Червивая груша

3

Двинулись далеко не с утра — пришлось еще выдержать обстрел подушками, который устроили сынки, не желающие вставать, и длительные поиски двух носков и одного ботинка. Едва не напялил — в силу условного рыночного рефлекса — рекламную куртку «от Pear». Успел всё же сообразить, что этак будет зябко в условиях русской зимы, да и неохота передавать все время данные о своем местоположении на СУЧ-2.

Рассекали сперва по скайвею «city highs», идущему на высоте триста метров мимо небоскребов питерской лагуны над ее волнами, лениво-голубыми и несколько соплевидными (благодаря поверхностно-активным веществам). Потом, съехав около памятника «мученикам рыночных реформ», где в стиле спагетти сплетены Чубайс, Кох, Гайдар и прочие «борцы за освобождение денег от тоталитарного гнёта», по наноплантовой трассе «go west». Здесь плата за проезд уже снималась не автоматически, а каждые пять километров изволь вложить кредитку в ротик роботу-шлагбауму. Наноплант (тм), который был в свое время разрекламирован как саморастущий и самопрограммирующий материал, оказалось, страдает своими наноплантовыми болезнями, нанослерозом и нанопоносом. Лечит его все та же заморская фирма, которая его придумала на беду всему миру — а деньги на лечение ездокам отстегивать. Перед съездом на областную трассу неподалеку от Лайдонера (это бывший Ямбург-Кингисепп, переназванный в честь эстонского генерала, который бил красных при помощи белых русских, а затем уморил и белых спасителей) я благоразумно решил подзаправиться. Ребятишки побежали в сортир, а затем в кафешку за пищящими по последней моде снэксами.

Заправившись, я тоже зашел в кафе — типичная для заправок BP франшиза Road Cowboy. Из местных видно было только пару дядек бандюковатой наружности, пару дам развратного вида, пяток типов в бейсболках и клетчатых рубахах — вероятно прибалты и ляхи, перегоняющие натовские грузы на Дальний Восток.

Мои парни уже расположились за столом, снэксы распихали по карманам и теперь активно жевали светящуюся тянучку, которая смеялась и лопотала как живая на кантонском диалекте китайского языка.

— Слушайте — это «гэ» нельзя брать в рот. От него моча становится синей, а кака — зеленой.

— Он нам запрещает, — Натик показал на меня пальцем. — Мам так и говорила, что он нам все будет запрещать, потому что он — коммуняка.

«Он»? Да, хорошо хоть не «оно».

— Ладно, пускай надувает щёки, — благодушно отозвался Максик. — Денек потерпим. Да и зеленая кака — круто. Порисуем. Сол Мешигенер на такой живописи миллионы заработал.

— Мешигенер себя как-нибудь отклонирует, а у вас из-за этой дряни собственных детей не будет.

— А оно нам надо? — стал философствовать Макс. — Я такого как Нат не хочу. Наглого и тупого.

— У Макса точно детей не будет, потому что ему нравятся мужчины, — хихихкнул Натик в ответном слове.

У меня испарина поползла по спине.

— Уже? То есть, какие еще мужчины?

— Например, Брэд Питт из «Генерал Паттон: покоритель Берлина».

Немного полегчало.

— Это всё — бред. Никакой Паттон не покорял Берлин, русские его брали, ваш прадед Царегородский Василий в том числе.

— Что никого не интересует, забудь. Теперь Берлин будет брать Брэд Питт, который Паттон, — внушил Макс.

— Ты — отсталый, — контратаковал меня Нат. — Мама говорит, что ты — лузер.

— Почему-то я лузер? У меня, между прочим, работа есть — в мультинационале, понимаешь.

— И сколько ты там работаешь?

— Пятнадцать лет.

— Скоро выгонят, потому что ты не растешь и на твое место претендуют молодые, — умудренно молвил Макс.

Чёрт, нынешние парни в десять лет знают всё то же, что и потёртые дядьки.

— А что ты до того делал, как стал работать на «Pear»? Тебе ведь уже за сорок, в носу волосы седые, которые, кстати, надо стричь машинкой, так по телеку говорят, — Нат посмотрел хитрым глазом.

— Ходил в детсад, тогда такие еще были, в школу, в армию, в институт, некоторых еще бесплатно учили, потом КОТ, то есть «кризис обрушения техносферы», это когда советское наследие совсем состарилось, я всякой всячиной занимался, а затем уже в «Pear» попал.

— Всякой всячиной? — недоверчиво протянул Натик. — Ты о чём, папаша?

— Рэкет, — подсказал Макс. — Наверное и модельными наркотиками приторговывал, от которых человек становится маньяком и про него в Голливуде фильм снимают.

— Значит, наш предок уже не додик какой-нибудь, этим можно и похвастаться, — одобрил Нат.

И тут мое внимание привлек тип, вышедший из подкатившего к заправке сферического «Доджболла». Не вроде бизнесмена, а скорее артист из шоу. Выбеленное лицо, на котором словно наклеенная бородка, аккуратная и кучерявенькая, напоминающая кое-что расположенное у проституток пониже пупа, ярко-красные надутые коллагеном губы, штанцы в обтяжку. Кажется, это тот, который выступал за перенос памятников советским воинам из города на свалку.

Артист подошел к стойке, демонстративно заглянул в декольте одной из развратных дам и что-то там лизнул, вызвав у нее притворное смущение, шлепнул по заднице водилу-прибалта, спровоцировав здоровое ржание у товарищей пострадавшего.

Пялиться на этого чмура не стоило, чтобы не привлечь его внимание, так что я отвернулся.

— Он — прикольный, — протянул Макс.

— Не то, что папа, — поддержал Нат.

Я не удержался и снова обернулся к «прикольному».

Тот угол кафешки, в котором находился шоумэн, словно бы смялся, стал смутным и будто замедленным. Я видел, как артист наклоняется к очередной даме, его рот, вытянувшийся вперед, похож на сардельку, намазанную кетчупом. Однако важнее то, что его живот быстро набухает, там со скоростью звука расцветает мясистый цветок, оттуда еще вырастает побег, червивится; этот червь рывком входит в даму где-то под одеждой. Женщина не реагирует, словно влипла в паутину, а потом сразу меркнет, сереет…

Я вскочил, грохотнув стулом.

— Пошли отсюда.

— Но я еще не доел, — заныл Натик.

— Дожуешь эту гадость в машине.

— Я не хочу в твою пердючую старую машину. Меня там стошнит.

— Ей всего восемь лет. Ребятки, на выход, я потом вам все объясню, — понизив голос, я добавил, — здесь опасный преступник.

— А где, покажи, — еще более оживились дети, — вот этот, что ли? С бородкой, как у тёти на писе?

— Пальцем не тычьте, — рявкнул я. — И вообще, откуда вы знаете, что есть у тёти на писе, безобразники вы этакие?

— Чего обзываешься, нам всё показывали на уроке по сексу, — пояснил Макс, а Нат стал уточнять:

— А этот преступник вроде Джека Потрошителя или круче?

— Ладно, двинулись, неизвестно, что этот клоун отпотрошит, лично мне яйца еще пригодятся, — Макс потянул брата за куртку.

Около выхода я оглянулся. Шоумэн пёрся в нашем направлении и из его живота тянулся цветок. Поскорей вытолкнув сынков на улицу, я закрыл за собой дверь и какое-то время подержал ручку.

Внимание парней, по счастью, отвлек поваливший снег, которого они, может, с рождения не видели — в Питере его ликвидируют еще на облаках, чтоб было «как в Майями», и вниз падает какая-то дрисня. Макс ловил снежинки на язык, а Натик даже начал лепить снежки. Поскорее затолкав их в машину, я двинулся с места, но все равно получил порцию снега за шиворот.

Когда выгреб, вспомнил артиста. И что, опять померещилось? На что спишем? Я мучительно напрягал мозг на эту тему, пока мы ехали по «Ingria road», приличной платной трассе.

Но потом мне стало не до этого: сдох прибор GPS, а заодно замолчало и устройство мобильной связи — эти интракорпоралы встроены мне в верхнюю челюсть. Где съезжать — первый, второй, третий съезд? Ладно рискнем.

Вскоре я оказался на присыпанных снежком выбоинах сельской дороги — вода, то замерзая то оттаивая, разорвала асфальт в клочья, а чинить некому, в ближайшем сельсовете только призрак отца Гамлета в шапке-ушанке. Надо возвращаться на трассу, а тут вдруг заглох мотор. Я попробовать вызвать ремонтную службу — мобильный по-прежнему молчал, хотя сетевой доступ имелся. После третьего звонка через височную кость в среднее ухо влетело подлое сообщение: «В нерабочее время активность номера ограничена». Блин, это что работодатель мне пакостит? Он, вообще-то, может. Ходят упорные слухи, что перед тем как уволить, «Pear» старательно издевается над обреченным — если успешно доведет до самоубийства, то не надо выплачивать выходное пособие. Ладно об этом потом. Включаю шестое чувство и чую, что от места назначения недалеко — только насколько?

И тут появляется автобус, у которого к лобовому стеклу приклеена надпись «Курново». А я точно помню — отель возле населенного пункта с таким вот названием.

— Парни, хвать сумки и побежали.

Мы сразу оказались то ли в «третьем», то ли «четвертом мире», который, отдав все более-менее ценное «золотому миллиарду» и «белым зонам», теперь обязан был вымереть. Автобусу натикало не менее пятидесяти, а швыряло его так на выбоинах, что было удивительно, как еще не разъехались в разные стороны его ветхие колеса и морщинистые кресла. Внутри сидело несколько женщин лет за семьдесят, не знавших, что ботулиновый токсин увеличивает красоту, что ягодицам нужны коллагеновые каркасы, почём биомеханические вкладки в бюст. Натик сразу стал зажимать нос, а Максик не менее демонстративно жмурить глаза. Вокруг были те, кто не годился в «сертифицированные европейцы», да и их сыновья вряд ли годились, если еще не спились и не встретились с истребительными командами салафитов, которые уже прошлись по этим краям под видом «сборщиков вторсырья». Встреча одного с бутылкой против трех-четырех с ножами обычно заканчивалась новой могилой на сельском кладбище.

— Да тут неплохо в стрелялку поиграть, — оценил Натик, глядя на попутчиков и неказистые домики вдоль дороги. — Эй, Макс, помнишь, «Call of duty-10», там как раз действие происходило в русских деревнях — надо было красных партизан покрошить.

— Я на этот «кал» месяц убил. Партизаны совсем лузеры были, но потом набежали еще какие-то лешие со звездами на фуражками и шерстью на загривке, вот те резвые оказались.

Я не выдержал:

— Один из ваших прадедов был, между прочим, красным партизаном и не лузером — оккупантов нащелкал порядочно.

— Да ладно, что ты всё заедаешься, как крейзанутый, — изрек философ Макс. — Такие теперь правила игры, против потока не попрешь, только жизнь себе испортишь и станешь как эти бабки.

— Точно, наш предок любит писать против ветра, — подтвердил Нат.

— Бабушка, вы тут отеля, то есть… дома отдыха не видели? — спросил я ближайшую старушку, скорее, чтобы отвлечь ее внимание от паясничающих мальчишек.

— Какого-такого шмотеля? — недовольно отозвалась старушка.

— Был тут, Петровна, в советское еще время, — подключилась другая бабуля. — Но его лет двадцать как закрыли.

— Как закрыли?

— Полстраны закрыли, потому что она невыгодная, так чего тут удивляться. Да вот он, — крючковатый старческий палец показывал на несколько заснеженных построек рядом с леском.

— А вот и не закрыли, — вмешалась совсем крохотная бабулька, которую я сперва вовсе не заметил. — Я вчерась ехала за хлебом, только с ранья, видела, что туда от дороги какие-то фигуры шли, вроде как с хвостами.

— И что, выходим? — к нам обернулся старичок-водитель с лицом как печеное яблоко.

— А вы когда обратно поедете?

— Завтра утречком. Если что, до Курново по дороге пять камэ, и пёхом осилить можно, только лучше не в темное время. Всякое здесь бывает — на исламиста, то есть салафиста можно напороться. Едва завидишь мужчину с большой железной банкой — они туда вырезанные органы складывают — сразу беги.

«Фигуры с хвостами» и салафиты с сосудами Дьюара не очень вдохновляли, но я все-таки решился.

— Ладно, парни, выходим.

Мы покинули автобус и я сразу пожалел. Полкилометра до отеля, о котором никто ничего толком не знает. Если я что-то перепутал, еще полкилометра обратно — да по снежку; снегопад был недавно, и дорожку, похоже, никто не расчищал. Потом еще ползти в Курново. Может, конечно, какая-нибудь проходящая фура и подбросит. А может и нет. Да там ночлег искать. Парней простужу, экс-жена убьет — затолкнув мне в рот индонезийский самораздувающийся имплант для ягодиц, лишит права с детишками видеться. Про встречу с салафитами лучше и не думать.

Даже Максику стало жалко моего грустного вида.

— Эй, чего остолбенел, сопли текут, а ты не смахиваешь. Да пошли и особо не переживай. Мы ж спортсмены, в смысле в спортивные-то игры тоже играем: оркский волейбол с отрубленной головой например.

Ребятам вроде и понравилось по снежку бегать, только вот солнце отбрасывало все более длинные тени от сугробов. Минут за пятнадцать дотопали. Вблизи вид у двух корпусов был вполне, их явно модернизировали: окна из поляризованного стекла, стены покрыты микросхемным пластиком переменной цветности — сейчас оттенок у них бирюзовый, крыша из какого-то материала, напоминающего, пожалуй, фольгу. Странно правда, что нет расчищенного подъездного пути.

— Может, передохнем? — предложил Нат.

— Отдохнешь, а потом примороженные яйца от сугроба отскабливай, — критикнул как обычно Макс.

Любит он у меня сочные образы.

— Похоже, парни, мы просто не с того края подошли и вообще не по той дороге ехали, вход с другой стороны.

— От тебя никто другого и не ожидал, — подмигнул Натик.

Мы стали обходить здание — занятие довольно утомительное по глубокому снегу. Неожиданно перед нами оказалась дверь. Черный вход? Надо попробовать — это все же лучше, чем тащиться через сугробы.

Я дернул ручку. Уф, открылось. Наконец повезло.

Мы прошли через что-то напоминающее пищеблок. Никелированные поверхности, экраны и индикаторы, кок-манипуляторы, дотягивающиеся до каждой полки в холодильнике и до любой конфорки на плите, полная автоматизация. Вышли в пустой холл. Уютненько, тропические растения, гелиевая инсталляция — «река, текущая вверх» а-ля художник Эсхер, робоптички поют, вот и главный вход виден. И опять никого… Да чего удивительного, современные отели обходятся без ресепшн, а постояльцы где-нибудь рассредоточились.

— А я, кстати, голоса слышал, — сказал Натик.

— Это у тебя тянучка в брюхе разговаривает, — не согласился Макс.

Ладно, сперва в апартаменты. Номер-то я знаю.

Лифт, похожий на вазу богемского стекла, поднял нас по прозрачной шахте на третий этаж. Мы пошли по модно извилистому коридору с обоями «под пещеру».

Вот и дверь — материал (программируемый наноплант) придает ей вид каменной плиты; табличка «66» будто из позеленевшей бронзы. На экранчике замка появилась надпись «введите код, который был указан в приглашении и приложите любой палец к сканирующей поверхности». Память у меня работает когда хорошо, а когда и не очень — но тот код я запомнил, потому что он очень напоминал номер школы, в которой я учился. Ввёл — сезам и открылся.

Этот номер был подготовлен к приезду гостей. Внутри, по счастью, никакого пещерного дизайна, еще нам наноплантовой паутины не хватало.

Одна большая кровать, две маленькие, установленные на одной хромированной опоре и заправленные.

Кондиционер фурычил, поддерживая температуру и влажность, в плоском холодильничке — ледяные напитки, даже пол в ванной — теплый. Спрятанный где-то рум-компьютер приконнектился ко мне, когда я еще шарил по стене в поисках включателя света и теперь накладывал виртуальные окна на место реальных. Сплошные пальмы плюс голубое море.

— Пальмы с морем — убрать к чертям, доложить о наличии других постояльцев, — скомандовал я рум-компьютеру, но тот был туп как морская свинка. Для получения сведений о «других постояльцах» надо было иметь административный доступ.

— А если тут больше никого нет, мы, что, будем ночевать одни в огромном заброшенном домище? — засомневался Натик.

— Уж призраки тут наверняка имеются, — охотно откликнулся Макс. — Привидения придут познакомиться, полтергейсты явятся — яйца покрутить.

Всё стабильно, он в своем тинейджерском репертуаре, хотя ему и двенадцати нет.

— Скорее, придут медведи и спросят, кто спал на моей кроватке и кто лопал из моей миски, — Нат вдруг вспомнил сказку, которую я ему рассказывал, когда ему было года три.

— Если даже в отеле никого нет, то переночуем здесь и свалим завтра поутру, — решительно рёк я. — Пакет еды я взял, на раз-полтора хватит. Кстати, в холле имеются автоматы по продаже всякой съестной всячины, но ее лучше не набирать, потому что это химические говны в разных пропорциях. Есть там и более-менее сносный кофе — это, правда, только для меня.

— Ой, кофем напугал, да мы энерджайзеры хлещем, так что дым из ушей прет, — Натик выдул иронический жвачный пузырь изо рта.

Легким надавлением на сенсорную серединку мы приказали потеплеть трем гамбургерам-самогреям. Потом Натик стал скакать с кровати на кровать, лупя виртуальной дубиной по виртуальным башкам неандертальцев, заставляя и меня инстинктивно спускать голову на этаж ниже, а Максик углубился в космическую стрелялку и всё просил не заслонять звезды. На прогулку я их решил пока не гнать, успеют еще нагуляться.

А вот мне, похоже, надо прошвырнуться.

Я велел своим пацанам никому не открывать, пока не услышат мой голос за дверью: «ваша папа пришла, молочка принесла» — и выдвинулся в коридор. Cпустился в холл, выпил там чашечку кофе. Подозрительным образом не сработали ни дебитная ни кредитная карты, имплантированные в мой большой палец — версия о мести работодателя получила весомое подтверждение; хорошо, что автомат мелочь принял. Хватило и на бутылку дэнс-колы — дерьмецо, но ребятам нравится, потому что вначале в виде шариков пляшет в стакане, а уже потом с великим треском превращается в жидкость.

Что-то зашептало из-за бамбуковых зарослей, никак особа женского пола? Я раздвинул бамбук и меня ослепила световая вспышка. Рекламный чип-транспондер проанализировал кровь, текущую через сосуды сетчатки моего глаза и обнаружил в ней маркеры, которые свидетельствовали о длительном отсутствии интимных контактов с женщиной. В руки упала упаковка с «сюрреально-сексуальной куклой Долли Орал для взрослых», которая тут же заворковала: «Надуй меня и ты не пожалеешь».

Поскорее отшвырнул ее, чтобы не успела приклеиться и узнать номер моего счета, ну и рванул от греха подальше на этаж вверх. И опять в коридоре ни души. Панели освещения включались вместе с тем, как я подходил к очередной, а предыдущая гасла. Может быть, в имейле указана другая дата — и корпоратив только через неделю?

Однако я стал натыкаться на явные указания того, что в отеле водится живность человеческого размера. По крайней мере, недавно водилась.

Один номер оказался с приоткрытой дверью, откуда доносилось пение попугаев, если так можно выразиться. Внутри работали телевизионные обои, показывая красоты южных островов, «манящие берега Манилы». Это тот «лучший мир», куда после выхода на заслуженный отдых попадает «сертифицированный европеец»; лишь там пенсионных накоплений хватит, чтобы дожить до естественного конца, используя дешевую местную обслугу. На полу лежал чемодан, на кровати вещи, если точнее штучки-дрючки для участия в костюмированном бале готического стиля. Вот квазиживая маска вервольфа — зло морщится нос и уши шевелятся, вот биомеханические челюсти вампира, скалятся так натурально, что у меня кожу на загривке начинает покалывать. На столе вибрирует, заряжаясь от розетки, весьма шаловливый фаллоиммитатор с тремя степенями свободы и управляющим чипом, «gay edition» повышенной мощности, это уже для применения после «готики».

Еще в паре номеров работали то ли телевизоры, то ли плейеры — судя по звуку — но внутри никого не было, по крайней мере никто мне не открыл.

Я добрался до небольшого бара на втором этаже. Мигали индикаторы кофейного аппарата, играл ненавязчивый «амбиент», похожий на жужжание мух в сельском туалете. На половине столиков стояла неубранная и как будто недавно использованная посуда, на стаканах — оттиски напомаженных губ. Работала вентиляция, но в воздухе еще оставались следы табачного дыма, травки и синтетического нейроакселератора «никоти-плюс», — чтобы дрыгать ногами до утра.

За баром я вышел на многоуровневую парковку, которая занимала левое крыло корпуса — тут было полно авто.

До меня наконец дошло. Все ж наверняка на мероприятии. Никто не посмел увильнуть, никто не захотел показаться «врагом демократии». Значит, надо искать зал для сборищ. Наверняка там проводится благотворительный аукцион в пользу детей Конго, где малолетки за доллар в день добывают редкоземельные металлы, которые используются в миллиардах гаджетов «Пира», приносящих прибыли на сотни миллиардов. Соберут на аукционе сто долларов и полчаса будут корчить из себя благодетелей, еще и электронная копия Килла Дейтса пришлет с того света поздравительный имейл. А тем временем «Pear» перечислит сто миллионов бандитской «группировке пастора Нкунды», чтобы контролировать конголезские копи и превращать этих самых детишек в рабов — в шею им вживляются интракорпоралы нашей фирмы с токсиновым зарядом, чтобы не вздумали сколоть… Только через час-полтора корпоративное действо плавно перейдет в разгул и сатиры с нимфами, стуча копытами и фыркая от похоти, распределятся по номерам и барам. Конференц-зала в этом корпусе явно нет, значит надо перейти в следующий.

Кажется, на переход можно было попасть с третьего этажа.

Зайти сперва к своим, проведать? Или сразу топать в другой корпус? Ладно, сразу в другой.

Переход оказался затемнен, лишь где-то в конце его мигала багровая панель. И сенсоры не реагировали на мое появление радостной иллюминацией. Впервые мне стало совсем неуютно. Где-то ж полно народу — выпивон, веселье, а мне почему-то жутко. И еще такое ощущение, что рядом кто-то есть, чувствуется то ли колебание воздуха, то ли какое-то натяжение пространства.

Вдруг по переходу пронесся крик. Елки, да это ж кто-то из моих верещит. Я рванулся назад, по переходу и коридору, а мое сердце пыталось выпрыгнуть и побежать впереди меня. Дверь с табличкой «66» — ввел трясущимся руками код, приложил палец… Давай же, гадина, быстрей. Я влетел в номер.

Какое-то существо, массивное, мутное, похожее на грушу, пыталось стащить Макса со шкафчика.

Мне повезло. Не оцепенел, напротив, меня словно подхватила и швырнула вперед волна — я даже заметил ее по искажению интерьера. Пространство на секунду утончилось и я словно прорвал пленку. Или, может, оболочку. И существо полностью «прояснилось». Сквозь прозрачную кожу были видны куст кровеносных сосудов, веревки сухожилий, розовое пятно мозга, какая-то сеть, обвивающая смутные внутренние органы, она еще и шевелилась; на животе — непонятные пластины. Я швырнул в существо попавшийся под руку бачок для мусора. И промахнулся. Существо обернулось или просто «повернуло» личину ко мне. Ну и тварь.

Я догадался, сейчас оно попробует меня нейтрализовать. И обрушил ему бутылку на макушку. Бутылка раскололась, существо рухнуло, по его голове и спине запрыгали шарики дэнс-колы, но сквозь этот танец я заметил как ко мне юркнул змеевидный отросток. Успел сплюснуть его ботинком — а потом бил-колотил тварь стулом… Пока она не перестала хрипеть и шипеть. Вроде готова, но сеть внутри ее продолжает расползаться, нити будто тянутся из какой-то точки, находящейся за пределами этой чудовищной туши.

Я подошел к Максу. Выдохнул, постарался придать своему голосу спокойствие — получилось плохо.

— Ладно уж слезай.

— А где оно?

И тут я понял, что знаю монстра — если убрать прозрачность, это менеджер из HR-отдела, который вызывал меня на собеседование по поводу падения моей прибыльности, допытывался почему я не стремлюсь к продолжению карьеры, даже спрашивал, когда я в последний раз покупал что-то крупное в «Икее», увольнением пугал. Тогда я узнал, что у него есть «муженек», вот и «маленького» усыновили и, вообще, они «социально ответственные», в отличие от меня.

Елки, такую важную персону грохнул. Мне ж теперь до скончания века в тюряге гнить — суд конечно же решит, что господин такой-то просто зашел пообщаться с детишками, которых очень любит, а голым был, потому что у него свобода выбора в ношении и неношении одежды. Я резко обернулся, чтобы пару раз пнуть проклятый трупак. Но важной персоны на полу не было. Только значок остался: I love lovers in New York и какая-то слизь.

И тут до меня дошло…

— А где Натик? — заорал я.

Еще секунду и сердце бы у меня разорвалось, но тут я заметил, что холодильник трясется, да еще испускает какие-то звуки. Рванулся, открыл. Нат был там.

Я поспешно вытащил его наружу, обрушив полочку с йогуртами.

— А где этот урод? — спросил он, пытаясь побороть дрожь.

— Папка его — того. Типа уделал. Покачественнее, чем в Call of Duty, бутылкой колы, — гордо поведал Макс и щелкнул языком. — А у тебя теперь кличка «йогурт».

— Тихо, — я проверил санузел, заглянул под кровати.

Какие-то шумы явно доносились из коридора. Я открыл дверь наружу и сразу захлопнул. Эти твари были в коридоре. Пять или шесть штук. Что там за секунду рассмотришь, если они к тому же такие смутные плохо различимые. Но один из них явно тащил ногу. Голую ногу. Оторванную у какой-то женщины.

Я несколькими глубокими вздохами попытался унять сердцебиение. Надо тикать.

— Парни, одевайтесь, куртки, ботинки, всё как положено.

Я выглянул в окно. Третий этаж, но высокий — из-за холла на первом этаже. Прыгать — кости переломать можно и позвонки потерять. Веревку связать? На окнах штор нет, только жалюзи. На кроватях, как это теперь принято, одноразовые пододеяльники, наволочки и простыни. Дешево производимые и легко утилизуемые. Я дернул за край простыни — в момент расползлась. Ладно, будем выходить через дверь — лестница недалеко, в двух шагах — скатимся вниз и через холл к выходным дверям.

Так, какое у меня есть оружие? У кровати можно открутить ножку — получается стальная тридцатисантиметровая дубинка, назовем ее палицей, можно ее даже засунуть за ремень, чтобы не слишком заметно было. «Швабра где?» — крикнул я рум-компьютеру. Она нашлась в маленькой подсобке за едва заметной дверкой. Хорошо, что в любую поездку я беру с собой складной нож с фиксатором — привычка с юных лет: булочку порезать, от хулиганов отмахаться. Рукоятка у швабры хоть не деревянная, но из твердого пластика — сейчас заточим. Вроде острия получилось. Назовем изделие копьем.

— Ух ты, — похвалил Натик. — Да ты настоящий красный партизан. — Только бороды не хватает. И зубов кривых.

— Слушайте меня внимательно. Сейчас мы выходим из комнаты и чешем к лестнице. Оба держитесь за мой ремень. Ни на секунду не отпускайте. Только, когда выйдем из здания, можно не держаться. Но тогда надо бежать изо всех сил. Не отставая от меня ни на шаг. Даже если я упал, вам дуть вперед. Через двести-триста, максимум пятьсот метров будет трасса, параллельной той, по которой мы приехали. Там орать, голосовать, кричать «полиция». Если никого нет, то поворачивать налево и топать пять километров до посёлка. Усекли?

— Может, ты это… — засомневался Натик.

— Преувеличиваешь, перебарщиваешь, — подсказал Макс. — Да, был тут один типа монстр, но это так, случайность. Похоже, просто обдолбанный пидор сходил на party, наглотался какой-то параши, обосрался, разделся — и потерял… как его, человеческий облик.

— Это не-слу-чайность. Цепляйтесь, выходим на счет раз-два-три.

Кто-то маячил в одном конце коридора. За секунду мы добрались до лестницы в противоположном конце и понеслись вниз. Второй этаж, первый. За дверью холл. Оттуда донесся крик, на высокой истерической ноте, но сильно приглушенный. Я приоткрыл дверь. По холлу носилось несколько женщин — похоже, они приехали недавно. Не из нашей конторы точно. Это ж девы «по вызову», иначе говоря сотрудницы эскортной фирмы в соответствующей униформе. Короткие юбчонки, фотонические татуировки на голых ногах — светящиеся извививающиеся змейки указывают, в каком направлении надо стремиться клиенту.

Внезапно перед одной из них возникла смутная тварь — тьма, впрочем, быстро развеялась. Да это ж наш PR-менеджер; извините, я его по размерам задницы узнал. Это он заставлял нас при любом разговоре, пусть с собственной бабушкой, упоминать о достоинствах гаджетов Pear. Для того нам и внедрили в зуб мудрости звукозаписывающий интрокорпорал с выходом на мобильник, встроенный в верхнюю челюсть…

Женщина кричит, видно по распахнувшемуся рту, но не очень слышно из-за звукопоглотителей.

Ага, ясно отчего. У твари на животе раскрылся огромный цветок, его мясистые лепестки охватили дамочку и приклеили. Помогая руками, PR-менеджер стал быстро запихивать женщину внутрь.

Несколько секунд и все. Специалистка по легкому поведению исчезла в животе у твари, я даже не успел заметить как. В руках у PR-менеджера остались женские туфли, которые он с явным возмущением швырнул в тропические кусты. Затем тварь, поддерживая живот, зашла за фикус и тоже пропала.

И вдруг дамочка возникла снова, вернее выползла из-за того самого фикуса, встала, немного покачиваясь, на ноги. За кадром остался стриптиз — теперь она была без одежды. Откровенное «ню». Нет, никакой эротикой тут и не пахло. Я бы ей предпочел десять баб — забойщиц с мясокомбината, одетых в полный комплект химзащиты. Ее кожные покровы были полупрозрачны, напоминая дымку, а внутренние органы отливали металлом. Кровеносные сосуды выглядели вьющимся растением, мозг казался чем-то вроде пуддинга, кости напоминали проволочные конструкции, а глаза представали пунцовыми ягодами на стебельках. Какое-то время она выглядела как труп, обработанный обесцвечивающими химикатами для некрофильской выставки, но затем грудная клетка ее колыхнулась и поднялись полупрозрачные веки.

Она подошла к своей подружке, напрасно рвущей наружнюю дверь — очевидно запертую.

Рот обесцвеченной женщины округлился в трубочку, выдвинулся вперед. У подружки, косившей на монстра обезумевший лиловый глаз, лопнула кожа на затылке и трубочка стала втягивать вылетающую оттуда красную жижу. Потом обесцвеченная распахнула и выдвинула вперед цветок брюшных челюстей. Острый пестик вошел подружке в спину и, после того, как порвалась кофточка, было видно, что он обвил ее позвоночник. С какого-то момента жертва перестала сопротивляться, хотя из нее по ходу дела вытащили пучок кишок. Но завершилось всё быстро — обесцвеченной удалось «упаковать» и за миг втянуть подружку полностью…

Я поймал себя на мысли, что вообще-то улепетывать надо, а я тут стою и пялюсь как в кино — но, с другой стороны, такое мало кому удавалось увидеть и вообще надо побольше разузнать о противнике…

Еще одна дамочка побежала через холл — в направлении приоткрытой мной двери. За секунду до того, как я собирался выскочить ей навстречу, позади нее возникло какое-то искажение. Я бы назвал его тенью, оторванной от поверхности. Тень словно приклеилась к женщине, затем как будто вспыхнула, только без света. Этакая вспышка тьмы. И дамочка была втянута в никуда. Из ниоткуда вылетели обратно одежда и две туфли на кошмарно-модных каблуках из металлопластика, утончающихся посредине до ширины незаметной ниточки, а затем снова расширяющихся до размеров копыта.

Каблуки были интересные, но мне сразу стало не до них: искажение, затемняясь, двигалось к нам.

Сил на переживания у меня уже не было. А без переживаний мозг, надо сказать, заработал четче.

Здесь драться — шансов никаких. Возвращаться обратно в номер — плохое решение. Но осенило: парковка! Попробовать добраться до нее и … угнать автомобиль.

— Так, парни, даём задний ход и очень быстро.

Тварь внезапно оказалась рядом, как будто поднявшись на истекающих из нее водах, зависла надо мной, а сыновья судорожно вцепились в меня.

— Спокойнее. Не хватайтесь за меня. Я его задержу, а вы бегите вверх по лестнице…

Я успел увидеть, как Нат с Максом чешут по лестнице. Затем весь обзор перекрыла эта тварь, ее живот распахнулся и выросший оттуда «цветок», разворачивая челюсти, надвинулся на меня.

Мелькнуло проблеском одно воспоминание времен службы. Я стою около стены, а надо мной в темном проеме окна возвышается «дух» — сейчас навалится. А ведь тогда успел отреагировать.

Меня что-то подтолкнуло — я заметил, что это была глянцево-черная волна, на мгновение исказившая окружающее пространство. Тварь словно растянулась и обрела прозрачность. Передо мной повис набор органов: сплетенные сосуды, мышцы, сухожилия, нервные волокна, которые увенчивались оранжевым суфле мозга; огромные брюшные челюсти, напоминающие цветок.

Я проскользнул под лепестками хищного «цветка», когда эта хавалка стала разворачиваться ко мне, шибанул ее ногами и, приподнявшись, влепил по мозговому суфле своей импровизированной палицей. Наверное крепко. Мозги разлетелись по полу. Личина у издохшей твари была смутной, пропускающей багровое зарево, но я ее узнал — менеджер из нашего отдела. Тот, который предложил распылять нейроинтерфейсы, насыщенные рекламным контентом, прямо в атмосфере — в дисперсном виде, законом же не запрещено, а потребитель — надышался, увидел во сне интракорпорал фирмы «Pear» и утром побежал покупать…

Догнал своих парней уже на первом этаже — они сперва припустили от меня со страха, да еше на своих роликовых ботинках с «кардинально редуцированным, благодаря наноподшипникам, трением качения», потом требовали пароль назвать. Сошлись на слове «Мадам», это у нас так именовалась когда-то морская свинка.

Успели добраться до середины коридора, когда я почувствовал — те рядом. Шепнул Нату и Максу: «Быстро к стойке бара, спрячтесь за ней». Потом уловил искажение света.

Двое вышли из «пузыря», выгнувшего стену. Оттолкнувшись от батареи, я подпрыгнул и ударил первого своим копьем — продырявил ему грудную клетку, перекатился через него и кое-как увернулся от другого. Его брюшные челюсти оттяпали шматок от моей куртки, но и я впаял ему по черепу стальным ломом. Потом еще разок. Воздух вокруг меня пронзило хрустальными нитями, на них как цветы, садились сгустки крови. Нити оплетали мою кожу, внутренние органы, мозг, я видел их, чувствовал их пульсации — они сковывали, стесняли меня, сдавливали. А по нитям ко мне скользил еще один враг. Или друг? Лицо у него как у любителя музыки, слушающего Лунную сонату в исполнении любимого исполнителя. Изрядно растекшаяся сладкая улыбка. «Маска, я тебя знаю», это ведь директор по нейро-лингвистической рекламе, автор книги обязательной к прочтению для всех сотрудников «Pear» — о том, как внушать потребности. В нижней части его живота спешно вырастал цветок на длинном стебле, из которого выползал змеевидный пестик. По-моему он еще шептал: «Ты же хочешь стать одним из нас».

Все было очень серьезно, я почти сдался и попросил у того, кто дает надежду, позаботиться о моих детях…

И тут сквозь потончавший мир… я увидел океан, да еще непростой.

Глянцево-черные волны катились во всех направления, вверх, вниз, проникая друг сквозь друга, превращаясь в водовороты и вихри, которые уходили к далекому молчаливому небу и в неведомые глубины, где как будто ворочалось могучее бесконечное тело.

И каждый поток мог рассыпаться в бесконечность хрустальных точек и линий, поблескивающих от напряжения.

Мои кожа и мышцы вибрировали, откликаясь океану, вихрь пронесся по аркаде позвоночника и поджег туманность мозга, а подошедшая волна вырвала мое тело из клейкой сети. Теперь уже директор по НЛР стал медленным, словно потонул в вязкой жидкости.

Я, нырнув на пол, влепил каблуками ему под колени, его тело пролетело надо мной, щелкнув цветком челюстных пластин. Приподнявшись, ухватил директора за запястье, так, что мгновением спустя его цапкая длинная кисть оказалась вывернута за спину. Теперь я видел «друга» кустом кровеносных сосудов, который венчало аметистовое пятно мозга. Были там и органы, которых не должно быть у человека — белесая сетчатая структура, что расползалась от позвоночника, оплетая весь организм, особенно плотным коконом — сердце и желудок. В районе живота хорошо проглядывалось твердое образование из трех створок; это брюшные челюсти — вид сзади. Удерживая его запястье правой рукой, я ударил левой — ножом в узел сетчатой структуры, находящийся за этими «створками». Потом еще повернул лезвие и рукояткой предотвратил разворот челюстей.

Хруст, стеклянный звон падающих и разбивающихся нитей. Директор чуть посерел и улегся.

Я отвернулся от опрокинувшегося противника — вроде больше не опасен — и засадил свое копье в еще одного «сертифицированного европейца». Бил в тот самый узел — но уже пытаясь достать его спереди, через раскрытые брюшные челюсти. Гад застыл, словно прилипнув к стене — кровь и слизь капали с челюстных пластин. Я и этого узнал, кстати, — Дамарский из отдела «контента», тот, кто программирует убеждения через секретные интракорпоралы, подсовываемые клиенту вместе с оплаченным гаджетом. На ночь клиент получает «ужастик» про царистско-коммунистическую Рашу — в виде полусна-полуяви со страшными рожами; утром, при пробуждении, «радостик», идиллию, это уже про Запад — скачут плечистые ковбои по необозримым прериям, гоня тучные стада, а их встречают герлфренды в коротких джинсовых юбочках.

Я вовремя прижался к полу и ударил снизу ножом того, кто выпрыгнул из ничего. Знакомый специалист по маркетингу проехал по лезвию, впилился в пол, скользнул еще на несколько метров. Из его рваной раны лезли какие-то трубки и щупальцы, что-то белесое червивилось, но я понял — этот уже не опасен. В коридоре сделалось тихо.