Чай из пустой чашки

[ЧЕТЫРЕ] ПУСТАЯ ЧАШКА [II]

У людей на экране был смешной вид.

— И давно они здесь? — спросила Юки, опасаясь, не разыгрывают ли ее.

Джой Флауэр почти улыбнулась.

— Очень смешно. Но запомни: у меня очень плохое чувство юмора, и не стоит шутить со мной слишком часто. Так уж я устроена. Бывают и такие люди. — Она развернула экран к себе.

Юки подумала, что здесь явно кто-то одержим прошлым: офис напоминал антикварный салон. Темное отполированное дерево с золотым отливом. В громадных креслах с высокими и широкими спинками, больше похожих на чудовищ с искусственной кожей, могли утонуть и великаны. Мягкая на вид обивка держалась пуговицами медного цвета, но кресло Юки было жесткое, как доска.

Расслабиться ей здесь не грозило, место не из приятных. Даже Джой Флауэр чувствовала себя неуютно, будто она не в своем офисе, а в помещении, где ей позволяют работать время от времени.

Юки прочистила горло:

— Когда приступать?

Женщина посмотрела на запястье. Юки там ничего не заметила.

— Полчаса назад.

— Полагаю, я и жить здесь буду?

— Я знала о твоей сообразительности. — Озабоченный тон Джой Флауэр, казалось, вот-вот дойдет до края. На краю передовой, подумала Юки, не самое комфортное расположение. — Мои люди здесь, за моей квартирой…

Джой Флауэр искоса посмотрела на нее:

— Все уже сделано без тебя.

Юки пошевелилась — искусственная кожа кресла заскрипела, как настоящая. Ее новая начальница положила руку на монитор:

— Знаешь старую присказку: больше спрашивай — больше узнаешь. Лично у меня лишнего времени на объяснения новичкам нет. Потому как время, потерянное на ответы, я использую гораздо интенсивней. Ясно?

Юки начала было отвечать, но женщина отвернулась, давая понять, что дальнейшие разглагольствования бессмысленны.

В коридоре с толстыми коврами, поглощающими любой звук, ее ждал один из громил Джой, крепкий парень в черно-красном свитере и черных брюках. В верхней и нижней частях брюк были дополнительные карманы. Одежда сильно смахивала на военную униформу. Штаны профессионального телохранителя, главная идея которых — подчеркнуть образ неприступного и бесстрастного наемника. Он посмотрел на нее — над его глазами поработали пластические хирурги. Лицо было несколько приплюснуто, как ей показалось — от природы, поэтому классическая восточная форма глаз выглядела не так нелепо. А вот светло-голубые зрачки и прямые светлые волосы, ниспадающие по плечам и спине, казались совсем не к месту.

— А ты как? — сразу перешла к делу Юки. Стены, казалось, поглотили каждое ее слово, создалось ощущение, что она попала в большой ватный шар. — Ты на вопросы отвечаешь?

— По необходимости. — Он посмотрел на нее, словно она стояла далеко внизу. — Я вроде должен показать тебе твои комнаты. Вещи уже прибыли, или их скоро привезут.

— А, хорошо. — Она поняла: это не презрение, это отсутствие эмоций. Он резко повернулся и пошел по коридору. Мастер сказал, чтобы ты шел этим путем. — Ладно, Игорь, но придется потренироваться. Она пошла следом, размышляя, не совершает ли она безумие вслед за своим другом.

Нет, для нее Том был больше чем друг. Но безответно. Для бабушки Наоки такая ситуация была бы поводом к грустным размышлениям. Старая Япония никогда не благоволила к любящим, обычно ими были женщины. Но потом и сама страна перестала любить своих жителей. Жизнь стала не правом, а привилегией. Честь стала превыше любви. Юки часто хотела спросить, без чего легче обойтись: без чести или без любви, но вопрос казался слишком дерзким, даже для любимой внучки Наоки.

Она думала, что ее поведут длинными запутанными лабиринтами коридоров, куда-нибудь вроде буддийской кельи с техническими наворотами. Но, пройдя коридор до конца и спустившись на один лестничный пролет, они оказались в новом звуконепроницаемом коридоре, в конце которого была дверь; Юки решила, что они оказались как раз под кабинетом, из которого только что вышли.

Он поймал движение ее взгляда к потолку и сказал:

— Да.

Она повернулась к нему и, словно не поняв, переспросила:

— Прямо под ее кабинетом?

— Как раз под ним.

Лучше перешагни через себя, дорогая .

— Положи руку на пластину, — сказал он, указывая на белый пластиковый квадрат на двери, чуть выше уровня глаз. Она повиновалась. На мгновение она ощутила тепло и странное движение: пластик то ли зашевелился, то ли сморщился от прикосновения, она услышала тихий перезвон, дверь щелкнула и приоткрылась на несколько сантиметров.

— Теперь замок настроен на тебя. На тебя и на нее.

Интересно, подумала Юки, он меня успокаивает? Ее спутник толкнул дверь и включил свет. Вместо кельи перед ней была громадная комната, обставленная не без помощи генератора случайного выбора. Пухлый белый диван с подушками, которые, казалось, подпрыгнут, если их кинуть на блестящий паркет. Два кресла, не похожие ни на диван, ни друг на друга, одно из семейства кабинетных монстров с искусственной кожей. Другое — меньше и ниже, с обивкой из грубой материи с огромными завядшими цветами столистной махровой розы. Перед креслами стояла отличная копия старинной церковной скамьи, которая, как показалось Юки, по мысли дизайнера, должна была стать местом для занятий любовью. Из ее вещей здесь не было ничего. Юки нахмурилась и повернулась к провожатому.

— Решили показать достопримечательности?

Провожатый издал непонятный звук, наверное смех.

— Это ваша комната, вы будете жить здесь. Осматривайте все, что хотите.

— Но…

— Запомните одно, — сказал он громче, чтобы перекрыть ее голос, — обнаженной спать не ложитесь.

Испуганная, Юки замолчала. Он кивнул ей и вышел, закрыв за собой дверь.

— Обнаженной, — повторила она мгновение спустя и пошла осматривать веселенькую, но абсолютно разнородную мебель в гостиной. Они не знали, что тебе понравится, поэтому поставили по одной вещи всего, что было. Очень забавно.

Перед ней и налево были две двери. Впереди оказалась большая кухня, где она обнаружила свой маленький деревянный стол с одиноким стулом из ее однокомнатной квартиры. Если это была попытка ее успокоить, то она не удалась. Стол и стул совсем не сочетались с блестящими черными шкафами и глупым зеркальным полом, они выглядели здесь чужими и одинокими. Как и я сама.

И зеркальный пол. Зеркальный пол. Какой сумасшедший его придумал? Она была совсем не уверена: сможет ли вообще сесть и начать есть, когда внизу будет ее отражение. Было бы намного лучше, если бы декоратор пошел до конца и сделал бы зеркальными стены и потолок. Тогда комнату нельзя было бы назвать невыносимой, поскольку на нее смотреть было бы невозможно. И вообще, почему все сделано так небрежно?

Вместо окон были симуляторы пейзажа и из двух, одного над раковиной, второго на дальней стене, — лился искусственный свет. Очевидно, эти источники дают рекомендованное количество дневного света в определенные часы, и здесь наверняка избегали темноты, вызывающей депрессию, которая способна нарушить график Джой Флауэр; но сейчас была ночь, а значит, мягкий свет над раковиной имитирует лунный свет. Или свет уличных фонарей. Надо было бы выяснить потом, в городе она или в деревне. Она ненавидела всю эту деревенскую чушь. Некоторые детали были слишком искусственными.

Как твои взаимоотношения с Томом? — язвительно просвистел голосок у нее внутри.

Господи, прекрати , — сказала она себе и зашагала в спальню. — Взаимоотношения не прекращаются только потому, что оборвалась связь .

Именно в глубине души, она знала, скрывается все самое жуткое, но сегодня она не обращала внимания на эту часть души. Ее хлопчатобумажный матрас доставили в спальню и разложили на специальной платформе со шкафами в изголовье, несколько смен постельного белья было аккуратно сложено на белом комоде. Направо была ванная, и отдельно туалет. Все очень пристойно, цивилизованно, сносно.

У стены, напротив двери в ванную, стояла рабочая станция, неимоверных размеров монитор стоял, словно икона жирного паука в центре гнезда из полок с микросхемами памяти. Только пауки вроде не вьют гнезд, а? Нет. Они плетут паутину. Это общеизвестно. Какая она все-таки глупая.

— Обнаженной спать не ложитесь, — прошептала она, направляясь к рабочей станции. Еще один повод для волнения наряду с якобы не существующим предшественником и исчезновением Тома. Как только она коснулась полки, загорелся экран. Юки, ничуть не удивившись, стала наблюдать за расцветающим на экране фрактальным цветком, он раскрывался все больше, и казалось, что он сейчас весь вывернется наружу. Юки утомленно скривила рот, ее не особо трогала старинная графика, хотя надо было признать, что трехмерные эффекты заслуживали уважения.

Она снова посмотрела на шкафы в изголовье матраса. Наверное, там лежит одежда на ночь. Может быть, какая-нибудь спецпижама, которую легко можно превратить в верхнюю одежду на всякий полуночный пожарный случай. Или для экстренного похода в клуб за новой жертвой. Она решила посмотреть.

Она встала коленями на матрас и распахнула дверцы шкафа. Сначала ей показалось, что там лежит сбруя и уздечка тонкой работы с дополнительными креплениями для садомазо-упражнений, сердце у нее чуть не выпрыгнуло от страха, сознание стало судорожно перебирать все, что было связано с Джой Флауэр и ее телохранителями, Мальчиками Джой, которых держат за Девочек. Потом она поняла, что там лежало на самом деле, но легче ей от этого не стало.

Она осторожно достала шлем из шкафа и подняла над собой. Провода соединяли его с легким прозрачным костюмом, сложенным рядом, — его аккуратный квадрат напомнил ей каникулы в заповеднике. (Несколько лет назад она бывала там пару-тройку раз. Не то чтобы она была большой поклонницей природы, просто ее тогдашние приятели… обожали туда ездить. Они точно знали, чего хотят, что Юки встречала нечасто, а ей нравилось, когда люди знали, ради чего они живут. Большинство из них пропали после секретного рейда против экотеррористов, но, странное дело, Юки ничего не смогла узнать о случившемся: были ли они осуждены, оправданы, вообще судили ли их, да и были ли они вообще причастны к экологическому терроризму.)

Она положила шлем и подвинулась, чтобы расстелить костюм на матрасе. Он был ей как раз — но неужели громила говорил про него «не спи обнаженной»? Спать в костюме? Зачем?

А чем это эксцентричнее сна под полотняным тентом — под полотняным тентом в мешке — где-то в чаще государственного заповедника, как в старые добрые времена?

Все равно никакого разумного объяснения. Нельзя же во сне использовать костюм ИР.

Может, наоборот: костюм будет ее использовать.

Господи, подумала она. Славная заезженная мотивация, используемая обычно для оправдания гор трупов и в качестве завязки для типичного сюжета игрового модуля, основанного на фильме, или фильма, основанного на игре, где разворачивается бесконечный клубок кровавых оргий.

Она почувствовала сильную усталость. Как она здесь найдет Тома? Ей бы все бросить, уйти какой-нибудь глухой тропинкой от Джой Флауэр с ее бандой громил, и, может, завтра она проснулась бы где-нибудь на реальной аллее, оставив позади страшную длинную ночь, а если бы ей еще и реально, реально повезло, то она бы все забыла.

Том где-нибудь в таком же месте?

Она легла на живот, положила подбородок на кулак и посмотрела на свое искаженное отражение в черном блестящем шлеме — отсюда она казалась хитрой, предусмотрительной, даже циничной. Это я — старая циничная добрая Юки Харамэ.

Может быть, она стала циничной. Наконец. Слишком долго она лишь созерцала, как Том врывается в ее жизнь, а потом исчезает, как пользуется ее эмоциональной поддержкой, не допуская взаимности. Когда она уже была готова уступить и влюбиться, он уходил, даже не прощаясь, но, поскольку влюбиться она все же не успевала, его исчезновение ее не обижало, не должно было, да просто не могло обидеть. Жизнь продолжалась, внимание отвлекалось на новые раздражители, и вскоре она размышляла о совсем иных возможностях, о чем-то или даже о ком-то, кто легко бы вытеснил Тома Игучи с его выходками бродяги.

Но удивительным образом Том снова появлялся в ее жизни. Он словно обладал каким-то инстинктом. Словно точно знал, сколько нужно времени, чтобы она полностью его забыла, сумела не впустить или даже выработала против него иммунитет. Но все это не успевало произойти, потому что он сваливался на нее как снег на голову, раскладывал вокруг свои проблемы, а потом уже спал в ее кровати, ел ее еду, излучая в нужной пропорции страх и обаяние.

По крайней мере , — говорила она себе, — ты не превратилась в игрушку для секса . Но оппонент-реалист внутри нее тут же отвечал: «Конечно, для того, чтобы быть для секса, нужно хотя бы раз отдаться» .

Она знала, зачем он приходил к ней. Они оба были чистокровными японцами, если, конечно, можно так сказать о людях, чья страна уничтожена много лет назад. Бабушка Наока была одной из последних, кто посещал острова накануне их окончательного исчезновения в результате землетрясения, после которого от суши остались такие крохотные куски, что на них нельзя было построить и самого маленького городка. Юки не могла себе представить, что в Японии, в Токио, по рассказам Наоки, было так много народу, что существовали специальные служащие, которые запихивали людей в электрички.

Но самые интересные истории были о том, что Наока называла торговлей водой. Так для благозвучия называли что-то вроде проституции, да, похоже, это и была проституция, только тогда это было довольно хлопотное занятие.

В те дни, Юкико, многие не знали, чем себя занять вечером после тяжелого рабочего дня. А мы им показывали. Мы помогали им развлекаться, а они нам — выживать. Все мы были женщинами, даже мужчины, а приходившие к нам, естественно, все без исключения были мужчинами.

Юки всегда считала, что долго бы в такой Японии она не продержалась. Ей больше нравились самураи. Хотя ей бы вряд ли удалось преуспеть в Японии любого времени. Поэтому, наверное, хорошо, что она была, как это называла бабушка Наока, sansei, японкой, родившейся и выросшей далеко за пределами страны.

А Том, ну кто что знал о Томе? Больше всего он казался ей слишком… разболтанным для настоящей Японии. Тружеником она его назвать не могла, бабушка Наока описывала японцев как энергичных молодых людей в деловых костюмах, они ходили вместе со своими хозяевами в клубы, храбро пили, а потом брели, запинаясь, домой — в клетушки размером с почтовую марку. А в Старой Японии, думала она, место Тома было скорее на острие меча самурая, нежели с рукоятью в руке. Нет, единственная подходящая роль для Тома — его нынешняя: глупого молодого человека, волею судеб оказавшегося японцем по происхождению.

А куда это привело ее? Подругу глупого молодого человека, волею судеб оказавшегося японцем по происхождению. Теперь, да и всегда, подругу глупого молодого человека и т. д. Чрезмерная доверчивость подруги глупого молодого и т. д. И ради чего? Повод связаться в баре со странными людьми, у которых напрочь отсутствует вкус?

Конечно, существовала масса людей, у которых в таких же обстоятельствах аргументация была еще слабей. Она очень удивилась, когда встала, скинула одежду и натянула костюм. Черт возьми, — подумала она, — надо разобраться.

Это оказалась дорогая модель: мягкий, невесомый, даже ароматизированный. Может, это одна из тех новомодных штучек с тройным покрытием, — подумала она, — или даже одна из тех прославленных моделей Climax Envelope? Если, конечно, СЕ реально существовал, а не был очередным техномифом. Кажется, в нем была реализована технология, по которой сегменты костюма реагировали на реакции каждого нерва самого обладателя, создавая тем самым более точные и яркие ощущения, что, в свою очередь, приближало виртуальные переживания к реальным. Что бы это значило? Зачем приближать реальность, если можно просто не надевать костюм?

Может, надо было спросить об этом Тома?

Точная подгонка костюма под ее тело вызывала одновременно уютное и тревожное ощущение, словно ласки незнакомца, досконально знающего все твое тело. Она отключила область гениталий, хотя о своей личной жизни в последнее время могла лишь мечтать, но настроения вступать с кем-нибудь в связь в странном костюме у нее не было. Даже если этим костюмом до нее никто не пользовался.

Она колебалась, держа в руках шлем, тщательно изучая его, словно пытаясь найти в нем что-то незнакомое. Но это был обычный шлем, ничего экстраординарного: ни лампы Аладдина, ни волшебного ковра, ни двери в лето.

Юки провела рукой по жестким коротким волосам. Два дня назад она остригла их, ей казалось, что без них будет легче, хоть они путаться не будут. Эш сказал, что теперь у нее сомнительная ориентация: она асексуальна и апатична. Юки подумала, что это облегчит жизнь не меньше. Эш не согласился.

— Привлекательность, сексуальность и красота очень полезны. Они помогают. Заставляют людей больше о тебе заботиться, — спорил он, нажимая кнопки дистанционного управления в ручке дивана. — Теперь нельзя оправдываться отсутствием красоты, это слишком просто.

На экране во всю стену появилось изображение интерьера клуба Waxx24, который Эш посещал время от времени. Он мог прогуляться пешком и до самого клуба, но это было обыденно. Виртуальные посиделки были гораздо круче. Эш всегда горько жаловался, что не мог пройти и первой ступени, а они не давали никаких подсказок. В его случае, думала Юки, это потому, что он слишком уж энергичный.

— Если это так уж просто, как узнать, что такое красота? — спросила она.

Эш закатил глаза:

— Не валяй дурака. Каждый знает меру своей симпатичности.

— Отлично, что, если я скажу, что это, — она положила свои руки на постриженные волосы, — и есть моя красота? Ну, или я чувствую себя красивой, — поправилась она.

— Я отвечу: ты врешь. Ты же угрюмая американка японского происхождения. И у тебя классическое тело в форме редиски-дайкон — проклятие стопроцентных японок. Твои родители могли бы подарить тебе счастье смешанных генов.

— А я скажу, твой стандарт красоты взят из прачечной, слишком много шума и абсолютно выбеленная кожа.

Ее упрек ни на грамм не задел его, наверное, потому, что он знал: она на него не обижается.

— Не пытайся водить меня за нос, я знаю, что ты не расистка. Да таких теперь вряд ли где сыщешь. В чем смысл-то?

— Ну, может, в Америке или Западной Европе и не сыщешь, но за весь остальной мир, например Японию, я бы не говорила.

— А что про нее говорить? Там осталась жалкая кучка людей. В новостях передавали, что в районе Токио проживает три десятка и в два раза меньше в расселине, которая раньше называлась Кобе. И большинство из них настоящие сумасшедшие, попрятавшиеся от команд спасателей.

— Это еще не повод считать, что Япония погибла. Это всего лишь значит, что все покинули географические координаты, которые отмечали место, известное ранее как Япония. Это не значит, что Японии больше нет. Где-нибудь есть.

Высокомерное выражение красивого лица Эша стало еще высокомерней.

— Какое благочестие. Только не говори мне, что ты собралась совершить путешествие в поисках утраченной родины.

Она почти ответила, что не считает Японию родиной, но решила, что пора прекратить спор с Эшем. К счастью, он позволил ей сменить тему разговора на Джой Флауэр и их пропавшего друга Тома. Он не верил, что Том стал одним из ее Мальчиков, хотя и не хотел полностью исключать такой возможности.

Она снова провела рукой по стриженым волосам и зевнула. Может, стоит плюнуть на работодателя, снять костюм и лечь спать. При определенном везении проснется она уже уволенной.

Ты зашла так далеко. Все это нелепо, но разве можно придумать что-нибудь еще, что приведет тебя к Тому?

Она натянула шлем, и тот словно прижался к голове, обхватив ее миллионами тонких пальчиков, которые проникали под волосы и скользили по коже. Это происходило настолько интенсивно, что на несколько мгновений она перестала ощущать свое тело, зато почувствовала холодную твердую иглу, которая воткнулась сзади в основание шеи, и это ощущение было чрезвычайно неприятным.

Вокруг ее головы жужжала немыслимо огромная стрекоза, вся словно сотканная из драгоценных камней. Когда Юки отмахнулась от нее, длинные пряди прямых черных волос стали оплетать ее белые перчатки. Оставаясь в сознании, она застыла с поднятыми руками, в изумлении глядя, как длинные волосы запутываются меж пальцев.

Волосы упали; она чувствовала их легкое прикосновение на плечах, стрекоза застыла на безопасном расстоянии, драгоценности сверкали в воздухе. Юки овладело смятение, она почувствовала легкое головокружение.

Ощущение падения исчезло неожиданно резко, без всякого толчка Юки твердо встала на ноги внутри гигантского помещения, похожего на что-то среднее между тренировочной базой и аэропортом. Вокруг нее ходили люди, совершенно не обращая внимания на ее неожиданное здесь появление. Если, конечно, они ее замечали. Стрекоза уменьшилась до светящейся точки и растворилась. Юки медленно повернулась, пытаясь понять, где она.

Помещение было очень большим даже для распределительного центра сетевых потоков ИР. Окна на противоположной стене были высотой минимум в три этажа. Растворенный свет лился ниоткуда, было просто светло. Потолок над ней исчезал в смутных очертаниях.

— Справочная? — спрашивала она, поворачиваясь во все стороны в поисках чего-нибудь похожего на вход, выход или указатель направления. Увидеть что-нибудь поверх голов было очень трудно, но гораздо больше раздражало то, что невозможно было рассмотреть кого-нибудь в толпе: лица, волосы, одежда, цвет — все это смутно проносилось мимо, оставляя растворенный след, а потом и он таял.

Над акварельной толпой в воздухе материализовался некто в таких же белых, как у нее, перчатках. Это был единственный четкий объект, он сделал ей знак рукой. Она шагнула к нему и вдруг обнаружила, что фигура находится на руке высокого оранжевоволосого тинейджера за прилавком.

— Превосходный эффект, да? — спросил он, кладя руку в перчатке на ровную бесцветную поверхность между ними. — Знаешь, некоторые сюда приходят только ради этого. Повторяют раз за разом, ощущение не притупляется, тогда приходится прекратить. На нее работаешь, да? Как там говорится: лучше я пойду? — Он засмеялся. Юки стала его расспрашивать, чтобы понять, где она. Это все лишь сервер ресурсов, а он — распределительная программа. РП обычно знает только о том, что есть в наличии на складе.

— Меня сюда принесло мое снаряжение, — сказала она, надеясь, что этого ему будет достаточно.

К ее большому облегчению, на прилавке перед ней появился жилет со множеством карманов. Она снова попала в точку; «лучше поспешить, — подумала она, — прежде чем удача отвернется от меня», — если в ИР существовала категория удачи.

Она легко накинула на себя жилет, ощущение движения здесь было очень странным. Любое движение рождало странные неясные ощущения, словно во сне. Она думала: это просто от головокружения, но прошло время, а все оставалось по-прежнему. Ей что-то мешало сзади шеи, она пощупала, но не нашла ни следов укуса, ни жала. «Может быть, это из-за перчаток», — подумала она и попыталась снять перчатки.

— Это плохо для соединения, — предупредил парень за прилавком. — Если вы, конечно, уже уходить не собираетесь.

— А, да. — Она отвернулась, помедлила, затем повернулась обратно. Может быть, он что-нибудь знает. Какая-то информация должна сопровождать снаряжение. — Между нами, хорошо?

Парень не ответил.

— Что я здесь делаю?

— Пользуетесь выданным мной снаряжением.

— А помощь? — в надежде спросила она.

— Только товар. — Он изучающе посмотрел на нее, и она напомнила себе, что помочь она может себе только сама. Она посмотрела на многочисленные карманы своего жилета, расстегнула верхний с правой стороны. Возможно, там есть справочник или карта, подумала она.

Нашла она только круглое зеркальце, очень долго рассматривала отражение, может, много часов, а может, всего минуту, она не понимала. В ИР часто бывало, что час казался минутой.

Отражение в зеркале было не менее знакомое, чем искривленное лицо на корпусе шлема. Она медленно повернулась направо, потом налево, чтобы убедиться, что видит отражение, а не съемку.

Из зеркала на нее смотрело лицо Томоюки Игучи.