Цена чуда

6. ИГНАТОВ

Я четко осознавал, что пора отправляться туда, где море и сосны. Иначе можно было сорваться. Друзья прожужжали все уши о том, что, дескать, там, куда я направляюсь, дожди и холода. Мне остро захотелось простейшего чуда — чтобы на аэродроме нас встретило яркое солнышко. Я не удивился, когда оказалось не только солнечно, но и тепло. Захотелось крепкого кофе. В буфете было тихо, пассажиры толпились только у остановки автобуса. Табличка, извещавшая о цене чашки черного кофе, освежала душу. Мир становился добрым, а счастье — безоблачным.

На этом безоблачном фоне время от времени вспыхивали еще болезненные воспоминания о происшедшем. Все оно ощущалось как нелепое недоразумение. Ведь не так мало я сделал, чтобы не заслужить право на любопытство. Собственно, мое неуемное любопытство и было основой всех моих предыдущих удач. Я никогда не замыкался в узкой проблематике, но искал выходы в другие области. Когда эту способность хотят похвалить, ее называют методологическим мышлением и приводят примеры из жизни великих ученых, интересовавшихся далекими областями знания. Но меня шеф не захотел похвалить, и его формулировки были достаточно железобетонными. Ими как бы перечеркивалось все сделанное мною ранее, хотя все это выросло из того же неуемного любопытства.

Море было довольно холодным, и чтобы войти в воду, требовалось внутреннее сосредоточение. Но затем море становилось частью собственного тела, и не хотелось расставаться с волной, а волна не хотела отпускать. В этом было счастье, выше которого не бывает. Ритм набегающих волн превращался в ритм строчек, которые постепенно прорезались в сознании:

Последняя строчка мне казалась чистой метафорой, естественным обращением к мысли о смерти перед лицом неумирающей Природы. Без мысленного обращения к смерти нет действительного ощущения жизни бесконечной ценности той самой минуты, в которой ты сейчас живешь. Жить надо здесь и теперь, ощущая иную размерность бытия. Кажется, будто можно жить как бы начерно, пробовать варианты. А вариантов нет, есть одна жизнь — скоротечная и прекрасная. В ней ничего нельзя перечеркнуть, сделать небывшим. Разучившись думать о смерти, теряешь способность ощущать биение жизни — ее удивительной неповторимости здесь и сейчас.

С моря я обычно возвращался через местное кладбище, где предусмотрительные вдовы заранее давали выбить свои имена рядом с именами усопших мужей, оставляя незаполненными лишь две последние цифры, полагающихся на могильном надгробии дат. Сами же ходили ухаживать за цветами на места будущего совместного упокоения.

Цветы нельзя только рассматривать. Их надо вдыхать. Я наклонился к цветку и зажал тремя пальцами хрупкий стебелек. Стебелек не выдержал и надломился. Поникшая чашечка беспомощно повисла. Я ощутил себя убийцей и страстно захотел, чтобы случившегося не было совсем. Я разжал пальцы. Стебелек с цветком на конце упруго качался под легким морским ветром. Осторожным касанием я прошелся пальцами по стебельку, ощущая каждое его сочленение. Коснуться самого цветка я не решился. Кажется, он цел — с души моей свалился тяжелый камень. Я пошарил рукой в траве, отыскивая другие стебельки и боясь ощутить ладонью острие сломанного мной растения. Но ни совесть, ни ладонь уколов не ощущали. Зелень была податливо мягкой. Только через несколько минут я сумел удивиться чуду исцеления цветка. Впрочем, сломанное растение могло сразу затеряться среди других и отказаться от попытки отомстить мне уколом. И все же я был уверен, что чудо совершилось. А собственно, почему бы и нет? Я сознательно жертвовал собой за истину, за то, чтобы донести до людей плоды мыслей. Это и есть условие возможности чуда. А то, что чудо произошло, когда я его не ждал, но только очень хотел, вполне соответствует природе вещей. Оставить происшествие в себе? Или я обязан описать, запротоколировать этот факт вместе с чудесным явлением солнечной погоды и отсутствия очереди за кофе в аэропорту? Честность исследователя требует, чтобы факты были предъявлены. Но есть опасность вызвать новую лавину неприятностей…