Будем жестокими

- Пожалуй, да.

- Обычные человеческие чувства больше вас не интересуют. Только дела... Что ж, не буду тебя задерживать, рассказывай, что у тебя случилось?

- Не знаю, как и сказать... Вопрос у меня скорее философский, чем практический.

- Философский? Впервые слышу от тебя это слово. Помнишь, для вас всех "заниматься философией" было созвучно грязному ругательству. Прости, но я не могу говорить с тобой о философии, не разобравшись, почему тебя вдруг стала занимать эта сторона нашей действительности. Мы давно не виделись, ты явно изменился. И я не знаю как. Я должен знать, с кем веду разговор.

- Я - Поль Кольцов, без определенных занятий. Ничего другого о себе сказать не могу.

- Я слышал о трех Кольцовых: научном сотруднике, писателе, террористе. Кто же передо мной?

Поль вспомнил навязчивую идею о своей асоциальности и решил, что профессору следует говорить правду.

- Никто, дорогой профессор. Просто никто, естественно, в социальном смысле - никто. Человек без определенных занятий. Спешу вас успокоить, с некоторых пор меня мало интересуют социальные проблемы. Я стараюсь не быть писателем или ученым в общеупотребительном смысле. И это мне удается.

- Разве так бывает?

- Конечно, мировоззрение и идеология разные вещи.

- Что ж, поговорим о мировоззрении. Подожди, я приготовлю кофе. А может быть джина?

- Нет, спасибо. Лучше кофе.

- Хорошо.

Поль с удовольствием устроился в своем любимом кресле у окна. Давным-давно, когда он бывал у профессора едва ли не чаще, чем на кафедре, (ну, когда он думал, что ничего интереснее тесных двойных на свете не бывает) в этом кресле прошли его лучшие деньки. С тех пор здесь мало что изменилось, лишь выросла коллекция шариковых ручек. Профессор неохотно расставался со своими привычками. Профессора - они такие! Кстати, нет ничего проще, чем написать рассказик о профессоре.

Например, такой.

Жил на свете профессор с мировым именем. Идеи, которые он периодически выдвигал, были столь заумны, что обалдевшие слушатели начинали понимать их лет через пять, не раньше.

Администрация, впрочем, не любила его. Если идеи его становились понятными через пять лет, когда же, спрашивается, их можно внедрить?

Экономика должна базироваться на законах экономики. А наука должна быть самоокупаемой. Кому, подумайте сами, нужен ученый, чьи идеи можно понять только через пять лет?

Сначала у профессора отняли настольную лампу, а затем и из люстры вывернули лампочку - вроде бы пустяк, а все-таки экономия.

На общем собрании коллектива поставили вопрос о его профессиональной пригодности. Если его идеи становятся понятными через пять лет, а деньги на пропитание он требует два раза в месяц, откуда их брать? Отнимать у работящих? Они, значит, будут работать, а он - болтать об идеях, которые и понять-то можно только через пять лет! Не воспитываем ли мы тем самым иждивенчество?

А если он скажет что-то такое, что и через пять лет никто не поймет? Доверять? Но так можно дойти до абсурда. Предположим, ждем пять лет, а потом оказывается, что профессор был не прав. Или еще более вероятный случай - проходит четыре года м десять месяцев, а он заявляет, что то-то и то-то было неверным, а надо было заниматься тем-то и тем-то. Про второе, естественно, мы поймем через пять лет, а про первое сразу становится понятным - неправильно. Вернет ли профессор зарплату за четыре года десять месяцев назад? Ну и так далее...

Конец у рассказа оптимистичный - профессор бросил свою завирательную науку и занялся общественно-полезным трудом - складывает коробочки для обуви. И счастлив, потому что теперь каждый может сразу увидеть результаты его труда...

А что, забавно получилось.

Профессор, наконец, справился с сервировкой стола и пригласил Поля. По стенке рядом с ним прыгал красноватый солнечный зайчик. От чашки, что ли?

- Я слушаю тебя, Поль.

- Я бы хотел узнать ваше мнение по довольно неожиданному вопросу. Видите ли, я решил написать популярную брошюрку о великих околонаучных заблуждениях. Для школьников. Ну, машина времени, вечный двигатель, нуль-т, что там еще?

- Мультипликатор...

- Во, вот... Может быть вы подскажите, к кому я могу обратиться за материалом, в библиотеку с таким не придешь.

Совершенно неожиданно профессор заплакал.

- Вот я и дождался. Ты пришел, мой мальчик. Это так мучительно ждать, придет ли кто-нибудь ко мне. И не знать - кто. Пришел ты. И я рад тебе. Честно говоря, я не думал, что ты сможешь. Я ждал Федора или Ника. Но пришел ты. Обычный, земной... Я рад тебе. Это справедливей, чем... Теперь я умру спокойно, видит бог...

- Ну что вы, профессор.

- Как хорошо, что пришел именно ты. Я ведь скоро умру, а ты не грусти - так должно быть. И не бросай из-за моей смерти дела. Понял? Не бойся их. Ничего они тебе не смогут сделать. Ничего.

- Что сделать?

- Не такие уж это заблуждения, мой мальчик. Нуль-т, например. Красноватый солнечный зайчик вдруг прыгнул профессору на лоб. Тихонько звякнуло стекло, и зайчик расплылся кровавым пятном. Тело профессора грузно сползло на пол.

Лазерный прицел! Вот что это было!

Поль мешком свалился на пол и на четвереньках подлез под стол. Красное пятнышко исчезло. Нельзя было терять ни минуты.

Поль вскочил, бросил чашку с недопитым кофе в сумку, чтобы не оставлять отпечатков, и выскочил из квартиры.

Законы конспирации требовали четких и решительных действий, но заставить себя подчиняться инструкции было столь же трудно, как и бессмысленно. Конечно, они прекрасно знали, кто был с профессором в комнате в момент выстрела.

Но инстинкт победил. Как учили, Поль смешался с толпой на базарной площади, чтобы сбить со следа возможных преследователей, и устроил беготню по городу с бесконечными пересадками.

Трамвай, автобус, метро, снова автобус.

Ну и так далее.

К дому он подошел уже затемно... И нисколько не удивился, что его ждали. Щелкнули наручники, и Поля втолкнули в машину.

Особого волнения Поль не испытывал. Ночь на нарах он использовал по прямому назначению - как следует выспался. Опыт, пусть и небольшой, подсказывал ему, что надо воспользоваться моментом, ведь было неизвестно, когда ему удастся поспать в следующий раз. В чем его хотят обвинить было неясно, но главное он понял - амнистия для него закончилась.

Утром Поля повели на допрос.

Следователь оказался знакомый. Тот самый, что пытался пришить Полю дело об убийстве министра культуры.

- Здравствуйте, Кольцов. Садитесь. Вижу, что узнали меня. И это хорошо. Нам легче будет найти общий язык. вы не будете видеть во мне лишь противника, а я не буду считать вас сознательным террористом со стажем, как считал бы любой наш работник, ознакомившийся с делом.

Поль угрюмо молчал. Начало разговора ему не понравилось, было похоже, что сейчас ему припомнят все.

- А я вспоминал о вас, - продолжал следователь. - Вы ведь, Кольцов, интересный человек. Ваше мышление нестандартно. Хорошо это и плохо? Я бы сказал - не рекомендовано. Во времена Запрета, во всяком случае, это было плохо. А сейчас - представляет интерес разве что для любителей, к которым я себя отношу. Нет, в самом деле, я бы с удовольствием встретился с вами не по долгу службы, так сказать, а в раскованной непринужденной обстановке. А что, думаю, это не так неправдоподобно, как может показаться на первый взгляд. Сейчас я вам задам ряд вопросов, и если ваши ответы можно будет признать удовлетворительными, отпущу. Вот тогда и можно будет пригласить вас к себе в особняк. Вы ведь не против философской беседы за чашечкой чая?

Поль решил промолчать.

- Я обожаю философские беседы, - продолжал следователь. - Кстати, вы знаете, что философия не является наукой, как кое-кто порой думает. Философия - это научное мировоззрение. Как вы относитесь к столь удивительному факту?

Поль промолчал, и следователь неожиданно заорал:

- Извольте отвечать!!!

- Что я должен отвечать? Я в участке, а не на философском диспуте.

- Отвечать!

- Хорошо. Если вас так это интересует. Я никак к этому не отношусь.

- Так и занесем в протокол, - снова спокойным голосом сказал следователь. - Вы стали резким. Не смущайтесь, в вашем положении это понятно.

- В каком положении? В чем меня обвиняют?

- А в чем вас можно обвинить? - как бы удивился следователь. - Разве вы в чем-либо виноваты?

- Вам виднее. Вы же меня арестовали.

- Клевета. Никто вас не арестовывал. Вас задержали. Будем считать, что я соскучился и захотел удостовериться, что у вас все в порядке.

- Чушь какая! - не выдержал Поль.

- Опять ошибка, Кольцов. Совсем не чушь. Ваша судьба на моей совести. Мы-то с вами знаем, что без моего невольного вмешательства, вы бы никогда не попали в подполье. Это наша с вами общая тайна. И со своей стороны я заверяю вас, что никогда никому не разболтаю ее. Да, да, писали бы сейчас романчики и ни о чем таком и не думали.

Раньше, до подполья, Поль не выдержал бы, конечно, и вступил в пустую, бесперспективную перепалку. Но сейчас он действительно стал другим и на подначки его взять было трудно.

- Так что переживал я, - продолжал следователь с улыбочкой, решив, видимо, что Полю нечего возразить. - Вы ведь дисциплине не обучены. Вот и хлопнули бы вас ваши соратнички, как муху. И не посмотрели бы, что вы наша литературная надежда. Политика дело жесткое и часто страдает существенным изъяном - тактические соображения, к сожалению, нередко перевешивают стратегические... Смотрите, как забавно получается. вас, как писателя, это должно заинтересовать - меня, хулителя свободы, духовное достояние нашего общества, каковым вы, конечно, являетесь, сколько бы ни выпендривались, волнует больше, чем "солдат науки"... Парадокс.

- Надуманный, гражданин следователь, - вставил Поль. - Не берите в голову. культура часто ставит неспециалистов в тупик.

- Ага... Вы действительно были бы хороши в философском диспуте, как я и предполагал. Обязательно схвачусь с вами, и пусть победит сильнейший. Но сейчас я с вами соглашусь - это действительно парадокс не для меня, а для вас. Вот и подумайте над ним серьезненько. Дома, естественно, дома. Ваши ответы меня удовлетворили, я вас отпускаю. Вот только занесем в протокольчик, что вы находились в квартире профессора Серебрякова, когда произошел этот печальный инцидент.

Привлекают вас будущие покойники. Уж, не экстрасенс ли вы случайно? Биополе? Научили бы... А еще лучше - поступайте к нам на службу. А? Не хотите.. Зря. Спецодежда. Премии. Загородная база.. Я не тороплю вас, подумайте, обсудите с женой. кстати, женитьба такой важный шаг, зря вы так необдуманно, впрочем, дело молодое...

Следователь тяжело приподнялся и, уставившись на Поля невыразительными водянистыми глазами, протянул ему бумажку - пропуск.

- Вы свободны, Кольцов. Постарайтесь больше не попадать к нам. Да.. Вот что еще.. Хочу дать вам совет. Из тех, что дешево стоят, но дорого ценятся - держитесь подальше от фантастики. Не надо это никому. Игры в фантастику сейчас крайне вредно отражаются на здоровье пренебрегающих советами. Крайне вредно. Даже я уже не смогу вам помочь. Пишите о незадачливых влюбленных - по-моему, сейчас подобная литература пользуется устойчивым спросом.

Только очутившись дома, в своем кресле, Поль почувствовал как устал. Ему хотелось одного - закрыть глаза и ни о чем больше не думать. Однако, увидев перед собой злое лицо Надежды, он понял, что отдыхать, пожалуй, рановато. высший гнев, обуревавший ее - никудышняя защита от умело поставленных вопросов. Стоило воспользоваться этим и узнать, например, имеет ли подполье какое-нибудь отношение к убийству Серебрякова. Невооруженным глазом было видно, что совсем маленькая толика рассчитанного хамства заставит Надежду окончательно потерять контроль над собой, и тогда вместе с черной руганью она выплеснет и нужные ему фактики.

- Пожрать бы чего, а, Надя?

- Ну и где ты был? - спросила она.

- А что такое?

- Где ты был?

- А где я был?

- Отвечай по-человечески!

- Можно и по-человечески... Но зачем тебе надо знать, где я был? Уж не ревнуешь ли?

- Нет. Я не ревную. Я хочу знать, где ты был.

- Мероприятие Ц возложило на меня чрезвычайно важную задачу, для решения которой требуется время, в том числе и ночное, - скучным голосом сказал Поль. - Что здесь непонятного? Забыла, что такое дисциплина? Откуда я знаю, могу я отчитываться перед тобой или нет? Предъяви документ, и я тотчас все тебе расскажу.

- Не юродствуй! В 16.30 ты вышел из под контроля. Ребята потеряли тебя. Понял? Не нравится, что твои поступки контролируются? Скрываешь что-то? Начал двойную игру?

Вот так-то лучше, с удовлетворением отметил Поль. Сейчас пойдут фактики...

- Чушь. Зачем мне уходить от своих? Чушь! - упорствовал он, а затем шепотом добавил: - Хорошо, я скажу, но только никому, поняла... Я уходил от властей. Ты же, наверное, знаешь, я пошел к Серебрякову. А его убили. При мне. Понимаешь?

- Зачем ты пошел к нему? Зачем? Опять эта фантастика! Тебе она еще выйдет боком!

- Точно.. Поэтому я и уходил.

- Ушел?

- Нет.

- Как нет? Ты был в участке?

- Меня же не спрашивали - хочу я или нет. Взяли, руки заломили и поволокли. На допрос!

- Тебя допрашивали? Как же тебя выпустили?

- Наденька, дай пожрать, умираю!

- Мерзавец!

- Да не расстраивайся. Следователь мне попался знакомый. Записал в протокол, что я находился в момент выстрела в комнате убитого и отпустил.

- Ты же просто идиот! Тебя же провели как ребенка!

- Почему ты так решила?

- Какой же ты дурак! Неужели не понимаешь, если в Центре еще раз услышат от тебя хоть слово о фантастике - считай, что я вдова! Я тебя предупредила!

Вот теперь можно и отдохнуть, с удовлетворением понял Поль. Правда, обед придется готовить самому.

Имею ли я право на скорбь? Профессор погиб как солдат. Лучший памятник для него - моя борьба. А когда придет пора умирать мне, надеюсь, что на смену придет следующий. Вот и все. И ни к чему здесь слова о служении человечеству или благородной идее, или всеобщей благодати. Нет здесь никакого служения и быть не может. Сомневаюсь, что человечество можно заинтересовать борьбой с Процессом.

Ладно, ближе к делу.

Со слов Надежды получается, что подполье непричастно к убийству Серебрякова. А интерес ко мне проявляют только из-за ареста. Боятся, что я их заложу? Вот уж поистине - мания величия!

Удивительным же во всей этой истории представляется то, что в последнее время я что-то часто стал слышать о моем пристрастии к фантастике. И власти, и подполье проявляют в этом какую-то странную солидарность - они ненавидят фантастику - это бросается в глаза. И все это настолько бессмысленно, что в голову приходит странная мысль - не проявление ли это Процесса? Странное проявление, надо сказать. Но очень наглядное. Вот ведь как красиво получается - с одной стороны власти и подполье, с другой Ленка и профессор.

Профессор, скорее всего, чувствовал Процесс и боролся с ним, но Лена... Она ведь не против... Она за то, чтобы я писал фантастику и печатал ее. Смешно, но этого оказывается достаточно, чтобы и она оказалась врагом Процесса. Нет, здесь что-то не так...

Кстати, а причем здесь фантастика? Похоже, что это очень важный момент. Находятся умники, для которых фантастика - литературный прием, ставящий человека в экстремальную ситуацию. Чушь. Экстремальные ситуации нужны фантастике не больше, чем традиционной литературе, как вспомогательное средство для поддержания интереса читателя. Разница, и существенная, в другом. если в основном потоке художественной литературы отражение действительности основано на общепринятых философских концепциях, то фантастика использует новые или нетрадиционные...

В свое время Серебряков потряс меня своим ответом на довольно невинный вопрос - есть ли биополе или нет? "Если вы материалист, - ответил профессор, - то биополе есть, если идеалист - нет, потому что вы прекрасно опишете любые нетрадиционные явления и без помощи понятия поля. Все дело в философской концепции, которой вы придерживаетесь".

В этом смысле фантастика явно имеет преимущество перед традиционной литературой, поскольку просто невозможна без философского осмысления действительности.

Что ж, это уже кое что. При таком подходе проясняется и вопрос с ненавистью к фантастике - мне, оказывается, настоятельно рекомендуют оставаться в прежних представлениях. Получается, что понять Процесс можно только применяя новый подход, новую философскую концепцию. И не потому, что мне так хочется, скорее всего мы уже давно попали в фантастическую ситуацию, остается только сообразить, в чем она заключается...

Дело!

Следующие три дня Поль писал фантастический рассказ. Надежда уговаривала его бросить это опасное дело, ругалась, выходила из себя от негодования, но помешать работе была не в состоянии.

Сюжет, кстати, был прост. Из тех, где герой и не думает попадать ни в какие экстремальные ситуации.

Об этом чудике мало кто знал. Общественное признание его не интересовало. Впрочем, когда-то в молодости, он написал тоненькую книжку "Покайтесь, мерзавцы, пока не поздно!", в которой пытался обосновать собственную идею спасения человечества, основанную на добровольном отказе от природного права на свободу выбора. Довольно сомнительная, надо сказать, идея.

Книжка имела кратковременный успех среди интеллектуалов, хотя идеи автора и можно было принять за одно из направлений евгеники. Не биологической, впрочем, а духовной. Все беды современного общества проистекали, по его мнению, из-за недисциплинированности духовных потребностей. "Человек, - писал чудик, - не может впредь оправдывать свои духовные искания пресловутым - а мне так хочется. Духовная эволюция перестала быть игрой в желания и амбиции отдельных индивидуумов. Она окончательно оформилась в целенаправленный процесс, требующий для успешного развития изрядной доли фанатизма и самоотречения от своих функционеров. Так что каждый, для кого эволюция не пустой звук, обязан впредь четко выполнять ее программу, а не кокетничать со своими потребностями и желаниями".

Главный козырь в предполагаемой борьбе с индивидуализмом наш чудик видел в индустриализации духовного развития. Алгоритм предлагался простой - выбирается инициативная группа, которая решает, что для эволюции полезно, а что, наоборот, вредно, она и выдает задания всем функционерам духовного развития - ты должен картинку нарисовать, а ты - стих сочинить. И так далее.

Желающих приобщиться к индустриализации духовной эволюции, впрочем, не нашлось. Нет, сначала кое-какие группки образовались, но вскоре распались. Заленились.

Чудик наш обиделся, что идею, выстраданную им, не поддержали, и отошел в тень. В конце концов его никогда и ничто всерьез не интересовало кроме служения эволюции.

Время залечило душевную рану. И показалось чудику, что пробил его час. Решил он вступиться за простого человека, усмотрев в развитии автоматизации, компьютеризации и робототехники угрозу человеческой нравственности. Его аж передергивало, когда он узнавал, что вместо уважаемого всеми, заслуженного, достигшего мастерства в своем деле сверлильщика устанавливают робота. Или вместо глубокоуважаемого, опытного начальника используют персональный компьютер.

"Новый луддит" - так он называл себя - принялся крушить и уничтожать все подряд и роботов, и компьютеры ради прекрасной идеи дать возможность человеку жить в труде и заботах...

Однажды, правда, после успешной акции, он неожиданно сообразил, что с трудом может понять, как смысл жизни может состоять в производстве болтов, гаек или холодильника бытового. Или необходимости покрикивать на подчиненного... Мелковато получалось. И потерял он веру, что человек живет ради производительного труда. Вот тогда-то ему впервые в жизни стало стыдно.

- Надя, - крикнул Поль, удовлетворенный текстом. - Поесть бы чего-нибудь. Что там у нас на обед?

- Готовь себе сам, если хочешь, я ухожу!

Поль сварил себе кастрюльку рыбного супчика и приготовился к обеду. Но поесть не удалось.

Скрипнула входная дверь, и в комнату ввалился Фердинанд и два мальчика из его личной охраны. Вот, оказывается, куда побежала Надежда жаловаться.

Фердинанд был серьезен и мрачен.

Уж не мое ли персональное дело они пришли сюда разбирать? - сообразил Поль. Что ж, посмотрим, чем они, собственно, не довольны. Пусть-ка объяснят. А если учесть, что ирония, как известно, не сильное место Фердинанда, можно будет и развлечься.

- Вы, наверное, удивились нашему визиту? - спросил Фердинанд, рассчитывая взять в свои руки инициативу.

- Нет. Я ждал вас и хочу задать вам несколько вопросов.

- Вопросы будем задавать мы...

- Почему?

- Потому что..

- Но это оскорбительно. Я выполняю специальное задание мероприятия Ц, подвергаю свою жизнь опасности и вот - благодарность. Ворвались, подвергаете меня оскорблениям. Может быть, обыщите? Нет, скажите прямо, будете обыскивать?

- Подождите, Кольцов. Никто вас не оскорбляет, мы хотим задать вам несколько вопросов. Это, кстати, входит в нашу компетенцию.

- А-а.. Раз так, конечно.. Задавайте.. Я отвечу. Прошу вас, начинайте.

- Мы не нуждаемся в вашем разрешении. Вы, Кольцов, наверное, не понимаете всей сложности своего положения.

- Что же это у меня за положение такое? Вы о положении, следователь о положении... Почему честное выполнение обязанностей, возложенных на меня руководством, должно порождать какое-то особое положение?

- Все дело - как вы их выполняете! Мы пришли проверить это.

- Что ж.. Если без оскорблений нельзя обойтись.. Спрашивайте..

- Зачем вы ходили к профессору Серебрякову?

- А как мне начинать контрпропаганду? - изобразив благородный гнев, воскликнул Поль. - Должен же я узнать настроение наиболее авторитетных ученых?

- Почему же тогда вы говорили с ним о машине времени и нуль-т?

- А о чем мне с ним надо было говорить? О тракторах и сеялках? Должен был я начать разговор!

- Но почему о машине времени и нуль-т?

- Да мы с ним всегда говорили о машине времени...

- Вот как.

- Конечно. Тесные двойные и машина времени - любимые наши темы для разговора.

- Неубедительно, Кольцов.

- Я понял - это судилище!

- Не паясничайте... Что вам сообщил Серебряков?

- Я так понял, что вы подслушивали? Значит, сами знаете. Зачем же спрашивать?

- Верно. Знаем. Так что скрывать бесполезно!

- А я не скрываю. Я готов содействовать.

- Что вам сообщил Серебряков?

- А разве вы сами не знаете?

- Сойер, - вскинулся Фердинанд. - Дай-ка ему по ушам.

- Зачем по ушам? Не надо. Я больше не буду, - заверил Поль, когда увидел, что здоровяк Сойер медленно продвигается к нему. - Зачем эти страсти? Серебряков сказал мне, что поможет найти материал для книжки о великих заблуждениях. Так ведь? А?

- Так, так, - пробурчал Сойер. - Он сознался, мастер. Его интересуют фантастические идеи.

Фердинанд взял со стола чашку с недопитым кофе и швырнул ее в стенку, получилось красиво.

- Есть такие вещи, которые делать нельзя, Кольцов, - задумчиво сказал он. - Особенно, если об этом заранее предупреждают.

Опять фантастика, отметил Поль. Похоже, что я был прав.

- Там, где вы появляетесь гибнут люди.

- Вот видите, какие опасные задания я выполняю!

- Пора положить этому конец, вы меня понимаете, Кольцов?

А что здесь понимать, подумал Поль. Сейчас будут бить. Надо потерпеть.

Охранники попытались вывернуть Полю руки, но он ожидал чего-то подобного и от души врезал Сойеру в челюсть, тотчас отскочив к двери. Большой драки, впрочем, не получилось. Кто-то набросил Полю на шею веревку и как следует затянул ее

- Сейчас ты ответишь за все, гад, - с удовлетворением сказал Сойер, потирая разбитую скулу. - Можно приступать, мастер?

Фердинанд достал пачку каких-то таблеток и стал растворять их в стакане с водой.

Вот и все, подумал Поль. Дадут сейчас выпить и конец. Почему это Серебряков решил, что они ничего не смогут мне сделать?

- Ну, давай, давай, пей, - ласково нашептывал Сойер. - Пей, дорогой, пей.

Но в этот драматический момент в комнате появился еще один человек, который стал профессионально и безжалостно избивать "солдат науки". Смотреть на это побоище было неприятно.

Не прошло и минуты, как все было кончено. "Солдаты науки" позорно бежали.

- Ну что, жив? - спросил Федор. А это был он. - Не бойся, они больше не вернутся.

Полю, конечно, повезло. Практически ему даже не попало как следует. Отделался испугом.

Поль засмеялся. Он столько думал о том, как встретится с Федором, что будет говорить ему, но сейчас растерялся. Как он мог предполагать раньше, что Федор спасет ему жизнь.

- Сейчас чайку... - сказал он, отправляясь на кухню. - А то, знаешь, кофе уже из ушей выливается.

Дурацкое положение, думал Поль, заваривая чай. Надо что-то говорить, а что - непонятно.

В конце концов он все-таки решил приготовить кофе. После такого нервного потрясения нужна была встряска.

- Может, кофе выпьешь? - крикнул он.

- Давай кофе, - откликнулся Федор.

Кофе действительно помог.

- Послушай, Поль, - начал Федор. - Я понимаю, ты считаешь меня подлецом. Ты ошибаешься, это не так. Тебе только кажется, что я поступил с тобой подло. Думаю, что смогу тебя разубедить. А для этого, ты должен выслушать меня.

- Я слушаю тебя.

- Считаешь ли ты меня подлецом?

- Честно говоря, не знаю. Если бы это я заложил тебя, то считал бы, что поступил подло. Если ты считаешь по-другому, это твое право, спорить с тобой не буду.

- Нет, ты ответь, считаешь ли ты меня подлецом?

- Да не знаю я. Подлые поступки часто совершают отнюдь не подлецы. А в нашем случае, наверняка, большую роль сыграли твои служебные обязанности. Поэтому твой конкретный подлый поступок не дает мне право считать тебя подлецом. Так понятно?

- Понятно. Хотя и не имеет для наших отношений такого важного значения, как ты, наверное, думаешь. Мы с тобой повязаны гораздо сильнее, чем это хотелось бы и мне, и тебе...

- Объясни.

- Я не могу. Не имею права.

- Зачем же ты тогда начинаешь такой разговор?

- Есть вещи, о которых говорить нельзя, а есть вещи, о которых говорить можно.

- Короче.

- Мы - союзники, Поль. Да, да.. союзники.

- Закладываем, что ли, вместе?

- Да перестань..

Поль приказал себе больше не перебивать Федора.

А вдруг мы и в самом деле сможем стать союзниками. И враг моего врага станет моим... союзником? Трудновато поверить, что я один чувствую Процесс, и один хочу понять его, и один собираюсь стать порядочным человеком. Конечно, таких людей тысячи, десятки тысяч. Многие из них мне не нравятся, но они делают свой шажок к пониманию Процесса - с чего это я решил, что мой лучше?

- Послушай, Поль, я не собираюсь предлагать тебе дружбу, хотя это было бы только естественно. Но считать, что мы враги - смешно. И глупо. Но ладно. Я о другом - мы занялись небезопасным делом, в котором рассчитывать достичь успеха в одиночку немыслимо. Мы должны использовать друг друга. Понял - использовать! Как бы это понятнее... Обмениваться информацией мы не можем. Нельзя. Это не только бессмысленно, но и вредно. Но мы можем задавать друг другу вопросы и получать правдивые ответы. Понимаешь?

- Не понимаю. Но давай попробуем. Вот тебе вопросик - чего ты добивался, отдавая меня властям, неужели всерьез считал, что я террорист?

- Я по глупости стал сотрудником этого вонючего Учреждения. Мне казалось, что это оградит меня от всей этой мерзости. Это была ошибка. Оказалось, что защиты не может быть в принципе.

- Ну а я-то, я-то чем тебе помешал?

- Да брось ты, Поль. Мои служебные обязанности требовали от меня решительности. Я ошибся. Вот и все.

- Но все-таки...

- Что ты тут дурака ломаешь! Прекрасно же знаешь, что ты самый лакомый кусочек во Вселенной. Ты ведь идеальный сборщик фактов, нет человека, который делал бы это лучше тебя. И работать с тобой одно удовольствие. Следить надо было лишь за тем, чтобы ты сам не занимался умозаключениями. Сейчас, к сожалению, это уже невозможно - ты стал равноправным. А то, что ты попал к властям, боже мой, так тебе же ничего не угрожало. Сколько ты там пробыл - день? Надо было думать. А сейчас, небось, и Подполье вокруг тебя крутит, и власти - всем ты понадобился! Умеешь, умеешь производить впечатление на организации. Умница!

- Значит, меня использовали, как сборщика фактов?

- Да.

- И ты?

- А что я глупее других?

- Ну и как, удачно?

- Еще бы! Как, кстати, ты называешь все это дерьмо вокруг нас?

- Процесс.

- Процесс.. Что ж, здорово... Писатель, он писатель и есть. Молодец. Мастер слова... Так вот, о Процессе я узнал из твоих книг.

- Я горжусь. Но все-таки...

- Не утруждайся. На прямо поставленный вопрос ответить нельзя. Если не прочувствуешь - то не поверишь, а если прочувствуешь - зачем тебе ответ. Но, по-моему, все это ты знаешь и без меня.

- Мне непонятно, как же я распространяю информацию?

- Я уже сказал. Твои книги. То, что ты называешь фантастикой. Твои ассоциации очень точны и позволяют прочувствовать то, что не поддается причинно-следственному анализу.

- Спасибо. Но почему же все требуют, чтобы я никогда больше не писал фантастику. Не понимаю.

Федор от души засмеялся.

- И я требую - не пиши фантастику! Рассказывай мне свои сюжетики и больше никому ни слова! Информация - давно уже стратегическое сырье. А твои попытки сделать ее общедоступной, естественно, пресекались и впредь будут пресекаться. Кто владеет информацией, владеет миром. Надеюсь, это тебе понятно. Конечно, все тебе говорят - не пиши, а приходи к нам и говори.. Так?

- Хорошо. Но вот, если бы ты сейчас не пришел, ребятки отравили бы меня и все... И никакая любовь к информации меня бы не спасла.

Федор помрачнел. Видимо, он немного преувеличивал свое проникновение в Процесс. И сейчас, когда этот очевидный факт не укладывался в его модель, он разозлился

- Да, это непонятно. Да, могли убить.. Но.. не убили же!

- Кстати, а какого черта ты приперся?

- Мне позвонила девчонка твоя, сказала, что ты ждешь меня ровно в 16. 26.

- Какая девчонка?

- Ну, Лена..

- А как ты в квартиру попал?

- А что? Ключ-то у тебя по-прежнему в щели за почтовым ящиком.

- Все сходится.

- А ты думал - чудо? Ладно, я ухожу, ты посиди здесь, подумай. И личная просьба - не пиши пока фантастику. Давай лучше задавать друг другу вопросы. Я со своей стороны от тебя ничего скрывать не собираюсь.

И он ушел.

Поль попытался проникнуться гордостью, ведь было же что-то почетное в том, что он обладает этой удивительной чувствительностью к Процессу. Но у него ничего не получилось - может ли испытывать радость амперметр от того, что лучше всех измеряет силу тока? Да и причина его необычной способности вряд ли может служить источником гордости - та самая асоциальность, признаваться в которой до сих пор считается позорным. А вот надо же! Сгодилась!

А ведь сравнение с амперметром, пожалуй, никакая и не аллегория, неожиданно сообразил Поль. - Очень уж похожа на правду. Меня же использовали. Как прибор. И Федор это подтвердил. Но если идти дальше в этом сравнении - кто-то же меня сделал? Ну, не сделал - подготовил к работе, откалибровал, отладил, натравил на Процесс...

Кто?

Наверное, тот, для кого Процесс неприемлем. Тот, кто целенаправленно добивается, чтобы я писал фантастику и печатал ее. Я знаю только одного такого человека - Ленку.

Почему я вообще занялся сочинительством? Только из-за Лены. Мне очень хотелось понравиться ей, а для этого надо было работать и ухитриться удивить ее хоть каким-нибудь умением. Мне до дрожи нравилось, когда она называла меня молодым дарованием, я млел и из последних сил строил из себя это самое молодое дарование.

А потом она ушла от меня. И оказалось, что за душой у меня осталось лишь одно - литература. Работа, наука... они уже не грели. Было так приятно погружаться в придуманный мной самим мир, неторопливо подбирая слова, поддерживающие последний мостик, соединяющий меня с нею. Я писал для нее. И она вернулась.

Потом Запрет, тут уж литература стала для меня источником дохода, я стал модным писакой, а Лена опять ушла.

После Амнистии я завязал. И загорелся только после встречи с ней в Распределительном пункте. Меня как будто включили, и я опять стал машиной, поставляющей сюжеты.

И Процесс - это ведь не я придумал или там почувствовал - это Лена спросила: "Вас обманули?"

И моя любимая идейка о нравственности - это же Ленкины слова. А теперь она спасла мне жизнь.

Она как будто пасет меня. Идиотское положение - все плохое во мне от Процесса, все хорошее - от Лены.

С Процессом, кажется, разобраться удалось. Теперь осталось выяснить, кто же такая Лена?

Поль быстро собрался и отправился в гости.

Как же с ней говорить, думал он, подходя к знакомому подъезду. Смогу ли я когда-нибудь понять - кто она? Инопланетянка? Самому смешно. Ну... а вдруг... Удивительное положение. Я, вроде бы, подготовился к тому, что давно нахожусь в фантастической ситуации, но не до такой же степени, черт побери! Я не могу себя заставить себя верить в столь невероятные вещи! Весь опыт моей жизни, мое воспитание, мое мировоззрение - не дают моему сознанию смириться, что очевидное может быть столь чудовищно фантастическим. Но до чего же интересно!

Поль поднялся на пятый этаж и позвонил.

- Здравствуй, Лена, - сказал он, когда дверь открылась.

- Привет, Поль. Проходи.

Получится довольно глупо, подумал Поль, если я сейчас возьму и спрошу - не инопланетянка ли ты, Лена?

- У тебя что-то случилось? Ты так нервничаешь.

- Да нет, все в порядке. Можно я сегодня сам заварю кофе?

- У нас праздник?

- Не знаю. Хочу рассказать тебе один занятный сюжет.

- Придется послушать.

- В одном удивительном государстве социальная история подошла к концу. Промышленность, сельское хозяйство, то, что принято называть наукой, да и само государство стали с некоторых пор никому не нужны. И произошло это не из-за безудержного роста производительности труда или социальной активности масс. Просто какая-то сволочь придумала мультипликатор. Люди, как известно, делятся на две части: тех, кто хочет хорошо жить, и тех, кто хочет хорошо жить при условии, что кто-то будет жить хуже. По несчастью, изобретатель оказался из второй части человечества. И ему в голову пришла достаточно подлая мысль, о том, что хорошо бы оставить мультипликатор у себя и добиться с его помощью власти, не какой-нибудь там, основанной на демократии или диктатуре, а настоящей, без досадных ограничений. А люди, что ж, пусть работают, борются за свое место в системе общественного распределения согласно результатам своего труда. Ему даже на минуту показалось, что это чертовски порядочно сохранить государство и социальную структуру общества, покончить, наконец, с уравниловкой и организовать по-настоящему справедливое распределение. Ведь люди легкомысленны и, конечно, не готовы отвечать за свою судьбу. Для начала их надо научить жить в демократическом обществе и пользоваться социальными свободами, а потом мечтать о чем-то большем, например, о бесклассовом обществе...

Люди ведь без работы портятся. Без ответственных руководителей они не смогут... Начнется анархия, и человечество вымрет! Получается, что он даже вроде спаситель...

Но стыд, а надо сказать, до конца от этого порока изобретатель мультипликатора так и не избавился, подсказал ему, что более изощренного издевательства над людьми, более изощренной тирании, чем та, что он пытался организовать - свет не видел. Ведь раньше ограничение потребления было связано с тем, что чего-то не хватало, то теперь - ограничивали только для того, чтобы ограничить.

Ну и пусть, решил он. Пусть так, я готов испить чашу ненависти. Но так надо, спасая государство, я спасаю всех их и каждого в отдельности!

С властями изобретатель покончил быстро. Когда те узнали, что вопросы снабжения населения продуктами и другими предметами первой необходимости решены раз и навсегда, их радость была неописуема. Подумаешь, вместо магазинов устроили Распределительные пункты - зато жалоб и недовольства больше не было. Чувство собственной значимости и своей непроходящей ценности, которое никогда не покидало их, безболезненно заслонило в их сознании тот факт, что теперь их существование стало никому не нужным.

Одно печалило изобретателя и представителей властей из тех, что поумней - не было гарантии, что кто-то другой не сделает аналогичное открытие, и монополия на мультипликатор не будет нарушена. Так родилась идея Запрета. Запретить научную работу и все. Благо, что ни экономика, ни промышленность, ни сельское хозяйство от этого пострадать не могли, поскольку их как таковых уже и не существовало - так одна игра осталась.

Жизнь, правда, внесла свои коррективы. Нездоровая социальная напряженность в отношениях с подпольем была явно лишней и портила картинку всеобщего благоденствия. Да и вообще людишки как-то стали сдавать и вырождаться. Алкоголизм, наркомания, проституция получили неожиданно широкое распространение. Можно было подумать, что люди каким-то шестым чувством ощутили всю бессмысленность своего нового существования.

Решено было амнистировать подполье, пусть опять на свободе занимаются наукой и искусством, пусть болтают о духовном развитии... Пять лет Запрета наверняка сделали свое дело, и современные кадры уже не способны были хоть что-то сделать. А за теми, кто все-таки мог, решили установить наблюдение и как только... ну, дальнейшее понятно.

И все бы у них получилось, как и задумывалось, если бы не одно досадное недоразумение. Работали в это время на Земле инопланетяне, решали свои заумные прогрессорские задачи, и им очень не понравилась монополия на мультипликатор. А может быть и не инопланетяне. Не знаю кто. Да и не важно это, главное, не понравилось им, как изобретатель решил распорядиться мультипликатором. Влияние этих инопланетян довольно скоро стали испытывать на себе маленькие люди из тех, кого не принято учитывать при социальных процессах. И что-то в их поведении изменилось довольно странным образом они стали активны, но не в обычном социальном смысле, а по-своему, асоциально - занялись своим делом, не обращая никакого внимания на изобретателя и его представления о социальной гармонии. В них как будто черт вселился, белое они стали называть белым, черное - черным, а тиранию - тиранией.

Разные это были люди, и занимались они разными делами. Их нравственные представления существенно отличались и каждый придерживался своего. Одно их объединяло - что бы они не делали - все шло во вред Процессу...

Ну как?

Лена засмеялась:

- Надо отметить, придумываешь ты хорошо.

- Стоит публиковать?

- А почему бы и нет...

Поль немного обиделся, он думал, что прекрасно разобрался в Процессе, и Лена должна каким-то образом проявить свою радость от того, что трудная работа с ним, натаскивание и подталкивание, наконец, успешно закончились, и он понял, что ему втолковывали. Но Лена никакой особой заинтересованности не проявила.

- Я ошибся и все не так?

- Не бывает, что все не так, не бывает, что все так. Понял?

- Тогда ответь мне прямо - кто ты?

- Ты считаешь, что я инопланетянка? - Лена просто зашлась от смеха. Ну ты даешь! Принять меня за инопланетянку! Это же какая смелость нужна. Молодец. Не каждый бы смог. Честное слово, молодец!

Уже дома Поль сообразил, что его возможности изучать Процесс практически исчерпаны. Наверное, надо было начинать практические дела собрать нужных людей, уйти в новое подполье, отбить мультипликатор, размножить его и обеспечить к нему доступ каждому. Так, наверное.

Но станут ли люди счастливее, если их лишить привычного образа жизни? Если отпадет необходимость в результатах их труда? В фантастике, кстати, такие ситуации рассматривались неоднократно, обычно для того, чтобы указать - это путь к застою и вырождению. Сомнительно. Но как решать эту задачу я не знаю. Узнать у Лены? Пусть она не инопланетянка, но.. к кому же мне еще обращаться?

Зазвонил телефон.

- Привет, Поль, - раздался в трубке голос Федора. - Они реализовали нуль-т! Я только что узнал это из надежного источника... Мы должны встретиться. Притон на букву "а" помнишь? Жду тебя в обычное время, счастливо..

Вот и все, подумал Поль. Вот и кончились мои раздумья - надо идти и начинать работать.

Но телефон зазвонил снова.

- Поль, это я Лена.

- Здравствуй.

- Прости, но я забыла тебе сказать, что если хочешь, ты можешь сейчас умереть. Это не больно и даже не неприятно.

- Но зачем?

- Откуда я знаю, может быть тебе это надо.

- Поживу еще.

- Хорошо. Счастливо.

Поль сварил себе кофе и стал ждать новых событий.