Буря мечей. Том 1

Давос

Когда он поднялся на палубу, позади таял длинный мыс Дрифтмарка, а впереди вставал из моря Драконий Камень. Бледно-серая струйка дыма поднималась в небо с вершины его горы. «Драконова гора нынче утром неспокойна, – подумал Давос, – если это не костер, на котором Мелисандра сжигает кого-то еще».

Мелисандра не покидала его мыслей, пока «Плясунья Шайяла» шла через Черноводный залив и Глотку, лавируя против встречного ветра. Огонь, горящий на сторожевой башне Острого мыса на конце Крюка Масси, напомнил ему рубин у нее на шее, а красные облака на утренней и вечерней заре вызывали в памяти шелк и атлас ее платьев.

Она ждет его на Драконьем Камне во всей своей красе и силе, со своим богом, своими тенями и его королем. Давос всегда думал, что красная жрица предана Станнису, но теперь переменил свое мнение. «Она сломала его, как ломает человек норовистого коня. Чтобы взнуздать его и скакать на нем к власти, она предала огню моих сыновей. Я вырежу живое сердце у нее из груди и посмотрю, как оно горит». Он коснулся рукояти длинного красивого лиснийского кинжала, который подарил ему капитан.

Капитан был очень добр к нему. Зовут его Хоран Сатмантес, и он лисниец, как и Салладор Саан, которому принадлежит этот корабль. У него светло-голубые глаза, часто встречающиеся в Лисе, костистое обветренное лицо, и он уже много лет занимается торговлей с Семью Королевствами. Узнав, что человек, подобранный им, – знаменитый Луковый Рыцарь, он уступил Давосу свою каюту, снабдил его своей одеждой и парой новых сапог, которые пришлись почти впору. Он настаивал, чтобы Давос и ел за его столом, но это ни к чему хорошему не привело. Желудок Давоса не мог переварить устриц, угрей и прочих изысканных блюд, любимых капитаном, и после их первой трапезы он провел остаток дня у борта, свешиваясь за него то одним концом, то другим.

С каждым ударом весел Драконий Камень становился все больше. Давос уже видел очертания горы и большую черную цитадель у нее на склоне, с горгульями и драконьими башнями. Бронзовая фигура на носу «Плясуньи Шайялы» резала волны, взмахивая солеными пенными крыльями. Давос привалился к планширу, радуясь, что может на что-то опереться. Пережитые им испытания ослабили его. Если он слишком долго стоял, ноги начинали трястись, и на него часто нападали приступы кашля, после которых он выплевывал кровавые сгустки. «Это ничего, – говорил он себе. – Боги не для того провели меня через огонь и воду, чтобы после уморить кашлем».

Слушая, как стучит барабан гребного мастера, гудит парус и поскрипывают весла, он возвращался во времена своей молодости, когда те же звуки каким-нибудь туманным утром вселяли в его сердце страх. Они возвещали о приближении морской стражи старого сира Тристимуна, а морская стража несла смерть контрабандистам, когда на Железном Троне сидел Эйерис Таргариен.

«Но это было в другой жизни. До лукового корабля, до Штормового Предела, до того, как Станнис укоротил мне пальцы. До войны и красной кометы, до того, как я стал Сивортом и рыцарем. Я был другим человеком в те дни, до того, как лорд Станнис возвысил меня».

Капитан Хоран рассказал ему о крушении надежд Станниса в ночь, когда горела река. Ланнистеры обошли его с фланга, а переменчивые знаменосцы в час наибольшей нужды стали покидать его сотнями. «Там видели тень короля Ренли, – сказал капитан, – он рубил направо и налево, возглавляя авангард львиного лорда. Говорят, его зеленые доспехи от дикого огня сияли призрачным светом, а оленьи рога на шлеме горели золотом».

«Тень Ренли». А вдруг и тени сыновей Давоса тоже вернутся в этот мир? Он слишком много повидал в море, чтобы утверждать, что призраков не существует.

– Неужели никто не остался верен ему? – спросил Давос.

– Лишь немногие – в основном это родственники королевы. Мы взяли на борт многих с лисой и цветами, но еще больше народу под всевозможными эмблемами осталось на берегу. Лорд Флорент теперь десница короля.

Гора, увенчанная бледным дымом, приближалась. Парус пел, барабан бил, весла работали в лад, и вскоре перед ними открылось устье гавани. «Как пусто», – подумал Давос, помнивший, сколько кораблей теснилось прежде у каждого причала и покачивалось за волнорезом. Флагман Салладора Саана «Валирийка» стоял у набережной, где прежде помещалась «Ярость» и ее сестры. Корпуса соседних кораблей тоже пестрели лиснийскими полосками. Давос тщетно искал «Леди Марию» или «Духа».

Войдя в гавань, они спустили парус и подошли к причалу на веслах.

– Мой принц захочет повидать вас немедленно, – сказал капитан, пока матросы закрепляли концы.

На Давоса напал кашель. Он схватился за борт и сплюнул в море.

– Король, – просипел он. – Я должен видеть короля. – «Где король, там будет и Мелисандра».

– Король никого не принимает, – твердо ответил капитан. – Салладор Саан вам все расскажет. Сначала к нему.

Давос, слишком слабый, чтобы противоречить, ограничился кивком.

На борту «Валирийки» Салладора не оказалось. Они нашли его за четверть мили от нее, в трюме пузатой пентошийской барки под названием «Богатый урожай», где он с двумя евнухами пересчитывал груз. Один евнух держал фонарь, другой восковую табличку и стилос.

– Тридцать семь, тридцать восемь, тридцать девять, – бубнил старый пират, когда Давос с капитаном вошли в трюм. Сегодня он был в винно-красном камзоле и высоких сапогах из выбеленной кожи с серебряным тиснением. Раскупорив один из сосудов, он понюхал, чихнул и сказал: – Грубый помол, второсортный – мой нос не проведешь. В накладной значатся сорок три сосуда – куда же, любопытно знать, подевались остальные? Эти пентошийцы думают, что я считать не умею? – Тут он увидел Давоса и осекся. – Что это так глаза щиплет – перец или слезы? Неужто передо мной Луковый Рыцарь? Нет, быть не может – все сходятся на том, что мой друг Давос погиб на горящей реке. Зачем же его призрак тревожит меня?

– Я не призрак, Салла.

– Да ну? Мой Луковый Рыцарь никогда не был таким тощим и бледным, как ты. – Тут Салладор Саан, пробравшись между грудами пряностей и рулонами тканей, стиснул Давоса в объятиях и расцеловал трижды, в щеки и в лоб. – Но ты еще теплый, сир, и я слышу, как стучит твое сердце. Так это правда? Море проглотило тебя, но выплюнуло обратно.

Давосу вспомнился Пестряк, полоумный шут принцессы Ширен. Он тоже побывал в морской пучине и вышел оттуда безумным. «Может, и я лишился разума?» Кашлянув в перчатку, он сказал:

– Я проплыл под цепью, и меня выбросило на копье сардиньего короля. Там бы я и помер, если б не «Плясунья Шайяла».

Салладор обнял за плечи своего капитана.

– Молодец, Хоран. Мне сдается, ты получишь щедрую награду. Мейзо Map, будь хорошим евнухом и проводи моего друга Давоса в хозяйскую каюту. Да принеси ему горячего вина с гвоздикой – не нравится мне этот кашель. Лимон тоже туда выжми. Подай еще белый сыр и миску тех зеленых оливок, которые мы только что считали. Я сейчас приду к тебе, Давос, только поговорю с нашим славным капитаном. Ты извинишь меня, я знаю. Смотри только не съешь все оливки, не то я рассержусь!

Давос вместе со старшим из двух евнухов проследовал в большую, богато обставленную каюту на корме. Ковры здесь были мягкими, окна цветными, а в каждом из глубоких кожаных кресел могли поместиться трое Давосов. Вскоре явились сыр, оливки и чаша горячего красного вина. Давос взял ее в руки и с благодарностью отпил глоток. По груди распространилось упоительное тепло.

Немного времени спустя появился и Салладор Саан.

– Извини за вино, дружище. Эти пентошийцы пили бы собственную мочу, будь она красная.

– Оно хорошо для груди. Моя матушка говаривала, что горячее вино помогает лучше всякого компресса.

– Компрессы тебе тоже понадобятся. Значит, ты все это время просидел на копье? Подумать только. Как ты находишь это превосходное кресло? Зад у него будь здоров, верно?

– У кого? – спросил Давос, попивая свое вино.

– У Иллирио Мопатиса. Кит с бакенбардами, право слово. Кресла делались по его мерке, хотя он нечасто вылезает из Пентоса. Толстяки любят сидеть с удобствами – впрочем, собственная подушка всегда при них.

– Как это ты оказался на пентошийском судне? Никак снова пиратом заделался, милорд? – Давос отставил пустую чашу.

– Низкая клевета. Кто претерпел от пиратов больше Салладора Саана? Я беру лишь то, что принадлежит мне по праву. Мне много задолжали, очень много, но мыслю я трезво, поэтому вместо золота взял пергамент, совсем свеженький. На нем имя и печать лорда Алестера Флорента, десницы короля. Теперь я – лорд Черноводного залива, и ни одно судно не смеет бороздить мои благородные воды без моего благородного разрешения. А если эти разбойники пытаются проскочить ночью, чтобы не платить мне законной пошлины, то они ничем не лучше контрабандистов, и я имею полное право взять себе их суда. Но пальцев я никому не рублю, – со смехом заметил Салладор. – На что мне их пальцы? Я беру только корабли, груз и выкуп – в разумных пределах. – Он бросил на Давоса острый взгляд. – А ты, дружище, плох. Этот кашель, и кости под кожей выпирают. Зато твоего мешочка с костями я что-то не вижу.

Рука Давоса по привычке потянулась к отсутствующей ладанке.

– Я потерял их на реке. – «А с ними и удачу».

– Там творилось что-то ужасное, – посерьезнел Салладор. – Даже из залива страшно было смотреть.

Давос закашлялся, сплюнул и снова закашлялся.

– Я видел, как горели «Черная Бета» и «Ярость», – хрипло выговорил он наконец. – Вышло ли хоть сколько-нибудь наших кораблей из огня? – Частью души он все еще надеялся.

– «Лорд Стеффон», «Дженна-оборванка», «Быстрый меч», «Веселый лорд» и еще несколько оказались выше пиромантовой мочи. Они не сгорели, но и уйти не смогли, поскольку цепь уже подняли. Некоторые сдались, но большинство двинулось на веслах вверх по Черноводной, подальше от боя, и там моряки затопили их, чтобы они не достались Ланнистерам. Я слышал, будто «Дженна-оборванка» и «Веселый лорд» все еще пиратствуют на реке, но кто знает, правда ли это.