Чудеса и чашка чая (СИ)

Сказка III. Практическая работа

Никогда раньше Эва не завидовала мужчинам так сильно. Нет, не тем приверженцам традиций, что и в городах носят сапоги чуть ли не до колена, будто не в кэбах ездят, а верхом, и не по брусчатке ходят, а по жиже сельских дорог. Эва позавидовала щёголям с их модными ботинками. Дамы зимой носили сапожки на три пуговицы выше щиколотки — просто так не снимешь, а щёголи — ботинки с гамашами.

Отчего-то ей казалось, что мужчине было бы легче легкого стянуть остроносый, с толстой подошвой ботинок, и швырнуть его в мерзкого старикашку-профессора, который с ехидной улыбочкой советовал Эве паковать дорожный сундук: госпоже Эвелине Вадрейн нечего делать в академии, и он, профессор Лешант, непременно докажет сие обстоятельство комиссии на зимнем испытании.

Впрочем, студент мужеского полу, в сапогах ли, в ботинках, и не оказался бы в таком печальном положении. Преподаватель физиологии криптид профессор Лешант придирался только к студенткам.

Выскочив из аудитории, чтоб не поддаться искушению запустить в Лешанта чернильницей, она на ходу накинула пальто и, зажав под мышкой папку с расчетами, побежала под мокрым снегом в студенческий корпус. Папка, конечно, солидная, кожаная, хоть и пожившая — отец отдал свою из давних университетских времен — но все же стоит побыстрее отнести бумаги в комнату. Будет обидно, если погода добьет ее труд последнего месяца.

Неважный труд, надо сказать, но нет ее вины в том, что к перитонам студентку Вадрейн пустили на пять минут — увы, накладка в расписании, перитона уводят в манеж размяться. Застоялся, мол, вон как копытами топочет да крыльями хлопает. Как-нибудь в другой раз. Но ни другого, ни третьего раза не случилось — находились причины, отчего именно сейчас перитон недоступен.

А джекалоп, едва она начала осмотр, вцепился ей в руку здоровенными резцами. Куда уж тут пробу брать! Эва прихватила его за длинные уши, как учили на лекциях; тот покорно обвис и позволил посадить себя назад в вольер, но такая ярость показалась ей странной. Обычно джекалопы смирные. Не иначе, как кто-то раздразнил криптида до ее прихода.

И как, скажите на милость, писать курсовую “Сравнение роговых наростов магоёмких неразумных”? Она, конечно, выписала теорию из библиотечных книг, с полдюжины проштудировала, но практическая часть вышла тоненькой и неубедительной.

Не снимая перчаток, Эва кинула папку на полку и вышла из комнаты. Соседка успешно прошла испытания еще сегодня и гуляла со своей группой в городе. Сидеть в одиночестве не хотелось. В конце концов, она заслуживает чашки шоколада.

Смеркалось. Эва шла сквозь предпраздничную суету и уже жалела, что не осталась в корпусе. Но в комнате завалялась лишь парочка зачерствевших печений. Ради шоколада она согласна потерпеть летающие над головой огни, сверкающие витрины и уличных музыкантов на каждом углу. До Длинночи три дня. Завтра будет еще хуже. А послезавтра… возможно, ей придется садиться в дилижанс.

— Шоколадки удачи! Шоколадки удачи! Всего три медяка!

Она хотела пройти мимо, но мальчишка лет семи продавал сомнительный товар явно не от хорошей жизни. К тому же… пока она дойдет до кафе, пока дождется заказа… Эва стянула зубами перчатку — к мрачнякам приличия! — и наощупь нашла в ридикюле монеты. Мальчишка вручил ей неровно отломанный кусок шоколада, завернутый в обрывок вчерашней газеты, и побежал дальше.

Шоколадка оказалась на удивление вкусной. В свете вспыхнувшего над головой огня взгляд выхватил печатные буквы на клочке серой бумаги: “Петь и пить! Наступающие праздники, вероятно, принесут…“

Да уж… И петь, и пить здесь любили. Пить Эва решалась только в компании девчонок из соседних комнат, а петь… петь стеснялась.

Кафе оказалось забито битком, вдобавок у входа топталось с полдюжины желающих. Не судьба. Эва зачем-то двинулась дальше. Праздник огибал ее, изредка обдавая брызгами веселья, как ручей течет мимо торчащего посреди потока валуна — ни накрыть, ни сдвинуть. Но возвращаться в пустую темную комнату тем более не хотелось. Соседки по этажу или гуляли после испытаний, или уехали домой на Темную неделю, или спешно листали записи в последний вечер. В знаниях Эва была уверена. Но курсовая… Если комиссия сочтет ее неудовлетворительной, и правда придется паковать сундук.

Пожалуй, она сделает круг по ближайшим кварталам и все же вернется в академию.

Два юных музыканта, лет по четырнадцать, не больше, один с гитарой, второй с бубном, распевали залихватские куплеты:

Пришел корабль из дальних стран,

А в трюме что, а в трюме что?

Шелка, парча и золото,

Чтоб лорд Блэкборн набил карман.

Идёт от лорда Джен по утрам,

А в трюме…

— Безобразие! Похабники! — седая дама возмущенно грозила музыкантам тростью. — Полиция! Где полиция, когда она нужна? Никуда не уходить!

От ее трости побежали фиолетовые искры и окружили певцов обманчиво тонким ободком. Повезло же беднягам вспомнить “Блэкборна” рядом с геомагессой-моралисткой.

Мальчишки выглядели чрезвычайно несчастными.

Пить Эва не собиралась, но петь… петь, похоже, придется. Она быстро шагнула к растерянным музыкантам и, прошептав: “Звездочка”, тут же затянула:

Маленькой звездочке

Горестно одной,

Скрылись за тучами

Звездочки зимой.

Вышел на улицу

Добрый маг огня.

Вспыхнули звездочки

Радостно звеня.

Парни быстро сообразили присоединиться.

Геомагесса явилась, едва ли не подталкивая служителя закона тростью, когда трио с благонравными лицами выводило про “яркий хоровод”, а внимало им два исключительно респектабельных семейства.

Краем глаза Эва заметила, как полицейский развел руками. Геомагесса, поджав губы, втянула искры назад в трость, недобро глянула на Эву и ушла прочь.

Они исполнили “Три белых единорога”, песенку про мага-недоучку и закончили веселыми “Колокольчиками”.

Пересчитав монеты, мальчишки вознамерились угостить Эву шоколадом за чудесное избавление от неприятностей. Эва улыбнулась: вот и пришло время “пить”.

В кафе и правда нашелся свободный столик. Заказали по чашечке, разговорились. Музыканты были двоюродными братьями, которых оставили на попечение тетки.

Допив шоколад, старший пересчитал монеты и вздохнул:

— Эх… мало напели.

— Вернемся домой — запоете! Так и знала, что найду вас тут! Опять позорили меня по улицам? А это кто с вами? Неужели вы… вы…

Эва вскочила и старательно улыбнулась разъяренной госпоже, которая нависла над братьями с таким видом, что вот-вот возьмет их за уши.

— Я Эвелина Вадрейн, студентка университета.

Пока еще…

Госпожа смерила ее взглядом и скандалить передумала. По крайней мере, с Эвой.

— Допили? Пошли. — Она глянула на Эвину юбку, — да вы, Эвелина Вадрейн, шоколадом обляпались.

Действительно, на серой юбке виднелось пятно. Эва расстроилась. Одежды у нее мало, а ее очередь к чистящему артефакту только послезавтра, когда она, вероятно, будет трястись в дилижансе.

Тётка певцов сжалилась:

— Пойдемте со мной, тут два квартала всего. У хозяйки чистка есть, авось разрешит.

Оказалось, что юные музыканты учатся в гимназии и помогают тетке, экономке в большом особняке. Тетка провела всех через вход для слуг, отправила “музыкантов” убирать кухню и представила Эву владелице дома.

Эва заметила, что у госпожи Нодс покраснели припухшие глаза, а пальцы хозяйки нервно теребили платок. На вопрос о чистке та лишь махнула рукой, мол, не возражаю. Помявшись, Эва решилась:

— Госпожа Нодс, возможно, я могу быть вам полезной?

Та всхлипнула и покачала головой:

— Боюсь, что нет. Бедные мои детки заболели под самый праздник! Им нужно дать лекарство, но они выплевывают, неразумные…

— Вы с питьем мешать не пробовали? — как всякая старшая сестра, Эва обладала некоторым опытом укрощения малолетних больных. — Может быть, у меня получится.

Вероятно, отчаяние заставило госпожу Нодс согласиться. Она провела Эву по коридору и толкнула тяжелую дверь в большую комнату с огромными окнами и стеклянным куполом вместо потолка.

У Эвы перехватило дыхание, но уже через секунду она взяла себя в руки и принялась командовать лечением — совсем как доктор Клопс на практике:

— Принесите пипетку, детский рожок и теплое полотенце. Питье с лекарством подогрейте. Вольпертингер здоров, отсадите его отдельно, он тормошит больных и не дает им покоя. Джекалопу нужно гнездо, велите притащить побольше тряпок. А фаунита укутать в одеяло. Есть у вас небольшое одеяло?

Джекалоп, будучи взятым за уши и обернутым в полотенце, безропотно проглотил свою дозу лекарства из пипетки, перестал сипеть и уснул. Фаунит пил сам. Он повозился в норке из одеяльца, успокоился и выглянул наружу. Принюхавшись, криптид немедленно схватил рожок крохотными ручками и блаженно зачмокал.

Госпожа Нодс ломала руки:

— Вы… вы… о-о… что угодно, госпожа Вадрейн, просите, что угодно!

Эва, разумеется, попросила:

— Если не трудно, мне нужна другая одежда на ночь. Я посижу с “детками” до утра. И еще… нет ли у вас острого ножа, горелки, аптекарских весов… впрочем, это вряд ли… найдутся? О, замечательно! Два пустых стакана и один с водой, а также бумага и писчий набор. Вы разрешите мне взять соскобы с рожек всех троих?.. Я объяснюсь, конечно же.

* * *

— Коллеги! — профессор Лешант сегодня говорил особенно противно. — Увы, должен вам сообщить весьма прискорбную вещь. Практическая часть данной работы почти целиком взята из прелестной головки госпожи Вадрейн. Мне доподлинно известно, что нерадивая студентка не нашла времени исследовать перитона. С джекалопом госпожа Вадрейн обошлась столь неосторожно, что исследования стали невозможными. Остальное же… Не представляю, госпожа Вадрейн, на что вы рассчитывали, когда описывали пробы рогов рыжего вольпертингера и карликового фаунита. В университетском зверинце их нет.

— Я могу доказать уважаемой комиссии, что работала со всеми образцами. У меня есть свидетель. — Эва открыла дверь, — госпожа Нодс, вы были правы, ваше присутствие, действительно, понадобилось. Молодые люди, прошу вас.

Давешние “музыканты” с довольными физиономиями внесли небольшой ящик и сняли крышку. Брови профессора Лешанта поползли вверх.

— Что это?! Вы… вы притащили сюда вольпертингера? Нет, нет, не на стол, нет! Уберите эту тварь!!!

— Профессор Лешант, вольпертингеры не выносят резких звуков, вы сами нам…

Напоминание Эвы запоздало. Рванувшись с такой силой, что цепочка выскользнула из рук госпожи Нодс, вольпертингер с урчанием вгрызся в профессорскую руку.