Черные небеса. Заповедник

Глава 19. Склад готовой продукции

Андрей читал, притулившись ближе к печке, когда раздался стук в дверь. Он глянул на часы. Стрелки показали половину десятого вечера.

— Кого там еще несет? — проворчал он, с трудом поднимаясь со стула. Колени сегодня болели больше обычного.

— Погода…

Он прошел к двери и спросил:

— Кто?

— Ной, — ответили с той стороны. Андрей насторожился — голос был незнакомым. Низким. Да и что здесь парню делать в такое время? Разве что… разве что, он что-то нашел.

Андрей с сомнением смотрел на дверь.

«А ну как ловушка? Ведь нехорошее ты дело затеял, Андрюша».

Он вдруг почувствовал, что боится. За последние несколько лет он привык думать, что стал выше этого чувства — выше страха. Нечем тому было зацепить его — все уже давно потеряно: здоровье, работа, статус, надежда. Нечего бояться тому, кому нечего терять.

Оказалось — нет. Он боялся. За жизнь свою боялся. Пустую, больную, безнадежную, потерявшую всякую ценность для других, но все еще важную для него самого. Все еще важную.

— Пусти меня, — сказал невидимый гость.

Усталый, бесцветный голос. Но теперь Андрей его узнал.

Он накинул цепочку на крючок и приотворил дверь. На пороге стоял Ной. И он попал в беду. Это было ясно без всяких слов: подбородок в крови, глаза дикие, голова трясется. Андрей прикрыл дверь, снял цепочку и поспешно втянул Ноя в прихожую.

— Что стряслось? — спросил он.

Ной привалился к стене и поднял к Андрею бледное осунувшееся лицо.

— Я человека убил.

— Что ты сделал?!

Больные легкие не выдержали даже этого негромкого восклицания — Андрей согнулся пополам в приступе кашля. Ной молча стоял и ждал, когда припадок пройдет, глядя на Андрея с отстраненным интересом.

Когда тот затих, он повторил.

— Я убил человека. Симона Декера.

Андрей изумленно уставился на парня. Пару минут он молчал, словно разучился говорить, потом стал медленно и размеренно качать головой. Отступил на шаг. Ной поднял правую руку, ладонью вниз, показывая запекшуюся кровь на костяшках пальцев. Андрей посмотрел на нее, скривился, потом перевел взгляд на Ноя.

— Бога ради, зачем?

— Можно сесть? — спросил Ной. — Мне трудно стоять.

Андрей взял его под руку.

— Идем.

Вода из ржавого крана едва сочилась и была холодная, как лед. Ной долго тер кожу на руках и лице, стараясь смыть кровь. Из мутного зеркала на него смотрело чужое лицо. Потом Андрей усадил его возле печки, и Ной рассказал все, что произошло на Дороге. Андрей слушал его внимательно, время от времени скребя голову длинными нервными пальцами. Когда Ной закончил, Андрей встал и принялся ходить взад вперед по маленькой кухоньке.

— Жаль твою подругу, — сказал он, наконец. — Очень жаль. Этот мальчишка был говном — туда ему и дорога, но она погибла без вины. Сочувствую.

Ной кивнул. Сидя у огня в тепле и тишине, он впал в состояние отстраненного оцепенения. Ему вдруг стало все равно, что будет с ним. Не было сил думать об этом. Не было сил говорить, шевелиться. Беспокоиться. Вся его воля вытекла по пути от машины до дома Андрея, пока он шел через Город и темные улицы, а ветер бил в лицо. Час за часом, словно в плохом сне.

— Он заслужил это, — повторил Андрей. — Жаль только, что не помер сам. Теперь у тебя большие неприятности.

Он взглянул на часы.

— Вас скоро хватятся, если уже не хватились. Времени мало. Нужно тебя спрятать, и подальше. Ты теперь в Городе не жилец. Старший Декер не угомонится, пока не получит твою голову.

Ной молчал и смотрел в огонь. Андрей подошел к нему и повернул его голову к себе.

— Я пошел к Караско. Попробуем укрыть тебя на одной из баз. У Самсона есть такая, я знаю. Ты сиди здесь, никуда не уходи. Я его сюда приведу. Никому не отрывай и молчи. Ты понял меня?

Ной кивнул.

— Хорошо. Ладно.

«За окном мелькают снежинки. Мама, наверное, сходит с ума. Наверное, позвонила Гамовым. Наверное, они вызвали помощь. Наверное, уже обнаружили машины. Машины и двух мертвецов — Лайлу и Симона. Наверное, уже ищут убийцу. Но в таком буране не останется следов.

Надо сказать маме. Она не переживет удара. Пусть Андрей скажет ей. Или Караско путь скажет, что я еще жив. Господи, я никогда ни о чем тебя не просил — дай ей дожить до отъезда из Города! Разреши мне уехать с ней!

Лайлы больше нет, и нет необходимости беспокоиться о нарядах, церемонии, будущем, потому что будущего тоже нет, и не нужно ходить на собрании группы, и не сможет Лайла отдать мне все — нечего больше отдавать.

В несколько минут рушится жизнь — удивительно. Нельзя думать о завтрашнем дне — вот что! Кто мы такие, чтобы строить планы? Какое мы имеем право считать, что наступит завтра?

Оно не наступит. Завтра не наступит никогда».

Минуты ползут и слипаются в часы. Тускнеет в печке огонь. Крысы притихли по углам.

И тихо. Тихо.

Тишина.

Около часа ночи скрипнула дверь, зашуршали шаги в прихожей. Ной встрепенулся и поднял голову. На пороге кухни возникла высокая фигура. Привыкший к полутьме Ной сразу узнал пришельца — Колотун. Из-за его могучего плеча выглядывал Андрей.

Колотун оглядел кухню, его взгляд остановился на Ное.

— Ну ты как? — спросил он.

— Нормально, — ответил Ной.

Колотун вошел и, сняв шапку, уселся на свободный табурет. Андрей взял из угла деревяшку и бросил в печку. Палка зашипела и защелкала. Потянуло дымом.

— Жалко, — сказал Колотун.

Ной молчал.

— Ты как, идти сможешь?

— Куда?

— Есть одно место. Надежное. Собирайся и пошли. Надо поторапливаться.

Они спустились к подъезду. Посреди пустынной улицы стояла машина. Колотун открыл дверцу, подождал, пока Ной усядется, быстро оглядел темные окна напротив и занял свое место. Они поехали к окраине.

Метель утихла. Ной смотрел на разрушенные дома, подъезды без дверей, груды мусора и думал о том, что видит это, скорее всего, в последний раз. Он так и не успел попрощаться с Городом. Плохой или хороший, Город был ему домом. Жалко, что не удалось посмотреть в последний раз на школу, на Квартал, на площадь в Центре, не получилось сказать: «прощай». Городу суждено было остаться в его памяти пустыми заброшенными улицами, мертвыми домами, тишиной, тоской и страхом. Ной не хотел такого расставания.

Колотун повернул в глухой переулок и выключил огни. Посмотрел на Ноя.

— Отсюда до милицейского кордона полквартала. Но туда нам нельзя. Пойдем в обход. Ты тепло одет? Если что, там у меня сзади есть барахлишко.

— Все нормально, — сказал Ной. — Не замерзну.

— Ну, смотри.

Он немного помолчал, разглядывая ладони, и спросил.

— Понимаю, вопрос некстати, но ты там ничего не раскопал? Насчет Большого Города?

— Нет. Ничего толком. Только упоминание о том, что он где-то есть. Где-то на северо-западе. Далеко.

— На северо-западе… — повторил Колотун. — Понятно. Ясно. Ладно, пошли.

Они выбрались из машины и вошли в темный подъезд дома напротив. Дом был совсем плох, из тех, что разбирали на кирпичи, когда шло большое строительство. От него осталось только два этажа. Стены обрывались неровной каймой, на лестнице, ведущей на второй этаж, лежал снег.

Колотун зашел под нее.

— Осторожнее здесь, — сказал он тихо. — Береги голову.

Звякнули ключи, заскрипели старые металлические петли. Пахнуло холодом и сыростью. Послышалась возня, и загорелся слабый желтый свет.

Колотун стоял на верхней ступени лестницы, ведущей в подвал здания. В руках он держал лампу.

— Идем. Здесь есть выход в коллектор. По нему до места час-полтора ходу. Пройдем незамеченными. Милиция под землю не сунется.

— А тараканы? — испуганно спросил Ной. Он еще слишком хорошо помнил ту прогулку под улицей Святого Варфоломея, после которой его несколько ночей мучили кошмары.

— Их тут нет, — коротко сказал Колотун. — Пошли.

В жиденьком свете лампы он двигался быстро и уверенно, очевидно ориентируясь по каким-то ему одному ведомым приметам. Для Ноя коридоры оставались совершенно одинаковыми и различались только по размерам — кое-где приходилось сильно пригибаться, чтобы не стукнуться головой в потолок. Глухую тишину нарушали только приглушенные плески шагов по лужам.

— Этот ход мы с Караско придумали довольно давно. Еще ни о какой эвакуации разговора не шло. На всякий случай. Наши знают, теперь и ты знай.

— И Мамочка знает?

— Да.

— А Ушки знал?

— Знал.

— Куда мы идем?

— На склад готовой продукции. Вобщем, сам увидишь.

— Ты знаешь, что Ушки пропал из больницы?

— Угу.

— Он не мог пойти туда?

— Вряд ли. Хотя, кто знает. Придем — выясним.

Некоторое время шли молча.

— Так, — сказал Колотун, — теперь осторожнее. Не нарвись на растяжки. Слушай, что я говорю, и смотри под ноги.

Преграда, которую милиция установила в коллекторе, выглядела смехотворно: наскоро устроенная паутина из тонкой проволоки, вслед за которой, поперек коридора располагались на разной высоте еще несколько нитей. Ной с Колотуном без труда преодолели препятствие. Ной подумал, что уж тараканов оно точно не обнаружит, разве что по чистой случайности.

Они отошли от сигнализации уже довольно далеко, когда Колотун вдруг остановился и посмотрел наверх. Туда уходила бетонная труба, на поверхности которой торчали ржавые скобы.

— Нам туда, — сказал Колотун. — Я первый, ты за мной.

Они выбрались из коллектора и оказались на заснеженном тротуаре. Дома здесь были совсем плохие, многие разобранные почти до фундамента. Их стены, словно обломанные зубы, чернели по обеим сторонам улицы. Позади остались огни прожекторов кордона, впереди разливалась густая темнота ночи.

— Вот так, легко и непринужденно, тараканы и пожалуют в Город, — мрачно сказал Колотун. — И ничто их не остановит. Идем. Теперь уже немного осталось.

Они пошли вдоль старых стен, и темнота приняла их под свое крыло.

«Темнота и есть воплощение одиночества, — подумалось Ною. — Никого нет в темноте. Даже меня самого. При свете дня и свете ламп мы есть, но, когда спускается ночь, а мы идем по улице без фонарей — нас нет. Мы исчезаем. И никому не дано знать, появимся ли мы вновь».

Они покинули пределы Города. Снег здесь был глубже, идти стало труднее. Потянулись гнилые дырявые заборы, за которыми не было ничего, кроме больших сугробов. Колотун несколько раз сворачивал в узкие проходы, уводя Ноя все дальше и дальше от Города. Скоро и заборы остались позади. Почти невидимая под снегом дорога вела вдоль узкой полосы елок, а по другую руку раскинулось пустое белое поле.

Ной страшно устал и едва передвигал ноги, увязая в глубоких сугробах. Он уже готов был остановиться и сказать: «Все. Я больше не могу». Колотун опередил его, указав на проплешину среди ряда деревьев.

— Почти пришли. Еще немного.

Склад готовой продукции представлял собой неплохо сохранившийся двухэтажный панельный дом с заколоченными окнами. Колотун подошел к двери, нашел нужный ключ и отпер ее.

Внутри — хоть глаз выколи. Колотун снова зажег лампу.

— Ну вот, здесь тебя и укроем.

Они пошли по узкому коридору. Ной пару раз споткнулся на неровном полу. Старый линолеум вытерся и наполовину сгнил, на грязно желтой поверхности чернели широкие прорехи. Колотун остановился возле одной из дверей, толкнул ее и вошел.

Комнатка была небольшая. Обстановка состояла из узкой кровати, накрытой парой одеял; печки в углу, выгнутая коленом труба которой выходила в щель заколоченного окна; рядом с печкой вдоль стены штабелем лежали дрова; возле окна стоял стол и пара стульев. Колотун уселся на один из них, жестом пригласил Ноя устраиваться рядом.

— Ффух, — выдохнул он. — Добрались.

Посмотрел на Ноя.

— Здесь есть все, что нужно: место, чтобы спать, еда, чтобы есть. Еда в подвале, я покажу. Побудешь здесь несколько дней, пока мы не подготовимся. Тянуть больше нечего.

— Вы приедете за мной? — спросил Ной.

— Угу. Бог даст, прорвемся с вездеходом. Но это наши проблемы. Ты пока отдыхай.

Ной опустил голову и замолчал.

— Не переживай так. Малютка Декер давно нарывался. Вот невесту твою жалко…

Колотун немного помолчал и добавил.

— Все еще наладится. Вот увидишь.

Ной не отвечал.

— Для готовки печка вполне подойдет. Можешь топить спокойно, из Города дым не видно. В соседней комнате есть ванна. Ну что-то вроде. Умыться можно. Воду только согреешь и мойся. На воду снег растопишь. Дров не жалей. Вот так…

— Маму возьмите, — сказал Ной. — Обязательно возьмите. Я без нее не поеду.

— Возьмем, возьмем. И маму, и Мамочку — всех возьмем. Ладно. Давай горячего выпьем, и я пойду. А ты спать ложись. Нечего тебе тут всю ночь глазами хлопать.

Колотун встал и пошел к печке.

Мать Ноя плакала.

На кухонном столе стояла тарелка с давно остывшим ужином для сына. Сейчас на его месте сидел следователь и что-то писал на листе бумаги. Двое милиционеров обыскивали дом.

— Так вы говорите, Ной домой не приходил?

Женщина помотала головой.

— Не знаете, куда он мог пойти? Кроме Гамовых.

— Нет.

— Скрываясь от нас, он только вредит себе. Для него же лучше объявиться как можно быстрее.

Мать Ноя подняла мокрое от слез лицо.

— На старую работу. В Поиск. Он мог пойти туда.

— И все?

— К батюшке из группы. Я не знаю…

— Хорошо. Я оставлю возле дома людей. На всякий случай.

Не получив ответа, следователь встал и подвинул ей исписанный лист.

— Здесь ваши показания. Подпишите внизу.

Мать Ноя взяла лист, попыталась читать, но не смогла разобрать ничего. Слезы застилали глаза.

К Караско явились рано утром. Пять человек с приказом на обыск. Тот не возражал и, казалось, не удивился. Пока милиционеры работали, он со следователем разместился на кухне.

Следователь выглядел старым и уставшим. Он тяжело, шумно дышал и то и дело вытирал со лба капли пота. За несколько часов до рассвета он уже успел осмотреть место происшествия, успел побывать у Декера.

Известие о смерти сына поразило того, как кол в ребра. Крепкий, здоровый на вид человек, он схватился за грудь и упал бы на пол, не успей следователь поддержать его. Еще хуже получилось с матерью Симона. Узнав об аварии, она впала в истерику, стала биться о стены и, в конце-концов, потеряла сознание. Пришлось срочно посылать за врачом. Немного придя в себя, Декер сразу же перешел в наступление. Он принялся звонить членам Совета, поднимая их на ноги посреди ночи, в управление общественной безопасности. За несколько минут, дело, которое казалось простым и ясным, усложнилось немыслимо. Все новые и новые люди подключались к следственной команде, все выше поднималась ответственность. Много слов было сказано о возмездии и воздаянии по делам, но между словами этими ясно и недвусмысленно проступало одно — Декер жаждал крови. И он не успокоится, пока не увидит ее пролитой. Лично.

А потом был разговор с матерью виновного. Женщина выглядела ужасно. Известие просто раздавило ее, как давит башмак букашку. Очень долго следователь не мог добиться от нее ни единого звука. Она молчала. Сидела за столом и молчала. Только укол, сделанный явившимся от Декеров врачом, позволил добиться нескольких слов, необходимых для протокола.

— Когда вы в последний раз видели Ноя Коштуна? — спросил следователь, разглаживая перед собой новый лист бумаги. От усталости буквы расплывались. Ему пришлось наклониться, почти носом ткнуться в документ, чтобы писать.

— В день выхода из больницы, — ответил Караско. — После возвращения из последней экспедиции Поиска.

— Как вы думаете, куда он мог пойти?

Караско пожал плечами.

— Трудно сказать. Я не так хорошо знаю парня, чтобы строить предположения. Ко мне он не заходил.

— Возможно, к кому-то из ваших подчиненных?

— Мои все на новом объекте. Четвертая сторожевая база. Чтобы туда попасть, ему потребовалось бы пройти через кордон. Спросите там, может быть, они его видели?

— Спрошу. И попрошу вас на этом листе написать список всех тех лиц, с которыми Ной общался за время, что работал под вашим началом. Желательно с адресами.

Ной проснулся от холода. Прислушался. За окнами было тихо, ветер больше не выл. Печка тоже молчала: огонь погас. Дрова, которые положил Колотун, прогорели, а новых Ной не добавил. Он лежал, собираясь с силами, чтобы вылезти из-под одеял. В голову лезли воспоминания о прошлом вечере. Постепенно, они затопили память, словно река и вытеснили все остальное. Ной стал вспоминать Лайлу. Не мертвую, склонившуюся на залитый кровью капот, а живую: как она устроилась на диване в квартире Гамовых, подтянув под себя ноги, и слушала, время от времени высказывая свое мнение; как встретил ее в старой исповедальной группе — она сидела на стуле и смотрела в окно; и снова Ной подумал, какая же она красивая; вспомнилась ночь, после праздника у Декера, тепло тела Лайлы под одеялом…

Он задрожал: холод пробирал до костей. Изо рта вылетали облачка пара. Пришлось заставить себя выбраться из-под одеял и разжечь огонь. Черные тени заплясали по стене под тихое гудение воздуха в трубе.

«Колотун не сдержит слово, — подумал Ной, протягивая руки к теплой печке. — Он ничего не скажет маме, пока вездеход не будет готов отправиться в путь».

— Дождись, мама. Пожалуйста, — прошептал он.

Ной убил человека. Это был смертный грех. Как? Как он смог сделать это? Он — Ной. Что направило его руку? Кто направил? Ной не помнил, как ударил Симона. Весь тот вечер был наваждением — пурга, авария, удар.

«Почему Ты отнял ее у меня? Зачем? Кто, как ни она был достоин спасения? Почему Ты позволяешь жить другим, тем, кто этого не достоин и забираешь лучших? Забираешь ее, заставляя меня жить. Да, я грешен. Я окружил себя ложью, запутался в паутине обмана, но почему Ты не наказал меня? Если Лайла стала мне назиданием, то слишком жестоко это назидание. Недостойно оно… Бога»

Ной испугался этой мысли. Он не заметил, как плач его превратился в богохульство. Он весь напрягся, ожидая чего-то страшного, ожидая, что пол разойдется у него под ногами и обрушит его вниз, вниз — в геенну огненную. Но ничего не изменилось в комнате. Тихо потрескивали дрова, и плясали тени.

— Я не верю в тебя, — едва слышно произнес Ной.

Прислушался.

— Я в тебя не верю, — повторил он громче.

Внезапно он почувствовал воодушевление. Ной поднялся на ноги. Тело стало легким и подвижным, будто не сковывал его сырой холод, будто упал с плеч тяжелый груз. Хотелось побежать, прыгать, размахивать руками, кричать.

— Я не верю в тебя! Тебя нет! Тебя придумали сумасшедшие оборванцы! Ты не бог — ты узда, оправдание всей мерзости Города-выродка! Нет тебя!

Ной кричал и бегал по комнате, ударяя кулаками в стены. Постепенно крики его утратили смысл, они превратились в вопли. Он орал, словно безумный, и тень его скакала по стене неистовым бесом.

Полчаса спустя, накинув на плечи одеяло и подняв воротник, Ной вышел на улицу. Все вокруг было серым и неясным. Тяжелые шапки снега лежали на лапах елок, и где-то за ними, далеко-далеко на востоке темнела окраина Города. Дым из трубы поднимался жиденький, и уже на уровне второго этажа он полностью растворялся в воздухе, оставляя после себя лишь подтаявшую снежную шапку на краю крыши. Ной набрал в ведро снега, вернулся в дом и поставил ведро возле печки. Потом зажег лампу, оставленную Колотуном и отправился в кладовую.

Узкая лестница уходила вниз, в обширный подвал здания. Слабого света лампы не хватало, чтобы оглядеть его целиком. У ближайшей стены стояли, одна на другой, коробки с припасами. Ной поставил лампу на пол, и открыл ближайшую.

Откуда-то справа, из глубины подвала, донесся слабый шорох. Ной застыл, превратившись в слух. Вот снова. Звук был такой, словно двигали коробку по бетонному полу.

«Крысы? Этого еще не хватало».

Ной поднял лампу и, щурясь от света, бьющего в глаза, медленно пошел в направлении звука. Круг желтого света колебался, время от времени выхватывая из темноты новые коробки, пакеты и ящики. Ной поднял лампу выше, стараясь осветить большее пространство, и увидел босые ступни. Сначала ему показалось, что это мертвец: кожа была серая и блестела, а через секунду, ступни исчезли из поля зрения, растворившись в темноте. Оттуда раздалось громкое шипение. Ной вздрогнул, непроизвольно поднимая лампу еще выше.

Белое худое тело с глубокой черной раной на ноге, выпученные глаза, оскаленный рот, который снова зашипел, руки уперлись в пол, мышцы напряглись, готовясь к броску. Ной повернулся кругом и бросился вон из подвала.