Бродячий цирк

Глава 1 О том, как я встретил бродячий цирк, и о том, как бродячий цирк забрал меня с собой

Замок наконец-то свалился к моим ногам, велосипед оказался целиком во власти мальчишки, которому подобная роскошь являлась разве что во снах. Аккуратно, стараясь не звенеть, я снял проржавевшую цепь с рамы, и через минуту железный конь уже нёс меня прочь от сарая со всяким хламом, от приземистого двухэтажного дома-коробки, полного спящих детей.

Я до полуночи сидел на дубе неподалёку, у самой кромки леса, ожидая, когда в окнах воспитателей погаснет свет. И вот она, награда, мерно поскрипывает рамой и изредка щёлкает цепью. Велосипед принадлежит пану Йозефу, маленькому, слегка рассеянному почтальону, живущему в комнатке возле столовой, на первом этаже приюта.

Мы с великом ломились сквозь лес и ночь, подпрыгивая на дороге, разбитой дождями и машинами. Неслись навстречу мечте, от этой мысли сердце билось сильнее, а кровь бежала по жилам с быстротой скорого поезда.

Я уже брал велосипед без спросу две недели назад, когда пан Йозеф, так же как сегодня, оставил ключик в библиотеке. Тогда, дрожа от возбуждения, ёжась от поскрипываний рамы и опасливо косясь на окна — вдруг кто выглянет на звук? — проехал вокруг здания и торопливо запихал железного коня обратно в сарай. Но никогда ещё я не забирался так глубоко в ночь. Конечно, я знал, что воровать плохо, а воровать велосипеды — вообще уму непостижимо, но я собирался вернуть его ближе к утру, и заодно вернуть себя под одеяло.

А повод к тому, чтобы провести эту ночь далеко от дома был, и довольно весомый. В наш маленький городок приехал цирк!

Я никому не сказал о готовящейся вылазке. Даже Каю, который вряд ли выдал бы друга кому из воспитателей. Я считал, что в нём есть капелька крови американских индейцев, та капелька, где содержалось умение переносить пытки и стоять насмерть под натиском врагов. Кай вряд ли составил бы мне компанию: помимо стойкости он обладал ещё и позорным для любого мальчишки послушанием и прилежанием. Не знаю, что свело вместе меня, главного хулигана, и Кая, которого ставили в пример все без исключения педагоги и воспитатели, но мы были самыми настоящими друзьями.

В поздних прогулках компанию мне обычно составлял Арон-карманы-наизнанку и Мышик. Первому я тоже ничего не сказал, просто потому, что не хотелось, а второй… вот, кстати, и второй. Мышик догнал нас и побежал рядом, весело лая. Я от души надеялся, что никто не слышал, как он выбрался из конуры и бросился в погоню. Мышик — добродушный сторожевой пёс четырёх лет от роду, не слишком крупный, лохматый, с коричневой в белый горошек шерстью. На моей памяти его никогда не сажали на цепь. Возможно потому, что на привязи он бы завял, как кофейное дерево в горшке. Первоначальная кличка этого лохматого недоразумения была Мышьяк. Таким странным именем его назвал пан Август (наш повар и бывший русский солдат), потому что пёс в годы своей молодости изничтожил всех мышей в окрестностях. Грозный «Мышьяк» под натиском времени и не слишком способных к русской речи языков превратился в безобидного Мышика.

Приют для мальчиков маленького польского города Пинцзова затаил дыхание, когда мимо грохотали разрисованные фургоны и автобус, из окон которого смотрели Чудеса. Потом был самый счастливый день этой весны. Всех повели на представление. Воспитатели безуспешно пытались успокоить нас, орущих от восторга и похожих по отдельности на мартышек, а вместе — на растревоженный муравейник. А мы… мы с распахнутыми ртами смотрели на клоунов и акробатов. А после спектакля с благоговением гладили настоящих цирковых лошадей, пялились на тигра-альбиноса в наморднике, которого тоже разрешалось погладить, но никто не решился.

Я обязан увидеть всё это ещё раз, перед тем, как чудо-в-фургончиках покинет эти края и отправится в далекие волшебные земли, которые обитателям приюта суждено было видеть лишь на картах.

Цирк расположился на холме близ городка, и чтобы попасть на его вершину, нужно ехать вверх по извилистой дорожке. И я крутил педали, обливаясь потом и вглядываясь в темноту.

Наконец среди деревьев замелькали огни, ноздри взбудоражил аромат мятных леденцов, человеческого и животного пота, запах далёких дорог, что отслаиваются с покрышек фургонов пластами грязи. Я соскочил с велика, повёл его к границе леса, где берёзы и дубы сходят на нет упрямой порослью. Мышик, почуяв серьёзность момента, прижал уши и прекратил лаять.

Мы укрылись за кустом и стали наблюдать. Цирк свернулся, почти растаял, как мираж в пустыне. В автобусе царила сонная темнота, зато поверх него на шесте светилась яркая лампа, освещая близлежащие окрестности. Нутро одного из двух фургонов светилось мягким живым светом. Около него стояли деревянные сундуки с коваными углами, в которых находились хитрые цирковые пожитки. Воображение рисовало мне целые горы сокровищ внутри — от остатков шоколада и сладкой ваты, до воздушных шаров и мячиков, при помощи которых жонглёры держали в напряжении детскую ораву. Канаты канатоходцев лежали свёрнутые в кольца, как сытые гадюки. Поодаль паслись две тягловые лошади, рядом гарцевала цирковая лошадка (Цирель — так называла её рыжеволосая акробатка), всё ещё в ярком банте меж ушей.

Мышик, о котором я совершенно забыл, внезапно гавкнул. Не знаю, кого он углядел среди сундуков и фургонов, однако через секунду мне оставалось только смотреть ему вслед и чихать от поднятой пыли. Я вспомнил о питоне, который, судя по надписи на вольере, питался мышами, но, учитывая его размер, вполне мог съесть и собаку, и бросился следом.

Мышик, давясь лаем, растворился среди циркового скарба. Кого-то мы всё-таки побеспокоили, потому что секунду спустя мои ноги уже беспомощно молотили воздух, едва касаясь земли.

— Ага, попался! Да тише ты, всё равно не отпущу. Ворюга, — сказали над ухом визгливым голосом.

Извернувшись, я увидел рослую девчонку лет пятнадцати, и держала она меня одной рукой без всякого напряжения. Точнее, не просто держала, а уже тащила к светящемуся фургону.

— Аксель, смотри, кого я поймала! — закричала она с порога, втаскивая меня по лесенке следом.

Я скукожился, прекратил вырываться и запихал руки в карманы. Мало почету в том, чтобы тебя таскала за шиворот, как кошка котёнка, девчонка едва старше тебя.

Изнутри фургон был уставлен ящиками и коробками. У дальней стенки, на ящике с надписью «Good Bananas», горела свеча в медном подсвечнике. Прямо на полу, держа в руках книгу, сидел человек, очаровавший меня ещё днём, на представлении. Он словно бы и не переодевался после выступления: тот же красный жилет, потёртый и кое-где тщательно заштопанный, и брюки. На щеке темнели остатки грима, а по песочного цвета волосам плакал горючими слезами гребешок.

При нашим появлении он отложил книгу и воззрился на меня поверх очков.

— Где ты его нашла? И почему бы тебе не выкинуть его обратно?

Сказал беззлобно, скорее, с благосклонным интересом.

— Пытался что-то украсть, — сморщила носик девочка. — Наверняка гирю, они как раз там лежали.

Я храбро фыркнул, но тут же сконфуженно замолк — как-то неуместно фыркать, когда твои ноги едва касаются пола.

— Да опусти ты его наконец, — сказал мужчина, и я тут же проникся к нему безграничной благодарностью.

— Я не собирался воровать ваши гири. Я всего лишь бросился за своим псом.

Мужчина расхохотался.

— Ещё бы ты собирался! Я бы тебе даже подарил парочку ради такого случая. Я не думаю, что ты, дружок, хотел что-то стырить у бедных артистов, но всё же не стоит думать, что ночью мы такие же хорошие как днём. Ночью мы чаще всего сонные.

— Он притащил сюда какую-то шавку, — продолжала возмущаться девчонка, — она своим лаем наверняка всех перебудила!

При свете я наконец разглядел свою мучительницу. Какая-то нескладная, она обладала на редкость уверенными движениями и, казалось, при желании могла разнести фургон в щепки за какие-то мгновения. Пепельные волосы неровно подрезаны у самых ушей, белая майка и джинсы явно не по размеру.

— Шавку? — заинтересовался мужчина, вытянул шею и сумел разглядеть за порогом кончик непрерывно виляющего хвоста. — Это интересно, у нас никогда не было циркового пса. Ну-ка, фьють-фьють!

Мышик к моему удивлению заскочил в фургон, прошмыгнул между нашими ногами и в два прыжка оказался возле Акселя. Тот потрепал пса по холке, Мышик сразу же начал стелиться возле его ног. Я сморщил нос от смеха — а ещё сторожевой пёс! Подозрительный ко всему и не любящий чужаков, ага, щас!

Девчонка сжимала и разжимала кулаки.

— А вдруг у него блохи!

— Ничего страшного, мои их выселят. В своих я уверен, сам тренировал и подковывал. А тебе вообще пора в постельку, время-то уже — пол свечи отгорело…

Эти двое будто забыли про меня — самозабвенно препирались, Аксель с добродушным задиром, девочка с угрюмостью волчонка.

А я, набравшись смелости, выпалил.

— А можно мне посмотреть тигра?

— Нет!

— Да, пожалуйста. — Одновременно произнесли мои новые знакомые.

Девочка и мужчина посмотрели друг на друга с упрямством встретившихся на мостике баранов, потом Аксель благожелательно прибавил:

— Покажи ему тигра, Марина, будь добра. Раз уж всё равно не спишь.

Девочка пробурчала:

— Если уж кому надо спать, то это тебе. Устаёшь же после каждого выступления, а на ком тут всё держится, как ты думаешь?

Тем не менее она брезгливо взяла меня за рукав рубашки и потащила за собой.

Из второго фургона ударила такая смесь запахов и животного тепла, что заслезились глаза.

— Здесь у нас живут почти все звери, — шёпотом сказала девочка, чем немного меня удивила — минуту назад казалось, что она не знает даже такого слова — «шёпот». Щелчок, неяркий луч выхватил из темноты клетки и вольеры. У фонарика садились батарейки.

Вокруг коряги в вольере справа свернулся питон, в клетке слева обезьянки наслаждались поздним фруктовым ужином, дверь в их клетку была приоткрыта. А напротив входа, в клетке занимающей треть фургона, дремал настоящий дикий зверь.

— Его зовут Борис. Мы его не всегда так держим.

Я покосился на девочку: она словно извинялась за то, что тигр у них в клетке, а не гуляет вокруг полянки на длинном поводке и не щиплет травку.

Марина будто прочитала мои мысли.

— Когда рядом нет людей, ну я имею ввиду чужих, мы выпускаем его погулять.

Тигр днем, на представлении, сразу же заворожил меня не хуже первого увиденного мультфильма. Тогда я постоянно отвлекался на галдящих приятелей, и разглядеть удалось совсем немного: перекатывающиеся под кожей мышцы, грациозные прыжки через обруч, щелчок хлыста Акселя рядом… Теперь же можно разглядеть, как хищно сменяют друг друга чёрные и белые полосы, как двигается ухо, отгоняя муху, как сверкают в свете фонарика красноватые глаза под наполовину прикрытыми веками…

— Он таким уже родился? Ну, чёрно-белым?

— Мы приобрели его ещё котёнком, на рынке в Вильнюсе. Какой-то охотник продавал его как большого кота-альбиноса, но Анна, наша акробатка, сразу поняла, что к чему. Купила и принесла к нам. Ну и выросло вот… — Марина любовно коснулась прутьев клетки. — Он ещё очень молодой, на самом деле, Боря.

— Красивый, — сказал я, протискиваясь мимо девочки поближе к клетке.

— Ещё бы.

Кажется, Марине льстило внимание к тигру, из голоса исчезли ворчливые нотки.

Между клетками вдруг зашевелилась и приподнялась куча тряпья. Сначала я подумал, что в тупичке обитает ещё кто-то из загадочного местного зверинца, но потом распознал человеческую фигуру. Из-под нечесаных светлых косм, к которым пристали опилки, на нас сонно моргали голубые глаза.

— Мара? Это ты? Я покормил зверей, не беспокойся.

— Я думала, ты дрыхнешь в автобусе, — смущённо сказала Марина.

— Пустяки, на кладбище отосплюсь, — отмахнулся незнакомец. — Здесь мне снятся интересные сны, вот и ошиваюсь…

Глаза цвета весеннего неба с интересом меня разглядывали.

— Твой новый приятель? Надо же, кто-то умудрился меня опередить. Познакомь нас, что ли.

Марина покраснела.

— Никакой он мне не приятель! Это местный. Захотел тигра посмотреть, а Акс почему-то разрешил.

— Он понравился Аксу? — лениво удивился мужчина. — Чем ты так угодил нашему капитану Шевелитесь-Дети-Сухопутной-Собаки, парень?

Я пожал плечами.

Незнакомец поднялся во весь рост. Набросил на голое тело (на нём были только джинсы с закатанными по щиколотки штанинами) старую джинсовую куртку, которой до этого укрывался. Сладко зевнул. Я подумал, что пасть у него не уступает тигриной.

— К утру отправляемся, не забыла? Завтра вечером мы должны быть на фестивале, в Кракове. Пойду в автобус, вздремну часок, а потом буду будить остальных.

— Вы едете на фестиваль? — спросил я Марину, когда незнакомец уже шуршал травой снаружи.

Она с раздражением уставилась на меня.

— Посмотрел на тигра? Теперь вали.

И я свалил. Свалил, чтобы забрать своего пса. Мышик играл с Акселем возле фургона и не собирался расставаться с новым другом. Мужчина бросал ему палку, просил ходить на задних лапах и подкармливал куриными косточками, судя по всему, оставшимися с ужина.

Рядом зевала акробатка, которая вчера так здорово выступала в паре с белой Цирелью. Одета она в джинсы и серую поношенную рубашку с короткими рукавами. Длинные, до пояса, рыжие волосы заплетены в толстую косу. Они с лошадью чем-то неуловимо напоминали друг друга — грацией ли, густотой волос или гривы, а может задорным сиянием глаз.

— Мышик мог бы стать отличным цирковым псом, — сказал я. — Как вы думаете?

— Думаю, что мог бы. Забавное имя для пса, кстати.

— Это от какого-то русского слова. А можно нам поехать с вами?

Я особо ни на что не рассчитывал. К каждому мальчишке, выросшему в стенах приюта, рано или поздно приходит понимание, что все надежды увидеть на пороге родителей напрасны. Что нам придётся сжиться со скрипучими койками, с кашей в столовой и кексами по выходным, с кривыми дорожками старого сада, чтобы по достижении шестнадцати лет выйти в непонятную взрослую жизнь.

«Нужно бежать, — билось в голове каждого, — бежать, пока тебя не выплюнули, как потерявшую вкус жвачку». Но не каждый был способен осознать эту мысль и решиться на побег. И уж тем более не каждому подворачивался такой шанс.

Аксель поднял брови, я ощутил на себе внимательный взгляд слегка увеличенных линзами очков глаз. Девушка хихикнула и показала мне поднятый вверх большой палец.

— Только если вы с Мышиком обещаете научиться чем-нибудь жонглировать, — с серьёзным видом сказал Аксель.

— Не смеши, Акс, его мама с папой не отпустят, — злорадно сказала из-за моей спины Марина.

— Вряд ли у него есть родители, — покачал головой Аксель. — Помнишь, сколько вчера здесь было приютских?

— Я могу ухаживать за животными. За Борисом, например, — вставил я. — Или собирать деньги во время выступлений.

— Деньги собирать — ответственное занятие. Нужно установить с каждым зрителем контакт, состроить такую рожу, чтобы он понял, что должен тебе никак не меньше сотни злотых, — Аксель рассмеялся.

Я не заметил, как его рука скользнула к ящику с булавами и шарами, настолько естественным было движение. Секунда, нет, доля секунды — и резиновый мячик, бешено вращаясь и закручивая в спираль воздух, несётся навстречу. Я не успел поднять руку, не успел даже об этом подумать, мячик с сочным «чпок» влетел в открытый рот. «Ам», — сказал я от неожиданности.

— Сойдёшь, — кивнул Аксель и пошел грузить коробки в фургон. Девушка засмеялась и захлопала в ладоши.

— Здорово! Как тебя зовут? Меня Анна. И никаких пани — я ещё не настолько старая!

Я немного смутился и прошамкал:

— Шелештин меня жовут.

— Шелештин?

Я выплюнул мячик. Во рту остался отвратительный привкус резины.

— Целестин.

— Ах, вот как! — рассмеялась Анна. — Больно длинно, и, знаешь… язык карябает. Шелештин и то приятнее… Вот что, будешь у нас Шелестом, лады?

Я не возражал.

Марина забралась в фургон следом за Акселем, и я прислушался к голосам:

— Мы не можем его так просто забрать из приюта. Его же начнут разыскивать!

— Мало ли детей бегут из приюта? — я почти увидел, как Аксель пожал плечами. — Если мальчик действительно хочет оттуда сбежать, он убежит и без нас, рано или поздно. Так что пускай лучше остаётся, мне не помешает помощник.

— Не беспокойся, если уж ты действительно понравился патрону — а ты понравился, такое ещё ни с кем на моей памяти не случалось! — то сможешь вить из него верёвки, — успокоила меня Анна. — Ты и правда хочешь уехать с нами?

Я кивнул. Путешествовать с настоящими бродячими артистами, что может быть замечательнее?

На холм вползали первые лучи солнца. Лагерь свернулся за каких-то двадцать минут, тюки и сундуки разместились в фургонах и автобусе. Я, совершенно ошалевший от всего, что свалилось на меня за эту ночь, бросился помогать, путаясь под ногами и норовя схватить то один, то другой ящик. Анна привела двух лошадей (Марс и Топтун, называла она их), вдвоём с Марой они запрягли их в повозки. Белую кобылку привязали на короткой узде к одному из фургонов.

Автобус представлял собой старенький «Фольксваген», настолько перелопаченный и перекроенный, что родной автозавод вряд ли признал бы дитя. Большая часть сидений отсутствовала, оставили всего лишь несколько спереди, на ту же свалку, очевидно, отправились половина стёкол и задняя дверь. Сзади между крышей и полом остался только низенький бортик, и дорожная пыль едва не перехлёстывала в салон. Так что получился как бы смешной тихоходный катер на колёсах, а задницу иначе как кормой называть не поворачивался язык.

Аксель запрыгнул на корму, свистнул, словно заправский капитан. На губах играла мечтательная улыбка. Казалось, что он хотел потянуться к облакам следом за косяком птиц или обнаружить в придорожной луже бутылку с картой сокровищ.

Все смотрели на него с умилением, как на любимого и непоседливого ребёнка. «Вот это наш капитан», шепнула с гордостью Анна. Я подумал, что такие порывы не пристали взрослому, но промолчал.

— Свистать всех наверх! У меня для вас хорошая новость, головорезы. У нас новый юнга. Его зовут Шелест, и каждый, кто его обидит, будет иметь дело вот с этим псом по кличке Мышик.

Анна хлопнула меня по плечу, мужчина, что спал в фургоне с тигром, весело подмигнул. Марина хмыкнула и принялась что-то рисовать на пыльном стекле.

Аксель тем временем представлял труппу. Уже знакомого мне мужчину звали Костей. Полноватого и загорелого мужчину, единственного, с кем я не успел ещё познакомиться, звали Джагит. Он обладал овальным и похожим по форме на яйцо лицом, на котором застыло выражение, сравнимое с угрюмыми горами и отрешёнными подземными озёрами. Из-под тюрбана выбиваются жидкие седые волосы, на подбородке аккуратная козлиная бородка. На вчерашнем выступлении Джагит (с абсолютно таким же выражением лица!) заклинал при помощи дудочки настоящую кобру и давал зрителям подержать за хвост удава. Мне он не очень понравился.

В автобусе обнаружились ещё и цирковые кошки — одна белая с голубоватыми кляксами, другая чернее ночи. Мышика они высокомерно проигнорировали, впрочем, наш пёс никогда не был охоч до кошек. Особенно до тех, которые не стремятся дать от него стрекоча.

Аксель два раза хлопнул в ладоши.

— Всё, отдать швартовы! Отчаливаем!

Я остался предоставлен самому себе. Мышик крутился под ногами, радостно взвизгивая. Меня совершенно не удивляло то, как легко он оставил родную конуру и каждодневную кость из столовой. Засиделся, бедняга, на одном месте, хочется размять лапы, посмотреть, как живут собаки воон за тем лесом и на каком языке они лают… А вот в моей голове роились тяжёлые мысли.

Я подёргал за рукав Акселя.

— Мне нужно вернуть велосипед.

Аксель посмотрел на меня, как будто в первый раз увидел.

— Какой велосипед? Возьми ты его с собой, место есть. Мы не будем тебя ждать, Шелест.

Но я помотал головой.

— Я быстро! Я вас догоню!

Секунду спустя я уже налегал на педали, в последний момент избегая встреч со стволами деревьев и уворачиваясь от веток.

Приют ещё спал. Шкатулка со снами, где я беспечно прожил четырнадцать лет, самозабвенно наблюдая цветные картинки в волшебном шаре телевизора. Я впервые понял, как хорошо бодрствовать, когда остальные спят, сидеть на крышке этой шкатулки, свесив ноги и вдыхая пахнущее мокрой листвой утро.

Велосипед остался лежать в сарае не пристёгнутый, заднее колесо ещё вращалось, а я уже был за забором, пытаясь поспеть по палой листве за собственным сердцем.

Корабль на самом деле не стал ждать юнгу, но двигался медленно, обтекая следом за щербатой дорогой дома и ныряя в арки. Я вскочил на подножку автобуса, чуть не слетел, когда автомобиль подпрыгнул на кочке, но был подхвачен смехом и тёплыми руками рыжеволосой Анны.

Костя за рулём насвистывал какую-то мелодию, Аксель улыбнулся мне уголком рта и снова задремал в сидении. Даже воздух вокруг него стал каким-то дремучим. Я вспомнил, что сам провёл бессонную, хотя и полную впечатлений ночь. За автобусом осторожно направляла лошадь Марина. На козлах последнего фургона сидел Джагит.

За окном проплывали окраины города, в котором я прожил всю свою сознательную жизнь. Даже не в нём, а так, на окраине, где-то на отшибе городской жизни, так что подружиться мы так и не успели. Махали рукой при встрече, но и только. Наверное, поэтому я встречал и провожал пейзажи за окном легко, как случайных знакомых, как нужных лишь для массы третьестепенных персонажей в книжках и фильмах. Проехали пустынную рыночную площадь, по которой гоняет бумажки ветер. Поросшие туманом и диким виноградом дома в два или в три этажа разлетаются к окраине на лоскуты огородов, на водонапорные башни и амбары…

Провожаемый петухами, бродячий цирк громыхал прямо в восходящее солнце.