Чинители

Глава вторая, в которой мы задаём много вопросов и получаем не очень много ответов

Итак, прошло всего полчаса с того момента, как папа вышел за порог квартиры, а я, вместо того чтобы учить стих и играть на ноутбуке, падал куда-то, крепко вцепившись в деревянную рукоять зонта, и вопил от страха. Никогда не думал, что умею так пронзительно и профессионально вопить.

Где-то неподалёку вопил ещё и Макс (подозреваю, что от восторга), но мне не было его видно сквозь плотный туман и морось, облепившую лицо. Мы летели, летели и летели, как Алиса, но точно не в кроличью нору. Прежде всего потому, что скорость нарастала, воздух становился холоднее, а за шиворот то и дело попадали капли дождя. В какой-то момент мир закружился с такой силой, будто меня выкручивало наизнанку.

Как-то папа возил меня в парк кататься на каруселях. Мне было года четыре, я не понимал, куда иду, и очень радовался предстоящему событию. Разноцветные машинки, ракеты, солнышки и цветочки казались вместилищем непередаваемого удовольствия. Я смело забрался в синюю кабинку. Меня пристегнули, пожелали счастливого пути и отправили в полёт. Спустя где-то два оборота я понял, что крутиться совсем не весело, что в животе начинает болеть, голова вдруг стала тяжёлой, а в горле застрял скользкий и горький ком. Вращение убыстрялось, лица родителей мелькали с бешеной частотой, мне становилось хуже, горше, противнее. Не удержавшись, я разревелся и заколотил руками по кабинке. Мир мелькал и переливался. Голова раскалывалась. Кажется, я крутился так долго, что успел повзрослеть и состариться. Потом ракета стала замедляться и вскоре остановилась. Она-то не кружилась больше, но зато кружился мир и кружился я. Помню папины руки, схватившие и оттащившие меня в кусты, где мне и стало непередаваемо дурно.

Сейчас же кружение закончилось так же быстро, как и началось. Под ногами раскинулся город. Какая-то старая его часть, где любили прогуливаться мои родители. Жёлтые трёхэтажные домики наседали друг на друга ржавыми крышами, окошки светились где-то оранжевым, где-то красным или даже зелёным, а овальные арки удивлённо распахнули рты. Солнца не было, а небо от края до края затянула плотная осенняя пелена.

Подо мной вилась река или канал, каких в городе было видимо-невидимо. Холодный ветер швырнул в лицо очередную порцию дождя. Влажные волосы мигом прилипли ко лбу. Крик застыл где-то в груди.

Это был не мой город – солнечный и по-осеннему прохладный, – а другой, промозглый, дождливый, будто нарисованный художником специально, на потеху туристам. Излишне серый, чересчур тусклый, слишком ненастоящий.

Метрах в трёх планировал Макс, вцепившись в ручку зонта обеими руками.

– Чудеса какие-то! – крикнул он. – Я подозревал! Я вот прям так и думал!

Земля приближалась, вырастали чугунные ограды и мостовые. Тротуары и дороги были непривычно пусты. Я не увидел ни одной машины, ни единого пешехода. Только листья кружились по асфальту и застревали среди камней старых мостовых.

Зато серое небо было полно птиц. Их было много, и выглядели они странно. Не голуби, не вороны. Какого-то коричневого, болотного цвета. Птицы чертили в небе разные узоры.

Ветер направил нас к спуску с набережной, и я быстро нащупал ногами влажные ступени лестницы. Макс приземлился рядом, опустил зонт и тут же сказал:

– Мама будет ругаться, что мы босиком и под дождём.

– То есть больше тебя ничего не смущает?

– Я бы ещё штаны прихватил, – сказал Макс, подумав.

Одет он был в пижамные шорты и футболку. Я, впрочем, не сильно от него отстал. Оба мы при этом были босиком. Хорошо хоть не в трусах…

Резкий порыв ветра выхватил у меня из рук зонт и швырнул в реку. Зонт, кувыркаясь, пролетел несколько метров, упал рукоятью вверх и запрыгал на волнах, будто заправский сёрфер. Макс тут же сложил свой зонт и крепко прижал его свободной рукой к груди.

– И что теперь делать? – спросил он, оглядываясь.

Я ответил:

– Плохо, что телефон остался дома. Придётся как-то действовать своим умом… Давай для начала поищем дорогу домой. Потом позвоним родителям, пусть приезжают быстрее. Бабушка и дедушка не очень-то справились. Тебе не холодно?

– Нет, – ответил Макс. Лицо его было густо покрыто каплями дождя, волосы налипли на лоб, но он и правда не казался замерзающим.

– Мне тоже, – сказал я.

Ещё одна странность в череде странностей. Осенний вечер смешал в коктейль дождь, ветер, низкую температуру и серое небо без солнца. Так почему мы не мёрзнем?

Я задрал голову, разглядывая беспокойных птиц.

– Предвестники, – раздался знакомый голос. – Их называют болотными голубями.

Я обернулся. За спиной стоял дедушка. Что удивительно, он больше не был зеленоватым и от него не пахло водорослями. Обычный, как положено. Рядом с ним стояла обычная бабушка, розовощёкая, с седыми кудряшками, намокшими под дождём. Такими они, наверное, и должны быть. Дедушка продолжил, щурясь разглядывая птиц:

– Сейчас они ещё высоко. Видите? Готовятся. Это танцы болотных голубей, они значат, что где-то в городе разорвался шов, а никто не торопится его зашить. Нехорошо.

– Мы не хотели так торопливо, – затараторила бабушка. – Ох, Рыбак не вовремя. Интересно, как он вообще нас нашёл? Наверное, по запаху. Говорила, что нужно сменить вещи. По запаху всегда находят. Старый, ты вот когда вообще свою одежду менял в последний раз? Гигиена! Двести лет твержу одно и то же. А ты? Как ребёнок, честное слово.

– Великан. Крючок. Дырка в туалете. Зонт. Странные голуби. – Я придвинулся ближе к Максу. Мы стояли на две ступеньки ниже, и от этого бабушка и дедушка казались ещё выше, ещё худее. – Вы точно наши родственники?

– Ещё какие, – фыркнул дедушка. – Вы даже не представляете, дети. Бросили все дела и примчались. А всё потому, что у вас несчастье.

– Дело в маме? – спросил я. – Вы будете за нами приглядывать, пока она не выздоровеет?

– Можно сказать и так. Пойдёмте.

Дедушка с несвойственной старикам ловкостью проскакал мимо нас вниз, перепрыгивая через две ступеньки разом, и оказался на широком выступе из камня. Таких выступов в городе было полно в центре, на каждом канале и на реке. Где-то они были совсем широкие – на них в старину спускали лошадей с телегами, чтобы удобнее было набирать воду, где-то узкие, декоративные.

Мы спустились следом. Тёмные здания и улица скрылись за каменными стенами. Тут, у воды, особенно сильно был слышен шум ветра и тяжёлые всплески волн, пытающихся подобраться к нашим ногам. К босым ногам, на минуточку. Запах стоял тягучий и специфичный, будто специально забирающийся в ноздри. Было в этом запахе что-то узнаваемое.

В тонких крючковатых пальцах дедушки поблёскивала монетка – та самая найденная им десятирублёвка. Дедушка замахнулся и швырнул её в реку, попытавшись сделать «лягушку». Монетка действительно подпрыгнула на волнах пять раз и только после этого пошла ко дну.

– Как бы вам всё рассказать… – начала бабушка. – Надеюсь, в ваши маленькие головы уместится. Иначе не знаю, выдержат ли мозги. Может быть, взорвутся.

Она то ли закашлялась, то ли рассмеялась.

– Что произошло в квартире? – спросил я, идя на опережение. – Что это за великан?

– У него сеть и крючки! – вторил Макс. – Сначала он был добрый, спросил, где наши мама и папа, потом явно стал злой. Как в сказках.

– По порядку, дети, – сказала бабушка мягко. – Один вопрос – один ответ. Давайте так. Великан – это рыбак. Человек, увлекающийся рыбной ловлей. Он готовится много лет, рисует маршрут, а потом отправляется на рыбалку.

– И хочет поймать большую золотую рыбу?

– Верно. Она одна такая осталась. Читали сказку о золотой рыбке? Пушкин написал. Он её не из головы выдумал, а видел лично. Это рыбка из другой сказки. А та сказка тоже была взята из другой сказки, а оттуда взялась из мифов и легенд. Ну а что такое легенды и мифы? Правильно, это старое волшебство, которое давным-давно утратило свою силу.

Бабушка замолчала, улыбаясь так, что на щеках проступили ямочки. Я переваривал услышанное. Знаете, иногда хочется во что-то верить, но не сразу получается. Хотя бывает и наоборот.

– Вас что-то смущает, дети? – спросил дедушка. – У вас сомнения?

– Волшебство, – сказал я. – Это и смущает. То есть не поймите неправильно, я тут недавно прыгнул в дыру в туалете, но всё же…

– Когда-то давно люди жили бок о бок с мамонтами. А до этого с драконами. А ещё раньше с единорогами. А ещё-ещё раньше – с волшебными существами вроде золотой рыбки, чудо-юдо, рыбой-китом, птицей феникс и такими маленькими существами с очень острыми зубками. Их нельзя было кормить после полуночи и поливать водой… Так вот, знаете, что их всех объединяет?

– То, что они выдуманные? – спросил Макс.

– Вы не умеете себя вести, дети, – нахмурился дедушка. – Родители не учили вас манерам? Даже если вы думаете, что собеседник врёт, надо хотя бы немного сомневаться. В конце концов, в годы моей молодости люди думали, что Солнце вращается вокруг Земли.

– А оборотни, вампиры, кентавры и уж тем более русалки – не выдуманные. Просто вымершие большей частью. Кого-то истребили люди, кто-то не справился с конкуренцией… Разное бывает. А наша золотая рыба вот выжила. Как я и говорю, Александр Сергеевич её лично видел и консультировался по разным там нюансам.

– Вы в самом деле верите в это? – уточнил я.

Дедушка пожал плечами.

– Почему бы нам не верить? – сказал он. – Я видел рыбу несколько раз. Вытаскивал неводом, разговаривал. Конечно, сейчас она старовата. Двести с хвостиком лет прошло. Не такая болтливая, злится иногда по пустякам, не хочет слушать… как взмахнёт хвостом, так Нева волноваться начинает. Но всё равно хорошая. Привязался я к ней. К тому же у неё должок. Поэтому Рыбак никак не должен поймать. Никак не должен.

– А вы будто старик со старухой, – ухмыльнулся Макс. Сказку о золотой рыбке он учил наизусть.

– Как будто, – ответила бабушка. – На самом деле это не мы. Там всё сложно.

Волны набросились на камни с новой силой, и холодные брызги зазвенели в воздухе, рассыпаясь у ног. Хотя звон не прекратился, сделался сильнее. Я увидел, как зашевелилась тень у ступеней. Она отделилась от камней и двинулась в нашу сторону.

Тень оказалась женщиной. Она шла неторопливо, сгорбившись. Каждое её движение сопровождалось многочисленным лёгким звоном. Что-то у неё было с лицом… На подбородке, под носом и на висках налип зеленоватый мох. Форма была какая-то… неправильная. Будто из мостовой вытащили один из камней, выдолбили в нём нос, глаза, брови, скулы, губы и вставили под капюшон.

Женщина прихрамывала, опиралась на длинную кривую ветку, покрытую клочьями водорослей. Непонятно было, сколько женщине лет – тридцать, сорок, а может, все сто. Старше моей мамы точно.

Одета женщина был удивительно: напялила на себя мешок и перевязала его на поясе верёвкой. А мешок весь был покрыт монетками. То есть настоящими деньгами. Я разглядел десяти-, двух- и пятирублёвые, а ещё копеечные и десятикопеечные, юбилейные, подарочные, совсем не рублёвые, а иностранные. Именно монетки издавали звон от каждого шага удивительной женщины. Они же поблёскивали в редких лучах заката, разбрасывая вокруг бесноватых солнечных зайчиков. Карманы, грубо пришитые к мешку-одежде, были тоже забиты монетками. А когда женщина подошла ближе, я разглядел, что вместо глаз у неё тоже монетки, аккуратно вставленные в глазницы. Они почти стёрлись, но всё равно можно было увидеть профиль какого-то царя или императора. Жуткое зрелище.

– Я ждал тебя, Дана. Слышишь звон и знаешь, где он! – буркнул дедушка.

– Хорошо выглядишь! – воскликнула бабушка.

– Ходят слухи, вы приманили Рыбака, – произнесла женщина по имени Дана звенящим, как монетки, голосом. Она хмурилась. – Как можно быть такими неосторожными? Ну-ка, малыш, дай крючок.

Длинная рука выскользнула из мешка-одежды и потянулась к Максу. Ладонь у женщины была костлявая, кожа тёмная и грубая, будто покрытая слоем песка или глины.

– Он мой, – ответил Макс, пряча крючок за спину. – Мне его подарили.

– Я не собираюсь отбирать, малыш. Мне нужно посмотреть, – сказала женщина.

– Дай ей, – шепнул я, толкнув брата локтем в бок. – Вряд ли случится что-то страшное.

Макс нехотя подчинился. Женщина аккуратно взяла крючок двумя пальцами, поднесла к собственному лицу и вдруг, без предупреждения, всадила острый кончик в монетку, заменяющую ей левый глаз. Тут только я заметил, что в обеих монетках были крохотные дырочки, будто для этого и предназначенные.

Бабушка и дедушка одновременно выдохнули.

– Ты говорила, что страшного не случится, – сказал Макс. – Но это самое страшное, что я пока видел в жизни.

Хотя он не выглядел напуганным, но я на всякий случай приобнял брата за плечи.

– Прости, малыш, – произнесла женщина. – Дайте-ка мне минутку… чуть больше… знаете, этому рыболовному крючку много-много лет. Я чувствую запах, исходивший от рук, которые его изготовили. Смола. Огонь. Металл. М-м-м. Мелкий крючок, ни одна золотая рыба не сможет на него попасться. Он семьдесят два раза погружался в воды рек и каналов Петербурга и тридцать семь раз находил жертву. Талисман.

Женщина водила головой справа налево и, казалось, разговаривала сама с собой. Голос её сделался глухим и едва слышным. Мы не перебивали. Бабушка с дедушкой тоже. Звон монеток разносился по волнам реки.

– Рыбак долго готовился, – продолжила женщина. – Вынюхивал. Рисовал карту с маршрутом. Но потерял. Глупец. Рассеянный. Выпил кружку облепихового чая, съел кусочек лимонного пирога, забыл на столике клочок бумаги, а когда вернулся в кафе, что на Ваське, карты уже не было. Кто-то её забрал. Кто-то знал, что нужно забирать и в какое время. Теперь Рыбак ищет карту. И рыбу. Сезон открыт.

Женщина повернула голову в сторону дедушки.

– Ты стащил карту, верно?

– Не стащил, а взял, чтобы она не попала в руки случайным там людям, – сконфуженно пробормотал дедушка. – Нечего было забывать. И потом, все мы знаем, что будет, если Рыбак поймает рыбу. А нам карта нужна. У нас форс-мажор, между прочим.

– Что? – спросил я.

– Ничего хорошего, – ответила бабушка. – Когда кто-то насаживает другого на крючок, жди беды.

– Кстати, верните, – попросил Макс, насторожённо разглядывающий женщину.

Женщина вытащила крючок из монетки-глаза и протянула Максу. Сказала:

– Нас забыли представить, простите, малыши. Я Дана, чинительница рек и каналов Петербурга. Каждый, кто касается воды в этом городе, имеет дело со мной. Как видите, собираю монетки, которые бросают с мостовых. По совместительству наблюдаю за жизнью рек и каналов, завожу людей туда, куда бы они хотели попасть – если правильно попросят, конечно! – и открываю тайные тропы. Иногда настоящий путь ведёт только по воде.

– Всё ещё ничего не понятно, простите, – сказал я. – Ни разу не слышал слово «чинительница». Какое-то оно ненастоящее.

– Что в нём ненастоящего? От глагола «чинить». Всё вам надо разжёвывать, дети, – вмешался дедушка. – Давайте расскажу.

…Как вы поняли, мы уже не в том Петербурге, где живёте вы и ваши родители. Это другой Петербург. У любого города есть изнанка. Когда строят город, появляется его обратная сторона, с грубыми швами, следами от строительных работ, потёртостями, заплатками и так далее. Ну, знаете, как если сшить рубашку и вывернуть её. Не очень приглядное зрелище, да? Но на изнанке держится всё. Распусти шов – рубашка развалится. Вот тут на Изнанке и обитают другие люди. Это своего рода обслуживающий персонал, поддерживающий порядок в городе, залатывающий дыры, чинящий разные вещи, о которых люди даже не задумываются. Реки и каналы как будто существуют сами по себе, но куда деваются монетки, которые бросают в воду туристы? Или почему Нева редко выходит из берегов? Или как так получается, что одни каналы осушили и закопали, а другие до сих пор существуют? За это отвечает Дана. Важная шишка, дети. Имена есть только у чинителей высшего порядка. Проявите уважение.