Чинители. Вокзал, которого нет

Глава вторая, в которой мы куда-то едем и узнаём о новом вокзале

В прошлый раз наше путешествие на Изнанку началось с падения. С настоящего такого падения, когда мы вывалились из дыры в реальности под дождь на огромной высоте и летели вниз к каменной мостовой. Разбились бы в лепёшку, но у нас были зонты, которыми мы воспользовались и удачно приземлились куда надо. Да-да, шутки про Мери Поппинс вязнут на зубах.

Сейчас мы никуда не падали, и это, признаться, меня порадовало. Я сразу понял, что паровоз, бабушка и уж тем более разошедшийся шов между мирами – это не что иное, как начало нового приключения.

Бабушка выглядела… как обычно она и выглядит. Совершенно нетипично для бабушки, то есть была одета в тёмно-серое платье со множеством пуговиц от подбородка до пояса, в чёрные перчатки и меховые сапоги до колен. На голове – тёплая круглая шапка, тоже с пуговицами. От бабушки по комнате распространялся тёплый сыроватый запах канализации. Мы раньше думали, что бабушка работает где-то в центре города, занимается очисткой водоёмов, но потом оказалось, что у неё (и у дедушки тоже) есть дела поважнее. Они отвечают за сохранность прошлого в Петербурге. Чтобы память о городе сохранялась в настоящем и в будущем, ведь тот, кто забывает прошлое, вынужден будет повторять ошибки снова и снова.

Она обвела нас взглядом, посмотрела на маму и произнесла:

– Стоянка четыре с половиной минуты. Всё собрала?

Оказалось, мама уже держала у ног два рюкзака с вещами. Она торопливо протянула их нам.

– Младший едет?

– А куда же он от брата, – развела мама руками. – Пусть посмотрит, подумает. У него тоже выбор не за горами. Ты проследи, чтобы переоделись. В тёплом удобнее.

Я натянул лямки рюкзака на плечи.

– Надеюсь, ты предупредила их обо всём, что может встретиться на пути, – сказала бабушка. – О загадочном и страшном. Опасном и интересном. Куда не надо совать нос и о чём нельзя ни в коем случае ни у кого спрашивать. Так ведь? – Она не дала маме и рта раскрыть, взмахнула рукой. – Оба живо за мной, а не то вагончик тронется, перрон останется, и будем куковать с вами до следующего прибытия.

Думаю, не нужно уточнять, что в голове у меня снова закружился вихрь вопросов, но времени на них не оставалось. Мы с Максом быстро поцеловали маму и помчались на Изнанку.

Вот мы были в тёплой уютной детской комнате, за окном ранняя осень, яркое солнце. А вот перешагнули через дыру, и краски смахнуло невидимой рукой, превратив пейзаж в бело-серый. Исчезло ощущение тепла или холода. Ноги погрузились в снег, но не замёрзли. Изо рта вырвалось облачко пара, на щёки мгновенно налипли снежинки. Я обернулся и увидел на той стороне маму. Она достала те самые две иглы с нитками, которые мы вдевали, и быстро зашила отверстие точными стежками. Родной мир исчез, вокруг раскинулось бескрайнее заснеженное поле.

Мы бежали за бабушкой. На уровне металлических колёс вагонов со свистом вырывался пар. Дрожали рельсы. В какой-то момент поезд пронзительно загудел, дым встал столбом, и я едва не потерял бабушку из виду. Меня дёрнули за руку, я очутился у вагона – обычного, пассажирского. Мы на таком ездили с папой в Москву. Дверь была открыта, спущена лесенка. У вагона стоял высокий мужчина в форме вагоновожатого. Что-то в нём было необычное, но я не сразу сообразил, что именно.

– Вы Буратино! – воскликнул Макс.

И точно – он был деревянным. На лице проступали лёгкие трещинки, стеклянные глаза вращались в вырезанных глазницах, аккуратно сделанный нос торчал кверху, а губы были похожи на две приклеенные к лицу небольшие деревяшки красного цвета.

– У вас вырастет нос, если вы будете обманывать? – не унимался Макс, удивлённый не меньше моего.

– У вас вырастет язык, если вы будете так много болтать, – парировал деревянный человек. – Я Чур, один из множества Чуров, присматривающих за стоянками. Ни разу о нас не слышали?

– Не приходилось, – ответил я, ища взглядом бабушку.

Она, как оказалось, стояла позади меня.

– Тогда добро пожаловать в «Постсторонний экспресс», скоростной поезд, следующий по маршруту «Москва – Выборский вокзал». В поезде есть вагон-ресторан, детский вагон, вагон для забытия и вагон неопределённости, через который вы можете выйти на любой станции, если вдруг передумаете ехать дальше.

– Они точно не выйдут, – проворчала бабушка, протягивая Чуру билеты. – Им до депо.

Проводник оторвал у билетов корешки:

– Туалеты в технической зоне не занимать, крошки по вагону не разносить. Накажу!

– Он шутит. Чуры общаются только с пассажирами поездов, вот и нахватались разного. Не обращайте внимания.

– Будете громко петь под гитару – высажу! – продолжал улыбаться Чур.

Бабушка пропустила нас вперёд и поднялась сама. Внутри горел тусклый, жёлтый свет. Я выглянул в коридор и обнаружил, что это купейный вагон. Все двери были плотно закрыты.

– Я знаю все вокзалы в Петербурге, – заявил Макс и тут же начал перечислять: – Московский, Витебский, Финляндский, Ладожский и Балтийский. Выборского нет.

– Ты балда, – сказал я. – Мы ведь не в Петербурге, а на Изнанке. Тут свои вокзалы.

Поезд вздрогнул, как живое существо, всеми вагонами сразу, и неторопливо тронулся с места. Застучали колёса, набирая ход. Чур за нами не поднялся, и я увидел застывшую деревянную фигурку в серой шинели посреди снежной пустыни.

– Старший брат прав, – сказала бабушка. – Этот вокзал находится на Изнанке. Крупнейший транспортный узел между несколькими городами. Связывает изнанки Петербурга, Москвы, Мурманска и Новосибирска, не считая маленьких городов, разломов, трещин и разных аномальных зон.

– Зачем мы туда едем? – спросил Макс. – Нам вообще далеко? И что будет, когда мы доедем? Аномальные зоны – это очень страшно?

Макс был весь в меня, мог стрелять десятком вопросов в секунду. Бабушка прошла половину вагона и остановилась.

– Почему это именно моё путешествие? – добавил я.

– Потому что тебе скоро двенадцать, – ответила бабушка. Макса она усиленно игнорировала. Ещё бы, можно с ума сойти, если отвечать ему на всё подряд.

– Мама уже рассказала. А что это значит?

Мы вышли из вагона-купе, пересекли сцепку, тамбур и оказались в другом вагоне. Там стояли высокие парные кресла со столиками с обеих сторон от прохода. В креслах сидели самые разные пассажиры – взрослые и молодые, мужчины и женщины, несколько стариков и старушек. Обычные люди, обычно одетые, с обычным цветом кожи и всё такое. Едва мы вошли, все они повернули головы и уставились на нас. И вот это было необычно. В вагоне царила тишина. Никто не разговаривал, не шумел, не выходил в проход. Я поправил лямку рюкзака.

Люди, сидящие в креслах, молчали и пялились, синхронно поворачивая головы в нашу сторону. Стало не по себе. Какой-то мальчик застыл с рожком вафельного мороженого в руках, которое не донёс до рта. Рот оставался открыт, мороженое таяло и медленно текло по пальцам.

– Не беспокойтесь, это всего лишь отражения, – сказала бабушка, шевельнув плечом. – Зеркала в реальном мире сохраняют внутри себя отражения. Свойство такое. Постепенно они наполняются, и нужно очищать специальными средствами. Куда их потом девать? Правильно, специально обученные люди перенаправляют отражения на фабрику дисперсии, то есть расщепления света. Оттуда потом передают свет в радугу, и обратно в реальный мир. Круговорот света в природе. Вон отражение мальчика с мороженым. Вон кожаный чемодан с заклёпками, кто-то оставил перед зеркалом и был таков. В общем, дети, не стойте часто перед зеркалами, забиваете отражатели.

Мы прошли в следующий вагон. Это снова было купе с плотно закрытыми дверями. В окнах сквозь нарастающую метель мелькали размытые пятна фонарей.

– Так вот, тебе скоро двенадцать, – повторила бабушка. – Люди, связанные с Изнанкой, в двенадцать лет должны сделать выбор, хотят ли они связать свою жизнь с двумя мирами или остаться только в том, который наверху. В реальности.

– Так и знал! – заявил я. – Снова важный выбор, от которого зависит моя жизнь. И что нужно будет сделать?

– Ясно же, выбрать, – пожала плечами бабушка. – Либо ты забываешь об Изнанке, либо нет. Либо твоя жизнь кардинально меняется, либо завтра ты идёшь в школу как ни в чём не бывало, учишь уроки, влюбляешься, взрослеешь, поступаешь в университет, находишь работу, женишься, берёшь кредиты, покупаешь компьютер и телевизор на половину стены и всё остальное скучное и однообразное, что бывает в человеческой жизни.

– Но я уже не хочу забывать об Изнанке. Выбор, получается, очевиден.

– Не всё так просто. Давай повторю ещё раз. Жизнь. Кардинально. Меняется. Если ты сделаешь выбор в пользу Изнанки, то прямо в момент двенадцатилетия начнёшь обучаться ремеслу, которое станет твоим основным навсегда. Ты будешь трудиться на Изнанке, но жить в человеческом мире. Тебе придётся пожертвовать многим – друзьями, обычной профессией, свободными минутами, телевизором на полстены, кстати, тоже, и даже нормальными человеческими снами. Один шаг – и ты навеки привязан к Изнанке. Понимаешь всю серьёзность?

– Понимаю, – кивнул я. А Макс добавил:

– Ты и мама тоже сделали свой выбор, и ничего. Вот у нас какая семья хорошая.

– Мы с дедушкой почти вас не навещаем, – ответила бабушка. – У нас полно дел по обе стороны Петербурга, и мы не всегда можем спокойно почитать любимые книги. Суета сует. А ещё приходится постоянно учиться чему-то новому вместо того, чтобы красить волосы в фиолетовый и стоять в очередях на почте. Например, эти ваши телефоны без кнопок. Какое удовольствие, скажите, постоянно возить пальцами по стеклу?

Мы перешли в другой вагон. Едва открылась дверь, нас оглушили шум, гвалт, вопли и музыка – несколько разных детских мелодий смешивались друг с другом, создавая невероятную какофонию.

– Детский! – поморщилась бабушка. – Предлагаю ускорить шаг.

Вагон был не купе и не плацкарт, а специальный. Никаких полок или сидений, вдоль стен – кресла и шкафчики без дверей, забитые игрушками вроде пластиковых бульдозеров, резиновых змей и разноцветных кубиков. Между окон висели пузатые телевизоры, транслирующие мультики. В центре вагона, на полу, укрытом коврами, сновали дети, будто на уличной детской площадке. В основном это были малолетки, лет до пяти. Они кидали друг в друга мягкие игрушки, прыгали на миниатюрных батутах, дудели в дуделки, гремели гремелками (а ведь всем известно, что дети могут извлечь грохот из любой, даже самой безобидной на первый взгляд вещи), кувыркались, спорили, смеялись, ругались и даже боролись. В нескольких креслах сидели взрослые – почти все в наушниках, – отстранённо наблюдающие за хаосом, творящимся вокруг. Разговаривать здесь было невозможно.

Бабушка широкими шагами пересекла детский вагон, лавируя между малышами.

У самого выхода с одного из кресел вдруг вскочил седеющий мужчина в деловом костюме, с галстуком и в блестящих ботинках. Он схватил бабушку под локоть и взмолился громким зычным голосом:

– Подскажите, есть ли в этом поезде вагон-ресторан?

Бабушка осмотрела мужчину с головы до ног и ответила так же громко, чтобы было слышно сквозь детский гвалт:

– Вам налево, через четыре вагона. Но оставлять детей без присмотра строго запрещено!

– Я и не оставляю! – крикнул мужчина, нервно подмигивая левым глазом. – Я случайно тут. Взял билет, понимаете, где было дешевле, сидячее место. Думал, зачем мне полка или купе? Посижу тихонько, почитаю газеты. До Москвы недалеко. А тут…

– Ага, с вами всё понятно. Значит, слушайте, тут дети. Где дети – там шумно, активно и чрезвычайно безумно. Спасайтесь немедленно и попробуйте выйти на следующей остановке. Москва в другой стороне! – Бабушка высвободила руку и оставила растерянного мужчину за спиной.

Мы прошмыгнули за ней. Едва тяжёлая металлическая дверь закрылась, звуки как отрезало. Стало тихо. Только стук колёс и свист ветра внизу, под сцепкой, дали понять, что я не оглох.

– Ох уж эти потерянные души, – сказала бабушка. – Одна из них, видали? Проваливаются сквозь разорванные швы на Изнанку, теряются, и всё у них идёт не так, как надо. Покупают не те билеты не на те поезда, приезжают не в те места, общаются не с теми людьми. Путаются, блуждают, теряются. Казалось бы, несчастные, но, с другой стороны, в этом, может быть, и есть их счастье – искать своё место.

– Находят? – спросил я.

– Редко. Когда рак на горе свистнет или медведь зимой проснётся. Много факторов должно совпасть, в общем.

Мы перешли в следующий вагон. Снова купе. Тихое и мерное покачивание.

– В чём заключается выбор? – не унимался я, пока шли вдоль закрытых дверей. – Чем я буду заниматься, если решу остаться с Изнанкой?

– А об этом тебе придётся подумать самому, – ответила бабушка, внезапно остановившись. – Самое сложное в любом выборе – не ошибиться. Знаешь, сколько в мире писателей, которые на самом деле хотели стать строителями, архитекторами или воспитателями в детском саду? А сколько менеджеров, которые мечтали выйти в открытый космос или хотя бы на сцену с гитарой в руках? Люди ошибаются и страдают. Поэтому я не могу дать совет. Решаешь только ты. Подумай, есть ли у тебя что-то такое… мечта, мысль, желание. Что сейчас тебе кажется самым важным в твоей жизни.

Я подумал. Мне хотелось научиться рисовать, играть в футбол (и чтобы не вратарём), плавать быстрее всех, собирать кубик Рубика с завязанными глазами, запоминать стихи с первого прочтения, съездить на фабрику мороженого. Много чего хотелось, и эти желания толкались друг с другом, борясь за первенство. Не было какого-то одного, чтобы главнее всех.

Пока я осмысливал, бабушка повернулась к Максу и легонько щёлкнула его по носу:

– Ты тоже думай о выборе, дорогой. Пройдёт немного лет, и поезд приедет за тобой. Он привозит детей на Выборский вокзал, и там нужно сесть на правильный поезд. Это очень важно, не запутаться в собственных желаниях.

– Я обязательно подумаю! – торжественно пообещал Макс, хотя я был уверен, что он-то уже точно определился. Макс был без ума от поездов и железных дорог. Если бы ему прямо сейчас предложили стать машинистом на Изнанке, он бы согласился без раздумий.

Бабушка вдруг открыла дверь в купе. Внутри горел яркий белый свет, пахло чаем и шоколадом. Кто-то завозился на нижней полке, хихикнул.

– А вот и наши места, – сказала бабушка. – Ехать ещё несколько часов, располагайтесь.

Я заглянул внутрь. На столике у окна выстроились гранёные стаканы в подстаканниках, в стеклянной миске лежали конфеты и кусочки шоколада. Слева внизу, тоже у окна, сидела девочка примерно моего возраста. Худая, скуластая, с двумя торчащими хвостиками.

– Привет! – сказала она. – У тебя веснушек полное лицо. Сам рисовал, или от рождения? А у тебя зуба, что ли, нет? Это круто. Давно выпал?

– Ах, да! – Бабушка наигранно хлопнула себя по лбу и изобразила растерянность. Впрочем, по глазам было видно, что она едва сдерживает смех. – Совсем забыла, старая. Мы же едем не одни. Знакомьтесь, это Надя. Ваша двоюродная сестра.