Четвёртая Ипостась

Глава IV

И Четвёртый Лик, Лик Отвергнутый – есть всё то мерзкое и гнусное, что клубится в самый тёмных углах слабой души человеческой. И Лик Четвёртый – суть хозяин всех бед, всех помыслов чёрных, и Лик Четвёртый есть зло человеческое. Так было, так есть и так будет.

Вечная Книга

Триликий вёл Мартина. Даже не смотря на то, что колдун успел принести четыре жертвы. Особенно – четвёртую, последнюю. В телах осквернённых девочек из колдовского семени вызрело зло, и наружу вышли тёмные фамильяры. И они, скорее всего, успеют ему доставить проблемы.

Триликий послал Мартину встречу с Анной. С невинной праведницей, которую окунули во грех и блуд. Которая прошла через страдания душевные и истязания телесные. Для колдуна она стала подарком – он мог годами лелеять планы по проведению ритуала, но бездействовать без правильной пятой жертвы.

Анна стала подарком и для Мартина. Узнав, что она всего неделю назад появилась в городе – за три дня до первой жертвы – он уже тогда всё понял. Раны на плечах и спине подтвердили догадку. Все – в форме перевёрнутых Трипутий. Не обычных, а как и у него, с изображением Четвёртой Ипостаси.

Колдун, очевидно – Юлиан, сын пастора. Только из-за отца Мартин не взялся за него сразу, как только всё понял. Ошибиться он не боялся – Третьи не ошибаются. И за чувства старика тем более не переживал.

Просто – вдруг брат Александр принял бы сторону сына? Как бы ни был ты благочестив, кровь всё равно не водица. А принимать бой с пастором в его же церкви слишком опасно. Это – как крепость: намоленная, питающая силы. Если на его стороне ещё и колдун, риск слишком велик.

Единственный верный вариант сейчас – дать Юлиану выкрасть Анну и напасть на него на улицах города. Девушку, разве что, жалко – умереть монах ей не даст, но разум её не скоро исцелится от страха. Анна уже настрадалась – но придётся снова. Если Триликий не оставит, она вынесет всё.

Жертва – известна.

Колдун – известен.

Остальное – не важно.

Мартин так и не оставил церковь, пусть и сказал, что будет патрулировать город. Выйдя наружу, просто по стене забрался на крышу и скрылся в тени колокольни, как раз над окном Анны. Обычному человеку за такое кощунство грозит не меньше десяти плетей – но он-то не обычный человек. Служителям Третьей Ипостаси дозволено очень, очень многое.

Внизу появился Робин, тот стражник, что недавно сопровождал его. Мартин узнал его духовный покров – серый, затхлый. Этот человек ужасно запустил себя, блуждая по краю, за которым – Отверженный.

Что ему нужно здесь?

Как оказалась – ему нужна была Анна. Измученная грешная душа ощутила в ней благословение Второй Ипостаси и тянулась к ней, ища исцеления. Разговор внизу Третий слышал даже отсюда, пусть они и пытались шептаться. Но, и без слов всё было ясно.

Робина могла бы спасти возлюбленная сестра. В народе их тайно зовут церковными шлюхами – с оглядкой, шепотом. Кто заявит такое прилюдно, получит двадцать плетей.

Правда в том, что и они целительницы – как сёстры милосердия. Только лечат не тело, но дух. Становятся опорой, утешением, живя вместе с временным супругом под одной крышей. Да – в монастырях для них заключают особый, временный брак. Блуд в этом видит только необразованная чернь.

Если возлюбленная сестра исцеляет душу человека – они должны зачать ребёнка. Рождённый под Сиятельным Ликом, он станет верным служителем Триликого.

Но – обычного стражника никогда не направят в монастырь возлюбленных сестёр. И не потому, что он не сможет пожертвовать Церкви деньги или земли. Точнее, не только поэтому.

Просто – на всех страждущих возлюбленных сестёр никогда не хватит.

А он, судя по всему, даже не исповедовался ни разу. Слишком его дух грязный и тяжёлый – как старый полуистлевший саван. Если человек сам идёт к Отверженному – туда ему и дорога. Этот путь всегда заканчивается плетями и сталью.

– Что он, к Четвёртому, творит?!

Робин набросился на Анну. Видеть этого Мартин не мог, зато – чувствовал. Чужой дух для него, как открытая книга. Страх в Анне окрасился яростью, отчаянием, распустился яркими красными цветами – а дух Робина вспыхнул болью. Много, много раз. А после – совсем рядом с ними заклубилась густая тьма. Та, которую Юлиан ещё недавно успешно скрывал.

Коротко, едва заметно усмехнувшись, Мартин прыгнул вниз, с высоты трёх этажей, одновременно начав молитву. Верная молитва в верных устах – великая сила.

Воздух на миг сгустился под ним, позволив мягко и бесшумно приземлиться на мостовую. Больше медлить не было смысла – Мартин услышал, что Юлиан напоил отца ядом. Значит – пастор не помешает, а принимать бой со служителем Отверженного лучше прямо в церкви. На святой земле у него меньше силы.

Не прерывая молитву, Третий коротко разогнался и, взяв в руку плеть, прыгнул в окно. Всё важное взгляд выхватил сразу: колдун входил в комнату, Анна забилась в угол, а стражник валялся на полу – и к нему стремительно неслись фамильяры-сколопендры.

Мартин ударил, метя Юлиану в глаза. Спасать Робина было и поздно, и бессмысленно.

Щёлкнула плеть. Стражник коротко вскрикнул – твари Четвёртого вцепились ему в горло. Потом – захрипел, забулькал, а Анна подняла визг.

В Юлиана Мартин не попал – вокруг тела колдуна мигнула грязная бурая пелена, и плеть ушла в сторону, выбив из косяка толстую щепку.

– …сила Ты есть моя и опора, и есть Ты мой путеводный свет…

– Брат Мартин! – закричала Анна.

– Плеть! – ухмыльнулся Юлиан.

– …и встану я коли пред Четвёртым Ликом, поднимутся за спиною моей предвечные Три…

Мартин шептал молитву.

Правой рукой рванул булаву с пояса, отпрыгнул назад – и мимо размытыми тенями мелькнули сколопендры, бессильно щёлкнув жвалами. Когда три сегменчатых тела глухо стукнули по полу – ударил. Сочно хрустнуло, в стороны разлетелись осколки хитина и бурая густая лимфа – и один из фамильяров забился на полу, практически разорванный пополам.

– Стой! – закричал Юлиан. – Или мои детки порвут эту шлюшку на части!

Две целых твари и вправду рванули к Анне, замерев в шаге от неё. Подобрались для рывка. Девушка, смертельно побледнев, уже даже не кричала, просто держала перед собой крошечный нож в дрожащей руке… и тихо молилась, вторя Мартину.

Третий усмехнулся:

– Ничего ты ей не сделаешь. Умрёт она – умрёт твой шанс на последнее жертвоприношение. Умрут твои тварюшки – и ритуал тоже провалится. Это ты загнан в угол, а не я.

Ранив одну из сколопендр, он уже поставил все планы Юлиана под угрозу. На пятую ночь фамильяры должны проникнуть в чрево подготовленной жертве в круге крови – чтобы к утру из чресел её родился демон. Какой – зависит от воли колдуна.

Юлиан затравленно оглянулся, зашипел:

– Уйди, Плеть, и я оставлю тебя в живых. Я… Я должен довести ритуал до конца.

Мартин покачал головой.

– Сдавайся сам, – сказал он спокойно. – Если расскажешь, где добыл знания о ритуале вселения – получишь право исповеди и лёгкую смерть. Ты ещё можешь повернуться к свету Триликого. Хотя бы – ради жизни вечной.

– Свет Триликого, – скривился колдун, и красивое лицо вмиг стало хищным, угрожающим. – Скажи – Трилживого, Триязыкого, Трипроклятого – и тогда я поверю! Вы все только и говорите, что о его мудрости, любви и справедливости. Только Лики его – карнавальные маски, за которыми ложь самовлюблённого сумасбродного царька. Не более – и так было, так есть и так будет!

Голос Юлиана срывался, глаза лихорадочно блестели.

– Можно сколько угодно прятаться за красивыми словами, но люди – жалкие грешные твари, а Церковь – гнилая язва на их душах! Высшая справедливость вашего божка – ложь. Есть только ложь и поломанные ею слабые человечки! Человечки, которых осудили за лучшее, что в них было! Растоптали, и...

Колдун совсем разошёлся. Кричал, брызжа слюной, пытался доказать что-то. Он и на Третьего-то уже не смотрел, спорил будто бы с невидимым собеседником. Мартин не дал закончить, не стал разбираться. Он – снова начал молитву:

– Триликий, дай благодать Твою мне...

Щёлкнул плетью – и колдун завопил, закрыв руками выбитые глаза. Мартин махнул булавой, с хрустом сбил в полёте прыгнувшую сколопендру. Отлетев, тварь впечаталась в стену. Вторая бросилась по полу – но удар плети был быстрее, начисто снеся её мерзкую голову.

Ещё три щелчка – и фамильяры были добиты. Дёргаясь в конвульсиях, лишь расплескали по комнате внутренности и душную гнилостную вонь. Крик Юлиана изменил тональность, растерял всю человечность. Теперь он напоминал многоголосый звериный вой – яростный и отчаянный.

Анна не выдержала, выронила нож и повалилась на пол без сознания. К лучшему: ей не стоит так близко видеть силу Четвёртого, не всякий человеческий разум может оклематься после неё.

От воя колдуна в жилах стыла кровь, а разум начинал метаться безумно и бестолково у любого… кроме Третьих. Мартин шагнул вперёд – а навстречу ему рванули грязно-бурые склизкие щупальца.

– …Ты – кров душе моей, оплот Ты мне и пристанище…

Ярко полыхнула белая вспышка – и щупальца лопнули, разбрызгав вокруг зловонную жижу: на пол, стены, потолок… Но не на Третьего.

Мартин снова шагнул, преодолевая сопротивление будто бы загустевшего воздуха.

– Уйди! – отчаянно взвыл колдун, породив эхо из сотен мерзких голосов, больше похожих на скрежет стали. – Уйди, Плеть! Я не остановлюсь! Я – верну мать!

– …сила Ты есть моя и опора, и есть Ты мой путеводный свет… – монах не ответил, только скривился, не прерывая молитвы. Юлиан хотел воскресить мать? Вот так – ценой семи жизней, в теле демона? Ещё и – зачав собственным семенем в теле Анны? Неужели сам не понимает, насколько это безумно?

– Это не справедливо! – надрывался колдун. – Почему старый ублюдок жил, а она умерла в позоре?! Это – ваш бог?! Это – его справедливость?!

– …и стану я плетью Твоею и сталью Твоею! – прорычал Мартин окончание молитвы, словно бы отвечая этим на вопрос колдуна. – Я – возмездие Твоё и Твоя справедливость! Так было, так есть, и так будет!

Тело налилось силой, изо рта и глаз ослепительными лучами ударил свет. Мартин сделал последний шаг – и ударил плетью. Она сверкнула яркой молнией, оглушительно грохнула.

Колдун замолк, упал на колени. В установившейся звенящей тишине по полу застучала отрубленная голова. Через миг – набок завалилось тело.

Юлиан оказался куда сильнее, чем ожидал Мартин. В менее удачных обстоятельствах он мог бы доставить немало проблем – и поэтому брать его живым монах передумал. Риск не стоил того.

Мартин убрал оружие и осенил себя святым знаком. Огляделся и с досадой скривился: всё вокруг было заляпано кровью и демонической слизью. Нужно было осмотреть Анну, проверить пастора – вдруг и он ещё жив? Обыскать вещи Юлиана…

– Вот… Четвёртый! Да простит меня Триликий…

***

Анна была в порядке, просто потеряла сознание. Мартин закинул её по плечо, поразившись, какая она всё-таки лёгкая и хрупкая. Оставил в нефе, на скамье. Нечего девице с трупами тёмных тварей в одной комнате валяться.

Бегом взбежал на второй этаж, толкнул дверь в комнату пастора. А когда она не поддалась – вышиб ударом ноги и ворвался внутрь.

Веры, что пастор жив, у него не было. Как бы ни был милостив Триликий к верным служителям своим – колдун, скорее всего, знал, что делает.

Мартин ошибся. Смертельно бледный, даже какой-то посеревший, пастор взглянул на Третьего пустым взглядом запавших глаз. Может быть, Юлиан не рассчитал с ядом. Может быть, брат Александр успел почуять неладное… но почему тогда он не пытается спастись?

– Молись! – рыкнул монах, рванув к постели, где лежал старик. – Очищай кровь!

Лучшие целители – невинные девы, сёстры милосердия. Возлюбленные сёстры или даже Третьи могут разве что мелкие царапины и синяки сводить – у них другая сила. Но пасторы в своей церкви равны сёстрам милосердия. Брат Александр мог бы исцелить себя. Но – не исцелял.

– Юлиан… – выдавил он через силу. – Он жив?

– Нет.

На глаза пастора навернулись слёзы.

– Я… Я хотел спасти себя, брат Мартин, – сказал он тихо. – Пока не услышал голос сына. Чужой голос. Голос Отверженного…

Он закашлялся, схватил Мартина за руку, сжав с неожиданной силой.

– Больше мне не нужно спасение. Только… Позволь исповедаться, брат?

Монах кивнул. Он видел, что осталось старику недолго.

– Я не хотел, чтобы она умирала, – по лицу Александра побежали слёзы. – Да, гнев охватил меня, и я хотел расплаты. Эмма, моя любовь… Она изменяла с заезжим купцом. Я лишь хотел справедливой кары. Ты знаешь – пятнадцать плетей. За… прелюбодеяние.

Он прервался, часто-часто задышал.

– Она не выдержала этот позор. Её видел весь город – нагую, униженную. И любовник, этот грязный грешник – сбежал, бросил её. А Эмма… Она полюбила его. А я – я не мог её отпустить. Не мог без неё. Думал, после кары успокоюсь – но нет. Я травил её, попрекал. Не мог простить. И она… убила себя. Я довёл её… Довёл – до этого… Юлиан так меня и не простил. Он всегда был ближе к матери. Мы с ним ругались, не ладили, только она сдерживала нас. А я…

– Ты раскаиваешься, брат Александр?

– Я… Да… – пастор подтянул Мартина ближе к себе, торопливо зашептал. – Я их погубил. И жену, и сына. Я нашёл колдовские книги, я восстановил по ним ритуал. Чтобы – вернуть Эмму. Но – не смог предать Триликого. Даже ради неё. Я спрятал записи. Юлиан… он нашёл их. Я не знал точно, но после первой же жертвы проверил тайник – всё было на месте. Думаю, он переписал. А я – прогнал подозрения из головы. Даже мысленно – не смел обвинять сына. Но – знал. В душе – знал.

Кашель снова прервал речь старика, на губах его выступила пена.

– Я погубил их, брат, – выдавил он из последних сил. – Я погубил и любимую, и сына, и всех этих несчастных детей. Всё – я!

– Ты раскаиваешься, брат Александр? – повторил Мартин, глядя на пастора. Третий не осуждал, его лицо было так же спокойно.

– Я раскаиваюсь. Я раскаиваюсь, брат! Я…

– Ты не предал Триединого, брат Александр. Ты избежал соблазн обратиться к Отверженному, прошёл по краю. Я отпускаю твои грехи.

Пастор криво, болезненно улыбнулся, скривился даже:

– Мне… не легче. Мне…

Мартин прервал:

– Где тайник? Где записи?

– Колокольня… Под крышей… – брат Александр закрыл глаза. – Плеть. Даже сейчас – ты Плеть…

Пастор выдохнул – тяжело, хрипло. И больше не вдохнул.