Чудовище для красавца

Глава 9

Из дневника графа Коллума Хичтон.

«…Мой разум весь в дыму, а тело пожирает пламя. Иногда я прихожу в себя и продолжаю писать в этой потрепанной тетради...

Тот день всё ещё царит перед глазами, и мне не отмахнуться от него. Огонь! Взрывы! Треск мачты! Крики! И два пылающих тела. Виновники заплатили сполна. Но это не вернуло потерянного счастья.

Я покалечен, а моя жена мертва. Дочь выжила, но её будущее туманно…

Я ухожу с тяжёлым сердцем. Но я надеюсь, что в будущем найдётся тот, кто убережёт Химемию от пламени, от слёз и горя. Кто будет рядом во время шторма и в тихих водах. Нет, я не надеюсь, я молю!»

Это последняя запись Коллума Хичтона.

Зимний лес в преддверии вечера представлял жуткое зрелище для двух потерявшихся в нем людей. Казалось, сама природа против чужаков и шепчет заклинание изгнания.

Пушистые ели отважно скрипели в ответ на повелительные удары переменчивого ветра. Голые дубы скрежетали сухими ветками, словно мясники ножами. Им аккомпанировал дробный стук древесного барабанщика – дятла. Мелкие корольки мелодично свистели меж собой, как сельские ребятишки, за монету готовые показать, где можно покушать и заночевать. За ту же монету они могли помочь и обратной стороне, волкам: указать, где можно поживиться.

Стоило Леонару подумать сие, как какой-то зверь сломал настил сугроба, хрустнув тонкими ветвями бузины, и птицы смолкли. То был не волк, а обычный рыжий лис: он высунул любопытную морду из норы и с интересом наблюдал за невольными гостями леса. Прядал ушами, как любопытная дворняга, но на близкое знакомство не претендовал, продолжая прятаться у входа в норку.

Графиня не смотрела на испугавшегося леса лорда. Её заняло страшное зрелище звериной боли. Лошади, запряжённые в экипаж, лежали без возможности подняться. Они запутались в упряжи и поломанных оглоблях: одна со сломанной ногой, вторая хрипела, захлебываясь пеной. Химемия подошла почти вплотную. Протянула руки и медленно сделала последний шаг. Её рука коснулась тяжело вздымавшегося бока и враз намокла в пене и крови. Всё тщетно, несчастным не помочь. Погладила, прося её простить, и повернулась к Леонару, который тоже увидал, во что превратились свадебные скакуны. Сеа Хичтон с решимостью в глазах протянула руку требуя арбалет.

Леонар уже терял коней. Один раз по-глупому сгубил прыжком через овраг. Тогда его рука не поднялась, и несчастную скотину заживо съели волки. Второй раз не заметил слетевшей подковы, и конь повредил колено. Недавно Райд сгинул на охоте. Теперь вот – свадебная пара.

Со вздохом он оттеснил невесту, прицелился, и первая коняга перестала сучить ногами. Перезарядил. Вторая отошла за первой в лучший мир. С этого арбалета убили человека и двух лошадей, а в голове всего лишь мелькнула мысль: осталось два болта.

— Проклятье, — выплюнул юный лорд и отвернулся. — Ещё месяц назад я считал брак худшим, что могло со мной произойти. Как я ошибался!

Графиня разделяла его печаль. Было слышно, как она хлюпнула носом и отвернулась. Ушла за лежащую на боку карету, где несколько минут предавалась печали. Затем закуталась в шторку из салона кареты и забралась на экипаж сверху, высматривая помощь и врагов.

— Никто за нами не идёт, — Леонар не выпускал из рук арбалета, ожидая погони, пока это дело не стало безнадёжным. — Как думаете, миледи, нам стоит продолжить ждать или пойти навстречу?

В ответ Химемия зажгла две масляные лампы, указывая на колею от колес кареты.

— А вы уверены, что нас будут ждать с распростертыми объятьями? Что, если в этой битве победу одержала другая сторона?

Сказав это, юный лорд поджал губы, старательно отгоняя от себя картину смерти его родителей и прочих родственников, но она настойчиво являлась перед ним, как неизбежный рок. Бандиты приходили не воровать, это ясно. Всё, что произошло – заранее спланированная засада с единственной целью: убийство. Иначе почему тот залп дробью был сделан в карету жениха с невестой, а не в сопровождение, которое могло быть вооружено?

Мужчина невольно себя ощупал: он вышел из передряги без травм. И всё благодаря Химемии. Не заставь она его упасть, не подстегни коня – хоронили бы в закрытом ящике. Чуть ранее он видел кровь на её одежде, на боку. Невеста помощь не приняла, отмахнулась: ерунда. Для подтверждения наклонилась вправо-влево.

Холод кусал не хуже волков, чьи завывания слышались в отдалении. Наряды для свадебного обряда предназначались для услады глаз и не давали благостного тепла. Лорд признал суждения леди верными. Ждать более не имело смысла. Они могли замерзнуть или дождаться вовсе не спасителей. Поэтому медленно пошли по пропаханной каретой колее. Графиня, как представитель слабого пола – чуть позади, юный лорд – впереди.

Была идея свернуть правее и идти параллельно проделанному каретой пути, но сын виконта опасался потеряться. Снег едва припорошил колеи, однако уже в ста метрах впереди ничего не давал рассмотреть. А природа часто играла и водила путников кругами, и те умирали от холода и голода, находясь в километре от спасения.

— Вы же и по деревьям, уверен, лазаете не хуже, чем по стенам? — спросил Леонар, не столько ожидая узнать ответ, сколько желая разбить тишину и не задумываться о предстоящей встрече. — Тогда вы сможете бежать, если нас будут ждать бандиты.

В ответ – мотанье головой. С такой идеей Химемия не могла согласиться. Она приблизилась и крепко ухватилась за мужской рукав. В глазах её блестела надежда и вера в лучшее.

По веткам заскользила пара зябликов. Забилась в покинутое беличье гнездо и уже оттуда громко просвистела, объявляя о спускающейся на лес ночи. Темнело быстро, но блеск снега от пятачка луны и две чадящие лампы давали достаточно света для пути. Вновь где-то недалеко завыли волки. Они не подходили к идущим путникам, но будто ждали впереди. Чем дальше шли, тем ближе становилась волчья песня. Тот нападавший, кого просто ранило болтом Леонара, на пути так и не встретился. Убежал он, или звери оттащили, несостоявшиеся новобрачные так и не узнали.

А убитого обгладывали волки: с приближением людей ощерились и бросили добычу, облизывая сытые морды шершавыми языками. Сын виконта загородил страшную картину состоявшегося пира от графини, удерживая её слева и обходя останки справа. Янтарные глаза ещё долго провожали удаляющиеся спины, но ни один зверь следом не пошёл.

Раздались шаги впереди, голоса. Кто-то выкрикивал их имена. Прошли ещё немного, и им навстречу вышел человек из королевской армии. Убрал оружие и поблагодарил богов, что нашлись, повёл их к месту нападения. Карет прибавилось: то были королевские служивые – лекари и стража. Один сыскарь кому-то был родней из высших армейских чинов, и попросил о патрулировании дороги в этот зимний день. Благодаря ему погибли лишь слуги и два сыскаря, да пострадали экипажи. Из знатных господ много раненых, но ни одного убитого.

— Леонар! — Левизия бросилась к сыну. Даже Манс не сдержал чувств и торопился следом, желая убедиться, что из лесу вышел его единственный наследник, а не призрак.

— Я цел, — устало выдавил сын, ощущая ужас от вида смерти.

У кромки леса уложены штабелями десяток бандитов. У некоторых не хватало головы – состоялась казнь. Троих связанных уводили люди из службы короля. А рядом с Леонаром низкая тоненькая фигурка в белом платье, которая дрожит и льнёт к его теплому боку:

— Мы целы, — добавил он.

Химемия продолжала крепко держаться за Леонара и смотрела вокруг с немым вопросом «за что вас хотят убить, милорд; и, главное, кому вы так насолили, что вражда приняла подобный оборот?». Таким вопросом лорд мучился и сам.

Молодых проводили в уцелевшую карету и, снарядив вооруженным сопровождением, отправили в поместье. О свадьбе в день крови¹⁵ не могло быть и речи.

Родители ехали отдельно, во второй карете. Их тоже сопровождали стражи порядка.

— Даже Бог против этого брака! — нашла новую опору в увещеваниях Левизия, чтобы беспокоить мужа желанием отменить венчание.

— Не Бог, а кто-то, к нему отношения не имеющий, Левизия, — виконт устало откинулся на спинку сидения в карете. — Прошу, давайте оставим тему. Боюсь, нам теперь не до свадьбы.

Произошедшее говорило о невозможности и дальше утаивать семейную проблему, и очень скоро дело должно стать официальным.

— Мне очень жаль, — склонил голову Уртик. Он ехал вместе с виконтом и виконтессой. Покушение на их карету сыскари отбили без потерь. — Ошибочно было полагать, что поспешность приведёт к разгадке тайны. До этого момента мне казалось, мы имеем дело с осторожным злоумышленником. Теперь же, боюсь, выводы таковы: на вас открыли охоту влиятельные люди. У прочих не хватило бы средств нанять подобных специалистов для убиения. И они более не намерены скрывать свои намеренья.

— Себя вам не в чем упрекнуть, — лорд Манс поморщился, — мне стоило давно обратиться в королевскую канцелярию. Признаю: я зря считал повод недостойным и опасался позора. Теперь же придется отдаться на милость сыскному отделению и согласиться на полное расследование.

— Позволите сказать? — Уртик наморщил лоб.

— Говорите.

— Мне кажется, что все происходящее – месть. Уж слишком рьяно убить пытаются вашего сына. Вы уверены, что вам не в чем себя винить? — спросил отставной сыскарь. — Возможно, вы были виновником смерти чьего-то наследника?

— Нет. За мною есть грехи, но ни одного убийства, — заверил Виконт.

Следующие три дня напоминали ад, которым так любили пугать прихожан святых домов. Конечно, без огня и котлов, но общая атмосфера вряд ли могла уступить описанному в святом писании. Схоронившие ближних, слуги не сдерживали слёз и обвиняли друг друга в произошедшем. А прибывшие с официальной депешей сыскари день изо дня теребили эти раны. Они опрашивали всех, так как допрошенные разбойники не знали, кто их нанял. Пойманные душегубцы лишь говорили, что во тьме и под капюшоном не видели лица, а голос был мужской. А единственный, кто мог бы его узнать, сгинул в волчьей пасти.

Леонар, как и его отец, не смог вспомнить, кому он причинил зло, достойное смертельной кары. Он был откровенен и вспомнил все грешки, на которые сыскари лишь покачали головой: не стоило разлитое пиво и уведённый из-под носа мелкий контракт разыгравшихся страстей.

Невесте уделили особое внимание. Хотели снять маску, но получили на руки копию брачного договора и опустили руки. Что, в общем, никак бы не помогло делу, по их мнению. К тому же, для сыскарей допрос благородных всегда становился головной болью, ибо знатный человек имел право и не отвечать на них. Графиня и не могла ответить. Зато виконтесса под давлением мужа рассказала много фактов о слугах поместья.

Семь лет назад она наняла двенадцать человек к уже имеющимся восьми. Так получилось, что, отслужив своё, пожилые слуги и их дети решили покинуть старые посты. Узнав об этом, к поместью сразу же пришли несколько девушек, юношей и детей. В основном, все бедняки и сироты. Не смотря на вздорный нрав, Левизия хорошо относилась к детям и наняла трех служанок (одной из которых была Онёр), конюха, поварят, коридорных и дворовых. У многих не было никаких бумаг и первое трудовое письмо составлялось именно Левизией, но лишь со слов людей. Тогда она пожалела бедную Онёр, которой было всего лишь двенадцать лет. По её словам, она потеряла в пожаре всю родню и была полна печали. В работе была исполнительна, умна, потому дослужилась до старшей служанки. Момент, когда между ней и Леонаром закрутился роман, виконтесса упустила.

Онёр всегда держалась особняком, при этом казалась доброй со всеми. Родственников во время пути к храму она не теряла, но делала скорбный вид и при надобности утешала лишившихся любовников служанок. Её, как и всех, подвергли допросу, но не нашли, за что зацепиться. Разве что история с топором и дворовым могла напрячь, но приведённые в оправдание доводы в свете случившегося покушения на охоте оправдали Онёр.

Главная служанка понимала, что дальше вести игру деликатно уже не в силах и принялась готовить сокрушительный удар по семье Фаилхаит. Её братья, о родстве с которыми никто не знал, уже всё подготовили. Осталось подождать, когда сыскари опустят руки и позволят исполнить задуманное.

За пару дней сыскари опросили родню и отпустили всех по домам. Кузены, братья и сёстры не благодарили, уезжали молча. Вина за пережитый ими ужас полностью легла на виконта Манса, и тот покорно её принял, как и разрыв связей с некоторыми из родственников. Одна тётушка Эльнара голосила, в подробностях разнося вести о несостоятельности дома Фаилхаит. К сожалению, от возможности приехать к родственникам и поголосить повторно она не отказалась.

Очень скоро королевские сыскари отвернулись от теории личной обиды на виконта или его сына и перенесли своё внимание на перетряхивание деловых контрактов мебельной фабрики. Один Уртик держался за ниточку, ведущую от памятной охоты. В отличие от официальных сыскарей, которые уже сбросили крючки с главной служанки и конюха, он продолжал их подозревать, следить за ними, за что и поплатился. Но в начале его пропажи не хватились, то случилось позже.

Когда допрашивали Леонара, он не смог со спокойным сердцем сказать, что убил человека. Химемия в тот момент будто ощутила всё его смятение и боль, и обняла. Он сидел, она стояла, так что вышло, что её подбородок лёг на его голову, а руки обвили шею. В нос юноши ударил запах соли и моря – неизменные спутники Химемии.

Графиня не могла обличить виновных. В начале она жалела обманутое мужское сердце, сейчас же застывала в страхе. Она боялась, что, укажи она на Онёр, и тугой клубок чужой интриги задушит её в переплетении нитей. Как если бы противником была гидра. Ты рубишь голову – а на её месте вырастают две. Единственное, что возможно сделать для победы – срубить одновременно все. Или можно прятаться. Её мать в прошлом выбрала долгою игру ухода от посторонних глаз. Из-за того не осталось ни одного портрета с запечатлённым ликом. И муж, вместо того, чтобы вывести её в люди, ей потакал.

Химемия машинально потеребила завязку на маске. Думала: а сможет ли она поступить иначе? Примет ли семья Фаилхаит её настоящую, или в ужасе отвергнет? Готов ли Леонар увидеть правду, не испугавшись? Она чувствовала растущую симпатию лорда к себе, но не ощущала желаемой любви.

Мужчина смотрел на действия графини, с надеждой ждал, но желаемого снятия маски не дождался. Он видел смятение девушки, но не решался торопить. Его грела сладкая надежда о лживых ожогах и пугала возможность их реальности. Впрочем, эти страхи уже начинали блекнуть. Со вздохом он спросил:

— Нам не стоит выходить из поместья, чем же заняться?

Только услышав бесцветный голос Леонара, больше подходящий начавшему чахнуть в клетке зверьку, графиня поставила своей целью взбодрить мужчину.

Начали с игры в шахматы: графиня – шесть побед, лорд – три. Затем он проиграл ей в прятки. Причём в пределах одной комнаты. Когда юноша поднял руки вверх, девушка спрыгнула откуда-то с потолка – напугала до полусмерти. Но самым занимательным и недостойным занятием дня стала для них добыча пищи.

Дело в том, что из-за всего случившегося большая часть жителей и гостей предпочитали обедать и ужинать в своих покоях. Но приказать принести поднос с яствами молодым показалось неинтересным, и они решили на спор утащить с кухни снедь.

Леонар просто не мог ей проиграть. Он же вырос в поместье и в детстве легко утягивал сладости до обеда, однако, и тут он проиграл. Химемия – виртуозная воришка: прокралась к полкам и утянула кувшин с молоком. Обмоталась вся колбасой и, миновав стряпуху под столом, поживилась сухофруктами. Вот с такой добычей она предстала перед женихом. Тот подивился проворству и прокрался следующим, попался сразу.

— Ох, лорд, вы с повелением? — спросила его стряпуха.

— Нет, — покраснел сын виконта, — я хотел у вас попросить немного рыбы. Если есть.

— Прошу вас.

Юный лорд взял поднос с недавно запечённым осетром. Поднёс его невесте как покаяние.

— Вор из меня никудышный, — с улыбкой ответил он на насмешливый взгляд графини.

Это недостойное взрослого мужчины поведение веселило. Несмотря на недавно пережитый ужас, общение с бодрой и оптимистичной девушкой дарило лёгкость, заставляло забыть на некоторое время о таинственных людях, желающих его смерти.

Он даже забыл о женщине, с которой был близок и мог невзначай столкнуться. Химемия не давала скучать и лишний раз вспоминать о былой страсти. За короткий отрезок времени графиня стала другом. Но, к её печали, о ней лорд не думал, как о женщине. Впрочем, печалиться Сеа Хичтон не собиралась. Её настолько волновала будущая реакция Леонара на правду о её теле, что она и думать не могла о романтической стороне супружеской жизни. Потом графиня немного сожалела, что не пошла на решительный шаг и не открылась.

Онёр и её братья всё подготовили для решающего шага.

Сыскари отбыли из поместья, облазив его вдоль и поперёк. Семью нанялись охранять десяток хорошо вооруженных воинов, стороживших у поместья, а не внутри. Телохранитель для сына виконта и его будущей жены ожидался в ближайшие сутки. Он не успел. А десяток сторожей оказался недостаточным для охраны большой территории, которую злоумышленники знали, как свои пять пальцев.

Новое покушение произошло в короткий промежуток времени, когда сын виконта был один и ждал графиню у двери чердака. За окном стемнело, и пора было ложиться спать, потому лорд зевал в ожидании, когда ежедневная процедура Химемии закончится.

Никто не видел единственного лучника с единственной стрелой, нацеленной на чердачное окно. Никто не знал, откуда тот стрелял. Лучник даже не особо целился, нужно было просто попасть в окно.

Что было первое: звон стекла или девичий крик – Леонар не разбирался, он дёрнул дверь и ужаснулся. Всё помещение чердака лизали языки огня. Они неистово, ненатурально быстро переползали с мебели на шторы, с тканей на потолок, трещали деревом без искр. Казалось, перед лордом живое всепожирающее существо, которое уже тянуло лапы к двум людям, прижатым к стене.

Перепуганная девушка испуганно прижималась к лекарю, а стена огня бесновалась рядом с ними, волнами закрывала обзор. Остин поднял графиню над полом, усадил себе на плечи – короткая отсрочка от смерти. Увидел Леонара и в отчаянном взгляде лекаря проступила надежда.

Лорд дёрнулся вперёд, но тут же зашипел от жара. Огонь не был обычным, и он увидел его источник, присмотревшись. Золотые блики ползали по мебели и полу. Золотое море мелких ящериц, родившихся из крови одной, прилетевшей на стреле. Пепел матери уже разлетелся по чердаку и стал пищей для её прожорливых детей, приумножая неукротимое племя огненного бога.

— О, Творец, саламандры! — Леонар отшатнулся, бросил панический взгляд на людей и крикнул: — Держитесь!!!

Он мог убежать за помощью, но знал: помощь не успеет. Леонар даже не стал думать, зачем рискует своей жизнью. Ведро воды стояло в коридоре. Мутной, грязной после мытья полов, но юному лорду было не до брезгливости. Он смело вылил помои на себя и побежал в огонь. Под ногами захрустели угольками дети пламени. Юноше казалось, он был быстрым – но времени хватило рассмотреть блеск ужаса в глазах невесты. С потолка посыпались живые угольки. От крика заложило уши.

Химемия боялась пламени. Она не могла забыть о том страшном дне, когда огонь объял её. Крик матери звенел в ушах, как похоронный колокол. Ужасный треск корабельной мачты, запах палёного и жареного перемешался с ужасной болью, от которой не было спасения.

Так было… Так снова будет?

Сильные руки обняли, прижали дрожащую от ужаса графиню и укрыли от огня. До разбитого окна ближе, чем до двери. Но как же больно. Ящерки бросались в ноги и вцеплялись в плоть капканами пламенных клыков, выдыхали белые пары. Задержись в комнате люди дольше – и задохнулись бы ядом саламандр быстрее, чем сгорели.

Остатки стекла полетели вниз, и три фигуры показались на парапете. Химемия буквально взлетела по черепице к флюгеру. Остин Хест осторожничал, вытягивал Леонара из окна, у которого сапоги и штаны буквально припеклись к коже ног. Но тот зло отмахнулся, подталкивая лекаря вперед.

— Уходи, Химемия! — кричал графине Остин.

— Бегите в сторону кухни! — уточнил юный лорд.

Девушка не слушала, она протянула руки и помогла выволочь раненного Леонара на крышу. Драгоценное время было потеряно, крыша уже горела золотым огнём. Саламандры не собирались бросать начатую охоту. Маленькие дети огня, жители далеких вулканов сжирали всё в районе горения подземных рек, они никогда не сдавались, даже если умирали, остывая на холодном воздухе.

Потухшие комочки ящерок скользили по черепице вниз, их место сразу занимали новые саламандры, агрессивнее и прожорливее прежних. Мстя за погибших сестёр и братьев, они начали разрушать опорные балки.

Крыша затрещала, шифер посыпался раскалёнными черепками. Остин упал на колени, Химемия взвизгнула и соскользнула под весом Леонара к водостоку. Лорд успел упереться в опорные ленты крыши ногами и первым делом подтолкнул опалённую девушку вверх, затем начал подтягиваться выше сам. Золотые ящерки уже переползли с чердака вниз и наслаждались пиром богатого убранства поместья, обращённого в жаровню для не успевших убежать слуг и господ.

Люди кричали и в одних нижних рубахах выбегали на улицу, на передний двор, а там светло было, как днём. В белом они терялись на снежном фоне. Их крики тонули в шуме поднимающегося ввысь золотого пламени. Всё что, они могли – это наблюдать за безжалостной стихией, за агрессивным танцем смерти, от жара которого таял снег и уходила жизнь. Не подобраться, не спасти. Поздно. Спасенья нет…

— Прыгаем! — приказал Остин Хест и соскользнул по черепице вниз.

Он держался за руку графини, а графиня держала за руку Леонара. Движение одного заставило скользить вниз всех. С воплем испуганных зайцев люди преодолели обжигающую стену огня, перетерпели впившихся в тела саламандр и подкинутые неровностью крыши взлетели. Возможно, лишь игра воображения – но на середине полёта два крыла замедлили страшное падение. Одно мгновение перед приземлением на твердый пласт, под которым их мягко приняло нутро пышного сугроба.

Они живые. Эта мысль оказалась первой и единственно важной. Обожжённые, чёрные от сажи, кашляющие, со слезящимися глазами и, тем не менее, живые. Очень скоро их окружили люди и помогли подняться.

Дышать ужасно больно, но, кашляя, они вдыхали морозный воздух и торопливо уходили от долетающих до них искр мертвых саламандр. Поддерживая, поддерживаемые, они едва осознавали, как им повезло.

Поместье сгорело дотла, со всеми спрятанными в нём богатствами и уликами. Жители отделались ожогами, испугами и потрёпанными нервами. На гостевой дом – удача – пламя не перекинулось. Конюшню чуть пожгло, но и она уцелела, как и кони. Пропажу Уртика, нескольких Пай и двух сторожей заметили не сразу. И не удивились этому. Именно они помогали выводить господ из горящего дома. Их смерть приняли как само собой разумеющуюся дань за жизнь господ.

Ждать смерти всех ящериц пришлось долго.

Леонар пострадал не так сильно, как ему казалось. Он даже вскочил и побегал возле останков дома, но так и не нашел Онёр. Сильнее всех огонь обжёг Остина Хеста. Мужчина не подавал виду, как ему плохо, пока не убедился, что его воспитанница и её будущий муж в безопасности. И только затем упал. Ожоги покрывали ноги, спину и даже плечи. Потому он, господин Харрис, Химемия и Леонар сразу покинули пепелище. Остальным пришлось ждать прибытия сыскарей.

Все, кто не пострадал от огня, стояли с тарами, наполненными талым снегом, и заливали отлетевшие угольки до тех пор, пока пожарище не оголило чёрные кости былого величия богатого убранством дома. По нему псами лазали приехавшие сыскари, чьими страшными находками становились обглоданные саламандрами, почерневшие от пламени кости людей.

Одним из погибших был Уртик – опознали кости по старым переломам, другие – просто Пай.

Виконт обратил внимание на странное совпадение смерти старого сыскаря и его упорства в поисках причины покушений на семью Фаилхаит в пределах поместья. Лорд Манс не пожелал мириться с заявлением о невозможности подтвердить или опровергнуть теорию старика, и сразу после лечения обожжённой руки отправился в королевскую канцелярию, надеясь там направить поиски в прежнее русло.

Удвоилась охрана и повторилась кутерьма с допросом, но ничего найти не удалось. Был неизвестный, и сделал выстрел в чердачное окно. Но кто он – узнать нельзя. Перетрясли всех контрабандистов, но кто и когда купил саламандру, узнать не представлялось возможным.

Семью Фаилхаит приютили соседи – семейство Ременсон, поселив в своём гостевом доме на время разбирательств. Ременсоны были в той же мере горды своим благородным поступком спасения обездоленных соседей, в какой и возмущались затратам на подобное благородство. Это, впрочем, не влияло на учтивость бесед и безвозмездность помощи.

Фаилхаиты желали как можно скорее переселиться в свою северную резиденцию, но они ещё могли понадобиться для дачи показаний, и их сыну ещё была нужна лекарская помощь, потому Фаилхаиты и задержались. Из слуг они взяли лишь двух служанок и одного юношу, на случай тяжелой работы. Стряпуха и её мальчонка отправились на север, желая продолжить служить семье Фаилхаит. Остальные Пай разошлись с рекомендательными письмами в поисках новых хозяев. За пропавших в огне помолились.

Сыскари приставили к Леонару с юной графиней двоих телохранителей, во избежание.

Новость о возможной гибели Онёр юный лорд принял стойко. Он никак не мог поверить и не верил, пока мать не принесла траурную ленту, заметив, что он убит горем. Он долго смотрел на чёрную полоску ткани и никак не мог решиться повязать её на запястье.

Лорд помнил жар ночей с любимой женщиной, помнил их короткие встречи, и в его воспоминаниях Онёр была живой. Он давно не имел возможности видеться с ней, и ему начало казаться, что любовь угасла, как огонь свечи. Потеряв же, Леонар ощутил тоску и боль от понимания: он предал её. Буквально променял на интересную и таинственную графиню, которую сам привез в дом семьи.

Сознавая свою вину и избегая мыслей о болях от ожогах, лорд взял перо и бумагу и начал рисовать. Он уже давно не прикасался к изящным искусствам, всего себя отдавая делам компании и любимой женщине. Как оказалось, навык не был потерян. Онёр вышла узнаваемой, хоть и рисовалась чёрным. Именно на эту картину Леонар и повесил ленту, приколол к стене. На оставшемся листе начал рисовать вторую девушку. Дошел до маски и смял рисунок.

Как раз принесли Остина Хеста. Леонара и лекаря графини разместили в одних покоях, где раньше жил лекарь семьи Ременсон. Не так давно этот лекарь изволил отойти в мир иной, а нового ещё не нашли.

— Химемия, — не то в бреду, не то желая увидеть госпожу, позвал Остин.

Графиня пришла через несколько минут. Вид она имела весьма дикий: белая маска подкоптилась, в глазах стояли слёзы, бинтовать саму себя у неё не вышло аккуратно, а неизменный спутник – белый бурнус – пугал пятнами гари и дырами ожогов. Но, не смотря на неопрятный вид, девушка не соглашалась с ним расстаться. Остальную одежду она позаимствовала у дочери семьи Ременсон.

Стоило ей войти, как подавленный потерей лорд отвернулся к стене. Он зашипел от боли и принял грустный девичий взгляд как новый камень к утёсу своих грехов, о который был готов разбиться.

Химемия взяла Остина за руку и вела себя незаметно, пока господин Харис не вышел из комнаты для разговора с виконтессой. Графиня достала из-под одежды подпалённые перья, провела ими над свечой и дождалась, пока весь пепел осядет в подставленном стакане с водой. Перемешала и напоила лекаря получившимся лекарством. Жар почти мгновенно спал, и мужчина смог уже осмысленно посмотреть на воспитанницу:

— Спасибо, девочка, — поблагодарил Остин Хест.

Леонар повернулся и с удивлением посмотрел на самоуправство Химемии, на что лекарь пояснил:

— Это перья удивительной птицы. Благодаря им вы выжили после падения с коня.

— Я был прав, — Леонар принял из рук невесты второй стакан и выпил горчащую воду: — Вы держали такого удивительного зверя возле поместья? Но где же он сейчас?

— Недалеко, — заверил Остин, ощущая, как боль уходит и в теле появляется легкость.

Химемия кивнула. Несмотря на весь пережитый страх, она не могла не радоваться, что люди, которые угрожали Леонару, больше не живут в его доме. Впрочем, она не строила иллюзий и понимала, что вскоре они себя проявят. В то, что эти люди погибли при пожаре, она не верила.

А когда графиня забылась беспокойным сном, между мужчинами состоялся важный разговор.

— Вам следует убедить её разорвать помолвку, — произнес лекарь дома Хичтон и поднял с пола помятый рисунок. Разгладил.

— Почему? — сам не осознавая того, упёрся сын виконта.

— Я был против с самого начала, — говорил Остин Хест, рассматривая знакомую фигуру на бумаге. — Вы прибыли в наш дом, открыто заявляя, что между вами не может быть любви. Что вы хотите использовать её, как пугало. И графиня понимала это, но всё равно позволила увезти её.

— Мне, право, стыдно за это, — Леонар отвел взгляд. — Первопричины нашей встречи воистину отвратны.

— А ваши родственники, их отвращенье и издевки?

— За них и за себя я вновь прошу прощенья!

— Мне вам выписать медаль за ваши извинения?

— Если можете – прошу, — усмешка лорда вышла горькой. — Так к чему же наш разговор?

— К тому, что вы втянули девочку в круговорот, из которого она может живой не выйти. — Остин помолчал, сложил рисунок и убрал на память перед тем, как сказать: — Если вам она не безразлична, если в вашей душе есть хоть немного теплых чувств к леди Химемии, прошу вас, прогоните её. Говорите, что хотите, но от чистого сердца. Тогда, уверен, она позволит увезти её домой.