Цепкие оковы силы

Глава 2. Александр

Неделю назад

День не задался с самого утра. В пять зазвонил телефон, и Тарасов не терпящим возражения голосом велел собираться. В отделении опять кавардак, и мне было велено навести порядок, пока не прибыл проверяющий из области. На справедливый вопрос о том, почему мне сообщили об этом только сейчас, майор вызверился, что мол и его порадовали час назад. Все бы ничего, да только и вчера, вернее, сегодня я вернулся домой лишь в половине первого, когда все нормальные отцы уже поцеловали на ночь детей и видели не первый сон.

Нормальным отцом я не был.

Чтобы приготовиться много времени не нужно: умылся, оделся, взял документы, ключи и вперед. Перед выходом зашел к дочери. По комнате прошла рота призывников: одежда вперемешку с тетрадями и учебниками на полу, под стулом батарея грязной посуды, стол завален всякой всячиной. Сама хозяйка берлоги мирно посапывала в кровати, снять наушники она опять позабыла.

Осторожно вытащил затычки – из динамиков неслось нечто похожее на рев оленя в период гона, положил их и смартфон на прикроватную тумбу. Дарья не проснулась, пробурчала что-то непонятное и отвернулась. Ну и хорошо, пусть спит. Жалко, что опять толком не увиделись, не поговорили.

В отделении царил беспредел. Майор вызвал всех, до кого смог дотянуться, а дотянулся он до многих. Заспанные зомбиподобные существа слонялись по коридорам, сталкивались друг с другом, роняли бумаги, вяло переругивались.

Рявкнул, большинство проснулось. Особо непробиваемых пришлось вызвать в кабинет. После беседы сна не было ни в одном глазу. Вот и славно. Пора за работу.

Проверка пожаловала с опозданием, хоть в этом повезло, поэтому отчеты успели доделать все и даже прибраться на своих рабочих местах. Зря я ворчал на дочь из-за беспорядка в комнате, до некоторых товарищей в этом плане ей было еще расти и расти.

Оказалось, расслабился я рановато. Веселье только начиналось.

С проверяющими прибыл и подполковник Скворцов Григорий Иванович, мой старый преданный враг. Еще в учебке после армии столкнулись, даже не помню, что тогда не поделили, с тех пор судьба постоянно сталкивала нас лбами. По карьерной лестнице он забрался выше, что несколько перевешивало удачу в его сторону. Ну и ладно.

Заметив меня, Скворцов недобро улыбнулся и велел пригласить первым.

Что ж, друзья-товарищи, не поминайте лихом.

Настроившись получить очередную порцию люлей, вошел в кабинет к Тарасову, там, как обычно, разместились проверяющие. Сделал морду кирпичом, подал папку с отчетами и дела. Майор сигнализировал что-то от шкафа – я притворился тупым. Еще перед Скворцовым не прогибался. Не в этот раз.

Подполковник едва взглянул на бумаги и отложил на край стола. Оглядел меня с ног до головы и скучающим голосом проговорил:

– Нарушаем, товарищ капитан?

Мысленно вспомнив все свои проступки, небрежнее, чем следовало, ответил:

– Никак нет, товарищ подполковник.

Тот нахмурился. Хотел что-то добавить, да не успел. Зазвонил телефон, причем не один из наших сотовых, а стационарный, стоящий на столе.

– Слушаю, – проигнорировав дернувшегося Тарасова, он по-хозяйски поднял трубку.

Его невидимый собеседник затараторил со скоростью пулеметной очереди, не давая вставить и слова. Интересно, у кого-то это отсутствовал инстинкт самосохранения?

Дослушав, Скворцов покосился на меня и подал трубку.

– Это вас, Волков.

С трудом сдержав удивление, принял трубку.

– Волков, говорите.

– Здравствуйте, Александр Кириллович, это Глеб Павлович. Мириченко. Директор школы, в которой учится ваша дочь Дарья.

– Да-да, Глеб Павлович, я помню, – ответил я, судорожно ища сотовый в карманах брюк. Нашел, выключенный. Включил, увидел уйму пропущенных звонков: от Дашки, от Софьи Ильиничны, классной руководительницы, ну и Мириченко. Что стряслось?

– Что-то случилось?

– Случилось, Александр Кириллович. Безобразие. На вашем месте я бы…

– Дочь в порядке? – перебил я.

Директор подавился фразой, сбился, поэтому ответил не сразу, заставив понервничать.

– Да, Дарья цела, но у нее большие неприятности. Она зверски избила одноклассницу, Машу Реутову. Я прошу, нет, требую, Александр Кириллович, чтобы вы немедленно приехали в школу.

Все, амба. Вашу мать.

– Буду, без меня ничего не предпринимайте, – бросил в трубку и отключился.

Все взгляды в кабинете были направлены на меня.

– Дочь? – спросил майор.

– Она.

– Иди давай. Быстрей уйдешь, быстрей вернешься. Григорий Иванович, не возражаете?

Я приготовился бодаться со Скворцовым до пены изо рта, в конце концов, я единственный опекун дочери, и обычно мне давали некоторые поблажки, но тот неожиданно махнул рукой.

– Проваливай, Волков.

– Я быстро, – пробормотал вполголоса, абсолютно уверенный, что быстро разобраться с этим делом не получится, и вышел за дверь.

Звонить Дашке не стал, лучше встретиться и переговорить с глазу на глаз. Надеяться на лучшее тоже не было смысла, уж если дочь пустила в ход кулаки, дело дрянь. И это только моя вина.

Мать Дарьи умерла слишком рано, оставив меня одного с шестилетней девочкой на руках. На приходящих нянь, гувернанток и прочих загадочных существ банально не хватало денег, а работа забирала почти все время, поэтому дочь часто оставалась одна. Соседка изредка присматривала, но без особого рвения. Винить за это ее я не мог, у старушки на попечении было шестеро внуков.

Посовещавшись, мы с Дашкой поняли, что паниковать рано, нужно решать проблемы по мере их поступления. Первым делом техника безопасности. К семи годам дочь знала о большинстве чрезвычайных ситуациях дома, на улице и способах, как с минимальными потерями выйти из них. К восьми без труда могла приготовить поесть, при этом не спалив квартиры дотла.

Перед Дашкиным девятилетием я решил, что пора заняться ее физическим воспитанием, заодно показать несколько приемов самообороны. Через пару месяц понял, что либо останусь в роли любящего отца, либо требовательного инструктора. Выбрал первое. Пришлось обратиться к старому сослуживцу, который не особо долго проработал в органах, но приятельские отношения у нас сохранились. Сейчас Васек занимался тренерской работой.

Дарью он взял со скрежетом, но через полгода души в ней не чаял. У дочери обнаружился талант.

– Знаешь, Санька, – сказал он мне недели две назад. – Как зовут нашу крошку мои парни?

– Неа, откуда.

– Анаконда. Прикинь!

– Странно. Почему это? – я даже немного оскорбился. Какому отцу понравится, когда его дочь сравнивают с ползучим гадом.

– А потому что быстрая, умная, резкая, фиг оступится, пока на лопатки не уложит. Из себя вылезет, но победит.

– Хм.

– Я к ней в пару ставлю самых провинившихся, чтобы, значит, урок усвоили.

– Ну ты даешь, Васек.

Приятель махнул рукой.

– Я это к чему, Сань, Дашка уже сейчас, в пятнадцать, способна взрослого мужика уделать, а дальше сила и умения только возрастут. Ты это, профилактические беседы с ней проводи, чтобы знания только в крайнем случае применяла. А то знаю их: возраст, гормоны, все дела, только руку подняли, а противник с разломленной черепушкой на полу. В общем, ты меня понял. Я со своей стороны тоже поспособствую.

– Конечно, как скажешь, – пообещал я, а через день забыл. Как же, моя дочь умница, она подобное не допустит. Ни за что.

Сейчас тот разговор возник в памяти сам собой. Тут же в животе сжались кишки в один комок. Не к добру. Ядрена вошь! Не к добру.

Припарковался через двор до школы. Можно было и ближе, но мне требовалось пройтись, привести мысли в порядок. Не входить же в директорский кабинет с дрожащими руками и глазами навыкате. Никто б не оценил, особенно Дашка. Уж если ее железный батя похож на истеричку, все, амба, можно заказывать катафалку.

Ничего, мы еще потрепыхаемся.

В директорской, кроме Дарьи, ее классной, ну и директора, никого не было. Хорошо, значит, Мириченко сдержал слово, без меня никаких бесед, читай допросов, не проводили. За одно это можно его уважать.

– Александр Кириллович! – всплеснула руками Софья Ильинична. – Вы появились как раз вовремя. Нас уже осаждают.

Выглядела женщина напуганной. Обычно гладкий пучок седых волос растрепан, под глазами неопрятные комочки туши, пальцы подрагивают.

– Кто может осаждать директорский кабинет? Никого не видел.

– Репортеры, – буркнул хозяин осаждаемой территории. Сам Мириченко напоминал осунувшегося больного старика. – Налетели, ироды.

Репортеры? Все страннее и страннее. Не знаю, радоваться возросшей популярности дочери и огорчаться.

Перевел взгляд на Дарью. Она сидела на стуле, прямая, как палка, напряженная, как струна. В глазах вызов, подбородок задран, на лице гримаса отвращения. Вот только пальцы сжали сиденье, да на щеках румянец.

Переживает.

Силой воли отвел от нее взгляд и, добавив голосу рычащих ноток, сказал:

– Рассказывайте. По порядку.

– Да что рассказывать! – вскочил директор. – Все рассказал по телефону.

– Мне нужны подробности.

– Давайте я, Глеб Павлович, – влезла Софья Ильинична. – А вы лучше присядьте, таблеточку выпейте.

Мириченко кивнул и упал обратно в кресло. Выглядел он неважно.

– Во время перемены после второго урока у Дарьи и Маши Реутовой случилась ссора. Девочки поругались, а потом Дарья сильно избила Машу.

– Неправда! – вскинулась дочь, наткнулась на мой взгляд и закрыла рот.

Умница, лучше пока помолчи.

Классная продолжила.

– Маша дошла до дома, там ее увидели мать и отчим. Испугались, понятное дело. Тут же отправились в больницу. А там и до заявления в полицию рукой подать. Сами понимаете, Даша, можно сказать, профессионал. Бить она умеет.

– Понятно. При чем здесь журналисты?

– Отчим Марии крупный бизнесмен, планирует баллотироваться в депутаты…

– Ясно, не продолжайте. Свидетели?

– Да полкласса! Кого ни спрашивали, все подтвердили.

– Запись с камер, надеюсь, сохранилась?

Софья Ильинична порозовела и отвела глаза.

– Понимаете, Александр Кириллович, сколько камер мы туда не ставили, но дети… В общем, угол тот дальний, от глаз закрытый, дети… старшеклассники там курят. И камеры постоянно выходят из строя.

– Куришь, значит? – бросил дочери.

Та судорожно сглотнула. Все ясно.

– Получается, кроме показаний школьников, других доказательств нет? – подытожил я.

– Вы бы видели фотографии Маши! – воскликнула Софья Ильинична. – На ней места живого нет. Бедная девочка. А Даша… она ведь умеет. Может!

Она бросила на Дарью свирепый взгляд. Думаю, если бы не ее врожденная деликатность и любовь ко всем своим подопечным, она бы давно отдала дочь на растерзание.

– Папа, это не я, – не выдержала Даша.

– Хм, Глеб Павлович, Софья Ильинична, я понимаю, так не принято, но прошу войти в положение. Выйти и поговорить с Дарьей глаз на глаз я не могу, сами понимает, папарацци не дремлют. Не могли бы вы на пять минут оставить нас наедине?

– Конечно-конечно, – классная на диво быстро выпорхнула из кабинета. Директор поворчал-поворчал, но тоже вышел.

Когда за ними закрылась дверь, я подошел к дочери, пододвинул стул, уселся так, чтоб видеть ее лицо.

– Ну, рассказывай свою версию.

Дарья жгуче покраснела.

– Пап, это не я…

– Это я уже понял, давай с самого начала.

– Ты мне веришь?

Дочь заглянула в глаза, только сейчас я увидел, что они полны слез.

– Верю.

– Правда?

– Правда.

Она глубоко вздохнула и начала рассказ.

– Мы с Машкой поссорились, не спорю, и я даже двинула ей слегонца, чтобы рот закрыла.

Я понимающе поднял бровь.

– Ну, ладно, два раза двинула и толкнула.

Я многозначительно молчал.

– Да нет же, ты не понимаешь! – вскочила со стула Дарья. – Она с девками опять подкараулила Польку. Пока меня не было, они издевались, ржали над ней, юбку вымарали в какой-то дряни вонючей. Это нельзя было оставить безнаказанным!

Ясно, Полина – первая жертва школьных террористов и лучшая подруга Даши. Дочь просто не могла пройти мимо.

– Но, пап, я не избивала ее до полусмерти! Ты же знаешь! Просто не могла. Тренер говорит, нельзя обижать слабых. А Машка, пусть и овца первостепенная, но слабая, как курица. Я ее по мордасам легонько шлепнула, толкнула чуть-чуть, даже не напрягалась. Она, ясное дело, рухнула на землю, колготки порвала, может, чуток оцарапалась. Заревела, как дура, и домой убежала. И все!

Дочь всхлипнула и снова села на стул.

– Пап, ты бы видел фотки, что принесли полицейские… Ужасно!

– Кто может подтвердить?

– Пап, ты сказал, веришь?!

– Верю, – я провел ладонью по ее спутанным волосам. – Но нужно, чтобы поверили и другие. Понимаешь?

– Угу.

– Так, кто?

– Не знаю. Ну, Полька, конечно, а другие… Я с ними не особо вожусь.

– Ясно.

– Пап, – Дарья накрыла мою ладонь своей. – Все плохо? Да?

– Нехорошо, дочь, скрывать не буду. Но насколько, это еще предстоит узнать. Ты готова?

Дашка на миг зажмурилась, а потом решительно сказала:

– Готова.

В коридоре было многолюдно. Директор отбивался от репортеров (и где только прятались), которые моментально набросились на нас, стоило выйти из кабинета. Окружили и с профессиональной бесцеремонностью принялись забрасывать вопросами. Впрочем, долго терпеть их внимание не пришлось. Мириченко открыл дверь в кабинет завуча и буквально втолкнул нас внутрь.

Внутри помимо завуча, обнаружились школьный психолог, двое незнакомых мне мужчин представительного вида, как потом выяснилось отчим потерпевшей и его адвокат, и Кохоренко – инспектор по делам несовершеннолетних из другого отдела. С последним я поздоровался за руку.

И началась свистопляска.

Мучить дочь дольше положенного я не дал несмотря на гнев господина Реутова. Тот жаждал прямо из школы отправить ее за решетку. Вот еще, прям бегу и падаю. А когда возмущенный товарищ, потрясая кулаками и брызжа слюней, удалился, я подошел к Кохоренко. Дочери велел остаться пока в кабинете.

– Да, попал ты, Волков, – покачал головой инспектор. – Если бы моя такое учудила, собственноручно прибил бы.

Я хмуро кивнул.

– Слушай, Вова, мне тут все говорят о страшных фотках. Покажешь?

– Покажу, чего уж тут.

Он покопался в папке и вынул нужное.

Да уж, над девочкой кто-то основательно поработал. Ни единого живого места, один сплошной синяк. Что странно. Судя по характеру повреждений, ее били не только ногами и руками, но и подручными материалами. Неужели больше никто это не видит. Уж медэксперт-то должен.

– Можно? – я достал телефон.

Кохоренко оглянулся.

– Ладно, но быстро. Имей в виду, если они вылезут где, и ты, и я трупы.

– Обижаешь!

Быстренько скопировав снимки, снова поглядел на папку в руках инспектора.

– Экспертиза, – он правильно понял намек. – Только если глянуть, никаких фото.

– Ладно-ладно, давай уже.

С жадностью вглядевшись в строчки, я ощутил, как волосы на голове встали дыбом: гематомы по всему телу, сломанные ребра, повреждения половых органов. Да ее не избила одноклассница, а изнасиловала толпа ублюдков. И это хотят повесить на мою дочь?!

– Слушай, Волков, – забрав отчет, заговорил Кохоренко. – Сам понимаешь, дело дрянь. На твоем месте я бы искал хорошего адвоката, готовил деньги и надеялся на чудо. И еще, присмотри за Дашей. Води в школу, забирай из школы, таскай на работу, пусть сидит, цветы в твоей норе поливает. Суд будет. Как бы ни наделала глупостей. Сегодня не задержали, и это надо ценить.

– Спасибо, друг, – пробормотал я. – Сочтемся.

Инспектор ушел, все остальные тоже, а я остался наедине с дочерью, не зная, что делать дальше.

Следуя совету Кохоренко, в отдел отправился вместе с Дашкой. Та даже не сопротивлялась. Притихла на сидении и тихонько вздыхала, нет-нет, смахивая с глаз слезы. Захотелось срочно снести кому-нибудь голову.

На повороте выкрутил руль слишком резко, машину повело, едва выровнял. Грязно выругался. Дочь истерично хихикнула, а я ощутил, как вспыхнули уши. Красавец, блин, дожил, матерюсь перед ребенком. И пусть этому ребенку дали емкое прозвище «Анаконда», для меня она всегда останется малышкой в белом платьице и косичками.

Проверяющие еще не уехали. Отдел дышал через раз, народ позволял себе шептаться только по углам и лишь за закрытыми дверями. Форменные рубахи на девушках были застегнуты доверху, исчезли высокие каблуки и черные колготки. Мужики спешно проверяли тревожные мешки. Некоторые, судя по гримасам, туда не заглядывали лет сто. Не к добру. Хотя о чем это я, хуже сегодняшнего дня только день, когда умерла Марина.

– Сиди здесь. – Завел дочь в свой кабинет. – Никуда не ходи. В нижнем ящике бумага, порисуй.

Дарья скуксилась.

– А в туалет?

– Потерпишь. Я скоро.

Нужно было показаться майору, да и всем остальным тоже.

Возле кабинета Тарасова жалась худенькая девочка-стажерка, она подняла на меня широко распахнутые испуганные глаза и едва слышно проблеяла:

– Здравствуйте, товарищ замкомроты.

Тьфу, так бы и надавал по башке отделу кадров! Ну куда такой цветочек в полицию? Не понимаю.

– Сдаваться? И тебя припахали? – Сделал грозное лицо.

Она неопределенно пожала плечиками. Видно, отвечать по уставу еще не научилась. Сделал вид, что не заметил. Разборки с этим цветочком – последнее, чем бы мне хотелось сейчас заниматься. Пусть комвзвода веселится.

– Кто внутри?

– Старший сержант Носков и рядовой Коняев.

– Ясно.

Уже с улицы снимают? Непорядок. А я так и не узнал, с чего весь сыр-бор.

Сделал еще более грозное лицо.

– Стажер, надеюсь, ты не против, если я пойду следующим?

Возражений не последовало. Вот и здорово. Осталось дождаться. Вломиться в кабинет в разгар «беседы», конечно, можно было бы, имею право, но пойдут расспросы, что да как, не хочу, чтобы подчиненные разносили сплетни. А мужики, хуже баб – трещотки, разнесут весть по всему отделу.

Наконец, патрульные отчитались, я спокойно вошел. Наткнулся на три любопытных взгляда и один насмешливый. Судя по выражению морд лица, товарищи уже все знали, с подробностями.

– Александр, вернулся. Молодец. Быстро справился. – С притворным восторгом, от которого заныли зубы, заговорил Тарасов. – Как прошло?

Неужели, пока меня не было, на грудь приняли? Майор и восторженные восклицания – вещи несовместимые.

– Нормально, – уподобляясь цветочку за дверями, пожал плечами. – Ко мне вопросы имеются?

Один из проверяющих открыл и закрыл рот, потом, видно, смутился и опустил глаза в бумаги. Я поспешил добавить:

– По делу?

Вопросов не было, и это напрягало еще больше.

– Если я свободен, могу взять часы за ранее отработанное время?

– Конечно, Саш, – кивнул Тарасов. – Пиши рапорт, подпишу.

Стоило мне вытащить ручку, вмешался Скворцов.

– Так, господа, идите, перекур. Мне тут с Волковым один момент прояснить надо.

Подчиненные Скворцова тут же вымелись прочь. Майор повздыхал, поворчал и все-таки тоже ушел. Скворцов проводил всех взглядом, потом повернулся ко мне.

– Скажи, Волков, а ты знаешь, чьей падчерице начистила физиономию твоя дочь?

– Допустим.

Скворцов ухмыльнулся.

– И чем он занимается в курсе?

– Приблизительно.

– Тогда, может, знаешь, кто папаша нашего бизнесмена?

– Не интересовался.

– Зря.

Я нахмурился. Что-то мне совсем не нравился его довольный тон.

– Тогда, может, просветишь? Ну, по старой дружбе.

Скворцов понимающе хохотнул.

– Просвещу, так уж и быть, порадую. Наш господин Реутов – сынуля небезызвестного в узких и не очень кругах товарища Удинцева.

Я против воли сглотнул.

– Фамилии…

– А, не обращай внимание на такую малость. Старик сыночку фамилию зажал, но деньгами и связями наделил. Понимаешь, в какой ты заднице?

Не дождавшись ответа, Скворцов продолжил.

– Из органов тебя попрут, будь уверен. Если не Реутов постарается, так сам Удинцев. Все управление в ежовых рукавицах держит. И я подпишу рапорт, не сомневайся. Не с горы бодаться со старым мегалодоном. Сожрет и не заметит.

– Ну, спасибо за честность, друг, – вызверился я.

– Всегда, пожалуйста. Ты пойми, Александр, для обычных людей выставят, как дело чести. Как же, ввели девочку в семью, а не уследили. Нехорошо. И полетели шапки. А ты, как ответственный, опекун и все такое, допустил, не проконтролировал. С несовершеннолетней девкой не справился, как такому можно доверить роту?

– Полегче, товарищ подполковник.

Скворцов только махнул рукой.

– Ты, кстати, отчет медиков читал? Фото видел? Что скажешь?

– Читал, видел. Все мутно.

– Правильно, мутнее некуда, – кивнул подполковник. – Но ты это дело не копай, Волков. Из кожи вылезешь, а не докажешь. Удинцев нужных людей, если не купит, так на испуг возьмет. Он это умеет. И будут все хором петь то, что ему надо. А тебе, в лучшем случае, место на нарах обеспечат. В лучшем. Кто тогда за твоей присмотрит?

– И зачем ты мне все это говоришь?

Церемониться больше смысла не было, а выкать тем более.

– За надом, Волков. За надом. Есть у меня один знакомец, за самые безнадежные дела берется и вытаскивает. Сто процентов. Нужен телефончик?

Скворцов порылся в портмоне и протянул мне черненый прямоугольник. Я машинально прочел: Максим Юрьев. Рука потянулась за визиткой сама собой.

– Зачем помогаешь? – спросил, обернувшись уже возле двери.

Подполковник поднял голову от бумаг и снова усмехнулся.

– Кто сказал, что это помощь, Волков. Скорее, наоборот. И совсем скоро ты в этом убедишься.

Вот умели же некоторые испоганить и без того испорченное настроение. Одной-единственной фразой. «Кто сказал, что это помощь, Волков». А я-то на секунду подумал, что Скворцов нормальный. Черта с два.

Выйдя за дверь, я снова прочел на визитке имя: Максим Юрьев. Нет, не знакомо. Перевернул прямоугольник и тут же ощутил непреодолимое желание засунуть его в глотку подполковнику. Чтобы поглубже, чтобы подавился. На обратной стороне визитки над номером телефона золотыми буквами было выведено: Волшебник.

Юмористы, твою мать!

Стиснул зубы, развернулся на каблуках, схватился за ручку. Вот сейчас я ему…

– Александр Кириллович, – откуда-то из-за спины раздался тонкий испуганный голосок. – Зверствуют проверяющие, да?

Махнул свободной рукой, не до разговоров. Все потом.

– Александр Кириллович… товарищ замкомроты, что с вами?

На запястье легла чужая рука. Сдержав первый порыв сбросить наглую конечность, повернулся на голос. Цветочек. Смотрит на меня, хлопает ресницами.

– Ты чего это себе позволяешь, стажер? – прорычал я.

– Я это… товарищ замкомроты, у вас такое сейчас лицо страшное, будто вы пошли убивать.

Ну и нахалка!

Не успел я высказать все, что думаю о глупых девчонках, непонятно зачем пришедших в полицию, цветочек освободила мою руку и чуть слышно прошептала:

– Все плохо, да?

На меня будто ведро холодной воды вылили. Огромные испуганные глаза, прикушенная губа, вопрос этот дурацкий – точь в точь Дашка.

Вот дурак, поддался гневу и пошел кулаками махать. А дочь? Кто поможет ей, если меня спеленают в собственном же отделении?

– Спасибо, стажер, – прохрипел я. – Выручила. Не забуду.

– Ну что вы, Александр Кириллович, – покраснела девчонка. – Я же ничего не сделала.

– Сделала, стажер, сделала. А теперь, иди отдыхай, нечего тебе там делать. Если спросят, скажешь, я велел.

– Ой, спасибочки, товарищ замкомроты! Да я, да за вас…

– Иди, стажер, иди.

Цветочек унеслась, шаркая большеватыми ей форменными ботинками, а я пошел в свой пока еще кабинет.

Дарья сидела за столом, высунув от усердия язык, вырисовывала на листе какую-то кракозябру. Что что, а рисование давалось ей тяжело. Увидев меня, с облегчением отложила карандаш.

– Сейчас рапорт напишу, и домой.

– Уже? – удивилась дочь. – А по моим подсчетам мне еще часов двадцать рисовать.

– Не ерничай, – осадил я. – Доерничалась уже.

Дашка вспыхнула, вскочила на ноги, взмахнула руками, как птица, но так ничего не сказала, сдержалась. Не то что я.

– Ну, прости, старика. Не хотел обидеть.

Я подошел ближе и обнял со спины. Дочь нервно вздохнула, развернулась в моих объятьях и обняла в ответ, спрятала лицо на груди.

– Пап, мне страшно.

– Все будет хорошо, малышка, – вот я и произнес те самые слова, что говорят взрослые, когда ничего хорошего впереди не видят. – Обещаю. Прорвемся.

– Прорвемся, – эхом повторила Дарья.

Когда рапорт был написан, сдан и подписан майором, мы отправились домой. По дороге заехали в супермаркет, закупили продукты. Странное это ощущение – ходить по магазинам днем, непривычное. Дома Дашка приготовила поесть, я больше мешался, чем помогал. В конце концов, она не выдержала и выгнала меня с кухни. О произошедшем больше не говорили, незачем. Все, что можно было узнать у дочери, я узнал.

Вечером, когда Дашка ушла к себе, я позвонил Кохоренко, нужно было узнать кое-какие детали.

– Здорово, Саныч. Ну как дочь? Как сам? – вместо приветствия спросил инспектор.

– Дочь спит, сам нормально, – слукавил я. – Ты сейчас, как, занят? Говорить можешь? Я по делу кое-что спросить хочу.

– Нуу, – поскучнел Кохаренко. – Пара минут есть, пока жена в душе.

– Успею. Меня, собственно, только одно интересует. В какую больницу положили Марию Реутову?

– Дык, в первую областную. Как я понял, Реутов хотел ее в частную отправить, но его отговорили.

– Кто отговорил? Почему?

– Вот что не знаю, то не знаю. Слушай, Саня, а тебе зачем? – насторожился Кохаренко.

– Да так, для общего развития.

– Слышь, товарищ, ты там горячку не пори, – заволновался инспектор. – Не лезь к девочке. Ей, итак, досталось.

– Не ссы, не буду. Ну, в общем, спасибо, друг. До скорого, – соврал я и отключился, чтобы Кохаренко ни о чем не догадался. Долго врать я не умел.

Но делать нечего, придется засунуть профессионализм и правила куда подальше и наведаться к Маше. Вот прям завтра с утра. Обязательно.

Ночь шла медленно. Дочь давно уже забылась сном, а я все не мог сомкнуть глаз. Думал. Поэтому когда за окном забрезжил рассвет, встал с кровати и пошел готовить завтрак. Надеюсь, от яичницы никому из нас не поплохеет.

Через час разбудил Дарью, отвез в школу, велел не уходить без меня после уроков и, вообще, звонить, особенно если что-то пойдет не так. Проконтролировав, как она зашла в здание, поехал в первую областную.

Узнать, в какой палате лежала девочка, оказалось легко. Войти – труднее. Медсестра встала в позу, мол не приемный час и все такое, пришлось вынимать удостоверение, чего делать мне категорически не хотелось. Ну да ладно.

Мария лежала в одиночной вип-палате. Хоть в этом повезло. На мой приход никак не среагировала. Как лежала лицом к стене так и продолжала лежать.

Я кашлянул.

– Не хочу уколов. Уходите, – буркнула девочка. – Ничего не хочу.

– Здравствуй, Мария, меня зовут Александр, я пришел не за этим. Хочу только спросить.

Услышав чужой мужской голос, Реутова замерла на мгновение, затем стала медленно поворачиваться.

Я улыбнулся как можно более приветливо, но лучше б, честное слово, сделал грозное лицо. Девчонка выпучила заплывшие глаза и закричала.

– Уходи! Не приближайся! Уходи! Уходи! Уходи! Прочь! Мама!!!

Опешив от столь бурной реакции, я попятился, вывалился за дверь прямо под ноги спешившей к пациентке медсестре.

– Вот, ну просила же! – накинулась она на меня – Приведите женщину! Неужели сложно?! Разве у вас в ментовке женщины повывелись?!

– Наличествуют, – осторожно ответил я.

– Вот и пригласите. Сколько можно говорить, плохо Мария на мужчин реагирует. Вчера отчим с братом приходили, орала, как резаная. Сегодня вы – та же реакция. Опять придется успокоительное вкалывать, а она, итак, на серьезных препаратах.

Медсестра забежала в палату, подарила мне еще один гневный взгляд и закрыла перед носом дверь. Поговорили, ядрена вошь! Хотя кое-что я все-таки выяснил: отделала Реутову точно не Дашка, а некто мужского пола. И у меня даже есть кандидаты на эту роль.

Надо бы пообщаться с господами Реутовыми, и старшим, и младшим.

Пока шел к стоянке, все думал, как бы добраться до родственников Марии, на кого нажать, кому подмаслить, чтобы устроили встречу. Мысли были, но ушли, стоило зазвонить телефону. Вместо них, появилось предчувствие. Плохое.

– Волков.

– Утро, Александр, – поздоровался Тарасов. – Тут дело такое, езжай-ка ты в отдел.

– Не понял. Я вроде на отгулах?

– Да, помню я, Саш. Езжай. Там и поговорим. Долго не задержу.

Придется ехать, делать нечего. Чую, ничего хорошего там меня не ждет.

Так и получилось. Стоило открыть дверь и войти в вестибюль, как все присутствующие разом замолчали, принялись на меня коситься.

Поздоровался с дежурными, пошел дальше.

Чем дальше шел, тем больше косились, некоторые просто поедали взглядами, другие кололи любопытством и резко отводили глаза. Заговорить не решился никто, только кивали в знак приветствия и то, не все. Сделал грозное лицо.

Майор нашелся в своем кабинете, в одиночестве. Сунувшуюся было девочку-сержанта, выполнявшую работу секретаря, Тарасов быстро выпроводил. Велел никого без спроса не пускать.

Похоже, плохо дело.

– Сядь, – велел он.

– Постою. Лучше расскажите, что за сыр-бор? На меня смотрят так, будто я умер и вдруг появился на собственных похоронах.

– Сядь, – нажал голосом майор. – Разговор малоприятный.

Выполнил приказ, хотя не особо и хотелось.

– В общем, Саша, дело такое. – Тарасов избегал смотреть мне в глаза. – Ты уволен. Позавчерашним числом. Рапорт уже подписан.

Едрена вошь!

После предупреждения подполковника, я предполагал, что так оно и будет. Но не думал, что провернут это дельце так быстро. Рассчитывал на неделю-другую.

– Почему позавчерашним?

– А как ты хотел?! – вскинулся Тарасов. – Сегодняшним. Чтобы по порочащему? Чтобы с лишением всех привилегий? Скажи спасибо, выгородили тебя. Иначе, вместо того, чтобы работу искать, таскался бы по инстанциям.

– Уж спасибо, товарищ майор! – вызверился я. – Век не забуду.

Тарасов покраснел, запыхтел паровозом, но сдержался. Обтер лоб платком и, наконец, посмотрел на меня.

– Ладно, Саша, чай не чужие. Ты уж прости, не смог защитить. Не по зубам оказалось.

– Понимаю. И вы зла не держите, что вышло, то вышло.

Да уж! Если Скворцов лапки поджал, что говорить о Тарасове. Не по зубам вышла рыба. Не по зубам.

– Ты это, в кадры зайди, подпиши что надо. Да и Клара Борисовна расстаралась, не обижай старушку. И на ребят не обижайся. Они ж ничего не знаю, гадают всем отделом. А подойти, спросить никак. Сам понимаешь.

– Понимаю, – выдохнул я.

– И это, удачи с Дарьей. Уверен, все обойдется.

Я пожал плечами.

– До свидания, тогда.

– Прощай, Александр, – майор поставил точки над i.

Подписав бумаги, отведав вкусного прощального торта, я поторопился восвояси. Время пролетело незаметно, и у Дашки скоро должны были закончиться уроки. Едва сел в машину, позвонила дочь.

– Пап, папочка, меня забрали! Задержали прямо в школе! – испуганно кричала она. – Разрешили позвонить тебе! Мне страшно! Забери меня отсюда!

Чуть не выронил трубку.

– Так, успокойся. Дыши носом, Дашка. Ни с кем не разговаривай, ничего не подписывай. Они нарушили уйму правил, и заплатят за это. Я скоро. Жди.

Первым делом постарался взять себя в руки, выходило не особо. Затем позвонил Кохаренко, тот был удивлен не меньше меня. Сказал, что узнает по своим каналам, куда доставили Дарью, и велел ждать.

Пока ждал, едва не сломал руль. Чуть не врезался головой в крышу, когда он перезвонил.

– Значит, так, она в третьем, – без предисловий начал Кохаренко. – Дело передано другому инспектору. Новикову. Меня отстранили, поэтому и не в курсе. Поезжай туда, буду там. Без меня не шуми, вместе что-нибудь да придумай.

– Хорошо, буду через пятнадцать минут.

– Через полчаса. Не гони, Шумахер. Ясно?

– Ясно, – рыкнул в ответ и отключился.

Был на месте через десять. Ждал у входа, считая секунды. Наконец, подъехал Кохаренко.

– Ты, главное, рот пока не открывай. Говорю я, – велел он.

Пообещал и честно старался. Первые полчаса. Потом в красках представлял, как сворачиваю тоненькую шейку придурку дежурному.

Когда Кохаренко удалось добиться того, чего он хотел, оказалось, Дарью уже перевезли в центр временного содержания.

Твою мать! Какие быстрые, сволочи.

Поехали туда. Опять ждали, вдвоем обрывали телефоны. Наконец, инспектору удалось заполучить разрешение на посещение. Меня пустили к дочери.

Дарья держалась хорошо. После истерики по телефону я ожидал слезы, крики и прочее. Но нет, она разговаривала спокойно и даже улыбалась.

– Пап, я верю, ты меня вытащишь, – в конце, когда ее уводили, сказала дочь. – Слышишь, верю.

– Слышу, родная, – пробормотал в ответ, понимая, что пойду на все, продам душу хоть дьяволу хоть волшебнику, но вытащу Дашку.

Слышишь, волшебник Максим Юрьев, я к тебе иду.