронных обрядов разных видов. Кроме того, я способен на импровизации, основанные на моем личном знании покойного.

– Спасибо, не нужно, – пробормотала Дэниелс.

На короткое время снова наступила тишина.

– Если ты не испытываешь необходимости или желания проводить похоронный обряд, могу я спросить, зачем ты хотела, чтобы я пошел с тобой?

Дэниелс посмотрела на синтета.

– Как ты заметил в отсеке терраформирования, экипаж состоит из пар. В этом весь смысл… – она прервалась. – Я подумала, ты понимаешь, что такое одиночество. Я не думала, что ты об этом заговоришь, не совсем… я… я не знаю, чего я хотела. Но точно знаю, что не хотела проходить через это одна.

Обработав полученный ответ, Уолтер ощутил, что по-своему тронут. С точки зрения программы ситуация была… сложной.

Открылась дверь, и вошли Теннесси и Фарис.

Нельзя было сказать определенно, что Уолтер испытал облегчение, но их приход его порадовал. Сомневаясь, что одного его присутствия будет достаточно, чтобы приглушить чувство одиночества Дэниелс, Уолтер понимал, что у двух ее друзей шансов на это больше. Еще он был уверен, что бутылка виски и четыре стакана, которые принес Теннесси, могут дополнительно улучшить ее настроение.

Теннесси ухитрился заключить Дэниелс в свои медвежьи объятия, не уронив при этом ни бутылки, ни стаканов.

– Привет, милая, – мягко сказал он. – Ты как, держишься?

Отпустив Дэниелс, Теннесси бросил взгляд на жену. Дэниелс улыбнулась.

– Насколько возможно в такой ситуации, полагаю. Спасибо, что пришли. Вам обоим спасибо.

Теннесси поднял бутылку и смерил ее одобрительным взглядом.

– Его любимый. Хороший вкус.

Продемонстрировав замечательную для такого крупного человека ловкость, Теннесси наполнил стаканы для всех.

– Простой. «Ни льда, ни воды, ни спешки, ни еще какого дерьма». Джейкоб всегда так говорил, – он посмотрел на последнего из собравшихся, который еще оставался без виски. – Уолтер?

– В чужой монастырь… – синтет протянул руку за стаканом. Хотя спиртное не оказывало на него никакого действия с точки зрения физиологии, важно было поддержать дух товарищества.

– Аминь, брат, – Фарис коротко отсалютовала ему своим стаканом. – Вот что я считаю годным программированием.

После официальных глотков, сделанных как для того, чтобы воздать должное содержимому бутылки, так и для оживления атмосферы, Теннесси предложил более формальный тост.

– За всех хороших людей, ушедших слишком рано. Мы будем их помнить.

Ответ прозвучал слитно:

– Будем помнить.

За тостом последовало еще больше виски. Дэниелс быстро осушила стакан и повернулась к Уолтеру. Тот вложил все, что мог, во взгляд, понимая, что слова оказались бы ненужными и неподходящими. Или, что хуже, ошибочными.

Наконец Фарис мягко спросила:

– Хочешь, чтобы я это сделала?

– Нет. Спасибо, – Дэниелс сделала шаг вперед. – Это должна сделать я.

Посмотрев на гроб в последний раз, она протянула руку и нажала кнопку. Звуковые датчики передали одинокое шипение: из шлюза вырвался воздух, увлекая за собой и гроб. Внешняя камера показала, как капсула выстрелила прочь от «Завета». Очень маленькую, крошечную на фоне огромного черного космического полотна капсулу почти сразу после выброса поглотила тьма. Стоя рядом с друзьями, Дэниелс смотрела, как гроб исчезает в пустоте вместе со светлым будущим, которое она прежде рисовала в воображении.

Со своего места на мостике Орам видел все, от первых мрачных секунд до последующего эмоционального подъема, обусловленного алкоголем. Он был недоволен. Его не пытались привлечь к процедуре похорон, какой бы короткой она ни оказалась. Его даже не поставили в известность. Технически никакие правила этим не нарушались, но подобное считалось дурным тоном. Капитана должны были бы поставить в известность заранее и спросить его разрешения – или хотя бы согласия.

Вместо этого четверка проделала все без него. Строго говоря, они ничего не скрывали. Скорее избегали внимания, как можно было заключить по тому, что и как именно произошло.

Капитаном Орам стал недавно и по случайному стечению обстоятельств. Если команда не уважала его в достаточной мере, чтобы известить о похоронах, это говорило о том, что его ждут трудности в управлении кораблем. Орам попытался отыскать возможные способы улучшить ситуацию, но на ум ничего не шло.

Шарики в руке защелкали быстрее. В тишине мостика стук звучал неестественно громко, но не настолько, чтобы заглушить раздавшийся позади голос. Несмотря на то, что голос был знаком, Орама он все равно удивил.

– Иди в кровать, Кристофер, – нежно, но настойчиво сказала Карин. На ней был комбинезон из легкой ткани, который не годился для работы, но прекрасно подходил для случайных прогулок.

– Давно ты там стоишь?

Женщина зевнула и улыбнулась.

– Достаточно.

Не глядя на нее, Орам кивнул на проекцию:

– Тогда ты знаешь, что там происходит? Видела, как они не подчинились моим приказам?

– Ты имеешь в виду, как Дэниелс похоронила мужа? Ц-ц-ц, как ей не стыдно.

Заметив, что муж все еще на нее не смотрит, Карин прошла вперед и встала так, что он больше не мог избегать ее взгляда – или ему пришлось бы уже открыто ее игнорировать.

– Когда мы доберемся до Оригаэ-Шесть, – напомнила она, – эти люди не останутся твоим экипажем. После того как «Завет» спишут, чтобы все могли принять участие в развитии колонии, и мы, и они станем колонистами, подобно всем, кто сейчас погружены в гиперсон. Они перестанут быть твоими подчиненными. И станут твоими соседями. Помни об этом. Потому что они – точно запомнят. Поэтому – ступай мягко. Когда колония оживет, ты будешь нуждаться в них больше, чем они в тебе, – она искательно заглянула ему в лицо. – Так что докапываться теперь до них за подсмотренное мелкое нарушение – не самый лучший вариант. Хорошо?

Орам еле заметно пожал плечами и так же тихо сказал:

– Ладно.

Разумеется, она была совершенно права. Карин всегда оказывалась права. Орам этого терпеть не мог, но он любил жену.

Карин нежно коснулась его лица, а потом протянула руку ладонью вверх. Ораму не было нужды спрашивать, зачем. Это повторялось много раз. Покорно вздохнув, он передал ей шарики. Карин сжала их в ладони, наклонилась и поцеловала Орама в щеку, после чего повернулась к выходу.

– Идешь? Кристофер, тебе нужно поспать, тогда ты станешь более отзывчивым капитаном. И после сна у тебя всегда улучшается характер.

– Мне нужно еще кое-что сделать. Ты иди, Карин. Я скоро.

Дождавшись, пока он выключит изображение из шлюза, Карин удовлетворенно, с одобрением кивнула и вышла. Орам тянул, пока жена не покинула мостик. Потом он собрался, встал на колени, закрыл глаза, сложил ладони вместе и начал молиться: посреди высокотехнологичного оборудования, окруженный радугой ярких сообщений, временами – под тихие голосовые сообщения. Случайный зритель сказал бы, что некому было оценить этот поступок.

Орам считал иначе.

Дэниелс знала, что пьяна. На это ей было плевать, но состояние не приносило радости. В переизбытке алкоголя она надеялась обрести не нирвану, а лишь отсутствие боли. Но, несмотря на активные усилия, ничего не выходило.

Соображала она плохо, но все еще могла испытывать эмоции.

«Проклятье, – подумала Дэниелс сквозь вызванную выпивкой пелену. – Почему я еще в сознании? В этой Вселенной не осталось справедливости?»

Из старинного проигрывателя лился трогательный голос Нэта Кинга Коула, который исполнял «Незабываемую». Любимая песня Джейкоба, которую они привыкли слушать в моменты тихой близости. Сейчас было тихо, но без близости.

Для нее требовались двое.

Двое – чтобы танцевать танго, двое – чтобы путешествовать, двое, чтобы – чтобы…

Вопреки ее желаниям, окружение становилось четче. Дэниелс убрала из шкафа одежду Джейкоба вместе со всем прочим, что принадлежало только ему: носки, простенькое ожерелье из ракушек, которое она для него сделала, рубашки, трусы, ботинки.

«Старьевщик у двери, дай дух перевести…»[9].

Дэниелс без раздумий прикончила остатки виски из принесенной Теннесси бутылки. Получив еще одну дозу жидкой силы воли, она начала увязывать рассортированные вещи в аккуратные пачки. И только полностью закончив с одеждой, нашла силы перейти к более личным предметам.

На полу соседствовали старые статичные фотографии и более современные образчики запечатленной реальности. Дэниелс разложила их полукругом перед собой и встала на колени, изучая мозаику своей прошлой жизни.

Порой она касалась отпечатанной карточки или проводила кончиком пальца по проекции, добавляя к виду тактильное ощущение. Ни на одну картинку она не смотрела дважды. Жадно поглощала каждую – в последний раз – и переходила к следующей.

Дойдя до особенно любимой пластинки с проекцией, Дэниелс замешкалась, решая, не пропустить ли ее. Но та просто требовала, чтобы ее включили. Так что Дэниелс ткнула ее большим пальцем и откинулась назад, чтобы просмотреть содержимое. Содержимое, которое было ей знакомо слишком хорошо.

Джейкоб стоял на фоне иззубренных склонов гор Гранд-Титон, которые врезались в чистое синее небо, как его любимые антикварные пилы – в дерево. Он смотрел на нее и улыбался. Он всегда улыбался.

– Эй, когда же ты сюда доберешься? Я скучаю! – полуобернувшись, он указал на ломаную гряду за спиной. – Посмотри на эти горы. Знаю, знаю, я обещал, что не буду лазать по ним без тебя, но – ты только посмотри на них! Я и отсюда чувствую гранит под пальцами. Тащи свою задницу сюда, или я не гарантирую…

Дэниелс протянула руку, и изображение застыло. Голос остался, но его заглушали рыдания. Впрочем, она знала слова наизусть.

Когда слезы иссякли, Дэниелс, глаза которой болели и горели, заставила себя все собрать. Картины, одежду, снаряжение для скалолазания – все. Все было готово к отправке на склад вместе с ее мечтами.

Осталась только небольшая коробочка с памятными вещами, которую она держала на комоде. В ней лежали мелочи, безделки, кусочки уже прожитой жизни. То, что имело значение только для нее одной.

Открыв коробку, она с любовью перебирала содержимое вещь за вещью: перстень, пачка старых совместных фото, пуговица, добытая Дэниелс с нелепого костюма середины двадцать первого века, в котором Джейкоб ходил на костюмированный бал. Несколько старых металлических гвоздей, которые он аккуратно добыл из обрушившейся шахтерской лачуги в вайомингской глуши.

Взяв гвоздь, она нашла кусочек шнурка – даже шнуркам нашлось место на борту космического корабля – и завязала один кончик как раз под шляпкой. У Джейкоба было старое ракушечное ожерелье, а у нее теперь будет гвоздь. Дэниелс повесила самодельное украшение на шею. Полоска старого железа холодила кожу.

Крепко обхватив гвоздь пальцами, Дэниелс закрыла глаза.