Честь взаймы

Глава 4 Не проходите мимо

Соседи по купе попались как на подбор молчаливые и замкнутые в себе. Пожилая сухощавая мистрис в сером учительском манто и старомодном капоре, из которого ее маленькое личико выглядывало, подобно зверьку из норки. Мелкий чиновник Фахогильского магистрата, то ли писарь, то ли регистратор, пребывающий, похоже, в некоем неизбывном ужасе от жизни в целом. Два зажиточных фермера – русобородый постарше и черноусый помладше, с грубыми загорелыми лицами и лопатообразными ручищами. А еще закутанный в широкий черный плащ клирик неопределенного возраста и юноша-студент. Никому из них и в голову не пришло лишний раз приглядываться к отставному хромому офицеру с женой, чьи пожитки умещались в один саквояж. Эка невидаль!

– До Фахогила больше суток ехать, – тревожно напомнила Фэйм. – Вы сможете выдержать дорогу, милорд?

Росс решительно заверил, что для него не спать сутками вполне посильная задача. Дескать, как раз будет время почитать газеты. Зря, что ли, накупили их целый ворох, включая «Светские хроники» и «Деловой ежедневный листок». Но вдову Эрмаад по-прежнему терзали сомнения. Она-то знала, каким утомительным становится путешествие в дилижансе уже после первых двух часов пути. Тут волей-неволей глаза сами начинают закрываться.

Но Джевидж оставался непреклонен в своем желании совершить очередной подвиг человеческого духа, одержав верх над слабой смертной плотью.

«Проклятье! Ну почему все мужчины такие упрямые идиоты? – со злостью подумала Фэйм, глядя, как ее… соратник… теперь, пожалуй, уже можно назвать его соратником, демонстративно углубился в чтение. – Ведь задремлет ненароком. Хоть на мгновение, но утратит бдительность. И что тогда?»

Она так и не смогла забыть свой собственный путь из Эарфирена в Сангарру – почти семь суток беспрерывной тряски, из каждой щели дует, поясница болит, ноги затекли – сплошной кошмар, не имевший, как казалось тогда, ни конца ни края. Впрочем, бывший маршал Империи начинал свою карьеру простым гвардейским офицером, и тяготы воинской службы ему знакомы не понаслышке. Небось ночевок в чистом поле прямо на земле возле походного костра у Росса Джевиджа было предостаточно. Поэтому мистрис Эрмаад совершенно справедливо решила, что раз лорд-канцлер уже взрослый, то вполне может самостоятельно выбирать, каким способом ему приятнее над собой издеваться. Ему предложили подремать у нее на коленях, так чтобы Фэйм сумела вовремя употребить талисман? Предложили. Он категорически отказался от, как было замечательно сказано, «услуг няньки». Мистрис Эрмаад лорду Джевиджу не указчица и не нянька, это точно!

И пока похожая на мумию тушканчика учительница грызла яблоко, Росс вчитывался в газетные статьи, а все остальные в той или иной степени дремали, Фэймрил предавалась любимому развлечению последних, дай ВсеТворец памяти, десяти лет – самозабвенно и обстоятельно мечтала. В мельчайших подробностях, не пропуская ни единого пустяка, как, наверное, умеют только женщины. О том, как замечательно заживет в собственном столичном доме, пригласит кухаркой Биби Джетенгру и возьмет из сиротского приюта маленькую девочку… или мальчика… а может быть, сразу двух детишек. Впереди целая жизнь, и ее стоит посвятить чему-то достойному. Особенно если молодость безвозвратно загублена на самовлюбленного жестокого эгоиста. Да, так и будет. Пусть только лорд Джевидж восстановится в прежних правах, поможет ей сделать то же самое. И тогда… тогда Фэймрил Бран Эрмаад будет припеваючи жить со своими детьми: водить их на прогулку в зоосад или цирк шапито, учить музыке, а вечером укрывать одеялом и читать сказки. Разве она многого хочет? Нет, правда? Ее Кири могло бы сейчас быть четырнадцать. Фэйм почувствовала, как предательски щиплет под веками, и заставила себя сдержаться.

«Это всего лишь нерастраченные материнские инстинкты», – строго сказала она себе и приказала думать о чем-то другом.

Скажем, о том, каким чудом лорд Джевидж сумеет свернуть в бараний рог своих неведомых, но могущественных недругов. Ведь совершенно очевидно – тут ведь без магии не обошлось. Если колдуны умеют расщеплять кости и вытягивать жизненную силу, препятствовать зачатию, провоцировать приступы падучей и замедлять сердечный ритм, то отчего бы им не покопаться в чужих мозгах?

Вот и пойми, магия – это добро или зло? Или все вместе? Чарами можно спасти, но еще проще убить. Только почему же большинство чаровников предпочитают использовать свою Силу в качестве оружия? Но при этом очень обижаются, когда кто-то, как, например, лорд Джевидж, видит в них потенциальных опаснейших врагов.

Так это он судит, не пожив ни с кем из волшебников под одной крышей ни единого денька. А что тогда сказать о чувствах Фэйм?

Кто же знал, что Уэну, умному и воспитанному Уэну, либералу и прогрессисту, так неприятно будет слышать сдавленные рыдания молодой супруги, оплакивающей смерть новорожденной дочери, и он захочет избавить любимую женушку от страданий. Самым простым и радикальным способом, дабы не уподобляться «доброму» хозяину, рубившему собачий хвост не сразу, а по частям. При этом у бедной женушки никто не спросил согласия, когда на ее талию надевался красивый, расшитый дивными серебряными узорами поясок, вдруг она хотела бы еще раз пройти через беременность и роды. Но – нет, мудрому волшебнику виднее. Фэйм больше не будет рыдать ночами и отрывать своего занятого мужа от дел. У Фэйм больше не будет детей. Ни от Уэна, ни от любого другого мужчины. Здорово, правда?! Какой удобный выход из положения.

Магия не передается по наследству, ну разве что очень уж повезет и во внуках-правнуках прорежется волшебный дар. Колдуну талантливый ученик гораздо ближе и дороже родного сына – это знают все.

Сначала, помнится, Уэн кормил наивную супругу обещаниями снять заклятье, при условии ее хорошего поведения и послушания, превратив тем самым поясок в крепкий и надежный поводок. А потом в изрядном подпитии признался, что давным-давно уничтожил его, дабы не ввергать себя в искушение.

Но теперь… теперь все будет по-другому. Пусть только Росс Джевидж победит. Пусть он победит… победит…

Изображать несокрушимую уверенность в себе гораздо проще, чем испытывать ее на самом деле.

«ВсеТворец-Вершитель! Что ж дальше-то делать?» – отчаянная мысль грызла Росса Джевиджа изнутри, точно жук-короед старое дерево.

Разумеется, услышанное от мистрис Эрмаад воодушевило Росса несказанно. К титулу «лорд» прибавилось знание о знатности своего рода, пускай угасающего, но одного из самых знаменитых в Империи. Вдохновили и сделанная карьера, и нажитая репутация. Безымянный сумасшедший, припадочный и лишенный памяти, не просто вырвался из смирительной рубашки, он к тому же обрел имя и узнал немало о своей жизни. Не самой последней и бездеятельной жизни, надо заметить. Мэтр Амрит не ошибся в выводах, когда авторитетно заявлял, что его подопечный был воином. Об этом говорили не только шрамы на теле, но и способ мышления. И ведь не простым воином оказался, а полководцем и даже маршалом Эльлора. Право слово, Джевидж мог собой гордиться. Паскудным гадам, которые искалечили его разум, не удалось разрушить характер и сломить волю, а значит… Далее строгая железная логика рассуждений крошилась под действием ржавчины сомнений.

«Мы победим, Фэймрил, мы непременно победим!» – без остановки твердил себе Росс, но легче и спокойнее на душе у него не становилось.

С одной стороны, если ему до сих пор удалось преодолеть столько препятствий: осознать себя, найти Фэйм Эрмаад и обзавестись оружием, – то вполне вероятно, что и остальное окажется по плечу. А с другой стороны, до нарви-месяца так мало времени, просто катастрофически мало, а им еще нужно тайно добраться до Эарфирена, установить виновных, исправить… вылечить… исцелить, разоблачить заговорщиков и восстановить свой статус. Не слишком ли обширен список «добрых» дел и «скромных» подвигов для двух человек, до сих пор особо не обремененных благосклонностью Дамы Удачи?

На стороне Росса Джевиджа будет эффект неожиданности, на стороне его врагов – власть и магия. Но они не ждут подвоха, а лорд-канцлер не станет идти напролом. Зачем же учить столько лет военную стратегию, если не пользоваться своими знаниями на практике? Не так ли, господа?

Росс пониже опустил шляпу на лицо и стал изучать газеты на предмет новостей из жизни своего двойника – лжеканцлера Джевиджа. Долго искать не пришлось. 11-го числа последнего осеннего месяца ариса в столице под Высочайшим патронажем откроется выставка технических новинок немагического происхождения, включающая в себя подробные лекции о современной механике с демонстрацией опытных образцов. Также программой предусматривался парад монгольфьеров и прочих изобретений в области воздухоплавания. Естественно, что на мероприятии такого уровня присутствие лорд-канцлера так же естественно, как продажа вразнос леденцов на палочке. Ну что ж, если надо, значит, надо – лорд Джевидж обязательно нанесет визит. Лично. В конце концов, приглашение на выставку адресовано ему, а не самозванцу.

Дальнейшее чтение вызвало у Росса прилив ледяной ярости. Шиэтра! Если у Эльлорской Империи имелся вечный антагонист в политических устремлениях, то это всегда была Шиэтра. Армии разделенных двумя морями стран никогда не сходились на поле брани, но их правители и дипломаты из века в век только и делали, что строили друг другу козни, стравливали союзников меж собой и старались выдавить соперника из сфер своего влияния. Были времена крайней вражды, сменяемые недолгими периодами относительного перемирия. Именно поэтому мать нынешнего императора Раила – принцесса-шиэтранка. Но закрывать глаза на то, что Кордэйл – первейший из сателлитов Шиэтры – аннексировал Джотсан, – это не политический просчет, а самое настоящее предательство. Разумеется, нынешний Росс Джевидж не мог помнить, какую конкретно политическую линию проводил он сам, будучи при власти и памяти, но чего он не мог делать точно, так это попустительствовать шиэтранским захватчикам.

Сидевший слева от лорд-канцлера хмурый востроносый клирик бросил взгляд на передовицу «Столичных вестей» и не сдержал возмущенного возгласа:

– Они там совсем с ума спятили?! Подстилки мажьи! Джотсан мы уже прохлопали, осталось только подарить Виндру Дамодару.

А ведь точнее не скажешь, подумалось Россу. За независимость Виндры пролито столько эльлорской крови, что только безумец решился бы пренебречь ее интересами. Но видимо, у лжеканцлера имелись другие планы.

– Куда только смотрит государь? – не мог никак успокоиться служитель ВсеТворца. – Этого Джевиджа пора скинуть к демонам и поставить на его место нормального человека.

– Угу, – осторожно кивнул Росс. – Словно подменили его.

– Говорят, во время прошлогоднего мажьего мятежа Джевиджа не только ранили, но и башку отшибли, – вмешался в разговор студент. – Он и раньше-то не слишком дружелюбным человеком был, а тут совсем ополоумел на почве подозрительности.

– Вот бы окончательно сдурел наш канцлер и в приют для безумцев попал – то-то было хорошо, – удовлетворенно кивнул клирик, являя миру не свойственное служителям ВсеТворца жестокосердие и, пожалуй, даже злобствование. – Туда ему и дорога, кровопийце.

Росс даже бровью не повел. Все-таки самой последней вещью, в которой он сейчас нуждался, была народная любовь. Он покосился на Фэйм и перехватил ее полный язвительного любопытства золотисто-карий взгляд. Мол, а вы чего хотели, милорд? Рукоплесканий и верноподданнических чувств? Как бы не так! Ее губы саркастично изогнулись.

«Злорадствуем, мистрис Эрмаад?» – ухмыльнулся в ответ канцлер.

– Дорогая, я бы с огромным удовольствием поглядел на тот чудесный бутерброд, который вы припасли в дорогу, – промурлыкал Росс и тут же повернулся к клирику: – Это все мажьи происки, ваше послушание, ж-ж-ж… задом чую – тут замешаны колдуны.

И тут же приобрел в лице служителя ВсеТворца преданного единомышленника, по чьему мнению все беды человечества происходили из двух источников – жадности и неумного любопытства. Оба порока были присущи чародеям в гораздо большей степени, чем обычным людям. Росс добавил от себя еще и жестокость, а подключившийся к разговору студент – нетерпимость. И хотя, по глубочайшему убеждению Джевиджа, по части нетерпимости Клир совершенно не уступал Ковену, но спорить он не стал. Целью беседы и совместного потребления бутербродов с сыром и ветчиной под глоточек крепкого бренди из фляги студента ставилось расширение нынешнего политического кругозора. Газеты газетами, а неплохо было бы знать настроения умов, так сказать, простого народа.

По весьма точному определению классика эльлорской литературы мэтра Бариласа Хакмиды, народные массы во все времена волновала исключительно густота и наваристость своего домашнего томатного супа, а также цены на хлеб и налоги. Но в последнее время прибавилась и еще одна животрепещущая тема. А вот и нет! Вовсе не количество платьев у новой любовницы императора – очаровательной юной леди, а вероятность новой войны с Дамодаром. По идее, персона маленечко спятившего лорд-канцлера в списке интересующих народ вопросов должна была замыкать второй, а то и третий десяток. Ибо он всего лишь где-то очень далеко, почти в заоблачных столичных высотах делал слишком серьезную для понимания нормальным человеком политику. Постепенно, почти исподволь Росс увлек разговором всех пассажиров, кроме разве что фермеров, но и они предпочитали молчать исключительно по причине косноязычия, зато слушали в четыре уха.

– Оно со стороны почти незаметно, но я вам скажу, как человек опытный и многое повидавший на своем веку, колдуны постепенно подгребают власть под себя. Еще год назад бургомистр не имел права брать на работу мага, не согласовав кандидатуру с надзирающим актором, а сегодня – пожалуйста, даже разрешения не требуется, – рассказывал старший писарь магистрата из Фахогила. – Хокварская Магическая академия получила назад свои охотничьи угодья, лицензии на практику раздают каждому желающему.

– Безобразие какое! – возмутился клирик. – На каждом углу по три колдуна сидит. Тьфу!

– Угу! И половина из них – шарлатаны-недоучки, – подтвердил юный студиоз.

Парень полгода практиковался у доктора-акушера и собственными глазами видел, как тот без всякого колдовства помогал женщинам благополучно разрешиться от бремени, в то время когда его коллеги-маги предпочитали полагаться не на проверенный годами опыт родовспоможения и умелые руки, а на силу заклинаний.

– Они ж роды вести не умеют, – сокрушался будущий медик. – Только и могут, что без конца стимулировать.

На взгляд Джевиджа, до окончания учебы тому еще далеко, не менее семи лет, но юноша не выглядел дилетантом. Звали его Кайр. Такие должны нравиться девушкам – глазищи зеленые, по-кошачьи чуть раскосые, смуглый и буйноволосый, словно поэт-романтик начала века. Во всяком случае, сестры милосердия на парня должны сами вешаться.

– Просто Кайр, без всяких фамилий и прозваний, мистрил Джайдэв, – представился он, протягивая Россу для пожатия чистую, сухую и теплую ладонь. – И я почту за честь, если на ближайшей остановке вы позволите осмотреть свою рану на шее.

– Буду премного благодарен… Кайр.

Юноша решил, что имеет дело с ветераном последней дамодарской войны, и счел необходимым оказать помощь доблестному воину. Собственно, слишком далеко от истины он не ушел, Росс в ней участвовал, но не младшим офицером, а маршалом, что сути вопроса не меняло. Глубокий ожог никак не хотел заживать и все время сочился сукровицей и гноем, а о его происхождении Джевидж даже не догадывался. Может, у будущего доктора получится справиться с напастью, потому что мэтр Амрит вылечить рану так и не сумел. Впрочем, все знают, каковы лекари из колдунов.

Но, по всей видимости, у ВсеТворца имелись несколько иные соображения относительно пассажиров этого дилижанса.

Прислушиваясь к оживленной болтовне спутников, Фэйм поражалась той сверхъестественной легкости, с которой Росс Джевидж умудрился втянуть незнакомых и не расположенных к общению людей в интересующий его разговор. И куда только подевалось былое мрачное высокомерие лорд-канцлера? То была удобная маска, столь необходимая каждому политику, или Джевидж инстинктивно ищет сторонников, неосознанно вербует ту самую потребную для победы «армию»? Слово за слово, вот уже никто, в том числе и учительница мистрис Магди – сама воплощенная сдержанность, которая попервоначалу чуть ли не шарахалась от увечного офицера, – внимает ему, не замечая ни побитой разбойничьей рожи, ни грубого голоса. В острой политической дискуссии Фэйм участия не принимала, хотя имела твердые убеждения и взгляды. Другое дело, что она не привыкла высказывать их вслух, памятуя о вечном мужском предубеждении против женщин, худо-бедно, но разбирающихся в политике.

– Риоган! – завопил возница, заранее оповещая пассажиров дилижанса о скорой остановке.

И действительно, дорога обогнула стороной небольшую рощу, и впереди показался крошечный городок, мало чем отличающийся от сотен таких же сонных местечек, разбросанных по просторам Эльлора. Горстка черепичных крыш, утопающих в садах, ныне охваченных золотом и багрянцем середины осени. Здесь теплая пыль по щиколотку – в разгар лета и ужасающая грязь – зимой и весной. Воздух тут можно пить вместо парного молока, а время измеряется от праздника до праздника. Чудный и тревожный мир, где рядом уживаются изумительная патриархальная щедрость и граничащая с безумием подозрительность, обитель самой твердокаменной косности и колыбель самых удивительных, а главное, новых идей. Тут любой чужак – потенциальный враг, а каждый гость – священная и неприкосновенная персона, будто встарь. В этом смысле Сангарра – нетипичная провинция, и только поэтому Фэйм рискнула начать новую жизнь именно там. В местечке вроде Риогана она бы точно не выжила. Хотя, если уж быть до конца честной, следует признать – попытка спрятаться в Сангарре изначально обречена была на провал. От судьбы не уйдешь, она, словно лесной зверь – росомаха, не свернет со следа, отвлеченная другой, возможно, более легкой добычей. И когда ты упадешь от усталости, она прыгнет на загривок и вонзит свои острые зубы. И если нить судьбы Фэймрил давно уж в руках Росса Джевиджа, то сколь ни рвись, а никуда не денешься.

Под истошный собачий лай дилижанс с грохотом промчался по главной улице, распугивая гусей, чтобы лихо притормозить прямо напротив крыльца станции, на котором его уже поджидал усатый важный почтмейстер с опечатанным мешком наготове. Лавочка, на которой обычно сидят потенциальные пассажиры, пустовала, зато рядом с ней пристроился попрошайка. Ног у него не было до коленей, костылей тоже, поэтому перемещался он на самодельном возке, ловко отталкиваясь от земли руками. А чтобы у сердобольного народа не возникало никаких сомнений насчет подлинности увечья, нищий выставил кое-как обмотанные тряпьем культи на всеобщее обозрение. Мол, все без обмана, господа хорошие, можете не сомневаться.

– Пода-а-а-айте калечному ветерану! – возопил он, резво подкатываясь прямо к дверце дилижанса и протягивая руки в просящем жесте. – На дамодарской войне ног лишился! Подайте на пропитание!

Глаза у него голубые-голубые, как летнее небо над Сангаррой, смеющиеся и нагловатые. Не нужно даже чародейски читать в душах, и так понятно – мужичонку терзает вовсе не голод, а жажда. Нет сомнений – что добудет попрошайничеством, то пропьет безбожно.

Но мистрис Магди все равно потянулась за милостыней. Вот только от содержимого кошелька ее и всех остальных путников отвлек почти звериный рык младшего из фермеров.

– А-грррррр! – взревел черноусый и рванул из купе на улицу. – Ветеран, говоришь?! Вилту помнишь?

Хитроватая ухмылка спрыгнула с грязного лица нищего, точно лягушка с коряги. Голубизна глаз моментально выцвела до бельм, и в их мутных озерах застыли узнавание и звериный ужас. Одним ударом в нос фермер опрокинул верещащего попрошайку навзничь вместе с возком. Кровь и зубы брызнули в разные стороны. Фэймрил и не представляла себе, как, оказывается, легко и быстро превращается человеческое тело в окровавленную тушу при помощи одних лишь только голых кулаков. Фермер старался от души – молотил нищего, точно ржаной сноп, топтал его ногами, круша кости, и совершенно не обращал внимания на истошные крики избиваемого.

– Вилта тебя тож просила! – приговаривал он. – Тож молила. А ты? Ты что сделал? А!

Кровь, вопли, тупые удары и тяжелое сосредоточенное дыхание дюжего земледельца – Фэйм глаз не могла отвести от этого ужасающего и завораживающего зрелища, хотя к горлу подкатывала тошнота. Она хотела бы последовать примеру учительницы – спрятать лицо в ладонях и заткнуть уши, но тело отказывалось повиноваться, стремительно впитывая каждое мгновение ярости и страданий. Запасаясь впрок, что ли?

– О ВсеТворец! Что? Что он делает?! – взвыл клирик. – Остановите! Нет!

Почтмейстер резко засвистел в свисток, тщетно призывая на помощь полицейского. Остальные мужчины вскочили со своих мест, дабы прекратить жестокую расправу. Кто-то повис у драчуна на плечах, кто-то пытался удержать руки. Но куда там! Двое щуплых горожан вкупе с крепким фермером оказались бессильны против свирепой и слепой ярости. Зря служитель ВсеТворца взывал к милосердию, а возница – к соблюдению графика, никто их не слышал.

А Росс Джевидж с места не двинулся, только крепче сжал Фэйм за локоть. А когда она открыла рот, чтобы спросить… Посмотрел, словно бичом стеганул. Мол, только попробуйте начать причитать.

На удивление быстро закончив экзекуцию, фермер зло сплюнул на то, что осталось от попрошайки, и стал дожидаться прибытия полицейского, забрызганный кровью, но спокойный как скала.

– Никакой он не ветеран, – мрачно пробурчал он. – Мою сеструху снасильничал десять лет тому назад, с-с-сука брехливая. Подловил в поле, надругался по-всякому, разорвал всю в клочья, точно зверь. Девчонку-десятилетку, паскуда, не пощадил… – мужчина тяжело сглотнул, голос его чуть дрогнул. – Похвалялся потом… весело ему было… А ноги… ноги он на каторге отморозил.

Его бородатый коллега поскреб пятерней в затылке:

– Убег, стал быть, гад. Аль отпустили за калецтво.

Джевидж хмыкнул, Кайр дернулся и отпрянул, писарь отвернулся, а клирик процитировал отрывок из Книги ВсеПрощения, но ни у кого не нашлось слов осуждения мстителю.

В купе так отчетливо пахло кровью и свежим потом, как, должно быть, пахнет сама смерть, подумалось Фэйм. У смерти очень много характерных запахов: она благоухала жасмином, когда не стало леди Бран, и воняла пороховой гарью в день гибели Уэна. А еще – чистенькими свежими пеленками, заранее и с любовью приготовленными для Кири…

– Вам дурно, мистрис Джайдэв? – спросил тихонечко Кайр и, когда Фэйм не отреагировала на фальшивую фамилию, осторожно тронул ее за плечо. – Мистрис? Дать вам нюхательной соли?

– А? Нет!

Оказывается, дилижанс снова тронулся в путь, а Фэймрил не заметила, когда это случилось, пребывая душой где-то в запредельных сферах. Она с болезненным любопытством осмотрелась вокруг. Мужчины молчали, мистрис Магди сосредоточенно вглядывалась в проносящийся за окнами пейзаж, словно его бесконечная изменчивость способна стереть воспоминания о недавней жестокой сцене, точно губка надпись мелком на грифельной доске.

– Откуда вы знали? – напрямую спросил Кайр у невозмутимого Джевиджа, резанув отставного воина зелеными молниями ярких, опушенных черными ресницами глаз. – Можете с первого взгляда определить, кто ветеран, а кто притворяется?

– Нет, конечно, – спокойно ответствовал Росс. – Я вовсе не ясновидец.

– Тогда почему не остановили расправу? – настаивал будущий лекарь.

– Вряд ли у меня получилось бы, – вздохнул Джевидж. – А вы сожалеете, что не успели спасти насильника?

– При чем здесь жалость? – возмутился паренек. – Когда человека на ваших глазах ни с того ни сего забивают до смерти, разве это не повод вмешаться?

– Разве он, – Росс дернул подбородком куда-то в сторону оставшегося позади Риогана, – разве он стал бить п-попрошайку п-просто так, без всякой п-причины? Разве п-подонок, изнасиловавший и убивший реб-бенка, не заслуживает самой с-страшной с-смерти?

От волнения и внутреннего напряжения у Джевиджа возобновилось заикание, обеспокоившее Фэйм не меньше, чем недавнее смертоубийство. Не закончилось бы все припадком. Она незаметно сжала его бицепс. Под одеждой и кожей отчетливо подергивались мышечные волокна. Мелко-мелко, как если бы Росс тащил из воды тяжелый невод, полный рыбы.

– Думаете, если кого-то бьют, то обязательно за дело?

– Нет. Меня много раз б-били п-просто так из скотского удовольствия, – отрезал Джевидж.

– И никто не пришел к вам на помощь? – спросила вдруг учительница Магди, близоруко щуря маленькие мышиные глазки.

– Никто, мистрис. Люди вообще мало склонны к м-милосердию. Но п-прежде чем очертя голову бросаться на чью-то защиту, нужно дать себе труд немного п-подумать над происходящим, – хладнокровно молвил Росс. – Не исключаю также, что в мире есть л-люди, которые сп-пят и видят, как спустить с меня шкуру при п-первом удобном с-случае. Но одно я знаю точно, м-мистрис, детей я не насиловал. Так вот, если заб-бьют, то за д-другое. Что не м-может не радовать.

Голос его звучал спокойно, но Фэйм чувствовала, сколь напряжен ее спутник.

«Успокойся, успокойся, успокойся… – мысленно повторяла она, с ужасом ожидая начала приступа. – Держитесь, лорд-канцлер. Вам можно многое поставить в упрек, но только не зверство и мучительство. Не бойтесь – этого не было никогда». Само собой, жизненный путь политика не может быть выстлан лепестками роз, карьера Росса Джевиджа тому яркое подтверждение, и на какие бы компромиссы с совестью ни шел лорд-канцлер, но живодером его никто не посмел назвать, даже самые заклятые недруги.

Кроме того, Фэйм довелось на собственном опыте убедиться – далеко не все, что кажется очевидным, таковым является. Однажды дамы из Благотворительного Комитета пригласили Фэйм вместе посетить женскую тюрьму, раздать новогодние подарки узницам. Там были разные женщины – воровки, убийцы, проститутки. В большинстве своем грубые, злые и вульгарные девки, на чьем фоне одна из заключенных смотрелась как посланница ВсеТворца. Такое милое ясноглазое создание со взором одинокой голубицы, к тому же грамотная, которая регулярно терпела всяческие притеснения от сокамерниц. Казалось, эта кроткая барышня не способна и мухи обидеть. Каково же было узнать чувствительным леди из Комитета, что смиренница и страдалица утопила в колодце двоих детей своей соседки. Девушка была сиротой, и весь городок помогал чем мог, даже денег на покупку маленького домика собрали общиной. Какое-то время она работала нянькой у молодой супружеской пары, относившейся к несчастной сиротке как к родной. А она возьми и сбрось в колодец их двухлетнего малыша, а следом месячного младенца. Почему? На суде красавица потупила взор и призналась: «Из зависти».

Ближе к ночи начал снова моросить мелкий дождик, и чтобы внутрь купе не летели брызги, пришлось опустить плотные кожаные шторы. Темнота проглотила желание попутчиков поддерживать беседу, утихомирив даже говорливого студента. Мистрис Магди быстро задремала и начала посапывать. А тут еще и теплый бок вдовушки и ее же рука, успокаивающе обвивающая правое предплечье.

– Вы еще не спите… дорогой? – с многозначительной запинкой спросила Фэймрил.

Видно же, что обращение как к супругу ее коробит, а игра в конспирацию – сильно не по душе. Но терпит же, терпит и скрепя сердце подыгрывает в их не слишком умелом лицедействе. Надолго ли вас хватит, мистрис Эрмаад?

– Не спится, – отозвался Росс, стараясь, чтобы голос звучал как можно бодрее. – Вы же знаете, что у меня бессонница… дорогая.

На самом деле мысли в голове все больше запутывались, уводя сознание куда-то в густой сизый туман, более схожий с дымом от пожарища, чем с прохладным рассветным покрывалом, лежащим на убранных, но еще не пробороненных полях. Скоро, очень скоро наступят те прозрачно-хрустальные дни, свойственные лишь эльлорской поздней осени. В холодном стылом воздухе будет пахнуть землей и каждый звук – казаться резким, словно хлопанье мокрого паруса на ветру.

«Откуда я все это знаю? Где таится прошлое – вся эта хренова куча лет? Целых сорок! Сорок весен, сорок зим, где они? – спрашивал Джевидж у самого себя. Сурово, почти с пристрастием, будто допрашивая важного, но несговорчивого пленного. Но ничто внутри его не отзывалось, не дрогнула ни единая струна, ни единая искорка памяти не ожила в подернутом седой золой костре памяти. – Я должен вспомнить. Должен…» Но нет! Как будто в него угодила пуля. Бах! – и прямо в сердце. Только не убила почему-то, а прежний Росс Джевидж в этот самый миг решил, что умирает. И умер, только не телесно, а как-то иначе.

Время после пробуждения в доме мэтра Амрита… собственно, время вообще чудовищно интересная штуковина. Оно, оказывается, вовсе не летит, как ветер, и не сочится густой капелькой смолы, оно проходит насквозь, разделенное чередой восходов и закатов… счастливое время… тревожное время… время жить и время умирать… Оно словно бесконечный дождь, за стеной которого тает боль и растворяется печаль… Время замирает на кончиках пальцев… И это бесконечное кружение в хороводе «вчера-сегодня-завтра», плавно перетекающих из одного в другое…

Росс не заметил, как соскользнул в тревожный сон. Оступился на мокрой от вечного дождя мраморной ступеньке и рухнул в мягкую податливую темноту, скорее напоминающую смерть, как ее описывают еретики, отрицающие вечную жизнь души.

А вдруг это не память отняли колдуны у лорда Джевиджа, а каким-то чудовищным способом сумели убить его бессмертную душу? Такова была последняя осознанная мысль Росса, прежде чем сознание его окончательно погасло.

От станции Каилаш до Фахогила всего пять часов пути, к тому же расписание составлено так, чтобы пассажиры дилижанса успели взять билет на столичный поезд и занять свои места в вагоне. Посему никаких задержек в дороге. И хотя остановка короткая и делается она далеко за полночь, а все равно лучше не лениться, встать и размять ноги. Кайр Финскотт не столько последовал совету более опытных путешественников, сколько не мог заставить себя ехать дальше, как ни пытался. От стыда его буквально корежило, едва ли не сильнее чем от холода. Несчастной мистрис Джайдэв сейчас, пожалуй, втрое хуже – одной, ночью под проливным дождем и с припадочным мужем на руках.

Когда отставной солдат вдруг начал биться в судорогах, заходясь дикими воплями, то испугались все, включая его жену. От этого нечеловеческого крика едва не взбесились и не понесли лошади. Мистрила Джайдэва крючило в жутких корчах, на губах его выступила кровавая пена, голову швыряло из стороны в сторону, и как ни пыталась мистрис утихомирить больного какой-то чародейской штуковиной, но уловить момент и приложить ее к голове мужа у женщины не получалось даже с помощью фермера. В итоге возница остановил экипаж и потребовал супругов покинуть купе немедленно. Его и так накажут за опоздание и задержку в Риогане, а ехать дальше с таким пассажиром невозможно. Мистрис попыталась возразить, но тщетно. Остальные пассажиры поддержали кучера. В том числе, получается, и сам Кайр, пускай он просто промолчал. За ветерана не вступился даже клирик, хоть по всем заветам его послушания обязан являть мирянам образец милосердия к ближнему. Однако же не явил и не собирался являть. Всем хотелось ехать дальше, а возница оставался непреклонен в желании как можно скорее избавиться от неудобного клиента. «Еще неизвестно, не заразная ли эта хворь», – откровенно читалось на лицах перепуганных спросонок людей.

Неведомо, как чувствовали себя остальные честные граждане, но Кайра всю дорогу до Каилаша отчаянно мучила совесть. У него перед глазами все время стояло белое, перекошенное страданием лицо мистрис Фэймрил. Нет, она не рыдала, просто с маленьких полей шляпки прямо на щеки текла дождевая вода. Пряди мокрых волос облепили шею, а синие от холода пальцы намертво впились в ручки потертого саквояжа. А прямо в грязи у ее ног бессильно корчился в припадке бывший солдат императора, ее муж.

Мать Кайра бросила отца за гораздо меньший порок, нежели падучая. Устала готовить диетические супчики и выхаживать после приступов желудочной язвы. А у законника-адвоката служба нервная, от нее и болезнь. Папаша-то человек совестливый оказался, переживающий за каждого своего подопечного, точно за родного.

А вот мистрис Джайдэв не покинула своего мужа в хвори и немощи, оставшись верна брачным обетам. И тем самым уязвила Кайра Финскотта, который по малодушию отступился от клятвы помогать «болящим в дому ли, в дороге ли, в одиночестве ли, в кругу ли семейном», как сказано во «Врачебном уложении». Стыд и позор! Бросил немощного и страдающего на произвол судьбы! Кайр прямо слышал громогласный каркающий голос своего наставника – профессора Коринея, когда тот, дознавшись о случившемся на Фахогильской дороге, устроит ему грандиозный разнос. А в том, что мэтр узнает, можно не сомневаться. Знаменитый хирург, целитель волей ВсеТворца, известен был на всю Империю не только достижениями на поприще врачевания, но и тем, что, будучи магом, добровольно отказался от чародейской силы в пользу медицины-науки. Отречься-то он отрекся, но магия из профессора Коринея никуда не делась, а потому ему ничего не стоит выяснить, отчего его лучший ученик ходит смурной и невеселый. Лучше уж самому признаться. Или вернуться и помочь несчастным супругам. Ну что поделаешь, если жалостливым уродился, а избранная профессия пока не успела закалить нервы постоянным видом людских страданий?

А с другой стороны… Как представишь себе, как придется идти по вдрызг разбитой дороге, шлепать по грязи, окончательно губя башмаки, ночью да под дождем, так и хочется удавить в зародыше свое неуемное человеколюбие. За что прикажете любить спутников Кайра, выбросивших из экипажа мистрила Джайдэва? Или, например, забитого насмерть насильника-попрошайку? Или его убийц?

– Слыш, паря, – фермер (как только этот увалень сумел подобраться столь бесшумно?) старался говорить тихо и незаметно для посторонних. – Тута… крутится… эта… какой-то шельмец. Эта… ищет бабу… Мне смотритель… эта… шепнул. Шибко на евонную… – он кивнул в направлении, где высадили супругов Джайдэв, – на дамочку служивого похожую.

– Какой еще шельмец? – недоуменно спросил Кайр.

– Во-о-он тот.

Земледелец состроил рожу, косясь на невзрачного молодого человека в непромокаемом плаще, который, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, внимательно присматривался к пассажиркам. Он явно делал вид, будто ищет знакомую, но чересчур часто обознавался.

– Землячок, кажет… кареглазая… и зовут… эта… то ли Тэйм, а может, и Фэйм… годов неюных… Ага?

– Спасибо вам, сударь, – церемонно ответствовал студент.

Крошечный амулет, пристегнутый булавкой к изнанке его рубашки, покалывал кожу крохотной иголочкой предупреждения. Молодой человек в непромокаемом плаще вел настоящий магический поиск. Профессор Кориней, вручая ученику хитрую чародейскую вещь, строго наказывал чутко прислушиваться к любым ее сигналам и быть начеку в случае, когда рядом кто-то колдует. Кайру еще подумалось, что старикану пора пить успокоительное, ибо его подозрительность уже ни в какие рамки не лезет. Вечно ему чудятся маги-шпионы, норовящие выкрасть лекарские секреты. То, что делал сейчас незнакомый чародей, было, мягко говоря, незаконно. Причем вот уже сто пятьдесят лет, как запрещено духовными и светскими властями и, что характерно, Ковеном тоже.

– Не за что, паря, – ухмыльнулся невесело фермер. – Привет от меня… эта… передашь мистрилу Джайдэву при встрече.

– А вы с ним были знакомы? – изумился Кайр.

– Вроде того. Война, будь она неладна, свела, – фыркнул тот и поспешил занять свое место в дилижансе.

– Молодой человек, вы собираетесь ехать? – требовательно спросила мистрис Магди.

Кайр колебался не дольше десяти ударов сердца.

– Спасибо за приглашение, сударыня. Я… я, пожалуй, останусь, – ответил студент. – И немного прогуляюсь.

Отъезжающий экипаж обдал парня грязными брызгами, унося в ночь недавних попутчиков и собеседников. Самое время пожалеть о том, что уродился обычным человеком, начисто лишенным волшебства. Пальцами, конечно, не щелкнешь, чтобы вмиг обсохнуть, но изнутри согреться тоже не помешало бы. Кайр уныло потряс фляжкой, бренди ни капельки не осталось. Вот ведь засада какая!

Молодой человек поднял повыше воротник куцей куртки и надвинул на лицо фуражку, чтобы хоть как-то прикрыться от дождя, и побрел назад по дороге, рассчитывая только на здравомыслие мистрис Джайдэв. Если тетка в своем уме, то далеко от тракта не отойдет.

В темноте, под ледяным ливнем, стоя по щиколотку в жирной грязи, самое подходящее время и место, чтобы рыдать в голос и ругаться последними словами, богохульствовать и проклинать тот день и час, когда решилась на безумную эскападу в компании с припадочным Россом Джевиджем. Никто, включая самого виновника всех бед и несчастий, так и не увидел, как Фэйм, зажмурившись и бессильно потрясая кулаками, кричала проклятья ВсеТворцу, отплевываясь от дождевой воды, текущей в рот. А что ей еще оставалось делать? Нет, она, конечно, могла бы пару раз пнуть лорда Джевиджа под ребра, чтобы выпустить пар, но… эта зловредная сволочь все равно ничего не почувствовала бы. Разумеется, многомудрый лорд-канцлер по примеру всех своих собратьев по полу во все времена в самый ответственный момент переложил заботы на хрупкие женские плечи и мирно пребывал в беспамятстве, равнодушный к дождю и холоду и безучастный к собственному плачевному положению.

– А кто говорил: «У нас все получится!», кто обещал защиту? – верещала Фэйм, тщетно теребя Росса за воротник плаща. – Что мне теперь делать? А? Почему – я? Почему – мне? Отвечай, Джевидж! Отвечай! В чем я виновата перед тобой?!

Но тот молчал и не подавал иных признаков жизни, кроме хриплого прерывистого дыхания.

– Правильно! Давай! Помри прямо сейчас! Сдохни и оставь меня расхлебывать кашу! – ничего уже не соображая от страха, вдова наотмашь хлестала лорд-канцлера по щекам, совмещая попытку привести его в чувство с жаждой выместить свой гнев.

Первое сделать не вышло – сознание отказывалось возвращаться в грязное тело, а злость постепенно выветрилась, оставив после себя зудящую пустоту бессилия. Наказать Росса Джевиджа сильнее, сделать ему хуже, чем есть сейчас, попросту невозможно. Разве только пристрелить, и то – это бы стало подлинным актом милосердия по отношению к лорд-канцлеру.

Ну не бросать же человека, почти бескорыстно спасшего тебя от убийц, посреди дороги? Нельзя же!

– Вставай, Росс Джевидж! Вставай! Ну же! – сквозь крепко стиснутые зубы умоляла Фэймрил. – Ну хоть немного помоги мне!

Безвольное тяжелое тело не то чтобы поднять, его даже с места сдвинуть непросто, тем паче в мокрой одежде, облепленной грязью. Сделать же это женщине на голову ниже ростом и отнюдь не могучего телосложения – так и вовсе непосильная задача.

– Ничего, ничего… сейчас…

Фэйм пыхтела, сопела, выла, но не оставляла попыток оттащить своего спутника в придорожные кусты, хотя время от времени сама плюхалась в чавкающую жижу. Руки ее скользили, ноги разъезжались в стороны, но мистрис Эрмаад не сдавалась. Она вообще была на редкость упрямой женщиной, и если уж решила, что сумеет справиться с бедой, то ни за что не отступится от своего. И за ценой не постоит. А жалостливый щенячий скулеж вкупе с горючими слезами ничего еще не означают. Если понадобится…

– Сейчас, сейчас… еще чуточку… совсем немножечко… Ну, пожалуйста! Ну не будь таким неподъемным…

Видеть лицо Росса в темноте не представлялось никакой возможности, но на ощупь совсем как у утопленника – мокрое и холодное. Дознаться, что он жив и дышит, можно, лишь приложив ухо к груди. Там внутри медленно стучит сердце и чуть заметно вздымается грудная клетка. Стало быть, не помер еще лорд Джевидж, продолжая, по своему обыкновению, ловко ускользать из цепких лап Небытия. Везучий песий сын, переживший столько врагов, сколько иным хитрецам за три воплощения не набрать.

– Может быть, вы забрали всю мою удачу? А, милорд? Говорят, шаманы с Восточных Территорий умеют наложить заклинание на людей, чтобы у одного все получалось складно и ловко за счет несчастий и разочарований другого, – устало бормотала себе под нос Фэймрил. – Мне Уэн рассказывал. Отливают, значит, из воска шарик, закладывают внутрь волос или ноготь жертвы, помещают его в кувшинчик и закрывают пробкой. И стоит в нужный момент потрясти кувшином… Сказки, короче, страшные все это по сравнению с нашими с вами нынешними делами. Верно я говорю, милорд?

Милорд, разумеется, предусмотрительно помалкивал и в споры не вступал, но по листьям и траве его тащить было гораздо легче. А беседа с самой собой хоть немножечко, но успокаивала. По крайней мере, от философских размышлений вслух слезы как-то незаметно иссякли.

– Вот заболеем оба воспалением легких после грязевых ванн, будете знать! – в сердцах сказала мистрис Эрмаад, с огромным трудом прислоняя подопечного к стволу дерева. – Только запомните, я постараюсь умереть первой, чтобы вы меня больше не смогли найти и использовать в своих целях.

Чтобы хоть как-то согреться, она расстегнула на Джевидже плащ и самым бесстыдным образом приникла к его груди. Пусть хотя бы теплом поделится, покровитель хренов. Но, прежде чем сон, больше схожий с обмороком, сморил Фэйм, она на всякий случай спрятала один из трофейных револьверов в потайной карман в нижней юбке, поближе к кошелю с деньгами. Так-то оно лучше будет. Спокойнее.