Царь нигилистов 2

Глава 17

Никса с Козловым углубились куда-то в лес, а Саша остался на лавочке с двумя пленниками.

Похоже, Сергей и Володя поняли, куда отправился цесаревич в сопровождении семнадцатилетнего поэта. И цель этой экспедиции двум первым категорически не понравилась.

— Са-аш, — протянул Володя, — отпусти, а? Ты же добрый! Ты же понимаешь, что сейчас будет! Никса не шу-утит!

Граф Сережа ожег Володьку презрительный взглядом.

Честно говоря, Саша довольно плохо понимал, что сейчас будет. Что они там ищут в лесу?

Его отвлек шорох за спиной.

Возле лавочки как из-под земли возник Никола и молниеносно осалил сначала Володьку, потом Сережу.

— Зеленая печать, можно убегать, — победно провозгласил он.

И бросился наутек.

Что этого зайца ему не поймать, Саша понял сразу.

Из двух остальных он выбрал Шереметьева, потому что Володьку надеялся догнать и потом.

Юный граф даже не успел вскочить с лавочки, как Саша дотронулся до его плеча.

— Красная печать — нельзя убегать.

Зато Володя успел утечь с лавочки и куда-то исчезнуть.

Саша оглянулся вокруг. Младшего брата нигде не было.

Наверняка ведь где-то здесь!

Зато из леса показались Никса с Козловым. Последний нес здоровый пук крапивы.

— Я Володьку упустил, — признался Саша. — Плохой из меня тюремщик!

— Не оправдывайся, — сказал Никса. — Кто его освободил?

— Никола, — вздохнул Саша.

— А! — усмехнулся Никса. — Наш драгоценный кузен.

— Зато теперь мы знаем, кого посылать с рейдами в тыл противника, — заметил Саша.

— Тоже мне новость! — фыркнул Николай. — У нас сейчас с графом будет интересный разговор.

И кивнул Козлову.

— Давай!

Паша водрузил крапивный букет рядом с Шереметьевым, взял три растения покрупнее и хлестнул юного графа по рукам.

Сережа сжал губы, но не издал ни звука.

— Это тоже по правилам? — поинтересовался Саша.

— Конечно, — кивнул Никса.

— Граф, это по правилам? — спросил Саша Шереметьева.

— Да, — тихо сказал Сережа.

— Иногда надо менять правила, — заметил Саша.

— Паш, давай Сашку арестуем, — предложил Никса. — За измену и переход на сторону разбойников.

— Это где измена? — возмутился Саша. — Никто никуда не переходил! Защищать права пленников — не значит предавать.

— Отойди! — сказал Никса.

И надел перчатки.

Бросил Козлову:

— Что-то ты с ним слишком ласково.

Взял оставшийся пук крапивы и начал хлестать Сережку по рукам. На красивом лице Никсы появилось жестокое выражение.

Запястья Шереметьева покраснели, и на них появились волдыри.

— Никса, прекрати! — сказал Саша.

Николай выпрямился и обернулся.

— Как ты смеешь меня останавливать?

— Никса, ты мне таким совсем не нравишься, — сказал Саша. — Не дай мне разочароваться в тебе окончательно. Прямо больно. Крушение идеала.

— И что ты предлагаешь? — спросил Николай.

— Дедушка как-то обходился, — сказал Саша. — Декабристов не пытали, исторический факт. Они как-то сами все выкладывали. Вот как? Материалы дела что ли поднять?

— У дедушки была Петропавловская крепость с Алексеевским равелином, — заметил Никса.

— Это не объяснение, — сказал Саша. — Они были крепкие ребята.

— Хочешь поиграть в Николая Павловича? — спросил Никса. — Давай!

Саша опустился на корточки перед Шереметьевым, поднял глаза и внимательно посмотрел на него.

— Как насчет должности моего адъютанта, граф? — спросил Саша.

— За пароль? — поинтересовался Сережа.

— Нет, — сказал Саша. — Я же вижу, что ты не продаешься.

— Кто бы отказался! — воскликнул Шереметьев.

— Принято?

— Да.

— Понимаешь, Никса, — сказал Саша. — Когда человек, чувствует за собой вину, он начинает оправдываться и в результате полностью себя топит. А здесь, какая вина? Выпытать слово, ни с чем не связанное, это гораздо сложнее.

— Как я понял, ты пас? — спросил Никса.

И шагнул к Шереметьеву с пучком крапивы.

— Не трогай моего адъютанта! — остановил Саша. — Вассал моего вассала не мой вассал.

— В России никогда не было этого принципа, — заметил Никса.

— Дай мне еще немного времени, — попросил Саша. — Будет гораздо интереснее, чем пытки. Отхлестать друг другу крапивой вы и без меня успеете.

— Хорошо, — согласился Никса.

— Ну, что у нас еще есть, кроме самооправданий и подкупа… — проговорил Саша. — Благородные чувства. Например, обвиняемый хочет показать правительству масштаб общественного недовольства для чего выдает всех ему известных членов заговора.

— Не сработает, — заметил Козлов.

— Конечно, — согласился Саша. — Мы и так знаем всех наших разбойников: по именам. Но это не все. Еще есть дружба…

— Если сейчас поймают еще кого-нибудь, — заметил Никса.

— Ну, граф, кто твой лучший друг? — спросил Саша.

Шереметьев молчал.

— И еще есть любовь, — сказал Саша. — Где Тина, граф?

— Не пойдет, — сказал Никса. — Что бы ты обо мне не думал, я не буду пытать девчонку.

— Ну, зачем же обязательно пытать? — поинтересовался Саша. — Тина к тебе неравнодушна.

— Да? — удивился Никса.

— Александр Александрович, вы действительно думаете, что это лучше пытки? — спросил Шереметьев.

— Ладно, — вздохнул Саша. — Сильный инструмент, оставим на крайний случай. Есть еще благодарность.

— И то верно, Сережа, — подхватил Никса, — после всего, что сделал Саша, молчать с твоей стороны — это полное бесстыдство!

— А выдавать тайны не бесстыдство? — спросил Шереметьев.

Саша поднялся на ноги.

— Кажется, я не ошибся в выборе адъютанта, — заметил он.

— Сдаешься? — спросил Никса.

И взялся за крапиву.

— Не поможет, — сказал Саша. — Ты его хоть огнем жги. Железный парень.

— Лесть входит в число твоих инструментов? — поинтересовался Никса.

— Один из основных.

— Буду знать, — сказал Никса.

— Не против тебя, — возразил Саша.

— Ну, конечно!

Саша оглянулся к Шереметьеву.

— А как насчет сделки со следствием, граф?

— Чем это от подкупа отличается? — спросил Шереметьев.

— Всем, — сказал Саша. — Сделка — это равноправный договор.

— И что ты предлагаешь? — спросил Никса.

Предложить Саша не успел, потому что услышал за спиной разговоры и смех.

Обернулся.

К лавочке вели нового арестанта. Это бы Яков Ламберт, ровесник Никсы. Тонкие черты лица, светло-русые волнистые волосы, умные голубые глаза. Саша помнил, что Ламберты — по происхождению французский род, и про себя окрестил его «Арамисом».

Конвой состоял из Коли Лейхтенбергского и Феди Мейендорфа.

— О! — сказал Саша. — Надежда есть. А то у нас тут Василий Шибанов завелся. В общем: «Слово его все едино, он славит свого господина».

— процитировал Ламберт.

— Оно издано? — удивился Саша.

— Эээ… нет, — признался Яков. — Ходит в списках.

— Никса, а можно мне взять еще одного адъютанта? — спросил Саша.

— Яшу я тебе не отдам, — отрезал Никса.

— Александр Александрович берет себе пленников в адъютанты, а потом, на правах сюзерена, не дает пытать, — объяснил Козлов.

— Да? — заинтересовался Ламберт.

— А что за Василий Шибанов? — спросил Шереметьев.

Ламберт поднял глаза куда-то к ветвям деревьев.

— Почитайте хотя бы Карамзина, граф, — посоветовал Козлов.

— Прочитает в свое время, — вступился Саша. — Василий Шибанов — это стремянный князя Курбского, который привез его письмо Ивану Грозному.

— Да, кажется вспомнил, — сказал Шереметьев. — Его убили?

— Запытали до смерти, — уточнил Саша.

— Так что за сделку ты хотел предложить? — напомнил Никса.

— Граф, — обратился Саша к Шереметьеву, — я ведь у вас в Кусково никогда не был?

— Нет, — сказал Сережа, — только в Останкино.

— Давай так, — предложил Саша. — Ты у меня спрашиваешь что-нибудь про Кусковский парк, и, если я отвечаю правильно больше, чем на половину вопросов, ты говоришь пароль.

— Любопытно, — прокомментировал Ламберт.

— Александр Александрович наверняка видел схему или план, — предположил Шереметьев, — потому и предлагает Кусково.

— Конечно, — кивнул Саша. — Но не факт, что я его помню. С собой нет. Зато ты знаешь свое Кусково как свои пять пальцев. И, если соврешь, мы увидим. Вопросы по плану. То есть не «какой сорт роз у нас растет вокруг стелы, посвященной визиту Екатерины Великой».

— Мне затея нравится, — сказал Никса. — Интересно.

— Не помню, какой сорт роз, — сказал Шереметьев. — Я там давно не был.

— Значит, мы почти в равном положении, — заметил Саша.

— Ладно, — сказал Сережа. — Попробуем. Если вы, Ваше Высочество стоите спиной к дворцу, а лицом к стеле, что у вас справа?

— Грот, — сказал Саша. — Милое, кстати, место. Как ни странно, отдельное здание с куполом, а не пещера. Прохладно, панно из ракушек. Это я напрашиваюсь.

— У папá спрошу, — сказал Сережа. — Но, думаю, что он будет очень рад.

— Он угадал? — спросил Ламберт.

— Да, — кивнул Шереметьев. — А дальше?

— От большого пруда?

— Да.

— Пруд поменьше, — сказал Саша. — Потом Итальянский домик.

— Правильно? — спросил Никса.

— Да, — подтвердил Шереметьев. — Но Великий князь кое-что забыл…

— Крепостной театр? — предположил Саша. — Он тоже там?

— Да.

— Ошибку не засчитываем. — резюмировал Никса. — Он поправился.

— Ладно, — кивнул Сережа. — Вы стоите спиной к дворцу. Что перед вами?

— Французский парк, стела, о которой я уже говорил, две больших лиственницы, а за ними — оранжерея.

— Да, — сказал Шереметьев. — Разве лиственницы могут быть на плане?

— Бывают и подробные планы, — заметил Саша.

— Я не видел таких, — засомневался Сережа. — И панно из ракушек в гроте на схемах не бывает.

— Бывают схемы с описаниями, — сказал Саша.

Никса усмехнулся.

— Я тебе потом объясню, Сереж. Если, конечно, скажешь пароль.

— Хорошо, — кинул Шереметьев. — Что у вас слева, Ваше Высочество?

— Швейцарский домик, — сказал Саша.

— Нет! — воскликнул Сережа. — Нет там никакого швейцарского домика!

— Ну, как же! — удивился Саша. — Нижний этаж кирпичный, верхний деревянный, на втором этаже — красивый резной балкон, деревянная лестница на второй этаж и резные деревянные колонны.

— Нет! — сказал Сережа. — Ошибка!

— Саш, он врет? — спросил Никса.

— Нет, он не врет. Моя ошибка. Пригласишь, когда построишь, граф. Если швейцарского домика еще нет, дальше голландский домик, а перед ним еще один пруд. Да?

— Да, — кивнул Шереметьев.

— В голландском домике, кажется, три этажа, наверху надпись с годом постройки, по-моему, восемнадцатый век. Самый старый да?

— Да, — сказал Сережа. — Но в нем два этажа.

— Мне казалось, что он довольно высокий, — заметил Саша. — Это, наверное, чердачное окно.

— Да, — сказал Шереметьев. — Но этажей два.

— Ошибка не засчитывается, — сказал Никса. — Сережа про число этажей не спрашивал. И это невозможно увидеть на плане. Надпись с годом есть?

— Да, — кивнул Сережа. — 1749-й.

— Этого достаточно? — спросил Никса. — Как насчет пароля?

— Никса, Саша действительно не был в Кусково? — спросил Коля Лейхтенбергский.

— Нет, — улыбнулся Никса. — Никогда.

— Он что ясновидящий? — спросил Коля.

— Ответ на этот вопрос после пароля, — отрезал цесаревич.

Сережа Шереметьев колебался.

— Ну, давай я дальше расскажу, — предложил Саша. — Обойдем вокруг дворца. Встанем к нему спиной, а лицом к большому пруду. Слева будет церковь. Прямо напротив — канал с двумя серыми колоннами на левом и правом берегу.

— Это маяки, — уточнил Сережа.

— Скорее всего, — согласился Саша. — Я не видел их горящими. Если посмотреть налево, на пруду маленький остров, круглый, кажется. У вашего дворца два мощеных брусчаткой съезда для карет, а между ними — широкая лестница. Сам дворец деревянный, с высокими окнами, а лепнина в нем из папье-маше…

— Цесаревич, — сказал Шереметьев.

— Что? — спросил Никса.

— Пароль: цесаревич, — вздохнул Сережа.

— И то правильно! — отреагировал Саша. — А то бы я сейчас начал рассказывать о скелетах в шкафах и замурованных в стены племянниках.

— Нет, такого! — возмутился Шереметьев.

— Конечно нет, — согласился Саша. — Шучу.

— Не врет про пароль? — спросил Никса.

— Нет, — сказал Саша. — Так ведь, Яков?

— Так, — кивнул Ламберт. — Вы выиграли.

— А мой вопрос? — спросил Коля. — Про ясновидение.

— Ответ: да, — сказал Никса. — Саша как-то описал Зиновьеву набережную Ниццы и побережье Болгарии. В каком-то совершенно конкретном месте.

— Раньше я об этом не слышал, — сказал Ламберт.

— С лета, — объяснил Никса. — Раньше и не было.

— А зачем тогда крапива была нужна? — спросил Шереметьев.

— Я же не знал, что Саша слетает в духе в твое имение, — объяснил Никса. — Он мне не сказал. Хотя, конечно нетрудно было догадаться. Что тут лететь до Москвы!

— А почему Саша ошибся со швейцарским домиком? — спросил Коля Лейхтенбергский.

— Я не всегда вижу то, что сейчас, — объяснил Саша. — Я могу видеть то, что будет через несколько десятков лет, иногда через сотню. Например, ваши лиственницы, Сережа, мне представляются гигантскими старыми деревьями со стволами в три обхвата. Наверняка ведь не так сейчас. Обычные деревья, да?

— Да, толщиной не больше локтя.

— И крепостного театра я не увидел, потому что в том времени, куда я летал, он разрушен. И огонь не видел на маяках, потому что там больше не зажигают огня. А остров на большом пруду я вижу полностью заросшим деревьями. Он сейчас какой?

— Такой же.

— Ну, что-то есть постоянное.

— Так что, Сереж, не огорчайся, — заключил Никса, — у тебя не было шансов.

По дорожке к ним приближались Зиновьев с Гогелем в сопровождении остальной части компании.

— Ах, вот вы где! — сказал Зиновьев. — Пойдемте, сейчас начнется фейерверк.

И они пошли к Сосновому дому.

— Саш, ты министром иностранных дел хотел? — спросил Никса по дороге.

— Да, — кивнул Саша.

— Ты знаешь, я передумал. Лучше я отдам тебе Третье Отделение.

— О, Боже! Никса! Только не это!

Четверг Саша посвятил переводам. «Имперские стандарты на Великобританские якоря» для дяди Кости. И две статьи про туберкулез для Склифосовского. Первая с английского, остальные — на английский.

«Якоря» были готовы к обеду.

Саша послал перевод Константину Николаевичу.

Дядя Костя ничего против не имел.

Времени оставалось мало, ибо с понедельника их всех: Никсу, его самого, Володьку и даже мелкого Алешку загоняли учиться. А уже завтра, в пятницу, намечался предварительный экзамен на тему: «Что у вас, Ваши Императорские Высочества, осталось в головах после счастливого лета?»

Экзаменатора звали: Яков Карлович Грот. И был он, разумеется, академиком.

— А по каким предметам будет экзамен? — спросил Саша Гогеля.

— Русский язык и русская словесность, церковно-славянский язык, история, география и немецкий язык, — перечислил Григорий Федорович.

— А Яков Карлович знает… что я не все помню?

— Да, конечно, — сказал Гогель. — Не волнуйтесь, Ваше Высочество!

— Может мне подготовиться? — спросил Саша. — Учебники почитать?

— Яков Карлович сам для вас пишет пособия, — сказал Гогель.

— А они где?

Синдром отличника — все-таки очень стойкая вещь, с годами не проходит.

— Яков Карлович сказал, что ничего не надо, — подытожил гувернер.

До вечера Саша еще успел переписать для Никсы «Трубача». В двух экземплярах (Ламберт просил, и Паша тоже просил). Ну, если с разрешения цесаревича — тогда конечно.

И отправить первый перевод для Склифосовского.

И записку аптекарю на тему: «Ура! У нас привилегия!»

Жаль, что сфоткать нельзя.

На столе у Саши лежали неоткрытыми три книги от Якоби: «Электромагнитные телеграфы» некого Б. Лампе, «Электро-магнитный телеграф, его теория и устройство», изданная в Варшаве два года назад, и «Генераторы».

А также задачки от Остроградского, любезно переданные кадетом Скалоном. Саша даже не успел посмотреть, что там.

Не говоря о статистических сборниках от Милютина.

А также «Записках охотника» господина Тургенева. С авторской надписью.

Ну, почему у него всегда так? Количество дел зашкаливает и вгоняет в депрессию. И ведь никто не заставляет! Абсолютно все он выдумывает себе сам!

Как будто в будущем было иначе!

В пятницу его разбудили в 7 утра.