Черный Волк, Белый Ворон

Глава 4.

Белобог. Воплощение света, добра и справедливости. Бог солнечных лучей, чистоты и честности. Он поддерживает порядок в мире, защищает людей и наказывает тех, кто совершает злодеяния. Для этого Белобог избирает Белых Воронов. Их руками он хранит людей от зла, от Чернобога, от нечисти. Люди приносят Белобогу дары, восхваляют его, воспевают в песнях. В честь Белобога устраивают празднества, поют песни, украшают дома белым цветом и символами солнца.

Неизвестный о Боге света и добра

***

– Усерднее, девочка! Так во век корень не растолчешь, а нам сок его нужен, – ворчит старуха, заглядывая Ведеславе через плечо. Она старается. Пальцы с силой смыкаются вокруг песта, в который раз надавливая на твердый корень. Пест с шорохом скользит внутри ступы, и Веда давит сильнее. Корень наконец-то трескается, отдавая свой сок. – Слава Моране! Двенадцать лет отроду, а силушек не так и много. А могла бы ведь в поле работать! – никак не унимается бабка, но девочка знает, это напускное. Бабушка хочет, чтобы ее не обижали, да снадобья всякие она могла готовить сама.

– У кого кости ломит, бабушка? Для кого мазь делаем? – интересуется Ведеслава, добавляя к соку корня мяту и бессмертник. К ним много людей заходит, и со многими девочка знакома. Ей всегда приветливо улыбаются. Женщины иногда приносят гостинцы, шьют платья. Мужчины деревянные игрушки дарят. Веда никогда в них не играла, не до этого было, но они украшают ее небольшую комнату на втором этаже.

– У меня и ломит! – усмехается старуха, подавая девочке бутылек с маслом. – Не поторопишься, так ходить вовсе перестану. Будешь знать, как одной за травами отправляться!

Ведеслава громко и заразительно смеется, глядя на серьезное лицо своей бабушки. Радамира, именно так ее зовут, с презрением смотрит на любого, кто попросту жалуется на свою жизнь и здоровье. Сама же она вспоминает о преклонных годах лишь когда видит в этом выгоду.

За окном их большого дома в лесу раннее утро. Веда и Рада всегда встают за час до рассвета. Бабушка говорит, что травы лучше собирать ночью, когда они напитываются лунным светом, или ранним утром, пока лучи солнца не слишком губительны. Вот девочка и привыкла гулять по темному лесу и всякого зверя не боится. Таскает из дома хлеб для леших да морковь, если оленя повстречает. А она уже встречала, и не раз.

– Ох, не успею я подготовить тебя, Веда, – качает головой Радамира, когда внучка ловко снимает бурлящую, загустевшую мазь с огня, не переставая помешивать, чтобы не подгорела. – Знаешь ты много и умеешь немало, но недостаточно. Чует мое сердце – недостаточно.

Ведеслава отрывается от приготовлений, глядя в голубые глаза бабушки, не утратившие с годами свой цвет и яркость. Все вокруг них заставлено банками и склянками, деревянными коробками с вырезанными на крышке изогнутыми символами, будто плоский жук с дюжиной кривых лапок. В воздухе всегда пахнет необычно: травами, корнями и цветами, чью пыльцу Радамира бережно стряхивает в наперстки на будущее.

Раньше Веда только и делала, что чихала. Терла до красна нос тыльной стороной ладони, шмыгала через раз. Была вынуждена смотреть на все через слезящуюся пелену перед глазами.

Но со временем Веда привыкла не только к ворчливой, хмурой старухе рядом, но и к запаху. Он перестал ей казаться таким едким, больше не щекотал нос и не царапал глаза. Сейчас Веда вдыхала его полной грудью, могла быстро сказать, чем пахнет, нет ли ядовитых примесей, свежая ли была трава.

Дом Радамиры стоял посреди густого леса, но каждый знал, что путь к нему неопасен. Большой, в три этажа, с резными ставнями, выкрашенными белым, черным и красным. Веда всегда удивлялась, зачем старушке, живущей в лесу одной, а относительно с недавних пор с внучкой такие хоромы. Рада только лицо кривила, да пальцем грозила в ответ на детское любопытство.

– Свет люблю и простор. Так бы толкались с тобой на одном этаже, да банки рукавами сбивали, – иногда отвечала она.

Ведеслава согласно кивала. Жаловаться ей было не на что. Комната ее светлая и чистая, кровать мягкая, подушка большая и удобная, а одеяло теплое. Она помнила, как засыпала почти на голом полу в отцовском доме, укрываясь дырявой простыней. Первое время девочка скучала по отцу, но сейчас эта тоска настолько притупилась, а воспоминания о нем растворились между новыми знаниями и событиями, что Веда уже и позабыла, как выглядело его лицо. Возможно, сейчас она даже не узнала бы его, как и он ее.

– К чему подготовить, бабушка? – любопытно, но с небольшой опаской спрашивает девочка. Она не страшится перемен, их в ее жизни было достаточно, но все же терять то, что у нее сейчас имеется, очень не хочется.

– К жизни, Ведеслава, к жизни. Она очень жестока, девочка, и я не хочу, чтобы трудности сломили тебя. Никогда не опускай голову и не отводи глаза. Прямых, непокорных взглядов боятся не меньше острого клинка, – странно тянет Радамира, внимательно осматривая внучку, чьи пальцы нервно сжимают миску с мазью. – Ну, полно тебе, Веда. Рано лоб морщить начинаешь, красоту свою портишь. Идем на воздух, подарок там для тебя.

Зеленые глаза в мгновение расширились, стали ярче, озорнее. Девочка опустила миску на стол с такой силой, что содержимое жалобно затрепетало. Бабушка не успела и слова вымолвить, как Веда уже распахнула дверь, вылетая наружу.

Холодный утренний воздух ударил в лицо, щипая щеки, легкие в предвкушении сжались.

Перед домом, вокруг которого не было даже самого маленького заборчика, в прозрачных лучах солнца стояла черная кобыла. Молодая, непокорная, в точности как Ведеслава.

– Довольно тебе спину моего коня обсиживать. Большая уже, свой нужен, – усмехается Радамира, глядя на восторженную девочку.

Она бросается к лошади, гладит руками морду, бархатный, мягкий нос, путается пальцами в черной, гладкой гриве, хлопает ладонью по боку.

– Где ты ее нашла? – на выдохе спрашивает Веда. – Она невероятная! Спасибо!

Девочка с трудом отрывается от кобылы и побегает к бабушке. Обхватывает ее руками, сжимая и благодаря. Ответные объятия Рады более скупые, она еле дотрагивается до спины девушки, но все же делает это с эмоциями.

– Где нашла, там уже и нет. Остальное неважно. Хранить тебя будет Весна, оберегать, как оберегает меня Серогрив. Всегда верь ей, она знает дорогу лучше всякого, – вновь улыбается старуха своей скупой улыбкой и хлопает в ладоши.

Послышалось ржание, Весна вскинула голову, готовясь встретить незнакомца. Из-за дома выбежал огромный белый конь с серой гривой, грациозно перебирал ногами, отстукивая копытами по слегка влажной земле.

С утробным ржанием подбежал к Весне, приветствуя ее в своем доме. Веда с замиранием смотрела, боясь что Серогрив может не принять ее кобылу, но уже через несколько минут они мирно щипали свежую траву вдвоём.

– Работать пора, Веда. Мазь нашу в деревне ближней ждут, привезти им обещала, – говорит Рада, видя задорный блеск в зеленых глазах. – Седлай Весну, и поехали. Коль быстро справимся, еще и на Купальницу останемся. Слыхала, Ярмарка там будет, многие туда приедут. Глядишь, и жениха себе найдешь, – смеется старуха, знает она, что подобные разговоры не нравятся ее внучке, да и рано еще до замужества.

Ведеслава лишь фыркнула, отпихивая Серогрива от Весны, и повела кобылу к небольшому зданию рядом с домом, которое используют как конюшню. Только Серогрив там только отдыхает или от непогоды прячется, а ходит всегда свободно, не теряется. Через полчаса они уже скачут по лесной тропинке.

Веда, не сдерживая радости, несется впереди, подбадриваемая довольным ржанием Весны. Своевольная кобыла легко перепрыгивает через стволы поваленных деревьев, не пугается хлестких веток и шорохов леса. Позади неторопливо скачет Радамира верхом на Серогриве.

Старуха худая, жилистая и высокая, практически бесцветные волосы собраны в незамысловатую прическу, чтобы не мешались. Рада не выглядит сильной или быстрой, но Веда знает, что бабушка способна многих удивить. Видела, как она бежала по лесу, чтобы успеть до первых лучей солнца, как голыми руками ломала толстые ветки, мешающие пройти.

Девочка широко улыбнулась, радуясь своей жизни. Готовится плясать на Купальнице, плести венки себе и для тех, кто попросит, может даже в реке искупается, если бабушка позволит. А она точно позволит, не в силах противиться своей внучке.

***

Влад легко всхрапнул, стараясь спрятаться от солнечных лучей. Еще и щеку что-то щекочет, муха какая, не иначе. Он наугад отмахивается, чешет кожу, оставляя белые полосы, и вновь хочет заснуть. Но ненавистная, проклятая муха возвращается. Но теперь она ползает не только по щекам, но и лбу. Садится на нос, переползает на подбородок, линию челюсти, скулу, опять нос.

Влад уже не просто машет рукой, он трет лицо, закрывая его ладонями. И опять чувствует муху, но уже мочкой уха, никак не улетит, гадина такая, не дает ему выспаться. Но тут муха совершает ошибку, садится ему на руку, касается подушечек пальцев, линий на распахнутой ладони.

И Влад делает свой ход, резко сжимая кулак, и понимает, не муха это вовсе, а пушистая травинка. Распахивает темные глаза, жмурится от солнца, поворачивает голову и видит сидящую рядом Веду. Девушка холодно улыбается и держит в руках вторую часть травинки, которой донимала Влада.

– А отвар то хорошо подействовал. Дозваться тебя не могла. Кричала, а тебе хоть бы хны. За плечи трясти не стала, вдруг ударишь от неожиданности. Хотя бы это помогло, – она задумчиво покрутила стебелек между пальцами.

– Не ударил бы, лучше тряси в следующий раз, чем щекоткой изводи, – проворчал разбуженный парень, потирая глаза.

– В следующий раз я меньше сон-травы добавлю, а то глядишь, вообще не проснешься, неудобно будет. Я все же лечить люблю больше, чем травить, – чуть шире улыбается Веда, но холод в ее глазах остался прежним. Влад только хмыкает, раздумывая, сколько именно неудобства вызовет у девушки его преждевременная кончина. Отчего-то он уверен, что тосковать она будет ровно столько, сколько копать могилу, а если и этим заниматься не станет, то и о тоске говорить не стоит. – Спал то хорошо? Кошмаров не было? – спрашивает она, прерывая его мысли.

– Да, хорошо. И впервые за столько лет так крепко и спокойно, – отзывается Владислав, и Веда кивает.

– Я буду делать его каждый вечер, – спокойным тоном говорит она, но почему-то эта фраза застревает у Влада где-то между ребрами. Он не просил, думал, Ведеслава откажет, понял по ее характеру, девушка прислуживать и подчиняться не любит. Но сейчас травница предложила сама, даже не предложила, просто объявила об этом охотнику. И парню показалось это очень необычным.

Веда встала, чтобы размяться и проверить лошадей, по пути к ним махнула в сторону котелка, из которого валил пар и пахло довольно вкусно, насколько позволяют скудные запасы. По пути будет деревушка, небольшая, но и не бедная. Ведеслава знала, ярмарки там часто проводятся, с ближайших сел и деревень люд приезжает, товары свои привозит, да чужие покупает. Правда, сама она туда ни разу не ездила, далеко это, да и надобности никогда не было.

На ярмарках весело, но уж очень людно. Народ часто мелочный попадается, настойку дорого не продать, все будут цену меньше спросить. А если купить чего захочется, то понравившаяся вещица втридорога будет стоить, и торгаш ни монетки не уступит.

Но еще вчера они с Владом договорились, что заночуют там, в деревушке, побалуют уставшее тело мягкой периной, да лошадям отдохнуть в конюшне дадут. Отчего-то девушка думала, что столичный Охотник будет более требовательным к удобству, которого они сейчас лишены. Но он ни разу и слова не сказал, не издал тяжелого вздоха и не скривил лица. Любопытно. Влад мирно трясся в седле в нескольких шагах от нее. То и дело прогибался в спине, растягивая уставшие мышцы, или тряс головой, отгоняя мошек.

От таких частых, повторяющихся движений длинная челка падала на лоб, и Ворону приходилось убирать ее назад, пропуская между пальцами светлые пряди.

Что казалось девушке еще более любопытным, так это молчание Владислава. Была бы его воля, он болтал бы без умолку. Уж не знала Веда, кого из его родителей благодарить за столь дивную черту характера парня, но разговаривать он любит. Вот только травница не ценила пустую болтовню, предпочитая погружаться в собственные раздумья. И Влад тоже молчал, не донимая ее беседами. Если уж ему находилось, что сказать, он дожидался реакции Веды, и если она пропускала его слова, то замолкал, а если отвечала хотя бы легким движением брови, то он продолжал вести рассказ. Девушке казалось, Владиславу тяжело переносить тишину, и он всячески старался от нее избавиться.

Травница оторвала взгляд от Белого Ворона, переводя его на свои руки. Сухие и немного шершавые. Какие бы мази она не использовала и не прикладывала, кожа не становилась мягче. Слишком долго и часто девушка работала с травами, вот и получила. Или, возможно, дело в другом, но об этом Ведеславе думать не очень хотелось.

Они так и ехали в полной тишине, разрушаемой только топотом копыт и редкими перебранками крестьян в полях. Несколько раз их останавливали одинокие купцы или другие путники, спрашивали дорогу. Улыбающийся Владислав с радостью доставал свой сборник карту, указывая нужное направление. В основном благодарность была словесной, пусть и искренней, но последний торговец достал из мешка в повозке несколько груш, перекидывая их Владу.

– Держи, – Охотник подъехал ближе и, не дожидаясь реакции Веды, взял ее за запястье и вложил в ладонь желтый плод.

Девушка не успела ничего сказать, как Владислав отпустил ее руку и отъехал в сторону, откусывая собственный презент. Ведеслава понюхала грушу и сделала первый укус, сладость разлилась по языку. Захотелось даже простонать от того, какой вкусной была эта обычная груша. Хотя поспевают они обычно позже, должно быть, мужик приносил дары всем богам, чтобы его плоды были лучше и слаще всех.

Когда на поля начали опускаться сумерки, а солнце медленно поползло к горизонту, Влад свернул с тракта. Ему подсказала карта, да недалекие огни говорили о деревне поблизости. Ведеслава тихо следовала за ним, отставая всего на несколько лошадиных шагов. Через полчаса звуки из деревни стали отчетливее, а свет в окнах – ярче. Жители шумели и кричали, кто-то смеялся, кто-то рассказывал детишкам страшные сказки о духах леса. Парни и девушки, держась за руки, бежали в сторону небольшого леска неподалеку.

Девичьи тела прикрывали только длинные, примерно до колена, белые рубахи, парни были одеты по-разному. Кто в штанах и рубахе, кто-то во втором и не нуждался.

Влад притормозил Призрака на холме, с интересом разглядывая происходящее в деревне.

– Купальница, – прошипела Веда, но в этом шипении была хорошо различимая грусть.

– Что? – не понял Охотник, его взгляд так и продолжал тонуть в бликах костра, который пробивался сквозь темноту леса.

– Праздник сегодня. Славят в деревне Купалу. Девушки волосы распускают, глаза сурьмой подводят, а щеки румянами, венки плетут и парням дарят. Кто больше венков соберёт, тот в году нынешнем любовь свою найдет. Ночью купаться все пойдут, души и тела очищать от порчи и сглазов. Поговаривают, если кто-то тонет в эту ночь, значит, черная душа его была, и черти утащили его, – цедила Веда, словно из книги читала. – В Велекамье не празднуют Купальницу?

– В Велекамье празднуют только то, что выгодно Королю и его приближенным. Дни рождения, свадьбы, славят Белобога и Воронов, славят Короля. Другие праздники есть, но только на границе города или за его стенами, – Влад толкнул пятками коня и стал спускаться вниз по холму. Веда наблюдала за его покачивающейся спиной, хорошо запомнив его взгляд. Горящий, словно у маленького ребенка, который впервые увидел петушка на палочке и просит у матушки купить его. Внутри Влада все еще жив этот ребёнок. Насчет своего Ведеслава уверена не была.

***

Им повезло, в деревне была Корчма, пусть и не такая большая, как в Белозерье, но места свободные остались, даже несмотря на праздник и ярмарку по его случаю. Лошадей отдали молодому конюху, которого Веда наградила настолько тяжелым взглядом, что он аж икнул от страха, обещая, что сено будет добротным, а вода чистой. На первом этаже корчмы было всего с десяток трехногих столиков, но из-за маленького размера помещения их казалось вдвое больше. Мужики кричали и пили, пили и кричали. В дальнем углу завязалась драка, но зачинщиков быстро растащил хозяин, грозясь вышвырнуть их на улицу и оставить без выпивки и закуски. Мир быстро был заключен и отпразднован грохотом, с которым деревянные кружки бились друг о друге.

– Макар! – рявкнул отряхивающий свои огромные руки хозяин корчмы. – Макар, чтоб тебя! Гости ждут, покажи им комнаты! Вам одну? – осматривает он Ведеславу и Влада, пытаясь разглядеть в них что-то похожее на любовь.

– Две, – отвечает девушка, и мужик понятливо кивает, отчего-то бросая на Влада сочувствующий, полный сожаления взгляд.

Наконец-то названный Макаром мальчишка лет семи сбегает со второго этажа. Волосы растрепаны, под глазом то ли грязь, то ли еще не прошедший синяк. Зато улыбка широченная, правда нескольких зубов не достает, но это временно.

– Скорее-скорее! А то на костер поглядеть не успеете, – Макар хватает Веду за руку и тащит наверх. Его ладошка теплая и немного влажная, но вцепился он крепко, и девушка покорно следует за ним, чувствуя спиной улыбку Влада.

Комнатушки хорошие, пусть и маленькие, все убрано начисто, только в углу паук уже наплел свою паутину и успел поймать несколько мошек и комаров. Но оно и к лучшему, не будут мешаться ночью.

– Спасибо, – хмыкает Веда, стоя в коридоре рядом с Владом, и сует мальчишке медную монету.

Макар с округлившимися глазами принимает небольшой дар, уже высчитывая, сколько сладостей сможет купить. И вдруг останавливает взгляд на лице травницы.