Черный крест

жают — большой туристический автобус под охраной двух БМП и одного БТРа,— оказыва­ется, что мы сами уже находимся на том са­мом месте, куда нас встречающие должны были перевезти и откуда нас должны были до­ставить вертолеты на место, на «объект 112». Затем нас сажают почему-то в трофейные аме­риканские «ирокезы», и через четыре часа мы на месте.

02. Мерзость полного военного запустения. Ни тебе сопротивления, ни тебе хоть неболь­шого обстрела. Никаких ПЗРК и крупнокали­берных пулеметов. Здесь даже деревья посте- 2 2 *7 пенно выздоравливают после «розового газа» — листья постепенно становятся хоть и очень темно-, но все-таки зелеными.

Затем достигаем — пешком, все нагруже­ны, старички держатся молодцом, пукают, хри­пят, потеют, но на равне со мной тащат снаря­жение — замка.

На меня нахлынули воспоминания. Но ви­деоряд того, что я вижу вокруг, моих воспоми­наний никак не поддерживает: внутри крепост­ной стены почти все сгорело. Полыхало, види­мо, очень хорошо, так что обвалились даже некоторые каменные стены многоэтажных 8*

домов. Я почти не узнаю этого места. Сплош­ные развалины после большого пожара. Зато стоит храм. И на фоне этой всеобщей черноты и копоти его потрясающая белизна ошараши­вает и действует угнетающе.

Транспортный вертолет с оборудованием прибывает через три часа. Летчики, управ­лявшие вертолетом и командовавшие рядо­выми солдатами, которые были в вертолете грузчиками и разгружали вертолет в замке, нам сообщили: «Евангелиус» — ближайшая российская военная база — ввиду того, что партизанщина в этих местах минимальная, переместилась от этого места на расстояние двух часов лету ударного штурмового скоро­стного вертолета.

То есть мы здесь одни. Ну, как тут не вспом­нить ее слов?

Ты один

В темноте

03. Пока мы располагаемся в храме, как в единственном более-менее уцелевшем зда­нии в замке, прибывает взвод пехоты, чтобы всячески поддержать нашу экспедицию. Взводом командует мой старый друг по пе­хотному училищу Саша Рекуданов; здорова­емся, долгие разговоры и воспоминания о прошлом. Сейчас у него в Москве молодая жена Наташа.

Князев, кажется доволен таким раскладом дел. Он улыбается. Наверное, наша с Сашей встреча что-то напоминает ему из его прошло­го. А я — нет. Не очень понимаю. Это называ­ется сейчас «спайка», когда ради здоровых от­ношений в армии, ради здоровой конкуренции ребят, которые учились вместе в военных ВУ­Зах, отправляют после вместе служить. В том числе и на войну. То есть ты воюешь, окружен­ный друзьями. Психологически проще. То есть Ты видишь смерти своих самых лучших друзей. Психологически невыносимо. То есть ты име­ешь возможность умереть на руках своих това­рищей. Психологически, скажу вам, как мне кажется, так-сяк.

04. То есть к началу этой операции на «объек­те 112» сосредотачивается 47 солдат Россий­ской армии — 30 человек пехоты и командир Александр Рекуданов, 15 «старичков» из на­шего отдела и я.

С неделю окапываемся на месте, превра­щая храм в неприступную крепость и обору­дуя более-менее сносную вертолетную площадку, а то наши летчики уже и так на мес­те, при выгрузке оборудования, а потом при выгрузке Сашиного пехотного взвода, прояв­ляли чудеса храбрости и изворотливости. При­легающие к храму дома разрушены, и он тор­чит посреди замка один как перст.

Связь с Москвой опять долго не налажива­ется, но наш командир говорит:

— А ну и хрен с ней! — Потом, зачем-то лукаво так кося взглядом на меня и так моло­децки-залихватски мне моргнув, прибавля­ет: — Вот если бы тут была Светлана, наш мо­лодой специалист по связи...

Я смущенно улыбаюсь, но в этот момент выбрасываю из окошка магазины к «Стечкину» с холостыми патронами. Больше никогда, ни за что и нигде!

05. Впрочем, связь с Москвой налаживает­ся, и Князев получает несколько факсов с под­робным описанием карты и прочих мест, где по данным разведки находится «цель миссии». Роман Олегович дает мне прочитать эти лист­ки, и я сразу понимаю, о каком месте идет речь.

— Я знаю, где это! Два года назад там был лагерь партизан. Сейчас же, насколько я могу понять, он должен быть уничтожен авиацией.

— Да, молодой человек. Вы не ошибаетесь предполагая, что партизан в том месте сейчас больше нет. Но вы точно просто не можете знать, почему их там сейчас нет. Дело в том, что из своего лагеря партизаны добровольно ушли. И при том очень давно. По данным же разведки Западного фронта их на это выну­дил... знаете, кто? А наш с вами старый при­ятель!

Затем Князев приказывает всем институт­ским собираться на «экскурсию» в бывшее логово партизан; мы начинаем готовиться. А взвод пехоты во главе с моим старым дру­гом по совету Масленникова — специалиста по уничтожению вампиров и по защите от них — от греха подальше решено оставить в замке, в храме.

Я только говорю Саше, чтобы его ребята как можно скорее замуровали или забаррикадиро­вали — что угодно — вход в расселину, распо­ложенную под храмом. Дверь, ведущую в кори­дор, ведущий в свою очередь в расселину кто- то когда-то так предусмотрительно разворотил, что вместе с косяком она валялась от дверного проема метрах в десяти. Странно это, особен­но потому, что двери, ведущие в другие поме­щения, никак не повреждены и не тронуты.

С грехом пополам солдатики создают не­кую баррикаду Которая, на мой взгляд, «пар­нишке» — просто раз плюнуть.

Затем я отпрашиваюсь у Князева и с раз­решения Александра, взяв пять его человек, иду заделывать другой вход в расселину — из дома булочника. Ребята довольно споро ма­шут кайлом и лопатами, и работа продвигает­ся быстро. Навалив на люк тонны, наверное, две строительного мусора, мы возвращаемся в храм.

Время от времени ловлю на себе недо­уменный взгляд Саши: «Что здесь происходит?»

06. А на рассвете, рано-рано утром, по такому, как раньше говорили, «холодцу раннего Господ­него благословения» мы отправляемся «на экс­курсию» на базу к партизанам. Князев разгова­ривает с Сашей Рекудановым о том, когда мы вернемся, о поддержке постоянной радиосвязи между нашими подразделениями, и вообще пы­тается всячески успокоить разволновавшегося Сашу заверениями о том, что скоро наша мис­сия закончится, все будет хорошо и Саша и его взвод быстро вернутся на свое место постоян­ной дислокации в Северной Бретани. Хе-хе. Вот я, честно скажу, ни в чем таком не уверен.

Старички бодренько так маршируют на во­сток от замка, а я замыкаю колонну. Я время от времени останавливаюсь и смотрю в оптичес­кий прицел своего автомата в сторону леса. При виде леса во мне, как мне кажется, начи­нает проявляться охотничий инстинкт. Да... раньше такого не было. Мне почему-то хочет­ся поесть свежего, не жареного и не вареного, сырого, парного мяса. Но где его раздобыть? От армейской тушенки меня уже воротит. А ведь уже лет семь как ем ее в неделю хоть один раз — точно. Пора привыкнуть. Просто что-то резко поменялось. Только я не совсем пока по­нимаю что.

Интересной судьбы все эти ребята: коман­дир Князев, спец по вампирам Февралев, линг­вист [уськов, переводчик [оробец, спец по за­щите Масленников, оружейник Глушенков, сапер Куличенко, специалист по химанализу Бодров, мастер по производству специальных боепри­пасов Сажин, его помощник Богданов, связист Барков, специалист по ориентации на местнос­ти Каратенко, альпинист Фирсов, материаловед Макаров, фармацевт и дазтакег Зайцевский — люди, некогда лично общавшиеся с моим вели­ким дедом, с Пашкевичем, сегодня вместе со мной маршируют в логово зверя, а я...

А я снова спрашиваю себя, глядя на это чистейшее небо Франции: зачем мы здесь? Здесь, наверное я повторяюсь, но что ж, хоро­шо пить вино и гулять... мы же, груженые спецы из НИИ оккультизма, из Москвы, шастаем туда- сюда, как привидения с пулеметами напере­вес в поисках, как мне уже начинает казаться, некоего чуда или призрака. И ведь не как в сказке — увидеть лишь, посмотреть и удивить­ся, что такое может быть... Мы точно знаем, что зверь есть, а я I \л/ап* 1о Ье ТНе ИипХег адаю.

Как, впрочем, и все остальные — хочу зве­ря убить. Его шкура должна лежать у меня под ногами в моей квартире. Его голова со встав­ленными безумными стеклянными глазами должна висеть над моей входной дверью.

Мы — охотники в этом оставленном людь­ми и проклятом месте темных лесов и выжжен­ных замков. И в нашей охоте нет правил, а мы сами можем легко и запросто превратиться из охотников в добычу.

07. Затем мы пришли в лагерь партизан. Ог­ромное количество землянок. Начинаем их об­следовать. На большой, хорошо утрамбованной площадке перед главной землянкой команди­ра партизан — она вся изрыта воронками, ви­димо, от авианалета — находим несколько де­сятков человеческих скелетов в полуистлев­ших одеждах. Внимательно осмотрев эти останки, нахожу, что этих некогда убитых лю­дей около тридцати — гражданских, насколько я помню, судя по останкам одежд — старых мадам и мсье, которых я некогда передал под попечение местных партизан. То есть, я так по­нимаю, не ушел никто.

Да и вообще, воронки, вокруг которых в беспорядке валялись десятки человеческих, иногда разорванных на части скелетов, воо­руженных и нет, ровным слоем покрывают все пространство некогда партизанской базы. Я сплевываю сквозь зубы. И как только в ок­ружении такого количества мертвых тел на этой базе кто-то еще мог находиться хоть ка­кое-то время? Ведь по информации нашей разведки после налета нашей авиации на этот объект, а объект после бомбежки десантом не зачищался, здесь еще около месяца дер­жались, непонятно как, несколько десятков человек. Не хороня трупов. Среди смрада и разлагающихся тел.

08. — Бункер! Бункер!! — кричит подполков­ник Зайцевский И в этот момент мы все поче­му-то, без команды, как один, падаем на зем­лю, ощетинившись оружием во все стороны. Я тоже медленно так оседаю на землю, пере­мещая туда-сюда дуло пулемета «Абакан», ко­торый перед этим обменял на свой автомат с Фирсовым. По команде Князева, несмотря ни на какие мои предупреждения, делимся на три группы, в каждой из которых назначается свой командир. Командиры опять-таки ведут себя, как мне кажется, не совсем разумно, и мы, от­далившись друг от друга на расстояние 10-15 метров, прочесываем изрытую местность, на­ходя все большее количество входов в бун­кер, землянок, складов и мест для укрытия, по­степенно заходя и углубляясь в темный лес.

\Л/е1с!ег \л/е!П.

В конце концов, видимо, испугавшись (ну, это всего лишь мое предположение) опустив­шейся тьмы — темные тучи закрыли собой все небо, а в лесу, в котором было весьма жарко и даже душно, некая испарина, похожая на ту­ман, поднималась от земли,— так вот, через некоторое время наш командир снова соби­рает всех вместе, долго не можем докричаться Февралева, но в конце концов, запыхавшись, приходит и он, и мы выходим из леса, а Князев говорит, что как только увидим первую попав­шуюся дыру, ведущую в бункер — но не в этих зарослях леса,— так сразу же и начнем об­следование.

09. Вперед, конечно, посылают молодых, гиб­ких и ловких, то есть меня. Князев говорит мне, чтобы я оставил пулемет, а в бункер залазил бы с пистолетом. Надеваю прибор НВ, вклю­чаем «недальние» рации. Перед тем как прыг­нуть в эту берлогу, торчащую наружу десятка­ми зияющих черных дыр, Гуськов, нежно так и вкрадчиво, в самое мое ухо говорит:

— Алексей, смотрите,— при этом показы­вает пальцем на пентаграмму, выцарапанную на земляной стене,— это метка, которую ос­тавляет вампир.— Он перешел на шепот: — Для того, чтобы метить свою территорию.

— Даааааа,— отвечаю я тоном ребенка, слушающегося свою маму,— я что-то такое припоминаю. Это вам Прохоров сказал? Цар­ство ему небесное!

— Да, Прохоров, только не недавно, когда в нашем отделе кто-то пошутил, нарисовав на стене нечто, похожее на пентаграмму, а значи­тельно, значительно раньше. Много лет назад.

Я тоже смотрю на перевернутую звезду в круге, и у меня в голове почему-то мелькает мысль, что не мой почерк.

А Масленников мне на прощание выдает две обоймы разрывных патронов для моего пистолета.

— Если что,— сказал он тоном отца-настав­ника,— цель этой суке в голову! «Отстричь» башку, и делу конец.

10. Между тем оказывается, что среди всех этих многочисленных нор не так уж и много входов, ведущих в бункер. Попав внутрь, я долго блуж­даю — около получаса (для ПИВ, у которого ак­кумулятор рассчитан на 45 минут работы при том, что его не будут часто включать-выключать, да еще к тому же мой-то аккумулятор наполовину уже сел, это слишком даже много) — по беско­нечным помещениям командного, спального, са­нитарного, складского назначения и еще по бо­лее, как мне кажется, бесконечным длинным ко­ридорам. Два метра под землей до начала потолка — оттуда еще вверх два метра. Судя по всему, этот бункер отнял у партизан много сил и времени. Везде стоят подпорные деревянные балки, своды держатся на металлических сет­ках, сваренных из толстых арматурин.

Во мне сразу же проснулся, уже, казалось, навеки уснувший сапер: захотелось — и я знал, как эффективно, быстро и без особых затрат — все здесь взорвать.

О, я доподлинно заблудился!

В конце концов — а связи почему-то нет, представляю наверху, как потеет Барков, кру­тя в своих больших ладонях передатчик Князе­ва—я попадаю в длинный полуземляной, по­лубетонный коридор, к которому не примыка­ют ни с какой стороны никакие ходы или помещения. Коридор хорошо освещается че­рез небольшие, но многочисленные окошки, в которые проникает солнечный — на поверхно­сти, видимо, на минуту-другую снова солныш­ко (вспоминаю рваные тучи, несущиеся по небу над землей) — свет. Я присел на некоторое время отдохнуть на пустой, звенящий от зем­ли, падающей на него небольшими комьями, ящик из-под боеприпасов — кажется, из-под ракет для РПГ.

В бункере местами достаточно душно — видимо, здесь завалило землей некоторые тру­бы вентиляции,— и мне нужно передохнуть. Снимаю и выключаю ПНВ, который, в свою очередь, издает жалобный писк предупрежде­ния о том, что у него сел аккумулятор и что он больше не будет работать. Здорово. На том конце коридора вижу темный силуэт,прошед­ший не останавливаясь мимо коридора, кинув­ший на меня взор светящихся красных глаз.

11. Приличный выброс мочи в штаны. По-мо­ему я уже перестаю по-нормальному себя кон- тролировть. Я панически начинаю теребить работающую, но не связывающую меня с дру­гими рацию:

— Командир! Я видел его! Я не знаю, что делать! Пришлите сюда еще кого-нибудь!

„ Потом только до меня доходит; что «сюда» — это куда? Как я смогу объяснить остальным, где нахожусь и где меня искать?

Тем временем я вижу, как по коридору ко мне направляется темный силуэт. Он возвра­щается! Он меня засек.

Сажусь на пол и пытаюсь, вжавшись в зем­ляную стену, стать как можно более незамет­ным. Этот парень сможет ли меня засечь по запаху? В голове мелькает воспоминание о том, как я ощущал запах «самки Светы» на по­минках по Прохорову.

Темный силуэт тем временем приблизился ко мне на расстояние до полуметра, а страх парализует меня, и я даже не помышляю о том, чтобы стрелять: в руках у него дубина (по ста­рой памяти один раз получил, но запомнил на всю оставшуюся жизнь) или еще что...

Ну так вот, черный силуэт с чем-то длинным в руках, приблизившись ко мне, кладет мне руку на левое плечо:

— Алексей! Что с тобой? Ты случайно не ранен?

Фу! Это всего лишь Февралев, и в руках у него пулемет. Он знает, как выйти, и мы минуты через три выбираемся на поверхность, где снова светит солнышко. Потом еще удивлял­ся, как в кромешной тьме с Февралевым мы быстро свернули из коридора, хорошо осве­щенного светом из маленьких окошек — раз­личал стены, валяющиеся туг и там предметы, ящики и человеческие мумифицированные и скелетизированные останки. Хотя и ПНВ — по причине того, что тот не работал — не наде­вал. Все окружающее меня мне виделось в зелено-голубом мерцании.

12. Докладываю Князеву, что мельком видел «нашего парнишку». Он мне не верит и смеет­ся: «Это же был Февралев!»

Старички надо мной начинают подтрунивать, а один даже спрашивал, точно ли я взорвал

9 Черный крест некогда черный крест. Глушенков, этот меня всегда раздражал. Ничего не отвечаю, гордо глядя ему в глаза из-под темных очков. Все равно ничего не видит. Затем иду в кусты ме­нять штаны на запасные.

13. А еще через какое-то время старички об­наруживают забаррикадированную часть бун­кера, в которой валом навалено человеческих останков. Из этой части наружу вела, по всей видимости, некогда наспех вырытая дыра диа­метром всего в один метр. Из этого «выхода», видимо, некогда партизаны пытались выбрать­ся наружу. Далее, по направлению к лесу, на расстоянии 70—100 метров друг от друга на­ходим еще несколько человеческих скелетов. Кажется, картина проясняется.

Когда «парнишка» пробрался в бункер к партизанам — они, партизаны-сопротивленцы, забаррикадировались от него в спальной час­ти своего подземелья. Одновременно, види­мо, они, решив навсегда покинуть бункер, ста­ли рыть выход наружу, потому как выхода в этой части бункера после возведения баррикад не было. Когда же им удалось откопать и расши­рить дыру наружу, их довольно мощные барри­кады не выдерживают очередного натиска вампира и рушатся. Ворвавшись внутрь, наша «цель миссии» начинает «класть» одного за другим партизан, и наружу вырываются лишь несколько счастливчиков, хорошо вооружен­ных. Они отстреливаются, судя по большому количеству гильз, валяющихся вокруг, доволь­но плотным огнем, но и их «парнишка» какое- то время преследует и убивает до самого леса. Но все-таки несколько партизан выжило. Груп­пу сопротивленцев из четырнадцати человек че­рез несколько дней, изможденных и демора­лизованных донельзя, разоружает наш патруль, состоящий из трех пехотинцев — один стар­шина и два рядовых. Такова информация ГРУ Западного фронта. А я предлагаю Князеву взорвать здесь все к чертям, у меня получит­ся, лишь с базы подвезут немного взрывчатки.

— Ага! И ты снова кого-нибудь взорвешь вместе с объектом,— начальник-командир сканирует меня своим насмешливым взглядом добрых голубых очей. Видимо, читал мое лич­ное дело. А ведь эти ребята мне обещали, чуть ли не клялись, что все мои «грешки» прошлого в мое личное дело не войдут.

Туг мне почему-то очень сильно захотелось принять действенное участие в судьбе нашего КГБ, к примеру, самому и без чужой помощи окончательно закрыть проект «Черный крест». Вы обо мне еще вспомните. Да и вообще я ду­маю так, что уж лучше бы я тут всех взорвал вместе с этим несчастным бункером, при этом положив нашу цель, чем вот он так просто сей­час разгуливает где-то рядом, моргая во все стороны своими погаными красными зенками!

14. Исследование бункера занимает у нас слишком много времени. И вот Князев прика­зывает всем готовиться к ночевке здесь, на месте. Одновременно он связывается с Реку- дановым и сообщает ему, что сегодня мы в за­мок не вернемся. Разбив свой лагерь вне бун­кера — на поверхности,— поставив несколько многоместных спальных палаток, разжегши большой костер, мы получаем время для сво­его «вольно».

Я же иду в лес отлить. Пока отливаю — моя моча, почему-то издает резкий, мерзкий запах некой гнилости,— ко мне подбегает запыхав­шийся веселый Глушенков и спрашивает, как это я сегодня обоссался, когда спутал вампи­ра с Февралевым.

— Вот я,— продолжает он,— столько видел в жизни этих гаденышей, столько их шлепнул, но ни разу, ни разу при этом и чуть-чуть не струхнул.

Я зеваю, мне хочется спать. И мне скучно. Мне даже кажется, что я на ходу засыпаю. На­зад к лагерю идем вместе с Глушенковым, но я в состоянии полудремы.

15. Я всегда предупреждал Князева об опас­ности того дела, которое мы делаем. Но пол­ковник не слушает лейтенанта.

Утром у нас первые потери. Куда-то пропал Глушенков. Спрашиваю старичков, был ли ве­чером дождь и где я уснул — я весь мокрый, как будто бы меня в стиральной машине сти­рали. Да, ночью был дождь, но не сильный, а я уснул у костра. Ничего себе не сильный дож­дик! Я промок просто до нитки!

Ко мне подходит Масленников и просит прощения за то, что так и не успел мне «свар­ганить» специального бронекостюма.

— Ну ты, если что, держись ко мне побли­же. Я тебя защищу. Глушенков,— продолжает Масленников,— вечером, когда уже было тем­но, побежал, как мы заметили, в сторону леса вприпрыжку и в хорошем настроении. Потом вернулся ты. Один. Потом подошли еще наши. И больше мы Глушенкова не видели.

— Надо поискать,— говорю,— в темном лесу.

16. Затем включается, но молчит рация Плу- шенкова. Мы ее пеленгуем и идем по направ­лению к сигналу.

В темный лес, все вместе, всей кучей. На­чеку. Вот это правильно.

Глушенкова (то есть то, что от него осталось) находим лежащим под деревом. Судя по сле­дам крови, по ошметкам плоти, его тело неко­торое время висело на толстой ветке дерева, а после рухнуло на землю. Тогда-то, видимо, и отжалась кнопка его индивидуальной рации. Рядом с окровавленным телом — вырван кусок мяса из горла, обглоданы кисти рук, вырваны куски мяса из задницы — валяется кожаная маска лица, содранная с головы. Я ощущаю запах его крови, уже немного «устоявшийся». И мне почему-то он нравится.

Князев приказывает Зайцевскому сроч­но «химически» кремировать тело Глушен­кова и поместить останки праха в специаль­ный серебряный контейнер, а после вне вся­кого здравого смысла приказывает всем окопаться в бункере. Здесь теперь будет наша база. Он, по всей видимости, сейчас преисполнился решимости отомстить «зве­рю», как теперь меж собой мы называем нашего упыреныша.

А я насмешничаю над Масленниковым — что, дескать, (лушенкову не помогла его сбруя. А еще вспоминаю, как видел в институте, в нашем от­деле, особую комнату, любовно оборудованную старичками, где висело огромное количество портретов в квадратных черных рамках. Люди, которые работали над проектом «ЧК» и умерли, проект осуществляя. Только вот — как? Их жра­ли вампиры? Терзали на части и рвали плоть их, еще живых? Я сплевываю в сторону.

Пол дня у нас уходит на то, чтобы оборудо­вать более-менее сносное помещение себе для жилья в бункере. Я подметаю пол, выме­таю все эти останки людей, гильзы и прочее. Выношу мусор из избы и сваливаю в кучу Ле­жащие навалом человеческие черепа мне нра­вятся. Я черствею. Раньше бы я от всего этого зрелища блевал бы. Теперь — нет. Вечером же наблюдаю за тем, как Князев, сидя у костра, достает из своего огромного рюкзака чистень­кий такой, маленький гражданский саквояжик и задумчиво так на него, почти любовно смот­рит, поглаживая коричневую натуральную кожу его боков.

— Что там у вас?

— Да так. Вещица, что называется, на вся­кий случай.

17. Ночуем в бункере, но пользы от этого ни­какой. Словно заколдованные, все засыпают. Мне снится, будто я говорю кому-то полусон­ному, что я нашел разгадку и покажу ему, в чем тут дело. Он соглашается идти со мной.

Утром обнаруживаем новые потери. Тушу Февралева, головой опущенную в унитаз парти­занского высокохлорированного химического туалета — отмыв его, наблюдаем, как аккурат­ненько кто-то отгрыз его пухленькие щечки; и тело Гуськова — без головы, без кистей рук и без ступней ног.

Масленников говорит, что это странно: обыч­но, начав охотиться за группой людей, вампир жрет за ночь лишь одного человека — видимо, получая калории, достаточные для столь ран­него завтрака,— и так на целые сутки до захо­да солнца. Пожимаю плечами.

Еще Масленников говорит, что наш зверь «работает» один в двух разных «технологиях» обработки человеческих тел. Это тоже странно.

Снова пожимаю плечами, а Князев на меня кричит:

— Тарасенко! — он намеренно ставит уда­рение не на том слоге, что надо, получается не по-московски, а по-украински.— Вы что, ра­нены? Почему у вас вся рожа в крови?

— У меня сильное кровотечение из десен. И вы это знаете.

— Так утритесь! Умойтесь и впредь старай­тесь следить за своим внешним видом. Что ты, что ты! Сам весь в грязи, а туда же! Десны зудят все сильнее. Иногда мне даже хочется палочку погрызть. Кровь из десен сочится уже не так, как раньше, будто водой разбавленная, но такими комками и сгустками, и все это пахнет болотной гнилью. Полощу рот. Протираю глаза лекарства­ми. Пинцетом шарю в носу. Не снимаю без на­добности темных очков. Меряю себе температу­ру— 40°. Пульс — 15 ударов в минуту. Но при этом чувствую себя сносно и даже во всем этом ловлю некий кайф. Да... что-то в этом есть.

18. Князев, видимо, не выдерживает и прика­зывает всем собраться.

— Мы возвращаемся в замок,— говорит он,— пойдем колонной, расстояние между впе- редиидущим и идущим за ним — 3-5 метров, смотреть друг за другом и не упускать ни на секунду из виду — это очень важно. В случае же чего, быстро, сами знаете, как, занимаем круговую оборону.

Наконец-то я не в авангарде и не в арьер­гарде — я в середине. Впереди сам Князев, позади наш великолепный Масленников. Все спешат, и мы собираемся быстро. Тем более что всех подгоняют низкие, темные тучи, иду­щие на нас с севера. Кажется, что еще немно­го—и здесь будет темно, как ночью, и , воз­можно, будет гроза.

Идем строго на запад, ориентируясь на зе­лень той площадки, которая некогда была пше­ничным полем,— там я когда-то выпрыгнул из модернизированного МИ-8. Но место нашего «отбытия» и укрытия в бункере таково, что сна­чала — но совсем немного — метров 300 нам нужно пройти по лесу.

19. Приблизившись к полю на расстояние метров ста, все повеселели, Князев даже что- то стал насвистывать, а сзади от меня его под­держал своим свистом Масленников — мы... В общем, влипли. Этот участок леса оказался заминированным, видимо, еще партизана­ми — минами «на уничтожение». Плюс с флан­га нас атакует зверь. Идущий первым, Горобец взлетает на воздух. Осколками сечет намерт­во Куличенко, как мешок с говном.

Он падает на землю бездвижен.

Зверь бьет чем-то металлическим по кумпо- лу Князеву, сзйди нас — в арьергарде — рвется на мине Каратенко, после чего зверь этим чем- то металлическим протыкает спеца Куличенко. Масленников истошно орет всем, чтобы «цели­ли в голову», но его меткая стрельба прямо мон­стру в лицо не приносит никаких результатов. Пули из его нештурмового автоматика отскаки­вают от некоего металлического предмета на голове зверя. Лишь когда Фирсов долго так и очень неэффективно начинает целить в голову зверя из подствольного гранатомета, тот, пере­вернувшись, прокатившись по земле пару раз и сдетонировав тем самым две мины, уходит.

А мы, стараясь не задеть еще какой-нибудь опасной ловушки, подбираем тела своих по­гибших и раненого Князева и возвращаемся в бункер. Итак нас остается десять человек, а вскоре и вовсе девять.

От удара — я, кстати, понял, чем — зверь орудовал, каким-то, видимо, рыцарским ме­чом — вскоре скончался Князев. Перед самой смертью он отдает свои полномочия руково­дителя Масленникову , мне отдает тот самый саквояжик, говоря, что это маленькая атомная. Потом он сообщает мне — Боже мой! — что врачи, обследовавшие меня в институте, пред­положили: я, некогда взорвав черный крест, в момент, когда тот рассыпался в пыль, вдохнул в себя немного этой пыли. Врачи предполага­ют, что это может серьезно отразиться на моем здоровье. Чихаю ему в лицо черной слизью.

— Ах! Извините!— вытираю его бледный лик своим окровавленным платком.

Но самое интересное было потом; Князев, почти нараспев цитирует мне последние сло­ва из книги 5864:

«Если же — а это не произойдет никогда — черный крест кто разрушит», то всякий, им вос­крешенный, станет сам себе крест с его си­лой — но это лишь...» А любопытно, да? Что же? Но Князев падает в обморок, приходится приводить его «в сознание».

Но это лишь...

Что? Что? Что?

Но

Это лишь...

ВЕРА ЕГО!

Здесь Князев скончался. А я опять ничего не чувствую.

20. Несколько смущаясь, уже в бункере, после кремации тел всех наших мертвых старперов, ко мне подошел Фирсов и предложил снова ме­няться обратно — его пулемет на мой авто­мат. Говорю ему что за такой обмен возьму с него цинк патронов, он с легкостью соглаша­ется. Затем, отдав ему его пулемет и взяв из его рук свой автомат, тычу своим автоматом Фирсову в лицо и говорю ему, что он идиот: вставив в подствольный гранатомет заряд и взведя подствольник, Фирсов так и нр снял после взведенный затвор с боевого положе­ния, готового к выстрелу. Подствольник мог сработать в любой момент, и в узких помеще­ниях бункера это могло бы привести к боль­шим жертвам. Фирсов смущен. Масленников кричит, чтобы мы «кончали базар», я в это вре­мя вставляю в автомат пулеметный цинк — автомат значительно тяжелеет, зато теперь у меня без перезарядки сразу сто патронов. Мои шансы растут.

Ближе к ночи все в бункере сидим и жрем тушенку. Я походя наблюдаю за мерзко чавка­ющим идиотом Фирсовым. И мне даже кажет­ся, я знаю, кто умрет следующим.

21. Масленников же по рации просит помощи У Рекуданова — выслать группу поддержки че­ловек десять, но после, минут через пятнадцать, когда началась гроза, отменяет свою команду. Пусть все остаются на месте.

Рекуданов же в свою очередь сообщает, что по ночам кто-то в храме пытается прорваться через баррикаду у той самой двери, которую мы ему несколько дней назад рекомендовали заделать. Масленников приказывает, чтобы у той двери в храме еженочно дежурили несколь­ко человек с пулеметами и огнеметом.

22. Ночью мне приснилось, что я ювелир и тонким инструментом наношу рисунок на ка­кую-то большую металлическую пластину. Ут­ром, кажется, потерь не обнаружилось. Я, как назначенный самим Масленниковым его за­меститель, связываюсь с Саней Рекудано- вым и прошу его выслать нескольких чело­век на проверку в здание ратуши, располо­женное в замке. Там внутри некогда был отдел некоего большого всефранцузского музея. Там так же находились древние рыцарские доспехи и оружие: мечи, щиты и так далее. Арбалет был.

— Посмотри, на месте ли там все или как?

Слышу, как Саша тяжело дышит в трубку (ви­димо, недоумевая), но отвечает:

— Хорошо

Потом только обнаруживаем, что потери у нас все-таки есть: Фирсову перерезали горло, но так тонко, таким незаметным надрезом, что даже кровь из надреза проступала лишь ма­ленькими незаметными капельками.

— Вот сука!— сказал кто-то.— Эта тварь теперь проникает к нам, пока мы спим, и режет по одному!

Масленников говорит, что он думал о том, будто у нас и так по старой привычке есть, но теперь приходится напоминать: пока все спят, должен быть хоть один бодрствующий начеку. И только потом оказалось, что это просто не­возможно. Тогда решили, что ночью по часу будем караулить. Еще все удивлялись, как та­кой огромный зверь мог тихо и незаметно про­браться к нам в бывший партизанский ДЗОТ.

Часть IV

01. Зверю для нормального питания нужен один человек в сутки или животный эквивалент человека. Впрочем, зверь вынослив. Но при охране своей территории зверь способен убить бесчисленное количество людей. Пот зверя, который он может выделять по собственному желанию, своим запахом усыпляет его жертвы.

Потом мы обнаруживаем, что бункер в ос­новном, процентов на 65, заминирован. И тут, и там находились различные мины-ловушки и ра­стяжки, когда-то, видимо, расставленные здесь партизанами. Бодров и Сажин — в принципе

зная, как необходимо вести себя на замини­рованной территории, то есть двигаться друг за другом след в след, но на расстоянии мет­ров шесть,— взрываются вместе. Они шли вместе, а расстояние между ними было метра полтора. На мину наступил Сажин, а Бодрова убило осколками.

Затем, желая воспользоваться партизанс­ким сортиром, на мине-ловушке подрывается Зайцевский. Он какое-то время мучается у нас на руках от множественных осколочных ране­ний и от ожогов, но потом умирает.

Командир Масленников поручает полков­нику Макарову прорваться к замку и вызвать к бункеру солдат-пехотинцев. Наши рации уже давно сели, а подзарядить аккумуляторы воз­можности не было.

Макаров быстро отбегает метров на двес­ти от бункера и подрывается на мине. В при­цел пулемета, некогда принадлежавшего Фир- сову, смотрю, как зверь ударом меча в голову добивает еще живого Макарова, склонившись над ним.

Я пытаюсь стрелять, но разброс пуль такой, что ни одна из них в зверя не попадает. Увидев, что по нему стреляют, зверь выпрямляется, встает и долго еще смотрит в мою сторону. Пока он так стоит, я его могу разглядеть. Да! Мои предположения подтверждаются: этот парень спер и напялил на себя все рыцарские доспе­хи, которые только были в историческом музее в здании ратуши в замке. На голову он себе водрузил несколько рыцарских шлемов, пря­мо один на другой, следующим стискивая и деформируя предыдущий. То же самое каса­лось и лат — они были надеты одни на другие. Наверное, дикая тяжесть, но такому бугаю она нипочем.

Я снимаю каску и в приступе злобы не­сколько раз бью ею по земляной стене бунке­ра. Мы начинаем думать, что нам не выбрать­ся. Но, разминировав несколько комнат и ко­ридоров бункера, мы обнаруживаем некую дверь...

02. Вообще же в бункере дверей не было, были лишь проемы, иногда завешиваемые тка­невыми занавесками. Но тут мы обнаружили самую настоящую дверь! Есть косяк, косяк намертво вставлен в железобетонную моно­литную конструкцию. У ребят возникает мысль: коль эта металлическая дверь заперта, рвануть ее к черту. Но у нас выходит некая заминоч- ка: когда, установив пластит на двери, мы ее подрываем, то получается так, что в коридоре, где мы прячемся, детонирует одна, некогда по­ставленная здесь партизанами мина. Прямо под Богдановым. Он ранен, но поняв, что ста­нет для нас обузой — ему снесло ноги и левую руку,— пускает себе пулю в лоб из пистолета. Масленников не успевает перехватить его руку. А мне так просто любопытно смотреть на то, что от Богданова осталось, и на его мозги, за­пачкавшие потолок бункера. Масленников на­чинает плакать в бессилии и говорит, что под его руководством люди погибают быстрее и в большем количестве, чем при Князеве. То, что обстоятельства круто поменялись в последнее время, он в расчет не берет.

«Руководитель, который не может себя по каким бы то ни было причинам держать в ру­ках — гибель всему подразделению» — слова инструктора Орлова.

03. Мы пытаемся открыть эту дверь, но она бронированная и, видимо, с сейфовым зам­ком. Нам приходится свалить под ней всю свою взрывчатку, которая у нас есть, все гранаты,— и только взорвав весь этот арсенал, мы нако­нец, активно работая кайлом и ломами, взла­мываем дверь.

За дверью — маленькая продолговатая, вытянутая в длину комната с черным полом, белыми стенами и серым потолком. В стене, противоположной той, в которой мы только что разрушили дверь, еще одна дверь, но уже про­стая, деревянная. На ней табличка, где по-ан­глийски и по-французски написано предуп­реждение о том, что за дверью находится чудо­вище.

Эта дверь не заперта, но открывается поче- му-то довольно туго, со скрипом. Сначала вхо­дит Барков, потом я, а затем и Масленников. Он предусмотрительно подпирает дверь тяже­лым баллоном с газом. И мы попадаем в лого­во зверя.

04. Сначала мы видим огромную лестницу, ве­дущую далеко вниз. Спустившись же по ней метров на 50 вглубь земли —■ Масленников напрочь отвергает все мои и Баркова предло­жения прорываться к своим, в замок,—- мы вместе, прижавшись спинами друг к другу — у меня за спиной пулемет, а в руках огнемет- метр за метром начинаем исследовать то, что видим. А видим мы огромные пространства, пересеченные тут и там колоннадами и галере­ями, какие-то двухэтажные крепостные стены, в которых есть ворота, перед которыми вырыты рвы с водой. Бесконечные коридоры, которые незнамо куда ведут и на которые не выходит ни одно помещение — просто коридоры сами по себе, и все. А где-то в центре всех этих мегап- ространств располагается огромный квадрат­ный зал, освещенный сверху дневным светом, просачивающимся через огромное круглое окно.

Я умоляю Масленникова вернуться наверх в бункер, но он неприклонен. Он хочет ото­мстить за всех своих зверю. Кровь зверя, смерть его, как думает наш командир, смоет с его души позор плохого руководства остатка­ми нашей экспедиции и больших потерь.

Еще мне в нагрузку Масленников дает ог­немет. А я думаю только о том, где бы здесь спрятать саквояжик с «атомной бомбочкой».

Дистанционный пульт от нее все равно ос­танется у меня, и я ее «запущу», когда мне заб­лагорассудится.

Затем мы расслабляемся, а Барков, неча­янно подвернув ногу, падает в ров у одной из крепостных стен у ворот. Я-то думал, что эти рвы наполнены водой. Но на самом деле, ока­зывается, там соляная кислота. Барков взвыл от боли, и мы все, усталые и изможденные, падаем на пол. Уже вечер, и здесь становится совсем темно. Найдя какой-то металлический сосуд, я наливаю в него горящего напалма, и этот «костер» еще недолгое время горит. Бар­ков сам себе делает перевязку, и мы, прижав­шись друг к другу спинами, незаметно для са­мих себя засыпаем.

5. И мне снится, что я жажду пить и, чтобы напиться, прогрызаю зубами какую-то трубу, и оттуда начинает хлестать жидкость, утоляющая мою жажду, сладкая, как сгущенка в детстве!

6. Просыпаюсь я от дикого крика командира Масленникова. А кричит он оттого, что Барков мертв. Зверь ему перегрыз горло ночью, и те­перь голова Баркова соединена с его телом лишь какой-то маленькой полоской кожи. Мас­ленников истерикует. Барков, сидя, упираясь в стену из больших каменных глыб, вверх но­гами (или вниз головой) смотрит на нас взгля­дом упрека: вы бы могли помочь мне выжить. Его голова свисает на полоске кожи, перевер­нута по отношению к его телу.

Затем Масленников все же соглашается со мной. Нужно обратно подняться в бункер, а оттуда попытаться вспомнить, каким путем мы, не напоровшись на мины, достигли бункера, и тем же самым путем обратно вернуться в за­мок, к своим.

07. Потом он делает нечто странное:

— Парнишка, а ну-ка дай-ка,— и ловким движением срывает с меня мои солнцезащит­ные очки.

— Б....! Так и думал: он выхватывает писто­лет и целит мне прямо в лоб. Я вспоминаю о том, что у Масленникова все пули — разрыв­ные. Я чувствую в этом почти полном мраке боль в глазах от того все же имеющегося света и, воспользовавшись полусекундным замеша­тельством Масленникова, сильным ударом выбиваю пистолет из его руки, а после делаю ноги. Секунды через три я со всех ног пытаюсь максимально увеличить расстояние между мною и Масленниковым, он начинает по мне лупарить из своего слабенького автоматика, но промахивается, потому как его автоматик рассчитан лишь на эффективную стрельбу в упор, и на расстоянии больше чем 20 метров у него уже не совместимый с прицельной стрель­бой разброс пуль.

Поднявшись на несколько пролетов вверх по лестнице, по которой мы попали внутрь логова зверя — а она ничем не огорожена по периметру, никаких перил и ограждений тоже нет,— вдруг замечаю, что Масленников по мне больше не стреляет Что с ним? Перезаряжа­ется? Меняет оружие? Тогда я, набравшись смелости, смотрю вниз и вижу, как зверь вце­пился Масленникову в горло, и тот в агонии судорожно дергает ногами, при этом руками пытаясь отодрать от своей глотки голову и зубы зверя. Эта почти интимная сцена придает мне сил бежать еще быстрее, ведь, расправившись с Масленниковым, зверь, наверное, захочет полакомиться и мной.

— Я выпрыгиваю из бункера и полубегом, полуползком, полунакарачках со всех ног не­сусь на запад—к замку; а за моей спиной гром­ко лопаются отжатые мною случайно противо­пехотные мины, но и при этом всем я слышу, я обоняю, я чувствую, не смотря назад, не огля­дываясь, как по пятам за мной движется зверь. Он пахнет, и его запах насылает на меня уста­лость и сон. И тогда я падаю в изнеможении. Прямо вниз. Прямо в грязь.

— Я очнулся в замке, когда уже несколько ми­нут разговаривал с Александром Рекудановым.

Мы стоим в воротах, они огромные и черные и сейчас открыты. Я стараюсь не смотреть Саше в глаза и скотчем заматываю свои солнцеза­щитные очки, разломанные на переносице. Тог­да Саша снимает с себя свои и протягивает их мне.

— Спасибо! — он всегда так трогательно заботился обо мне.

Саша сообщает мне страшную новость: два дня назад он посылал нам на помощь, сразу после того, как прервалась связь, десять сво­их ребят. И с тех пор от них ни слуху ни духу.

Думаю, что они мертвы.

А еще прошлой ночью кто-то напал на ребят, охранявших забаррикадированную дверь, и всех четверых «положил». Предварительно, конечно, взломав эту самую дверь. Александр после этого со своими ребятами откопал в зам­ке цемент и, используя строительный мусор, возвел поистине неприступную стену на месте той злополучной двери.

— Ты мне не можешь объяснить, что здесь происходит?

— Ты мне не поверишь!!

10. Пришлось Саньку выложить все как есть. Он, конечно, мне не верит, он говорит, что я всегда был сумасшедшим. А я отвечаю ему что мне по...ть, что он обо мне думает.

У Саши шестнадцать человек. Плюс он. Плюс я. Нас не так уж и мало — восемнадцать. Мы можем постоять за себя, мы можем ока­зать еще какое сопротивление!

— Нам нужно окопаться здесь и не рыпать­ся. Вызвать эвакуационные вертолеты — и мотать отсюда,— предлагаю я. Но вертолеты нам не пришлют до тех пор, пока мы не выпол­ним задание. Это мы узнаем с ближайшей базы, с которой свяжемся тем же вечером.— И тут у меня появляется план. Я нежно глажу кожу саквояжа с атомной бомбой. Что-то бу­дет.

По старой своей и очень мною любимой традиции прошу Сашу дать людям перед слож­ной миссией день отдыха. Все немного рас­слабятся. Саша меня слушает.

Ночью никто ни на кого не нападал, но ут­ром я проснулся, почему-то чувствуя дикий голод, как если бы до этого не ел дня полтора.

11. Необходимо, доподлинно при этом зная, что зверь находится у себя в логове, устано­вить там «бомбочку» и все там расхреначить к чертям, при этом по возможности убравшись от логова на максимальное расстояние. Саша быстро создает из своих людей группу, кото­рая пойдет с нами — со мной и с Сашей — к логову зверя. Но при этом он по старой своей привычке соблюдает максимальную осторож­ность, ну, он всегда был таким. В замке остает­ся сразу несколько его пехотинцев, двое на связи с ГРУ Западного фронта, двое дежурят у злополучной замурованной двери, а двое про­сто совершают визуальное наблюдение с ко­локольни храма за обстановкой вокруг.

Ну, ничего, я-то понимаю, что эти после­дние двое ничего интересного не увидят.

Так же мы с собой берем два мощнейших аккумулятора, чтобы в свою очередь от них подзаряжать свои рации, не оставаться без связи с замком и друг с другом никогда.

Итак, вроде все более-менее продумано. Десять человек пехоты и двое нас рано, на рас­свете после суток отдыха отправляются снова в разрушенный лагерь партизан. По дороге у Саши возникает идея — мы обыщем бункер, найдем альпинистское снаряжение Фирсова, а потом пошлем нескольких ребят искать круг­лое окно, освещающее квадратный централь­ный зал логова. Я с ним не соглашаюсь, пред­лагая не распылять силы, но он непреклонен.

1 2. По дороге у нас возникли затруднения лишь единожды — один парнишка задел рас­тяжку-гранату, прикрепленную к дереву на уров­не примерно головы среднего роста человека. Произошел взрыв, и мы все залегли. Осторож­ный Саша долго не отдавал никаких распоря­жений, и мы все лежим, перекрикиваясь друг с другом. Потом, когда у меня кончается терпе­ние, я несмотря на Сашины возражения ползу узнать, что же случилось.

Мы быстро находим тело того парня без го­ловы. И затем совершаем ошибку. Сняв с по­гибшего амуницию и забрав его оружие, забы­ваем взять из его рюкзака аккумуляторы для подзарядки раций. И потом добираемся до бункера без приключений. Но... Но в воздухе — и я это ощущаю — пахнет зверем.

13. Без труда находим то место в бункере, где еще недавно я был со своими старичками из НИИ. Саша разыскивает снаряжение Фирсо- ва, я же — серебряные цилиндры с прахом кре­мированных старичков. Потом Александр от­дает альпинистское снаряжение троим своим ребятам и поручает им найти круглое окно, ос­вещающее центральный зал подземелья, и спуститься низ, в подземелье через него. Но к тому времени там уже должны быть мы с ос­тальными.

Дальше, пообедав, без труда находим ту бетонную дверь и ту комнату, за которой нахо­дится лестница, ведущая вниз, к логову. Когда все заходят и начинают спускаться вниз, за­мыкающий — парнишка-очкарик, интеллигент из Москвы — так несколько по-услужливому убирает газовый баллон, некогда поставлен­ный Масленниковым подпирать дверь, чтобы она была всегда открыта — и она, дверь, зак­рывается. У меня мелькнуло в голове, что это опасно, но потом — дверь-то деревянная, мы ее'просто уничтожим если что из пулеметов.

Но не тут-то было. Мне кажется, что это не случайно, здесь ловушка: огромный камень, отделившись от потолка этой пещеры, падает вниз и, сплющив очкарика, преграждает нам путь назад. Мы в ловушке.

14. Саша говорит, что теперь вся надежда на тех ребят, которые наверху должны наладить альпинистский мост к нам — так мы по верев­кам все поднимемся наверх. Саша связыва­ется с ребятами по рации, у них все в порядке, но они еще не нашли то круглое окно, через которое должны спуститься вниз. Тогда Саша меняет им задание и приказывает, чтобы они, добравшись на место, просто бы, закрепив наверху веревки, обеспечили нашу эвакуацию через окно из квадратного зала.

— И не забудьте, что начинать налаживать этот «мост» вы можете только тогда, когда убеди­тесь, что мы, основная группа, находимся внизу

— Такточнотоварищгвардиилейтенант!

15. А через несколько минут мы слышим ко­локольный звон. Несколько ударов глухого и низкого звука. Бом-бом... я чувствую своим те­лом эту довольно сильную вибрацию. Затем мы слышим скрип, стук и звуки, как если бы кто-то запустил некий плохо смазанный и дав­но не работавший, но все равно работоспо­собный огромный механизм. Могло даже по­казаться, что мы находимся внутри огромных механических часов.

Мы спускаемся вниз и видим, как здесь, словно во сне или какой-то страшной сказке, повинуясь как будто чьей-то невидимой воле, то тут, то там открываются, закрываются, захло­пываются, поднимаются двери, люки, ворота решетки и окна в том самом изобилии здешних множественных стен, проходов и коридоров. Мне это напоминает... Лабиринт?!

— Но у нас, слава богу, есть цель. Мы можем хоть и медленно — нам препятствуют закры­вающиеся-открывающиеся массивные двери, ворота и решетки,— но верно продвигаться к центру этого подземного и загадочного зам­ка—в квадратный зал. По пути предупреждаю всех ребят, что во рвах крепостных стен не вода, а кислота. Все угрюмо мычат и качают головами — дескать, поняли. А открывающие­ся-закрывающиеся ворота и двери, оказыва­ется, опасны. Внезапно упавшие сверху ме­таллические ворота-решетки, когда в проеме был один наш пехотинец, перешибают парня пополам, пронзив его и пригвоздив к полу ост­рыми, толстыми, квадратными в сечении пру­тьями. Еще один погибший. Этот лабиринт, по всей видимости, стремится нас разбить на куч­ки. Во всяком случае, мне так кажется. Но вот вопрос: что за сила заставляет весь этот ме­ханизм работать?

— Блуждая где-то в центре этого подземелья, но еще не достигнув самого центрального зала, нашей цели, а мы теперь очень осторожничаем с каждой вдруг открывшейся дверью, пусть она и дает нам возможность попасть, куда нам нуж­но, мы наконец находим ответы на все вопросы.

Сначала — очень, между прочим, для себя нео­жиданно — мы набрели на механизм и его дви­жущую силу. Мы вошли в одну — без двери, был лишь проем — довольно маленькую комнатку, которая как-то очень слабо освещалась отку­да-то снизу каким-то странным красным све­том. Подойдя ближе, мы видим расселину, ко­торая своей каменной глубиной уходит в некую, очень далеко внизу находящуюся магму. Над этим большим, но ограниченным озером маг­мы возвышается каменный, высокий остров. В него же упирается привод, идущий сверху вниз от самой комнаты, где мы находимся, с огром­ным количеством шестерней и т. д. Эти шесте­ренки, в свою очередь, вращаясь от того, что вращается сам привод, передают момент вра­щения на другие, составляющие, видимо, не­кое начало действующего механизма, который и управляет силой, отвечающей за движение дверей, ворот и прочего.

Механизм этот, судя по диаметру привода, по размерам шестерней, огромен. Привод вни­зу приводится во вращение огромной как бы мельницей, вращающейся от тепла, поднима­ющегося вверх от магменного озера.

Механизм огромен, и разрушить его или остановить, мне кажется, не представляется возможным. А у нас при себе нет даже стан­дартного легкого домкрата. Вот он бы нам, на­верное, несколько помог бы при переходах через ворота и двери из одного зала в другой. Но потом я, улыбаясь, вспоминаю о своем сак- вояжике и любовно так похлопываю рукой по его кожаному бочку. То есть вряд ли на земле есть механизм, который я не смог бы разру­шить. Вот что. Нам нужно найти центральный зал. Подняться всем наверх, как-то запереть в этом подземном замке зверя, оставить на полу замка бомбу и отойти к замку — «объекту 112». И уже оттуда с помощью дистанционного пуль­та подорвать бомбу.

18. Потом мы находим четыре последователь­но соединенные коридором комнаты. В пер­вой — ящики с большим количеством плохо ок­рашенных льняных тканей; во второй комна­те — какие-то ветхие сундуки, доверху набитые цветным стеклом; в третьей комнате вдоль по стенам на полках громоздились стопки, судя по всему, медных монеток небольшого диамет­ра, а в четвертой комнате стояло несколько столиков, на которых в беспорядке были раз­бросаны какие-то довольно-таки миниатюрные фарфоровые сосуды. По-моему, я что-то понял.

10 Черный крест

Кто-то, когда-то, зато я точно знаю где — ЗДЕСЬ, видимо, держал один экземпляр — а впрочем, почему один? — зверя.

Интересно, «звери» могут жить стаями, раз­множаться, образовывать семьи?

Но зверю... зверю нужно жрать. Ежесуточ­но. И в предпочтении у него — свежая челове- чинка. Тогда этот кто-то, когда-то, видимо, об­ладая большими материальными ресурсами, создает это подземелье.

Это же просто: распространить по округе слух о том, что, дескать, здесь есть подземе­лье, доверху набитое всяким там добром. Ли­хих молодцев всегда и везде хватало, и вот они начинают прибывать к подземелью толпами. Заходят, а тут — рразМ — и мышеловка захлоп­нулась. Молодцы в западне, а зверь несколько дней (или часов) развлекается. И ест.

Хороша теория?

Но, в общем, это лишь мои предположения. Кому мог понадобиться зверь? Опасный и хищ­ный кровосос. А? А почему бы и нет? Пашкевичу и его команде ведь понадобился, а? Так мог и хрен еще знает когда понадобиться — вполне возможно, что то же исключительно «науки ради».

А эти четыре комнаты с «богатствами», муля­жами, судя по всему, изображениями шелков, драгоценных камней, денег и благовоний — насмешка некогда жившего злого гения над «лихими молодцами», дескать хотели нажить­ся — берите! Я думаю, что человек из благих побуждений не будет кормить зверюгу людьми, а тем более — какими бы они ни были, их ведь ожидает мучительная, прежде всего от страха мучительная, смерть — не будет над ними, уже попавшими в западню, смеяться.

Из четвертой же комнаты — а здесь ни две­рей, ни ворот, ни люков — коридор нас выво­дит в квадратный зал, освещаемый, правда, очень слабо, сверху круглым большим «зенит­ным фонарем». Только без стекол, без пере­плетов — так, дыра просто.

19. У нас даже немного поднялось настрое­ние, мы стали было думать, что скоро выбе­ремся из этой ловушки. И вот уж часа как пол­тора не теряли ни одного человека. Саша свя­зывается по рации с ребятами наверху, и вот в окне показываются их головы:

— У нас все готово! — К нам вниз падают две веревки, но потом один из тех парней кри­чит нам вниз, что хочет сам к нам спуститься, чтобы кое-что здесь закрепить. Саша дает доб­ро, и парень довольно быстро и лихо по веревке 10* на карабинах и на восьмерке, закрепленной у него на груди и на заднице, начинает спускать­ся к нам:

— Ияяя-хуу!

Когда же он секунды в три достигает сере­дины этой высоты от пола подземного квадрат­ного зала до зенитного окна, видимо, что-то происходит с его веревкой, она обрывается, и парень падает вниз на нас. В лепешку Потом мы, все еще смотря наверх, видим, как оттуда вниз к нам летит второй парень, он-то уже про­сто падает, он спускаться на веревках к нам и не собирался. А следом — третий, но он уже представлен в двух фрагментах. Нижняя часть — до середины туловища, и верхняя часть — с середины туловища до шеи. А головы нет. За­тем падает его каска. Потом мы видим, как в окно склонился зверь. Он рассматривает нас своими красными, светящимися глазами, а мы по нему стреляем. В этот момент у этой меха­нической шкатулки кончается завод, и она ос­танавливается.

Бац! Несколько раз — видимо, на проща­ние — звучит колокол. От его звона дрожит даже упавшая на «шахматный» пол зала плас­тмассовая каска пехотинца, свалившегося к нам в двух фрагментах.

Странно, но почему-то ко мне возвращает­ся моя старая человеческая реакция на остан­ки людей и кровь, да и вообще на все эти ужа­сы. Меня начинает подташнивать. А парниш­ка-медик мне выдает пакетики и таблетки. И еще флягу с водой:

— Примите таблетки сейчас же! — медик, по уставу имеет право приказывать по своей части даже тем, кто старше его по званию.

Возвращение ко мне «нормальной» реак­ции на «ужасы войны», я думаю, связано с тем, что я полтора дня как начал наконец-то прини­мать те таблетки, которые мне выдали «в доро­гу» врачи в нашем институте. И еще. Мне ка­жется, я стал кое-что понимать про себя. И это ужасно. Я выпиваю тройную дозу выданных мне таблеток, лишь бы мои ужасные догадки хоть на чуть-чуть, но отсрочились бы.

20. Я говорю Саше, что, судя по всему, те­перь мы можем снова вернуться на лестницу — и подняться наверх. Если тот камень, который расплющил парнишку-очкарика,— лишь часть механизма, то сейчас он должен уже поднять­ся и освободить проход.

— Оставим здесь бомбу. Отойдем к замку, а потом — бах! Зверь все равно здесь ходит- колобродит, думаю. Что, если он даже окажет­ся в бункере или на земле,— сдохнет, сука. На атомы распадется!

Саша мирно улыбается мне, а потом зева­ет. Он говорит: «Добро». Но потом мы, шесть военнослужащих России, садимся на пол это­го зала спина к спине, образуя некое подобие круговой обороны, и... засыпаем. Все устали и очень сильно перенервничали за последнее время. Я же вспотел, как в бане. Помыться бы!

21. Мне снится. Даже не знаю, как это опи­сать, мне казалось, что мне снится не сон, но сам голод, его суть, вот что мне снится! Я был голоден, как черт, и мне почему-то хотелось свежего, мягкого мяса. А я — как зверь. По­том я увидел, будто нахожусь в холодильнике с тушами мяса, они как бы лежат на полу, при­слоненные друг к другу. И их пять. И тут я ото­рвался!

Я бросаюсь на одну тушу, потом на другую — и так до последней. Но когда я приступаю к последней туше — а я их не ем, лишь кусаю и отрываю от них небольшие куски,— у этого кус­ка вдруг откуда-то появляется, как в компью­терном мультике, голова, а там рот, глаза.

— Леха! Ты что!

Легким ударом руки сношу полчерепа го­лове и с упоением пью ее мозг. Наконец-то я доволен!

— Когда же я очнулся, то увидел, что все ре­бята вокруг меня мертвы. А у Саши Рекудано- ва нет пол головы. Если бы я мог разговари­вать по-звериному, вампирски, то я бы отыс­кал зверя и спросил бы его, почему же он не убил и меня. Я беру саквояж, пулемет, огне­мет и начинаю двигаться в сторону лестницы. Когда же я поднялся на поверхность, увидел его. Но он почему-то не видел меня. Я заме­тил, что у него сильно повреждена левая рука — или лапа? Оттуда как будто кто выдрал кусок мяса.

«Ну, вот и тебе больно, гаденыш»,— думаю я и тихо, стараясь не обнаружить себя, выпол­заю из бункера. Таясь, с замиранием сердца, то ползком, то бегом, по чуть-чуть к вечеру до­стигаю «объекта 112». Ребята отворяют мне ворота.

— Один из пехотинцев докладывает мне, что часа полтора назад кто-то пытался проделать в замурованном проеме двери изнутри дыру. Когда же один наш парень стал смотреть туда и подошел слишком близко, получил удар в глаз чем-то острым. Я осмотрел парня. Не жилец. Удар прошел через глаз и попал в мозг. Пустая глазница, наполненная кровавыми слезами. Зря только морфий тратили на обезболивание. Я стреляю ему в висок: если он еще и жив, что маловероятно, то я прекратил его страдания. Затем ребята замечают, что из бункера живым возвращаюсь только я один, притом очень ре­гулярно. Забираю людей и снова увожу их на погибель. На это я им отвечаю, что больше туда не поведу никого и никогда.

— Тайм-аут,— кричу я в серое небо, ловя ртом капли дождя,— тайм-аут!

Я

Должен

Подумать.

24. Для того чтобы осмотреться и спокойно подумать, мне обычно требуются сутки.

Сам себе даю суточный отпуск. Впрочем, как и всем остальным. Ведь несмотря ни на что я здесь главный. Утром следующего дня по рации с телемонитором пытаюсь вызвать ГРУ Западного фронта в Париже. Но в этот момент что-то происходит, какое-то переключение и вот передо мной наш старый друг Мирошниченко!

В Москве. Он, улыбаясь, говорит, что не смо­жет мне прислать помощь и не сможет эвакуи­ровать меня, до тех пор пока я не уничтожу вам­пира.

Я высказываю предположение, что в таких условиях могу и дезертировать. Больно уж мне здесь хреново стало что-то. Тогда Мирошни­ченко говорит мне, чтобы я шел на все четыре стороны, все равно за пределами замка меня скоро поймает и схавает наш старый добрый Друг.

— Кстати, в чем это вы так измазались?

— А это, товарищ гвардии генерал-лейте­нант, кровь моих товарищей — русских солдат. 281

— Так смойте же ее! Кстати, вам большу­щий привет от Светы.

Все. Конец связи.

— Я в вас верю. Вы разрушили крест. Вы убьете и этого монстра. Задача ведь упроща­ется, не так ли?

«

25. Окончив сеанс связи, я иду осмотреть то, что осталось от городской ратуши. Она разру­шена, обвалилась кровля, но первый этаж, уди­вительно, он почти в целости и сохранности остался с тех пор, как мы отсюда некогда сва­лили. Даже мебель так стоять осталась, как мы

ее некогда здесь поставили себе для удобства. Но при осмотре местного музея нахожу раз­грабленным средневековый отдел. Там нет ры­царских доспехов, которые здесь некогда были. Нет оружия. И остался всего лишь один «тур­нирный» рог. А раньше их было два. Это я не помню, просто постамент один, таблички две, крепеж на два предмета, а предмет один. Для дудения. И мне кажется, что это знак. Но те­перь уже не свыше. А от зверя.

26. — Ребятки! Снимайте-ка с себя свои сбруи. Это приказ.

Пехотинцы возражают, что это не по уставу Тогда этим трем парням, которых я пытаюсь сейчас разоблачить, мне приходится втолко­вывать:

— А устав вы сейчас пойдите и втолкуйте тому парнишке в бункере, поняли?

Нехотя и ворча, парни скидывают с себя бронежилеты. А я облачаюсь. Я говорю пяте­рым пехотинцам, чтобы они за мной плотно зак­рыли ворота и никому не открывали бы, кроме меня. Шутка. Я беру рог, станковый пулемет — один, один я его тащу!! — огнемет и выхожу в то, что некогда было пшеничным полем перед замком.

«Там-тарам-та-таммммШ» — интересно, но как же красиво у меня получилось: без трени­ровки сразу продудеть в рог Хрен знает сколь­ко лет назад в него дудели рыцари, вызывая друг друга на бой. Но вряд ли кто из них имел такого противника, как я сейчас.

Я хочу отомстить за Сашу. За Князева, за всех остальных. За то, что здесь и сейчас мы уже несколько дней воюем как в 41-м в XX веке, не считаясь с потерями и не хороня своих мертвых. А еще... а еще я зверски устал и уже хочу все скорее закончить, чем бы это для меня ни обернулось, и, пусть и на том све­те, отдохнуть.

«Там-тарам-та-таммммШ» Я стараюсь ско­пировать звук трубы со старого, давно запре­щенного, записанного в фонотеку «демоничес­кое», рок-н-рольного альбома. А еще у меня в ушах звучит другая «демоническая» группа из XX века:

Это значит, что здесь Скрывается зверь.

Я все это слушал в фонотеке нашей биб­лиотеки на работе. Пока чаек попивал.

27. А совсем поздно вечером, когда уже тем­неет, начинается гроза и появляется зверь, я готовлюсь стрелять разрывными пулями Мас­ленникова, прильнув к оптическому прицелу Я вижу лик зверя. И жму на курок. Зверь отхо­дит и прячется. А мне снова взваливать на себя пулемет и переносить его на другое место!

По дороге я думаю, что зверь сам себе чер­ный крест, то есть это что? Он может сам себя воскресить в любой момент или, погибнув, воскреснет? И почему это лишь вера его? Во что же он верит?

28. А верить он может только в себя или в дьявола. Не может же сатанинское отродье ве­рить в Бога Всевышнего и от Него получать за свою веру силу! Если он верит, не важно во что, и эта вера делает его неуязвимым, то чем я могу ему противостоять?

Клин вышибается клином. И его вера в себя, фактически в дьявола, или же просто его вера в дьявола может быть уничтожена только лишь другой верой, верой во что-то большое, полностью позитивное и светлое. Его черную веру может убить лишь моя вера в Бога. В этом случае — я слаб, как слепой котенок. С детса­да не молился, о Боге не размышлял. И с чем я пойду на эту бронебойную махину? Но, несмот­ря на мое неверие, в школе нам десять лет по заветам моего великого деда Библию долби­ли. Я вспоминаю историю о Давиде и Голиа­фе: Давиду ведь не понадобилось особо на­прягаться? Он просто был мужественен и ве­рил, что на правильной стороне.

Израильтяне выходили воевать на врага с песнями хвалы Богу, и враг низвергался. Да, но перед этим они «очищались». А чист ли я? И тут я сам, может это и неправильно, для себя, глядя на блестящую пряху своего армейского ремня «С нами Бог!», решаю, что делаю Божье дело. Усилием собственной воли. Может, это и неправильно самому за себя решить, что ты угоден Богу, но в тот момент мне ничего боль­ше не оставалось. Я возвращаюсь в замок, ребята мне отворяют:

— Ну, как?

— Еще никак, дайте мне мегафон.

— Чтоооооо???

Дайте

Мне,

Пожалуйста, мегафон!

29. И уже с мегафоном я снова в поле. Появ­ляется зверь, встал напротив моего пулемета, как бы тем самым показывая, что не боится, и что-то говорит мне на своем языке.

— Ты, наверное, сегодня умрешь! — поче­му-то я могу перевести с его языка на свой. А это мы еще посмотрим.

Его вид грустен. И мне даже кажется, что от всей этой охоты — мы охотимся друг на друга — он уже устал. У него также поврехдена левая рука. Но перевязать ее себе он, видимо, не догадыва­ется. Рана гноится, я чувствую ее зловоние, хоть зверь и стоит от меня на достаточном удалении.

А я подхожу к своему пулемету и жму на га­шетку. Некоторые пули отскакивают от многочис­ленных лат зверя, некоторые входят в его тело и рвутся там — зверь даже не пошевелился, а толь­ко лишь стал извлекать из своих ножен меч.

Тогда в мегафон я сообщаю зверю, что

Верю в Бога.

Зверь лишь улыбнулся — теперь он с ме­чом на перевес.

Я помню свое детство, помню как наизусть мы учили в начальной школе небольшие сти­хотворные молитвы, помню, как мое малень­кое сердце тогда наполнялось радостью и я внутри себя видел как бы проникающий сверху свет. Эти маленькие и наивные молитвы очень сильно отличались от множества впоследствии нами разученных заумных гимнов. В этих стиш­ках была какая-то сила.

И я ору:

— Бог, Тебя не понаслышке Нужно знать всем ребятишкам! Чтоб в борьбе

И чтоб в труде Вознесли хвалу Тебе!

Мне кажется, что зверь стал несколько мед­ленней приближаться ко мне.

— Мой Господь! Сажусь я есть, Хвала Тебе, Что пища есть, Ты и в этом мне Помог,

О великий, Светлый Бог!

Зверь совсем близко подошел ко мне, а у меня чуть ли не слезы из глаз. Пусть, пусть меня сейчас убьют, я снова обрел веру в Бога. Ал­лилуйя! Как в детстве.

— Дни и ночи напролет Бог нас зорко стережет! Послушанья дав обет, Сохраню себя от бед!

Зверь остановился передо мной и опустил меч. Я вижу, он сильно устал.

— Мой Господь, благослови Всех людей родной земли, Чтббы каждый знал Тебя, Жил, других людей любя!

Зверь откинул свое оружие в сторону и сел на землю, как-то грустно свесив голову.

Вот он. Тепленький. Не желая упустить мо­мент, пока он не опомнился — не нести же мне к нему пулемет? — я вынимаю из кобуры пис­толет и подхожу к зверю. Я смотрю в его пе­чальные, красным огнем горящие глаза, и мне кажется, что это в последний раз. Я взвожу ку­рок. Зверь печально вздыхает.

Ну, как всегда. Некогда, выбрасываю обой­мы пистолета, думая, что выбрасываю обой­мы с холостыми патронами, чтобы не совер­шать больше прошлых ошибок, чуть ли не сто­ивших мне жизни... В общем, я выбросил обоймы с боевыми патронами. А зарядил в пи­столет, соответственно, патроны холостые.

Раздается несколько спешных и бесполез­ных выстрелов, после чего я так аккуратно по­лучаю по голове плашмя рыцарским заржаве­лым от человеческой крови мечом.

Часть последняя

01. И мне снова снился сон. Мне снилось, что в поле сошлись в борьбе за территорию два зверя. Один был хорошо вооружен и одет в латы, но при этом старый, усталый и еще к тому же раненый. Другой же был вообще без ору­жия, в нескольких бронежилетах, но при этом молод, полон сил и решимости.

Молодой победил, потому что ему в борьбе помогала девушка-призрак, а потом оторвал го­лову старого зверя с его тела и выбросил в лес. Потом снял латы с поверженного старого зверя и надел их на себя. А после куда-то поплелся.

2. Я очнулся у ворот замка. Ребята удивле­ны, они спрашивают, что произошло, что со зверем, но я точно ничего не могу сказать. Я по­чему-то облачен в латы, которые еще недавно видел на звере, и теперь могу предполагать, что зверь мертв. Иначе он мне никак не дал бы снять с себя его защиту. Я скидываю всю эту старую и новую, ржавую и нержавую рухлядь с себя. Пошли они все!

Посылаю двоих посмотреть в поле — что там. Они возвращаются и говорят, что там, видимо, мертвое тело зверя. Без головы. Ребята вызыва­ют Мирошниченко, и он готов нас эвакуировать.

— Вас же жду в Москве с докладом. Кстати, снова вам привет от Светы — парень, лови момент, она тобой очень интересуется!

А я падаю в обморок. Слышу, как вокруг меня щебечут пехотинцы, и один из них даже предлагает мне вколоть морфий.

— Просыпаюсь на руках у Эдика. Он зачем- то гладит меня по голове:

— Больно ты плох!

Но расслабляться рано. Эдик мой старый друг, и он мне может сейчас очень сильно по­мочь. Мне срочно нужно в Москву, но не по каналам Мирошниченки.

— Эдик, тебя послали сюда вывезти отсю­да все оборудование?

— И не только, но и тебя.

— Умоляю, изобразим, что я исчез в неиз­вестном направлении, но при этом ты меня поместишь в ящик с оборудованием, возвра­щающимся в Москву. Это очень важно!

Поверь мне

— По-жа-луй-ста!

4. Он мне верит. А я тоже ему всегда верю. У нас это взаимно. Это и называется дружба.

В ящике с оборудованием я возвращаюсь в Москву на транспортном самолете. В поле­те несколько раз теряю сознание, и у меня горлом несколько раз идет кровь — вонючая, как воняет из туалетной трубы после прочист­ки. Мне не хватает воздуха и трудно дышать. Но у меня есть еще дела. Есть у нас еще дома дела.

5. Высадившись в аэропорту, взломав ящик, почти незаметно перемещаюсь из военного в гражданский сектор Шереметьво. Ловлю так­си, а приехав в Москву, показываю таксисту свои корочки. Тот устало-разочарованно взды­хает и, кажется, выругивается в сторону. Но что делать? Денег у меня нет. Я же только что с войны.

Мою военную форму скрывает найденный нами с Эдиком на развалинах замка граждан­ский мужской плащ. Он грязен до неприличия, но что делать? Мне все нипочем — у меня, если что, корочки. Прижав к себе саквояж, спуска­юсь в метро.

6. Пересаживаюсь на «институтскую ветку», доезжаю до конечной «Институт». Бегу на КПП, где, конечно, меня намертво останавливает ох­рана. Я звоню Карпелю и спрашиваю, в чем дело. Тот отвечает, что приказом Мирошничен­ко ваш проект закрыт, вас велено не допускать на ваш этаж.

Тогда я блефую, говоря Карпелю:

— Доложу Мирошниченке о вас все, что знаю!

А что такого я знаю о Карпеле? Да ничего! Но Карпель стремается и приказывает охране впустить меня. Ну, и правильно, а то пришлось бы использовать мой «Стечкин». Теперь-то я его перезарядил правильно!

7. На своем же этаже встречаю Светлану, она спешно что-то пачками отправляет в машину для уничтожения бумаг.

— Это ты? Ты слышал, что Мирошниченко срочно закрыл наш проект?

— Да. Только что от Карпеля.

— А ты знаешь, что он приказал уничтожить все оригиналы и подлинники документов по этому проекту?

— Ха! Да давно пора!

— Но ты точно не знаешь, что ко всему это­му Мирошниченко приказал уничтожить всех, кто имел дело с документами проекта. Уничто­жить!

— А тебя тоже должны уничтожить?

— Нет, я ведь дела с документами не имела.

Спрашиваю, где старички, которые не уча­ствовали в экспедиции. Тогда Света отводит меня к большому работающему «этажному» холодидьнику и показывает мне, как в нем на полу навалом лежат тела «старичков». Кто-то, видимо, сначала их расстрелял из автомата, а потом их добивали в голову на всякий случай.

Я бросаю им капсулы с прахом их погиб­ших товарищей. Спите спокойно. Вместе.

Потом я бросаю саквояж, а Света, шепча мне, что «И тебя хотят убить», за руки ведет к лифту. Ее слова сопровождает придыхание. Она самка... Прямо в лифте мы начинаем це­ловаться взасос.

08. Поднявшись наверх, выбегаем из лифта. Охрана уже «проснулась» и начинает по мне стрелять. Выхватываю пистолет, удивительно, но у Светы тоже есть пистоль — самый после­дний, тяжелющий ТТ. Оба охранника, подко­шенные, падают на пол. В гараже снимаем еще одного охранника — и угоняем микроавтобус. И как только у нее это все получается? Она ведет авто резко и немного опасно, лихо, зато быстро. Выбив ворота, вылетаем на шоссе. Пролетев десять километров, говорю ей:

— Останавливайся!

— Зачем?

Я выхожу и включаю дистанционный пульт атомной бомбы. Через пять минут... Я впрыги­ваю в машину и кричу Светлане:

— Теперь гони!

Пока мы несемся к Москве, она все лепечет:

— Я сразу тебя полюбила, как только уви­дела первый раз, ты веришь в любовь с перво­го взгляда? Я спасу тебя. Я спасу тебя, лишь бы ты был со мной и со мною всегда. У меня есть знакомые, они тебе сделают документы, все будет хорошо. Мы вместе уедем, и нас ник­то в жизни не отыщет! — И мы снова, а она ве­дет машину, целуемся в глубокий засос. На скорости 140 километров в час.

И тут мы слышим гром среди ясного неба: на западе, там, где некогда под землей, слов­но покойник, располагался наш институт под­нимается густое облако пыли, а после наружу вырываются столбы огня, и потом — все. Стих­ло. Бомбочка ведь была всего лишь бомбоч­ка, а не бомба!

9. Мы приносимся домой к Свете. Она рас­пинает меня на своем, как она это раньше на­зывала, траходроме, вскакивает на меня сверху, и тут пошло-поехало, не знаю как, но у меня происходит эрекция, а минут через шесть Света кончает.

Тогда она хватает подушку, на которой была моя голова и... кладет мне на лицо.

10. А что было дальше, я видел со стороны. Мое тело с членом наружу лежало на дива­не, Светлана тогда прикрыла его (член, ко­нечно) покрывалом, а в комнату вошел Ми­рошниченко.

— Ну, спасибо вам, Галина Ивановна, за вашу работу! — Мирошниченко смотрит на мое тело, а после нежным таким, несколько оте­ческим движением руки закрывает мои остек­леневшие глаза с красными зрачками...

— Теперь-то я могу рассчитывать на то, что моей матери выделят квартиру, о которой я вам говорила?

— Конечно, (алечка,— Мирошниченко от­дает ей какие-то бумаги и еще ключи в прида­чу— Можете хоть сейчас въезжать.

Как-то злобно и одновременно похабно Светлана скалится-улыбается, потом забира­ет из рук Мирошниченко бумаги и ключи, а пос­ле, демонстрируя ему свою обнаженную грудь, спрашивает:

— Может, того? Начальничек!

Я витаю еще вокруг своего тела по спира­ли, медленно начиная подниматься вверх, и уже вижу Мирошниченко в профиль: он густо так покраснел и начинает выговаривать Свет­лане:

— Сколько вам говорил, чтобы вы прини­мали «антисекс»! До вас как будто мои слова не доходят! Однажды, (алечка, вы с этим влип­нете в такую историю, что даже я не смогу вас вытащить.

А дальше мне становится настолько пле­вать, что там внизу происходит, что я отворачи­ваюсь от них и начинаю смотреть на небо, тем более что мне кажется, я скоро встречусь с ней... и от одной этой мысли мне хорошо.

Потом я вижу ее: она протягивает мне руку и я понимаю, что она сейчас сопроводит меня до самого неба. Она мне показывает, чтобы я обернулся и я уже не знаю и как, вижу сквозь стены и дома, как мое тело, встав, начинает раздирать на части вначале Мирошниченко, затем Свету и, закончив, падает без дыхания на пол.

Хочу увидеть, как выходит душа из тела Зве­ря. Но там, по всей видимости, ничего такого нет. И мне немного жаль. Иногда мне казалось, что у зверя все-таки есть душа. Но своя, зве­риная.

11. А знаете, на небе мне все-таки дали шанс. Я слышал голос, который повелел мне вернуть­ся и стать праведным и не грешить более. А по­том я проснулся оттого, что мне жгли грудь электричеством. Люди в масках очень обрадо­вались и даже засмеялись, когда увидели, что я пытаюсь встать и стал кашлять. А через ка- кое-то время меня выписали из военного гос­питаля.

И мне уже не было так одиноко, как раньше, потому что я узнал точно, что есть Бог. Я вспо­минал на своем новом месте размышлений, раньше это был балкон, теперь — унитаз, глядя в зеркальный потолок, всех девушек, которых я хорошо знал. Ольгу, которая на смогла выне­сти ответственности любви и убежала от нее в смерть, Анну, которая так и не смогла простить меня за то, что я был другом ее брату и сам был готов ради него сделать то, что он сделал ради меня — отдал свою жизнь, 1алину — Свет­лану, которая попросту оказалась засланным убийцей и готова была ради барахла пере­грызть в буквальном смысле другому человеку глотку

И думал, что, наверное, навсегда обречен остаться один. Затем меня вызвал к себе Пер­вый и приказом по армии (выше приказа нет и ничего быть не может), дав мне сразу звание капитана, назначил начальником (больше ник­то не уцелел, кто бы мог с этим хоть что-то сде­лать) некоего проекта.

Как Вы думаете, как называется этот про­ект?

МОСКВА

КНИЖНЫЙ МАГАЗИН «ФАЛАНСТЕР» Б.КОЗИХИНСКИЙ ПЕР., 10 504 47 95 НТТР://\ЛЛЛЛ/У.РА1АЫ5ТЕ1г.1Ш

ОБМЕН ДЕНЕГ НД КНИГИ

с 11 до 20 кр. Вс

Алексей Тарасенко ЧЕРНЫЙ КРЕСТ

Ответственный редактор

М. Тульская Иллюстрация на обложке К. Комардин Дизайн-макет серии К. Прокофьев,А. Касьяненко Компьютерная верстка В. Милич

Подписано в печать 26.10.2004. Формат 70х907₃₂. Бумага газетная пухлая. Печать офсетная. Гарнитура «Прагматика». Тираж 3000 экз. Заказ № 632.

Издательство «Ультра.Культура» жуууу. и Игаси Ни ге. ги

620142, Екатеринбург, ул. Большакова, 77, оф. 205

Отпечатано с готовых диапозитивов на ФГУИПП «Уральский рабочий». 620219, Екатеринбург, ул. Тургенева, 13. й и р://\ы\лплл и га I р п п 1. г и е-таП: Ьоок@ига1рпп*.ги