За дверью бесшумно лилась музыка ветра. Дождевые капли сползали лениво с крыши. Близился безоблачный рассвет, и небо было точно разукрашено глубокой розовой пудрой.
Хозяйка сидела в шерстяном платке на широких плечах и поминутно глядела в окно за серо-коричневой птицей, которая прыгала по уличному креслу и тоскливо пела.
Я спросил за завтраком:
– А она каждый день прилетает?
– Каждый.
– Ты любишь её песни?
– Очень люблю, – ответила она живо и, не притронувшись к тарелке с супом, сложила руки на груди.
– Ты должна есть, иначе у тебя не будет сил.
– Сил хватает.
– Как же?
– Так. Я посильнее и тебя буду.
– Не сомневаюсь.
Дарья Сергеевна Трушкова была потрёпана временем, сгорблена, худощава и непослушна, как ребёнок. В шестьдесят четыре с половиной года она не обращала никакого внимания на старость и гордилась тем, что не страдала от болезней. Она часами гуляла около высушенного колодца, к которому вела заросшая сорняком тропа, бросала монеты в пустоту и с удовольствием слушала, как они тонко звякали в тишине.
Таинственный шелест леса привлекал её неизменно. Деревянный двухэтажный дом, который я делил с нею пополам, стоял на вершине холма в отдалении от иных, больших и тусклых домов с крытыми садиками, и был выкрашен в спокойную белую краску. По одну сторону стоял маленький деревянный сарай, где хранились ржавые вёдра и прочий мусор. Перед крыльцом росла плакучая лиственница со свисающей кроной. Задний двор, увитый диким шиповником, был пустым и чахлым. Его скупо украшали поделки из пластиковых бутылок, развороченные фигуры животных. На хлипком заборчике была порвана сетка.
Дарья Сергеевна, бывало, выходила на дорогу и, осторожно облокачиваясь на ограждение, следила за помощниками сверху. Она питала симпатию к новым моделям и сильно недолюбливала старые, что были не модернизированы, а потому слабы и бесполезны. Я стоял рядом, видел расстилающийся вдалеке багровый горизонт, вершины сосен, огни, что зажигались на улицах, в неинтересных квартирах с коваными решётками на окнах, и давал ей решительно высказаться. Она лопотала, не закрывая рот, пока её лицо не терялось в сумерках.
В то время, как у подножья кипела жизнь, наша проходила в размеренном и безмятежном ритме. Каждый день проходил однотонным, но меня никогда не доставала скука, так как мне было поручено много дел.
Я работал в цветочном магазине «Летний розмарин», и моей главной обязанностью была, конечно же, продажа растений. Мне приходилось заботиться об их здоровье, убирать опавшие листья и много общаться с разными людьми, которые нуждались в красоте.
Как только завтрак был окончен, я оставил Дарью Сергеевну в гостиной и, переодевшись, вышел на крыльцо. Сел на ступени, чтобы насладиться влажной прохладой и поправил одеяло в кресле.
Птица испуганно вспорхнула на корявую ветку. Смолкла, изумившись новому дню, окутанному ласковым теплом.
В магазин я поехал на машине, а по пути включил энергичную музыку.
Непрерывный шум города глушил внутренний голос. Едкая коричневая пыль пачкала улицы и многочисленные светофоры. Блестели высокие здания, и повсюду висела и мигала броская назойливая реклама, как настоящая. Помощники носились с пакетами и сумками своих людей и располагались за кассами. Они строили крепкий мост, соединяющий между собой два обжитых острова, были водителями автобусов и ярко-синих такси, в общем, трудились.
В искусственном озере барахтались прекрасные утята и плавала прекрасная утка.
Возле витрины «Летнего розмарина» стоял, нагнувшись, мой подчинённый Костя, одетый в мятую рубашку, кое-как заправленную в поношенные штаны. Шнурки на его левой кроссовке распустились и свисали до плитки, из-под кепки выбивались кудрявые, рыжие, опрятные волосы.
Костя полировал стекло, смотрел через него на амаранты в мраморных вазах и лютиков в подвесных горшках и был так увлечён, что не сразу заметил, как я подошёл. Он повернулся и показал толстые розоватые щёки, покрытые веснушками, и простые кругленькие глаза.
– Салют!
– Пора открываться.
– Да. Вы могли приехать позднее. Я бы справился один, – ответил он, гордый за то, что ответственно подходил к поручениям. – Клиентов сейчас много, и вы с ними со всеми возитесь, но не отдыхаете.
– Не вожусь, а обмениваюсь любезностями. В общем-то, они обмениваются со мной не меньше.
– Так плохо. Они это делают, потому что обязаны. Вы всем продаёте цветы. Даже тем, что наглеют.
– Не нам решать, воспитанный человек или нет. У меня тоже бывает дурацкое настроение, и я злюсь на тебя.
– Вы другое дело, – сказал он, затаив лёгкую обиду. – Вы мой руководитель!
Костя был молод и энергичен и никогда не грубил. Всякий раз, когда я отворял двери магазина, он бежал ко мне и запыхался, чтобы похвастаться тем, что сделал до моего прихода, и показывал любимую жимолость, которую выращивал для дома. Обыкновенно, он суетливо занимался декорированием внутри магазина и не слушал, что я ему говорю. Впрочем, мне все молодые казались одинаково-деятельными и задумчивыми. Они словно витали в облаках и вынашивали смелые мечты, которые сумели бы в скором будущем воплотить в реальность.
Перед тем, как устроиться в «Летний розмарин» Костя обучался на курсах флористики в городском центре дополнительного профессионального образования. Приходилось жертвовать личной жизнью и довольствоваться малыми внезапными успехами, которые не кружили голову, но повышали мотивацию. Похвала трогала его за душу. Критика же воспринималась болезненно и равнодушно, как и сомнительные комплименты, которые напоминали лесть. Женщины с курса жадно слушали Костю, когда он выступал с речью в группе и предлагал вдохновенные идеи. С окончанием семнадцатого занятия он получил диплом и, вооружившись терпением, заходил по собеседованиям. Одним из работодателей оказался мой хороший знакомый, Дмитрий Костяшкин, человек неглупый, весьма преуспевающий в цветочном бизнесе. Он вскоре привёл ко мне Костю, когда у него ещё был чрезмерно впечатлительный темперамент и планы, которые не имели под собой надёжной основы. Мы заручились поддержкой Костяшкина, и он вложился в наше предприятие.
– Ты не закончил?
Костя скользнул взглядом по стеклу, от которого слабо веяло химией.
– Нет. Я только начал.
– Как закончишь, подойди ко мне.
Я перевернул входную табличку и прошёл в магазин. Всюду, куда ни глянь, стояли деревянные ящики с яркими пышными цветами, на полках прозрачные и керамические вазы без рисунков и простые корзины, плетённые из лозы. На стене, против полукруглой стойки, была повешена мистическая картина. Солнечный луч рассекал белое платье спящей девушки. Я вдохнул родной сладковатый пахучий запах и, проверив кассу, взялся за опрыскивание листьев. Потом сменил воду лилиям, тюльпанам и нарциссам, подрезал и промыл их гладкие зелёные стебли и позвал Костю, чтобы научить его составлять букеты. Он выбрал белые пионы и нежные розы, из которых я и создал композицию. Цветы надо было располагать по кругу, чтобы они не торчали неровно и находились на одном уровне. Стебли я замотал хрустящей декоративной бумагой и стянул их извилистой лентой. Костя самостоятельно собрал букет, добавив много ромашек.
– Смотри, как некрасиво!
– У вас так же, как и у меня. Я не вижу разницы.
– Вот, – ответил я и указал на выбивавшийся пион. – Тебе, должно быть, кажется это пустяком.
– Один цветок ничего не испортит.
– Ещё как испортит!
– Почему же? Если бы выбивалась ромашка? Она мелкая, беленькая и почти незаметная.
– Мелочи могут быть незаметны лишь на первый взгляд. Представь себе, что клиент покупает букет и не видит серьёзных недостатков. Он, к примеру, ставит его у себя на кухне и любуется им. Неприятно было бы в пятый раз видеть ещё свежий букет, собранный, на самом деле, без должной аккуратности.
– Глупо всё же. Покупатели не изучают букеты при помощи лупы, – рассмеялся Костя.
– Если только у них проблемы со зрением.
Я убрал моток атласной ленты, который валялся на столе без надобности, и передал бумагу Косте.
Он мотнул головой и мрачно отозвался о своём букете. Его терзала мучительная неуверенность в собственных силах.
– Всё равно плох. Зачем мне теперь продолжать?
– Ты научишься. Нельзя бросать начатое.
Я убрал беспорядок, когда отворились резные двери. В магазин вошла белокурая женщина в приличном старомодном костюме. Она была весела и напряжена одновременно. Попросила самые дешёвые цветы, вероятно, чтобы подарить их нелюбимой, но важной коллеге. Костя предложил другой, роскошный пурпурный вариант, но женщина наотрез отказалась приобретать его. Костя испугал её неуместной настойчивостью. Он густо покраснел, и женщина смягчилась.
– Возьму, так и быть. Может, я не права.
– Держите! – просиял Костя, немедленно передав букет в крепкие холёные руки.
Она молча положила деньги на стойку и скрылась, хлопнув дверьми. В магазине сделалось очень тихо.
– Что скажете?
– Ты поступил правильно, хоть и был неловким и стеснялся.
– Ну, я ведь учусь.
К обеду мы были собраны и разговаривали друг с другом только на темы, касающиеся непосредственно нашей работы. Костя прогнал хулигана, который развлекался, швыряя мусор около витрины, и убрал в перчатках осколки разбитой бутылки. Он пообещал, что такого больше не повторился, но его не в чем было винить.
К вечеру на город обрушился ливень, и люди и помощники скрылись под шляпами зонтов. Кромешный мрак обступил закрытый «Летний розмарин». Меня переполнило облегчение, я пересчитал деньги, и уже хотел было погасить свет, как вдруг послышался громкий торопливый стук. Неизвестный, обёрнутый шарфом, проговаривал еле различимые слова под плачущим карнизом.
– Кто там? Он не видит, что мы не работаем? – спросил Костя. – Не понимаю.
Он указал на табличку, но неизвестный юноша за стеклом был непоколебим. Мы забеспокоились.
– Уходи! Давай!
Он стоял, больше не стуча монотонно в двери, и шептал непрерывно: «Открывайте. Я не могу без приглашения, не могу!»
Я впустил его к нам. Костя был недоволен своенравным помощником.
– Ну, что тебе? Ты слепой?
Юный помощник дрожал заметно от холода и кутался в рвань, которая когда-то была пальто. Он жмурил живые и умные тёмно-карие глаза, в которых блестели слёзы, и массировал ладони. Костя сурово молчал. По его красному лицу было видно, что он хотел поругаться с помощником и вытолкать его силой на дорогу.
– Что ты хочешь? – спросил я помощника, под которым расползалась грязная лужа. – Если ничего, то уходи. Мы сегодня больше ничего не продаём. Надеюсь, ты не потерялся?
– Нет!.. – воскликнул он грозно.
– Не уйдёшь? – спросил я и недовольно хмыкнул.
– Я не мог потеряться! Мне бы букет. Пожалуйста, дайте красивый букет!
– Какой букет? – удивился Костя и, взглянув на лужу, прошептал: – Вытирать ещё за ним… Мы ничего не дадим, верно?
– Верно.
У помощника изменился тон голоса, он шагнул уверенно вперёд, выпучив глаза, и улыбнулся, как чудак.
«Где телефон?» – подумал я, но не сделал и движения в сторону.
Бело-жёлтая молния озарила «Летний розмарин», и призрачная лошадь с картины приобрела злой и страшный оскал. Девушка с опущенными руками сделалась совсем беззащитной. Грохотнул гром в чёрных тучах. Дождь полился с большей силой.
– Я сказал, что мне нужен букет! Ваш магазин ближе всех к дому. К тому же, мне сообщили, что вы выполняете любые капризы своих покупателей.
– Выполняем, если только они не заявляются к нам поздним вечером, – заметил Костя. – Посмотри на время!
Юноша вынул электронные часы из внутреннего кармана пальто и протёр пальцем заляпанное стёклышко.
– Без двадцати десять.
– Тогда не задерживайся! – произнёс я как можно строже.
Моя резкая фраза лишь сильнее задела его, потому как он тотчас поспешно убрал часы и, кинувшись бурно за прилавок, замахал конечностями. Шарф слетел, я зачем-то аккуратно подхватил его обеими руками. Полка позади кассы затряслась ходуном, когда помощник ударился нечаянно локтем и разбил пузатый коричневый кувшин. Он опустился на колени и, точно обронив кошелёк, проверил быстренько пол, а после выпрямился и заметался беспокойно, раскрывая ящики, доверху забитые украшениями.
Костя вцепился крепко в помощника, пока тот брыкался и прятал неумело в ладони простой бирюзовый бант.
– Остановись же ты! – потребовал он. – Перестань носиться, ты не в сумасшедшем доме, а в цветочном магазине! Ну, это пока…
– Отдайте красивый букет, умоляю! Вам не важно, что будет со мной, если я не куплю цветы? – спросил он, задыхаясь, и горячо воскликнул: – Верните шарф хотя бы! Он мне дорог, как ничто другое.
– Хорошо, что у тебя есть то, чем ты дорожишь.
– Ты хотел украсть бант! Вор! – прокричал Костя, не отпуская помощника, и отобрал насильно бант. – Есть ли нам дело, что будет с вором? Ты плохо одет. Даже слишком для помощника. Может, ты бездомный? Или за тобой не ухаживают?
Я взглянул на несчастного, и он тоскливо пробормотал:
– Не вор я. Вы не понимаете?
– Слушай, если ты получишь букет, то больше не явишься к нам? – спросил я равнодушно.
– Естественно, – ответил он. – Не кричите на меня. Я боюсь, когда на меня подымают голос.
– Не будем.
Костя упрямо возразил мне, что не собирается давать ему ни цветка и, наконец, успокоив нервы, ушёл собирать осколки кувшина. Я вынул неохотно из горшка с водой девять свежих розоватых хризантем, перевязал их другим бантом, который был совершенно сух и не помят. Бант, что помощник собирался украсть, оказался в коробке с нехитрыми вещичками, которые было жалко выбросить.
– Знать бы ещё, кто тебя послал в дождь, – прошептал Костя ядовито.
Помощник отряхнулся, будто от пыли и, сделав поклон, тихо извинился, что до сих пор не называл своего номера и убрал липкие волосы со лба.
– Какой же у тебя номер?
– Десять тысяч триста восемьдесят пять. Откуда такое любопытство? На что вам моя семья? – спросил он Костю с недоверием. – Снова броситесь на меня, как зверь? Я ведь по-хорошему просил.
– По-хорошему? Да что ты! Если бы и так, то пришёл утром или днём, как люди.
– Не сравнивайте меня ни с кем, – сказал помощник мягким, но решительным тоном.
Он завязал потрёпанный синий шарф с большими витиеватыми буквами вокруг шеи, положил небрежно купюру на прилавок и протянул правую руку, чтобы забрать букет.
– Надеюсь, не увидимся больше.
– Да, не сомневался, что вы так скажете, – выдохнул помощник и перевёл на меня задумчивый взгляд, в котором чувствовалась беспричинная радость.
Он улыбнулся сдержанно, словно не желал, чтобы его улыбку заметил Костя.
– Кажется, я вас знаю. Возможно, и нет. Я часто ошибаюсь, – вымолвил помощник, прежде чем поклониться во второй раз.
Нешуточная гроза утихла, капли барабанили по карнизу всё незаметнее и тише. Тучи отступили, и в небе появилась долька крошечной луны, от которой исходил слабый белый свет. Улицы заполнились гуляющими без зонтов, капюшонов и непромокаемых плащей, усилился, наконец-то, людской гомон, визг машин, и стих промозглый ветер, разгоняющийся меж домишек.
– Ты ошибаешься. Мы никогда до этого не виделись.
– Правда, правда? – переспросил он озадаченно и сощурился. – Даже если вы меня не видели, то я вас видел когда-то отчётливо, но не говорил с вами близко. Вы не снимались в рекламе? Почему-то я вспомнил одного человека, который продавал садовые скамейки. Он сильно похож на вас. У него такой же кошачий разрез глаз, такие же русые волосы, искусанные губы, есть родинка на лбу. Я долго наблюдал за ним, за его размашистой и медленной походкой и словами, которые он произносил. Звали продавца, кажется, Андреем… или Виталием… может, Данилой? Не помню.
– Дело в том, что я продавал и продаю одни цветы, а не скамейки.
Костя подтвердил, что я подобным в жизни не занимался и закончил убирать осколки.
Помощник огорчился, что не до конца вспомнил меня, повернулся к нам спиной и, сделав несколько шагов к выходу, вдруг задержался рядом с декоративной пальмой. Он молчал, пока Костя вновь не рассердился страшно на него.
– Кто ты?
Было сумрачно, душно и печально, как в кошмаре. Помощник обернулся и сказал сухо, будто сминая крекер:
– Кто я? Просто помощник, и больше ничего. Живу с одной женщиной и с одним мужчиной по фамилии Пустыркин. Слыхали, как восемь месяцев назад в честь предков Пустыркиных решили назвать улицу?
– Нет, – сказал Костя.
– Вы многого не знаете и не слышали. Ну что ж, не беда! Пустыркины окружают меня заботой, как члена своей семьи, а я приношу в квартиру цветы и другие красивости в благодарность за доброту.
Лампа тревожно замигала, и муха, что до этого тыкалась в потолок, пролетела с жужжанием мимо моего носа. Я спугнул её, не отрывая немигающего потухшего взора от серьёзного выражения помощника, осунувшегося и белого как мел. Костя положил на моё плечо руку. Я торопливо скинул её, следя неотрывно за тем, как меняется до неузнаваемости ясный облик нарушителя спокойствия. Нечто хорошо знакомое и даже близкое удалось мгновенно уловить в открытом и угрюмом помощнике. Меня кольнуло горькое расплывчатое воспоминание, которое сразу же померкло. Непрошеные мысли порождали в душе смятение и наполняли её смутным предчувствием. Тело пронизал озноб, сердце билось часто, и его стук отдавался над верхней губой. Слова Кости были невнятны, они разносились эхом по магазину.
«Значит, ты пришёл в «Летний розмарин» не для того, чтобы купить букет? Есть ли скрытый смысл в твоих поступках?» – подумал я с волнением.
– Идите за мной, и я покажу наш дом, – воскликнул помощник и поправил шарф, что вот-вот должен был распуститься. – Боитесь, что поведу вас по тёмным переулкам? Ха-ха-ха! – захохотал он противным смехом, от которого я содрогнулся. – Нет, мы живём не на окраине, а в центре, в сорок пятом доме.
– Зачем мне идти за тобой?
– Не ходите!
Костя намеренно отвлекал меня, чтобы я не задерживался на помощнике.
– Отстань, – брякнул я вслух.
– Не слушайте, что он лепечет. Язык без костей у него, помело. Глупо.
– Вам кажется, что я болтун? – изумился юноша. – Нет уж, так не пойдёт… Я не с вами говорю, тем более. Не перебивайте.
– Продолжай, – попросил я.
Помощник, очевидно, продолжать не намеревался. Он полностью преобразился, заметно посветлел и немного смягчился. Щёки его залила нежная акварель, рот растянулся в озорную ухмылку. Да, продолжения не последовало, но я не настаивал.
– Всё?
– Всё, – произнёс он неестественно звонко.
Уже ничего не чудилось странным, густой шум не стоял в ушах. Луна изменила яркость и озарила помощника с букетом в белой аккуратной руке, сотрясаемой дрожью.