20

Как-то раз я пришел к Энкиду и встретил его в мрачном и тяжелом настроении; он хмурился, вздыхал, и был близок к рыданиям. Я спросил его, что его терзает, хотя был уверен, что знаю ответ. И он сказал:

– Ты подумаешь, что я глуп, если я тебе расскажу.

– Может быть, ну и что? Говори.

– Да глупости все это, Гильгамеш!

– По-моему, нет, – Я пристально посмотрел на него и сказал: – Позволь мне догадаться. Тебе стала надоедать наша жизнь в изнеженности и праздности. Тебе тяжело стало сидеть здесь и ничего не делать.

Лицо его покраснело и он в удивлении ответил:

– О великие боги, как ты догадался?

– Не надо быть мудрецом, чтобы увидеть это, Энкиду.

– Мне бы не хотелось, чтобы ты подумал, что я опять хочу вернуться к своей прежней жизни и нагишом бегать по степи.

– Нет, в этом я не сомневаюсь.

– Но я тебе одно скажу: я здесь становлюсь как кисель. Вся моя сила куда-то ушла от меня. Руки мои стали вялыми, а дыхание – трудным и коротким.

– А наши охотничьи походы? А игры, в которые мы играем на полях наших?

Их недостаточно, Энкиду?

И тихим голосом, который едва был мне слышен, он ответил:

– Мне стыдно признаться в этом, но их недостаточно.

Я положил руку ему на плечо.

– Ну, так и мне их мало.

Он удивленно моргнул:

– Что такое ты говоришь?

– То, что чувствую такую же тоску, как и ты, Энкиду. Мое предназначение связывает и ограничивает меня. То спокойствие, за которое я так боролся ради города и его благополучия, теперь стало моим врагом. Душе моей так же муторно, как и твоей. И так же, как ты, я тоскую по мужественным деяниям, Энкиду, по приключениям, по опасностям, по свершениям, которые могли бы прославить мое имя перед человечеством. Мне здесь не по себе, словно меня гладят против шерсти. Я тоскую по великому путешествию.

Это была правда. В Уруке все было так спокойно, что быть в нем царем было все равно, что быть лавочником. Я не мог принять для себя эту участь, так как боги вложили в меня частичку божественной сущности, и моя божественная часть не спит, вечно ищет новизны. Вот такую шутку сыграли со мной боги – я тоскую по миру и покою и несчастен, добившись их. Но мне кажется, теперь я разгадал суть этого, о чем расскажу вам, когда придет время.

– И ты страдаешь, как я? – спросил он.

– Да.

Он рассмеялся.

– Мы с тобой как два мальчишки-переростка вечно в поисках новых развлечений. Что же нам делать, Гильгамеш? Куда идти?

Я пристально и долго смотрел на него. Потом медленно сказал:

– Есть такая земля, ее называют Землей Кедров. Я уже долгое время подумываю отправить туда людей. А может и самому пойти. Что ты на это скажешь, Энкиду?

Это была неправда. Мысль пришла мне в голову в этот самый миг.

Нахмурившись, Энкиду сказал:

– Да, знаю. Я слышал про эту землю.

– Как ты думаешь, если мы туда отправимся, излечит это путешествие наше беспокойство?

Он облизал пересохшие губы.

– Почему именно туда, Гильгамеш?

– Нам очень нужен кедр. Это замечательная древесина. А в наших землях он просто не растет.

Нет, я с ним не лукавил. Это была подлинная правда. Но кроме того, я выбрал Землю Кедров из-за крепкого, целительного воздуха, который, по моему мнению, должен был исцелить Энкиду от его уныния. Помимо этого, слишком уж часто поговаривали, что эламиты хотят объявить все земли вокруг кедровых своей собственностью. Этого я допустить не мог.

– Есть и другие места, где можно раздобыть кедр, – сказал Энкиду.

– Возможно. Но сейчас я собираюсь за ним в Землю Кедров. Говорят, места там восхитительные. Гористые, зеленые, прохладные.

– И очень опасные, – сказал Энкиду.

– Правда? – Я пожал плечами. – Что ж, тем лучше. Ты сказал, что совсем ослаб от нашей изнеженной жизни… что тоскуешь по опасности, по возможности показать себя…

Он ответил с таким смущенным видом, какого я прежде никогда не видел:

– Ты предлагаешь мне больше, чем я мог ожидать…

– Что такое ты мелешь? Это опасно, хочешь ты сказать?! И это я слышу из уст Энкиду? Никогда бы не подумал, что ты можешь быть трусом.

Глаза его грозно сверкнули, но он сдержался.

– Знаешь, братец, тонка грань между трусостью и здравым смыслом.

– А разве это здравый смысл – бояться пары стычек с эламитами?

– Да нет, не с эламитами, Гильгамеш.

– Тогда с кем?

– Разве ты не знаешь, что бог Энлиль поставил демона Хуваву в воротах Земли Кедров, чтобы стеречь священные деревья?

Я чуть было не рассмеялся в ответ. Действительно, я слышал россказни про демона этого леса. В каждом лесу есть свой демон или даже два, и про всех ходят страшные слухи. Но в общем-то демонов можно умилостивить или как-то еще отвратить от себя. И уж конечно, я не ожидал, что Энкиду хоть на крысиный хвост этим обеспокоиться. Я беззаботно ответил:

– Ну, ходят такие слухи. А может, демоны вовсе не такие свирепые, как рассказывают. А может быть, демона в этом лесу и вообще не существует.

– Хуваву я видел собственными глазами, – тихо и твердо сказал Энкиду.

Эти слова можно было сравнить с ударом – так они на меня подействовали.

Его голос был так тих, а убеждение в голосе прозвучало так твердо, что настал мой черед удивиться.

– Что? – вырвалось у меня. Ты его видел?!

– Когда я скитался по пустыне с дикими животными, – сказал он, – я однажды забрел далеко на восток и зашел в лес, где растут кедры. Он простирается на десять тысяч лиг в каждую сторону. И Хувава в каждом кусочке этого леса. От него не спрячешься. Он встал передо мной и заревел, а я замер от страха. А ведь я не трус, Гильгамеш.

Он пристально посмотрел на меня.

– Как по-твоему, я трус? Но Хувава поднялся и заревел, а рев его – как рев тех бурь, что приносят великие потоки дождя. Я думал – умру от ужаса.

Его пасть – огонь, его дыхание – смерть.

Я все еще не мог поверить своим ушам.

– Ты говоришь, что видел демона в лицо?! – снова спросил я.

– Я его видел. Нет в этом мире ничего страшнее. Хувава – чудище, которое невозможно выдумать. Зубы его – как драконьи клыки. У него львиная морда.

Энкиду весь дрожал, глаза его сверкали.

– Когда он кидается на тебя, это как напор бурной реки. Он пожирает деревья и тростник, словно траву.

Я снова тупо повторил:

– Ты видел демона!

– Видел, Гильгамеш, видел! Мне посчастливилось убраться подобру-поздорову. Во второй раз мне уже не убежать. Он нас убьет. Говорю тебе: если мы пойдем в Землю Кедров, ОН УБЬЕТ НАС! Он видит все, что происходит в этом лесу. Он слышит, как дикие коровы бродят в лесу, даже если они далеко-далеко него. От него не убежать. Борьба будет неравной.

Он покачала головой.

– Гильгамеш, я столь же изголодался по приключениям, как и ты, но изголодался ли ты по смерти?

– А ты как думаешь?

– Но ведь ты же собрался в Землю Кедров!

– Ради приключений, да. Ради того, чтоб сердце у меня в груди билось быстрее. Но по смерти я еще не соскучился. Именно любовь к жизни тянет меня в Землю Кедров, а не желание проститься с жизнью. Ты сам знаешь.

– Но забраться в логово Хувавы…

– Нет, Энкиду. Я видел, как плывут по реке трупы, и мне не хочется думать, что это наш удел. Ненавижу смерть. Она – мой враг.

– Тогда зачем туда идти?

– Потому что так надо.

– Да почему так надо?! Мы же можем пойти на север! На юг! Мы можем…

– Нет! – твердо сказал я.

Во мне теперь горел огонь. Мне больно было видеть, как Энкиду умирал от страха. Душа его разнежилась в Уруке, и он мог умереть, если я не вытащу его из такого состояния. Ради него самого мы должны были отправиться в это путешествие, как бы мы ни рисковали.

– Есть только одно место, куда мы можем идти, и это место – Земля Кедров!

– Где мы наверняка распростимся с жизнью.

– Я в этом не уверен. Но подумай-ка вот над чем, друг: только боги живут вечно, да и то им приходится время от времени попробовать смерть на язык. Что до нас, смертных, то наши дерзания – это так, пустой звук. И все же мы обязаны дерзать – вот что я думаю.

– И умереть. Никогда бы не подумал, что ты так мечтаешь о смерти, Гильгамеш. Неважно, что ты говоришь, важно, на что это похоже.

– Да нет же! Нет! Я хочу отбиваться от смерти, пока смогу! Но в страхе я жить не собираюсь! Разве может так быть, Энкиду, что ты боишься?!

Мои слова не вызвали в нем гнева. Он отвернулся нахмурившись.

– Я видел Хуваву, – мрачно сказал он.

Тут я разозлился. Это был не тот Энкиду, которого я знал.

– Ну и ладно! – вскричал я. – Бойся его на здоровье! Но я не буду!

Оставайся в безопасности, где потеплее. Говорю тебе, пойдем со мной в Землю Кедров. Путешествие тебя освежит, а бодрящий воздух пробудит твою душу. Но когда мы окажемся в лесу, ты пойдешь, укрывшись за моей спиной.

Ну и что, если он убьет меня? Если я паду от его когтей, то оставлю после себя, по крайней мере, громкое имя, которое будут повторять вовеки. Про меня будут говорить: «Гильгамеш, тот, кто погиб от свирепого Хувавы!» Это ведь не позор. Разве может быть позором смерть от лап демона такого страшного, что он вселяет страх даже в душу героя Энкиду?

Он встретился со мной глазами. Он усмехнулся и ноздри его раздулись.

– До чего же ты хитер, Гильгамеш!

– Я – хитер? Как это?

– Да ты только что сказал мне, что позволишь мне спрятаться за твоей спиной.

– Тебе там будет безопаснее, Энкиду.

– Ты так думаешь? Чтобы в Уруке потом говорили: «Вот Энкиду, он шел, спрятавшись за спиной своего брата, когда они шли по лесу демона!» – Но если этот демон тебя так пугает…

– Ты знаешь, что я буду идти с тобой рядом, когда мы войдем в лес, Гильгамеш.

– Нет, этого я от тебя требовать не могу – ты же видел страшного Хуваву.

– Избавь меня от своих насмешек, – устало сказал Энкиду. – Я буду идти рядом с тобой. И ты это знаешь, Гильгамеш. Ты это знал с самого начала.

Мы рассмеялись, обнялись, как два медведя, и покончили со всякими лишними разговорами. Я пустил слух по городу, что скоро отправлюсь из Урука в Землю Кедров.

Не могу сказать вам, сколько раз во время приготовлений к нашему путешествию я просил Энкиду описать мне демона. И каждый раз он говорил одно и то же. О страшном реве, о пасти, похожей на огонь, о бурном потоке чудовищной силы. Я никак не мог заподозрить его во лжи: хитрость была не свойственна Энкиду, в нем не было и намека на умение лгать и изворачиваться. Было ясно, что демона он видел, и демон этот был не пустячным противником. Время от времени все мы видим демонов, поскольку они таятся повсюду, прячась за дверями, в воздухе, на крышах, под кустами.

Я и сам часто видел демонов. Но никого, сравнимого с Хувавой я не встречал. Тем не менее, страха я не испытывал. Сам страх Энкиду только усилил мое желание непременно получить лес из владений Хувавы.

Я выбрал пятьдесят человек, чтобы они пошли с нами, среди них и Бур-Хуртурре. Забарди-Бунугга по моему приказу остался в городе командовать армией в мое отсутствие. Я велел отлить огромные топоры для рубки деревьев, каждый весом в три талана, чьи рукояти были сделаны из дуба и мореного дерева. А мои ремесленники сделали нам мечи, достойные героев. Каждый меч весом в два талана, золотые ножны, а рукояти мечей могла обхватить только рука крупного человека. Мы собрали наши самые острые топоры, охотничьи луки, копья. Накануне дня отправления я услышал в ушах звуки военной песни, которую давно не слышал, и снова почувствовал себя мальчишкой. Кровь заиграла в моих жилах.

Разумеется, старшины были против. Они собрали делегацию на пристани и величественно вошли в город через Ворота Семи засовов, с пением молитв, с постными рожами. Вокруг них на Рынке Земли собрались люди и стали причитать и плакать. Я понял, что без неприятностей не обойтись. Поэтому я пошел на рыночную площадь и предстал перед старшинами. Нетрудно было угадать, что они скажут: «Ты еще молод, Гильгамеш, и твоя храбрость больше, чем твоя мудрость. Твое сердце ведет тебя на очень рискованное предприятие. Стоит тебе пойти по дороге, которой ты еще не ходил, и ты потеряешься. Ты силен и могуч, но тебе вовеки не одолеть Хуваву. Он настоящее чудовище. Его рев подобен горному потоку, его пасть – огонь, его дыхание – смерть». И так далее все в том же духе. Именно это они и говорили. Я их выслушал. Потом я с улыбкой ответил, что буду просить защиты у богов и уверен, что боги защитят меня, как они всегда делали это раньше. «Этой дорогой я раньше не ходил, верно… – сказал я, – но я иду без страха. Я иду с радостным сердцем».

Когда они увидели, что я не переменю своего решения, тогда они запели на иной лад. Теперь они заклинали меня, чтобы я не был так уверен в своей силе. Пусть Энкиду идет первым, говорили они. Пусть показывает дорогу, пусть собой прикрывает царя. Этот совет я выслушал спокойно, не ввязываясь с ними в споры. Они наставляли меня вверить свою душу солнечному богу Угу, он ведь бог, который охраняет всех, кто находится в опасности, и я поклялся в тот же день пойти в храм Уту и принести ему в жертву двух козлят: белого и черного. Я буду молить Уту помочь моим начинаниям, и пообещаю ему великие дары и славу, если он даст мне благополучное возвращение. А на своем пути в Землю Кедров я выполню все обряды, чтобы предохранить себя от бед. Все эти вещи я обещал искренне. Я на самом деле пребывал в неведении относительно опасностей.

Когда старшины прекратили меня терзать, настала очередь жрицы Инанны, которая призвала меня в тот самый храм, что я построил, и сердито мне заявила:

– Что за безумие, Гильгамеш? Ты куда собрался?

– Ты мне не мать, чтобы так со мной разговаривать.

– Ты царь Урука, и если ты погибнешь в этом путешествии, кто будет царем после тебя?

Пожав плечами, я ответил:

– Это решать богине, а не мне. Не бойся, Инанна. В этом путешествии я не погибну.

– А если?…

– Я не умру, – повторил я.

– Неужели так важно предпринять это путешествие?

– Кедр нам очень нужен.

– Так пошли свои войска, и пусть они сражаются с демоном.

– И все бы рассказывали, что я испугался Хувавы и посылаю войска вместо себя. Я же буду уютно сидеть дома до конца своих дней. Нет уж, Инанна, я отправлюсь, это решено.

Она в бешенстве посмотрела на меня. Я почувствовал, как всегда, силу ее красоты. И еще я почувствовал всю силу ее любви ко мне, которая бушевала в ней, как небесный огонь, с тех самых пор, когда мы еще были детьми. Еще я почувствовал тот гнев, который она питала ко мне за то, что мы не могли любить друг друга так, как все смертные мужчины и женщины.

Я подумал о той единственной ночи в году, когда она и я были на ложе богини, когда она лежала нагая в моих объятиях; грудь ее вздымалась, бедра раскрывались, пальцы раздирали мне кожу на плечах; и я подумал, а доживу ли я до того, чтобы снова обнять ее? На свой лад я тоже любил ее, хотя моя любовь всегда была смешана с каким-то недоверием и немалым страхом перед ней. Мы помолчали. Потом она сказала:

– Я принесу жертвы богам и буду молить о твоей безопасности. Сходи к своей матери и попроси, чтобы она сделала то же самое.

– Я так и собирался, – ответил я.

Это было правдой. Энкиду и я прошли через весь город к мудрой и великой Нинсун, и я встал перед ней на колени и сказал ей, что отправляюсь по неведомому пути, и мне предстоит выдержать страшную битву. Она вздохнула и спросила, почему боги, дав ей в сыновья Гильгамеша, наделили его столь беспокойным сердцем. Но она меня не отговаривала. Вместо этого она встала, облачилась в свое багряное жреческое одеяние, надела золотую нагрудную пластину и ожерелья из граната, лапис-лазури и халцедона, – на голову тиару и пошла к алтарю Уту на крыше своего дома. Она зажгла ароматические курения и разговаривала с богом долгое время. Потом она вернулась к нам и обратилась к Энкиду:

– Ты не дитя мое плоть от плоти, силач Энкиду, но я принимаю тебя своим сыном. Перед всеми моими жрецами и прислужниками, я принимаю тебя своим сыном. – Она повесила амулет на шею Энкиду, обняла его и сказала: – Я вверяю его тебе. Береги его. Защищай его. Верни его назад. Ведь он царь, Энкиду. И он мой сын.

Закончились моления. Я повел своих людей из города Урука на север, в Землю Кедров.

Загрузка...