18

– Дэмьен! Дэмьен! Вставайте!

Тьма рассеялась до полутьмы, перечеркнутая светом фонаря. По другую сторону решетки маячили фигуры воинов, перепоясанных мечами. Йенсени расталкивала его.

– Они говорят, что нам пора повидаться с Принцем.

Медленно, мучительно он поднялся на ноги. Мышцы затекли и разболелись от холода и бездействия, да и короткая цепь на щиколотках мешала ему подняться с необходимой легкостью. И все же в конце концов он встал и посмотрел на людей, столпившихся в другой половине подземелья. Шесть мужчин и командир-ракх. Катасах.

– Его Высочество желает видеть вас, – объявил длинногривый капитан.

Дэмьену не оставалось ничего другого, кроме как кивнуть, а затем отступить на шаг, давая страже возможность отпереть дверь. Трое воинов прошли в темницу и застыли вокруг узника.

– Повернитесь, – приказал ракх.

Дэмьен повиновался. Его руки завели за спину и на запястьях защелкнули наручники. На этот раз они стали еще жестче, чем в предыдущий, отметил он. Сегодня они ведут себя с особой осторожностью.

– Выводите его, – скомандовал ракх.

– А меня?! – возмутилась Йенсени. Она рванулась было к Дэмьену, но солдат ухватил ее сзади. – Одна я тут все равно не останусь.

– Ты тоже можешь пойти, – разрешил ей ракх. – Только тебе придется надеть вот это.

Он протянул ей что-то сверкнувшее в свете фонаря. Это был металлический браслет, шириной в полдюйма и дюймов десяти – двенадцати в окружности. С браслета свисал металлический же диск, на котором было что-то выгравировано, а что, Дэмьен не мог со своего места разобрать.

– Что это такое? – спросил священник.

– Если вы будете вести себя хорошо, то это всего лишь украшение. Но если ваше поведение хоть в какой-то мере вызовет неудовольствие Принца, то… скажем так, девочке придется разделить его недобрые чувства. – Ракх помолчал, давая Дэмьену осмыслить услышанное, потом осведомился: – Ясно?

– Ясно, – пробормотал Дэмьен.

«Ах ты, ублюдок», – подумал он.

Йенсени явно хотела услышать от Дэмьена хоть какие-нибудь инструкции; глаза ее были широко раскрыты, и в них застыл страх.

«Какое у меня право вовлекать ее в мои неприятности», – мрачно подумал священник. Скорее всего, ему придется на кого-то накинуться – и произойдет это уже скоро. И если ему повезет, если очень повезет, то, погибнув, он прихватит с собой и Принца. Ну а теперь получалось так, что… убивая Принца, он тем самым убьет и Йенсени.

«О Господи, вразуми меня. Я решил, если понадобится, пожертвовать собственной жизнью. Но имею ли я право жертвовать и жизнью этой девочки?»

В конце концов он осторожно промолвил:

– Не думаю, что без этой штуковины они разрешат тебе идти со мной.

Вина свила гнездо у него в груди, вина и раскаяние, но он не мог сказать больше ничего, если, конечно, не собирался выдать собственные намерения. Поняла ли девчушка, на что ей предлагают дать согласие?

– Ладно.

Она произнесла это едва слышным шепотом. Страж взял ее за руку и вывел из темницы – довольно грубо, подумалось Дэмьену, – а затем ракх защелкнул браслет у нее на шее. Послышался характерный металлический щелчок.

– Выводите, – распорядился ракх.

Стражники вывели Дэмьена из зарешеченной половины подземелья туда, где стоял ракх. Скованного по рукам и ногам, его тем не менее предъявили на дополнительный осмотр командиру, да и сами встали впритык, не спуская со своего пленника глаз. И вновь Дэмьен подумал о том, что его принимают за какого-то чудодея.

– Вам следует знать, – сообщил ему ракх, – что мне приказано убить вас в ту же секунду, как вы что-то затеете. Не ждать, не спрашивать, не выяснять ваши подлинные намерения, а просто убить.

Дэмьен поглядел в зеленые холодные глаза и подумал о том, что за секреты таятся в их глубине. Что, интересно, разглядел в этом ракхе протектор, приняв его за возможного союзника? Чем бы это ни было, Дэмьену не удавалось это нащупать.

«Кирстаад был здесь почетным гостем. Это совершенно другая точка зрения, чем та, на которой нахожусь я».

– Поняли? – спросил капитан.

– Да. – Дэмьен кивнул. – Понял.

– Прекрасно. – И капитан приказал своим людям: – Пошли.

Пленников подтолкнули к лестнице и тычками направили вверх. Один из лейб-гвардейцев сгреб было Йенсени за руку, но той удалось увернуться, и она тут же бросилась к Дэмьену. Ракх разрешил ей держаться рядом со священником. В процессе бесконечного восхождения Дэмьен чувствовал рядом с собой тепло ее тела; и как же ему хотелось, чтобы хотя бы для нее оставалась малейшая надежда.

«Не слишком-то я осчастливил тебя, взяв с собой, – мысленно обратился он к ней. – Даже среди Терата тебе жилось бы лучше. – Но тут Дэмьен вспомнил о том, в каком состоянии они нашли ее у Терата: грязную, запуганную, живущую в норе, как какое-то животное. – Но ведь и сейчас она грязная, и сейчас запуганная, – нехорошо подумал он. Чувствуя, как при ходьбе от его собственного тела отслаивается засохшая корка пота, грязи и крови. – Должно быть, от меня чудовищно воняет. Но ведь ракхам такое нравится».

Последняя мысль – издевательская, разумеется, потому что ракхи отличаются обостренным обонянием, – доставила ему известное удовольствие: как славно было причинить – пусть и ничтожное – неудобство хотя бы одному из врагов. Хотя сам ракх – ни этот, ни любой другой – никогда не признался бы, что дело обстоит именно так.

На полдороге он упал, запутавшись в короткой цепи, пока перешагивал с одной ступени на другую. Упал со всего маху и ударился очень сильно, громко стукнувшись коленом о каменную ступень. Боль пронзила всю ногу, и он непременно покатился бы вниз по лестнице, не ухвати его за руку один из стражников. Другой тут же подхватил его с противоположной стороны, и вдвоем им удалось поставить пленника на ноги; практически повиснув у них на руках, он зашатался от боли.

Ракх тут же подошел и подозрительно уставился на него. Сперва посмотрел на гримасу на лице у Дэмьена, а потом на покалеченную ногу.

– Снять! – распорядился он.

Дэмьен испытал новый приступ боли, когда, расстегивая ножные кандалы, цепь предварительно натянули, – и вот он уже был свободен и мог идти как нормальный человек. Слава Богу.

Продолжив восхождение, он принялся считать лестничные марши. Колено отчаянно болело; он понимал, что, возможно, серьезно повредил его, но игра стоила свеч. Ножные кандалы с него сняли – и хотя это, конечно, было невеликой победой, зато первой, одержанной им с тех пор, как он попал в плен. А он давным-давно понял: когда дела идут по-настоящему скверно, так скверно, что беды обрушиваются на тебя со всех сторон сразу, лучше всего сосредоточиться на одной конкретной задаче и попробовать решить хотя бы ее. А потом будет видно.

Поднимаясь по бесконечной лестнице, он старался не думать о ноже Тарранта. Старался не замечать его тяжесть, не думать о лезвии, вплотную прижатом к его собственному телу. Стражники, надевая на него кандалы, не нашли ножа, не почувствовали они его и в тот миг, когда с двух сторон подхватили священника под руки. Что же тому виной: Творение Тарранта или тщательность, с которой сам Дэмьен припрятал оружие в рукаве рубахи? Хотелось бы ему понять, как именно поколдовал с ножом Таррант. Строго говоря, он и сам не замечал ножа у себя в рукаве; он подозревал также, что не почувствовал бы его, даже если бы тот распорол ему руку до кости. Судя по всему, в дело пущено некое странное Затемнение, позволяющее видеть предмет, но блокирующее любое другое восприятие. И священник подумал о том, удастся ли ему пустить в ход нож, если возникнет такая необходимость. Или Таррант заранее предусмотрел и эту возможность?

В конце концов они поднялись на самый верх и очутились в ослепительном хрустальном зале. Стены со всех четырех сторон сверкали и отливали ртутью, словно на них падал яркий свет из какого-то остающегося невидимым источника. Разумеется, Дэмьен узнал здешний стиль, и, разумеется, тот поверг его в трепет точно так же, как внешний облик самого Принца. Потому что архитектура дворца Властительницы Лема, может быть, и не отличаясь таким же великолепием и волшебным очарованием, была в своих основных характеристиках очень и очень схожа со здешней. Возможно, Властительница Лема попыталась создать копию этого дворца точно так же, как она старалась подражать Принцу в своей одежде. Но если так, то она, пожалуй, потерпела неудачу. Дэмьену пришлось прищуриться, пока лейб-гвардейцы вели его вперед, – слишком уж впечатляющее зрелище предстало здесь его взору. Стены блистали брильянтами, отовсюду в зал обрушивались водопады света. Интересно, как местные обитатели сами ориентируются в этом хаосе? Пользуются каким-нибудь Творением или же все дело в самой обыкновенной привычке?

«А я бы к этому никогда не привык», – подумал он, погружаясь в хрустальный блеск. Йенсени держала его за руку, и он чувствовал, что ее ручонка дрожит. Может быть, отец описывал ей и этот дворец тоже? Или на это у него не хватило слов?

И тут стены перед ними раздвинулись – или мнимо раздвинулись, – и они очутились в просторном помещении, потолок которого был озарен отраженным мерцанием многочисленных фонарей, а стены представляли собой радужные переливчатые панели. В комнате было полно народу – главным образом солдат, – но внимание Дэмьена сразу же приковали к себе двое восседающих в самом центре. Эти двое были под стать друг другу – оба величественные и надменные.

Неумирающий Принц сидел справа, и его длинные пальцы поглаживали позолоченную ручку кресла в форме головы какого-то животного. Он пристально смотрел на Дэмьена. Двое гвардейцев стояли у него за спиной, и было ясно, что они готовы броситься в бой при малейшем признаке опасности для их государя и повелителя. Дэмьену показалось, что Принц стал со времени их недавней встречи еще старше (а ведь прошел всего день!), но это, скорее всего, следовало списать на фокусы освещения, оставлявшего лицо Принца в глубокой тени. Он опять был в красном – и тяжелая шелковая тога растекалась у него по плечам, как кровь. Похож, очень похож на Властительницу Лема, подумал Дэмьен, и это было обескураживающее сравнение.

А слева сидел Джеральд Таррант, потягивая что-то из серебряного кубка и как бы ненароком поглядывая на Дэмьена и на Йенсени. И это был уже не тот покрытый дорожной пылью путник, которому довелось проплыть по морю несколько сотен миль, а потом еще полстолько пройти пешком, – это был аристократ до корней волос, наконец-то занявший подобающее место среди себе подобных. Его верхняя тога была из темно-синего панбархата; под нее была поддета черная, щедро расшитая золотом туника. На голове, сдерживая достигающие плеч волосы, возлежал золотой венец, но сияние золота вдвое уступало блеску его глаз, его таких пронзительных глаз. Рядом с ним, на коленях у ручки кресла, стояла девушка, которую Дэмьен видел в подземелье. Рассматривая лица пленников, Охотник гладил ее по волосам, и хотя от священника не укрылось, что женщину бьет дрожь, она даже не пыталась отпрянуть.

– Преподобный Райс! – Принц поднял кубок, словно желая произнести здравицу в честь важного гостя. – Вы считаете себя справедливым человеком. Вот и объясните мне: какой приговор следует вынести тому, кто вступил в бой с моими войсками, сорвал жизненно важный для меня проект, вторгся в мою страну и вознамерился свергнуть меня с престола?

Дэмьен пожал плечами:

– Я бы начал с ванны и смены белья.

На мгновение Принц, казалось, насупился, затем, поглядев на Тарранта, поинтересовался:

– Он что, всегда такой?

Дэмьену показалось, будто Охотник едва заметно усмехнулся:

– К сожалению.

С отсутствующим видом гладя девушку по волосам, посвященный снова отпил из кубка; его жертва меж тем дрожала все сильнее и сильнее, она явно находилась в ужасе. Взгляд у нее был какой-то незрячий, губы полураскрыты, и Дэмьен понимал, что даже сейчас она какой-то частью сознания находится в Черных Землях и спасается бегством от человека, настолько жестокого и безжалостного, что он претендует даже на самые сокровенные ее мысли.

По-королевски величественный, Принц поднялся из золотого кресла и подошел к Дэмьену. Пока Принц шел, священник осторожно сунул руку в рукав, стараясь скрыть этот жест за полной неподвижностью всего тела. Слава Богу, за спиной у него лейб-гвардейцев сейчас не было; оставалось надеяться на то, что и стоящие по бокам ничего не заметят. Когда Принц подошел на достаточно близкое расстояние, Дэмьен убедился в том, что он и впрямь стал старше, чем только что накануне. Гораздо старше. На лице появились морщины, которых не было раньше, и пятна по-старчески обесцветившейся кожи. Дэмьен без всяких церемоний пораженно уставился на этого человека, настолько его поразила происшедшая с ним перемена. При этом другие мысли – в том числе о ноже – оказались отброшены в сторону.

Да и черт бы побрал этот нож! Он не нашел его, даже лихорадочно ощупав то место, где должно было находиться оружие, рискуя тем самым порезаться самому. Что бы ни Сотворил со своим ножом Таррант, чтобы Принц не почуял его, Дэмьен и сам совершенно не чувствовал его.

Священник невольно отпрянул, когда Принц подступился к нему почти вплотную. При этом сделав вид, будто испугался человека, подвергнувшего его накануне столь мучительной процедуре. Хотя на самом деле шум шага должен был заглушить звон цепочки кандалов в тот момент, когда Дэмьен, сунув одну руку в рукав другой, отчаянно нашаривал нож, который был спрятан там, во всяком случае, должен был быть спрятан. И в конце концов он нашел оружие. Но не почувствовав пальцами, как это произошло бы с обыкновенной вещью, – он обнаружил его, потому что между двумя пальцами образовалась пустота, которую они не могли преодолеть, хотя по ощущению там не было ничего, кроме воздуха. Значит, нож. Он отступил еще на шаг, высвобождая изящное оружие или, по меньшей мере, надеясь высвободить, потому что он его по-прежнему не чувствовал и не воспринимал никаким другим способом. Но едва отступив, он увидел, как один из стражей шагнул к нему, а второй взялся за пистоль. Вот оно, значит, как. Вот и вся свобода, ему предоставленная.

– Сколько вам лет? – спросил Неумирающий Принц.

Вопрос настолько поразил Дэмьена, что он едва не выронил чудом найденный нож.

– Что?

– Я спрашиваю, сколько вам лет?

На мгновение Дэмьен забыл даже это. Принц замер в ожидании.

– Тридцать четыре, – отозвался наконец священник. Неужели ему действительно столько лет? Число казалось огромным, количество прожитых лет – нереальным. – А что?

Принц улыбнулся, но от этой улыбки повеяло холодом.

– Владетель поведал мне о ваших победах. О вашей силе, вашей выносливости, вашей сущности… Вот мне и стало интересно, надолго ли вас еще хватит. Все эти качества присущи молодости и все они проходят вместе с нею.

Дэмьен уже высвободил нож и крепко сжал его рукоять в правой руке.

– Я догадываюсь, что все это пройдет гораздо быстрее, а именно в ближайшую пару дней, – сухо сказал он.

Сердце его отчаянно билось, но голос звучал ровно.

Принц кивнул:

– Скорее всего.

Если бы Дэмьену предоставили возможность внести в свою жизнь о дну-единственную поправку, он выбрал бы вот что: здесь и сейчас у него на руках не должно было оказаться наручников. А большего ему и не потребовалось бы. Но наручники были скреплены цепью, которую невозможно рассечь обыкновенным стальным лезвием, и оставалось надеяться лишь на то, что звенья цепи разъединит заложенное Таррантом в нож холодное пламя. Тем более, что холодное пламя неоднократно совершало это на глазах у самого Дэмьена в прошлом. А если нет… Тогда пришел конец им обоим. Потому что стоит ему сойти с места, как все присутствующие увидят, что у него в руке, а там уж Принцу не понадобится много времени, чтобы при помощи Творения понять, что это такое и откуда оно взялось у Дэмьена.

Он всем своим нутром ощущал, что Таррант смотрит на него во все глаза, смотрит с предельным вниманием. «Он рискнул всем, – подумал Дэмьен. – Рискнул всем, лишь бы предоставить мне этот шанс». И священник отчаянно и как бы испуганно встрепенулся, когда Принц оказался рядом, заглушая звоном цепи движение, в ходе которого просунул заговоренную сталь между звеньями. Пусть здешний властелин думает, что Дэмьена так напугало одно его приближение. Пусть думает все, что угодно, лишь бы не сорвалось.

Выигрывая время, он мотнул головой в сторону Тарранта и грубо поинтересовался:

– А этому вы что заплатили?

Неужели и впрямь по цепи, сковывающей его руки, прошла холодная дрожь? Или он всего лишь принимает желаемое за действительное?

Принц, полуобернувшись к Охотнику, удостоил его кивком.

– Мы с Его Светлостью нашли взаимопонимание. Среди властителей мира сего речь идет не о купле-продаже, а о неких условиях предполагаемого союза.

Время. Ему нужно выиграть время. Дэмьен заставил себя поглядеть на Тарранта, заставил себя заговорить голосом, полным ненависти и обиды, заставил себя плюнуть в сторону этого человека.

– Ты убил Хессет, ублюдок! Убил точно так же, как если бы ты перерезал ей горло собственными руками!

Холод. Теперь, вне всякого сомнения, появился и холод. Холод на запястьях, где наручники впились в тело. Холод в кончиках пальцев, которые успело лизнуть холодное пламя. Сколько же времени понадобится ему, чтобы со всем управиться? Как ему догадаться, в какой миг следует рискнуть нанести удар? Шанс выпадет только один, и если он ошибется в расчетах… Нет, об этом лучше не думать.

– Хессет сама погубила себя, решив участвовать в путешествии, – невозмутимо возразил Таррант. Он отхлебнул из кубка; на этом были выиграны еще несколько драгоценных секунд. – Миссия с самого начала была ошибочной, и вам обоим следовало бы понять это заранее.

Принц совсем отвернулся от Дэмьена. Возможно, лишь затем, чтобы отдать какое-нибудь распоряжение; возможно, затем, чтобы отойти от наскучившего ему пленника. Вот оно, мгновение, понял Дэмьен. Сейчас или никогда.

Он резко рванул наручники на себя. Взмолившись, как он не молился еще ни разу в жизни, о том, чтобы холодное пламя справилось со своей работой и чтобы цепь разорвалась прежде, чем лейб-гвардейцы успеют среагировать на его жест. Краем глаза он увидел, как метнулся к нему, встревожившись, ракх, а Принц уже стоял спиной к нему…

И тут раздался звук, подобный треску лопнувшего стекла, и руки священника оказались свободными, хотя сразу же их обожгло под градом частых ударов, а цепь замороженной шрапнелью брызнула на шелковый ковер, а ракх уже был совсем рядом, а Принц отпрянул, а нож превратился в дугу серебряного пламени, устремившись к единственно возможной мишени, и расстояние до нее составляло всего какой-то дюйм…

И сталь, войдя в плоть, взметнулась снопом ледяных искр. Дэмьен ударил столь стремительно, что хотя Принц своевременно поднял руку, чтобы отразить нападение, перехватить удар ему не удалось, – острие ножа впилось ему в шею, скользнуло внутрь, рассекло сонную артерию, поставляющую кровь и, следовательно, жизнь в мозг. Кровь густой и темной струей брызнула из раны, когда Дэмьен выдернул из нее нож; следовало лишь молиться о том, чтобы Принц в свои последние мгновения не смог припасть к Фэа. Потому что если ему удастся совершить Творение, если удастся закрыть и залечить рану… тогда они все мертвы – и он, и Таррант, и Йенсени, и миллионы жителей Севера, которых Принц вознамерился истребить. А выживи он, так истребит непременно.

Тело Принца судорожно изогнулось – и это движение оказалось настолько внезапным, что Дэмьен выронил нож. Он увидел, как лезвие, искрясь, полетело на ковер, а потом пропало из виду, затерявшись среди узоров, пока Принц опускался на колени. Но нож священнику был уже ни к чему. Вслед за истекающим кровью Принцем он бросился на пол, готовый разорвать колдуна, если понадобится, на части собственными руками. И в какой-то миг ему почудилось, будто рваная рана и впрямь начала закрываться. Он услышал голоса, шум шагов, лязг извлекаемого из ножен оружия. В любое мгновение на него могли наброситься, убить, но мысль о смерти волновала его лишь в той степени, в которой дело его рук осталось бы незавершенным.

Тем временем алый поток становился все тоньше и тоньше, а лицо Принца все бледнее и бледнее. Оставалось всего несколько секунд – и тогда колдуна уже ничто не сможет спасти. Всего несколько секунд.

Именно в этот миг и закричала Йенсени.

Ужас, горе и чувство неизбывной вины обрушились на душу Дэмьена, но повернуться в сторону девочки он не посмел. Ведь если бы Принцу удалось оправиться в это одно-единственное возможное мгновение, на которое его бы предоставили самому себе, то умерла бы не только Йенсени, но и все, во спасение которых она помогала ему бороться. А священник не мог допустить этого.

– Прости меня, – прошептал он, глядя, как замирает последний жизненный пульс Принца. Зная при этом, что, даже если она и простит его, он никогда не простит себя сам.

Но вот все было кончено.

И наступила тишина.

И что-то во всем этом показалось Дэмьену настолько чудовищно неверным, что он даже ощутил вкус горечи во рту.

Почему никак не проявили себя лейб-гвардейцы? Почему никто ничего не предпринял? Священник осмелился, наконец, поглядеть в ту сторону, где стояла Йенсени, и увидел, что она стоит жива и невредима, правда, оцепенев от страха, – не изранена, не убита, а именно парализована ужасом. И взгляд ее прикован к тому, кто в это мгновение подходил к бездыханному телу Принца, закрывая своей тенью лужу крови, разлившуюся по ковру.

Катасах.

Дэмьен быстро отпрянул от тела, ожидая, что на него сейчас нападут. Однако этого не произошло.

– Идиот! – выдохнул ракх.

Его голос изменился. Глаза стали другими. По-прежнему ракханские, по-прежнему зеленые… но что-то новое появилось в их глубинах, и это напугало и потрясло Дэмьена. Уж больно знакомым показалось ему это нечто.

– А вы… – обратился ракх к Тарранту. – Вы – предатель.

И тут в глазах Охотника вспыхнуло понимание; он стремительно вскочил на ноги, потянулся к своему мечу с его чудодейственными возможностями. Быстро, но недостаточно быстро. Едва заговоренная сталь блеснула на полдороге из ножен, как ракх поднял руку в жесте Творения – и изо всех стен, из пола и с потолка, из каждой хрустальной грани в этом обширном зале брызнул свет. Свет столь же ослепительный, как сам солнечный, отраженный и усиленный тысячекратно в этом особом помещении и наполнивший его целиком, словно прямо здесь внезапно вспыхнула заря. С диким криком Таррант отпрянул и повалился на спину, споткнувшись о кресло, в котором только что сидел; меч с грохотом упал на пол. Дэмьен рванулся было к посвященному, но ракх грубо схватил его за руку и, вывернув ее, заставил его упасть на колени. К тому времени как священнику удалось вновь подняться на ноги, Охотник уже обмяк, раздавленный совокупной мощью колдовского света, а его заговоренная сталь дымилась прямо на ковре. Дэмьену показалось, что и кожа Тарранта задымилась тоже. Как это ни странно, девушка, которую Охотник мучил и истязал, сейчас хлопотала над ним, пытаясь помочь; в конце концов одному из лейб-гвардейцев пришлось оттащить ее в сторону, чтобы полностью подставить тело Тарранта лучам убийственного для него света.

Гвардейцы удерживали Дэмьена, пока ракх, он же Принц, подходил к телу посвященного. Охотник лежал, защищая лицо от света рукой, ракх ногой отпихнул вялую руку.

– Не вы один, знаете ли, в состоянии аккумулировать энергию. – Он повернулся к одному из гвардейцев: – Поместите его на вершину восточной башни. Там все приготовлено. И проследите за тем, чтобы он хорошенько прожарился.

Вздрогнув, Дэмьен увидел, как обезображенное тело Тарранта подхватили на руки и унесли прочь. Судя по тому, что Охотник не оказывал никакого сопротивления, он уже вполне мог умереть. «Я привел тебя из огня в полымя», – подумал священник. Теперь ракх повернулся к Дэмьену, и гвардейцы швырнули его на колени перед своим господином.

– Вы не можете убить меня, – бесстрастно сообщил Принц. – Ни ножами, ни вашими Творениями. Единственное, на что вы способны, – это заставить меня взять себе другое тело, пока я сам к этому полностью не готов и, следовательно, почувствую определенную боль. Но страдания быстро кончаются, уверяю вас, а затем вам придется ответить за доставленное мне неудобство.

Дэмьен огляделся в поисках Йенсени и обнаружил ее всего в каких-то десяти футах от себя: она скорчилась и дрожала, как испуганный зверек. Быть может, Видение дало ей возможность заранее осмыслить происходящее? Какая дикая, впрочем, мысль.

– А что случилось с настоящим Катасахом? – осведомился он.

– Ах вот вы о ком! Он по-прежнему пребывает в собственном теле. Только… на время утратил контроль над ним. – Принц оправил форму, с удовольствием прикоснувшись к позументам. – Это его, конечно, не слишком радует, но тут уж ничего не поделаешь. Проще войти в тело, когда хорошо знаешь его хозяина, а времени у меня на этот раз было в обрез. Но он поймет. – Кивком он велел гвардейцам поставить Дэмьена на ноги. – Вы уничтожили Терата, – обвиняюще произнес он. – Мой питомник, от которого я зависел в плане собственного омоложения. Вы уничтожили их, как раз когда я уже подыскал себе подходящий экземпляр… Поэтому мне кажется только справедливым, что вы займете его место.

Принц протянул к Дэмьену руку, и, хотя священник инстинктивно отпрянул, гвардейцы удержали его, и острые когти прошлись ему по лицу, словно проверяя его кожу на прочность.

– Вы старше, чем мне того хотелось бы; не пройдет и десяти лет, как начнется процесс старения… но посмотрите на это с позиций, так сказать, оптимистических. Через десять лет вы от меня освободитесь. Вам не придется более жить в теле, которое будет двигаться вопреки вашей воле, и не придется смотреть на мир глазами другого человека… к тому времени вы будете благодарны мне и за то, что я вам оставлю, священник. Я вам это гарантирую.

– Нет! – вскричала Йенсени. – Нет! – Она бросилась к ракху, но недостаточно стремительно, один из стражников грубо повалил ее на пол. – Не делайте этого!

– А ваша маленькая подружка вам верна, – заметил ракх. – Но не бойтесь, вас ожидает и кое-какая компенсация. На протяжении целого десятилетия вы будете смотреть на мир глазами посвященного; есть люди, готовые пойти на убийство, лишь бы прожить так хотя бы год. Хотя, должен признаться, некоторые потом так и не могут смириться с пропажей Видения.

– Не берите его! – закричала девочка. – Возьмите вместо него меня! Я согласна.

Ракх холодно улыбнулся:

– Я взял однажды женское тело. И прожил в нем почти сорок лет. А когда покинул ее, она спятила. Судя по всему, перемена пола в сочетании с утратой адаптивности оказалась для нее непосильной нагрузкой. – Он насмешливо поклонился Йенсени. – Так что, малышка, благодарю покорно за предложение. Но на этот раз мне хочется остаться самцом. И человеком, а не ракхом.

Он повернулся к Дэмьену, собираясь что-то сказать.

– Но тогда вы сможете видеть то, что вижу я, – закричала девочка.

Дэмьен мгновенно понял, что она имеет в виду и что она собирается сделать.

– Нет, Йенсени!

Ракх пристально посмотрел на него, затем вновь повернулся к девочке:

– А что ты имеешь в виду, малышка?

– Не надо, – взмолился Дэмьен. Тщетно пытаясь вырваться из чужих рук и добраться до нее. – Не говори ему!

Но она не слышала или не хотела слышать.

– Я вижу приливное Фэа! – гордо объявила она.

– Что? – изумился ракх.

– Я вижу приливное Фэа, – повторила она умоляющим голосом. – Мало того. Я немного умею Творить с этой силой. Хессет хотела научить меня Творить с нею как следует, только у нас не хватило времени… – Одновременно с произнесением последних слов на девочку нахлынули воспоминания, и она потупилась. – А потом ее не стало, – закончила она шепотом.

– Это правда, – в свою очередь прошептал ракх.

И Дэмьен понял, что это был не столько вопрос, сколько начало Творения, ведущего к Познанию. Он почувствовал, как Фэа собирается вокруг ракха, давая ему возможность проверить истинность слов девочки.

– Силы небесные, – прошептал ракх. – Так оно и есть.

Он подошел к Йенсени, опустился перед ней на колени, положил руку ей на щеку. И хотя в глазах у девочки застыл страх, она не отпрянула. Его пальцы пробежались по ее заплаканной щеке, а затем он убрал руку.

– Но почему? – требовательно спросил он.

– Йенсени… – начал было Дэмьен, но сильный удар одного из гвардейцев заставил его умолкнуть.

– Мне не хочется оставаться одной, – призналась девочка. – И не хочется бояться. Я устала спасаться бегством. Мне хочется, чтобы у меня появился дом и чтобы замолчали голоса. Мне кажется, вы знаете, как заставить их замолчать. Разве не правда?

– Возможно, – ответил ракх. – А ты знаешь, что я собираюсь сделать? Ты понимаешь это?

– А разве это имеет значение, – вмешался лежавший на полу Дэмьен. Его ударили еще раз, потом еще, один из ударов пришелся в пах, и боль практически ослепила его.

– Я видела, как вы вошли в это тело, – сообщила Йенсени ракху. – И я вижу, что он по-прежнему находится там. Вы делите тело на двоих, верно? Вы с ним. И я так тоже смогу. Вы сможете воспользоваться моими глазами, чтобы увидеть приливное Фэа… а я больше не буду одна. – Она выдохнула эти слова, и боль, прозвучавшая в ее голосе, заставила Дэмьена содрогнуться от сострадания. – Никогда больше не буду одна, – прошептала девочка.

Ракх встал во весь рост. И долгое время рассматривал девочку, оценивая ситуацию.

– Властвовать, пребывая в таком теле, будет трудновато, – пробормотал он в конце концов. – Но видеть приливное Фэа! Но подвергать эту стихию Творению! Ради такого можно пойти на некоторые неудобства.

Он повернулся к задыхающемуся Дэмьену, все еще лежавшему на ковре.

– В подземелье обоих, – распорядился ракх. – Мне надо подумать. Мне надо…

– Не уводите меня с ним, – закричала девочка. – Он попытается остановить меня, он попытается отговорить меня… Он меня, может быть, даже убьет, только бы я не помогла вам. Прошу вас, не уводите меня с ним!

«Ох, Йенсени. – Глаза Дэмьена закрылись, а душой овладело невыразимое отчаяние. – Пожалуйста, не делай этого. Он причинит тебе такую боль, как никто другой, и ты никогда не сможешь избавиться от него. Никогда».

– Хорошо, – согласился ракх. И, обратившись к гвардейцам, приказал: – Отведите ее в западный флигель и глаз с нее не спускайте. А священник пусть посидит в подземелье, пока у меня не дойдут до него руки.

И злоба, прозвучавшая в его последних словах, не оставляла сомнений относительно грядущей судьбы Дэмьена.

Сильные руки подхватили пленника и грубо поставили на ноги; все его тело отчаянно болело, к горлу подступала тошнота, стоять – даже просто стоять – было чрезвычайно трудно. С каждым шагом в левый бок как будто впивались раскаленные копья, а ноги сами собой подкашивались. Как сильно они его изуродовали? Сколько он протянет, если не сумеет провести самоИсцеление?

Его поволокли вниз – глубоко вниз – под землю. В подземелье под хрустальным дворцом, стены которого все еще пламенели убийственным светом. На целую милю ниже того места, куда поместили Тарранта, подставив тело посвященного смертельным лучам восходящего солнца. В непроглядные и беспросветные глубины, где Фэа практически отсутствует и надежды не существует, где единственной его спутницей останется боль.

«Господи, только не дай ее в обиду. Прошу Тебя. Она так юна, она так напугана, она сама не знает, что делает. Защити ее, Господи, умоляю Тебя».

Одинокий, во тьме, Дэмьен Райс зарыдал в полный голос.

Загрузка...