Алекс Градов Черный клан

Человек: Почему ты все время смотришь на дверь?

Ланцелот: Я жду, когда появится дракон.

Человек: Ха-ха! Я – дракон.

Е. Шварц. Дракон

Глава 1 Третий вариант

В одном из северных районов Петербурга, на набережной Невы, за чугунной оградой высотой в два человеческих роста, стоит величественное здание суперсекретного оборонного НИИ. Оно отделано розовым мрамором, пестрой яшмой и полированным черным гранитом, украшено помпезными портиками и циклопическими колоннами и в целом похоже на храм какого-то древнего и опасного божества. Окна, в которые мог бы влететь вертолет, закрыты решетками и наглухо зашторены, чтобы никакие натовские шпионы не смогли бы подглядеть, что мы там делаем. Вообще-то мы и сами не должны этого знать. Двадцать лет назад, рассказывала матушка, один отдел не знал, что проектирует другой, а конечная цель работы была ведома только Минатому.

Но сейчас все изменилось. Древнее божество давно мертво, наши оборонные секреты и даром никому не нужны. Финансируется институт ровно настолько, чтобы немногочисленные сотрудники не померли с голоду (а то было бы совсем неприлично). Если подойти к НИИ поближе, то видно, как осыпалась мраморная облицовка стен, а яшмовые капители словно кто-то погрыз, и стало окончательно ясно, что они из покрашенного под яшму кирпича. На стоянке одиноко чахнут «Жигули» престарелого главного инженера. Зато по соседству процветает новехонькая церковь, куда после работы бегают наши сотрудники – тетушки предпенсионного возраста, которые сидят в НИИ, потому что больше их никуда не берут. В общем, вы поняли, почему наш некогда могучий секретный институт на районе пренебрежительно называют «богадельней».

Иногда я представляю себя захудалым бароном, который благородно нищенствует в огромном, обветшалом замке, вместо того чтобы взять и заняться разведением племенных овец, грабежом на большой дороге или каким-нибудь еще средневековым бизнесом.

Особенно в такие моменты, как сейчас.

– Значит, комп просто взял и на ровном месте завис? – с сомнением спросила Ленка.

– Не просто, – сказал я. – И не завис, а выдал что-то странное. Как будто скринсейвер – по экрану все время ползет сверху вниз такое… как иероглифы… Во, очень похоже!

Я ткнул пальцем в темное окно, исчерченное извилистыми следами дождевых капель. Несколько человек в очереди на раздачу одновременно оглянулись посмотреть, куда я показываю. Не увидев в окне ничего интересного, разочарованно отвернулись к своим салатикам и компотам. В институтской столовке, несмотря на рабочее время, толкался народ. Впрочем, как всегда.

Ленка пожала плечами.

– Ничего странного не вижу. Скринсейвер и есть.

– Скринсейвер компьютер не подвешивает. Там, между прочим, ребята из техподдержки уже второй час сидят, матюгаются – ничего понять не могут. И вся работа за полдня псу под хвост, – уныло заключил я. – Проклятая рухлядь!

– Ну а что это тогда? – не без ехидства осведомилась Ленка. – Послание из параллельных миров?

– Уж скорее вирус словил…

– Вам разве Интернет еще не прикрыли? Нам уже отключили, а то все только и делают, что в социальных сетях сидят.

– Нам по работе надо.

– Знаю я вашу работу, – захихикала Ленка. – Захожу как-то в отдел – тетки чай пьют, болтают, красятся, один Леша сидит красный, сосредоточенный и дубасит по клавишам. Думаю – вот впахивает! Аж пар из ушей идет! Подхожу и вижу…

– Ну да, – пожал я плечами. – Играл с ребятами в «Квейк» по локалке. А что, кто-то против?

Ленка прищурилась и отпила глоток компота из могучего столовского граненого стакана.

– Вот не пойму я, что ты вообще тут делаешь второй год? Что ты, молодой, здоровый парень, забыл в этом доме престарелых инженеров?

Я задумчиво покосился на Ленкин стакан. Компот был казенный, водянистый, с вываренным склизким яблоком на дне. Точно таким же меня когда-то насильно поили в детском саду. И я пил – а куда было деваться?

– Ну… Допустим, мне нравится моя работа.

Прозвучало как-то неубедительно.

Ленка манерно приподняла бровь.

– Не понимаю. Как может нравиться работа, которая никому не нужна?

– Ну почему же никому. Натовцам нужна, – сказал я не очень уверенно. – Враг, типа, не дремлет, все такое.

– Глупости, – фыркнула Ленка. – На худой конец, если твоя «работа» и в самом деле нужна натовцам, так и поехал бы к ним. Получил бы грант…

– Нет уж, – сказал я гордо. – Так низко я еще не пал. Я патриот!

– Патриот, ой, не могу! Да ты просто лузер.

«Умолкни, женщина! – высокомерно сказал я (мысленно) и махнул рукой воображаемым слугам: – Как сюда пролезла эта холопка? Выкиньте ее за ворота!»

Конечно, я мог бы возразить ей: а сама-то? Что ты здесь сидишь? Почему не найдешь что-нибудь получше? Но я уже знал, что она мне ответит. «А кому я еще нужна с ребенком? С твоим, между прочим!»

Ленка работает в соседнем отделе, вместе с моей матушкой. Когда я был маленьким, в этом НИИ работали родители половины моих одноклассников. Но с Ленкой я тогда еще не познакомился. Это знаменательное событие произошло в позапрошлом году. Мы встречались с ней ровно полгода, после чего расстались. Точнее, она меня бросила, заявив, что наши жизненные ценности не совпадают. Подозреваю, на самом деле она решила, что я для нее недостаточно крут. Проблема была в том, что, избавившись от меня, Ленка вскоре обнаружила, что беременна. И теперь у нас с ней есть общая дочь двух лет от роду. Ленка считает, что этот факт дает ей полное право терроризировать меня, сколько ей вздумается. Друзья подкалывают меня, что я, не будучи ни разу женатым, огреб все минусы семейной жизни, как моральные, так и финансовые.

Я отвернулся и уставился в окно. За стеклом не было ничего, кроме моего отражения. На улице уже стемнело. Не зимняя кромешная тьма, а сумерки ранней весны – сыро, мрачно, неспокойно. Словно назревал какой-то природный катаклизм, то ли ливень, то ли снегопад, а скорее всего и то и другое одновременно.

Вот, опять снаружи темнота. Не потому, что рабочий день был таким длинным, а потому, что световой – коротким. Едва рассвело – уже стемнело.

Так и живу в вечном мраке. Ранние октябрьские сумерки в шорохе листопада… Ноябрьский бурый, бесснежный мрак, когда кажется, будто за окном – Нижний мир, в котором ни света, ни солнца, а только вечная тьма, а ты сам не заметил, как провалился в тартарары вместе с городом… Январское мелькание снежинок, когда по заиндевевшему стеклу пробегает дрожь, и снаружи доносится далекий, мертвенный вой ветра… И я ежусь, представляя, как после работы пойду через черные пустые дворы, а этот ветер, словно ниндзя, со свистом будет швырять мне в лицо колючие звездочки… Февральские оттепели, когда в окно свирепо лупит снежно-дождевая каша…

Там, за окном, все время что-то менялось и происходило. А я все сидел на одном месте и чего-то ждал.

– А вот и не лузер, – внезапно решив блеснуть эрудицией, заявил я. – Я дауншифтер.

– Это еще кто? – спросила Ленка с подозрением.

– Лузер – это тот, кто пытался взобраться наверх и не смог, – объяснил я. – А дауншифтер – он… он даже и не пытался. Тот, кто просто живет, как считает нужным, в свое удовольствие.

– Лузер и лентяй вдобавок, – сделала вывод Ленка. – Нашел чем хвастаться.

Я тяжело вздохнул. Честно говоря, этот разговор повторялся так часто, что одни и те же реплики ходили по кругу. Толкотня воды в ступе. Какое ей дело, как и зачем я живу? Муж я ей, что ли? Так она же вроде нашла себе зимой какого-то хмыря, о котором мне известно только то, что он иногда забирает ее с работы на «крайслере». Вот его пусть и пилит!

А вот интересно, если я – барон, то Ленка кто? Баронесса? Да какая из нее баронесса?! Так, сварливая ключница.

И я со вздохом сказал то же, что обычно говорил:

– Просто я не желаю участвовать в этих крысиных бегах, понимаешь? У меня другие цели в жизни!

– Ах ты не желаешь? Ах у него цели в жизни! – привычно начала заводиться Ленка. – А дочку кто кормить будет?

Тут мне невыносимо захотелось взять свой верный двуручный меч, надвинуть забрало поглубже и выйти на большую дорогу. Или уплыть в крестовый поход. Главное, подальше от Ленки. Начиналась самая противная часть разговора – о деньгах.

Вообще-то я честно предлагал отдавать ей четверть зарплаты, как положено, но зарплата у нас в НИИ такая, что Ленка заявила, что я над ней издеваюсь, и вообще отказалась от «подачки». И теперь колола мне этим глаза.

– Как тебе вообще не стыдно жить на свете, зная, что твоего ребенка содержит другой мужчина!

– Так ты же не берешь от меня денег!

– Потому что это не деньги, а кукушкины слезки!

– А почему я должен давать тебе больше, если ты Ваську даже по воскресеньям ко мне не хочешь отпускать?! – рявкнул я, потеряв терпение.

– Да потому что не хочу, чтобы она стала на тебя похожа! И хватит называть ее Васькой!!

Дочку вообще-то звали Василиса. Ленка назвала ее этим наимоднейшим в позапрошлом сезоне именем – разумеется, не посоветовавшись со мной. Заметьте, я промолчал. Только и рассказал ей анекдот: «Вышла Василиса Премудрая за Ивана-Дурака, и стала она Василиса Дурак». Ленка юмор не заценила. А я все равно звал малявку Васькой, и, между прочим, она откликалась.

Моя внебрачная баронская дочь. Наследная принцесса захудалого королевства…

– И все ты врешь, и нет у тебя никаких «других целей», – не унималась Ленка. – И вообще целей нет. Пока все люди зарабатывают деньги, стремятся добиться успеха, ты плывешь по течению как… как бревно!

«Спокойно, – приказал я себе. – Сократ своей жене деньги платил, чтобы она его оскорбляла, и тем самым тренировал дух… Или не жене? А, неважно».

Если бы Ленка на секунду замолчала, стали бы слышны питерские весенние звуки: шум, шелест, шипение, плеск воды, звонкие редкие удары капель по жестяному подоконнику. Капли бежали по стеклу, как строчки японской скорописи или загадочные символы на экранах компьютеров Сиона в «Матрице». Казалось, они несли послание, которое я пока не могу прочитать. Даже если оно адресовано лично мне. Потому-то я и жду. Но чего?

– Допустим, я плыву по течению, – терпеливо согласился я. – Но не как бревно. Я присматриваюсь. Объясни, почему я должен прилагать усилия, чтобы плыть туда, куда мне не хочется, да еще наперегонки со всякими придурками?

– А что тебе хочется? Ты сам-то знаешь?

– Ты опять права, – сказал я кротко. – Да, я не знаю, куда плыть и зачем. Да, я вообще не знаю, зачем живу.

Сказал, чтобы подразнить ее, – и вдруг понял, что так оно и есть.

И вокруг сразу все словно осветилось холодным, безжалостным светом. Так всегда бывает, когда случайно признаешься себе в чем-то неприятном, что от себя долго скрываешь.

– А пора бы уже узнать!

Тут Ленка принялась меня поучать и понесла такие банальности, от которых меня просто затошнило.

– Жизнь – жестокая штука, Леша. Все мы в ней – хищники или жертвы. Или ты – или тебя. Другого выбора нет. Ты не будешь прятаться от нее всю жизнь за родительской спиной. Пора уже повзрослеть, стать мужчиной… Хотя нет, тебе это не грозит. Настоящий мужчина – это хищник, он зубами вырывает из жизни все, что хочет. Это то, на что ты не способен…

«Побить ее, что ли? – лениво подумал я. – Вожжами!»

Шум ливня снаружи усиливался. Ленке приходилось повышать голос, чтобы перекричать дробный грохот воды, падающей с крыши на подоконники. Окно словно заливалось слезами. На его нижнем крае налипло сантиметров пятнадцать талого снега. Первый весенне – зимний ливень весело выбивал азбукой Морзе таинственное послание, которое я не могу прочитать. Потому что не знаю кода. Нужен код. Но как его отыскать, когда тут из тебя насильно пытаются сделать хищника?!

«Хищник, настоящий мужчина! – обозлился я вдруг. – Господи, какие пошлости! И где она их понабралась? Наверно, от этого своего хмыря на „крайслере!“»

– А ты кто, Ленка? – спросил я. – Хищник или жертва?

– Я?

Ленка растерялась. Похоже, сама себе она этот вопрос никогда не задавала.

– Хочешь, я тебе скажу? – предложил я.

Холодная ясность сознания, сошедшая, когда я сам себе в глаза сказал горькую правду, еще не покинула меня, и я отстраненно взглянул на Ленку.

И тут как будто лопнула последняя связывавшая нас нитка, и я увидел Ленку со стороны, как чужого человека. Даже не как человека – а как чуждое существо другого вида. Не моего – уж точно.

– Ты – хищница, – сказал я, точно зная, что угадал. – Мелкая такая, вертлявая, с маленькими, но острыми зубками. Типа хорька или куницы. Большим, настоящим хищникам ты, конечно, на один перекус, но какого-нибудь беззащитного птенчика вполне сможешь загрызть… Довольна?

Ленка испуганно смотрела на меня, почему-то не пытаясь в своем духе перебить на полуслове. Я вдруг почувствовал, что больше совсем не жалею, что мы расстались. Даже из гордости.

А потом тем же просветленным, холодно-отстраненным взором я посмотрел на себя самого и понял последнее, самое важное.

– А вот я – не хищник. И знаешь, я этому рад!

Что-то звякнуло прямо над головой. Вокруг резко стемнело. На стол с нежным звоном посыпались осколки стекла. Ленка, взвизгнув, вскочила на ноги. В нашу сторону снова с любопытством обернулась вся очередь у раздачи.

– И чего орать? – спокойно спросил я. – Ну, лампочка лопнула.

– Хорошо хоть не потолок рухнул! Скоро наша шарашка вообще вся развалится, – с отвращением сказала Ленка. – Блин, прямо в стакан стекло попало, пропал компот… Я пошла отсюда!

– Покедова, – я небрежно помахал ей рукой.

Ленка ушла, цокая каблучками по облезлому паркету. Сразу стало так тихо, будто институт вымер. Где-то гудели галогенные лампы, кто-то звякал посудой в пищеблоке. Из плачущего окна на меня глядело мое отражение. Прямые русые волосы – светящимся ореолом вокруг лица. Я вздрогнул – на миг показалось, что лицо чужое. Или что-то в нем не так. Встал и, хрустя подошвами по битому стеклу, пошел в свой отдел.


На рабочем месте все было по-прежнему. Никаких перемен к лучшему. Комп висел. Техники ушли – видимо, за подмогой. По экрану текла все та же зараза.

Я сел за стол и мрачно уставился на ползущие капли таинственных знаков, пытаясь постичь «послание из иных миров» с помощью интуиции, если уж логика не помогла.

В голове вертелся разговор с Ленкой. Кажется, было сказано что-то важное. Но что? Теперь, вспоминая все сказанное, я не мог понять, что именно так меня зацепило.

Ну да, я не хищник. Я не злой, не агрессивный. За себя постоять могу, но бить людей по лицу мне неприятно.

Но кто я?

Получается, если я не хищник – значит, я жертва? Иногда я себя ощущал жертвой, когда какие-нибудь престарелые акулы из бухгалтерии запускали в меня свои пожелтевшие клыки.

Говорят, есть особое самосознание жертвы. Некая аура страха, по которой ее безошибочно вычисляют хищники. Маньяки, насильники и прочие уроды, для которых поглумиться над слабым – наслаждение. Но не просто над слабым – а над тем, кто покорно принимает свою роль. И отдает право тем самым хищникам делать с собой все что им угодно. Отношения хищника и жертвы – это симбиоз, если хотите.

Я фыркнул. Нет, это не про меня. Иначе бы мы с Ленкой спелись. Она меня выбрала не потому, что искала себе мальчика для битья. Она ошибочно принимала меня за хищника, тьфу на него…

Хм… Может, я все-таки хищник, только ленивый и без целей в жизни?

И снова я ни то ни се. «Не от мира сего», – как выражается матушка. Жертвой я себя не воспринимаю, а хищником не хочу быть абсолютно. Хищник… Есть в этом какая-то ограниченность. Шаг вниз. Когда некто считает себя вершиной эволюции только потому, что может убить и съесть любого конкурента, – это не тот идеал, к которому хочется стремиться. Вершина пищевой цепочки – пожалуй.

Неужели все социальные отношения можно свести к этой убогой модели «хищник – жертва»?

Я почувствовал, что окончательно запутался с самоидентификацией. Неужели нет третьего варианта?

Взглянув на часы, я вздрогнул. Половина шестого. То-то вокруг так тихо. Народ потихоньку разбредался уже часов с пяти, а к семи оставались только те, кто хотел бесплатно посидеть в Сети. Так тут все жили: приходили в институт часам к десяти, пили чай, трепались, ходили «в гости» из отдела в отдел, потом долго обедали, потом снова пили чай, а там и домой пора. Вначале, когда я только сюда устроился, меня это возмущало, потом стало безразлично, а теперь я и сам поступал так же.

– Леша, ты еще долго? – спросила, пробегая мимо, самая ответственная из наших теток. – Я ключи на стол кладу, потом занесешь их на вахту, ладно?

Я молча кивнул, продолжая упрямо таращиться в экран монитора. Сердце вдруг пропустило удар. Я готов был поклясться – бессмысленные ряды значков на миг сложились в нечто осмысленное… И тут же снова распались на хаотические потеки.

– Стой! – воскликнул я. – Стой, сволочь!

Тут внутри экрана что-то ярко вспыхнуло, хлопнуло, и он погас. Навсегда.

Запахло горелой пластмассой.

Дверь, которая только-только закрылась за уходящей коллегой, снова приоткрылась.

– Леша, это вы мне? – раздался дрожащий от незаслуженной обиды голос.

– Ну е-мое! – рявкнул я, стукнув по столу кулаком.

Дверь быстро закрылась. В коридоре что-то затрещало. Раздался испуганный вскрик и торопливые удаляющиеся шаги.

«Надо во всем видеть позитив, – наставительно сказал я себе, вставая из-за стола. – Зато теперь, наверно, новый монитор поставят. Жидкокристаллический. И буду как белый человек!»

Из коридора теперь доносились громкие голоса и ругань. Я с любопытством приоткрыл дверь, и все стало понятно: свет вырубился и там. Народ, кто хихикая, кто возмущаясь, на ощупь пробирался к лестницам. Высказывались различные догадки, порицалась жадность начальства, пятнадцатый год не чинившего проводку, предсказывался скорый пожар, в котором мы все и сгорим к чертям вместе с институтом. Общее мнение было таково: почему бы этому свету не отрубиться часика на два-три пораньше?

Я просочился сквозь толпу в гардероб, с трудом нашел в потемках свою куртку и отправился на проходную.

Но все равно – не оставляло ощущение, что я упустил что-то важное. Подошел к границе чего-то, но не увидел… и теперь слепо топчусь рядом, а потом начну удаляться, так и не поняв, что прошло мимо меня.

Загрузка...