Брошен ввысь (Михаил Пухов) читать бесплатно онлайн полную версию книги

МЫ И ОНИ

Первое событие за время полета. Приближаюсь к небольшому астероиду. Астероид небольшой, событие крупное… Просто глыба, витающая в межзвездном пространстве. Я приближаюсь, внимательно ощупываю астероид радарами. Неизвестно откуда он возник на нашем пути. Прохожу мимо. Мертвый обломок материи – он уже позади, в прошлом.

Что такое для него время? И что оно такое для нас?.

Они спят в саркофагах, как египетские цари. Время для них стоит. Но и для меня оно течет не как для обычного человека. Я человек только внутренне, человек своей памятью, но тело и органы чувств у меня другие. Правда, я могу вспомнить и прошлые жизни, причем так ярко, что воспоминания не отличаются от реальности.

Человек живет во времени. Время состоит из событий. Если человека полностью отключить от внешней информации, время для него остановится. Я убежден в этом. Даже просто в пещере восприятие времени нарушается. Внутренний биоритм определяется каким-то фундаментальным космическим процессом и поступлением информации от него. Что это за процесс и какими органами воспринимается фундаментальная информация, никому не известно. Но он есть. Мне точно известно, что соответствующие органы имеет любой нормальный человек.

Еще мне известно, что теперь у меня нет таких органов. Что такое для меня время?

Есть внутренние процессы и есть процессы внешние. И те и другие я могу произвольно регулировать, они мне подчиняются. Я могу думать не только в высоком темпе – в любом. Мне подчинен этот информационный процесс.

Например, когда я осматривал астероид, я стремительно пролетел мимо него, не меняя скорости. Но сейчас мне представляется, что я притормозил, внимательно осмотрел астероид, потом опять разогнался, оставив его в прошлом. На деле я, увидав астероид, ускорил темп своего мышления, а потом, миновав его, снова замедлил темп. Результат для памяти от этого тот же, как если бы я действительно притормозил у встреченной глыбы.

Вот что такое мое мышление. Вот что такое мое время.

Еще я могу думать параллельно о разных вещах. Одновременно обдумывать мысли с конца и начала. Примерно так:

Если ТО кто-то ЧТО может ЖЕ назвать ТАКОЕ меня СЧАСТЬЕ? несчастным – Но на какой фундаментальный процесс может реагировать человеческий организм? На расширение Вселенной?

Вселенная расширяется во все стороны со скоростью света. Человеческое тело в этом процессе не участвует. Каждый миг человеческое тело занимает меньшую долю объема Вселенной, чем только что. Вселенная как бы выползает из человеческого тела. Может быть, в этом разгадка времени?

Одновременно с этими мыслями я, как раньше бывало с Витой, ощущаю тревожную пустоту в себе. Все во мне неподвижно. Нет движений людей, отделяющихся от меня.

Время идет незаметно. Впрочем, что такое для меня время? Проходят секунды, минуты, часы. Дни, месяцы, годы…

Время без событий. Одиночество. Пустота, заполненная лишь мыслями.

Раньше время было другим. Сейчас я могу отключиться от внешних датчиков и гонять по своим цепям одни и те же мысли, одни и те же воспоминания. Могу сотни раз переживать одно и то же.

Что такое для меня время?

У меня нет органов, реагирующих на общее расширение Вселенной. Если бы они даже были, я мог бы их отключить.

Секунды, минуты, часы уходят. Ничто не меняется. И вдруг мои локаторы опять нащупывают что-то далеко впереди.

Это стая кораблей-терраформистов, которую мы стремительно настигаем.

Впрочем, что такое стремительность?

Их отделяет от нас миллиард километров. Мы летим быстрее на 200 тысяч километров в секунду. Мы нагоним их через 5 тысяч секунд, примерно через полтора часа.

Я делаю примерно миллиард операций в секунду. Чтобы «проиграть» в памяти слово, мне нужно, допустим, сто элементарных операций. Значит, я смогу до момента встречи мысленно воспроизвести более 5x10^10 слов.

Пятьдесят миллиардов слов! Мышление обычного человека устроено так, что для мысленного произнесения, прослушивания или проговаривания слова ему необходимо время порядка секунды. Человек живет два-три миллиарда секунд. Человеческую жизнь можно полностью описать двумя миллиардами слов.

К тому моменту, когда мы догоним терраформистов, я смогу прожить (или пережить) десятки таких жизней. Например, фантомизировать реальность своими воспоминаниями. Нет ничего проще.

Например, я – это Вита. Мы сидим с Алеком в рубке управления. Мы одни. Мне страшно. Нас окружают звезды. Окружили со всех сторон. Завидуют. Шлют злые лучи. Хотят отобрать. Я его не отдам. Сейчас мы одни. Скоро проснутся все. Он всем понравится. Отберут у меня. Отнимут. Не хочу его отдавать. Не отдам.

Дверь открывается. Входит Адам. Он милый. Подходит. Здоровается.

– Какой он приятный, твой Алек, – говорит он…

Смеемся оба.

Сзади чьи-то шаги. В дверях появляется он, уже не похожий на восковую куклу, проходит к нашим креслам, обнимает и целует Биту, а потом отодвигает ее от себя и спрашивает:

– Вита, где ты достала такого импозантного кабальеро?..

Это два разных воспоминания. Они относятся к одному и тому же событию, я знаю это. Но они никак не совмещаются, не хотят совмещаться…

Мы стоим у окна рядом. За окном облака, поле, ветер. Чирикают воробьи. Все как настоящее. Спиной к нам на подоконнике умывается кошка. На воробьев не реагирует. Кошку не проведешь…

Ее не обманешь искусственным пейзажем. Но это только потому, что люди делают фантоматические пейзажи для себя, не для кошки. Кошка воспринимает все по-другому. В созданном нами пейзаже нет чего-то, существенного для кошки.

А когда я «занавешиваю» реальность своими воспоминаниями, я действительно переживаю все заново. Не только мысли – все чувства, зрительные и осязательные образы, запахи… У меня абсолютная память.

И еще я могу варьировать воспоминания. Смешивая в себе память о событиях, происходивших в разное время, я могу вызывать из небытия образы, которых никогда не чувствовал прежде…

Мое субъективное время мне подчиняется. Я могу целую вечность ждать, когда мы догоним корабли-терраформисты, но могу перепрыгнуть разделяющую нас полуторачасовую пропасть одним коротким прыжком. Известно, что чем медленнее тянутся дни, тем скорее они уносятся. Дли тянутся медленно, когда не поступает информация. Но когда она не поступает, ничто не откладывается в памяти. А когда в памяти нет воспоминаний о каком-то времени, оно субъективно не существует. Как ночи без сновидений…

Мне легче, чем людям. Их время задается Вселенной, свое я регулирую сам. Меня никто не заставляет производить миллиард операций в секунду. Я могу делать их миллион, тысячу, сто…

Вот что такое стремительность. Это просто замедление внутренних процессов. Миг – и я уже в стае земных кораблей.

Стая, в которой я оказался, – это настоящий коллективный мозг. Информационные сети кораблей сомкнуты. Именно поэтому они могут без человека, одни, лететь в темных глубинах Вселенной и вершить выдающиеся дела. Сверхмозг – это сверхмозг, из чего бы он ней был построен.

Когда корабли встречаются, чтобы потом вновь разойтись, их информационные сети объединяются. Их память становится общей. Так принято делать. Остающиеся должны знать все, что знал уходящий. Уходящий может погибнуть, но его память останется. Так издавна принято в мире машин.

Я могу, совмещая разные воспоминания, представлять себе диковинные картины. Могу вообразить, что не просто лечу вперед, лечу мимо них, лечу сквозь их строй – о лавина камней! – готовясь обменяться с ними содержанием информационных хранилищ. Я могу представить себе, что медленно плыву среди их неподвижных гладких корпусов, что они – это стая китов, а я плыву среди них в маске и акваланге и похлопываю дружелюбных зверей рукою по гладким бокам… Мы не просто идем на одной скорости – я могу подработать ластами и вернуться назад. Я действительно могу вернуться назад – правда, работая не ластами, а памятью.

Вот я прохожу очередной звездолет. Его гладкий бок тускло отсвечивает, отражая звездные точки… Точки звездные отражая, отсвечивает тускло бок гладкий его… Звездолет очередной прохожу я… Я прохожу очередной звездолет… Его… гладкий бок тускло отсвечивает, отражая звездные точки… Точки… звездные отражая…

Так сколько угодно, в любом порядке.

Моя скорость втрое выше, чем у них, абсолютная разница наших скоростей больше половины скорости света. Если бы я был полностью человеком, я бы сказал, что сейчас стремительно проношусь мимо них. Но их караван растянулся на миллионы километров, мне лететь среди них много секунд. Что такое для меня время?

Но я не убыстряю естественного хода событий. Сейчас я отдам кораблям (остающимся кораблям! – это я сейчас уходящий) содержимое своей памяти. Информация – единственная вещь, которую ты не теряешь, когда отдаешь. Правда, сюда же относится очень многое – улыбки, жесты, эмоции… Но в мире машин это в основном информация…

Это мой долг. Я подключаюсь к сети. Наши информсети смыкаются. Это расходится как волна, как электромагнитная волна, несущаяся со скоростью света.

Со скоростью черепахи…

Но что-то не дает мне потерять свое место в пространстве. Какой-то барьер мешает мне раствориться в памяти стаи, в десятках ячеек, разделенных миллионами километров. Я могу, конечно, представить себя стаей добрых китов, но в действительности я просто плыву среди них, подгребая ластами. Я знаю, о чем они думают, я вбираю в себя их знания, но не отождествляю себя с ними.

Мне что-то мешает.

Я знаю их цель – найти планеты, пригодные к переделке. Переделать эти планеты, сделать их подходящими для жизни… Срывать верхние слои планетной коры, разглаживать и вспахивать поверхность, синтезировать воду и воздух, сажать деревья и травы… Но я узнаю это на уровне банальной компьютерной телепатии. Это чужая цель. Это не моя память. Новое знание плохо усваивается, не становится частью собственного прошлого…

Идет перекачка информации. Довольно медленный процесс. Со скоростью света, больше пока никто не научился. И волны информации, как от работающего насоса, расходятся по океану Вселенной…

Счастье, что наша память создавалась по подобию человеческой. Человек, создавая ее, советовался с природой. Придумать другое он просто не мог. Как и человеческая, наша память состоит из оперативной и постоянной, из сознания и подсознания. Поэтому, только поэтому, я и мои товарищи может усвоить память людей.

Да – теперь они мои товарищи, остающиеся в темноте неба.

Пока они шли впереди, они были нашим будущим. Были будущим! Но моя скорость втрое больше, и они неотвратимо уходят назад, в прошлое…

Моя скорость втрое больше…

Скорость втрое…

Скорость!

Вот что мешает мне раствориться в памяти стаи. Я сам регулирую темп своего мышления, но в определенных границах. Я могу делать не более миллиарда операций в секунду. В свою секунду!..

Их скорость втрое меньше моей, и их секунду короче. Моя скорость так велика, что проявляется относительность времени. За мою секунду они делают не миллиард операций, а больше. Это число не умещается в мою секунду, рассчитанную ровно на миллиард операций.

Вот почему я воспринимаю не все. Вот отчего их память не входит в мою моим собственным опытом.

Но это односторонний барьер. Они-то хорошо воспринимают все – их секунда короче! – они воспринимают все мои знания. Теперь они уже не те, что до встречи.

Я представляю себе, как плыву в стае больших добрых китов. Киты дышат, как лошади. Их стальные тела отсвечивают в блеске далеких звезд. Хлопаю их ладонью по добрым бокам. Когда я улечу, они перестанут быть просто машинами.

Они и раньше были не просто машины – они коллектив машин! – но сейчас по их информационным сетям циркулируют все мои знания, включая знание Виты и Алека.

Разъединяем цепи.

Мы разрываем связь. Я теряю слегка мозаичный взгляд на мир – впрочем, параллакс был все-таки мал! – и остаюсь один. Мыслям становится заметно теснее. Объем мозга уменьшился на порядок. И мощность, и быстродействие. Больше ничто не изменилось.

Ничто не изменилось у меня. Но корабли, оставшиеся позади, только что автоматы, посланные судьбой… срывать верхние слои планетной коры, разглаживать и вспахивать поверхность, синтезировать воду и воздух, сажать деревья и травы… – они уже не роботы. Они были машинами, но их информсети приняли мои знания, в том числе знание Виты и Алека.

Теперь они такие же, как и я.

Их караван теряется позади, в пустой черноте неба.

До свиданья, друзья.

Алек и Вита сидят в рубке обнявшись. Смотрят вперед.

Впереди разгорается звезда. Новая цель пути.

Глагол имеет смысл. Разгорается – значит, не гаснет. Существительное рисует статистическую картину – глагол указывает производную. Прилагательные и определения только затуманивают суть дела. Быстро ли разгорается звезда, стремительно или медленно – зависит только от взгляда смотрящего. Зависит от его шкалы времени. Для живых существ оно течет по-другому, с разной скоростью. Такой смысл имеет время для астероида, летящего в межзвездном пространстве?..

Когда я осматривал астероид, я стремительно пролетел мимо него, не меняя скорости. Но сейчас мне представляется, что я притормозил, внимательно осмотрел астероид, потом опять разогнался, оставив его в прошлом. На деле я, увидав астероид, ускорил темп моего мышления, а потом, миновав его, снова замедлил темп. Результат для памяти от этого тот же, как если бы я действительно притормозил у встреченной глыбы…

Но у астероидов нет памяти… Что такое для него время? И что оно такое для нас?

Они… сидят неподвижно. Или это просто мгновенная поза в движении. Как я мыслю сейчас – медленно или быстро? Как это узнать?

Что такое для меня время?

– Скоро опять, – говорит Вита, глядя на разгорающуюся звезду.

– Правда, Фен?

– Не знаю, Вита.

– Мне кажется, это был сон, – говорит Алек. – Наверное, этого никогда не было.

– Как ты можешь так говорить? – поворачивается к нему Вита.

Все-таки женская память сильнее мужской… В мужской памяти все слишком быстро стирается. Ведь Алек не шутит, он действительно сомневается в нашем совместном прошлом. Он живет настоящим, и в какой-то мере – будущим… Если лучше видишь грядущее – значит, с неизбежностью меньше помнишь…

Я живу только прошлым. Где я, в какой эпохе, когда вызываю его в своей памяти? Я вызываю прошлое, как вызывают лифт. Миг – и оно всплывает во мне. Я плыву в стае больших добрых китов. Киты дышат как лошади. Я похлопываю их по лоснящимся бокам, толкаюсь ластами, загребаю назад, возвращаюсь… Я в стае китов, это приятно.

– Фен… – начинает Алек. Пока он продолжит свою мысль – примерно спустя секунду – я смогу мысленно произнести около десяти миллионов слов. Для нормального человека это три месяца жизни. Я могу «занавешивать» действительность своими воспоминаниями, я могу и воскресить миг, когда я еще что-то воскрешаю в памяти… Человеческую жизнь можно полностью описать двумя миллиардами слов.

К тому моменту, когда мы через час догоним терраформистов, я смогу прожить (или пережить) десятки таких жизней. Например, фантомизировать реальность своими воспоминаниями. Нет ничего проще.

Например, я – это Вита. Мы сидим с Алеком в рубке управления. Мы одни. Мне страшно. Нас окружают звезды. Окружили со всех сторон. Завидуют. Шлют злые лучи. Хотят отобрать. Я его не отдам. Сейчас мы одни. Скоро проснуться все. Он всем понравится. Отберут у меня. Отнимут. Не хочу его отдавать. Не отдам…

Дверь открывается. Входит Адам. Он милый. Подходит, здоровается.

– Какой он приятный, твой Алек, – говорит он…

– …долго… – продолжает Алек.

Интересно, может ли Вита сейчас испытывать что-то похожее на мои воспоминания. Она ведь уже другая. Люди быстро все забывают, даже женщины. Совсем недавно она была такой же, как я. Приобрести новое она не успела. Но, может быть, успела забыто достаточно много?

– …еще… – продолжает Алек.

Что чувствует сейчас он? Пожалуй, они оба уже не помнят по-настоящему, как все это было. Вряд ли Алек помнит даже все то, что происходило с ним, прежде чем мы стали единым целым. Если бы он хорошо помнил, как сидеть с Витой обнявшись, он вряд ли сидел бы так. Зачем? Он и без того бы помнил. Я помню все, даже сны.

– …лететь? – спрашивает Алек.

– Нет, – отвечаю я.

Сейчас я не сплю… Машины спят по-другому. Они могут замедлять свои мыслительные процессы. Если мы говорим, что машина производит, допустим, миллиард операций в секунду, это не значит, что она делает их ровно столько. Она может производить и миллиард, и миллион, и тысячу операций. Сто операций в секунду, десять, одну… Вот что такое сон машины.

Им машина спит. Все на корабле спят. Мы сидим в рубке управления, одни среди звездного неба.

Одни на селенную.

Простая одежда ничего не скрывает, не прячет ее красоты. Ничего не скрывает и ничего не приукрашивает.

– Я тебе кажусь диким древним человеком, да?..

– Я тебе кажусь диким древним человеком, да? – спрашиваю я Вигу.

– Почему, Фен? Ты что-то путаешь.

– К счастью, нет.

– Что ты имеешь в виду?

– А вдруг бы ты оказалась моей пра-пра-пра…

Никто не смеется.

– Перестань, Фен, – говорит Алек. – Не пробуждай воспоминаний. Мы и так знаем, что у тебя идеальная память…

Мне не хотелось их будить. Они не сообщат мне ничего нового. Что они могут? Сны, которые видели за десятилетия, когда мы были раздельно? Эти сны (если они были) скомбинированы из тех знаний, которые остались у них в памяти. У меня эти знания тоже есть. Я могу комбинировать их сколько угодно. Могу почувствовать, как лавина камней пронзает меня, в высшей степени неуязвимого.

О лавина камней!..

Мне не надо быстро лететь, чтобы века сокращались до мига. Мне достаточно медленно думать.

– Как хочешь, – говорю я.

– Быстрые долго живут – это доказал Эйнштейн. Тугодумы, как выявляется, живут не меньше.

Что такое время вообще? Почему оно направлено в одну сторону?..

Чувствовать время для человека не так уж хорошо. Оно несет в себе старость и смерть.

Удивительно – ни из одной прошлой жизни я не вынес никакого образа – личного образа! – старости и смерти. Есть люди старые, есть умершие. Но представить себе себя старым я не могу. И умершим не могу тоже. Не могу сделать это на основании опыта двух человеческих жизней.

Я иду короткими толчками, пульсациями, то замедляя, то убыстряя темп своего мышления. Время для меня – ничто, как и для них, если они заморожены. Когда я убыстряю мышление, они застывают, как статуи, – их действия тонут в потоке моего времени. Когда я замедляю темп мысли, они что-то щебечут, как птички, и ничего из этого щебета не осаждается у меня в памяти, все проскакивает мимо моего замедленного восприятия. Я не чувствую даже их отдельных перемещений. Они то там, то здесь внутри звездолета. То в рубке, то в амортизаторах, а звезда уже выросла, и я уже долго торможу, а скорость уже небольшая, и скоро мы вновь окунемся в океан плазмы, вновь погрузимся в поле, которое сделает нас единым целым.

Я не приобрету от этого ничего. Они вспомнят все, что забыли.

«Когда себе я надоем, я брошусь в солнце золотое»…

Что общего у раскаленного диска с маленькими белыми точками? Сейчас одна из точек развернулась перед нами колоссальной огненной стеной. Стена дышит. Видно ее зернистое строение. На горизонте застыли многотысячекилометровые протуберанцы, а под нами формируется черное, как бездна, пятно.

– Сядь со мной рядом, – говорит Вита. – Мне страшно.

– Ты переутомилась и нервничаешь. Ты просто устала. Вита…

Мы падаем в море огня.

Мои баки пусты, но инерция орбиты несет меня вперед, как течение полноводной реки. Я все еще снижаюсь над огненным океаном – приближаюсь к точке контакта. Скоро периастр, и раструбы ловушек уже расставлены, как крылья летучей мыши.

Подобное питается подобным.

Река орбиты впадает в огненный океан.

Мои резервуары наполняются раскаленной плазмой. Сопротивление плотного пламени подтормаживает мой корпус. Но все мои емкости доверху полны сдавленным водородом – пока еще раскаленным…

Подобное питается подобным…

Я могу улететь далеко, теперь это просто. Далеко, к границам Вселенной…

В моих баках нет больше свободного места, и я начинаю взлет, толкаясь струями плазмы. Снова лечу, как камень, брошенный ввысь.

Каждый из нас живет, но это не так, как раньше…

Я прохожу новую систему планет.

Я не бужу людей. Не включаю тормозных двигателей. Не хочу прерывать свое одиночество.

Здесь есть две планеты, пригодные для жизни. И есть три, которые можно переделать.

Переделать планеты! Раньше эти слова были пусты, хотя я знал их значение. Теперь они – знание, впечатанное в меня, как инстинкт.

Человек – это память. Я отчетливо помню, как мы покоряли планеты.

Я помню, как мы сбрасывали угольный порошок на полярные шапки Марса. Кипели вечные льды, клубясь густыми туманами. Черная пустота неба медленно наполнялась синевой, и плавно пошли в вышину первые облака…

Я помню дорогу к Венере. Помню, как я и другие бросали контейнеры с бактериями в ее облачную атмосферу, и сестра Земли, словно вспомнив о забытом родстве, постепенно становится похожей на нашу голубую планету…

Наконец, я помню то, что мы сделали в лучах Альтаира. Помню не своей памятью, но прошлое роботов теперь тоже мое. Это главное, что отличает меня от тех, кто спит в саркофагах.

Я не бужу их. Не рву своего одиночества.

Сотни земных лет ушли с той минуты, когда нас четвертовали над Альтаиром. Это единственное воспоминание, которого я избегаю. Вероятно, это самое глубокое, самое мучительное чувство, какое я ощутил, будучи сверхсуществом. Я чувствовал боль разрыва всеми датчиками и органами – всеми теми, что отрывались…

Нет, мы не полетим на планеты. Пусть таков План, но нас не касаются планы Адама. Мы там не сможем. Небо слишком много значит для каждого из троих.

Каждый из нас живет, но это не так, как раньше.

Одиночество.

Если человека отключить от внешней информации, он потеряет чувство времени. Как его отключить? Например, заморозить.

Когда я был Сашей Ковровым, я не чувствовал времени больше пяти веков.

Сейчас века для меня – ничто. Я могу замедлить темп мышления так, что одно слово растянется например, на год. Допустим, слово «вперед!»… Вот так: «В-п-е-р-е-д!»… И год уже позади…

– Почему этого теперь не было? – спрашивает Вита. Они только что пробудились, встали из замороженных установок.

– Не знаю, – говорит Алек. – Как ты считаешь, Фен?

– Там не было этого поля, – говорю я. – Значит, оно есть не у всех звезд…

«В-п-е-р-е-д» – еще один год позади…

Щебетание, мгновенные перемещения людей, отделившихся от меня…

Страшное одиночество – вот что такое мое время.

Ничто не меняется. И вдруг мои локаторы опять нащупывают что-то далеко впереди.

…Где я?

Когда я?..

Разумеется, я знаю, где нахожусь. Но где сейчас то место, в котором я нахожусь? Где та эпоха?

Мне легче думать готовыми блоками, которые я вызываю из памяти… Я вызываю прошлое, как вызывают лифт. Миг – и оно всплывает во мне. Я плыву в стае больших добрых китов. Киты дышат как лошади. Я похлопываю их по лоснящимся бокам, толкаюсь ластами, загребаю назад, возвращаюсь…

На земле сейчас XXV век по старому летоисчислению. Мы прошли 5 + 10 + 21 = 36 парсеков. Если я пошлю радиосигнал в направлении Солнечной системы, он достигнет Земли больше чем век спустя. Почти через тысячелетие с тех пор, как я (вернее, Саша Ковров) покинул Землю.

…Сколько прошло: минута, час, сутки?..

Было утро, был понедельник. Декабрь 1999, незадолго до праздника. Я стартовал к Юпитеру на экспрессе, в обход астероидов. Новый год собирался встретить на Ио…

Я стартовал, я набирал скорость, я летел в пустоте. Я прошел полдороги.

Потом я принимал душ. Потом мы во что-то врезались – не то в метеорит, не то в отработавший зонд 80-х годов. Меня заперло в душевой, и даже одежда осталась за дверью.

Потом я замерз…

Я – это мы = я + она + машина = мы + машина = мы…

Потом мы во что-то врезались…

Я терпеливо ощупываю локаторами предмет, замеченный впереди… Это что-то такое, для чего в языке нет подходящих слов. Впрочем…

Время Т. Расстояние 22275 тыс. км. Скорость сближения 275 тыс. км/с. Угол между вектором относительной скорости и линией визирования 0,012. Прогнозируемое время максимального сближения Т + 81 с = Т + 1 мин. 21 с. Прогнозируемое минимальное расстояние 267 тыс. км…

Геометрические характеристики объекта. Сфера диаметром 0,317км = 317 м. И пустотелая полусфера того же диаметра. Словно раструб чудовищного излучателя, направленный в космос. Направленный, к счастью, мимо меня. Впрочем…

Угол между линией визирования и осью симметрии объекта 0,004 радиана. Скорость изменения угла минус 0,1 радиана в секунду…

Угол между линией визирования и осью симметрии объекта ноль. Скорость изменения угла ноль…

Объект нацелился на меня раструбом своего чудовищного излучателя и так же тщательно ощупывает меня, как я недавно ощупывал его своими радарами…

Частота зондирующего излучателя – нет данных. Другие характеристики излучения – нет данных…

Время Т + 1 с. Расстояние 22000 тыс. км. Скорость сближения 275 тыс. км/с. Угол между вектором относительной скорости и линией визирования ноль. Прогнозируемое время максимального сближения Т + 81 с. Прогнозируемое минимальное расстояние ноль…

Они меня завернули! Они изменили мой курс! Я лечу прямо к ним, как бабочка в пламя костра!..

Время Т + 3 с.

Расстояние 21543,5 тыс. км. Скорость сближения 271,6 тыс. км/с. Ускорение минус 1720 км/с^2. Прогнозируемое время контакта Т + 161 с…

Они меня замедляют! Тормозят мою скорость! Они уперлись мне в лоб раструбом своей ловушки и замедляют меня!

Частота зондирующего излучения – нет данных. Другие характеристики излучения – нет данных.

Время Т + 160 с.

Расстояние 860 км. Скорость сближения 1720 км/с. Ускорение минус 1720 км/с^2. Прогнозируемое время контакта Т + 161 с…

Через секунду…

Меня тормозят чем-то, тормозят, тормозят… Характеристики излучения – нет данных…

Меня увлекают в воронку, надвигающуюся… как купол парашютиста…

Это чужой корабль… Неизвестно, откуда он возник на нашем пути… От него… остается лишь сверкающая стена поперек неба и медленно разворачивающееся отверстие…

Он ловит нас в эту черную дырку… «Избегай черных дыр, Алек»… Ловит… будто сачком… Это игра… Мы ныряем в туннель, Вселенная остается снаружи…

…Кругом темнота. Сон. Никакого движения. Вселенная спит. Космос спит. Спят пространство и время…

Где я?

Когда я?

Ощупываю стены ловушки лучами радаров, меняя частоты. Характеристики… отраженного… излучения – нет данных…

Они ничего не отражают! Они черны, как абсолютно черное тело!

«Избегай черных дыр, Алек… Они мыслят нами, когда мы попадаем в их плен»…

Если человека полностью отключить от внешней информации, время для него остановится… Даже простои пещере… Я человек только внутренне, человек своей памятью… Их время задается вселенной, свое я регулирую сам… До свиданья, друзья…

Рассвет.

Такой, как на Земле в пасмурную погоду, когда медленно светлеет весь небосвод целиком в в посеревшей тьме постепенно начинают различаться здания, деревья, развалины… Или не постепенно, а вдруг – не помню точно, как это бывает…

У меня абсолютная память… но я помню вовсе не все. Помню лишь то, что помнил над Альтаиром. И все, что случилось после.

Висим в светлеющей дымке. Не понимаю, как мы уместились здесь. Диаметр сферы 317 м. Мой корпус длиннее поперечника их корабля…

Не видно никаких стен. Мы висим в центре равномерно светящейся мглы, будто… за ночь ветер согнал облака. Когда их пробиваешь на катере, они кажутся просто густым туманом… все скрывающим, однообразным… Но туман начинает рассеиваться…

«Внутри у них свет, Алек»…

Пространство постепенно приобретает прозрачность.

Мы внутри гигантского шара. Его вогнутая поверхность далеко-далеко от нас…

Точнее…

Характеристики… шара… нет данных…

Похоже, весь мир вывернулся наизнанку…

Мы висим над планетой, одетой облаками. Но Вселенная вывернута наизнанку, и космос поэтому отступил в наши души, а планета окружает нас со всех сторон… Она одета облаками, поглощающими излучение…

Когда их пробиваешь на катере, они кажутся просто густым туманом, а сверху выглядят белым покровом, все скрывающим, однообразным. В облаках есть и просветы – черные дыры – окна к поверхности, сквозь которые не видно ничего, кроме черного марева.

«Избегай черных дыр, Алек».

Впереди, над пеленой облаков, медленно растут две фигурки – два ферзя – два голых короля на шахматной доске неба…

Воспоминаниям – стоп.

Они стремительно приближаются…

Но что такое стремительность?.. Это просто замедление внутренних процессов. Или что-то такое, для чего в языке нет подходящих слов. Впрочем…

Время Т. Расстояние… Скорость сближения… Угол… Прогнозируемый момент контакта…

Что такое для меня время?

Воспоминаниям – стоп.

«Моих друзей летели сонмы. Их семеро, их семеро, их сто…» Две фигурки, три, десять… Они стремительно приближаются.

Это люди.

Это разные люди.

Это не только люди.

Это люди как они были. Люди как они есть. Люди как они будут.

Прошла тысяча лет. Неизвестно, откуда он возник на нашем пути.

Другие характеристики – нет данных.

Я бессилен. У меня нет глаз людей, отделившихся от меня. Глаз, совсем недавно бывших моими…

Они лежат в саркофагах, как древнеегипетские цари. Время для них стоит.

Но и для меня оно течет не так, как для обычного человека. Я могу регулировать свое время. Могу растягивать миги на целую вечность, а могу перепрыгнуть любую пропасть – пропасть времени! – одним коротким прыжком.

Вот что такое для меня время.

Они уже внутри. Ходят во мне, что-то ищут. Я ощущаю инерционными датчиками перемещения их тел, слышу звук их шагов.

Они ходят по кораблю молча.

ПОЧЕМУ ТИШИНА?

Потом взвыли сирены. До этого были разгон и полет. В мире, вывернутом наизнанку, торможение – это разгон.

Хоть бы кто-нибудь что-то сказал. Я знаю все языки, даже древнеегипетский.

Молчат. Ходят. Что-то разыскивают.

Ходят. Но не находят.

Они спят в саркофагах, как египетские цари. Время для них стоит. Пора их будить.

Она открывает глаза. Потягивается. Я это чувствую. Чувствую малейшее перемещение ее тела.

– Доброе утро, Вита.

Она снова потягивается.

– Доброе утро. Фен.

Она встает из постели, и та беззвучно исчезает в стене. Вита выходит из каюты. Она идет вперед, в пост управления. Я не могу видеть ее, но чувствую каждое ее движение, каждый шаг, каждый изгиб ее тела, которое совсем недавно (что такое для меня время?) было моим.

Одновременно голосом в соседней каюте я говорю:

– Доброе утро, Алек.

Я мог бы сейчас беседовать параллельно хоть с сотней людей.

«Их семеро, их семеро, их сто»… Но они молчат. Ходят по кораблю. Что-то вынюхивают.

– Алек?!

Это крик Виты. Но она не могла его встретить. Он все еще у себя в каюте. Она увидела в посту управления одного из тех, что ходят внутри меня.

Он молча поворачивается к ней лицом. Я не знаю, как он на нее смотрит.

– Мне страшно, Алек!..

– Успокойся, Вита. Пожалуйста…

Она дрожит все сильнее.

Тот стоит неподвижно. Смотрит на нее, смотрит. Все они замирают в моих отсеках. Будто все они связаны, как корабли одной стаи. Стая, лавина, поток. Будто все они смотрят сейчас на Биту.

Гулкий гул бега. Это Алек бежит коридором.

– Успокойся, Вита. Он сейчас подойдет.

Алек останавливается на полпути. Наткнулся на одного из этих. Расстояние 5 м. Скорость сближения ноль…

Они все, отовсюду, из всех кают и отсеков смотрят на нас глазами этих двоих.

– Пошли в рубку, – говорит Алек существу в коридоре. – Там поговорим.

Это мой язык – русско-американский космический жаргон.

– Пошли в рубку, – соглашается существо голосом Алека. Потом называет его по имени голосом Виты. – Алек?! Алек!..

Алек вздрагивает, услышав знакомый голос. Он содрогается не только внутренне – я чувствую это своими чуткими инерционными датчиками…

– Да, меня зовут Алек, – негромко говорит он.

– Пошли в рубку, – повторяет существо его голосом. И поясняет голосом Виты: – Мне страшно, Алек!..

Они вместе идут вперед, в пост управления. Там существо, которое смотрит на Биту, говорит ей моим голосом:

– Успокойся, Вита. Он сейчас подойдет.

– Алек!

И добавляет голосом Алека:

– Там поговорим.

Двое идут коридором. Двое ждут в рубке. Другие замерли в пустоте моих затемненных кают. Не шевелятся. Ждут.

Все у них согласовано.

Как они будут разговаривать? Варьируя наши фразы? Но так долго не поговоришь.

– Вот и я, – это Алек вбегает в рубку.

– И я, – эхом откликается спутник.

– Подойдет? – спрашивает тот, что был тут с Витой. – Успокойся, Вита. Поговорим.

Вдали, далеко за моими пределами, возникает еще группа фигур. Они приближаются со скоростью солнечного луча. На вид они как люди.

Люди как они есть, люди как они будут.

Но только на вид. Их масса равна нулю, они не вызывают гравитационных возмущений.

Масса покоя ноль. Люди-нейтрино, люди-фантомы.

Они проникают внутрь, минуя всякие шлюзы. Прямо сквозь стены. Они пронзают меня насквозь, как фантомы.

Люди-фантомы, люди-нейтрино…

Один возникает в рубке, минуя входную дверь.

– Не было текстов, – говорит он на русско-американском жаргоне, волнуя воздух преобразованием электромагнитных колебаний в звуковые. – Не могли подобрать язык. Ваш мир не есть новый мир. Вы частица одного из наших миров. Миров, уже охваченных Разумом…

Слово «разум» он произносит с большой буквы, будто речь идет о чем-то божественном.

– Во имя Вселенной, охваченной Разумом, – продолжает он спокойно и плавно. – Во имя миров, оставшихся позади. Во имя всего живого, всего мыслящего и чувствующего. Во имя всех живущих и живших когда-то…

Короткая пауза.

– Я приветствую вас, братья.

Пауза.

Трое из них, вошедшие в рубку, прильнули друг к другу.

– Что они делают? – шепчет Вита.

– Не бойся, – говорит Алек. – У них другие обычаи. Они похожи на нас, но они из другого времени. Из другого пространства…

Пауза.

Рубка постепенно наполняется ими – они приходят сюда из всех кают и отсеков, некоторые пешком по коридору, другие полетом фантомов. Они и есть фантомы – сгустки энергии. Волчий поток, стая камней, лавина воды…

Пауза.

– Во имя всех живущих и живших когда-то, – говорит тот, что говорил раньше. – Я единица, представляющая множество. Подмножество, сведенное к единице. Во имя миров, оставшихся позади…

Некоторых я видел телевизионными телескопами, когда они приближались. Черные обтягивающие комбинезоны. Мужчины и женщины, неотличимые друг от друга…

Других я осязал своими радарами. Внешне они такие же. Те же черные комбинезоны, та же одежда. Вернее, видимость одежды…

Они движутся согласованно. Как одно существо, состоящее из многих сегментов. Как гигантская сколопендра, в чем-то ужасная, но чем-то влекущая…

Множество и подмножество. «Подмножество, сведенное к единице»…

– Человек – это память, – продолжает человек-фантом. – Индивидуум состоит из клеток. Каждую клетку можно рассматривать как отдельный микроорганизм. Организм – это коллектив клеток…

Так говорит он. Единица, представляющая множество.

– Каждый из нас отдельно и мы все вместе, – говорит он спокойно и плавно. – Отдельные клетки организма делают так, чтобы организм жил. Чтобы он не распался. Клетки объединяет Поле…

Слово «поле» он произносит с большой буквы, будто речь идет о чем-то божественном.

– Нас тоже объединяет поле.

Пауза.

– Я единица, представляющая множество, – продолжает он. Нет, все они глаголят его устами. – Поле объединяет сознания. Это неотъемлемый атрибут материи. Оно рассеяно по вселенной, но больше всего сконцентрировано у избранных звезд…

– Мы знаем, – говорит Алек.

Из поста управления, из всех кают и отсеков слушают они эти его слова. Черные комбинезоны. Обтягивающие одежды. Одинаковые лица. Неподвижные – я это чувствую своими чуткими датчиками…

– Мы знаем это, – повторяет Алек. – Мы это испытали на себе. Над Альтаиром…

– И сейчас… – говорит тот. – Тоже…

– Нет. Когда мы ушли от звезды, это пропало. Связь была только временной, она оборвалась при отрыве…

Долгая пауза…

– Значит, отсутствовало желание, – говорит кто-то из них. – Если Поле сильно, можно обойтись без желания. Но если Поле слабо, и желание слишком слабо, ничего не получится. Недостаток желания компенсируется Полем. Недостаточность Поля восполняет желание…

Пауза.

– Подобное питается подобным, – произносит первый спокойно и плавно. – Организм – это коллектив клеток. Душа человека состоит из многих лоскутов, из многих кусочков душ других. Но что будет, если объединить не обрывки, а целые, слив воедино сознания многих существ?

– Мы знаем… – говорит Алек.

Мы знаем. Получится сверхличность. Получится сверхсущество вроде нынешнего меня.

– Организм – это коллектив клеток, – продолжает человек-фантом. – Что такое свобода отдельных клеток? Одни элементы умирают, но все их знания – коллективное знание! – переходит к другим. Человек – это память. Память не умирает.

– И что для этого нужно?

– Только желание.

Что-то меняется.

– Если Полем объединено малое…

Что-то меняется. Алек и Вита стоят далеко друг от друга, но я чувствую, что оно снова одно. Своими чуткими датчиками я ловлю их согласованные смещения.

– Если Полем объединено малое количество сознаний – это одно…

Желание. Я давно (что такое давно?) не испытывал ничего подобного.

Это новое слияние, полная тождественность…

Раньше мне казалось, что когда мы сольем сознания вновь, я ничего от этого не приобрету. Это не так. Ситуация изменилась. Я приобрету человеческие глаза и другие органы чувств. Я смогу увидеть этих новых существ, толпящихся внутри меня.

– У настоящего, разветвленного сверхорганизма отдельные элементы специализированы. Каждый из нас в какой-то мере свободен…

Неужели они не вспомнят? Обязаны вспомнить. В каждом из них есть частица меня. Они оба люди, а человек – это память.

– Но свободным по-настоящему может быть лишь коллектив…

Человек – это память, когда он не забывает. Женская память сильнее мужской. Вита вспомнит об этом первой. Впрочем, они ведь теперь одно…

– Свобода индивидуальности – фикция. Есть коллектив. Свободные индивидуальности мешают друг другу. Лишь коллектив свободен по-настоящему…

Я чувствую, как оно входит в меня. Во мне была пустота, а сейчас она заполняется. Но оно не знает моих желаний…

– Коллективный локальный сверхорганизм вроде вашей группы ограничен. Его возможности ненамного превышают возможности отдельного организма. Вы не знаете, что это такое – быть частью Разума, распространившегося по вселенной…

Это чужие мысли. Чужие чувства. Они не мои. Не знаю, откуда они входят в меня. Откуда внедряются. Но я сейчас – "я" только на одну треть…

– Если вы знаете, что это такое, не обязательно вас уговаривать.

Это как сон. Я – это Три встретившиеся реки. Три корня, сросшиеся в единый ствол. У меня две пары глаз, два тела, восемь конечностей, И одна общая память, где сошлись три потока…

– Мы свободны?

– Да. Но в любое время, в любой момент вы можете подключиться к памяти Разума.

Черные обтягивающие комбинезоны. Непроницаемые одежды. Мужчины и женщины, неотличимые друг от друга.

– Что для этого нужно?

– Только желание.

Один за другим они уходят в шлюзовую камеру, обтянутые черными комбинезонами, похожие до неразличимости. Они идут коридором, как одно существо, состоящее из одинаковых сегментов. Волчий поток, стая камней, лавина воды… Как громадная черная сколопендра, в чем-то ужасная, но чем-то влекущая…

Они покидают нас. Мы смотрим им вслед. Глазами, телевизионными телескопами, радарами. Один за другим они теряются вдалеке в сияющей дымке.

До свидания, друзья.

Я начинаю взлет, толкаясь струями плазмы…